CC BY
119
ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА И ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ
КАСПИЙСКИЕ ЭНЕРГОРЕСУРСЫ И ЕВРОПЕЙСКАЯ «ВОЙНА ТРУБОПРОВОДОВ»
В XXI ВЕКЕ:
К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ ГЕОПОЛИТИКИ В СЕВЕРНОЙ ЕВРАЗИИ
Арбахан МАГОМЕДОВ
доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой «Связи с общественностью» Ульяновского государственного университета (Ульяновск, Российская Федерация)
Руслан НИКЕРОВ
соискатель Ульяновского государственного университета (Ульяновск, Российская Федерация)
Введение
Постсентябрьский (после 11 сентября
2001 г.) этап международных отношений стал периодом силового энергопередела: национальные интересы наряду с силовым фактором начали превалировать над надеждами и иллюзиями «демократического транзита» 1990-х годов. В час-
тности, стремительно нарастало российско-американское соперничество в Каспийском бассейне.
Ареной противоборства стал каспийский газовый фронт, а предметом соперничества — маршруты газопроводов; основная борьба развернулась между российс-
ким проектом «Южный поток» и западным проектом «Набукко».
Если на нефтяном фронте на рубеже XX — XXI веков у России не было альтернативы, равноценной Баку — Тбилиси — Джейхан (БТД)1, то в условиях «газовой войны» в противовес «Набукко» был создан проект «Южный поток».
Бурное соперничество двух проектов проходило в режиме «дилеммы одновре-менности»2; в данном случае этот термин
1 Реализация данного проекта была чувствительным ударом по российским позициям на Большом Каспии. Пока раннепутинский Кремль тратил усилия на то, чтобы войти в «мировое сообщество» на американском «поезде свободы» в рамках «анти-террористического консенсуса», — Запад триумфально переиграл Россию, направив каспийские нефтяные потоки в обход ее территории. В Москве поняли, что БТД — это не просто инженерное сооружение по перевалке углеводородов, а геополитический плацдарм, который Западу удалось вырвать у России.
2 Термин принадлежит немецкому исследователю К. Оффе и не относится к энергетической тематике. Он применяется для характеристики переход-
ных обществ в рамках парадигмы «посткоммунисти-
ческого транзита» и касается вопроса о том, что
отражает динамику борющихся альтернатив в условиях нехватки ресурсов. Происходит «гонка диверсификаций»3, которая легла в основу европейской «войны трубопроводов» начала XXI века.
Что лежало в основе этой гонки? Ведь даже во времена холодной войны Запад так яростно не боролся за снижение зависимости Европы от российских энергоресурсов; никогда раньше каспийский бассейн не становился объектом столкновения политических и экономических интересов такого количества стран.
строить раньше: демократию или рыночную экономику. Нас привлекает в этом словосочетании сильная художественно-образная и эмоциональная составляющая, подчеркивающая политическое напряжение и борьбу за ограниченные ресурсы (см.: Оффе К. Дилемма одновременности: демократизация и рыночная экономика в Восточной Европе // Повороты истории. Постсоциалистические трансформации глазами немецких исследователей. В 2-х тт. Т. 2: Постсо-циалистические трансформации в сравнительной перспективе. СПб, Берлин, 2003. С. 11).
3 Этот процесс описан в: Магомедов А. Югоосетинский конфликт и рубежи борьбы за энергоресурсы Большого Каспия // Центральная Азия и Кавказ, 2009, № 2 (62). С. 46—48.
«Ресурсное накопление» и разбитые надежды путинской России: макро-политический контекст европейской войны трубопроводов
Чтобы лучше понять логику борьбы за прикаспийские трубопроводы, следует рассмотреть ее макрополитический контекст. Он включает в себя три основных момента, объясняющих подобную одержимость геополитической борьбой за каспийские газовые потоки.
■ Первый момент. Энергетическая тематика стала еще одной сферой противостояния между Россией и Западом, после того как в мире развернулась борьба за «ресурсное накопление»4 и контроль над геополитическим пространством. Новое столетие определило новые приоритеты: контроль над природными ресурсами, главным образом углеводородными, и основными, глобально значимыми транс-
4 Феномен «ресурсного накопления» исследован в книге А. Магомедова и Р. Никерова, изданной в Ульяновском государственном университете (см.: Магомедов А., Никеров Р. Большой Каспий. Энергетическая геополитика и транзитные войны на этапах посткоммунизма. Ульяновск: УлГУ, 2010. С. 141—149).
портными коридорами. Энергетическая проблема начала превращаться в одну из ключевых тем в мировом информационном пространстве.
По словам российской исследовательницы И. Цуриной, «никогда раньше западный мир не ощущал так явно и открыто свою энергетическую уязвимость, впервые в последние годы осознанную и сформулированную как угрозу своему развитию»5. Подобные опасения еще более обостряются существованием глобальных энергетических страхов, транспортных угроз и политических блефов.
Данные процессы, накалив обстановку, повысили политическую мотивацию России и Запада по поводу использования энергоресурсов как политического фактора; в этом же кроется причина их еще более обострившегося противостояния.
■ Второй момент. Правление В. Путина стало для России самым важным событием нынешнего века, так как именно с его именем связан подъем национального государства.
Одновременно в России стартовало 10-летие «энергетического бума»: мировые цены на нефть начали свое триумфальное шествие к вершинам по всей планете. Путин, медленно преодолевая «наследие» Б. Ельцина, начал заново утверждать первенство национальных интересов; на Западе заговорили об имперской одержимости Москвы, которая благодаря притоку нефтедолларов стала горда, вспыльчива и воинственна.
Однако данное обстоятельство парадоксальным образом оказалось связано с еще одним моментом, ускорившим геополитическое «взросление» путинского Кремля.
■ Третий момент. Речь идет о разбитых надеждах путинской России на интеграцию с Западом. Сегодня в Кремле не любят вспоминать о том, что во время своего вступления в должность Путин возлагал на Запад большие надежды, представляя Россию то в качестве части Европы, то в качестве элемента возглавляемого США «антитеррористического похода».
После событий 11 сентября 2001 года В. Путин, первым из всех руководителей государств, позвонил Дж. Бушу-младшему (как в свое время позвонил Дж. Бушу-старшему Б. Ельцин, сообщив о ликвидации СССР), выразив ему свою поддержку; через 14 дней после трагедии, выступая с речью в немецком Бундестаге, он выдвинул весьма интересное предложение. Немецкий ученый, член Валдайского клуба А. Рар, передает смысл его предложения следующим образом: «Давайте рассматривать Россию не как ресурсный придаток, но как часть Большой Европы. Мы готовы делиться нашими ресурсами ради построения Большой Европы; от вас нам нужны технологии, а мы открываем все возможности для работы у нас».
Однако все сложилось не так, как рассчитывал Путин. Поддержка США со стороны Кремля в борьбе с «международным терроризмом» была весьма существенной; даже высшие чиновники администрации США не раз говорили, что вклад России в антитеррори-стическую операцию значительнее, чем действия всего блока НАТО.
В 2001—2002 годах Путин поддержал сомнительные проекты США, касающиеся использования аэродромов в Центральной Азии; Россия также предоставила свое воздушное пространство для американских самолетов. По сути, это было продолжением ельцинско-козыревского азарта сдачи позиций; Кремль сознательно «терял» геополитические преимущества в расчете на то, что американская администрация должным обра-
5 Цурина И. Имидж энергетического «агрессора»// НГ-Энергия, 13 ноября 2007, № 242.
зом оценит эти шаги. Путин, которому в 2001 году взглянул в глаза сам Буш-младший, вообразил, что Россия может стать близким другом США, а также партнером Вашингтона в войне с «международным терроризмом».
Между тем администрация Буша-младшего восприняла шаги Кремля как должное; известный телеведущий А. Пушков по этому поводу сказал: «Буш в ответ подарил Путину шляпу и угостил его барбекю в Кроуфорде».
С момента окончания холодной войны США в отношении России вели себя, в основном, с нарочитым невниманием, нарушая эту тактику лишь тогда, когда им это было выгодно. Раннепутинская Россия проиграла подготовленную и разыгранную США геополитическую игру; это в очередной раз продемонстрировало российскую политическую недальновидность и легковерность. Российские политики и эксперты слишком часто заявляли о том, что все, что ни делают американцы, очень выгодно России и та просто «обречена» на партнерство с Западом. Подобные высказывания еще больше убеждали западных «партнеров» в их непогрешимости; они были уверены, что любые их действия будут не только оправданы, но и поддержаны российской стороной.
Известный профессор Нью-Йоркского университета С. Коэн в своей статье «Новая американская холодная война» в журнале «The Nation» (2006 г.) писал, что политика США в отношении России была безжалостной эксплуатацией российских слабостей, возникших после 1991 года.
Создание военных баз НАТО на территории ЦА явилось событием, не имеющим прецедента в истории региона; российское же влияние здесь начало постепенно ослабевать. Совместная борьба с так называемым «международным терроризмом» не заставила американцев отказаться от стратегии доминирования на южном фланге российских границ. Все это свидетельствует об изменении международной обстановки в 2005—2006 годах и позволяет понять, через что прошел В. Путин на пути к своему геополитическому созреванию.
Недовольство по поводу несостоявшегося партнерства с Западом быстро переросло в подозрительность; особенно после того, как США поддержали «цветные» революции в Грузии (2003 г.), Украине (2004 г.) и Кыргызстане (2005 г.).
Одновременно в заявлениях западных СМИ появились презрительные и осуждающие высказывания в адрес России и лично Путина. Антироссийская и антипутинская мотивация была характерна и для таких экспертно-аналитических центров, как Совет по международным отношениям, опубликовавший в марте 2006 года доклад «Неверное направление России»6; его оскорбительный тон привел в смущение даже многих критиков Путина.
Таким образом, «путинская демонстрация тестостерона» «подпитывалась» (помимо нефтяных сверхдоходов) желанием изгнать воспоминания об унижениях последних 20 лет и неудавшемся сближении с Западом на почве борьбы с «международным терроризмом».
Следует отметить, что «жажда Запада», охватившая Кремль еще при Ельцине, существует и по сей день.
Как отмечает А. Рар, которого все еще считают «немцем в Кремле», Путин, которому наиболее непримиримые критики приписывают самые негативные черты русского характера, едва ли может скрыть ярость и разочарование по поводу своего в общем и целом неудавшегося наступления на Запад.
Таков макрополитический контекст противоборства за каспийские энергетические и транзитные активы в рамках глобальной тенденции «ресурсного накопления». Энерго-
6 Cm.: Russia’s Wrong Direction. What the US Can and Should Do // Council on Foreign Relations, March 2006 [www.cfr.org/publication/9997].
транспортная гонка в зоне Большого Каспия проходила в условиях вновь возникшей конфронтации между Россией и Западом и усиливавшегося российско-американского соперничества.
Борьба «Южного потока» и «Набукко»: энергетическое и геополитическое измерения
Постцхинвальская пауза осени 2008 года вызвала переосмысление итогов августовской войны в Грузии с точки зрения ее влияния на перспективы энергокоммуникационного развития Большого Каспия.
Поначалу казалось, что итоги 5-дневной войны расшатали нервы инвесторов и показали, что Россия способна свергнуть прозападное правительство Грузии в удобное для себя время, тем самым поставив под угрозу проект «Набукко».
Однако со временем стало ясно, что существует и другая перспектива, предусматривающая возможность освободиться от влияния России, поддержав обходящие ее трубопроводные маршруты; в контексте событий, последовавших за русско-грузинской войной, и особенно после газовой войны между Украиной и Россией в начале 2009 года, эта позиция начинала доминировать.
Запад заметно активизировал поиск энергоресурсов и путей их транспортировки в обход России, что привело к новому витку борьбы за Большой Каспий и, как уже отмечалось, особое место в рамках данной стратегии стало отводиться проекту «Набукко». Подобный ход событий, в свою очередь, повлек за собой принципиальные геополитические перемены в Каспийском мезорегионе.
Этому способствовало и то, что сами прикаспийские страны начали превращаться в активных энергетических и транзитных игроков. В октябре 2008 года из Туркменистана пришла сенсационная новость: Британская аудиторская компания «Gaffney, Cline and Associates» (GCA) заявила, что оптимальная оценка запасов газа на месторождении Южный Илотань — Осман в 5 раз превышает запасы Довлетабада (одно из крупных туркменских месторождений). Было также отмечено, что данное открытие выводит Южный Илотань — Осман на 4—5 место в мире по объемам запасов сырья7 и делает Туркменистан значимой величиной евразийской энергетической политики.
Тем самым международный аудит опроверг распространенное мнение, что Туркменистан не способен поставить на рынок обещанное количество газа, и подтвердил обоснованность строительства газопроводов в обход России.
По мере того как уходили в прошлое события августовской войны в Южной Осетии, стал активно обсуждаться вопрос о создании Транскаспийской системы трубопроводов (ТКСТ). Такой ход событий мог означать начало важных геополитических перемен в Каспийском мезорегионе; началось ожесточенное соперничество «Южного потока» и «Набукко».
Здесь необходимо привести небольшую историческую справку о проекте «Набук-ко». Проект разрабатывался консорциумом энергетических компаний Австрии, Венгрии, Болгарии, Румынии и Турции; его стоимость составляет 11 млрд долл. По «Набукко» газ должен был транспортироваться с ближневосточных и каспийских месторождений через
7 См.: Гриб Н., Скорлыгина Н. Туркмения нашла газ в обход России. Заветы Туркменбаши прошли международный аудит // Коммерсантъ, 15 октября 2008, № 187 (4004).
анатолийское плато Турции в Европу. Евросоюз содействовал осуществлению проекта и готов был частично финансировать его; большую политическую и моральную поддержку оказывали США.
Изначально в основе проекта лежал бизнес: участники консорциума рассматривали его как удачную возможность получить новые поставки газа из регионов Каспия и Ближнего Востока. Вдобавок странам-участницам казались весьма заманчивыми перспективы взимания транзитных сборов за транспортировку энергоресурсов через свои территории.
Весьма интересна история, связанная с появлением названия этого проекта. В статье «Большая трубопроводная опера» Д. Фрайфелд приводит рассказ о том, как однажды в
2002 году в Вене небольшая группа топ-менеджеров австрийской энергетической компании пригласила своих турецких, венгерских, болгарских и румынских коллег посмотреть редко исполняемую оперу Джузеппе Верди «Набукко». Сюжет оперы рассказывал о тяжелой жизни евреев после завоевания царем Навуходоносором (Набукко), который в финале их освобождает.
В тот день топ-менеджеры с самого утра ломали голову над тем, как построить газопровод длиной 2 050 миль, который смог бы транспортировать до 31 млрд куб. м газа на европейский рынок по территории своих стран; источником этого газа должна была
Карта 1
Конкурирующие газопроводные проекты «Южный поток» и «Набукко»
стать не привычная Россия, а Азербайджан и страны Ближнего Востока. Поэтому трубопровод был символически назван в честь главного действующего лица оперы, которую они смотрели после трудного дня8: он должен был освободить Европу от «российского газового рабства».
Затем началась политизация трубопровода, а бизнес-соображения стали отходить на второй план; «Набукко» начали рассматривать как дополнительное политическое оружие в борьбе против российского влияния в Центральной и Восточной Европе. Идеологи «новой Европы» воспринимали этот трубопровод как историческую возможность выстроить новую линию жизненно важных коммуникаций с Западом, одновременно ослабив позиции России.
Таким образом, еще до начала августовской войны в Закавказье трубопровод «На-букко» рассматривался на Западе в качестве средства, ослабляющего доминирование России в сфере поставок газа в ЕС.
В качестве рубежей геополитической защиты Европы перед лицом России как «варвара на пороге» нефте- и газопроводы стали упоминаться наряду с военными терминами. «Трубопровод «Набукко», задуманный как средство обороны перед господством России в сфере поставок газа в ЕС, все больше напоминает новую линию Мажино», — заявил редактор рубрики «Business Europe» газеты «Уолл-стрит джорнал» К. Уингфилд.
Колебания ведущих европейских стран по поводу окончательной поддержки «На-букко» вызывали сильнейшее раздражение в Вашингтоне; как писал тот же Уингфилд, «хотя лидеры ЕС говорят, что для Европы этот проект имеет высочайший приоритет, европейские столицы вызывают жалость своей неспособностью сплотиться вокруг него».
То обстоятельство, что европейские руководители не торопились объединяться вокруг газопровода «Набукко», было лишь частью проблемы; дело еще больше осложнялось тем, что турецкое правительство начало вносить смуту в энергетическую политику Европы.
Трубопровод берет начало на территории Турции, и она неожиданно решила использовать проект в качестве оружия в политических целях. Премьер-министр страны Т. Эрдоган выступил с заявлением о том, что если Европа хочет построить «Набукко», то самое время возобновить переговоры о вступлении Турции в ЕС. В Вашингтоне такой курс назвали «путинизацией турецкой внешней политики». Кроме того, Турция начала требовать для себя 15% газа, который будет прокачиваться через «Набукко». Позже сторонам удалось найти компромисс, и Анкара подписала межправительственное соглашение, необходимое для осуществления проекта.
Тем не менее на Западе существовали опасения по поводу того, что Турция может выступать в роли второй «оранжевой» Украины, то есть получать газ из нескольких источников, часть забирая себе, а остальное продавая в Европу по непрозрачной схеме и взимая при этом транзитные сборы. Задержка осуществления проекта ставила под сомнение его жизнеспособность, поскольку это грозило потерей источников поставок, рынка и доверия властей стран-поставщиков.
Таким образом, война в Грузии и российско-украинский газовый конфликт января 2009 года ключевым образом изменили ход энергополитических дебатов. Наиболее радикальные сторонники «Набукко», не стесняясь в выражениях, стали запугивать Европу российской «газовой тиранией».
В одном из влиятельных мозговых центров США, Фонде «Наследие», прошло обсуждение последствий газового конфликта между Россией и Украиной. Следует отметить, что в целом для этого фонда характерна предельная идеологизация обсуждаемых
Cm.: FreifeldD. The Great Pipeline Opera // Foreign Policy, 24 August 2009.
проблем в сочетании с прямолинейностью интерпретации. Американские аналитики пришли к выводу, что необходимо положить конец газовой монополии России и, что еще более важно, увязать вопросы энергетики с безопасностью трансатлантического сообщества.
Ф. Старр, руководитель программ ЦА и Кавказа в университете Дж. Хопкинса, на конференции «Политика США на Южном Кавказе: вызовы для энергетики и геополитики» объявил: «Набукко — это, безусловно, вопрос геополитики, поскольку так его поставила Россия». «Экономическая составляющая тоже очень важна. Но именно геополитика подталкивает экономику, по крайней мере, сегодня». В подтверждение своих высказываний он приводит сравнение стоимости проекта Североевропейского газопровода («Северный поток». — А.М., Р.Н.), который оценивается в 12 млрд долл., со стоимостью трубопровода через Беларусь, который можно было бы построить, вложив 3 млрд долл.
Советник сенатора Лугара по вопросам энергетики Н. Браун убежден, что роль энергетики в ЦА и на Кавказе очень важна с точки зрения безопасности всего трансатлантического сообщества. «Отсутствие консолидированной политики ЕС в вопросах энергетики может привести к развалу НАТО», — предупредил Н. Браун9.
Ярким примером разжигания эмоций, которые выдавались за мнения европейцев, являются высказывания ведущего эксперта Фонда «Наследие» А. Коэна. Он, в частности, писал: «Многие в Восточной и Центральной Европе считают, что российские нефть и газ заменяют казачьи эскадроны XIX века и танковые дивизии века XX в качестве инструментов политического контроля над Европой. Трубопроводы сковывают Европу новыми цепями, которые могут заставить НАТО треснуть по швам; так говорят поляки, чехи, венгры»10.
Разразившийся в январе 2009 года кризис, вызванный газовым спором между Россией и Украиной, придал «Набукко» особую актуальность и обеспечил ему поддержку большей части Европы, а также укрепил убежденность европейских потребителей и политиков в необходимости альтернативных маршрутов и источников газовых поставок.
Холод, проникший в европейские дома зимой 2009 года11, оказался самым убедительным аргументом в пользу возрождения проекта «Набукко», ранее считавшегося несбыточной мечтой. И это несмотря на то, что из-за нехватки объемов газа коммерческие перспективы проекта были абсолютно неясными).
Многие европейцы начали рассматривать Россию не как надежного поставщика газа, а как агрессивное нефтегосударство, для которого политические пристрастия перевешивают коммерческие обязательства.
Справедливости ради необходимо отметить, что в Европе было немало и тех, кто рассматривал «оранжевую» Украину как коррумпированное, не заслуживающее доверия транзитное государство, мешающее надежным поставкам из России. Такие наблюдатели снисходительно рассматривали «Набукко» как не более чем просто оперу.
Как бы то ни было, но в европейских столицах стало укрепляться убеждение, что последняя газовая война поставила на карту целостность, силу и независимость Евросоюза, что каждый очередной газовый конфликт все больше раскалывает континент. Все громче стали раздаваться голоса, что существующая сеть трубопроводов была якобы сплетена Россией для саботажа строительства единой Европы. В интересах собственной стабильности ЕС должен наконец открыть источники поставок из ЦА.
9 Газ подключили к сфере интересов США // Коммерсантъ, 30 января 2009, № 16 (407).
10 См.: Российские трубопроводы угрожают Европе? // community. livejournal, 25 октября 2009.
11 Несмотря на все рекламные усилия Кремля, в Европе этот эпизод восприняли как шантаж холодом, организованный В. Путиным.
Данное обстоятельство привело к новому витку борьбы за Большой Каспий, что проявилось в наращивании внероссийских инициатив. 1 сентября 2008 года на экстренном саммите стран — членов ЕС в Брюсселе, посвященном войне на Кавказе, была принята итоговая резолюция. Одно из ее положений гласило, что Европа должна задуматься о своей чрезмерной энергозависимости от России. ЕС начал наращивать переговорный процесс по реализации проекта «Набукко».
В ноябре 2008 года комиссар Еврокомиссии по энергетике А. Пиебалгс совершил челночную поездку по странам предполагаемого маршрута трубопровода (Турция, Азербайджан, Туркменистан). Он намеревался «выявить оставшиеся проблемы и найти общие с властями стран — участниц проекта решения, делающие «Набукко» возможным»12.
Между сторонниками «Набукко», с одной стороны, и «Южного потока» — с другой, начались яростные бои за подписание соглашений о поставках, которые были призваны не только гарантировать доступность необходимого для трубопроводов газа, но и обеспечить проектам политическую и финансовую поддержку.
Еще раз приходится отметить, что в вопросах трубопроводной политики на первом месте стоят не столько экономические соображения, сколько стратегические аргументы. По мнению многих западных специалистов, первостепенные геополитические доводы важнее соображений заполняемости и рентабельности «Набукко». Как отметил сотрудник Института энергетических исследований при Оксфордском университете Д. Стерн, у ЕС должно хватить политической воли, чтобы пойти на это. По его мнению, правительства европейских стран должны убедить свои энергокомпании поддержать «Набукко», сделав акцент на то, что речь идет о проверке на прочность единой европейской энергетической политики и европейской солидарности, и они должны оказаться на высоте.
Таким образом, политические аргументы становятся центральными в энергетических дебатах и еще дальше отодвигают «туманные» коммерческие перспективы «Набукко».
Летом 2009 года борьба между двумя проектами стала особенно яростной; Россия прикладывала все силы, чтобы сорвать реализацию «Набукко». С этой целью она приобретала доли в европейских энергетических компаниях, что могло бы препятствовать созданию коалиции по формированию «Набукко». Москва покупала природный газ в ЦА и Азербайджане (зачастую отчаянно переплачивая) с одной-единственной целью — лишить «Набукко» поставщиков и ресурсной базы.
Напряженную борьбу между «Набукко» и «Южным потоком» некоторые называют войной за энергетическое будущее Европы; она не только расколола континент на «старую» и «новую» Европу, но и усилила сомнения элит государств «старой Европы».
Наглядным примером этого раскола стало то, что ветераны германской политики экс-канцлер Г. Шредер и Й. Фишер, бывший министр в его правительстве, оказались по разные стороны «энергетических баррикад». Дело в том, что после того как социал-демократам не удалось выиграть выборы в 2005 году, новым местом работы Шредера стал «Газпром», что вызвало недоумение даже его бывших соратников.
Впрочем, еще пребывая в должности канцлера, Шредер занимал твердую пророс-сийскую позицию в вопросах энергетической политики как Германии, так и Европы в целом. Менее чем за месяц до ухода с поста канцлера он, воспользовавшись своей властью, гарантировал кредит в 1,4 млрд долл. для инициированного Москвой газопроводного проекта «Северный поток», который должен связать Россию с Германией по дну Балтийского моря (позже Россия отказалась от кредита). Спустя несколько дней после своей отставки в 2005 году Шредер согласился занять высокую должность в трубопроводном консорциуме, руководимом «Газпромом»; этот его шаг вызвал громкий скандал в Германии.
12 [http://www.newsazerbaijan.az/analytics/20081107/42569096.html].
Летом 2009 года Й. Фишер, как бы бросая вызов бывшему союзнику по коалиции, подписал контракт на занятие должности «советника по политическим коммуникациям» в консорциуме европейских энергетических компаний, объединившихся для строительства «Набукко».
В отличие от Г. Шредера Й. Фишер был подлинным «атлантистом», не скрывавшим скепсиса в отношении России; Д. Фрайфелд приводит его слова из интервью газете «Уолл-стрит джорнал» о том, что он «никогда не разделял позицию Шредера по поводу демократа Путина» и что позиция Шредера в отношении России всегда вызывала у него «сильнейшее неодобрение»13.
Усиливающаяся «гонка диверсификаций» в рамках «дилеммы одновременности» усугубляла антагонизм в регионе. Конкурирующие транзитные политики ЕС и России способствовали усилению геополитического соперничества в Каспийско-Черноморском ареале и подогревали общую атмосферу недоверия. Следствием подобной политики стало излишнее дублирование проектов, которые зачастую были малоэффективны и коммерчески непривлекательны; обоснованная коммерческая и промышленная мотивация приносилась в жертву политически ангажированным инициативам.
Все это наталкивает многих европейских политиков на размышления о том, стоит ли планировать свое энергетическое будущее без России.
Закат «Набукко» и восточные горизонты каспийской энергетической политики
Конец 2009 года ознаменовался сокрушительным провалом проекта «Набукко». В процессе его реализации возникло множество непреодолимых препятствий, и изнурительный раунд в борьбе с «Южным потоком» был проигран; позиции же России как основного транзитера газа из ЦА Азии в Европу, напротив, начали усиливаться.
Прежде всего непреодолимым барьером на пути Запада и «Набукко» стал неожиданно возобновившийся застарелый спор между Туркменистаном и Азербайджаном по поводу месторождений, залегающих на срединной линии Каспийского моря; эта проблема более 10 лет является камнем преткновения в налаживании туркмено-азербайджанских отношений. Показателем обострения ситуации стало то, что в последних числах августа того же года президент Туркменистана Г. Бердымухаммедов объявил о существовании планов по созданию военно-морской базы на побережье Каспийского моря; это свидетельствовало, что страна собирается защищать свои интересы с помощью вооруженной силы. Перспектива усиления военно-морских сил Туркменистана вызвала негативную реакцию в Азербайджане, чей МИД выразил недовольство официальному Ашхабаду.
Однако главный удар по проекту «Набукко» обрушился вовсе не со стороны «Южного потока», а из Туркменистана. В течение трех недель декабря 2009 — января 2010 годов произошло сразу несколько взаимосвязанных событий. Первым было открытие 14 декабря 2009 года нового газопровода, связавшего Туркменистан с северо-западным Китаем. Трубопровод, проект которого был разработан китайским государственным энергетическим гигантом CNPC, имеет пропускную способность 40 млрд куб. м газа и
13 Freifeld D. Ор. сії.
протянулся почти на 1 250 миль, пересекая территории Китая, Туркменистана, Узбекистана и Казахстана. Он дополнил построенный в 2006 году нефтепровод Атасу — Ала-шанькоу, связывающий Казахстан с Китаем.
С открытием нового газопровода Туркменистан оказался прочно привязан к Поднебесной: в течение 30 лет он будет ежегодно поставлять Китаю 30 млрд куб. м газа. Зависимость Туркменистана от Китая выражается также в солидных кредитных обязательствах: только на освоение крупного газового месторождения Южный Илотань был выделен китайский целевой кредит на сумму 4 млрд долл.
Вторым важным событием явился внешнеполитический успех России: Кремлю удалось восстановить российско-туркменские газовые отношения, испорченные после взрыва на газопроводе «Средняя Азия — Центр-4» в апреле 2009 года. 22 декабря 2009 года на встрече в Ашхабаде президенты России и Туркменистана в присутствии высокопоставленных сотрудников «Газпрома» и «Туркменгаза» положили конец газовому конфликту, договорившись возобновить экспорт туркменского газа по территории России. Были также подписаны важные документы по стратегическому сотрудничеству в сфере энергетики, предусматривающие расширение 25-летнего соглашения между двумя странами от
2003 года.
Пожалуй, самым важным дополнением к подписанным договорам стало согласие России на покупку туркменского газа по ценам, существующим на европейском газовом рынке. Это значит, что Москва решительно настроена предотвратить реальные поставки туркменских энергоресурсов на Запад.
Кроме того, Россия и Туркменистан вновь заявили о своей готовности строить Прикаспийский трубопровод (вдоль берега Каспийского моря из Туркменистана в Россию через Казахстан) с пропускной способностью в 30 млрд куб. м газа. Подобное решение подтверждает стремление России закрепить за собой дополнительные газовые резервы из Туркменистана и Казахстана.
Однако даже с учетом этого успеха России все-таки остается вопрос, сможет ли она действовать так же быстро, как Китай, который всего за 3 года построил новый газопровод.
Третье событие — введение в строй 6 января 2010 года 182-километрового газопровода Довлетабад — Сарахс — Хангиран (с пропускной способностью 20 млрд куб. в год), связавшего огромное газовое месторождение в Туркменистане с северной частью Ирана.
Все три события будут иметь серьезные последствия с точки зрения энергетической геополитики. Всего за 3 недели Туркменистан переориентировал свой газовый экспорт на Китай, Россию и Иран, и теперь ему совершенно ни к чему участвовать в отягощенных различными рисками газопроводных проектах, которые продвигали США и ЕС.
Западу не удалось повторить триумф нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан на каспийском газовом фронте; в краткосрочной перспективе он проиграл сражение за контроль над каспийскими газопроводными маршрутами.
Таким образом, становится вполне очевидно, что в мезорегионе Большого Каспия появился новый механизм регионального энергетического сотрудничества. Россия, Иран и Туркменистан, занимающие 1, 2 и 4 места в мире по запасам газа, а также крупнейший в регионе потребитель газа Китай сумели переписать сценарий, который составлялся Западом в упорных транзитных и дипломатических войнах последних лет. В этой связи индийский дипломат и аналитик М. Бхадракумар совершенно справедливо отметил, что «туркменско-иранский трубопровод словно стал насмешкой над политикой США в отношении Ирана». США угрожали ввести против Ирана новые санкции и утверждали, что Тегеран «все больше и больше оказывается в изоляции». Но президент-
ский самолет М. Ахмадинежада беспрепятственно вылетел в турне по ЦА и благополучно приземлился в Ашхабаде.
Итогом встречи М. Ахмадинежада с президентом Туркменистана Г. Бердымухамме-довым явилось образование новой экономической оси Ашхабад — Тегеран. А если учесть, что Иран ведет переговоры с Турцией о транзитной поставке своего газа по уже построенному трубопроводу длиной в 2 577 км из Тебриза в Анкару, то Запад, возможно, проиграет сражение за прямой доступ к туркменским ресурсам14.
Карта 2
Карта трубопроводов Большого Каспия
Суіі^киїунм^с і pyfinnponqnu ПпаинвувЫый трубопроводы
Похоже, западные аналитики были настолько увлечены описанием перспектив европейских проектов, что произошедшее застало их врасплох. В связи с декабрьскими событиями бывший азиатский редактор «Интернэшнл геральд трибюн» М. Ричардсон в сердцах «обозвал» ЦА «Трубостаном», имея в виду существование в регионе разнонаправленных соперничающих нефте- и газопроводов.
Кроме того, М. Ричардсон и другие аналитики пытались представить победу Китая в ЦА как фактор, действующий в ущерб России: Пекин якобы нарушил давнюю российскую монополию на экспорт природного газа из этого региона и продемонстрировал быстрое усиление своих позиций в столь богатой углеводородами части Азии.
14 Cm.: Bhadrakumar M.K. Russia, China, Iran Redraw Energy Map // Asia Times, 8 January 2010.
В статье «Китай против России в битве за Трубостан»15 Ричардсон заявил: «Победа Пекина в ЦА в ущерб России подтвердилась на следующий же день после ввода в эксплуатацию трубопровода из Туркменистана в Китай»; это утверждение представляет собой вариацию давно знакомой «атлантистской» позиции: любой успех Китая в энергетических проектах в Северной Евразии рассматривается как поражение России, «обреченной», на их взгляд, быть вместе с Западом и Европой.
Но на самом деле Россию не беспокоит то, что Китай пользуется энергетическими ресурсами Большого Каспия, так как благодаря этому туркменский газ не поступает на европейский рынок и, следовательно, никак не может конкурировать там с российским.
3 декабря 2009 года российский премьер-министр В. Путин заявил, что Москву устраивает факт транспортировки туркменского газа в Китай; о том, что Россия одобряет и поддерживает запуск газопровода Туркменистан — Узбекистан — Казахстан — Китай говорил и первый вице-премьер российского правительства И. Шувалов.
Слова Путина и Шувалова подчеркнули значимость китайско-российского энергетического сотрудничества, которое формирует новую энергетическую геополитику не только в ЦА, но и в других регионах Северной Евразии.
В частности, в подписанном 13 октября 2009 года соглашении оба государства обязались создать основу для долгосрочного партнерства на базе совместных исследований месторождений в России и третьих странах; кроме того, Китай выразил готовность предоставить дешевые займы российскому энергетическому сектору. Однако вопросы ценообразования между двумя странами пока еще остаются нерешенными.
Хотелось бы обратить внимание и на то, что уже в первой половине сентября 2008 года Китай начал изучать энергетический потенциал российско-грузинской войны и, несмотря на демонстративный нейтралитет, проявил большой интерес к августовским событиям в Южной Осетии.
Вскоре после российского блицкрига в Грузии (8 сентября) в Москву отбыла группа сотрудников аппарата ЦК КПК во главе с руководителем международного отдела ЦК В. Цзяжуем. Хотя китайская делегация прибыла в Россию по приглашению «Единой России», было очевидно, что гости пытаются выяснить, насколько конфликт в Южной Осетии повлияет на китайские позиции в борьбе за энергоресурсы ЦА.
За последние 10 лет КНР, как активный участник политики «ресурсного накопления», энергично подключилась к борьбе за каспийские энергоресурсы, и Пекин не меньше Москвы обеспокоен планами строительства транскаспийских трубопроводов из ЦА на Запад через Азербайджан и Грузию. Именно поэтому пятидневная война в Закавказье стала объектом пристального внимания китайцев.
Вполне естественно, что после того как от российских политиков была собрана доступная информация, делегация КНР заторопилась в Баку. В Азербайджане китайские специалисты попытались выяснить отношение азербайджанской верхушки к войне в Грузии, особенно интересуясь судьбой проекта «Набукко»16.
Главной задачей для России является не борьба с Китаем за центральноазиатские ресурсы, а сохранение своего положения в качестве главного поставщика энергоресурсов для Европы. В этом контексте проекты российских трубопроводов («Северного потока» и «Южного потока») начинают приобретать дополнительные признаки необра-тимости17.
15 См.: Richardson M. China versus Russia and the Battle of «Pipelinestan» // The National, 28 December
2009.
16 См.: Габуев А. Делегация КПК посетила Москву и Баку // Коммерсантъ, 15 сентября 2008, № 165 (3982).
17 Что касается «Северного потока», то 9 апреля 2010 года началось строительство первой ветки этой газопроводной системы.
Вопреки утверждениям «атлантистов» и благодаря ценовой политике России, утвержденной в декабре 2009 года, Ашхабад также не видит в китайском трубопроводе замены «Газпрому», который остается для Туркменистана ценнейшим партнером; вряд ли цена, предложенная Китаем, сможет конкурировать с российским предложением (обсуждение цены на газ началось в январе 2010 г.).
Заключение
Не подлежит сомнению, что 2009 год оказался поворотным моментом в «энергетической войне» в ареале Большого Каспия. Введение в строй китайского (14 декабря) и иранского (6 января) трубопроводов в корне изменило существовавшую схему энергетических отношений в Евразии. Однако между этими двумя датами произошло еще одно событие, закрепившее победу восточноазиатского энергетического направления России.
27 декабря 2009 года возле дальневосточного порта Находка российский премьер-министр В. Путин открыл нефтяной терминал, который начал обслуживать гигантскую нефтепроводную трассу Восточная Сибирь — Тихий океан (ВСТО); восточносибирская нефть потекла к Тихому океану.
В 2010 году проект газопровода «Набукко», который рассматривался как символ европейской энергетической свободы, потерпел очередное фиаско. 14—15 января в Батуми состоялся энергетическим саммит. Центральной темой саммита (так же, как и 5 предыдущих) был вопрос об ослаблении энергозависимости от Москвы и о возможности поставки каспийского газа в Европу в обход России.
Открывать саммит должен был М. Саакашвили. В работе совещания должны были участвовать также президенты Азербайджана, Польши, Литвы, Латвии, Украины и представители Туркменистана и Казахстана. Однако ни один президент на саммит не приехал, и вместо представительной встречи глав 10 государств состоялась, по сути, экспертная конференция.
Таким образом, XXI век коренным образом изменил сущность соперничества за энергоресурсы Каспия. Эйфория 1990-х годов была связана с победой Запада в холодной войне и ожиданием безграничного роста и процветания. Однако начало нового тысячелетия и события 11 сентября 2001 года вернули мир к простым и понятным принципам геополитики: «мы — они» и «кто кого». Всем стало ясно, что национальные интересы и эгоизм, силовой фактор и прагматизм будут превалировать над надеждами и иллюзиями раннего посткоммунизма 1990-х годов.
Геополитическая пауза 1990-х годов завершилась 11 сентября 2001 года. Тогда же окончательно рухнула «телеология переходного периода», дискредитированная провалом «демократического транзита» в России.
