CC BY
87
№ 2(62), 2009 ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И КАВКАЗ
Г" X
РЕГИОНАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ
ЮГООСЕТИНСКИЙ КОНФЛИКТ И РУБЕЖИ БОРЬБЫ ЗА ЭНЕРГОРЕСУРСЫ БОЛЬШОГО КАСПИЯ
Арбахан МАГОМЕДОВ
доктор политических наук, профессор, заведующий кафедрой связей с общественностью Ульяновского государственного университета (Ульяновск, Российская Федерация)
Версия о нефтепроводной подоплеке августовской (2008 г.) войны в Южной Осетии прозвучала в первые же ее дни. В числе самых впечатляющих эпизодов, которые показывали ведущие мировые телеканалы с места трагедии, были горящие вагоны с нефтью компании «Азпетрол» на Грузинской железной дороге. Каспийский нефтяной бизнес сразу среагировал на военные действия. Так, после их начала оператор нефтепровода Баку — Тбилиси — Джейхан (БТД) «Бритиш петролеум» объявил о приостановке прокачки нефти по данному маршруту. Одновременно с этим была приостановлена прокачка нефти по трубо-
проводу Баку — Супса, замерли нефтяные терминалы Поти и Кулеви.
Однако в появившихся затем многочисленных обзорах и аналитических материалах на эту тему преобладали экономические оценки: подсчеты убытков Азербайджана и западных нефтяных компаний; вопросы о том, сколько стоила Азербайджану или БП вынужденная остановка нефтепровода БТД, сколько миллионов тонн нефти недосчитался рынок и потребители и т.п. По мере восстановления упущенной выгоды Азербайджана и прибылей акционеров БТД сама проблема уходила на задний план.
Такое рассмотрение оставляло в стороне геополитический эффект этих событий. Однако с самого начала югоосетинский конфликт обрел глобальное значение. Как писал итальянский обозреватель Лу-чио Карраччиоло в статье «Урок Путина Вашингтону», «грузинская война не только имеет колоссальный региональный эффект, но и помогает переписать глобальное равновесие, которое, как казалось, закрепилось в конце прошлого века»1.
Тем не менее мало кто из аналитиков пытался ответить на вопрос о том, просматриваются ли через показатели прибыли и потерь участников каспийского нефтяного бизнеса геополитические интересы сторон. И если да, то в чем они заключаются? Думается, такой взгляд позволит приблизиться к лучшему пониманию причин и подоплеки августовской войны и ключевых стимулов ее участников.
В этой статье будет показан характер геополитической конкуренции за контроль над энергетическими и транспортно-коммуникационными ресурсами в ареале Большого Каспия2 на различных этапах его постсоветского развития. В центре исследования — стремительное ускорение
1 Caracciolo L. La Lezione di Putin alla Casa Bi-anca // La Repubblica, 18 August 2008.
2 Понятия «Каспий», Каспийский бассейн»,
«Прикаспийский регион» во многом условны и чаще всего рассматриваются как синонимы. В геополитическом и энергетическом аспекте обычно применяют расширенное толкование термина, обозначая его как «Большой Каспий», включающий российский Северный Кавказ, Закавказье и Центральную Азию. Для своего исследования я считаю полезным использовать несколько ограниченное определение термина в виде Каспийско-Черноморского и Каспийско-Средиземноморского мезоареа-лов, подчиненных логике и процессам формирования нефтепроводных коммуникаций и транспортных коридоров. Это связано с тем, что в данной статье я не исследую восточное (китайское) направление энергокоммуникационной политики в регионе Большого Каспия. Употребляемые в работе термины «транспортные», «транзитные», «коммуникационные» также соотносятся друг с другом как синонимы. В данном случае они имеют отношение к энергополитике, точнее — к нефте- и газопроводам. Параллельная их прокладка формирует энергетические транспортные коридоры, которые на глазах меняют геостратегический ландшафт в разных частях мира.
этого соперничества в XXI веке с неожиданным, но закономерным постцхинвальс-ким финалом.
* * *
О том, что Каспийский бассейн — энергетическая кладовая XXI века, написано немало. Часто каспийской нефти придавали налет геополитической таинственности, что позволяло весьма преувеличивать энергетическое значение региона. Многочисленные описания каспийских энергоресурсов порой вели даже к оценке Каспия как потенциальной альтернативы Ближнего Востока.
Вряд ли можно согласиться с этой точкой зрения. Каспийская проблематика не сводится к углеводородному сюжету. Она намного сложнее и многограннее. Каспийский ареал претерпевал огромные переоценки, превращаясь из евразийской периферии времен политической стабильности в динамичный геополитический перекресток, каким он становился в периоды крупных политических потрясений. Такие трансформации всякий раз были связаны с геополитическим отступлением России и оголением ее южных границ. Как указывал
В. Максименко, в XX веке именно такие эпизоды (сначала крушение Российской империи в 1917—1920 гг., а затем распад СССР в 1991 г.) побуждали западных геостратегов (в свое время У. Черчилля, затем 3. Бжезинского) рассматривать территорию Кавказа и Средней Азии в сугубо подсобной роли «мягкого подбрюшья» Евразии, где Россия как «осевое континентальное государство» (в терминологии X. Маккиндера) оказывалось наиболее уязвимым.
Что касается нефтегазового фактора, то, как будет показано, Каспийский бассейн выступает не альтернативой, а скорее энергетическим дополнением Персидского залива. Если брать региональные критерии, то для прикаспийских стран данный ресурс имеет жизненно важное значение. Открытие нефтяных месторож-
дений Тенгиз, Кашаган и Карачаганак на казахстанском шельфе и газовых месторождений Южный Илотань — Осман и Довлетабад в Туркменистане сделали каспийские углеводороды важной частью мирового энергетического рынка. Однако даже если потенциальные углеводородные ресурсы Каспия могут сделать его значимым фактором международной энергетической политики, реализовать данный потенциал можно только через контроль над трубопроводами, которые выведут нефть и газ региона к мировым потребителям.
Поэтому актуальное значение Каспийского бассейна лежит не только в энергетической, но в транспортной и военнополитической плоскости, имеющей, естественно, и экономическое измерение. Весьма поучительный урок использования данного региона заключается в том, что пограничная и транзитно-коммуникационная функции все же превалировали над всеми другими. В течение многих столетий Каспий выступал в качестве важнейшей транспортной коммуникации, соединяя части евразийского континента по направлениям Север — Юг и Восток — Запад. Укажу лишь на ключевые исторические эпизоды, подчеркивающие исключительную ценность Каспия как военно-транспортного и геополитического ареала.
В период столкновений в Средней Азии и Закавказье (XIX в.) двух растущих империй — Российской и Британской — именно контроль над коммуникациями был основным объектом их геополитического противостояния в регионе. Как указывал В. Максименко, важнейшим элементом окончательного закрепления России в этом ареале стала Закаспийская железная дорога, строительство которой завершилось в 1888 году. Это не просто стеснило сферу английской торговли, но поставило преграду на пути всей экспансии Великобритании на континент3.
3 См.: Максименко В. Центральная Азия и Кавказ: основание геополитического единства // Центральная Азия и Кавказ, 2000, № 3. С. 73.
Далее. Именно транзитный и геополитический факторы предопределили вхождение Красной Армии (совместно с войсками Великобритании) в Иран в августе — сентябре 1941 года и их пребывание там до весны 1946-го. Один из аспектов официальной оценки данных событий заключался в том, что вступление советских и английских войск в Иран обеспечивало железнодорожную и морскую связь СССР с Англией и США через Иран и Персидский залив4. Однако помимо встречных советско-британских союзнических усилий эти акции содержали в себе серьезную геополитическую мотивацию обеих сторон. Красная Армия вошла в Иран из-за явного нежелания Сталина допустить установление одностороннего контроля Великобритании над этой страной. Это и привело к тому, что Сталин не выводил окончательно советские войска из Ирана вплоть до окончания Второй мировой войны. Он даже отклонил предложение Черчилля заменить советский контингент в Иране английскими войсками в самые напряженные моменты борьбы на советско-германском фронте. Понимание Сталиным подлинной ценности каспийско-иранских коммуникаций, а также истинных мотивов Черчилля в отношении южных границ СССР в виде вышеупомянутого определения «мягкого подбрюшья» Евразии, свидетельствовало о масштабе геополитического чутья советского Генсека и серьезной геополитической выучке сталинской дипломатии.
Наконец, на рубеже XX—XXI веков судьба данного ареала и перспективы стратегического доминирования в нем вновь оказались в зависимости от транспортных путей. На сей раз от трубопроводных маршрутов, которые выводят нефть и газ региона на внешние рынки. Так что транспортно-коммуникационная функция Каспия имеет в истории большую и влиятельную родословную.
4 По этому пути шла значительная часть англо-американских союзнических поставок в СССР
по ленд-лизу (см.: Голуб Ю.Г. 1941: иранский поход Красной Армии. Взгляд сквозь годы // Отечественная история, 2004, № 3. С. 24, 26—27).
Стремительное ускорение событий вокруг Каспия в наши дни объясняется тем, что (как и много лет назад) коммуникационный геополитический ресурс стал главным предметом борьбы, но уже с весомым энергетическим содержанием.
Вышесказанное свидетельствует, что коммуникации придают смысл географии. Как постулировал один из классиков гео-
политики Карл Хаусхофер, благодаря своим динамическим характеристикам «...именно развитие коммуникаций показывает постоянную переоценку кажущихся долговременными в своем значении запечатленных географических факторов»5.
5 Хаусхофер К. О геополитике. М.: Мысль,
2001. С. 282.
I. Каспий и десятилетие посткоммунизма: американское геополитическое вдохновение и геополитическое разоружение «новой» России
В результате распада Советского Союза изменился баланс сил в Евразии. Масштабный геополитический актор — СССР — исчез с политической карты мира. Ельцинская «новая» Россия с ее оголенными окраинами стала напоминать безвольную природу, лишенную политического целеполагания. Такой поворот обусловил появление множества геополитических мегапроектов США с целью приблизиться к контролю над географией и ресурсами Прикаспия. По мере изменения баланса сил в мире (после краха СССР и первой американо-иракской войны 1991 г.) предельно обострилось геополитическое чутье той части американского истеблишмента, которая проявляла особое нетерпение в отношении энергетических ресурсов Евразии.
Это породило интеллектуальные сценарии, которые легли в основу неадекватных политических амбиций и планов Запада. Книга «Энергетический суперкубок», изданная ультраправым исследовательским Институтом «Никсон-Центр», — один из лучших примеров американского геополитического вдохновения. В ней ареал, простирающийся от устья Волги до Омана, охарактеризован как «Стратегический энергетический эллипс» планеты. По мнению авторов исследования, энергетическая (а вместе с ней и геополитическая) перспективность Прикаспийского региона заключается в том, что он представляет собой продолжение нефтяных месторождений Ирана и всего Ближнего Востока. Совокупные ресурсы вышеназванного «эллипса» содержат в себе 2/3 разведанных запасов нефти и более 40% доказанных мировых ресурсов природного газа6.
Нетрудно заметить, что как в энергетическом, так и в геополитическом плане Каспийский бассейн и Персидский залив рассматриваются в качестве единой конструкции. Подобное рассмотрение предоставило американским стратегам немало оснований объединить этот ареал и заявить о нем как о «Новом Ближнем Востоке» вашингтонской адми-нистрации7. Авторы «Энергетического суперкубка» озвучили основное направление и
6 См.: Energy Superbowl. Strategic Politics and the Persian Gulf and Caspian Basin. Nixon Center for Peace and Freedom. Washington, DC, 1997. P. 14.
7 См.: Максименко В. Указ. соч. С. 70.
подтекст упомянутой интерпретации, по их мнению, «каспийско-персидский энергетический эллипс с его ресурсами — стратегический приз на меняющейся международно-политической арене»8.
Таким образом, победивший в «холодной войне» Запад моментально вписал Каспийский бассейн в свои геополитические мегапроекты. Самое интересное здесь, что это интерпретировано в стиле «географической наднациональной отстраненности» (по терминологии А.С. Панарина). Выпячивание географического фактора в ущерб национально-государственному призвано подчеркнуть доступность евразийских ресурсов для победителей и призеров завершившейся «холодной войны», то есть США и их союзников. Так что возникшая недавно новая отрасль геополитики — каспийские исследования — была призвана не столько изучать Каспий, сколько вырабатывать нарратив (метарассказы) подчинения Прикаспия, вписывая его в программу западного контроля. Этот политический язык несет в себе следы как целеполагания, так и оперативных принципов. Ведь любая политическая интерпретация закладывает политическую мотивацию и инициативу. В этом контексте каспийские исследования можно рассматривать не только как научное направление, но и как особый стиль господства и доминирования в Прикаспийском ареале.
Вслед за интеллектуальными интерпретациями Соединенные Штаты предложили свой мегапроект в отношении всего Прикаспийского региона как целого. Точкой отсчета можно считать 1994 год, когда американцы объявили Каспий зоной своих жизненно важных интересов. Если рассуждать в терминах геополитики, началось встраивание Прикаспийского нефтяного бассейна в Большой Средний Восток (еще одна геополитическая метафора, озвученная как географическая наднациональная единица, лишенная субъектности).
На фоне четко выстроенных и жестко мотивированных интерпретаций и амбиций США обезволенная посткоммунистическая Россия потеряла способность предлагать свои мегапроекты для всего Прикаспия как целого. Власть «новой» России провозгласила, что у нее нет национальных интересов и она готова стать форпостом НАТО на границах с Азией. Кремлевская либеральная верхушка с энтузиазмом приняла атлантистские правила игры и чужой властный дискурс. В итоге фрагментированные игроки политики РФ — правительство, нефтегазовые компании, региональные лидеры — были вынуждены адаптироваться к меняющейся геополитической обстановке по одиночке.
Большой Каспий в контексте трубопроводного синдрома
Благодаря стараниям руководителей прибрежных стран и ведущих мировых нефтяных компаний энергоресурсы Каспия стали превращаться в ходовой информационный и дипломатический товар на мировом политическом рынке. Чрезмерная политизация этих запасов привела к трубопроводному «синдрому». Вопрос заключался в том, какие маршруты выведут каспийские углеводороды на мировые рынки и кто будет эти трубопроводы контролировать. К моменту распада СССР существовал только один такой маршрут: нефтепровод Баку — Новороссийск. После открытия крупных месторождений нефти в азербайджанском секторе Каспия и по мере освоения богатейших месторождений казахстанского шельфа основная борьба за транспортировку каспийской нефти в 1990-х годах развернулась между двумя направлениями. Первое — пророссийское — олицетворял
Епе^у Superbowl. Р. 14.
проект Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) по маршруту Тенгиз — Новороссийск (от казахстанского месторождения Тенгиз до российского порта на Черном море). Второе — западное и антироссийское — воплощал маршрут Баку — Джейхан (от каспийских нефтяных залежей Азербайджана до турецкого порта на Средиземном море). Промежуточным проектом стал маломощный нефтепровод Баку — Супса (для перевалки азербайджанской нефти в грузинский порт на Черном море), строительство которого завершилось в начале 1999 года.
В конечном счете в 1990-х годах победу одержала нефтяная трасса КТК, строительство которой началось в 1999 году и подошло к концу в 2001-м. Ценой огромных усилий России удалось направить казахстанскую нефть по своей территории к новороссийским терминалам. Проект Баку — Джейхан, составлявший сердцевину политики США на Каспии, был отложен.
Таким образом, в конце 1990-х годов Россия сумела направить каспийские нефтяные потоки в Новороссийск через свою территорию. Тем самым она на какое-то время сохранила мощный инструмент влияния на прикаспийские страны. В результате на короткий период стабилизировалась общая геополитическая ситуация на Каспии.
II. От посткоммунизма к постсентябрю: конец российской транспортно-энергетической
монополии и милитаризация Каспия
Драматическое начало XXI столетия коренным образом изменило характер каспийской политики. Рассмотрим ключевые пункты этого поворота.
1. Приход к власти в России нового президента — Владимира Путина и первый этап реализации его «стратегической каспийской инициативы». Тогда каспийская политика РФ формировалась под воздействием описанного выше впечатляющего американского геополитического триумфа. В. Путин, постепенно преодолевая наследие Б. Ельцина, начал заново утверждать первенство национальных интересов. Введение в 2000 году поста спецпредставителя президента по Каспию в ранге вице-премьера с назначением на этот пост Виктора Калюжного стало знаковым, хотя и малорезультативным шагом России в данном направлении.
2. Следующим рубежом, который прервал размеренный ход прикаспийской интриги, задав ей новые темпы и остроту, стали события 11 сентября 2001 года в США и ответные меры Америки и их союзников в рамках объявленной войны с «международным терроризмом». Несмотря на всю сомнительность этого лозунга, Россия продемонстрировала безоглядную поддержку США. Удручающая несамостоятельность России в данном процессе позволила США без проблем закрепиться в Центральной Азии. Такая «сателлитная» позиция Москвы ничего не дала взамен, а лишь открыла новую страницу ее разочарований и потерь.
3. Событие, ставшее основным испытанием для России на каспийском направлении, — реализация отложенного в свое время проекта БТД. Как было сказано, с
1994 года этот нефтепровод являлся стержнем американской политики на Каспии. В конце сентября 2002-го международный консорциум во главе с компанией БП объявил о символическом начале строительства новой нефтяной трассы. В феврале — марте 2003 года началась прокладка этого маршрута, завершившаяся весной 2005-го. Потенциал нового нефтепровода включает в себя транспортировку 50 млн т нефти в год на очень значительное расстояние — 1 760 км по территории Азербайджана, Г рузии и Турции. Он связал азербайджанские нефтяные месторождения Азери, Чираг и Гюнешли с турецким нефтяным портом Джейхан на Средиземном море. На символической закладке магистрали присутствовали президенты Азербайджана, Грузии и Турции, а также один из бывших министров энергетики Соединенных Штатов Спенсер Абрахам. По словам последнего, нефтепровод БТД — важная часть нефтяной стратегии Америки, разработанной под руководством вице-президента США Чейни. Значимость данного нефтепроводного маршрута для Запада заключается в том, что он задуман как часть транспортного коридора Восток — Запад. По мнению бывшего советника президента США по вопросам энергоресурсов Каспия Стивена Манна, эта трасса изменит лицо Евразии. Весьма примечательно, что участники проекта БТД не скрывают его антироссийской и антииранской направленности, заявляя, что он важен прежде всего со стратегической точки зрения.
Реализация данного проекта (торжественное открытие нефтепровода состоялось 25 мая 2005 г.) — чувствительный удар по российским позициям на Большом Каспии. Движение углеводородов в обход России создало угрозу резкого ослабления ее связей с Закавказьем и Центральной Азией, куда устремился Североатлантический альянс. Эта новая повестка дня для военно-политического блока дала возможность говорить об «ази-атизации НАТО»9.
Итак, переход от посткоммунизма к постсентябрю прошел для России на фоне особенно тяжких испытаний и провалов. Такому результату соответствовал карьерный финал российского и американского спецпредставителей по Каспию: Виктора Калюжного и Стивена Манна.
С. Манн, ставший одним из архитекторов каспийского триумфа США в XXI веке, продолжал оставаться ценным представителем американской дипломатии в Евразии (в администрации Буша-младшего). В. Калюжный, проваливший свою каспийскую миссию, был тихо отправлен послом в Латвию.
Пример В. Калюжного показывает, что геополитический способ рассматривать ситуацию не стал требованием и долгом правящей элиты РФ. Более того, постсоветская история РФ свидетельствует, что ее политическая элита участвует в политике и госслужбе лишь как в доходном мероприятии. Следующий раздел раскроет этот тезис более подробно.
Атлантистский соблазн московской элиты и геополитический провал России на Каспии в начале XXI века
Упомянутые выше результаты постсентябрьского российско-американского соперничества на Каспии позволяют зафиксировать важную тенденцию, приближающую нас к
9 Даалдер А., Голдгайдер Дж. Глобальный альянс. НАТО предстоит отказаться от регионального статуса // КоммерсантЪ-Мнения, 31 августа 2006, № 161. С. 9; Богатуров А.Д. Синдром косы и камня // НГ-Дипку-рьер,10 декабря 2007.
лучшему пониманию причин потери контроля РФ над Каспием. Речь идет о состоянии умов российской элиты и части экспертного сообщества. Это состояние характеризовалось остаточным атлантизмом эпохи Ельцина — Козырева и господством геоэкономи-ческих представлений. Названные характеристики порождали пацифистские иллюзии в оценке перспектив каспийской политики.
В тот период многие отечественные политики и эксперты неоправданно и однобоко полагались на геоэкономику: искали в трубопроводной «игре» лишь экономический смысл, слишком тесно увязывали фактор нефтепроводов с рентабельностью. Перспективы магистрали БТД напрямую сопоставлялись с недостаточными запасами азербайджанской нефти (В. Калюжный, М. Хазин), из чего делался вывод, что в регионе Каспия инициатива принадлежит России, которая делит ее с Казахстаном10.
Свою усыпляющую роль сыграло и преувеличенное восприятие разных рисков: в случае с БТД — близость объекта к зонам этнических и региональных конфликтов в лице Нагорного Карабаха и турецкого «Курдистана», а также наличие сейсмических и экологических сложностей на пути следования нефтяной трассы. Однако подобные риски являются вполне обычными для нефтяного бизнеса. В конце концов, основные нефтегазовые бассейны современного мира: Ближний Восток, Гвинейский залив, Андский и Карибский бассейны — не меньше перегружены подобного рода рисками и конфликтами.
Геоэкономическая аргументация породила даже такие саркастические оценки перспектив БТД, как «новый международный вид недуга», «дорогостоящее помешательство» и т.д.11 Скептиков на сей счет хватало и на Западе. «Неизвестные объемы нефти должны пойти на Запад в обмен на туманно сформулированные политические обещания» — таков был лейтмотив многих комментариев. Бывший премьер-министр Казахстана Акежан Кажегельдин заявил: «Есть проект Баку — Тбилиси — Джейхан. Хороший проект с очень плохой математикой». Эти и другие наблюдатели называли БТД геополитической фантазией, трубопроводом, ведущим в никуда12.
Геоэкономическая позиция13, в которой доминировала бухгалтерия выгод и убытков, отражала формирование краткосрочных стимулов и перспектив в поведении российской элиты. Такой настрой не способствовал активизации ее национального геополитического сознания и геополитической проектности в целом. Превалирующей оставалась точка зрения «атлантистов», которые навязывали геоэкономическую бухгалтерию во имя дискредитации геополитических амбиций. При этом безобидная на первый взгляд геоэкономическая позиция иногда доводилась до поразительных умозаключе-
10 См.: Ханбабян А. Маршрут каспийской нефти может быть пересмотрен // Независимая газета, 22 июня
2001. С. 5; Орлов Д. Большая труба для дяди Сэма // Независимая газета, 26 декабря 2003. С. 10; Хазин М. «Голубой поток» или БТЭ? // Независимая газета, 27 августа 2004.
11 См.: Эдуардов С. Жажда в трубах [www.utro.ru/articles/2003/02/07/126422.shtml]; Весьма характерная оценка: Александров Ю., Орлов Д. Баку — Тбилиси — Джейхан: где нефть? // Независимая газета, 4 октября
2002. С. 10; Орлов Д. Нефтяной рычаг русской политики // Известия, 1 июня 2005.
12 См.: Washington Profile [www.washprofile.org/arch0403/interviews/Kazhegeldin].
13 В этом месте необходимо обозначить суть отечественных геоэкономических воззрений, вытекающих из атлантистских и глобалистских ожиданий. Моя оценка геоэкономики близка к точке зрения Вадима Цымбурского, который дал наиболее убедительный анализ российской геоэкономики. Если на Западе геоэкономика возникла из геополитических разработок и является их органичной частью, то российские образы геоэкономики утверждаются как альтернатива геополитики. Такая геоэкономика, представляя собой «высшую форму конъюнктуроведения», попирает в глазах ее идеологов отжившие понятия национальной безопасности. В итоге, по словам В. Цымбурского, «снятие геополитики во имя геоэкономики оказывается непосредственно связанным со «снятием» и государства как носителя общего интереса (см.: Цымбурский В. Русские и геоэкономика // Pro et Contra, 2003, Т. 8. № 2. С. 184, 185). Сторонники геоэкономики уповали на благодатную глобализацию, которая приведет к созданию транснационального гражданского общества, где в атмосфере слабеющих государственных границ и отживающих национальных суверенитетов будут править экономические интересы.
ний. Незамысловатая по своему содержанию, но нахрапистая по манере изложения антитеза геополитике сводилась к простой формуле: все зло от пространств и от имперской государственно-исторической памяти. Так, известный российский «атлантист», один из территориальных «уменьшителей» России Д. Орешкин интерпретировал принцип территориальной онтологии (имеющий наиболее глубокие корни в геополитике) как «постимперский комплекс неполноценности». «Атлантистам» трудно смириться с тем, что «территории котируются выше экономики», а «влияние — дороже денег»14. Призывы вернуть в отечественную политическую повестку дня геополитические интересы оценивались им и вовсе как «территориальная мания сталинизма», предрассудки «начала прошлого века».
Упования «атлантистов» были связаны с перспективой для России «найти и отстоять свое место в асимметричном мире, желательно в той его части, которая ближе к группе развитых стран». Российская элита путинского призыва слишком долго оставалась верной этой застарелой перестроечной иллюзии. Хотя у нее перед глазами был пример того, как надежды ельцинской России приносились в жертву американскому триумфализму 1990-х годов. Тем не менее, не усвоив этот урок, раннепутинский Кремль хотел «въехать» в мировое сообщество на американском «поезде свободы» в рамках «анти-террористического консенсуса». Только после серии «цветных революций» по всему пограничному периметру России, после яростной критики последней Соединенными Штатами и Евросоюзом за «отступление от демократии», а затем и за газовый конфликт с Украиной путинская Россия потеряла всякие иллюзии относительно тесной кооперации с Западом.
У меня нет задачи и далее анализировать примерные наборы «атлантистских» и гео-экономических штампов. Мне важно показать, что геополитические потери на каспийском направлении во многом стали следствием либерального пацифизма, который, в свою очередь, был продолжением застарелого комплекса покаяния и извинительной дипломатии эпохи Ельцина.
Здесь можно сделать промежуточный вывод. Политическая самостоятельность государства (независимо от характера его политической системы) требует, чтобы геополитическое мышление и воспитание выступали как долг и призвание правящей элиты. Говоря словами Карла Хаусхофера, геополитическая подготовка элиты и общественного мнения, опирающаяся на «достоинство, честь и силу», не может возродиться «в обновленном виде из покорности и дезертирства»15.
Вышеуказанная слабость и уязвимость российской аналитики и дипломатии состоит в недооценке старой истины, которую лучше других изложил В. Максименко: «География, которую имеет в виду геополитическая мысль, — это не физическая география суши и моря; это география коммуникаций международной торговли и международной войны. На всемирных перекрестках, как свидетельствует история, торговые коммуникации при необходимости приобретают военно-стратегическое значение. Пути торговли становятся путями войны»16. Если говорить о нефтяной трассе БТД, то она в полной мере подтверждает аксиому о том, что в силу своего неоспоримого стратегического значения нефте- и газопроводы представляют собой вид геополитического оружия.
Решения о строительстве транзитных коммуникаций принимают в первую очередь политики вместе с генералами. Они дают гарантии инвесторам и нефтяным компаниям. В
14 Орешкин Д. «Золотой миллиард» или «Золотая Орда»? // Независимая газета, 10 июня 2003. С. 11; Он же. Петушиное слово Кремля // Московские новости, 22—28 октября 2004. С. 8; Богатуров А. Геоэкономика захватила власть в мире // Независимая газета, 25 мая 2004. С. 8.
15 Хаусхофер К. Указ. соч. С. 244.
16 Максименко В. Указ. соч. С. 70—71.
нашем случае данная стратегия выражается в том, что вдоль строящихся и планируемых энергетических коммуникаций появляются американские опорные пункты и военные специалисты. США включили безопасность экспортных трубопроводов в Закавказье в ряд приоритетных направлений борьбы с «международным терроризмом». Много было вложено в создание единого командования сил быстрого реагирования «Южнокавказский антитеррор», функция которого — обеспечение охраны трубопроводов. Цель появления в Грузии американских военных специалистов — защита нефтепроводного маршрута БТД, о чем предельно откровенно заявляли западные политики17.
Указанные меры призваны прежде всего обеспечить безопасность этой магистрали. В августе 2005 года американские военные заявили о своих планах в ближайшие шесть лет вложить в создание «каспийской стражи» 135 млн долл., развернув две бригады для охраны нефтепровода БТД. Этот проект не был реализован, но разработан индивидуальный план партнерства Азербайджана и НАТО, в рамках которого предусматривалось, в частности, оснастить ВМС и пограничную службу Азербайджана новейшей техникой. Осенью 2005 года США разместили на территории АР две передвижные радиолокационные станции (РЛС) с радиусом действия 200—300 км. Главное предназначение военно-политических новаций на Каспии — оперативно реагировать на события, происходящие вокруг трубопровода и на азербайджанских нефтяных платформах.
Военное строительство в Закавказье и Центральной Азии, а также «силовое сопровождение» БТД стали логическим дополнением к основным акциям внешней политики США начала XXI века — контролю над Ираком и Афганистаном. Эти акции, проведенные под предлогом борьбы с «международным терроризмом», нацелены также на то, чтобы окружить Иран и ограничить российское влияние на Каспии. В этом случае как никогда прежде возрастают шансы США установить контроль над упомянутым выше «Стратегическим энергетическим эллипсом планеты».
Аналогичный силовой ответ последовал со стороны России. Важной частью вышеупомянутой путинской «каспийской инициативы» стали организованные в августе 2002 года масштабные военные учения и сбор-поход Каспийской флотилии. Существенный эпизод маневров был связан с защитой объектов российского ТЭК на Каспии. К примеру, тогдашний министр обороны РФ С. Иванов руководил учениями с буровой установки «Астра», принадлежащей Астраханскому филиалу компании «ЛУКойл», которая участвует в добыче нефти и газа на каспийском шельфе.
В контексте этих усилий Астрахань превращается не только в важный российский транспортный узел на юге страны, но и в ключевой военно-стратегический форпост. Это означает, что она становится решающей геополитической платформой по контролю над Каспием со стороны России.
Многостороннее воздействие на Каспий, суживающее коридор правовых и экономических возможностей, вылилось в военно-силовое принуждение для всех государств региона. Совокупный результат указанных процессов — стремительная милитаризация всего Прикаспия. Все прибрежные страны начали наращивать свою военную силу. Их лидеров напугала перспектива дестабилизации ситуации в регионе. Появились сторонники силовых мер в разрешении споров за месторождения нефти на каспийском шельфе. Резко обострились отношения между Азербайджаном и Туркменистаном, Азербайджаном и Ираном из-за месторождений нефти в южной части моря. Это положило начало созданию военных флотов на Каспии прибрежными странами для защиты спорных территорий и наращиванию береговой оборонной инфраструктуры. Все они понимают вероятность возможных силовых сценариев, связанных с борьбой за доминирование на Каспии.
17 См.: Усейнов А. Коммандос для трубы // Независимая газета, 11 февраля 2003. С. 5.
В конце августа 2006 года в районе г. Актау прошли военные учения «Рубеж 2006». Итоги учений подводились в штабе Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и в Минобороны Казахстана. Существовали также планы по созданию пятисторонней военно-морской группировки «Касфор» — по типу «Блэксифор» на Черном море. Однако эта идея не получила поддержки всех прибрежных государств, что свидетельствует о сохраняющемся недоверии между ними.
Таким образом, энергетические и транспортные проблемы Каспия переросли в военно-политическое противоборство. Это неопровержимо подтверждает приведенный выше тезис о том, что пути торговли становятся путями войны.
III. «Гонка диверсификаций» в каспийской энергополитике: от постсентября к постцхинвалу
Здесь необходимо вернуться к пункту, с которого стартовала эскалация соперничества за Каспий между Россией и Западом — началу второго срока президентства В. Путина и Дж. Буша-младшего. Казалось, что после ввода в строй Каспийского трубопроводного консорциума в 2001 году и идущего параллельно с ним газопровода «Голубой поток» Запад уже не сможет нанести существенного поражения России в регионе Большого Каспия. Пауза в реализации нефтепроводного проекта Баку — Тбилиси — Джейхан позволила многим заговорить о провале последнего «американского шанса» на Каспии. Однако после 11 сентября 2001 года ситуация кардинально меняется: США и их союзники реализуют один энергетический проект за другим. Эти успехи сопровождались ошеломляющим эффектом «цветных революций» в Украине, Грузии, Кыргызстане.
Указанные процессы проходили в результате еще одной значимой мировой тенденции. Постсентябрьский мир вступил в полосу накопления ресурсов посредством войн. Между влиятельными мировыми центрами силы развернулась борьба за доступ к новым углеводородным месторождениям и за передел старых. Приобретение углеводородного месторождения или трубопроводного маршрута стало напрямую переводиться в геополитический рост государства.
Последовавшие после пуска БТД события открыли новую страницу в истории борьбы за каспийские углеводороды в рамках развернувшейся борьбы за «ресурсное накопление». Мир стал свидетелем стремительного ускорения темпов российско-американского соперничества в бассейне Каспия. Наиболее впечатляющей характеристикой постсентябрьской энергетической геополитики на Каспии становится «гонка диверсификаций» (выражение немецкого ученого Роланда Гетца)18. Стремление к поступательной диверсификации каспийских энергопоставок нагнеталось общей атмосферой энергетических страхов, взаимного недоверия и политических блефов, царящей в постсентябрьском мире. В рамках этой гонки на каждую победу России приходился ответный удар Запада.
Думается, краткое рассмотрение макрополитического контекста противоборства за энергоресурсы позволит лучше понять логику борьбы за прикаспийские трубопроводы. Энергетическая тематика стала новой линией противостояния между Россией и Западом после того, как Россия в 2006 году заявила о себе как об «энергетической сверхдержаве».
18 См.: Гетц Р. Большая игра на Каспийском море. В России региональная диверсификация может истолковываться как угроза энергобезопасности // НГ-Энергия, 22 мая 2007.
Однако именно эта заявка вызвала наибольшее отторжение на Западе, ускорив жесткий обмен ударами между Вашингтоном и Москвой.
Состоявшаяся в июле 2006 года в Санкт-Петербурге встреча глав государств восьми наиболее развитых стран мира подтвердила, что именно энергетика, энергоресурсы и борьба за них стали главным рычагом политического влияния в мире.
Еще больше подтвердила это конференция НАТО (27—28 ноября 2006 г., Рига). Выступивший на ней американский сенатор-республиканец Ричард Лугар заговорил об энергетической войне. Идея сводится к тому, что действия в сфере энергетики, приводящие к угрозам энергетической безопасности, следует приравнивать к военным акциям, и реагировать на них нужно военными средствами. Сенатор фактически предложил превратить НАТО в альянс потребителей энергоресурсов, противостоящий России, которая, по его мнению, в ближайшие годы будет все чаще прибегать к энергетическому шантажу.
«Фултонская речь» Д. Чейни 4 мая 2006 года в Вильнюсе означала, что рухнули надежды Кремля на союз с Западом на почве общей борьбы с «международным терроризмом». В ответ последовала потрясшая Запад мюнхенская речь В. Путина в феврале 2007 года. В Мюнхене выступал уже не тот человек, который в сентябре 2001 года в берлинском рейхстаге прославлял «дух свободы и гуманизма» и искал дружбы с США и Европой. Путин образца 2007 года предстал перед Западом как зрелый лидер, прошедший геополитическую выучку: он отказался от атлантистских иллюзий и говорил как приверженец национальных интересов России.
Таков макрополитический контекст противоборства за каспийские энергетические и транзитные активы в рамках глобальной тенденции «ресурсного накопления». Так что энерготранспортная гонка в зоне Большого Каспия проходила в рамках новой конфронтации между Россией и Западом, а сама гонка развивалась в режиме обмена ударами между двумя сторонами.
Весной 2007 года наступила очередь России для решительного шага. Ее действия состояли в подписании договора (май 2007 г.) о строительстве Прикаспийского газопровода, по которому туркменский и казахстанский газ планировали направить по российской территории. Этот документ — результат беспрецедентной шестидневной поездки В. Путина в Казахстан и Туркменистан и встреч с их лидерами. Как писал Наби Зиядулла-ев, фактически речь шла о формировании энергетического союза через создание единой энергосистемы с Казахстаном и Туркменистаном19. Это был серьезный ответ руководства РФ на попытки США и Евросоюза вывести из орбиты Москвы страны Центральной Азии путем строительства трубопроводов в обход России.
Запад отреагировал на этот шаг дипломатическим десантом США в прикаспийские страны. Сотрудники Госдепа посетили нефтегазовые столицы региона (Стивен Манн — Ашхабад, Ричард Баучер — Астану, Мэтью Брайза — Баку) перед саммитом «Большой восьмерки», на котором Россию критиковали за ее энергетическую монополию в Европе. Цель визитов — уговорить лидеров, в первую очередь Казахстана и Туркменистана, в необходимости транспортировки углеводородов в обход России. Тема переговоров — перспективы строительства Транскаспийского газопровода по дну Каспийского моря с дальнейшим подключением Туркменистана к газопроводной системе «Набукко»20.
19 См.: Зиядуллаев Н. Центральная Азия: конкуренция и партнерство // НГ-Дипкурьер, 2 июля 2007.
С. 13.
20 Проект газопроводной системы «Набукко» (некоторые аналитики называют его футуристическим, как в свое время и нефтепровод БТД, ввиду сомнительной экономической эффективности) в нынешнем виде предполагает стягивание газовых потоков Закавказья, Центральной Азии и Ближнего Востока с выводом их через Турцию, Болгарию, Румынию, Венгрию в Центральную Европу.
Россия ответила саммитом Шанхайской организации сотрудничества, который состоялся 16 августа 2007 года. На саммите было принято решение о создании Энергетического клуба с целью координировать энергетические проекты в интересах членов организации: России, Китая, Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана.
Всего через несколько дней США приступили к новой фазе реализации транспортноэнергетических проектов на Каспии в обход России. В Баку было подписано соглашение, по которому Вашингтон выделяет Госнефтекомпании Азербайджана грант (1,7 млн долл.) на разработку ТЭО двух маршрутов энергопоставок в обход России: Транскаспийского газопровода и нефтепровода по дну Каспия (последний — для подключения казахстанской нефти к БТД). По ним казахстанская нефть и туркменский газ должны пойти в Европу через азербайджанскую территорию.
Однако наиболее напряженное соперничество развернулось осенью 2007 года, когда Запад попытался перехватить инициативу и решить вопрос в свою пользу. В конце октября эти усилия получили дополнительный импульс: Азербайджан и Казахстан заявили о своей поддержке проекта «Набукко». Одновременно с этими событиями последовал важный шаг США, ставший кульминацией российско-американской гонки за обладание каспийскими транспортными маршрутами. В интервью газете «Dallas Morning News» в Техасе Кондолиза Райс отметила, что главный вызов России внешнему миру заключается в ее энергетической политике21. На фоне этой проблемы все остальные сюжеты — забота о демократии, борьба с «глобальным терроризмом», ситуация вокруг Ирана — выступают как производные от главной цели Запада: вытеснить Россию с ареала Большого Каспия. Это сегодня признают даже те аналитики-«атлантисты», которые надеялись (под впечатлением конъюнктурного и краткосрочного американо-российского альянса по борьбе с «международным терроризмом») на партнерство Москвы и Вашингтона в формировании центрально- и южноазиатских энергетических коридоров и создания вдоль них совместной военной инфраструктуры22.
Серьезность данного курса подтвердили расходы Соединенных Штатов. В принятом на 2008 год бюджете США существенная часть средств, выделенных на страны СНГ (около 402 млн долл.), была направлена на противодействие курсу Москвы в Евразии в плане создания маршрутов поставок энергоносителей в обход России23.
В июле 2008 года глава «Газпрома» А. Миллер подписал в Ашхабаде соглашение о закупке туркменского газа по 225—295 долл. за 1 тыс. куб. м. Схожие договоренности с Ташкентом были достигнуты в ходе сентябрьского (2008 г.) визита В. Путина в Узбекистан. Данные соглашения были закреплены во время визита президента РФ Д. Медведева в Узбекистан в январе 2009-го. Многие посчитали, что, повысив цену на газ и заручившись поддержкой Ташкента, Москва нанесла упреждающий удар по своим конкурентам за ресурсы республик Центральной Азии.
Югоосетинский конфликт на рубежах борьбы за каспийские углеводороды
На этой напряженной ноте началась пятидневная война в Южной Осетии, завершившаяся российским блицкригом. Важнейшим ее фактором справедливо считают конт-
21 См.: Терехов А. Самый большой вызов. Кондолиза Райс разъяснила, почему возможен конфликт с Россией // Независимая газета, 12 ноября 2007, № 241 (4202).
22 См.: Богатуров А. Индо-сибирский коридор в стратегии контртерроризма // НГ-Дипкурьер, 24 октября 2005. С. 14.
23 См.: Коммерсант, 20 декабря 2007, № 235 (3811).
роль над нефте- и газопроводами в Закавказье. После ввода в эксплуатацию углеводородной трассы Грузия стала влиятельной транзитной страной, повысив свою геополитическую цену в глазах Запада.
В США называют углеводородные коммуникации, обходящие Россию с упором на Грузию и Азербайджан, «новым энергетическим коридором XXI века». Как было сказано, именно Грузия была выбрана Соединенными Штатами и крупными нефтяными компаниями в качестве маршрута транспортировки углеводородов в обход РФ. Масштабная ее милитаризация осуществлялась именно потому, что США рассматривали Грузию как геополитически важный актив. Запад в лице США и Израиля24 поддерживал и вооружал ее в качестве бритвы, направленной в «мягкое подбрюшье» России в стратегически важной зоне энергетических коридоров. Исходя из этого, конфликт в Южной Осетии сразу же приобрел глобальное значение, так как за его региональными участниками стояли геополитические интересы РФ и США. Операции по принуждению к миру предшествовало усиленное принуждение к войне в результате стремительной милитаризации Каспия и военно-транзитной «гонки» России и Запада.
Так завершилась постсентябрьская «гонка диверсификаций». Эта пауза вызвала переосмысление итогов данной войны с точки зрения ее влияния на перспективы энергокоммуникационного развития региона.
Поначалу преобладала точка зрения о том, что пятидневная война на Кавказе увеличила риск опоры на Грузию как на многообещающее транзитное государство. А долгосрочные психологические последствия войны могут стать еще более серьезной преградой для «Набукко». Опасения основывались на том, что Россия фактически получила возможность блокировать транзит по грузинской территории. Данное обстоятельство побудило некоторых аналитиков не только пессимистически смотреть на перспективы внерос-сийских проектов, но и поставить вопрос о том, не нанес ли конфликт на Кавказе смертельный удар по будущему «Набукко».
Вторая позиция основана на набирающей силу противоположной перспективе, исходящей из требования освободиться от влияния России путем поддержки обходящих ее трубопроводных маршрутов. В контексте событий, последовавших после августовской войны в Грузии, особенно после последней газовой войны между Украиной и Россией, такая позиция все более доминирует на Западе.
После августовской войны Запад заметно активизировал поиск энергоресурсов и путей их транспортировки в обход России, что привело к новому витку борьбы за Большой Каспий в направлении наращивания внероссийских инициатив.
В сочетании с углублением мирового финансового кризиса этот сценарий приведет к тому, что по всему региону геополитическая ситуация начнет приобретать новую неопределенность. Приведет ли такой ход событий к принципиальным геополитическим трансформациям в каспийском мезорегионе, покажет время.
* * *
Нерешенность правового статуса Каспия и обострение противоречий между прибрежными странами каспийского мезоареала в начале XXI века (особенно в контексте событий 11 сентября 2001 года и пятидневной войны в Южной Осетии) способствовали тому, что общее направление прикаспийских отношений сместилось от мягких, то есть
24 Роли Израиля в вооружении Грузии накануне войны в Южной Осетии посвящен доклад Шведского института оборонных исследований (РОГ) «Кавказская лакмусовая бумага». 23 сентября 2008 года «Новые известия» рассказали об этом докладе в статье «Израильский след».
дипломатических подходов, к жестким — военно-силовым. Нарастающая милитаризация Каспия и спешное создание военных флотов прикаспийскими странами привели к увеличению роли прибрежных городов не только как транзитных и коммуникационных пунктов, но и военных форпостов.
В контексте таких перемен необходимо, на мой взгляд, пересмотреть излишне успокоительные прогнозы некоторых аналитиков, в частности Д. Тренина, о неизбежном снижении значения российских портов как военных форпостов России и о деактуализации военного измерения безопасности в целом. Повторное изложение этим автором данного тезиса в одной из своих последних работ — о том, что «никогда раньше так не снижалась значимость фактора военной безопасности»25, — явно противоречит очевидным фактам, отчего выглядит весьма странным.
Факторы энергетической безопасности неотделимы от военно-стратегической составляющей. После 11 сентября 2001 года, когда окончательно ушла в прошлое романтика посткоммунизма, энергетическая безопасность вместе с сопровождающим ее военносиловым компонентом стала восприниматься как неизбежность.
25 Барановский В. Рецензия: Dmitri V. Trenin. Getting Russia Right. Washington: Carnegie Endowment for International Peace, 2007 // Pro et Contra, январь — февраль 2008, № 1 (40). С. 101.
so
