CC BY
35
А.К.Магомедов
КАСПИЙСКАЯ НЕФТЬ, ГЕОГРАФИЯ И ГЕОПОЛИТИКА В НАЧАЛЕ XXI В.
Магомедов Арбахан Курбанович -доктор политических наук, заведующий кафедрой истории и культуры Ульяновского государственного технического университета.
«География, которую имеет в виду геополитическая мысль, - это не физическая география суши и моря, это география коммуникаций международной торговли и международной войны».
Владимир Максименко
Постановка проблемы
В 1990-е годы, после распада СССР, регион Каспия* стал эпицентром борьбы за нефть, влияние и господство в той части Евразии, которую Москва традиционно считала своими задворками. Превращение Каспия в перекресток политических интересов мировых и региональных держав вызвал к жизни застарелую ассоциацию с «Великой Игрой» - определением Р.Киплинга, использованным им для обозначения борьбы между Россией и Британией в XIX в. за влияние в Центральной Азии. Однако слишком частое и неразборчивое использование данного определения нынешними обозревателями привело к тому, что каспийская проблема оказалась перегружена мистическими, чувственно-эмоциональными компонентами. Для меня указанная аналогия важна в одном, но очень важном аспекте.
' Погштия «Каспий», «Каспийский бассейн», «Прикаспийский регион» во многом условны и, чаще всего, рассматриваются как синонимы. В геополитическом и энергетическом аспектах обычно применяют расширенное толкование термина, обозначая его как «Большой Каспий», включающий российский Северный Кавказ, Закавказье и Центральную Азию. Для своего исследования я считаю полезным использовать ограниченное значение термина в смысле Каспийско-Черноморскогомезо-ареала, подчиненного логике и процессам формирования нефтепроводных коммуникаций и транспортных коридоров.
Актуальность и проницательность упомянутого выше киплинговского образа состоят в сделанном им в свое время предсказании того, что «Великая Игра» будет выиграна той стороной, которая сможет построить сеть железных дорог в регионе. Во время столкновения Российской и Британской империй в Средней Азии во второй половине XIX в. именно контроль над коммуникациями определил победу России и отступление Британии1.
Аналогичным образом на рубеже ХХ-ХХ1 вв. судьба данного ареала и перспективы стратегического доминирования на нем оказались в зависимости от трубопроводных маршрутов, которые выводят нефть и газ региона на внешние рынки. География и метафизика Каспия2 позволяют актуализировать транзитную проблему как ключ к пониманию происходящих стремительных изменений на пространствах Каспийско-Черноморского ареала.
Коммуникации придают смысл географии. Как постулировал один из классиков геополитики Карл Хаусхофер, благодаря своим динамическим характеристикам «...именно развитие коммуникаций показывает постоянную переоценку кажущихся долговременными в своем значении запечатленных географических факторов»3. Сегодня, как бы полностью подтверждая эту мысль, транзитный фактор в своих ключевых чертах определил превращение Каспия из относительно стабильной зоны евразийской ресурсной периферии в непрерывно меняющийся геополитический перекресток. Усложнение и дифференциация политических стимулов и факторов привели в движение Каспий с его ресурсами4.
Подобный поворот событий предопределил логику исследования и задачу работы, призванной объяснить политическую борьбу за контроль над транспортировкой каспийской нефти со стороны международных, региональных и локальных правящих групп - иными словами осуществить многоуровневый анализ проблемы.
Глобализация и нарастающая интенсивность внешних и внутренних воздействий на регион привели к тому, что формировались различные уровни каспийской политики. Победивший в «холодной войне» Запад моментально вписал Каспийский бассейн в содержание своих геополитических мегапроектов. Сопровождавший этот процесс феномен локализации/фрагментации стран Прикаспия (России, Азербайджана и Грузии) в 90-е годы умножил центры властных решений на уровне «ниже» национального государства. Это вывело на политическую арену новые субнациональные и субрегиональные пространства. Возникающий в связи с этим вопрос о характере и содержании политических стимулов «выше» и «ниже» уровня национального государства (К.Зегберс, А.Мельвиль5) позволяет выдвинуть новую аналитическую перспективу в описании каспийских проблем.
Данные процессы (глобализация - фрагментация) перестраивают само проблемное поле постсоветской каспийской политики, что требует изменения мас-
штабов и единиц анализа. Мой подход основан на выделении и понимании различных уровней каспийской политики: глобального, регионального и локального6.
Глобальный (мега-) уровень образуют долгосрочные геополитические интересы современных сверхдержав - США, России, Китая, Индии (две последние вступили в каспийскую политику недавно). Средний уровень представляют региональные интересы прикаспийских государств и создаваемые ими мезоальян-сы. Наконец, локальный ярус представляют местные политические эгоизмы правящих элит субъектов Федерации, национальных образований, анклавов, мятежных территорий в России, Грузии, Азербайджане.
Каспий в современных геополитических интерпретациях: (мегауровеиь проблемы)
В 90-е годы глобальный уровень представлял собой эскалацию американских геополитических мегапроектов с целью приблизиться к контролю над географией и ресурсами Каспия. При ближайшем рассмотрении эти толкования выступают как реинтерпретации застарелых целей Запада периода «холодной войны».
В XX в. южная часть Евразии, включающая в себя Центральную Азию и Кавказ, соблазняла ведущие мировые державы сочетанием ресурсной емкости и кажущейся беззащитности. Как отмечает В.Максименко, в прошедшем столетии такие соблазны возникали дважды: после распада Османской и Российской империй (по итогам Первой мировой войны), а затем в результате распада Советского Союза. Обе ситуации побуждали западных геостратегов (в первом случае У.Черчилля, во втором - З.Бжезинского) рассматривать территории Кавказа и Средней Азии в сугубо подсобной роли «мягкого подбрюшья» Евразии, где Россия как «осевое континентальное государство» (в терминологии Х.Макиндера) оказывалась наиболее уязвимой7.
Нефтяной подтекст часто становился наиболее реальным и убедительным стимулом подобных реакций. В 1986 г., за пять лет до распада Советского Союза, З.Бжезинский заявил, что южный геостратегический фронт столкновения СССР и США является самым срочным и самым трудным именно потому, что это направление прикрывает 56% разведанных мировых запасов нефти, от которых зависят и США, и Западная Европа8.
В результате распада Советского Союза в одночасье изменился баланс сил в Евразии. Масштабный субъект действия - СССР, обладавший мироустрои-тельными амбициями, исчез с политической карты мира. Это породило интеллектуальные «метасценарии» («панидеи» - в терминологии КХаусхофера9), которые легли в основу экзальтированных политических амбиций и планов
Запада. В этих «метасценариях» отражались текущие политические интересы той части американского истеблишмента, которая проявляла особое нетерпение в отношении энергетических ресурсов Евразии. «Война в Персидском заливе (в 1991 г. - А.М.), - утверждал конгрессмен-республиканец Р.Доул, - символизирует заботу американцев об обеспечении нефтяных и газовых ресурсов. Границы этой заботы простираются дальше на север, охватывая Кавказ, Сибирь и Казахстан»10.
Отсутствие сколько-нибудь значимой реакции России в отношении Каспия в 90-е годы породило еще более впечатляющие интерпретации энергоресурсов Каспия. Они были изложены в книге «Энергетический суперкубок», изданной исследовательским Институтом Никсона11. Регион, простирающийся от устья Волги до Омана, охарактеризован в ней как «стратегический энергетический эллипс». По мнению авторов исследования, энергетическая (а вместе с ней и геополитическая) перспективность Прикаспийского региона заключается в том, что он представляет собой продолжение нефтяных месторождений Ирана и всего Ближнего Востока. Вышеназванный «эллипс» содержит в себе 2/3 разведанных запасов нефти и более 40% доказанных мировых запасов природного газа12. Таким образом, и в энергетическом, и в геополитическом плане Каспийский бассейн и Персидский залив рассматриваются как единая конструкция. Подобное рассмотрение дало американским стратегам немало основании объединить этот ареал и заявить о нем как о «Новом Ближнем Востоке»13. Авторы «Энергетического суперкубка» представили основное направление и подтекст упомянутой интерпретации: «каспийско-персидский энергетический эллипс с его ресурсами является стратегическим призом на меняющейся международнополитической арене14.
Самое интересное здесь то, что данная интерпретация выполнена в стиле «географической наднациональной отстраненности» (по терминологии А.С.Па-нарина). Выпячивание географического фактора в ущерб национально-государственному призвано подчеркнуть доступность евразийских ресурсов для победителей и призеров завершившейся «холодной войны»: США и их союзников. Так что возникшая недавно новая отрасль геополитики - каспийские исследования - не столько призвана изучать Каспий, сколько вырабатывает нарратив («метасценарии») подчинения Прикаспия, вписывая его в программу западного контроля. Этот политический язык несет в себе следы не только целеполагания, но и оперативных принципов, поскольку любая политическая интерпретация закладывает политическую мотивацию и инициативу.
Вслед за интеллектуальными интерпретациями США предложили свой мегапроект в отношении всего Прикаспийского региона как целого. Точкой отсчета можно считать 1994 год, когда американцы объявили Каспий зоной своих жизненно важных интересов. В терминах геополитики началось встраивание
Прикапийского нефтяного бассейна в «Большой Средний Восток» (еще одна геополитическая метафора, лишенная субьектности). На фоне четко выстроенных и жестко мотивированных интерпретаций и амбиций США обезволенная «демократическая» Россия потеряла способность предлагать свои мегапроекты для всего Прикаспия как целого. Власть «новой» России не смогла выработать доминантный язык, устойчивый текст, выражающий претензии на автономную субъектность во внешней политике, вместо этого кремлевская либеральная верхушка приняла чужой властный дискурс. Отсутствие у ельцинской России своей стратегии означало, что она сама становилась элементом иного стратегического целеполагания. В итоге, разрозненные игроки российской политики -правительство, нефтегазовые компании, региональные лидеры - были вынуждены адаптироваться к меняющейся геополитической обстановке.
Каспий в контексте трубопроводных коллизий (мезоуровеиь проблемы)
В данном фрагменте я коротко остановлюсь на факторах, которые превратили каспийский мезоареал в особую геостратегическую и геоэкономическую единицу15.
Выделение Каспия в отдельный мезорегион произошло после начала здесь «нефтяного бума» и его интерпретаций после 1994 г. Энергетическая привлекательность Прикаспийского региона была обоснована тем, что он представляет собой продолжение нефтяных месторождений Ирана и всего Ближнего Востока16. Появившиеся во множестве статистические выкладки и прогнозы привели к стремительной политизации вопроса о нефтегазовых запасах Каспия. После подписания «контракта века» между Азербайджаном и западными нефтяными компаниями в 1994 г. нефть и нефтепроводы стали превращаться в ходовой товар на мировом политическом рынке.
За Азербайджаном пришел черед Казахстана. Открытие новых богатых месторождений нефти на принадлежащем Казахстану северном шельфе Каспия -в районе Тенгиза, а затем Кашагана - вывело республику в первые ряды обладателей углеводородных запасов. При этом общим для всех открытий (или псевдооткрытий) являлось то, что цифры и оценки углеводородных запасов «проектировались» и корректировались таким образом, что превращались в рекламу ресурсного потенциала прикаспийских стран17.
Было очевидно, что описываемые (и переписываемые) масштабы энергоресурсов прикаспийских стран, особенно Азербайджана, во многих своих чертах есть блеф, выдвигаемый в чисто политических целях. Тем не менее транзитная гонка стала пиком активизации каспийского мезоуровня.
Чрезмерная политизация углеводородных запасов Каспия привела к трубопроводному «синдрому». Кроме существовавшего еще с советских времен неф-
тепровода Баку - Новороссийск, основная борьба за транспортировку каспийской нефти развернулась между маршрутом Баку - Джейхан (до турецкого порта в Средиземном море) и проектом Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) Тенгиз - Новороссийск (от казахстанского месторождения Тенгиз до российского порта на Черном море). Промежуточным проектом стал маломощный нефтепровод Баку - Супса (для перевалки азербайджанской нефти в грузинский порт на Черном море), строительство которого было завершено в начале 1999 г. В конечном счете, в тот период победу одержала нефтяная трасса КТК, строительство которой началось в 1999 г. и закончилось в 2001 г. России удалось ценой огромных усилий направить казахстанскую нефть по своей территории к новороссийским терминалам. Проект Баку - Джейхан, составлявший сердцевину американской политики на Каспии, был отложен на непродолжительный период.
В результате Россия получила на какое-то время мощный инструмент влияния на прикаспийские страны. Как следствие этого стабилизировался и на какое-то время был заморожен мезоуровень каспийской политики, лишенный стимулов и альтернатив. Нерешенность международно-правового статуса Каспийского моря и идея демилитаризации каспийского бассейна18 усилили данную паузу на мезоуровне. На таком фоне, напротив, пришел в движение микро (локальный)-уровень, вызванный к жизни процессами дезинтеграции и фрагментации внутри России, Грузии и Азербайджана. Взлет локального уровня каспийской политики был обусловлен растущими интересами местных правящих групп. Субъекты федерации и локальные образования Каспийско-Черно-морского мезоареала стремились представлять свои интересы в крупных транзитных начинаниях.
Каспийский нефтяной транзит и российские регионы: взлет локальных транспортных инициатив в 90-е годы
В этом месте необходимо еще одно вводное замечание. Большинство международных дискуссий о нефтяной и транзитной политике в Каспийском регионе фокусированы на макроуровне процесса: моделях международных отношений и альянсов, которые формируются правительствами как часть своей каспийской стратегии.
В то же время любая энергетическая или транзитная политика так или иначе оказывается локальной. Особенно та, что связана с нефтепроводами, которые строятся и эксплуатируются по географически специфическим территориям. В этом отношении энергетические корпорации, где бы они ни располагались - от Эквадора до Сахалина и от Нигерии до Каспия - находятся в
сложных взаимоотношениях с отдаленными и непонятными локальными образованиями.
Такая постановка проблемы позволит рассматривать региональную политику через нефтяную призму и нефтяные проблемы через региональные призмы. Формат внутрироссийской локальной политической интриги оказался встроен во внешние мезо- и мегаформаты борьбы за энергетические и транзитные ресурсы Каспийского бассейна.
Это произошло в результате реализации во второй половине 90-х годов грандиозного «нефтяного проекта». Нефтепровод КТК представляет собой магистраль протяженностью 1558 км с первоначальной пропускной способностью в 28 млн. т нефти в год. Позднее ее планируется довести до 67 млн. т в год, в четыре этапа.
Маршрут нефтепровода выглядит следующим образом: начинаясь у Тенгиза, он плавно огибает север Каспия и почти прямо идет на Новороссийск, соединяя транспортной дугой Черное и Каспийское моря. Нефтяная трасса пролегает по территории четырех субъектов РФ: Астраханской области, Республики Калмыкия, Ставропольского и Краснодарского краев. Такое расположение обеспечивало ей максимальную дистанцию от самой уязвимой зоны российского геополитического пространства: республик Северного Кавказа. Известно, что в 90-е годы независимая Чечня часто превращалась в «тромб» для существующего нефтепровода Баку - Новороссийск, на который руководство Азербайджана и России возлагало много надежд. Нефтепровод постоянно находился под угрозой «перекусывания» и на территории потенциально взрывоопасного Дагестана. Только расположив новый экспортный трубопровод по линии Северный Каспий - Новороссийск, можно было обеспечить ему безопасность и, таким образом, гарантировать статус «проекта века» для России в 90-е годы.
Связанная с КТК нефтегазовая «экспансия» изменила представления, стимулы и поведение региональных властей о месте и роли их территорий в экономике России. В таком контексте казалось чудом то, что указанные регионы, имевшие на протяжении веков уникальную аграрную специализацию (Астраханская область - рыбная отрасль и промысловое стадо осетровых; Калмыкия - овцеводство; Краснодарский край - развитое сельское хозяйство и элитный курортно-рекреационный комплекс), заявили о своих нефтегазовых приоритетах.
Нефтяной и ресурсный факторы стали причиной острого территориального конфликта между Калмыкией и Астраханской областью. В основе конфликта лежали причины, связанные с использованием хозяйствами Астраханской области 390 тыс. га отгонных пастбищ в районе так называемых «Черных земель» в пределах административно-территориальных границ Калмыкии. В этом районе находятся Олейниковское и Тенгутинское нефтяные месторождения. Конфликт
по поводу раздела добываемой нефти положил начало ухудшению отношений между регионами в 90-е годы. Помимо этих месторождений в Черноземельс-ком районе появился еще один интересный нефтяной сюжет, связанный с транзитом нефти. По территории «Черных земель» проходит магистральный нефтепровод Каспийского трубопроводного консорциума. Абсолютно очевидно, что предвкушаемые доходы от транзита нефти подогревали территориальный конфликт. Неоднократные попытки сторон урегулировать проблему закончились безрезультатно. Более того, в 1999 г. противостояние приобрело черты динамичной эскалации19. При этом калмыцкая сторона через центральные СМИ обвинила астраханское руководство в том, что оно ведет «холодную войну» за фактическое отторжение части земель у соседней Калмыкии20.
Приведенные факты отчетливо демонстрируют, что в основе территориального конфликта между Астраханской областью и Калмыкией лежало стремление получать большую долю отчислений за перевалку нефти по спорным землям. Ведь политические элиты обоих регионов рисовали перед своим населением красочные картины будущего обогащения. Так, в одном из своих интервью президент республики Кирсан Илюмжинов заявил, что Калмыкия должна стать нефтяной республикой, а «когда мы доведем нефтедобычу до 3 млн. т, то жители Калмыкии могут уже не работать»21. Любопытно и то, что обычно сдержанный в своих заявлениях бывший губернатор Астраханской области Анатолий Гужвин стал в те годы прогнозировать в аналогичном стиле. По его мнению, благодаря каспийской нефти и нефтепроводной системе, жизненный уровень астраханцев станет самым высоким в России, а Астрахань превратится в столицу Каспийского региона22.
Не менее интересным было развитие событий на Кубани. Краснодарский край играет особую роль не только в структуре КТК, но и в системе стратегических нефтепроводов России, поскольку там расположены нефтяные терминалы, основные фонды и центр управления технологическим процессом каспийских нефтяных коммуникаций.
В отличие от Астрахани и Калмыкии события, связанные с деятельностью КТК, имели здесь огромный общественный резонанс. Внимание жителей, партий, казачьих организаций, общественных движений и даже православной церкви к тому, как отразится на Кубани «проект века», стало стремительно нарастать. Дополнительную громкость и публичную остроту данной проблеме придали местные экологи и общественность. Кубанские гражданские инициативы берут свое начало с 1997 г., когда в администрацию края было представлено обоснование инвестиций в строительство нефтепроводной системы и назначены общественные слушания по КТК. Они обозначили несколько основных политических игроков внутри региона, имеющих собственные интересы и собственные линии взаимоотношений с консорциумом. Прежде всего это, как уже говори-
лось, экологические и общественные организации, затем администрация Краснодарского края и органы местного самоуправления. Большинство их инициатив были «оснащены» экономическими подсчетами и представляли собой форму политического давления и экономического торга с КТК. В частности, руководство региона и лидеры общественных организаций постоянно настаивали на повышении доли края и муниципальных образований в дележе доходов, ожидаемых от перекачки нефти. Во многом по этой причине сложились тяжелые взаимоотношения между краевой властью и нефтяными компаниями, особенно в период губернаторства Н.Кондратенко (1996-2000)23.
Рассмотрение локального уровня транзитной политики позволяет дать ответ на вопрос: Что пытались делать российские региональные элиты перед лицом ожидаемого «нефтяного бума»? Проведенный анализ в главных своих чертах позволяет придти к выводу, что, оказавшись совершенно неожиданно на пути следования «большой каспийской нефти», они демонстрировали рентоищущее (rent-seeking) поведение. Политическая ситуация в России в 90-е годы предоставляла идеальные условия для подобного поведения. В эпоху Ельцина существовал общий мотив локальных элит в отношении неожиданно открывшихся возможностей: установить контроль над транзитными и сырьевыми ресурсами в целях собственной политической выгоды. Политика торга и взаимного попустительства центра и регионов стала базой консолидации ельцинского режима. Основные фигуранты этой системы («семья», олигархи, сырьевые и медиа-магнаты, губернаторы) сохраняли ведущие позиции в обществе во многом за счет спекулятивного затягивания переходного периода.
Однако наряду с вышеописанными примерами «умеренных» региональных притязаний в указанный период появились «неумеренно-экстатические» образцы поиска локальных выгод. Речь идет о чеченском проекте «Кавказского общего рынка», также связанном с нефтяными и иными коммуникациями. Экстравагантная идея этого рынка, выдвинутая Х.-А.Нухаевым, была порождением «коммерческо-договорного» характера чеченской войны и дальнейшего ослабления российского влияиия на Кавказе после подписания хасавюртовских соглашений. На словах проект рассматривался в качестве «механизма региональной интеграции, который способен принести мир и стабильность на Кавказе». Его несущей конструкцией был объявлен транспортный коридор «Север - Юг», связывающий Россию, Кавказ и Иран и выступающий в качестве дополнения популярного в свое время проекта «Запад - Восток» (ТРАСЕКА). По сути дела России как проигравшей стороне в первой чеченской войне предлагалось ее руками создать Северокавказскую свободную экономическую зону вокруг Чечни с привязкой к ней всех энергетических и транспортных проектов. В случае непринятия чеченского ультиматума авторы этой идеи выдвигали угрозы в адрес «северного» маршрута движения каспийской нефти по нефтепрово-
ду Баку - Новороссийск24. В целом дух этого проекта и тональность его продвижения напоминали стиль военно-дипломатического шантажа и отражали пиратско-набеговый характер «чеченской государственности».
Если оставить в стороне местные различия, то в целом подъем локального уровня каспийской политики привел к тому, что вдоль действующих и проектируемых нефтепроводов и транспортных маршрутов возникали, говоря словами В.Цымбурского, «местные центры силы, дипломатические фрагменты и имитации»25. Борьба за контроль над различными участками транзитных магистралей была напрямую связана со стремлением его локальных акторов повысить свой статус в перестраивании Каспийско-Черноморского мезоареала.
Эгоизм локальных правящих групп опроверг иллюзии относительно кооперационного потенциала на основе нефтепроводных проектов. Это привело к появлению идеи о необходимости «умиротворения» амбиций местных элит. Страх перед «непризнанными национальными движениями и полугосударствен-ными образованиями, способными свести на нет весь проект большой каспийской нефти», породил предложения о необходимости рассматривать региональные элиты в качестве равноправных получателей транзитной ренты. Только такие уступки и такое признание локальных интересов признавались в качестве гаранта безопасности прикаспийских энергетических коммуникаций. л в качестве правового дополнения к подобной политике сторонники «умиротворения» предлагали даже «создание некой (какой? - А.М.) Хартии этнических меньшинств Прикаспия»26.
Новая эпоха каспийской политики: перегруппировка интересов в XXI в.
Драматическое начало нового столетия коренным образом изменило характер каспийской политики. Эти события также резко изменили композицию уровней каспийской транзитной дипломатии. В начале XXI в. пришли в движение мега(глобальный) и мезо(региональный) уровни каспийской политики, взлет которых сопровождался подавлением локального уровня. Разогрев мега- и мезоу-ровней и затухание местного уровня определили сочетание следующих факторов:
1. Приход к власти в России нового президента Владимира Путина и начало реализации его «стратегической каспийской инициативы». Каспийская политика России в начале XXI в. формировалась под воздействием впечатляющего американского геополитического триумфа, частью которого стала каспий-ско-центральноазиатская стратегия. Президент Путин, преодолевая наследие Б.Ель-цина, начал заново утверждать первенство национальных интересов. Введение в 2000 г. на пост спецпредставителя президента по Каспию в ранге вице-премьера (Виктора Калюжного) явилось запоздалым актом в этом направлении.
2. События 11 сентября 2001 г. в США и ответные меры Америки и их союзников в рамках объявленной войны с «международным терроризмом». По времени это совпало с «возвращением» России на Каспий и формированием путинской «стратегической каспийской инициативы».
3. Провал саммита прикаспийских государств в Ашхабаде в апреле 2002 г., на котором не удалось решить вопрос о разделе Каспийского моря. Последующие встречи и обсуждения разного рода конвенций по правовому статусу Каспийского моря (например, в апреле 2004 г.) также не дали положительных результатов.
4. И, наконец, одним из ключевых звеньев процесса перегруппировки интересов, во многом определившим его направление, темпы и остроту, стало строительство нефтепровода Баку - Тбилиси - Джейхан (БТД). Как было сказано, этот проект являлся стержнем американской политики на Каспии начиная с 1994 г. В конце сентября 2002 г. международный консорциум во главе с British Petroleum (BP) объявил о символическом начале работ по строительству новой нефтяной трассы. В феврале-марте 2003 г. началась прокладка этого маршрута, которая, как заявили его инициаторы, должна закончиться в начале 2005 г. Новый нефтепровод обеспечивает транзит 50 млн. т нефти в год на очень значительное расстояние - 1760 км по территории Азербайджана, Грузии и Турции. Он свяжет азербайджанские нефтяные месторождения Азери, Чираг и Гюнешли с турецким нефтяным портом Джейхан на Средиземном море. На символической закладке нефтепровода присутствовали президенты Азербайджана, Грузии и Турции, а также бывший министр энергетики США Спенсер Абрахам. По словам последнего, нефтепровод БТД является «важной частью нефтяной стратегии Америки, разработанной под руководством вице-президента США Р.Чейни»27. Значимость данного нефтепроводного маршрута заключается в том, что он задуман как часть транспортного коридора «Восток - Запад». Как заявил советник президента США но вопросам энергоресурсов Каспия Стивен Манн, этот нефтепровод «изменит лицо Евразии».
Завершение строительства нефтепровода и его торжественное открытие 25 мая 2005 г. ознаменовали новый этап в геополитике Прикаспия. Неизбежны значительные изменения в движении нефтяных потоков и соотношении сил в регионе. Начало реализации данного проекта - чувствительный удар по российским интересам на каспийском направлении. России не удалось удержать Казахстан в своих транзитных тисках, а в дальнейшем предстоит борьба с США за влияние на эту республику. Под угрозой оказались политические и экономические интересы России в Закавказье. В частности, в результате того, что азербайджанская нефть пойдет по нефтяной трассе БТД, Россия может лишиться доходов от прокачки этой нефти по маршруту Баку - Новороссийск. Но самое главное - движение нефти в обход России может резко ослабить ее связи с
Закавказьем и Средней Азией, одновременно усилив там влияние стран НАТО28. Весьма примечательно, что участники проекта БТД не скрывают его антирос-сийской и антииранской направленности, заявляя, что он важен со стратегической точки зрения и с точки зрения безопасности29.
Совокупным результатом указанных процессов стала стремительная милитаризация всего Прикаспия и отдаление стран каспийского мезорегиона от России. В контексте сказанного трудно согласиться с излишним оптимизмом российских политиков и обозревателей о том, что «в каспийском регионе инициатива принадлежит России, которая делит ее с Казахстаном» (Ю.Александров). Этот оптимизм был основан на невысокой оценке перспектив нефтепровода БТД, исходя из имеющихся запасов азербайджанской нефти (В.Калюжный, М.Ха-зин). Сомнения аналитиков в реализации трубопровода строились также на учете таких рисков, как близость к нему зон этнических и региональных конфликтов (Карабах, турецкий Курдистан), сейсмические и экологические сложности30. Нехватка азербайджанской нефти для заполнения трубы породила даже сарказм по поводу БТД как «нового международного вида недуга», «дорогостоящего помешательства» и т.д.31. Кажется, наши эксперты до сих пор полагаются на геоэкономику - ищут в трубопроводной политике экономический смысл, слишком тесно увязывая фактор нефтепровода с наличием или отсутствием перспективных запасов нефти.
Однако налицо все признаки того, что смысл реализации данного коммуникационного проекта лежит за пределами экономических расчетов. В силу неоспоримости стратегического значения, маршрут БТД представляет собой вид геополитического оружия. Слабость и уязвимость российской аналитики и дипломатии в обсуждении каспийских проблем состоит в недооценке старой истины, которую лучше других изложил В.Максименко: «На всемирных перекрестках, как свидетельствует история, торговые коммуникации при необходимости приобретают военно-стратегическое значение. Пути торговли становятся путями войны»32.
Сегодня вдоль строящихся и планируемых в Закавказье и Центральной Азии энергетических коммуникаций появляются американские военные базы и опорные пункты. США включили безопасность экспортных трубопроводов на Южном Кавказе в ряд приоритетных направлений «борьбы с международным терроризмом». Так, на стадии завершения находится формирование единого командования сил быстрого реагирования «Южнокавказский антитеррор», который должен заняться обеспечением охраны трубопроводов. Высадка американского спецназа в Грузии и появление там натовских военных специалистов имеют своей целью защиту нефтепроводного маршрута БТД, о чем с предельной откровенностью заявляют западные политики33.
В стремительную милитаризацию Каспия в начале XXI в. вносят свою лепту прибрежные государства. Все прикаспийские страны начали увеличивать
свою военную силу. Лидеры каспийских государств оказались напуганными перспективой дестабилизации обстановки в регионе. Появились сторонники силовых мер в разрешении споров за месторождения нефти на каспийском шельфе. Резко обострились отношения между Азербайджаном и Туркменией, Азербайджаном и Ираном из-за месторождений нефти в южной части Каспийского моря. Это положило начало созданию военных флотов на Каспии странами Центральной Азии для защиты спорных территорий34 и наращиванию береговой оборонной инфраструктуры. Все прикаспийские страны понимают вероятность возможных силовых сценариев, связанных с борьбой за геополитическое и геоэкономическое доминирование на Каспии.
Военное строительство в Закавказье и Центральной Азии, а также силовое сопровождение нефтяной трассы БТД могут стать логическим дополнением к основным акциям американской внешней политики начала XXI в. - разгрому Ирака и оккупации Афганистана. Эти акции, заявленные как часть стратегии «борьбы с международным терроризмом», нацелены на то, чтобы окружить Иран со всех сторон и ограничить российское влияние tía Каспии. В этом случае, как никогда прежде, возрастают шансы США установить контроль над «Стратегическим энергетическим эллипсом» планеты.
Приведенные доводы свидетельствуют о решительной активизации мега- и мезоуровней каспийской политики.
«Стратегическая каспийская инициатива» Путина: нейтрализация локальных интересов?
Оживление и всенарастающий «перегрев» мега- и мезоуровней привели к подавлению локального уровня российской транзитной политики. Это было связано с начатой президентом Путиным централизацией государства и «возвращением» России на Каспий. Вышеуказанные обстоятельства, совпавшие с окончанием эпохи Ельцина, ознаменовались тем, что в сфере нефтяного транзита федеральная власть начала пересматривать взаимоотношения, а вместе с ними и денежные потоки в треугольнике «КТК - Кремль - Регионы». В результате путинской федеративной реформы финансовая система страны была реорганизована в пользу федерального центра. Изменение бюджетного и налогового законодательства РФ привели к усилению централизации доходов в федеральном бюджете. По новому налоговому законодательству 100% налога на добычу природных ресурсов поступает в федеральную казну. Кроме того, бюджеты регионов потеряли налог и на прокачку нефти. В результате всех этих изменений, например, бюджет Астраханской области лишился в 2003 г. 1,6 млрд. руб.35.
Регионы отреагировали на это с нескрываемым недовольством. Новая бюджетная политика федерального центра была охарактеризована депутатами Аст-
раханской областной думы как «уничтожающая территории». Ряд местных политиков даже выступили с предложением объявить бойкот выборам в Госдуму в декабре 2003 г. с целью обратить внимание федерального центра на нужды региона. Не менее резкая реакция последовала из Элисты. Так, решение российского правительства о 100% перечислении в федеральный бюджет арендной платы за использование территории Калмыкии для нефтепровода Тенгиз -Новороссийск было названо «грубейшим нарушением принципов федерализма и элементарной справедливости»36.
Однако такой поворот полностью соответствует путинскому курсу на подавление альтернативных центров политического влияния, в данном случае локальных. Как результат, региональные власти оказались лишены возможности получать ренту в виде ожидаемых отчислений от КТК и, тем самым, политизировать нефтедобычу и транзит нефти. Одновременно с этим, с осени 2000 г. федеральный центр продемонстрировал свою решимость взять под контроль южные порты России, отобрав тем самым инициативу у региональных элит в реализации срочных транзитных проектов через порты Северного Каспия.
Механизмом подавления локального уровня стала путинская политика «новой избирательности» в отношении субъектов Федерации. Эта политика в сочетании с навязыванием жесткого контроля над регионами привела к установлению некоего вида региональной иерархии. Данная иерархия покончила с региональной самостоятельностью и импровизациями и однозначно вывела Астрахань и Краснодарский край в разряд российских форпостов в Каспийско-Черноморском ареале, отодвинув другие регионы на второстепенные позиции. В частности, громкие амбиции калмыцкого руководства были признаны излишними и не соответствующими государственным интересам37. В вышеописанном застарелом территориальном споре центральная власть однозначно поддержала Астраханскую область. В результате, согласно Закону Государственной думы Астраханской области «Об утверждении описания границ Астраханской области», принятому в марте 2004 г., семь спорных островов Северного Каспия отошли к Астраханской области. Калмыкия отказалась от притязаний и на другие спорные территории38.
В конечном счете, благодаря «новой избирательности», Астрахань и Кубань стали победителями в локальном политическом соревновании: Краснодарский край в контексте превращения в «регион-мост» по отношению к внешнему миру на юге России, Астраханская область - в контексте формирования нового транспортного коридора «Север - Юг». Мотивы федерального центра в новой обстановке были чисто функциональными - именно эти территории формируют цельный коммуникационный контур на юге России.
На фоне указанных изменений весьма показательны политика России по закреплению на Каспии и то, какая роль отводится прилегающим регионам в
этом процессе. Ключевым моментом в процессе возвращения России на Каспий стал апрель 2002 г., когда во время своего визита в Астрахань (после неудачного саммита прикаспийских государств в Ашхабаде) Владимир Путин обозначил военные приоритеты России на Каспийском море.
Важной частью путинской «каспийской инициативы» стали организованные в августе 2002 г. масштабные военные учения и сбор-поход Каспийской флотилии. По силе и размаху эти маневры оказались беспрецедентными, поскольку даже во времена СССР не наблюдалось такой мобилизации всех силовых структур на Каспии. Истинный смысл проведенных учений состоял в том, что они преследовали масштабные политические задачи. Тот факт, что объявление о мероприятии было сделано президентом Путиным сразу после неудачного саммита в Ашхабаде в апреле 2002 г., свидетельствовал о желании российского руководства продемонстрировать подавляющее военное превосходство России в регионе и сделать посговорчивее прибрежные государства Каспия в определении статуса водоема39. Не менее важный эпизод маневров был связан с защитой объектов российского ТЭК на Каспии. Так, министр обороны России руководил учениями с буровой установки «Астра», которая принадлежит Астраханскому филиалу компании «ЛУКОЙЛ», вовлеченной в добычу нефти и газа на каспийском шельфе. Тем самым было обозначено стремление государства защищать интересы конкретных субъектов российского нефтяного бизнеса40.
Все это можно рассматривать и как признак того, что российское руководство хочет вернуть России статус влиятельного политического игрока на глобальном уровне. Регионы рассматриваются как более или менее значимые инструменты данной политики. В рамках такого курса Астрахань превращается не только в важный транспортный узел России на юге страны, но и в ключевой военно-стратегический пункт установления контроля за Каспием. Помимо вышеуказанных обстоятельств об этом свидетельствовал характер персональных взаимоотношений бывшего астраханского губернатора Анатолия Гужвина с президентом Путиным. Прежний глава Астраханской области41 общался с президентом не только в режиме постоянных консультаций по основным вопросам российской стратегии на Каспии, но напрямую курировал вопросы каспийской военной политики России. В сентябре 2002 г. на заседании президиума Госсовета президент Путин наградил астраханского губернатора орденом «За военные заслуги». Столь высокой военной награды А.Гужвин был удостоен за значительный вклад именно в становление Каспийской флотилии и проведение сбора-похода боевых кораблей на Каспии42. Нет сомнений в том, что многие аспекты российской каспийской политики в будущем будут формироваться именно в Астрахани.
Резко возросло военно-политическое давление на Краснодарский край. Это связано с наметившейся перспективой перевода основных сил Черноморского
флота в пределы России в Новороссийскую военно-морскую базу (НВМБ). Такой сценарий получил свое развитие после подписания президентом В.Путиным 17 сентября 2003 г. указа о размещении в порту Новороссийска пункта базирования Черноморского флота43.
Завершая разговор об уровнях геополитики в регионе Каспия, необходимо отметить, что складывается довольно простая закономерность в их соотношении. Локальные политические интересы активизируются на фоне ослабления национального и регионального уровней, как это было в России в 90-е годы. Напротив, активизация национальных государств сопровождается подавлением локального уровня, вписыванием его в алгоритм политических интересов национальных правительств. Последние инициативы В.Путина, связанные с идеей назначения губернаторов по указу Кремля, могут окончательно передать судьбу региональных лидеров и локальные интересы в руки федерального центра.
Проведенный анализ позволяет на примере Каспийского региона сделать следующие общие выводы. В новой исторической обстановке, созданной процессами глобализации, региональной интеграции, реидентификации и мультиидентификации людей и государств, конструктивен «многоярусный» подход с использованием таких аналитических концептов, как «мега-, мезо- и микроареал», способствующий становлению новой образно-аналитической перспективы в агеа^исиез. Данный подход задает потенциально плодотворные рамки для многоаспектного предмета исследования, каким сегодня являются география и ресурсы Каспия.
Геополитические идеи в сфере коммуникаций, являющиеся продуктом деятельности национальных и локальных правящих групп, во многом определяют «выстраивание» основных силовых линий в Каспийском ареале. История продвижения нефтепровода Баку - Тбилиси - Джейхан свидетельствует, что коммуникации и их силовое сопровождение становятся факторами устойчивого закрепления государств на нужных территориях. Это дополнительно подтверждает изложенный в начале статьи тезис о том, что транспортные проекты привели в движение Каспий с его ресурсами.
Примечания
1. См.: Максименко В.. Центральная Азия и Кавказ: Основание геополитического единства // «Центральная Азия и Кавказ». - М., 2000. - № 3. - С. 73.
2. Каспийское море является внутренним континентальным водоемом и одним из самых закрытых мест на планете. Иностранные капитаны, служившие в годы нэпа в каспийской флотилии, говорили: «Проклятое Каспийское море - одна из ошибок природы... Море, из которого нельзя выплыть». (Дос Пассос Дж. Лучшие времена. Из «Российских дневников» // «Огонек». - М., 2000. - № 26. - С. 33.
3. Хаусхофер К. О геополитике. - М., 2001. - С. 282.
4. Аналогичным образом сегодня можно наблюдать то, как приходит в движение Дальневосточный ареал. Ключевым фактором этого оживления стала борьба за трубопроводные маршруты, которые должны вывести нефть и газ Восточной Сибири на тихоокеанские рынки. В соперничество между «китайским» (на Дацин) и «японским» (на Находку) транзитными проектами оказались вовлечены национальные правительства, энергетические компании, региональные власти, общественные организации и т.д.
5. Explaining post-Soviet patchworks / Ed. by Segbers. Aldershot eta, 2001. - P. 5, 9; Глобализация. Модернизация. Россия (круглый стол) // «Полис». - М., 2003. - № 2. -С. 39.
6. Понятие «мезоареал», в контексте посткоммунистической трансформации славяно-евразийской «мега-территории» и глобализации, стало ключевым гипотетическим термином созданной недавно программы «21st Century Center of Excellence» в Центре славянских исследований Университета Хоккайдо в Японии // Slavic Research Center News. Annual Newsletter of the Slavic Research Center, Hokkaido University. No. 11. December
2003. Автор благодарен проф. Кимитаке Мацузато, который поделился своими восторженными описаниями основных подходов и перспектив данной программы.
7. Максименко В. Центральная Азия и Кавказ: Основание геополитического единства // «Центральная Азия и Кавказ». - М., 2000. - № 3. - С. 70.
8. Там же.
9. (Хаусхофер К. Указ. соч. - С. 253).
10. См.: Арин О. Россия на обочине мира. - М., 1999.
11. Независимый институт публичной политики, основанный бывшим президентом США Р.Никсоном незадолго до его смерти в 1994 г. Нацеленный на анализ политических вызовов Соединенным Штатам через призму американских национальных интересов, центр является программно независимым отделом Библиотеки Ричарда Никсона и Birthplace Foundation.
12. Energy superbowl. Strategie politics and the Persian Gulf and Caspian Basin. Nixon Center for Peace and Freedom. - Wash., 1997. - P. 14.
13. Максименко В. Указ. соч.- C. 70.
14. Energy Superbowl. - P. 14.
15. Одновременно эти факторы превратили регион в объект интенсивных, политически мотивированных исследований, для чего были созданы новые исследовательские направления, центры и журналы. Среди последних можно выделить такие издания, как «Центральная Азия и Кавказ», «Caspian Crossroads». Из исследований российских авторов отмечу книги К.Гаджиева, В.Гусейнова, а также коллективные монографии под руководством Г.Чуфрина и Г.Войтоловского (Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. М., 2001; Гусейнов В. Каспийская нефть. Экономика и геополитика. - М., 2002; The Security of the Caspian Sea Region. / Ed. by Stockholm: Chufrin. 2001; Море проблем. Опыт системного исследования Каспийского региона / Под рук. Г.К.Войтоловского. - М., 2001).
16. См. перечисленные в сн. 15 российские работы.
17. Так, оценка запасов нефти месторождения Кашаган была скорректирована с 8-9 млрд. до 50 млрд. баррелей. (Независимая газета, 2002. - 30 июля; Гавричев С. Запасы Северного Каспия: Мнения разделились // www.rusenergy.eom/caspianregion/a); Наиболее подробно о цифрах и подсчетах углеводородных запасов см.: Гаджиев К.С. Геополитика Кавказа. - М., 2001. - С. 409-410.
18. Идея демилитаризации Каспийского моря существовала всего лишь как отложенный вариант будущей военной эскалации в борьбе за географию и ресурсы.
19. Более подробно о предыстории и конституционно-правовой стороне конфликта см.: Волгин В.Л. Калмыкия // Межэтнические отношения и конфликты в постсоветских государствах. Ежегодный доклад, 1999 / Под ред. В.Тишкова, Е.Филипповой. - М.: Центр по изучению и урегулированию конфликтов Института этнологии и антропологии РАН, 2000.
20. Серенко А. Нефтяной передел на нижней Волге // Независимая газета. 1999. 24 июля. С. 1, 3. Данная точка зрения вызвала резко негативную реакцию в Астрахани. Статью А.Серенко назвали здесь «калмыцким заказом» и в противовес утверждали о калмыцкой территориальной экспансии в сторону Астрахани. В частности, припомнили эпизод о том, как калмыцкие нефтяники пытались «оккупировать» пограничный остров Малый Жемчужный на Северном Каспии (Интервью с бывшим заместителем губернатора Астраханской области, ныне Уполномоченным по правам человека в Астраханской области В.Виноградовым. - Астрахань, 19 мая 2000 г.).
21. «НГ - Регионы». - М., 1998. - X» 15. - С. 4.
22. «Общая газета». - М., 2000. - № 36. - 7-13 сентября. - С. 6.
23. В качестве альтернативы Н.Кондратенко нефтяными компаниями рассматривался бывший мэр Краснодара В.Самойленко. Высказывалась даже мысль, что в случае провала этого варианта нефтяники попытаются пролоббировать проект о выделении городов Сочи, Новороссийска и Туапсе из состава Краснодарского края и преобразовать их в свободные экономические зоны федерального подчинения (АПН, 6 июля 1999 г. Более подробно о предыстории и деталях конфликта см. также: «Вечерний Краснодар», 1998, 4 августа, с. 3).
24. «Российские вести». 1998. 20 февраля. Более подробно об этом проекте см.: К.Г.Мя-ло. Россия и последние войны 20 века. К истории падения сверхдержавы. - М.: «Вече», 2002. - С. 364, 374. Аналогичным образом в указанный период развивалась ситуация в Грузии, чья государственность оказалась в тяжелейшем кризисе после военного поражения в Абхазии. В качестве орудия постконфликтной дипломатии абхазские политики использовали транзитный фактор для закрепления своих позиций в регионе. Средством такой дипломатии в руках абхазской политической верхушки стали обращения к ведущим мировым нефтяным компаниям (вовлеченным в проекты строительства нефтепровода Баку - Супса) не вкладывать инвестиции в грузинские трубопроводные проекты. При этом абхазы в своих обращениях предупреждали, что в условиях тлеющего конф-
ликта с Грузией оставляют за собой право «на полное разрушение нефтепроводной инфраструктуры на грузинской территории», поскольку доходы от транзита нефти могут быть использованы противной стороной в войне с Абхазией. В свою очередь, в качестве более безопасной альтернативы грузинскому проекту, представители Абхазии предлагали собственный вариант строительства нефтепровода через свою территорию - вдоль черноморского побережья. Обращения были направлены в самый разгар нефтепроводной интриги в Каспийско-Черноморском мезоареале (январь 1996 - апрель 1998 гг.) руководителем корпорации «Шеврон» концернов «McConnell Dowell Constructors», «Marubeni», «Deutsche Morgan Grenfell / C.J.» и др. Данные письма были любезно предоставлены автору одним из влиятельных представителей абхазской диаспоры в США Яхья Казаном. См. также: Mission of Abkhazia, http:// www.abkhazia.com.
25. Цымбурский В.Л. Россия - Земля за Великим Лимитрофом: Цивилизация и ее геополитика. - М., 2000. - С. 20, 83.
26. Солодовник С. Мнимые и реальные приоритеты держав на Каспии // Нефть и газ Каспия, http://www.oil-equip.ru/ngv/12/iilu/illu.html
27. «Независимая газета». - М., 2002. - 4 октября. - С. 10.
28. Российская пресса со ссылкой на натовские информационные сообщения писала, что европейское командование НАТО со штабом в Штуттгарте планирует взять под свою опеку и Каспийское море. («Независимая газета». - М., 2002. - 25 апреля).
29. «Независимая газета», 2000. - 16 июня. - С. 4; 2003. - 26 декабря. - С. 10; 2004. - 9 июня. - С. 5).
30. Ханбабян А. Маршрут каспийской нефти может быть пересмотрен // «Независимая газета». - М., 2001. - 22 июня. - С. 5; Д.Орлов. Большая труба для дяди Сэма // Там же. - 2003. - 26 декабря. - С. 10; Хазин М. «Голубой поток» или БТЭ? // Там же. -
2004, 27 авг. Наиболее детально эти аргументы изложены К.С.Гаджиевым (Гаджиев К.С. Указ. соч. - С. 434-441).
31. Эдуардов С. Жажда в трубах //www.utro.ru/articles/2003/02/07/126422.shtml; Весьма характерна оценка: Ю.Александров, Д.Орлов. Баку - Тбилиси - Джейхан: Где нефть? // «Независимая газета». - М., 2002. - 4 октября. - С. 10.
32. Максименко В. Указ. соч. - С. 70-71.
33. Усейнов А.. Командос для трубы // «Независимая газета». - М., 2003. -И февраля. - С. 5.
34. В этом отношении Азербайджан имел определенные преимущества, поскольку в начале 1990-х годов к нему отошла часть Каспийского морского флота бывшего СССР (См.: Гусейнов В. Каспийская нефть. Экономика и геополитика. - М., 2002. - С. 217— 218, 224).
35. «Волга». - Астрахань,. 2003. - 22 окт.
36. Там же. - 2003. - 28 окт.; «Вечерняя Элиста».- 2002. - 26 января. Такая реакция регионов отражает резкое изменение пропорций в распределении денежных потоков по линии «центр - периферия» за последние годы в России. Так, если в 1997 г. регионы
получили более 60% налоговых поступлений, то в 2001 г. соотношение между центром и регионами было 51:49. В 2002 г. разрыв увеличился до 62:38.
37. «КоммерсантЪ». - М., 2004. - 20 апреля. - С. 3.
38. «Волга». - Астрахань, 2004. - 28 апреля.
39. «Независимая газета». - М., 2002. - авг., 12 авг.
40. Сокут С. Флот учится защищать «ЛУКОЙЛ» // «Независимая газета». - М., 2002. - 12 авг. Характерно, что в эти же дни командующий балтийским флотом адмирал В.Валуев сообщил, что корабли флота готовы обеспечить безопасность нефтяных платформ ООО «ЛУКОЙЛ-Калининградморнефть».
41. Анатолий Гужвин неожиданно и скоропостижно скончался 17 августа 2004 г. от острой сердечной недостаточности во время отдыха в Сочи. В результате губернаторских выборов 5 декабря 2004 г. губернатором области стал его первый заместитель и единомышленник Александр Жилкин.
42. «Волга». - Астрахань. - 2002. - 26 сент.
43. На сегодняшний день предусмотрен перевод в Новороссийск только 30% состава Черноморского флота - это около 50 военных кораблей. Проблема заключается в том, что для их базирования в Новороссийском морском порту нет соответствующей инфраструктуры. Нет пока также никакого проекта по размещению в одном порту военных и гражданских судов.
Работа написана при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 03-03-00595а), а также при содействии Минобразования и науки РФ в рамках Конкурсного центра грантов по фундаментальным исследованиям в области гуманитарных наук (проект № Г-02-1.8-462).
