CC BY
24
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 2
Л.Л. Федорова
КАРНАВАЛ СОБИРАЕТ ГОСТЕЙ
В последние дни октября 2013 г. Институт лингвистики РГГУ пригласил коллег-лингвистов на очередную конференцию по проблемам языка и коммуникации, посвященную карнавалу, теме, которая, хотя и прозвучала несколько неожиданно для научного собрания, позволила представить научные выступления по ярким лингвистическим сюжетам в контексте праздника и маскарада.
На конференцию приехали гости из Австрии, Чехии, Польши, Белоруссии, Украины, из Санкт-Петербурга, Новосибирска, Омска, из ведущих вузов и академических институтов Москвы; атмосфера действительно царила праздничная.
Тема карнавала стала для филологии притягательной благодаря работам М.М. Бахтина, посвященным народной культуре. За ней стоят образы перевернутого мира, праздника, игры и смеха, идеи снятия запретов, смешения высокого и низкого, серьезного и комического, явления многоголосия и унисона, тайны и маски. В этом филологическом пространстве возможен и поворот в сферу лингвистики, к проблемам языка и коммуникации.
Выбор темы был обусловлен и реалиями современной языковой жизни, которые обнаруживают карнавальную яркость и гротескность.
Во вступительном слове проректор РГГУ В.И. Заботкина отметила, что Институт лингвистики продолжает удивлять неожиданностью и креативностью тем и подходов; в новой научной парадигме междисциплинарности, гетерогенности, где новое знание создается на стыке научных направлений и дисциплин, конференции Института лингвистики поддерживают эту тенденцию объединения представителей разных гумантинарных сфер. В самом деле, доклады на очень разном языковом материале сходились в общем фокусе карнавальных мотивов, масок, игры, выдвигая те грани смысла, которые составляли лингвистическую суть карнавальности. Сюжеты сталкивались по контрасту: смена семантических масок у слов - и языковые маски в художественных текстах; М. Булгаков - и Б. Акунин; метафоры цвета - и семантика костей; язык православной ярмарки - и «перевернутые речи» индийских бхактов; русские загадки - и антипословицы; японские смайлики - и мистификации и фейк в СМИ, и многое другое. И конечно, смех, языковая игра, обормоты и пересмешники, медведь с козой, ангел и дурак. И этому многоголосию тем и мотивов, смене декораций и контекстов карнавальная стихия добавляла интригу остросюжетного действа.
«Прежде чем срывать маски, их надо надеть» - это первое действие карнавала, пленарное заседание. О смене семантических масок говорил М.А. Кронгауз, делясь наблюдениями за такими привычными словами, как
двушка, трешка и пятак. Монетка для телефона, пятачок за проезд, трешка в долг - обычные реалии и словоупотребления в 60-80-е годы уже мало кто и помнит. Слова приобретают новые, «некопеечные» значения: двушка -обычно квартира, а то и срок лишения свободы. Слова как бы надевают новые маски, они лабильны, их значения подчинены прагматике, смене привычных декораций; некоторые исчезают и возрождаются с совершенно новыми смыслами, используя готовую форму. Выделяется и фиксируется то, что приобретает в нашей жизни особую ценность или просто утилитарную необходимость: так появляются лимон - 'миллион', тройка - новый транспортный билет, магазин Пятерочка. Стремительность этих процессов такова, что современные школьники не успевают фиксировать прежние семантические начинки обиходных слов.
Но некоторые слова попадают в центр внимания. Это «слова и антислова года» - отражение явлений общественной жизни в удачных - или комически неудачных - выражениях и оценках; им был посвящен доклад австрийской исследовательницы Ренаты Ратмайр. В России впервые «слова года» стали систематически отслеживать с 2007 г.; в немецкоязычном пространстве - существенно раньше, с 1971 г.; однако пространство не однородно в своих предпочтениях, и в Австрии с 1999 г., в Швейцарии с 2003 г. выделяются свои коронные выражения, отражающие общественные настроения. Как выбирается слово года в Австрии? Как и в России, выбором из банка данных, в котором участвует все общество и компетентное жюри. Критерии - актуальность, частотность, особое значение, особое языковое качество. Вспомним, в России - гламур, блог/блогер, кризис, тандем, рокировка, Болотная, Евромайдан... В Австрии - «нулевая память», «гуманная депортация», «отрицательная эмиграция»... Антислова - фальшивы, они маскируют отрицательную действительность, это жесткие факты «под маской приличия». Языковые средства - эвфемизация («гармонизация пенсий»), столкновение контрастов («религархия», «агрессивные некурящие»). Цитируются и авторские фразы года, ставшие «перлами»: «Будем следить за соблюдением дефицита» - министр финансов Австрии. Реальность в разных языковых культурах сопоставима.
Почти что кандидатом на фразу года прозвучала тема доклада белорусского профессора Б.Ю. Нормана - «Таронимы идут!». Его наблюдения касаются русскоязычного пространства, в котором прослеживается тенденция небрежного отношения к выбору слова, проявляющаяся и в литературе («бреется врукопашную», «сложносочиненно выругался»), и в речи журналистов («как краб на галерах») и просто носителей языка («стопудово»). Это явление таронимии, которому автор придает более глубокий социально-психологический смысл, чем обычному термину «паронимия». Речевое раскрепощение говорящего, стремление к «речевому комфорту» приводят к тому, что слова меняют облик, как бы надевая чужие маски, языковой знак становится размытым, теряет определенность, что и вызывает беспокойство профессора. Однако, по мнению Е.Я. Шмелевой, некоторые примеры скорее трактуются как языковая игра: «сложносочиненно выругаться» может только лингвист, а «стопудово» распространено в молодежном сленге. Дискуссия
по поводу «краба на галерах» также показывает игровую природу мема, намеренно распространяемого в интернете. Отметим, что и в обычной речи подобные новшества расходятся аналогично: от иронического цитирования к «раскавычиванию» ставшего привычным выражения (типа «стопудово»).
Доклад А.Н. Баранова и Д.О. Добровольского «Предпосылки игрового осмысления семантики идиом» возвращает аудиторию от социолингвистической к игровой карнавальной проблематике. В зеркале идиом действует описанный Шкловским эффект остранения - создания особого видения предмета, а не его узнавание. Игровое употребление идиомы основывается на ином, буквальном, представлении образа, данного во внутренней форме, на основе материализации/реализации метафоры. Какие же языковые характеристики могут способствовать возможности игры? Оказывается, «процедурность» образа, длительное его разворачивание во времени: стараются навесить нам на уши как можно больше лапши; покачал лапшой на ушах - навешивание лапши мыслится как развивающийся во времени процесс, его легко можно обыграть.
«Навешивание лапши на уши», но уже в качестве профессионального приема мистификации в рекламе, исследовала О.С. Иссерс. Наряду с удачными примерами использования мистификации («Жду. Волнуюсь. Море». «Мечтаю быть у Ваших ног. Песок») отмечается массовое внедрение фейка - подделки, ложной информации, выдаваемой за истинную. В Интернете трудно отличить фейковые новости от истинных; повальная фейковизация присутствует в упаковках продуктов - все это раздражает, но и создает интригу: действительность или имитация? есть ли лингвистические критерии их различения? Фейк, однако, может использоваться и как неожиданный прием разоблачения: автор приводит пример «обращения» убийцы Леннона к президенту Азербайджана с просьбой политического убежища - как бы возможного сценария, основанного на прецеденте помилования и награждения Сафарова, осужденного за убийство армянского офицера, в Азербайджане. Вопрос авторов сюжета (радио «Ван»): как вы думаете, какое событие более невероятно?
Об А1кгйк'е и демотиваторе, двух жанрах сетевого юмора, рассказала Н.Г. Брагина. При их контрастной окраске, от светлого до черного юмора, оба представляют ироническое осмысление современности, в котором эти грани порой сливаются: «Только в России на вопрос: Чем ты занят? можно услышать ответ: Да ничем. Работаю»; «Вставай, будильник звонит - Скажи, что я перезвоню».
Акт «надевания масок» и мистификаций на пленарном заседании сменился акциями «снятия масок» в секционных докладах.
Первая секция «Карнавальные явления в современных коммуникативных практиках» открылась докладом Е.Е. Левкиевской «Православные ярмарки: между храмом и торжищем». Автор рассматривает ярмарку как коммуникативное пространство обмена «дарами», вскрывая его яркую карнавальную сущность - «между душой и животом»: здесь сакральное предстает как коммерческий проект, товар. Его не просто покупают и продают, здесь еще осуществляется в характерных формах городская коммуникация, обмен
информацией по самым разным вопросам: как солить рыбу и как заботиться о душе. Многие мимикрируют, изобретая маски, чтобы соответствовать месту: дама, продающая фарфор, называет свою секцию «Ангела за трапезой!», используя религиозную формулу пожелания приятного аппетита. Сакральное и профанное взаимопроникают друг в друга: покупая на ярмарке пальто, можно исповедоваться или приложиться к иконе. Как замечает в дискуссии Е.Г. Борисова, аналогичным образом организуется пространство политического митинга: на трибуне вождь, а по краям - торговцы.
В своем докладе «Ироническое высказывание в разных культурах: стеб, кривляние, юмор» Е.Г. Борисова отметила многоликость иронии. Исходя из классического представления иронии, восходящего к Квинтиллиану, - переворачивания смысла: когда говорится одно, а понимается прямо противоположное, - автор показывает, что переворачиваться может все: не только содержание, но и оценка («В углу стояли валенки дворника, которые отнюдь не озонировали атмосферу» (И. Ильф и Е. Петров. «Двенадцать стульев»)); стиль или регистр (ироническое употребление штампов: «Благосостояние народа растет!» как девиз студенческого застолья в 70-80-е годы). «Перевернутым» может быть весь дискурс - и тогда это стёб (по-видимому, слово украинского происхождения и связано с двусторонним шитьем - простёгиванием); и даже поведение: «перевернутое поведение» - это кривляние, которое предполагает понимание: «я не такой, не воспринимайте всерьез». Операция извлечения смысла должна ориентироваться на позиции участников: кто является объектом иронии: сам говорящий (самоирония), третье лицо (а собеседник - понимающий соучастник), второе лицо - и здесь должна быть распознана насмешка, порой маскирующаяся под лесть.
Переворачивание дискурса, но скорее в целях мистификации и обмана, стало предметом анализа И.И. Валуйцевой «Карнавальные элементы в дискурсе "местная власть - население"». Изучая тексты обращений властей к населению по «согласованию» строительных проектов, автор показал, что дискурс маскирует неудобства жителей под достоинства и преимущества застройки, пользуясь как визуальными, так и языковыми средствами -тактикой лести с обещаниями «услуг» и этикетками, создающими эффект «элитной жизни»: апартаменты, монолит-плаза, клубный дом, кейферинг, бэби-паркинг, клининг.
Речевым этикеткам в политической борьбе был посвящен доклад Ю. Галяминой. Анализируя историю формирования «этикетки» "Партия жуликов и воров", автор ищет причины ее успеха. Индивидуальная дескрипция превращается в ярлык и практически в имя собственное, заменяющее первоначальное. Автор обращает внимание на языковые и прагматические особенности этой номинации, оказавшейся успешной, в частности, благодаря тому, что она стала восприниматься не как оценочная, а как имеющая конкретную референцию.
Языковым особенностям игры с прецедентными текстами был посвящен доклад В.И. Высоцкой «Вольному - Вольво», или "крылатые слова" в языке современной российской рекламы». Источники интердискурсив-ности - прецедентные тексты разных жанров, обернувшиеся ироническим
высказыванием на актуальную тему: «Береги платье снову, а позвоночник/ кожу/... смолоду», «С пивом по жизни», «В гостях хорошо, а дома интернет». Автор поделился наблюдениями о языковых приемах игровых превращений; аудитория живо откликнулась яркими примерами из собственного опыта: строительная фирма «Вавилонская башня», торт «Мессалина».
Об игровой мистификации в докладе «Маска детскости в коммуникации взрослых» говорила Т.В. Базжина. Как показывают наблюдения, сюсюкают с малышами повсеместно, не только русские, но и вьетнамцы, и мексиканцы, и американцы - это универсальный феномен. Продолжается подобное общение с ребенком до 2,5 лет. Потом характер дискурса резко изменяется. Родитель переходит на авторитарный дискурс и автокоммуникацию, поскольку ребенок все равно воспринимается как «недо-партнер» в общении. В итоге нередко приходится краснеть за детские прямолинейные высказывания, переживать «коммуникативный позор».
Об этнонимических масках рассказал А.И. Грищенко, делясь размышлениями и собственными наблюдениями. Так, в Узбекистане приезжих, даже казахов, называют «французы», они воспринимаются как чужие. Неожиданны возродившиеся в Крыму «хазары» (автоэтноним), неожиданны и новые номинации русских со стороны разных националистов - «монголо-кацапы». Так, через насмешку, создается образ чужака.
Секция завершила работу, подведя итоги дня: современные коммуникативные практики обнаруживают удивительную яркость и порой гротескность приемов; доклады позволяют оценить разнообразие карнавальных масок и стратегий; дискуссии были оживленны и интересны, темы актуальны и не исчерпаны.
Параллельная вторая секция «Язык и текст: карнавальные сюжеты» обсуждала конкретные вопросы семантики и стилистики русского языка, художественного текста, а также совершенно неожиданные сюжеты индологии.
Перекликаясь с докладом М.А. Кронгауза о семантических масках, доклад Е.Н. Басовской «"Всплывающие" слова: стилистический взгляд молодого поколения» показал смену стилистических масок слов. Именно масок, потому что оценка одного и того же слова разными поколениями оказывалась различной - и что тогда его маска, а что лицо? Автор провел интересный эксперимент с группой слов, отмеченных в словаре Д.Н. Ушакова как разговорные: они были предложены для стилистической оценки студентам, которые определили их частично как нейтральные (вволю, незадачливый, трепет), а в основном - как книжные (истошный, жеманница, каверза и др.). Словарь Д.Н. Ушакова ориентирован на речь 20-30-х годов, времени, с которым студенты знакомы из литературных текстов прошедшей эпохи, поэтому для них многие слова воспринимаются как книжные, повысив свой стилистический статус. Видимо, имеет смысл учитывать эти исторические процессы в лексикографической практике, используя различные пометы: «устаревающее» или «устаревшее». Надо заметить, что стилистические пометы вообще недостаточно систематизированы, и разные словари нередко расходятся как в оценках, так и в терминах.
В докладе С.Ю. Семеновой «Высота и глубина - две ипостаси вертикального измерения» карнавальный мотив - это переход противоположностей друг в друга. Казалось бы, высота и глубина - несводимые, разнонаправленные характеристики, хотя и по общей вертикальной оси, очень важной для человека. Семантическая родственность высоты и глубины особенно явно ощущается в мифологическом образе высокого дерева с глубокими корнями: «высокое стоит на глубоком» - одна из ключевых идей конфуцианства (Лао Цзы). Отсюда синонимия, возникающая в переносных аксиологических оценках: высокое искусство, поэзия одновременно и глубоки. Но есть и различия: лишь глубина способна передавать отрицательную оценку (глубина невежества). Эти наблюдения, возникшие из практических задач информационного поиска, могут быть важны и для лексикографических описаний.
Карнавал немыслим без смеха, а смех имеет неоднозначную природу, как показала в своем выступлении А.В. Рачковская, основываясь на идеях М.М. Бахтина и на воззрениях современных этологов. Смех нельзя свести к выражению одной лишь радости, его начала коренятся в игре и агрессии. Смех неоднозначен и в семиотическом плане: его можно воспринимать и визуально и акустически, и он не считается невербальным знаком. Интересны его номинации в языке, хотя в русском их не так много, как в немецком или польском: смеяться, хохотать, хихикать, прыскать. К традиционным способам передачи смеха на письме с помощью междометий сейчас добавились эмотиконы. Так смех находит отражение в вербальных и невербальных знаках коммуникации.
Ряд докладов индологов открыл особое видение мира, присущее древней индийской традиции и основанное на столкновении противоположностей: на тайне и яви, скрывающей ее, на знании и незнании, вере, которой постигается божество, на истине и молчании, в котором она постигается. О.А. Волошина показала, как объединяются противоположные смыслы в сложных словах санскрита, в модели двандва: «счастье-горе», «победа-поражение», «знание-незнание». И в этой амбивалентности оценки - понимание единства мира, в котором все взаимосвязано, слово священно, а истина познается молчанием. К средневековым поэтическим текстам обращается Г.В. Стрелкова в докладе «Перевернутая речь индийских бхактов»; собственно, «перевернутая речь», загадка, аллегория - приемы для описания божества-абсолюта, для погружения в религиозный транс; здесь присутствует йогическая симолика и зашифрованные образы: например, абсурдный образ «рыбы, взбирающейся на финиковую пальму». Но есть и противоположные по настроению гимны и песни, исполняемые в народный весенний праздник холи с ярко карнавальным характером, они посвящены любовным играм воплощенного божества: харе, Кришна! И.А. Газиева представила фрагменты учебного фильма на хинди, снятого в Международном индийском университете; в нем разыгран «карнавальный» этюд из народной жизни с использованием пословиц, поговорок и идиом - того, что так необходимо усвоить студентам в конкретных ситуациях речи. Звучала народная музыка и смех, ощущались вкус и краски индийского карнавала.
И вновь русская педагогическая риторика. К проблемам обучения студентов обратилась С.М. Евграфова, поделившаяся размышлениями о неспособности студентов выстраивать динамичный, связный текст, подчиненности штампам, бессмысленной имитации. Порой письменная речь приближается к хаотичной и спонтанной разговорной речи - но, возможно, это художественный прием, разрушение стереотипа? Но всякий прием должен быть оправдан, а некоторые доступны лишь мастерам художественного слова.
Своеобразие приемов художественного текста проследил И.Б. Иткин в докладе «Карнавал от Михаила Булгакова: слова «профессор» и «герой» как маски персонажей». Он обратил внимание на то, что на протяжении романа под каждой из этих масок скрываются неожиданно для читателя разные персонажи, что поддерживает интригу романа и позволяет открыть замысел автора - постепенное преображения героя, Ивана Бездомного, из бездарного поэта в ученого-историка.
Обращение к художественным текстам объединило группу докладов второго дня конференции, который был обозначен в программе как «Продолжение карнавала». Это доклады польских коллег о карнавальных мотивах у Б. Акунина (О. Малысы) и в романах И. Хмелевской (И. Любохи-Круглик), а также киевской исследовательницы О. Сахаровой о драматургии Н. Коляды. Смех, маска, ирония, игра соседствуют порой с трагическим началом. Наблюдениями над дневниковыми записями 60-х годов А.К. Гладкова, в которых сам автор без маски открывает лица известных литературных современников, поделился М.Ю. Михеев.
Многие карнавальные сюжеты второго дня были посвящены игре. О разнообразных игровых тактиках насмешки и средствах их воплощения в конкретных коммуникативах говорил И.А. Шаронов. О сетевых масках, которые примеряют вполне интеллигентные блогеры, переходя за грань речевых и этикетных норм, рассказывал В.М. Алпатов в докладе с интригующим названием «Опыт о козлах». На основе конкретного исследования употребления в сетях штампа «Все Х - козлы» автор задался вопросом, каковы мотивы такого переключения. Очевидно игровые, очевидно автору хочется произвести впечатление «сильного» человека, «не обремененного культурой», а интернет создает возможности для такого рода игры в «языковое хулиганство», известной, впрочем, и ранее (автор обращается к лингвистическим свидетельствам столетней давности - А.М. Селищева, Е.Д. Поливанова, подтверждающим склонность к подобному фрондерству среди гимназистов).
Интернет-среда дает и другие возможности для самовыражения, в частности, выражение эмоций с помощью смайликов-эмотиконов. А.В. Стародубцева продемонстрировала подборку японских смайликов, отличающихся образностью и юмором. О способах достижения комического эффекта в поликодовых текстах Интернета рассказала О.И. Максименко. Сочетание яркого визуального образа с удачным текстом создает многократно умноженный эффект («Хочешь попасть в Америку - поступай в ракетные
войска!» - на фоне армейского плаката с мишенью), но и коммуникативные неудачи также оказываются еще более очевидны («надпись на пачке сигарет: «Курение ведет к медленной и мучительной смерти» как бы предупреждает тебя, что остальные умрут быстро и весело»).
Игровые приемы в рекламе и на вывесках магазинов привлекли внимание Л.В. Зубовой, назвавшей доклад «Обормоты, проходимцы и прочие зазывалы». Словесные образы, подкрепленные визуальными, говорят сами за себя: бар «Проходимец», бар «Лентяй», пивная «Толстый фраер», сеть «Обжора»; но автор обращает внимание на реабилитацию слов и понятий, которые, обыгрываясь в иронических контекстах, приобретают шутливо-положительные коннотации. Ироническое переворачивание поэтических образов на злобу дня как журналистский прием отмечает и О.И. Северская в своем докладе «Пересмешники: «смеховое эхо» в поэзии и каналах массовой коммуникации» («Тюрки неместные, вечные странники...»). Мотив «понаехавшие» анализирует Е.Н. Ремчукова в докладе «Актуальное слово: лексема "понаехавшие" в аспекте массового лингвокреатива», выясняя корни явления, которое существовало испокон веку, - неприятие «чужих». Словечко из окказионального стало ярлыком, утвердившись в лексиконе городских жителей как уничижительное.
Отдельный блок докладов был посвящен карнавальности в малых фольклорных формах: загадках, поговорках, пословицах, антипословицах. Загадки загадывала О.Е. Фролова, демонстрируя сложность их структуры и различного рода переворачивания - по контрасту профанного и сакрального: Отца у меня нет, а мать мне муж (Ева), живого и неживого: К вечеру умирает, поутру оживает (День) и др. Гостья из Чехии Н. Райнохова играла пословицами и их перевоплощениями - антипословицами: Крыша есть -ума не надо!; Одна голова хорошо, а две - много!; Большой программе - большие глюки!; Сколько волка не корми, а у медведя все равно больше. Эффект неожиданности в узнаваемом, актуальности в неожиданном порождается разными приемами и преобразованиями. Антипословицы сродни карнавалу стихийностью и массовостью, как примеры творческого и иронического переиначивания известных истин в новом социокультурном контексте.
Загадке языковой приметы - внезапной тишины в разговоре, отмечаемой поговорками-присловьями, был посвящен доклад Л.Л. Федоровой «Тихий ангел пролетел - Дурак родился?». Явление, замеченное еще древними греками, получило воплощение в языковых приметах разных культур, только образы в нем меняются: от Гермеса и ангела до бедного студента, дурака, милиционера. Образ лукав и переменчив: присловье снимает напряженную неловкость молчания, в которой каждый молчащий и сам себе дурак.
Красок карнавалу добавил доклад В.Г. Кульпиной «Карнавальные воплощения цвета в сравнениях и метафорах», в котором сопоставлялся польский и русский материал. В каждом языке цветовые сравнения опираются на воплощающие их образы, причем эти образы могут быть особо выделены своей привлекательностью в данной культуре. Так, зеленый цвет глаз в польском опирается на сравнение с цветом моря, «глаза зеленые, как
море» - эталонный образ, вызывающий восхищение; в русском же восхищают, скорее, «синие как море» глаза. Каждая культура выбирает свои образы сравнения для представления о красках мира, на них строятся и метафоры цветообозначений, а если какой-то цветовой эталон отсутствует, получается, что такого оттенка народ и не видит: так, «вересковый» цвет есть в польском и отсутствует в русском.
Карнавальный оттенок оказался присущ и семантике костей, чему посвятил свой доклад Г.Е. Крейдлин. Автор говорил об особой культурной семантике, выступающей во фразеологизмах с названиями человеческих костей, например: поставить на колени, чувство локтя, кусать себе локти. Локоть, как и колено, наделены особой символикой: являясь местом сгиба, они доступны, по народным поверьям, для проникновения различных болезней. Оба названия связаны с обозначениями жестов и поз, значимых в культуре.
Завершающий доклад А.А. Плетневой «"Медветь" с казою проклажда-ютца на музыке своеи забавляются» - ярмарочные гулянья XVIII-XIX вв.: взгляд изнутри» обращается к лубку и ярмарочным персонажам, отмечая стилизацию текстов под стиль народной лубочной традиции. Интересно, что коза и козел - такие близкие, но такие разные персонажи в русском языковом сознании, не теряют свою яркую эмоциональную окрашенность и карнавальную символику и в современной культуре.
Итак, два «карнавальных» дня заседаний и дискуссий обнаружили множество тем, сюжетов и картин, в которых язык и языковое действо воплощают карнавальные контрасты, перевоплощения, маски, игру. Участники «Карнавала» пытались заглянуть, что же скрывается за маской и мистификацией, обнаружить приемы сокрытия и розыгрыша, проследить смену масок, и иногда удавалось найти параллели и пересечения в разных сферах использования языка - в поэзии и публицистике, в рекламе и фольклоре. Хотя конференция закрыта, тема не может быть исчерпана, как не могут быть предугаданы все превращения и метаморфозы живого слова.
Сведения об авторе: Федорова Людмила Львовна, канд. филол. наук, доцент кафедры теоретической и прикладной лингвистики Института лингвистики РГГУ. E-mail: [email protected]
