КАРЛ ВЕЛИКИЙ: ТРАНСФОРМАЦИЯ ОБРАЗА ГОСУДАРЯ В ИСТОРИЧЕСКИХ СОЧИНЕНИЯХ IX В Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Карл Великий: трансформация образа государя в исторических сочинениях IX в.

Charles the Great: transformation of the ruler's image according to the historical writings of

the 9th c.

Симинченко Олег Игоревич,

Бакалавр

Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Россия, Москва siminchencko. oleg@yandex. ru

Siminchenko Oleg

Bachelor's student Faculty of history Lomonosov Moscow State University Russia, Moscow siminchencko. oleg@yandex. ru

Научный руководитель: Ануфриева А. С.

Доцент, кандидат исторических наук МГУ им. М.В. Ломоносова Россия, Москва

Anufrieva Anastasia

Associate professor, candidate of historical sciences Lomonosov Moscow State University Russia, Moscow

Аннотация.

В настоящей работе на основе сочинений франкских писателей Эйнхарда и Ноткера Заики прослеживается эволюция образа Карла Великого на протяжении IX в. В статье предпринимается попытка охарактеризовать взгляд каждого из авторов на личность императора по трём основным направлениям, а именно, отображения качеств Карла Великого как правителя, воина и христианина. Для отличительных черт двух портретов первого франкского императора в каждом из выбранных источников предлагаются соответствующие интерпретации. В тексте работы показано, как образ Карла Великого, сконструированный Эйнхардом и Ноткером, соотносится с развитием внутриполитической и внешнеполитической ситуации во Франкском государстве IX в. В статье рассматривается вопрос о возможных параллелях между сочинениями двух авторов и библейскими сюжетами. Отдельное внимание уделяется связи социального положения Эйнхарда и Ноткера, а также их личных целей, которыми они руководствовались при написании своих трудов, с особенностями созданного ими образа Карла Великого.

Annotation.

In this work, based on the writings of Frankish writers Einhard and Notker the Stammerer, the evolution in the image of Charlemagne during the 9th century is considered. The article attempts to characterise the view of each author on the personality of the emperor in three main directions, namely, the display of the qualities of Charlemagne as a ruler, warrior and Christian. For the distinctive features of the two portraits of the first Frankish emperor, appropriate interpretations are offered in each of the selected sources. The text of the work shows how the image of Charlemagne, constructed by Einhard and Notker, correlates with the development of the domestic and foreign policy situation in the Frankish state of the 9th century. The article examines the question of possible parallels between the writings of the two authors and biblical stories. Special attention is paid to the connection between the social status of Einhard and Notker, as well as their personal goals, which guided them in writing their works, with the peculiarities of the image of Charlemagne created by them.

Ключевые слова: образ, воин, христианин, император, Карл Великий, Эйнхард, Ноткер Заика, царь Давид, Светоний.

Key words: image, warrior, Christian, emperor, Charlemagne, Einhard, Notker the Stammerer, King David, Suetonius.

Введение.

Державу Карла Великого принято считать первой средневековой империей. Действительно, в период с 476 по 800 гг. на огромной территории бывшей Западной Римской империи не существовало подобного государственного образования. Ни предводитель варварских наёмников Одоакр, ни правитель остготов Теодорих, ни императоры Юстиниан и Оттон Великий не смогли установить полный контроль над упомянутыми землями. В таком случае, империю Карла Великого можно считать поистине уникальным явлением в Средневековье. Однако если обратиться к истории империй в целом, то держава франков не представляет из себя чего-то особенного. Такие государственные образования существовали и до Карла Великого, и после него. Достаточно вспомнить примеры империй Александра Македонского, Чингисхана или Наполеона. Примечательно, что их исторический путь имеет много общего. Они создавались выдающимися полководцами, занимали порой необъятные территории, но после смерти основателя стремительно рассыпались прямо на глазах. С этой точки зрения, государство Карла Великого - это лишь ещё один пример недолговечной империи. Тем не менее, для современников и потомков эта эпоха была синонимом величия, что, по мнению немецкого историка Д. Хэгермана, было запечатлено в слиянии имени и титула императора - «Charlemagne» [18, с. 670]. Суть восхищения державой Карла Великого могла быть связана не только с масштабными завоеваниями, но и с поразительным культурным подъёмом, удостоенного честью называться «Каролингским возрождением». Впервые после заката античности воздвигаются величественные здания, наподобие Ахенского дворца, являющиеся визуальным подтверждением могущества предводителя франков.

Исследователи, изучающие данный период, неизбежно сталкивается с естественной узостью источниковой базы, что в целом свойственно раннесредневековой истории. Пожалуй, бесценными источниками являются сочинения франкских авторов IX в. Эйнхарда и Ноткера Заики, которые предлагают собственные образы Карла Великого, проливая свет на события рубежа VIII-IX вв.

Образ любого правителя содержит отражение его деятельности, а также успехов и неудач в сфере как внутренней, так и внешней политики. Важно понимать, что образ, создаваемый на страницах исторических сочинений, содержит и отражение самого автора. В свою очередь, мысли писателя, его картина мира не существуют в вакууме, а формируются под воздействуем очень многих факторов: его социального происхождения, симпатий и антипатий, личных интересов, а также целей, которые он перед собой ставит. Таким образом, становится понятно, что наполнение образа правителя по большей части зависит от личности его автора-создателя. Не стоит забывать и о текущей политической обстановке, в условиях которой этот образ создавался. Что касается последнего фактора, то IX в. был крайне насыщен политическими пертурбациями, связанными с постепенным, но в то же время неуклонном распадом некогда великой империи. Для того, чтобы задать исторический фон создания сочинений двух упомянутых авторов, кратко рассмотрим основные вехи падения державы Карла Великого. После смерти первого франкского императора в 814 г. начинается правление его сына Людовика Благочестивого (814-840 гг.), который стремился продолжить политический курс своего отца, но из-за обострившегося вопроса о разделе земель империи между сыновьями фактически стал инициатором междоусобной войны. Верденский договор 843 г., заключенный между тремя сыновьями Людовика Благочестивого, а именно Лотарем, Карлом Лысым и Людовиком Немецким, привёл к образованию трёх государственных образований - Западно-Франкского, Восточного-Франкского и Средне-Франкского королевств. Последнее оказалось крайне недолговечным и вскоре распалось на три государства: Лотарингию, Прованс и Италию. Лотарингия в 870 г. будет разделена между Западным и Восточным Франкскими королевствами. Оформление двух крупных государств на месте некогда единой империи не остановили Карла Лысого, короля Западно-Франкского королевства, от притязаний на соседние восточные земли, которые обернулись его

поражением. Успешную попытку объединения королевств в 884 г. предпринял Карл Толстый, сын Людовика Немецкого. Его правление стало агонией империи, которая окончательно распалась сразу после его смерти в 887 г.

Как можно заметить, IX в. отличался особой динамичностью событий. Быстро меняющаяся обстановка не могла не оказать влияние на образ императора Карла Великого, к которому не раз обращались на протяжении этого века. В чём данное влияние заключалось? Вероятно, политические конъюнктуры делали образ первого франкского императора пластичным. Иными словами, каждый автор создавал свой собственный образ, который отвечал как его личным интересам, так и запросам времени.

В этом смысле в качестве цели настоящей работы было бы интересно выявить тенденции изменения образа Карла Великого за период IX в., на который, как мы уже знаем, и пришлась деятельность таких выдающихся авторов, как Эйнхард и Ноткер Заика. Портрет каролингского государя, сложившийся в конце VIII— первой половине IX вв., являлся составным и, по мнению исследователя И.Д. Гайворонского, включал в себя образы светского правителя, воина и христианина [2, с. 608]. Таким образом, для достижения поставленной цели нам будет необходимо последовательно раскрыть соответствующие задачи:

1. Рассмотреть образ Карла Великого в качестве правителя.

2. Рассмотреть потрет Карла Великого-воина.

3. Рассмотреть образ Карла Великого как христианина.

Обзор источников.

Настоящая работа, как было отмечено выше, будет основана на исторических сочинениях двух франкских авторов IX в. - Эйнхарда и Ноткера Заики. Наше обращение именно к этим источникам обусловлено несколькими причинами. Во-первых, два названных автора имели ярко выраженные личные интересы, которыми они руководствовались при написании своих трудов. Данная особенность, безусловно, поможет нам лучше установить взаимосвязь между чертами образа Карла Великого и изменяющейся политической ситуацией, а также социальным положением писателей, которое во многом и определяло их интересы. Во-вторых, выбранные тексты относятся к реперным точкам IX в., ведь Эйнхард создал своё произведение в начале столетия, а Ноткер - уже ближе к концу. Иными словами, такой набор текстов даст возможность проследить эволюцию образа императора на протяжении всего IX в.

Прояснив некоторые общие источниковедческие вопросы, мы кратко охарактеризуем каждый из выбранных текстов. Сочинение Эйнхарда под названием «Жизнь Карла Великого» [6, с. 7-37] было написано в конце 820-х гг. при дворе Людовика Благочестивого в Ахене. Автор принадлежал к знатному и состоятельному восточнофранкскому роду из района Майнгау на Нижнем Майне, проходил обучение в Фульдском монастыре, богатейшем аббатстве средневековой Германии. Получив прекрасное образование [12, с. 61], Эйнхард приблизился к императорскому двору и стал учеником самого Алкуина, наиболее яркой фигуры Каролингского возрождения. Таланты нового ученика, особенно в сфере архитектуры и живописи, были отмечены императором, который сделал Эйнхарда руководителем Палатинской академии. Влияние Эйнхарда достигает своего апогея к концу правления Карла Великого, который сделал его своим доверенным лицом. По мнению историка А.И. Сидорова, его статус выражался в возложении на Эйнхарда ряда ответственных заданий государственной важности. Например, именно он в 806 г. отправился к Папе Римскому для утверждения БМбю regnorum, завещания императора, к которому и сам мог приложить руку [15, с. 63]. После смерти Карла Великого Эйнхарду удавалось удерживать высокое положение при дворе Людовика Благочестивого, который даже сделал его воспитателем своего старшего сына Лотаря. Тем не менее, доверительные отношения Эйнхарда с новым императором оказались весьма непродолжительными. С конца 820-х гг., когда и было написано интересующее

нас сочинение, он постепенно отдаляется от двора и, в конце концов, возвращается в свою родную Фульдскую обитель [15, с. 64].

Какими целями руководствовался Эйнхард при составлении «Жизни Карла Великого»? В начале своего труда он прямо указывает на своё стремление «не позволить угаснуть во тьме забвения блестящим делам и славнейшей жизни превосходнейшего и величайшего правителя своей эпохи» [6, с. 9]. Также мотивацию Эйнхарда к написанию сочинения составляет желание выразить благодарность покойному правителю за милость: «Этой дружбой он так привязал меня к себе, сделав должником и в жизни своей и в смерти, что я заслуженно мог бы показаться и мог быть назван неблагодарным, если бы, забывшись, не упомянул оказанные мне милости...» [6, с. 10] По мнению историка А.И. Сидорова, такая мотивация содержит в себе следы «дружинного «дарообмена» - за милость было необходимо отвечать благодарностью, при этом границы жизни часто не учитывались. Исследователь уверен, что Эйнхардом «руководило желание «вернуть долг» умершему Карлу». Однако вряд ли будет правильно ограничиться лишь вышеперечисленными причинами. Как заявляет сам исследователь, переживания Эйнахрда «сугубо индивидуальны» [15, с. 75-76]. В чём же эти переживания заключаются? Скорее всего, именно в потере исключительного положения при дворе. Осознавая, что он стремительно теряет столь высокий статус, Эйнхард и пытается возвеличить как раз то время, когда он этим статусом обладал - эпоху Карла Великого.

Не менее важен и следующий вопрос - для кого писал Эйнхард? Так как в 820-е гг. интерес к истории при дворе значительно падает, можно предположить, что «Жизнь Карла Великого» была ориентирована на центры каролингского возрождения, а именно на монастыри [15, 78-79].

Как можно оценить степень информированности Эйнхарда о предмете своего описания, то есть деятельности Карла Великого? Ответ на этот вопрос даёт сам составитель сочинения, называя себя свидетелем описываемых событий, что лишь повышает ценность данного источника: «никто не сможет более достоверно описать события, при которых я сам присутствовал и которые я знаю доподлинно, видев их своими глазами» [6, с. 9]. Тем не менее, вышеупомянутый историк А.И. Сидоров весьма сдержанно оценивает информированность Эйнхарда о событиях жизни императора. Так, «Карлу было уже под пятьдесят, когда Эйнхард впервые прибыл ко двору», а это значит, что учёный представляет «большую часть жизни своего героя гораздо хуже» последующей [15, с. 87]. Именно поэтому Эйнхард и обращался к «Хроникам о епископах Меца» и «Анналам франкских королей», из которых были взяты описание войн и иностранной политики Карла Великого. Более того, автор имел возможность работать с императорскими архивами [12, с. 65].

Важным источником для Эйнхарда была и «Жизнь двенадцати цезарей» Светония. Обучение в Фульдском монастыре, а затем близость к учёным кругам Палатинской академии, вероятно, познакомили автора с ключевыми античными трудами. Действительно, в рассматриваемую эпоху «монастырские собрания заметно выделялись на фоне всех остальных не только количеством книг, но и тематическим разнообразием» [13, с. 127]. Заимствования из римских классических произведений в целом стали возможными благодаря не только наличию ресурсной базы (то есть физическому присутствию соответствующих трудов в монастырях), но и сохранённым навыкам античной риторики, «которая со времени Кассиодора использовалась средневековыми латинскими авторами в качестве инструмента, конструирующего идеи власти» [3, с. 171].

Однако почему Эйнхард выбрал именно текст Светония? Историк А.И. Сидоров предлагает наиболее убедительный ответ [13, с. 86]. Эйнхард, получивший монастырское образование, был прекрасно знаком с агиографической литературой. Таким образом, жизнеописание своего господина он мог составить в форме жития. Очевидно, что это было невозможно, так как Карл Великий не только не был святым, но и участвовал в военных походах, а также имел многочисленных наложниц. Эйнхард нуждался в образце описания жизни

светского правителя. Именно поэтому автор обращается к знакомому ему по Фульду сочинению Светония, классику античного жизнеописания.

Зададимся следующим вопросом. Каким образом текст Светония был использован при написании истории деяний Карла Великого? Историк А.И. Сидоров полагает, что заимствование имело место на уровне отдельных характеристик личности императора, а также общей системы жизнеописания, в которую был включён аутентичный материал Эйнхарда [15, с. 89-90].

Последним важным дополнением к характеристике «Жизни Карла Великого» является разбор структуры произведения, которое состоит из 32 глав. Важно, однако, отметить, что разделение на главы не было предусмотрено Эйнхардом. Оно было сделало позже латинским поэтом и богословом Валафридом Страбоном, который провел редакционную работу над имеющимся текстом [15, с. 134].

Наконец, рассмотрим третий источник, а именно «Деяния Карла Великого» Ноткера Заики [11, 427-440]. Автор был выходцем из знатной алеманнской семьи. Ноткер рано осиротел, и его взял под опеку ветеран войн Карла Великого Адальберт. Вскоре автор стал облатом Санкт-Галленского монастыря, где получил прекрасное образование. Очевидно, оно подразумевало и широкое знакомство Ноткера с текстом Священного Писания, что мы и видим по первым словам в его сочинении [11, с. 427]. Они содержат прямой намёк на пророчество Даниила, в частности, на сон Навуходоносора. Жизнь Ноткера в монастыре не была примечательной, руководящих постов он не занимал, довольствуясь работой переписчика книг и учителя монастырской школы [15, с. 227]. Вероятно, скромность его жизни обусловила отрицательное отношение к расточительным богачам и придворной знати, что в полной мере нашло отражение в его тексте.

Обладая литературным талантом, Ноткер создал свой труд в середине 880-х гг. по прямому заказу императора Карла III Толстого, который посетил Санкт-Галленский монастырь в 883 г. Автор преследовал цель изложения деяний Карла Великого, включив в каждый эпизод из жизни императора морально-нравственную составляющую, которая могла выполнять роль поучения для Карла Толстого.

Информационная база «Деяний Карла Великого» значительно отличается от той, которую имеет сочинение Эйнхарда. При написании своего труда Ноктер основывался на рассказах как своего опекуна Адальберта, ветерана войн первого императора франков, так и монаха Веринберта. Таким образом, большую роль в создании этого текста сыграла семейная и монастырская устная традиция, заключённая в эпическую форму. Именно поэтому, с точки зрения исследователя А.И. Сидорова, «Деяния» обладают концептуальной целостностью, а также законченностью и непротиворечивостью образов» [15, с. 237]. Опора на устную традицию придаёт этому источнику дополнительную исследовательскую значимость: «Скорее всего, мы имеем редкую возможность соприкоснуться с устной исторической традицией, с особой, эпической по своей сути, формой бытования исторической памяти» [15, с. 250]. Упомянутая эпичность повествования выражается в героизации образа Карла Великого, зрелищном описании битв, прославлении мудрости и великодушия правителя. К этому перечню также относится обилие прямой речи, которой наделены персонажи сочинения Ноткера. Перечисленные эпические черты делают текст источника ярким и выразительным.

Скажем несколько слов о структуре «Деяний Карла Великого». Первоначально Ноткером предполагалось создать труд из трёх книг, которые последовательно раскрывали отношение императора к Церкви, военную и политическую деятельность правителя франков, а также частную жизнь Карла Великого [15, с. 230]. Произведение дошло до нас фрагментарно: утеряны вступление к первой книге, заключительные главы второй и третья книга полностью. Стоит также отметить, что материал подаётся Ноткером без соблюдения хронологической последовательности и представляет собой сборник поучительных рассказов, каждый из которых несёт в себе «значительный нравственно-дидактический заряд», направленный на поучение Карлу

Толстому [15, 237]. В свою очередь, было бы заблуждением трактовать данную особенность как недостаток исторического сочинения. А.И. Сидоров, например, полагал, что текст не воспринимался франками «как нечто целостное, завершенное и неизменное, но рассматривался скорее как набор сепаратных нарративных единиц (фактов), обладавших самостоятельной ценностью (дидактической, эрудитской, политико-правовой и т. д.)» [13, с. 134].

Итак, вышерассмотренные источники имеют достаточно разное происхождение и неплохо отражают личность своих авторов.

Эйнхард являлся придворным интеллектуалом, который на закате карьеры вспоминает славное правление своего благодетеля, первого императора франков, во время которого его влияние при дворе было исключительно высоким. Вероятно, он выражал взгляд на эпоху, который могли разделить и другие представители учёной элиты Карла Великого, ушедшие в правление его сына с придворной авансцены. Хорошо знакомый с античным наследием, Эйнхард создаёт романизированный образ идеального императора, а также той великолепной эпохи, на которую пришёлся пик его карьеры.

Ноткер Заика - монах, переписчик книг и преподаватель в монастырской школе, чем отличается от Эйнхарда, близкого к императорскому двору. Ведя неприметную жизнь в стенах обители, Ноткер получил заказ на составление исторического сочинения от императора Карла Толстого. Положив в основу устные сказания об эпохе первого франкского императора, Ноткер создал эпическое повествование о Карле Великом. Отсутствие ярко выраженных политических целей у автора компенсируется поучительным характером произведения, стремлением автора поделиться личным взглядом на то, каким должен быть истинный государь.

Тем не менее, даже такие разные авторы имеют что-то общее. Они оба получили хорошее монастырское образование, обладали широким кругозором, были лично или опосредованно знакомы с описываемыми событиями прошлого, о котором имели собственное мнение. Таким образом, источники дают возможность в полной мере раскрыть поставленную проблему. Сочинения Эйнхарда и Ноткера охватывают весь IX в., позволяя выявить динамику изменения образа Карла Великого и проследить влияние современных для авторов исторических событий и их собственного социального положения на конструируемый образ императора.

Обзор историографии.

При обращении к историографии, посвященной эпохе Карла Великого, отметим неугасающий интерес исследователей к проблемам рассматриваемого периода. Внимание историков представляется вполне естественным, ввиду значимости фигуры этого правителя в европейской истории. Действительно, Карл Великий является одним из самых узнаваемых персонажей Средневековья, что позволяет обращаться к его образу не только профессиональным исследователям, но и журналистам, и даже литераторам, что, безусловно, снижает общее качество написанного о Карла Великом. Закономерным продуктом такого интереса является крайне широкий спектр работ, варьирующих от серьёзных научных трудов до увлекательных художественных произведений. Постараемся сконцентрироваться на основных исторических исследованиях и кратко охарактеризовать их.

Использованные в работе исследования по эпохе Карла Великого можно подразделить на два типа. К первому типу относятся крупные обобщающие монографии, авторы которых стремятся охватить все наиболее важные аспекты правления первого франкского императора выявить характер его политики и устройства державы, основанной им. Второй тип представляет собой статьи по конкретным дискуссионным темам, связанным с образом Карла Великого.

Историография по Карлу Великому отличается особой полемичностью. С одной стороны, масштаб произошедших событий, порождающий фундаментальные вопросы о миссии императора, смысле существования

империи, соотношении франкских и римских начал в придворной культуре, и узость источниковой базы, с другой, предопределяют возникновение дискуссий по ключевым проблемам интересующей нас эпохи.

Один из наиболее острых вопросов связан с замыслом имперского строительства Карла Великого. Историк А.В. Назаренко полагает, что смысл завоеваний короля состоял в создании собственной Франкской империи, а не в воссоздании Римской. Ещё до коронации Карла Великого у франков сложилось представление о «новом избранном народе», к которому они причисляли себя. По мнению исследователя, эксперимент по созданию собственного сверхкоролевства был неудачным, что позволяет называть его недоразумением [9, с. 1125]. Немецкий историк Д. Хэгерман также ставит под вопрос серьёзность намерений Карла Великого воссоздать Западную Римскую империю. Автор скептически относится к самой идеи императорского титула, настаивая на его условности. Д. Хэгерман указывает на отсутствие чёткого понимания у Карла Великого истинного содержания нового титула, который использовался императором в художественном контексте [18, с. 423]. Другого мнения придерживается А.А. Спасский. Исследователь убеждён в стремлении Карла Великого продолжить имперские традиции государственной власти, заложенные ещё Константином Великим и Феодосием. Франки иллюзорно стремились восстановить Римскую империю, однако на деле завоевания свелись лишь к созданию крупной Франкской державы [16, с. 154]. Л. Тейс на страницах своей работы также обращается к проблеме строительства империи. Историк показывает искусственность политики Карла Великого, которая навязывала сверху единство, противоречащее многим традициям и клановым связям, по-прежнему сохранявшим силу [17, с. 22]. В обобщающей монографии французского исследователя Р. Мюсо-Гулара «Карл Великий» рассматривается основы устройства и функционирования империи франков, а также ряд проблем, связанных с устройством франкской вертикали власти, проблемой административного управления, права. Тем не менее, автор не опускает возможности порассуждать и над «имперской программой» франков, которой посвящена отдельная глава [8, с. 117-133]. Обратим внимание на сам термин, приведённый нами в кавычках. Автор считает, что Карл Великий обладал конкретной «программой» действий, обеспечивающей единство империи. Цель его политики состояла в создании христианского мира внутри державы на основе единой воли (то есть всеобщей поддержки франкского населения), справедливых законов и новой присяги (проведена в 802 г.). Несколько иной подход к рассмотрению вопроса имперского строительства предлагает А.П. Левандовский [7, с. 154-180]. Исследователь связывает деятельность Карла Великого с попыткой построить «Град Божий», идеальный теократический мир, основанный на философии Августина.70Степень возможности претворения этих планов в жизнь оценивается автором сдержанно - идеи «Града Божьего» разбивались о жестокую реальность непрекращающихся войн.

Дискуссию вызывает и ряд вопросов, связанных с образом Карла Великого в каролингской литературе. Одно из центральных мест в данной проблематике занимает сравнение императора с царём Давидом. Точкой расхождения мнений исследователей является вопрос о период актуальности обращения к конкретным так к образу ветхозаветного правителя. С точки зрения И.Д. Гайворонского, сравнение Карла Великого с царём Давидом использовалось франкскими авторами только в начале IX в., когда складывалась новая христианская империя. После смерти императора в 814 г. и постепенного распада его державы такое сравнение потеряло смысл и исчезло [3, с. 170-176]. С такой позицией не согласен А.И. Сидоров. Историк убеждён, что образ царя Давида продолжал пользоваться популярностью в каролингской литературе на протяжении всего IX в., оставшись составляющей частью языка общения франкских интеллектуалов [3, с. 7-41].

Таким образом, кратко намеченные дискуссионные вопросы показывают нам полярность мнений исследователей. Споры ведутся не только по поводу частных вопросов, например, актуальности образа царя Давида для литературы каролингской эпохи, но и по таким ключевым вопросам, как направленность политики Карла Великого или смысловое содержание его императорского титула.

В настоящей работе мы попытаемся сконцентрироваться именно на вопросе образа Карла Великого, его динамике, а также зависимости от личностных факторов его авторов-создателей и политической конъюнктуры. При рассмотрении ранее заявленных источников мы будем обращаться и к двум дискуссионным темам, которые рассмотрели выше.

Помимо уже названных исследований, незаменимыми в данной работе будет признан и ряд других работ. В монографии А.И. Сидорова «Отзвук настоящего: Историческая мысль в эпоху каролингского возрождения» последовательно рассматриваются вопросы эволюции образа Карла Великого, а также уделяется внимание и ключевым франкским авторам, сделавших свой вклад в конструирование этого образа [15, с. 60-126, 225-266]. Другая работа исследователя посвящена франкской исторической книге [13, с. 320]. А.И Сидоров уделяет внимание судьбе историописания в державе франков на фоне становления христианской империи, порождавшего осмысление исторического процесса. IX в. характеризуется автором как эпоха стремительного развития книжности преимущественно в придворной среде. Автор рассматривает манеру написания исторической книги, утверждая о наличии привязки содержания трудов к ключевым тенденциям социального развития франкского общества, а также отношение франков к тексту и источники формирования их знаний.

Таким образом, несмотря на изученность и популярность тематики, связанной с правлением Карла Великого, вопросу эволюции образа императора в исторических сочинениях IX в. не было уделено достаточного внимания. Даже если к этому вопросу и обращались вышеперечисленные авторы, то рассматривали его лишь в качестве одной из проблем каролингской эпохи или не фокусировали внимание на взаимосвязи содержания образа Карла Великого с социальным положением его авторов-создателей и политической конъюнктурой IX в. Именно этот недостаток историографии по интересующей нас теме делает настоящую работу, а значит, и рассматриваемую в ней проблему актуальной.

Карл Великий как правитель и государь.

Карл Великий - государь «золотой» эпохи.

В соответствии с выбранной трехчастной системой раскрытия образа императора Карла Великого, первая глава будет посвящена рассмотрению его качеств как правителя. Для Эйнхарда, как мы уже выяснили выше, описание деяний франкского государя было важно не только как способ выражения благодарности своему ушедшему покровителю, но и как способ доказательства собственной, правда, уже былой, значимости. Эйнхард, чей взгляд отражал интересы целой среды придворных интеллектуалов Карла Великого, будет стремится показать величие своего державного покровителя и благодетеля. Ниже мы увидим, как автор реализовывает данную цель в тексте.

Для начала отметим, что Эйнхард подчёркивает исключительность фигуры Карла Великого в истории. Император не имеет себе равных, прежде всего, благодаря своим деяниям. Его могущество становится очевидным читателям при сравнении с королями эпохи Меровингов, которые, по словам Эйнхарда, были обладателями «пустого царского звания» [6, с. 10]. Такая безапелляционная характеристика основывается на величине королевских земельных владений. Эйнхард пишет, что представители династии Меровингов зачастую «не имел из собственности ничего, за исключением единственного поместья и крошечного дохода от него» [6, с. 11]. В данной фразе можно увидеть прямое указание на варварскую составляющую ментальности автора. Несмотря на заслуженное звание придворного интеллектуала, Эйнхард оставался выходцем из отдалённого восточнофранкского региона, поэтому в нём были сильны древнегерманские представления о власти правителя. Иным образом сложно объяснить связь характера власти правителя с владением земельной собственностью [10, с. 147]. Таким образом, доступ к античным произведениям позволил Эйнхарду заимствовать общую структуру произведения, но никак не его наполнение: «Чтение Светония...не сделало Эйнхарда «антично»

мыслящим писателем. Он без сомнения остается сыном своего века, отражая современную ему систему ценностей» [15, с. 94].

Исключительность эпохи, воспеваемой Эйнхардом, состоит в масштабе успехов Карла Великого, которые «едва ли смогут повторить люди нынешнего времени» [6, с. 9], в числе которых находится и Людовик Благочестивый. Иными словами, уже на начальном этапе знакомства со свидетельствами автора мы видим, что для него время правления Карла Великого является своеобразным пиком могущества франков, ушедшим периодом расцвета. Со смертью Карла Великого в 814 г. не только ушла «золотая» эпоха истории Франкского государства, но и прошёл пик придворной карьеры Эйнхарда. Возможно, ностальгия Эйнхарда по недавнему великому правлению вызвана именно осознанием того, что былого влияния при дворе Людовика Благочестивого ему уже не достичь. Отсюда и проистекает желание автора доказать своим читателям недосягаемость деяний Карла Великого.

В сочинении предлагается портрет правителя, который добивается успехов во всех возможных сферах деятельности: от войн и дипломатии до культуры и строительства. Выражением величия Карла Великого является международное признание его могущества. Эйнхард уделяет пристальное внимание сближению императора с лидерами зарубежных держав и народов. Автор убеждён, что активная «дипломатия» Карла Великого, которую он вёл, помимо бесконечных войн, только приумножила его известность: «Славу своего правления он приумножил также благодаря завязанной дружбе с некоторыми королями и народами»; «даже значительные неудобства (вызванные тратами на приём иностранцев - О.С.) окупались приобретением славы о его щедрости и добром имени» [6, с. 25]. Из текста источника следует, что Франкское государство в интересующий нас период времени имело внешние сношения с Галисией и Астурией, землёй скоттов (вероятно, имеется в виду Нортумбрия). Посольские контакты при этом часто заканчивались присоединением территорий к империи мирным путём. Так, упомянутое племя скоттов, по свидетельству Эйнхарда, признаёт свой вассалитет: «Он приобрел такое расположение королей скоттов, плененных его щедростью, что те называли его не иначе, как господином, а себя — его подданными и рабами» [6, с. 20].

Наиболее важные направления франкской «дипломатии» были связаны с Византией и Багдадским халифатом. Карл Великий, по словам Эйнхарда, заключил с Константинополем союз, позволивший предотвратить дальнейшее ухудшение отношений с опасным соседом [6, с. 21]. Важность упомянутого в источнике договора становится более очевидной, если учесть особую сложность политического конфликта между двумя странами. Известно, что он возник на почве не территориальных, а идеологических споров. Противостояние разгорелось сразу после того, как Карл Великий принял императорский титул в 800 г., что шло вразрез с универсалистской идеологией Византии. Нельзя не учитывать и амбициозные планы франкского правителя объединить два государства под своей властью с помощью брака с императрицей Ириной, что было совершенно не приемлемо для ромеев. Династические разногласия вскоре перешли к прямым военным действиям на территории Далмации и Венеции в 806-810 гг., которые, к слову, были успешны для франков.

Свидетельство о заключении упомянутого союза с Константинополем призвано показать равенство двух правителей - византийского и франкского императоров. В своём панегирике Эйнхард идёт дальше и указывает на страх византийцев перед франками, чьё могущество «всегда внушало опасение римлянам и грекам» [6, с. 21]. Сложно сказать, насколько византийцы страшились франкской армии, однако сближение Франкского государства с Багдадским халифатом точно не осталось незамеченным в Константинополе. Именно отношения с Багдадом, вероятно, были наиболее важными для Карла Великого, так как это восточное государство был надежным союзником в противостоянии с Византийской империей, играя роль противовеса Константинополю.

Символом крепкой дружбы королевства с халифатом стал слон, подаренный Карлу халифом Харуном-аль-Рашидом [6, с. 21].

Автор сочинения показывает удивительный по своему масштабу географический обхват «внешней политики» Карла Великого, которая переходит границы христианской ойкумены. Приводимые свидетельства об активной «дипломатии» первого франкского императора, вероятно, вызывали у современников Эйнхарда невольное сравнение с деятельностью Людовика Благочестивого. Действительно, император Людовик I не мог похвастаться внушительным масштабом «внешнеполитической» деятельности, которая ограничивалась близлежащими народами: славянами на востоке, арабами на юге и бретонцами на северо-западе. Исследователь И.Д. Гайворонский также обращает внимание на создаваемый Эйнхардом контраст между правлением Людовика Благочестивого и прославленными деяниями его отца: «Император-филантроп, цезарь и август, объединивший под своей властью многие народы, Карл у Эйнхарда латентно противопоставляется невзрачному правлению Людовика Благочестивого» [4, с. 109]. Сын Карла Великого, несмотря на попытки продолжить прежний политический курс, оказался слабым и неспособным правителем, который, к тому же, вскоре попал, по мнению французского историка Л. Тейса, под контроль аббатов крупных монастырей и епископов, которые составляли окружение императора [17, с. 25].

Непревзойдённое международное признание могущества Карла Великого создаёт некоторые основания для его главенства над всем христианским миром. Этой цели служит неоднозначное свидетельство Эйнхарда об установлении контроля над Святой Землёй [6, с. 21]. В данном случае, вероятно, мы имеем дело с заметным преувеличением власти Карла над этим ближневосточным регионом. Известно, что ключи от Гроба Господня были переданы в 800 г., но не халифом, как утверждает Эйнхард, а Иерусалимским патриархом в знак уважения. Таким образом, о реальной политической власти Карла Великого над Святой Землёй говорить вряд ли целесообразно.

Как видно из рассмотренных примеров, автор «Жизни Карла Великого» во многом упрощает описываемую историческую ситуацию или же непосредственно стремится преподнести её в исключительно выгодном для императора виде. Детальность и достоверность исторических событий не являются для Эйнхарда самоцелью, в чём мы убедимся и в последующих главах. Иными словами, события правления Карла Великого призваны не отразить реальность минувших лет, а раскрыть личность императора в наиболее хвалебном ключе, подходящем для панегирика. Иллюстрацией сказанному является история о том, как Карл разрешал спорные ситуации при дворе «во время одевания и обувания» [6, с. 26]. Она призвана не отразить реально существовавшую судейскую практику, а лишь показать высокую работоспособность императора.

Другой важной составляющей образа Карла Великого является его покровительство культуре и искусству. Действительно, в рассматриваемом источнике представлено много примеров сооружений, возведённых при императоре Карле [6, с. 21]. Кроме реконструкции обветшалых храмов, были построены новые, самым известным из которых, пожалуй, является Ахенский собор, место погребения Карла Великого. Дворцовая архитектура также расцвела в указанную эпоху. Эйнхард называет по меньшей мере два сооружения: «один недалеко от города Могонтиака, возле поместья Ингиленгейм, другой в Новиомаге, на реке Ваал» [6, с. 21]. Карл Великий на страницах сочинения Эйнхарда престаёт настоящим ценителем образования. Император «усердно занимался свободными искусствами и весьма почитал тех, кто их преподавал.» [6, 27]. Можно отметить и попытки Карла сохранить историю своих предшественников с помощью письменной фиксации варварских песен, прославляющих «деяния и войны прежних королей» [6, с. 29], а также создать первую грамматику [6, с. 29] и провести реформу календаря [6, с. 29].

В «Жизни Карла Великого» отображена и законодательная деятельность императора франков. Эйнхард приводит свидетельство о письменной фиксации обычного права покорённых народов [6, с. 29]. Отметим, что в данном отрывке император предстаёт не просто законодателем, а строителем огромной империи, населённой многими народами. Возможно, автор снова предоставляет возможность увидеть контраст между политикой Карла и Людовика. Если первый был созидателем новой мощной державы, то второй собственноручно запустил процесс политической дезинтеграции империи, разделив подконтрольные земли между сыновьями.

Эйнхарду представляется важным подчеркнуть поддержку франками политики Карла. Это выражается в следующих пассажах: «...Карл...при общем согласии, был избран королем Франкии» [6, с. 12], «.Карл при всеобщем согласии поставил сына соправителем всего королевства.» [6, с. 29]. Смерть Карла описывается как народное горе: «При великом плаче всего народа.» [6, с. 30], что подчёркивает его восприятие населением как лидера франков. В этом отчасти можно разглядеть остатки варварского представления о власти вождя, которая непосредственно зависит от народного одобрения. Черты германского вождя в образе Карла Великого проявляются в эпизоде описания одежды, которую носил император: «Карл носил традиционную франкскую одежду.-всегда подпоясывался мечом.» [6, с. 25-26].

Отдельно обратим внимание на структурное сходство сочинения Эйнхарда «Жизнью двенадцати цезарей» Светония, в частности с рассказом о деяниях римского императора Августа [12, с. 64]. Как уже было сказано выше, сходство прослеживается главным образом на уровне структуры сочинения и образов. Август, как и Карл Великий, представлен успешным государственным деятелем, ведущим активное строительство [5, с. 46] и законотворчество [5, с. 49]. Первый император Рима, по Светонию, так же проводит реформу календаря [5, с. 47] и пользуется широкой народной поддержкой [5, с. 57]. Обоих императоров окружали мистические знамения [5, с. 70-73], и связывала любовь к учению [5, с. 66-69].

Выбор Эйнхардом именно жизнеописания первого римского императора Августа в качестве образца для собственного сочинения являлся далеко не случайным. Учитывая, что труд франкского писателя был нацелен главным образом на монастырскую среду, мы можем предположить о желании Эйнхарда показать сходство между Августом и Карлом Великим. Именно в монастырях, центрах Каролингского возрождения, люди могли с лёгкостью выявить текстологическое сходство с трудом Светония и понять глубокий замысел Эйнхарда. Сравнение двух императоров было выгодно и самому автору «Жизни Карла Великого», который становился ближайшим советником правителя, равного самому императору Августу. Иными словами, возвеличивая Карла Великого, Эйнхард автоматически и превозносил самого себя, так как сам являлся правой рукой императора.

Таким образом, в данном пункте мы выявили отображение лейтмотива сочинения Эйнхарда -возвеличивание деяний своего господина императора Карла Великого. Автор конструирует образ сильного правителя, который успешен абсолютно во всех направлениях своей деятельности. В частности, мы отметили, что могущество Карла Великого признаётся правителями крупнейших держав Раннего Средневековья -Византии и Багдадского халифата. Эйнхард умело трактует исторические факты в выгодном для себя ключе, не останавливаясь и перед искажением действительности. Большое внимание Эйнхард уделяет культурной составляющей правления Карла Великого. На страницах его сочинения император предстаёт в образе покровителя искусств и настоящего ценителя образованности. Народная поддержка деяний правителя лишь усиливает общий эффект величественности государя. Помимо этого, нами были выявлены структурные сходства между образами Карла Великого и императора Августа. Явные параллели в жизнеописаниях правителей, вкупе с безукоризненностью деяний правителя франков, создают контраст со скромными политическими успехами Людовика Благочестивого. Вышеописанные черты нам удалось соотнести с биографией Эйнхарда:

превозношение фигуры Карла Великого равным образом превозносит и значимость самого автора, который был ближайшим советником императора.

Карл Великий - эталон справедливости, «Новый Давид» и эпический герой.

Резко контрастирует с рассмотренным образом Карла Великого портрет, созданный Ноткером Заикой. Перед нами император предстаёт скорее в образе эпического героя, чем правителя огромной страны. По словам А.И. Сидорова, в «Деяниях» повествуется не столько о подлинном историческом деятеле, сколько о человеке -мифе, сотканном из устных сказаний [15, с. 238].

Какими же характеристиками наделяет Карла Великого Ноткер? Основной составляющей образа императора является справедливость, которая всячески превозносится в сочинении. Наиболее ярко это проявляется в отношении правителя к знати во время посещения школы Климента Скотта. Сравнив «услащённые всеми приправами мудрости» воспитанников из «среднего и низшего сословия» с «убогими и нелепыми» работами детей знати, Карл Великий выступает в роли обличителя богатых [11, с. 429]. Ноткер наделяет императора достаточно резкими репликами: «.я ни во что не ставлю ваше знатное происхождение и смазливые лица.» [11, с. 429] Талантливых воспитанников, наоборот, Карл превозносит и приближает к себе: «Из вышеназванных же бедняков взял он одного, лучшего чтеца и писца в свою капеллу» [11, с. 429]. В данном эпизоде мы видим выпад Ноткера против богатых и знатных придворных, которые окружают Карла Великого. Такая ярко выраженная антипатия к сильным мира сего вполне закономерна для простого монаха, ведущего скромный образ жизни. Ноктер стремится вписать образ императора в церковную картину мира. Вспомним слова из Ветхого Завета, которые непосредственно соотносятся с только что рассмотренным эпизодом: «Людей угнетённых Ты спасаешь и взором Своим уничижаешь надменным» (2-я Цар. 22:28).

Сочинение, хлёстко критикующее бездарную знать и возвышающее талантливых бедняков, отображает и идею поиска нужных людей, способных к работе. А.И. Сидоров справедливо отмечает данный посыл Ноткера: «Король должен хорошо знать каждого своего подданного и давать ему такие поручения, в которых его личные качества раскрылись бы наиболее полно» [15, с. 242]. Подобная мысль красной нитью проходит через весь текст источника и прослеживается также в рассказе о молодом человеке, которого назначили епископом. Карл Великий увидел в нём способного воина, когда тот ловко «вскочил на коня прямо с земли», и сделал его своим приближённым [11, с. 430]. Вероятно, в условиях постоянной военной угрозы, исходящей от норманнов, о чём мы скажем ниже, этот рассказ обретает глубокий смысл для современников Ноткера.

К Карлу Великому применяются знакомые Ноткеру христианские образы. Так, император, ратуя за справедливость, уподобляется самому Господу: «Тогда мудрейший Карл, подражая справедливости вечного судии.» [11, с. 430] Карл Великий становится полноправным вершителем судеб, который награждает достойных и наказывает провинившихся. Мы видим, что монах Ноткер переносит в своё сочинение знакомые ему библейские мотивы с целью наставления императора. Автор создаёт не реальный, а идеализированный образ правителя, деяния которого полностью соответствуют как христианским представлениям о власти, так и личным взглядам Ноткера.

В соответствии с библейской традицией в тексте «Деяний Карла Великого» император становится обладателем нечеловеческих, фантастических способностей, связанных, прежде всего, со взглядом и голосом. В эпизоде посещения Карлом Великим придворной школы присутствуют следующие характерные пассажи: «встревожив их совесть огненным взглядом» [11, с. 429]; «скорее прогремев, чем промолвив» [11, с. 429]. В некоторых случаях своим взглядом Карл Великий может и убить: «На этот бесстыдный ответ император метнул в него подобный молнии взгляд и поверг его, оглушенного на землю» [11, с. 436]. Помимо названных сверхъестественных способностей, Карл Великий обладает даром предвидения. Так, в эпизоде отражения набега

норманнов император чувствует, что после его смерти вторжения только усилятся: «я предвижу, сколько зла принесут они моим потомкам и подданным» [11, с. 438]. Ноткер, будучи свидетелем масштабных вторжений норманнов в 880-е гг., а также более ранних набегов, осознанно наделяет Карла Великого знаниями, которых он иметь не мог. В данном эпизоде важны и слёзы императора, которые он проливает за свою державу: «Но благочестивый Карл, муж правдивый и богобоязливый, встал из-за стола и подошел к окошку, которое смотрело на восток. Тут он плакал долгое время.» [11, с. 438] Такое поведение правителя имеет прямые аналогии с Библией. Достаточно вспомнить плач Давида во время взятия амаликитянами города Секелага в Первой книге Царств.

Аналогию с ветхозаветным царём Давидом вряд ли можно объяснить исключительно родом деятельности Ноткера. Конечно, монах, к тому же и переписчик книг, прекрасно владел материалом, изложенным в Священном Писании. Однако, по мнению И.Д. Гайворонского, уже первые представители франкской учёности, такие как Алкуин, создали так называемую концепцию «Нового Давида» [3, с. 171]. Библейский образ царя, воина и пророка, перекладывался на портрет государя франков. Возможно, следы этой концепции мы видим и в тексте Ноткера. Примечательно, что царём Давидом Карла Великого называли и при дворе, что, возможно, указывает на формирование определённой придворной традиции.

Однако можно ли иным способом, помимо опоры автора на текст Библии, объяснить включение в текст явно неправдоподобных элементов? Вероятно, определённую роль сыграли германские корни Ноткера, которые он, по словам А.И. Сидорова, подчёркивал: «Характерно, что Ноткер несколько раз подчеркивает свое германское происхождение, идентифицирует себя с Германией и теми, кто говорит на немецком языке. Вряд ли это обстоятельство следует считать случайным» [15, с. 250-251]. Сочинение Ноткера привносит в каролингскую литературу выраженный «германский элемент», на что обращает внимание и И.Д. Гайворонский [2, с. 610]. Как уже было сказано ранее, крайне важным обстоятельством в этом вопросе является источник информации для Ноткера, а именно устная традиция, зафиксировавшая события прошлого в эпических формах.

Обращение Ноткера к устной традиции, вероятно, способствует появлению в тексте чрезвычайно интересного явления - слияния образа Карла Мартелла и Карла Великого. Для иллюстрации сказанного вновь вернёмся к эпизоду отражения норманнского нападения в четырнадцатой главе: «норманны, узнав, что здесь Карл Молот.обратились в невиданное по быстроте бегство» [11, с. 438]. Можно предположить, что к концу IX в. различия между двумя великими историческими персонажами в устных эпических сказаниях стали стираться, что способствовало появлению некоторого единого образа легендарного правителя [7, с. 213].

Всё вышесказанное показывает явное преувеличение могущества Карла Великого в тексте Ноткера, по сравнению с образом, сформированным Эйнхардом. Вследствие этого, фигура франкского императора закономерно возвышается над остальными правителями. Если Эйнхард упоминает дружбу с иноземными государями, то Ноткер возводит их в ранг слуг. В источнике присутствует описание трапезы Карла Великого, на которой «ему прислуживали герцоги и правители или короли разных народов» [11, с. 431]. В условиях кратковременного объединения Западно-Франкского и Восточно-Франкского королевств при Карле Толстом в 884 г., вероятно, вновь ожили имперские идеи франкской знати, которые в преломлении к устной эпической традиции нашли своё отражения на страницах «Деяний Карла Великого». По мнению Л. Тейса, при Карле Толстом появляется «идея воссоединения королевств под эффективной властью императора» с помощью преданных должностных лиц [17, с. 123], о внимательном выборе которых и говорит Ноткер. Исследователь И.Д. Гайворонский видит в рассматриваемом сочинении ностальгические мотивы, которые, с его точки зрения, возникли по совершенно иному поводу. Историк полагает, что недолговечность объединённого Франкского государства осознавалась Ноткером. Поэтому автор обращается к образу создателя единой империи - Карлу

Великому: «в условиях углублявшегося территориального размежевания каролингского мира у Ноктера возникла потребность в рецепции образа создателя и консолидатора этого мира - Карла Великого, потребность в создании мифа о нем» [3, с. 173]. Таким образом, текст Ноткера даёт много возможностей для вольных интерпретаций и трактовок образа, конструированного им. Тем не менее, для нас важно другое - взгляды автора непосредственно соотносятся как с его социальным положением, так и с современной ему политической ситуацией.

К вопросу о титулатуре Карла Великого.

Отдельно рассмотрим достаточно дискуссионную проблему титулатуры Карла Великого. При работе с текстами источников можно отметить, что по отношению к Карлу Великому наиболее часто употребляются термины «король» и «император». Примечательно, что в сочинениях оба термина используются по большей части взаимозаменяемо. Авторы могут называть государя то королём, то императором без заметного изменения смысла: «Так же и после смерти другого епископа император поставил на его место одного молодого человека» [11, с. 430]; «Король, увидев это через оконную решетку своего дворца, тотчас велел позвать его к себе» [11, с. 430]. Обратим внимание, что две цитаты относятся к одной и той же странице.

Тем не менее, определённую разницу между титулами обнаружить можно, однако на основе выбранных нами источников однозначной трактовки этой разницы достичь не представляется возможным. Целесообразно выделить несколько возможных объяснений затронутой проблемы.

Во-первых, титул «император» мог рассматриваться франками как обозначение главы универсального христианского государства. По мнению историка И.Д. Гайворонского, данный титул возлагал на правителя целый ряд задач, связанных с установлением на земле «божественного единства, небесным выражением которого является вселенский порядок во главе с Господом» [4, с. 109]. Исток такого представления вполне можно относить к концепции «Града Божьего», разработанной Августином Блаженным и заключающейся в установлении всеобщего согласия человека с Богом [4, с. 109].

Во-вторых, титул императора мог иметь непосредственную связь с величиной территории, подконтрольной правителю. С точки зрения М.А. Бойцова, Карлу Великому и его приемникам было свойственно «квантитативное понимание империи», как «сверхкоролевства», состоящего из многих народов и земель, имевших своих королей. Исследователь ставит под сомнение имперский статус (в классическом христианско -универсалистском понимании) державы франков [1, с. 19]. Возможно, Карл Великий являлся императором нескольких территорий во главе с королями, которые на административной вертикали власти располагалась ступенью ниже. Эйнхард, например, прямо называет Пипина Горбатого королём Италии [6, с. 23], а Людовика Благочестивого королём Аквитании [6, с. 29].

Как нам кажется, во франкских придворных кругах, где в известной степени господствовал кросскультурализм (о чём отдельно скажем позже), смыслы титулов «император» и «король» смешивались, как христианская и варварская традиции. Вероятно, поэтому в текстах источников не показана чётко очерченная граница между рассматриваемыми титулами.

Таким образом, вопрос о титулатуре Карла Великого остаётся открытым. Мы предложили разные интерпретации, подходы к этой проблеме, чем и доказали её неоднозначность и дискуссионность.

Итак, нам удалось рассмотреть два образа государя, созданные Эйнхардом и Ноткером Заикой. Оба автора возвеличивают императора Карла, но делают это совершенно разными способами. Эйнхард, придворный интеллектуал и ближайший советник Карла Великого, создаёт идеальный портрет государя, основанный на античной системе жизнеописания с включением древнегерманских представлений о правителе. Автор преследует цель описания великолепия той эпохи, на которую пришёлся пик его придворной карьеры. Концентрируясь на успехах императора и трактуя события прошлого исключительно в выгодном для Карла

Великого ключе, Эйнхард даёт возможность своим читателям-современникам сравнить деяния своего господина с удручающим положением дел при Людовике Благочестивом. В своём сочинении автор пытается доказать могущество Карла Великого, подробно раскрывая его взаимоотношения с правителями других стран, деятельность в сфере культуры и искусства, а также обращая внимание на народную поддержку, которой пользуется император.

Текст Ноткера разительно отличается от того, что предлагает нам Эйнхард. Обычный монах, опираясь в основном на устные предания, создаёт свой образ Карла Великого, наполненный библейскими и древнегерманскими сюжетами. Ноткер конструирует своего идеального государя, деяния которого отвечают основным параметрам христианского мировосприятия, а также мировоззрению самого автора. Карл Великий -это справедливый правитель, который презирает богатых и умеет найти нужных, талантливых служащих из числа простых людей. Его величие не просто признаётся иностранными правителями, но и фактически подчиняет их его воле. Карл Великий, в соответствие с библейской и агиографической традициями, наделяется сверхъестественными, чудесными способностями, которые превращают его из реального исторического персонажа в мифического героя.

Карл Великий как воин.

Карл Великий - справедливый и удачливый полководец.

Образ Карла Великого как воина является чрезвычайно важной, если не ключевой составляющей портрета правителя. Для Эйнхарда, который является носителем варварских представлений о власти, величие правителя основывается главным образом на военных успехах [10, с. 200-201]. Далеко не случайно Эйнхард начинает рассказ о деятельности Карла Великого именно с завоеваний и посвящает этому разделу значительную часть произведения (с пятой по пятнадцатую главы) [6, с. 13-20]. Соответственно, могущественным и славным Карла Великого можно назвать, прежде всего, за его полководческий талант.

В сочинении Эйнхарда Карл Великий - это бесстрашный и выносливый полководец, обладающий удивительной стойкостью духа. Последнее качество всячески превозносится автором [6, с. 13, 15, 16] и преподносится как залог успеха в сражениях. Например, во время затяжной и крайне кровопролитной Саксонской войны 772-804 гг. именно «сильный дух короля» одержал верх над «переменчивостью саксов» [6, с. 15]. Продолжая обозначенную в предыдущей главе мысль о стремлении автора показать выгодный контраст величественного образа Карла Великого с Людовиком Благочестивым, мы можем предположить, что портрет бесстрашного воина также составлен в этой парадигме. Действительно, сын императора Карла, как признавал историк А.П. Левандовский, был мнительным, податливым и набожным человеком: «Людовик отнюдь не обладал несгибаемой волей отца, ему недоставало твердости и решительности, а чрезмерные сомнения в правильности совершенных поступков приводили к постоянной рефлексии и к подчинению воле того, кто в данный момент находился в фаворе» [7, с. 188]. Личность Людовика Благочестивого меркла на фоне образа могущественного отца.

Другой составляющей успешных завоеваний Карла является удача [6, с. 16, 19], которая практически всегда сопутствует предводителю франков. Она настолько важна для императора, что Эйнхард невольно задаётся вопросом: «чему в Карле следует больше удивляться - стойкости или его удаче?» [6, с. 16]. Уже часть рассмотренных свидетельств показывает, что Эйнхард наделяет императора качествами, отвечающими традиционной варварско-дружинной этике. Данная особенность вполне объяснима восточнофранкским происхождением автора, о котором мы уже не раз упоминали. Пример Эйнхарда показателен, так как показывает устойчивость древнегерманской ментальности. Категория удачи непосредственно относит нас к варварским

представлениям о природе власти вождя, которая напрямую зависела от удачи, показывающей благоволение богов. Как только вождя покидал успех в войнах, он терял власть.

Вновь сравнивая образ Карла Великого, сконструированный в источнике, с реалиями правления Людовика Благочестивого, мы можем отметить как раз отсутствие военной удачи у второго. Действительно, войны Людовика I были весьма безуспешными. Достаточно вспомнить несколько мощных восстаний покоренных народов: бретонцев в 818-825 гг., хорватов 819-822 гг., ободритов в 817-819 гг. Войны с соседними державами не были победоносными. Так, война с Болгарией в 827-830 гг. не имела практических результатов, мирный договор констатировал статус-кво в Паннонии, на которую претендовали обе стороны. В результате серии столкновений с Кордовским эмиратом и восстаний на территории Испанской марки, франки полностью потеряли контроль над Памплоной и Арагоном, а их влияние в Васконии значительно ослабло.

Возвращаясь к рассмотрению образа Карла Великого, отметим, что предлагаемое Эйнхардом описание физических данных императора также соответствуют варварским идеалам. Император обладал «отменным здоровьем», а также «могучим и крепким телом» [6, с. 25]. Увлечения Карла тоже прекрасно вписывались в этику дружинной среды: «Он постоянно упражнялся в верховой езде и охоте, что было для него, франка, естественным» [6, с. 25].

Отчасти Эйнхард воспроизводит древнегерманский взгляд на власть, построенный на дихотомии короля-вождя [10, с. 170-171]. В военной части повествования автор представляет Карла в роли вождя-главнокомандующего, а в последующих частях рачительным хозяином-королём. Вероятно, поэтому в начале повествования делается особый акцент на личную доблесть правителя франков, а затем внимание Эйнхарда переключается на иные качества Карла. Традиционная «связь знатности, военной доблести и богатства» [10, с. 182], приписываемая императору, является объектом пристального внимания автора.

Однако было бы большим упрощением сводить образ Карла Великого как воина исключительно к варварским идеалам. Эйнхард создаёт многогранный портрет правителя, где есть место и христианским ценностям. Не будем забывать, что автор имел возможность приобщиться к христианскому учению во время обучения в Фульдском монастыре. В свете сказанного не кажется странным стремление автора оправдать все войны Карла Великого, представить их начало справедливым, обоснованным и даже необходимым.

Упоминая кровопролитную Саксонскую войну, Эйнхард создаёт крайне негативный образ саксонцев, который соседствует с объективными причинами войны. Автор отмечает в этом германском племени вероломство [6, с. 15] и притворство [6, с. 18], из-за чего противостояния доверчивого Карла с ними значительно затянулось. Более того, саксы сопротивлялись христианизации [6, с. 15] и были «преданы почитанию демонов» [6, с. 14]. Примечательно, что начало войны Эйнхард объясняет с религиозной точки зрения, ведь перечисленные причины связаны либо с отступничеством от истинной веры, либо с тяжкими грехами (как клятвопреступление). Автор приводит и вполне реальные, практические причины к войне, такие как «убийства, грабежи и пожары», чинимые саксонцами на рубежах империи, что при отсутствии естественных преград было угрозой державе Карла [6, с. 14].

В целом важно отметить новшество завоевательной политики Карла Великого по сравнению с домом Меровингов. Если последние воевали преимущественно с отдельными германскими племенами, то при Карле войны, с точки зрения А.А. Спасского, принимают систематичный характер, а также определяются политическими соображениями и государственной необходимостью. По мнению исследователя, Карл Великий стремился «соединить разные племена Галлии и Германии в одно политическое целое, дать государству прочные границы и защитить остатки прежней унаследованной от Рима культуры от варварского истребления» [16, с. 150].

Однако цель у Эйнхарда, как мы уже отмечали, совсем иная. Автор желал не исторически достоверного, а «идеологически» удобного отражения ушедшей эпохи. Панегирик Карла не упоминает о поражениях франков, а сложность войны объясняет лишь вероломством саксов: «она могла закончиться быстрее, если бы не вероломство саксов» [6, с. 15]. Ключевую роль автор отдает сражениям, в которых Карл Великий участвовал лично - битва у реки Оснегги, битва у Хазы [6, с. 15], опуская иные фактические подробности. Схожее упрощение заметно и в случае покорения бриттов. Кратковременная победа в 786 г. не означала присоединение Бретани к Франкскому государству, которое завершилось много лет спустя - в 811 году [6, с. 17]. Это не представляется удивительным, если учесть, что Эйнхард стремился «увековечить в памяти скорее образ жизни Карла, чем события тех лет» [6, с. 14]. Возможно, это стремление и заставляет автора достаточно вольно обращаться с фактами [12, с. 66]. Сделанные наблюдения позволяют согласиться с мнением А.И. Сидорова. Исследователь также считает, что автор «Жизни Карла Великого» «отбирает лишь те категории фактов, которые работают на его концепцию» [15, с. 91].

Подобным образом оправдание получают практически все захватнические войны Карла Великого. Присоединение Аквитании в 769 году обосновано тем, что война с ней была фактически начата герцогом Гунольдом при Пипине Коротком [6, с. 13]. Окончательный разгром лангобардов в 773-774 гг. объясняется «мольбами» Папы Римского Адриана о помощи [6, с. 13]. Некоторые попытки представить войны императора справедливыми представляются крайне надуманными, как, например, война с аварами 791 -803 гг. По славам Эйнхарда, «франки справедливо исторгли у гуннов (франки называли гуннов аварами - О.С.) то, что гунны прежде несправедливо исторгли у других народов» [6, с. 19]. Военные поражения, которые терпел Карл Великий, нивелируются. В одних случаях, Эйнхард просто не упоминает о них (поражения от саксов в 755 г. и 782 г.), а в других, предоставляет объяснение (невозможность мести баскам после поражения в битве в Ронсевальском ущелье в 778 г. [6, с. 19]), создавая во многом идеалистическую картину завоеваний императора Карла. Можно предположить, что Эйнхард, взяв за образец пример античного жизнеописания, сохранил близость к агиографическим сочинениям, с которыми, вероятно, был хорошо знаком. Образ Карла Великого лишен каких-либо смертных грехов, а кровавые войны императора умело представлены справедливыми, даже с христианской точки зрения (вспомним объяснение причин начала Саксонской войны [6, с. 14-15]).

Некоторые сделанные наблюдения вновь указывают на сходство труда Эйнхарда с жизнеописанием императора Августа, предлагаемым Светонием. Римский автор также посвящает значительную часть сочинения войнам Августа. В античном тексте присутствует рассказ о длительной Сицилийской войне с Помпеем [5, с. 4041], схожий с эпизодами затяжной Саксонской войны. Примечательно, что в двух рассматриваемых трудах войны императоров получают моральное оправдание [5, с. 42-43]. Заимствования из сочинения Светония можно разглядеть даже на уровне деталей. Если Август самостоятельно вёл лишь две войны [5, с. 42], то Карл Великий самостоятельно участвовал только в двух сражениях в период саксонского конфликта.

Портрет Карла-завоевателя дополняется Эйнхардом образом Карла-защитника. Описывая противодействие норманнским завоеваниям и пиратству мавров, автор упоминает строительство сторожевых постов и дозоров, которые мешали нападавшим высаживаться на берег [6, с. 22]. Приведённые меры по защите рубежей империи лишний раз указывали современникам Эйнхарда на очередные военные неудачи Людовика Благочестивого. Начиная с его правления, норманны стали представлять реальную угрозу безопасности франкского государства. В 820-е гг. многие северные регионы империи такие, как Бретань, Фрисландия, Фландрия и Саксония подвергались частым набегам разбойников. Выстроить эффективную оборону Людовику Благочестивому так и не удалось, напротив, император положил начало практике предоставления норманнским

конунгам земель в управление. Например, в 826 г. ютландскому правителю Харальду Клаку Людовик I выделил область Рюстринген в Нижней Саксонии.

Текст Эйнхарда удивителен сам по себе, так как совмещает и наследие античного жизнеописания, и отображение христианских ценностей, и следы варварской ментальности автора. Сочинение является продуктом той придворной среды, в которой сформировалось мировоззрение Эйнхарда. Она впитала в себя различные культурные пласты, которые в известной степени и воспроизводит автор. Выражением кросскультурности каролингской придворной среды являются те самые прозвища членов Палатинской Академии, о которых мы говорили ранее: «Эйнхард, создавший планы дворца и часовни в Ахене, получил имя Веселиил в память о строителе Соломонова храма и искусном ремесленнике. Ангильберт, написавший эпическую поэму о походе Карла в Италию, был прозван Гомером; Павлин, будущий патриарх Аквилейский, - Тимофеем, подобно ученику св.ап. Павла» [11, с. 31].

Неудивительно, что Эйнхард создаёт составной портрет Карла-воина, сотканный из варварских и христианских этических представлений с опорой на античное жизнеописание. Карл Великий предстаёт как в образе успешного и «справедливого» завоевателя, так и в образе защитника собственных земель. Карл обладает крепким здоровьем и непоколебимой силой духа, что в полной мере соответствует главное цели Эйнхарда -созданию панегирика в честь императора. В данном разделе мы вновь показали заметное расхождение между военными достижениями Карла Великого, приведёнными в источнике, и действительным положением дел при его приемнике Людовике Благочестивом. Эйнхард последовательно возвеличивает своего господина-императора, показывая современникам Людовика I величие ушедших времен, когда сам автор занимал высокое положение при дворе.

Карл Великий - мифический воин и ветхозаветный царь.

Портрет Карла-воина у Ноткера Заики закономерно отличается от образа императора, предложенного Эйнхардом. В этой главе, как и в предыдущей, мы отмечаем, что Ноткер создаёт полубожественный, эпический образ Карла Великого. Вновь констатируется недосягаемость величия правителя франков для иноземных правителей, в том числе и византийского императора. Последний изображается Ноткером с заметным пренебрежением: «погрязший в праздности и непригодный к военным делам человек» [11, с. 437]. Его фигура была, безусловно, выбрана неслучайно, ведь он был носителем императорского достоинства, оспаривавшим наделение Карла Великого тем же титулом. Дискредитация правителя древней империи, претендующей на универсальную роль, могла поднять статус нового франкского императора. Ноткер работает на уровне образов, имеющих определённое смысловое наполнение. Эти образы во многом просты и дуальны, так как делят героев «Деяний Карла Великого» на хороших и плохих, достойных и недостойных. Возможно, ироничное изображение императора Никифора в образе беззаботного и праздного человека, совершенно не разбирающегося в военном деле, призвано поставить под вопрос статус правителя Византии. При этом, стоит учитывать и социальное положение Ноткера. Монах не мог безукоризненно отзываться о Византии, где только в 842 г. был положен конец иконоборчеству, которое было решительно осуждено римским понтификом.

Образность присуща и изображению самого Карла Великого. Его поход против Дезидерия буквально наполнен эпическими мотивами. Войско императора заставляет врагов трепетать: «Дезидерий, которому уж и свет стал не мил, и желал он только смерти, рыдая, пробормотал.» [11, с. 439] Наступление армии Карла сопровождается грозными знамениями: «когда.воды По и Тицина, потемнев от железа, морскими волнами затопят городские стены, тогда и надо ожидать прихода Карла» [11, с. 439]; «ещё не договорил он это до конца, как начала показываться на западе, северо-востоке и севере будто черная туча, которая обратила ясный день в мрачную ночь» [11, с. 439]. Столь пафосное описание похода Карла Великого, скорее всего, восходит к тексту

Библии. Вновь вернёмся к сюжетам, связанным с Давидом. Отметим, что такое же эпическое повествование можно обнаружить в 22 главе 2-й Книги Царств. В ней рассказывается о песни Давида Господу. Явление Бога ветхозаветному царю сопровождается схожими природными явлениями: «потряслась, всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания небес» (2 Цар. 20:8); «наклонил Он небеса.и мрак под ногами Его» (2 Цар. 22:10); «и мраком покрыл Себя, как сению, сгустив воды облаков небесных» (2 Цар. 22:12); «иноплеменники бледнеют и трепещут в укреплениях своих» (2 Цар. 22:46). Таким образом, приведённые цитаты из сочинения Ноткера и Библии обладают общим смысловым наполнением. И в том, и в другом случае появление Карле Великого/Господа сопровождается грозными знамениями, которые наводят ужас на противников. Наличие очередного сходства между сочинением Ноткера и текстом Библии позволяет нам не согласиться с тезисом И.Д. Гайворонского об актуальности образа «Нового Давида» только в начале IX в. Как мы видим, косвенное обращение к схожим сюжетам свойственно и Ноткеру Заике.

Помимо отсылок на Библию, в тексте присутствует сравнение войска Карла Великого с армиями великих правителей древности - Дарием и Юлием Цезарем [11, с. 439]. Выбор именно этих исторических персонажей может быть объяснён чёткой читаемостью и известностью их образа. Важно понимать, что современники Ноткера, его потенциальные читатели с лёгкостью бы восприняли скрытые смыслы и отсылки его сочинения.

Возвеличивание воинственного портрета Карла Великого можно попытаться связать не только с социальным портретом монаха Ноткера, но и с политической конъюнктурой того времени. Нельзя не согласиться с мнением А.П. Левандовского, который считал, что «.восхваление (Карла Великого - О.С.) возрастает по мере того, как действительность становится плачевной, по мере сворачивания дела Карла и развала его империи» [7, с. 216]. Возможно, столь мифологизированный и оторванный от исторической реальности образ Карла-воина является своеобразным пиком идеализации первого франкского императора в период правления Карла Толстого, последнего правителя формально объединенного государства франков, и во время норманнских набегов, планомерно разоряющих страну.

К норманнской тематике относится и портрет Карла-защитника. Как и Эйнхард, Ноткер обращается к образу хранителя Отечества, вновь передавая свои идеи с помощью образности. Только если Эйнхард стремиться показать реальные действия Карла Великого по защите рубежей франкского государства от норманнов, то Ноткер демонстрирует озабоченность императора норманнской проблемой через слезы, которые проливает Карл Великий, беспокоясь о судьбе своего государства [11, с. 438]. При Карле Толстом, когда Ноткер и писал свой труд, норманны стали как никогда активно грабить пределы Франкского государства. Скандинавские разбойники в 885-886 гг. осаждают Париж, который открывал дорогу норманнам вглубь империи - Нейстрию и Бургундию. При Карле Толстом театр военных действий, помимо территории исторических Нидерландов, стал охватывать и Восточно-Франкское королевство. Символом неудачи Карла Толстого стал захват Ахена норманнами и оборудование капеллы Карла Великого под их конюшни [19, с. 74]. Данное событие можно рассматривать как символ заката некогда могучей империи. Именно в такой критический для франков момент образ императора Карла и достигает закономерного пика восхваления.

Таким образом, в «Деяниях Карла Великого» Ноткер, следуя уже известной нам парадигме, возводит в абсолют могущество Карла Великого, предлагая читателям эпический образ императора-воина. Основываясь на Библии, автор реконструирует портрет правителя с оглядкой на те образы, которые присутствуют в тексте Священного Писания. Так, нами были выявлены определённые сходства между описанием явления Господа в рассказе о песне царя Давида и походом Карла Великого против Дезидерия. Ноткер стремится показать полубожественный характер власти Карла и недосягаемость его личности для иноземных правителей.

Героические мотивы войн императора отвечают запросам современного Ноткеру общества, которое, страдая от нашествий норманнов, вновь обращается к начальной истории своего государства.

Итак, мы рассмотрели два образа Карла Великого в качестве воина. Оба полностью отвечают интересам и возможным целям своих авторов. Для Эйнхарда, который, как мы знаем, стремится доказать величие своего господина, император - это безупречный полководец, портрет которого одновременно соответствует дружинной и христианской этике. Он ведёт справедливые войны, отвечающие интересам как Церкви, так и своей державы. Ноткер исходит из других соображений и представляет Карла Великого в образе недосягаемого, даже полубожественного лидера. Прибегая к заимствованиям из текста Библии и опираясь на устные сказания, Ноткер создаёт портрет былинного воина, который более похож на мифического героя, чем на реального исторического деятеля.

Карл Великий как христианин.

Христианский император.

Третьей составляющей портрета Карла Великого является его образ как христианина. Как было уже отмечено ранее, Эйнхард конструирует составной образ императора, где есть место как дружинным, так и христианским этическим нормам. В тексте Эйнхарда христианские нормы находят своё отражение в личных качествах Карла Великого, его образе жизни, миссионерской деятельности, отношении к Папе Римскому и церковным службам, строительстве храмов и благотворительности. Рассмотрим каждый из аспектов.

Эйнхард наделяет Карла Великого основными моральными качествами христианина. Действительно, не только непрерывное расширение империи делает императора великим, а целый ряд основополагающих христианских добродетелей: милосердие, доброта и гостеприимство, о которых не раз упоминает Эйнхард [6, с. 20, 21, 24, 25, 28]. В тексте источника отдельно делается акцент на щедрости императора, которая, помимо приёма иностранцев, воплощаются в раздаче денег нуждающимся. Само завещание правителя франков предполагает раздачу милостыни «из его денег упорядоченно и обоснованно» [6, с. 32].

И.Д. Гайворонский, размышляя о взглядах каролингских интеллектуалов на власть, утверждает, что учёные люди той эпохи работали над созданием образа «христианского императора, расширяющего Град Божий, защитника церкви и слабых» [3, с. 171]. По этой причине Эйнхард упоминает о благотворительности Карла Великого, которая не ограничивалась границами империи и проводилась «даже за морями в Сирии и Египте, а также в Африке, Иерусалиме, Александрии и Карфагене» [6, с. 28]. Автор сочинения утверждает, что стремление обезопасить христиан двигало внешней политикой империи, в частности поиском союзников [6, с. 28]. Видно, что Эйнхард шаг за шагом конструирует образ покровителя всех христиан, что, вероятно, соответствовало статусу Карла Великого как главы христианской империи.

Тем не менее, у нас есть основания сомневаться в правдоподобности сказанного Эйнхадом, учитывая, что поиск союзников (особенно на Востоке в лице Багдадского халифата) был подчинён конкретным внешнеполитическим целям. Эйнхард, вероятно, вновь стремится приукрасить образ императора, либо упрощая исторические события, либо искажая действительность. Приверженность автора стратегии возвеличивания собственной «золотой» эпохи, о чём мы не раз говорили, вновь влияет на портрет императора Карла.

Явное искажение политических реалий представляется нормой для Эйнхарда. Оно заметно и при попытке автора показать смирение Карла Великого, которое также относится к христианским добродетелям. Рассказывая о его взаимоотношениях с Карломаном после разделения между ними Франкского государства в 754 г., Эйнхард говорит, что Карл лишь «терпеливо сносил.вражду и зависть» брата [6, с. 22]. Однако, с точки зрения А.П. Левандовского, вражда была обоюдной и крайне опасной: «Однако между ними не существовало ни любви, ни согласия, и их отношения практически сразу же приняли характер, угрожающий спокойствию

государства» [7, с. 54]. Пример отсутствия смирения приводит и сам Эйнхард в части, посвящённой Саксонской войне: «Сам [Карл] мстил за вероломство и назначал им заслуженное наказание, либо сам вставая во главе войска, либо посылая своих графов, пока все, кто имел обыкновение сопротивляться, не были сокрушены.» [6, с. 15] Мстительность императора, ничего общего с христианским идеалом не имевшая, была проявлением варварской природы Карла Великого, которая удивительным образом соотносилась с высокими моральными качествами христианства. Всё отмеченное позволяет согласиться с точкой зрения А.А. Спасского. «Первобытный характер этой силы, ее дикость и необузданность уже значительно смягчились, но совершенно не исчезли», - полагает историк [16, с. 148]. Тем не менее, проявление древнегерманской натуры императора не мешает Эйнхарду включать в текст мотивы богоизбранности Карла. Так, приближение его смерти, по сообщению источника, сопровождалась различными знамениями [6, с. 30-31].

Идеализация личности императора выдерживается и в той части текста «Жизни Карла Великого», которая описывает его семейную жизнь. Государь изображён идеальным семьянином. Карл Великий «придавал большое значение образованию своих детей», был любящим отцом: «дочерей своих.. .сильно любил и.ни одну из них не пожелал отдать в жёны»; «никогда не обедал без них и никогда без них не отправлялся в путь» [6, 24]. Стоит, однако, понимать, что поведение Карла Великого не всегда соответствовало высоким семейным ценностям, особенно в конце правления. Известно, что Людовику Благочестивому в начале правления пришлось очищать двор от многочисленных наложниц отца. «Переживший пятерых жен и сам на старости лет менявший наложниц, он смотрел сквозь пальцы на.истории законных и внебрачных дочерей, одни из которых жили с невенчанными мужьями, другие имели любовников», - пишет историк А.П. Левандовский [7, с. 186-187]. На неподобающее дочерей намекает и сам Эйнхард: «Однако он не подавал виду, как будто бы относительно их (дочерей - О.С.) и никаких подозрений не возникало, и не рассеивались слухи» [6, с. 24]. Тем не менее, автор пытается скрыть, опустить неудобные факты жизни своего господина в угоду сохранения торжественного образа ушедшего правителя и его эпохи. Для жизнеописаний IX в., как отмечает И.Д. Гайворонский, было важно доказать моральное право государя управлять народом, что можно было сделать с помощью многочисленных свидетельств о высокой нравственности правителя [3, с. 172].

Следуя агиографической традиции, Эйнхард показывает скромность жизни императора. Выше нами уже отмечалась манера Карла одеваться: «его одежда мало чем отличалась от той, что носят простые люди» [6, с. 26]. К тому же правитель франков «был умерен в еде и питье .больше всего ненавидел пьянство», но любил жареную пищу, «к которой он пристрастился» [6, с. 27]. Можно предположить, что в данном примере демонстрируется сращивание варварских и христианских традиций, которые, как мы уже выяснили, не были чужды Эйнхарду.

Сложность образа Карла Великого, создаваемого в источнике, становится ещё более очевидной, если вспомнить о непосредственных заимствованиях из Светония, практикуемых автором. Императора франков наделяется основными составляющими портрета Августа: поддержка священства/жречества [5, с. 47], милосердие [5, с. 47], скромный и воздержанный образ жизни [5, с. 63-64].

Приверженность Карла Великого христианской догматике показана Эйнхардом с помощью отражения личного контроля императора над церковной дисциплиной в тексте: «Он не уставал напоминать служителям, чтобы они не дозволяли приносить внутрь ничего неподобающего или непристойного» [6, с. 27]. Такой пассаж вполне соответствовал тому представлению о франкском императора как о покровителе Церкви и всех христиан, которое исповедовалось каролингскими интеллектуалами в первой половине IX в. [3, с. 172]

Покровительство Церкви выходило за рамки догматических вопросов и проникало в материальную сферу. Например, Карл Великий обеспечивал Церковь необходимой утварью: «Он обеспечил ее таким изобилием священных сосудов из золота и серебра и одежды для священнослужителей, что [людям] низшего церковного

звания, не было необходимости служить в собственном платье» [6, с. 27]. Как уже говорилось ранее, Карлом восстанавливались старые и воздвигались новые храмы.

Император, помимо всего прочего, лично совершенствовался на духовном пути: «Он старательно улучшал порядок пения псалмов и церковного чтения» [6, с. 27]. Приобретение собственного духовного опыта вкупе с обладанием основными христианскими добродетелями делает из императора подвижника. Сложившийся образ Карла Великого метко охарактеризовал историк А.А. Спасский: «В лице Карла история дает нам любопытный пример монаха-миссионера, который не столько хотел царствовать, сколько назидать и просвещать» [16, с. 144]. Исследователь также отмечает важность принятие титула императора Карлом Великим в 800 г. и восстановления имперской власти в западно-христианском мире для церковной политики: «Новый сан возложил на него новые обязанности. Он велел внимательно пересмотреть церковные и светские распоряжения и выбросить из них всё, противоречившее заповедям Господним» [16, с. 155]. Уместно будет вернуться к образу царя Давида, сравнение Карла с которым в той или иной степени имело место на протяжении всего IX в. И.Д. Гайворонский полагает, что личность Карла Великого роднили с ветхозаветным царём целый ряд общих черт. Оба правителя были наделены христианскими добродетелями, создали крупные государства и утверждали в них истинную веру [4, с. 108].

Какое же место в этой системе взглядов занимал Папа Римский, являвшийся главой Западной Церкви? Непосредственное покровительство император, со слов Эйнхарда, оказывал и ему: «За все время правления для Карла не было ничего желаннее, чем вернуть Риму собственными трудом и усилиями былое величие и положение» [6, с. 28]. Тем не менее, император не представлен в тексте как вассал Святого Престола. Напротив, Папа Римский в целом не является активным участником событий и во многом зависит от помощи Карла Великого. Так, например, папа Адриан показан беспомощным «епископом города Рима», который буквально умоляет Карла избавить его от власти лангобардов [6, с. 13]. Император в целом проводит активную миссионерскую деятельность, например, среди саксов [6, с. 15], что на фоне бездействия и слабости Рима, лишь возвышает самого Карла Великого над понтификом. Такое отношение государя к понтифику вполне закономерно, так как Карл Великий «никогда бы не допустил, чтобы власть апостольского наместника была выше его собственной» [7, с. 162]. Покровительство Церкви ставило императора несколько выше духовных деятелей, в том числе и Папы Римского.

Весь затронутый сюжет снова мог вызвать у современников Эйнхарда сравнение с положением дел при Людовике Благочестивом. Известно, что сын Карла Великого пытался продолжить церковную политику отца, однако вскоре сам попал под контроль высшего клира: «Разница состояла лишь в том, что если Карл, придававший громадное значение церкви, держал ее в руках, то сын его, едва переняв правление, сам оказался в руках церкви» [7, с. 189]. Показателем произошедшего изменения в соотношении светской и духовной власти является коронация Людовика I в 816 г., на которую был приглашён папа Стефан IV, лично помазавший нового императора на царство. Трудно не согласиться с А.П. Левандовским в следующей оценке: «Рассчитывая этим актом закрепить свое положение, Людовик создавал, сам того не ведая, опасный прецедент на будущее, вручая судьбу каждого нового царствования в руки римского первосвященника» [7, с. 189].

Таким образом, Эйнхард в своём сочинении создаёт образ христианского императора. Автор наделяет Карла Великого его основными христианскими добродетелями, показывает скромность его жизни. Прекрасно знакомый с монастырскими нравами и ценностями Эйнхард переносит многие из них на образ своего господина, делая его подобным праведнику. Вместе с тем, автор показывает императора в роли покровителя Церкви и всех христиан, возвышая государя над высшим клиром и Папой Римским. Вероятно, внимание Эйнхарда к церковным сюжетам призвано побудить современников сравнить соотношение власти, авторитета государя и Церкви при

Карле Великом и Людовике Благочестивом. Данное сравнение не будет в пользу последнего, что вполне соответствует задумке Эйнхарда.

«Епископ епископов».

Завершим главу рассмотрением образа Карла Великого как христианина по Ноткеру Заике. Автор, превращает Карла Великого, в настоящего главу, а не покровителя христианской Церкви. Карл Великий, по образному выражению, приводимому А.И. Сидоровым, является «епископом епископов» [15, с. 235].

Стремясь показать реальную власть императора над духовным институтом, Ноткер обращает пристальное внимание на строгий контроль Карла Великого за церковной дисциплиной. Действительно, по отношению к высшему церковному клиру, как мы увидим ниже, он выступает в роли полноправного хозяина. Император, судя по его деятельности, держит в руках основные рычаги управления церковной организацией.

В чём же выражается власть императора в духовной сфере? Так, именно он принимает решение о выборе епископа. Ноткер в своём тексте демонстрирует механизм этого избрания [11, с. 429], в котором Церковь по факту не участвует. На окончательное решение императора пытаются влиять королева и многочисленная знать, стремившаяся поставить своего представителя на неожиданно освободившуюся епископскую кафедру. В данном эпизоде вырисовывается удел главы Церкви для Ноткера. Автор вновь показывает своё пренебрежение к придворным, «всегда выжидающим падения и смерти других» [11, с. 429]. Пропитанные злобой и корыстью их устремления разбиваются о твёрдое слово императора. Даже супруга Карла Великого, «затаившая гнев в душе» [11, с. 430], не смогла переубедить монарха. Очевидно, в данном эпизоде Ноткер помещает свой идеал государя с целью поучения Карла Толстого. По мнению автора, государь должен следовать уже известной нам логике поиска нужных людей, подтверждая волевыми решениями свою власть, «данную Богом» [11, с. 430]. Образ Карла Великого является для Ноткера инструментом трансляции собственных идей. Его, как и Эйнхарда, не интересует историческая достоверность описываемых событий, а тот, смысл, который можно передать с их помощью.

Помимо придворных, резкую неприязнь у Ноткера вызывают представители высших слоёв белого духовенства, которые подвергаются жесточайшей критике на страницах «Деяний Карла Великого». Серьёзность обвинений епископов заставляет Ноктер косвенно признать чрезмерную резкость своего текста: «Я боюсь.как бы мне.не навлечь на себя недовольства во всех сословиях и особенно среди епископского достоинства» [11, с. 433].

В тексте сочинения Карл Великий выступает в роли обличителя грехов епископов. Крайне негативное изображение высшего церковного клира на фоне «мудрейшего» и «правдолюбивого» императора вписывается в общую задумку сочинения Ноткера. Яркие и однозначные образы должны были стать наглядным пособием для Карла Толстого по выстраиванию взаимоотношений с епископатом.

Ноткер убеждён, что император стоит выше церковного клира. Эта мысль прослеживается в двенадцатой главе. В ней рассказывается про епископа, который перед Карлом Великим первым взял хлеб [11, с. 432]. Император отказался брать хлеб из рук епископа и, «пристыдив» его, не принял благословление. Не менее показательным эпизодом является и нежелание Карла Великого принимать критику епископов в отношении себя. Ноткер упоминает одного, который сделал замечание императору по поводу несоблюдения последним правил поста [11, с. 431]. В результате «непомерно» глупый епископ сам оказался наказанным за свою дерзость и был оставлен голодным [11, с. 432].

Столь уничижительное описание епископов отчасти соответствует действительной политики императора, стремившегося свести функции архиепископов, епископов, аббатов и священников к чисто служебным обязанностям [7, с. 162]. Превосходство Карла Великого над епископатом также кажется весьма логичным, ведь границы его империи «совпали с границами западного христианства», а сам правитель франков

«оказался одним христианским правителем единой государственной семьи всего христианского Запада» [16, с. 151]. Таким образом, первый франкский император имел все основания для того, чтобы стать именно хозяином Церкви.

Автор проводит мысль о необходимости борьбы с епископами, которые погрязли в грехах и пороках. Карл Великий обличает их неспособность выполнять свои прямые обязанности путём проверки их знаний и умений. Например, чтение проповедей было для многих из них непосильной задачей: «епископ.пришел в ужас...ведь он ни на что другое не был способен, кроме как чваниться и роскошествовать» [11, с. 433-434]. Епископы крайне расточительны: «а на другое утро, когда епископ несколько отрезвел и ужаснулся расточительству.» [11, с. 435] Среди аббатов есть и преступники: «он поставил одного аббата, наиболее сведущего из всех, не зная, однако, что тот мошенник» [11, с. 436]. Ноткер показывает, что борьба за церковную дисциплину Карла Великого не является его своевольным мероприятием, но делом, угодным Богу. Гибель упомянутого аббата-мошенника, который обманывал императора, можно рассматривать как свидетельство божественной поддержки деятельности императора: «Так суд Божий бодрствовал за благочестивого Карла.» [11, с. 436] Тем не менее, смертная кара провинившегося клирика является исключением, а не практикой. Карл Великий во множестве рассмотренных случаев ограничивается лишь нравственным уроком, преподносимым виновнику. Император в таком случае уподобляется Богу, выступая не как жестокий палач, а как любящий отец, стремящийся вернуть заблудшего грешника на истинный путь. Мотивы воспитания общества отмечает и А.А. Спасский: «Карл Великий заботился более о культуре духовной, идеальной: он хотел не обогащать общество, а воспитывать его, внедрить в него более гуманные и широкие потребности, воздействовать не на внешнюю, а на внутреннюю его сторону» [16, с. 146].

Почему в то время борьба с порочностью епископов была настолько важной, что Ноткер уделяет её значительную часть своего текста? Чем можно объяснить критическое отношение Ноткера к епископам? Ответ на эти вопросы даёт исследователь А.И. Сидоров, обращая наше внимание на процессы феодализации, которые затронули и высший клир: «.вторая половина IX в. была временем укрепления феодализирующегося епископата, что сполна ощущали на себе слабеющая королевская власть, с одной стороны, и монастыри, утрачивающие королевскую защиту, — с другой» [15, с. 252]. Иными словами, к концу IX в. епископы стали превращаться в крупных землевладельцев, что в условиях политической дезинтеграции империи создавало прямую угрозу центральной императорской власти. Ноткер, являясь представителем монашества, понимал важность королевской власти для монастырей, которые поддерживались государями. Укрепление епископата на основе роста его земельного фонда вызывало тревогу у автора, что и предопределило обличительный характер «Деяний Карла Великого».

Можно также предположить, что столь негативное отображение высшего церковного клира не было направлено конкретно на Церковь как институт, а исключительно на практику занятия церковных должностей неспособными людьми. Таким образом, идея поиска нужных людей красной нитью проходит через весь текст «Деяний Карла Великого».

Нельзя опускать из виду и важность церковного управления как такого. С точки зрения историка А.А. Спасского, Карл Великий являлся носителем особых представлений о власти, сформированным при Константине Великом и Феодосии. В соответствие с ними, император стоит во главе церковного управления, от которого «подобно радиусам, исходят все прочие государственные власти и к которому они возвращаются, чтобы дать отчет в своей деятельности» [16, с. 155]. Принимая логику рассуждений А.А. Спасского, мы должны принять и ключевой характер контроля императора над Церковью, который позволял значительно укрепить центральную власть.

Таким образом, Ноткер выносит образ Карла Великого за рамки образа обычного ревностного христианина и ставит его над церковной организацией. Автор, стремясь создать поучение Карлу Толстому, реагирует на тревожные тенденции процесса феодализации, которые к концу IX в. способствовали формированию крупного земельного владения епископата. Ответом монаха Ноткера стала резкая критика высшего клира на фоне прославления мудрости и силы воли Карла Великого, который непрестанно борется с пороками своих епископов.

Итак, в заключительной главе мы рассмотрели образ Карла Великого как христианина. Эйнхард и Ноткер, несмотря на ряд различий между их сочинениями, представляют императора как истинного христианина, обладающего многими добродетелями. В обоих текстах присутствуют указания на Карла Великого как «гаранта» соблюдения строгой церковной дисциплины. Однако разные цели авторов, идеи, которые они стремились передать посредством своих сочинений, а также и сама политическая обстановка, в условиях которой создавались тексты, обуславливают сущностные различия в двух портретах Карла Великого. Если для Эйнхрада образ императора-христианина является дополнением к образам воина и правителя, то Ноткер, вследствие своего социального положения, акцентирует внимание читателей именно на эту составляющую личности Карла Великого. Эйнхард видит в императоре покровителя Церкви, незначительно возвышая его над высшими иерархами, что достаточно для доказательства великолепия эпохи своего карьерного расцвета. Ноткер исходит совершенно с других позиций. Он имеет конкретный взгляд на процессы, происходящие внутри церковной организации и выражает своё отношение к ним. Возвышение епископов, общее ухудшение положения монастырей заставляют Ноткера прибегнуть к серьёзной критике верхов белого духовенства, вложив в образ Карла Великого карающую составляющую. Император, представленный в виде главы церковной организации, становится обличителем пороков иерархов.

Заключение.

Первая Библия Карла Лысого содержит миниатюру, изображающую царя Давида в окружении добродетелей, свойственных истинному государю. Среди них присутствуют «благоразумие», «справедливость», «мужество» и «умеренность» [14, с. 20]. Почему мы обратились к этой миниатюре в заключении к работе? Ответ прост - композиция обобщённо отображает смысловое наполнение образов Карла Великого, сотканных на страницах сочинений Эйнхарда и Ноткера. Действительно, для обоих авторов все четыре черты идеального правителя являются структурообразующими компонентами их трудов. Иными словами, на протяжении всего IX в. основополагающие качества императора оставались неизменными. Тем не менее, рассмотренные источники показывают значительную динамику изменения образа Карла Великого, ключевой фигуры франкской истории, внутри рамок упомянутых четырёх добродетелей.

Мы выяснили, что эволюция образа императора сильно подвержена конъюнктуре. Карл Великий приобретает те или иные характеристики в строгой взаимосвязи либо с политическим положением, в атмосфере которого текст составлялся, либо с социальным портретом автора. Очень часто образ Карла Великого являлся орудием по достижению автором личных целей или трансляции собственных идей, которые так же были связаны с внутриполитическим положением дел во Франкском государстве. При этом, по мере усложнения обстановки, в связи с постепенным распадом империи, образ Карла всё сильнее отдаляется от реальности, переходя из области истории в область мифологии. Важную роль в трансформации портрета Карла Великого сыграли и источники, на которых основывались авторы-составители.

Эйнхард создаёт панегирик в честь Карла Великого, желая доказать исключительность эпохи, на которую пришёлся пик его придворной карьеры. Автор конструирует образ светского правителя на основе античных традиций жизнеописания. Опора на «Жизнь двенадцати цезарей» Светония определяет доминирование

имперских и воинских мотивов в сочинении Эйнхарда. Автор последовательно выстраивает хвалебное описание деяний своего господина, предоставляя возможность современникам сравнить ушедшую славу «золотой» эпохи с менее оптимистичной реальностью правления Людовика Благочестивого. В своём описании Эйнхард концентрируется на крупных исторических явлениях, которые встраиваются им в систему панегирика с той или иной степенью искажения. Успешный и храбрый воин, дипломат, покровитель искусств и истинный христианин-покровитель Церкви резко выделяется на фоне своих предшественников, королей династии Меровингов. Карл Великий не просто выдающийся правитель, а настоящий архитектор качественно нового государства, поражающего могуществом даже далёкий Багдад.

С иных позиций рассуждает монах и переписчик книг Ноткер, который относится с заметным пренебрежением к придворным и знати. Автор, наоборот, концентрируется на описании Карла Великого как христианина и сверхчеловека, максимально приближая его к самому Господу. В образ императора Ноткер включает свои представления о власти государя, который должен быть, прежде всего, рачительным хозяином Церкви, который в состоянии защитить её от грехов и пороков епископов. Автора волнует не закат придворной карьеры, а рост земельного фонда епископата, что угрожает стабильности королевской власти и монастырям. Активно работая с устными сказаниями, Ноткер создаёт тот образ императора, который в наибольшей степени отражает народные представления о справедливости и могуществе государя. Меняется и стиль повествования: на место стройного хронологического рассказа приходит перечень нравственно-поучительных историй.

Рассмотренные источники показывают не столько две интерпретации деяний Карла Великого, сколько портреты своих авторов, их симпатий и антипатий, переживаний и надежд.

Список используемой литературы:

1. Власть и образ: очерки потестарной имагологии / Отв. редактор М.А. Бойцов, Ф.Б. Успенский. СПб.: Алетейя, 2010. 384 с.

2. Гайворонский И.Д. К вопросу об образах власти в эпоху «каролингского ренессанса» // Молодой учёный. 2013. №6 (53). С. 608-612.

3. Гайворонский И.Д. Образы власти в каролингской литературе конца К-Х веков // Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. История. Международные отношения. 2016. №2. С. 170-176.

4. Гайворонский И.Д. Эволюция образа Карла Великого в литературе «каролингского возрождения» и ее истоки // Научная перспектива. 2013. № 5 (39). С. 108-110.

5. Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей / Отв. редактор: С.Л. Утченко. М.: Наука, 1964. С. 35-75.

6. Историки эпохи Каролингов. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОСПЭН), 2000. С. 734.

7. Левандовский А.П. Франкская империя Карла Великого. «Евросоюз» Средневековья. М.: Алгоритм, 2013. 288 с.

8. Мюссо-Гулар Р. Карл Великий. М.: Издательство «Весь мир», 2003. 176 с.

9. Назаренко А.В. Империя Карла Великого — идеологическая фикция или политический эксперимент? // Карл Великий: реалии и мифы. Коллектив авторов / Отв. редактор: А.А. Сванидзе М.: ИВИ РАН, 2001. С. 11-25.

10. Неусыхин А.И. Общественный строй древних германцев. М.: РАНИОН, 1929. 228 с.

11. Памятники средневековой латинской литературы. ^П-ГХ веков. М.: Наука, 2006. С. 427-441.

12. Петрова М.С. Эйнхард - биограф Карла Великого // Карл Великий: реалии и мифы. Коллектив авторов / Отв. редактор: А.А. Сванидзе М.: ИВИ РАН, 2001. С. 57-74.

13. Сидоров А.И. Историческая книга во времена каролингов в контексте книжной культуры франков (VIII—X вв.). СПб.: Гуманитарная Академия, 2015. 320 с.

14. Сидоров А.И. Образ Давида в каролингской политической культуре: языки власти (вторая половина ^П-ЕХ вв.) // ЛиТ. Исторический альманах. 2019. №12. С. 7-41.

15. Сидоров А.И. Отзвук настоящего: Историческая мысль в эпоху каролингского возрождения. СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2006. 352 с.

16. Спасский А.А. Лекции по истории западно-европейского Средневековья. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2009. 288 с.

17. Тейс Л. История Франции. Т. 2 / Пер. с французского Т. Чесноковой. М.: «Скарабей», 1993. 272 с.

18. Хэгерманн Д. Карл Великий. М.: Издательство АСТ, 2003. 684 с.

19. S. MacLean. Charles the Fat and the Viking Great army // War Studies Journal. 1998. Vol.3:2. P. 74-95.