CC BY
57
Радченко Владимир Иванович
E-mail: [email protected]
Карьера: от следователя до первого заместителя Председателя Верховного Суда России
Воспоминания (продолжение, начало в МП №3-2012)
Прокурор Кемского района
В сентябре 1967 года я был назначен приказом Прокурора РСФСР на должность прокурора Кемского района Карельской АССР (аббревиатура Автономной Советской Социалистической республики). Через несколько дней мне исполнилось 26 лет, был я самым молодым из районных прокуроров, кроме двух лет работы следователем и двух месяцев исполнения прокурорских обязанностей на время отпуска прокуроров в малосоставных прокуратурах опыта прокурорской работы у меня не было. Поэтому особой радости по поводу карьерного роста я не испытывал. Если говорить честно, была определенная тревога при мысли об обширных прокурорских функциях, которые мне предстояло выполнять.
Больше всего беспокоило то, что я имел весьма смутное представление о довольно объемной работе по надзору за соблюдением законности государственными и общественными организациями, который назывался общим надзором. Его объектами были местные органы советской власти, предприятия и учреждения всех отраслей народного хозяйства, образовательные учреждения, колхозы и артели, транспортные организации, и граждане (впрочем, до последних руки не доходили). В общем, всё и вся, кроме церкви, партии и комсомола.
Основной формой надзора были целевые прокурорские проверки. Чем только не приходилось заниматься: трудовым законодательством, законодательством о сохранности социалистиче-
ской собственности, о соблюдении норм простоя под погрузкой грузовых вагонов на предприятиях (в стране образовался острый дефицит подвижного состава), о соблюдении прав несовершеннолетних, о выпуске нестандартной и недоброкачественной продукции и многим другими вопросами. В исполкомах районного и городского советов и сельских советов особое внимание уделялось возложению на граждан различных ограничений и административных взысканий. Кроме того, прокурор обязан был присутствовать на заседаниях бюро райкома КПСС, заседаниях исполкома райсовета, поддерживать обвинение по уголовным делам и давать заключение по некоторым категориям гражданских дел в суде, раз в месяц проверять следственный изолятор, расположенный в нашем городе еще с царских времен, а также законность содержания задержанных в КПЗ райотдела милиции, т.е. работы и мне, и моему единственному помощнику прокурора было выше крыши.
Несмотря на то, что бытовала формула «общий надзор это лицо прокуратуры», фактически работу прокурора оценивали по состоянию следствия как в прокуратуре, так и в органах внутренних дел. Браком считалось возвращение дела судом на дополнительное расследование либо нарушение двухмесячного срока расследования дела. Как ЧП, заслуживавшего как минимум вызова прокурора на «ковер» в прокуратуру республики, рассматривалось вынесение оправдательного приговора.
Много времени занимала проверка соблюдения законности в органах внутренних дел при работе с заявлениями о совершенных преступлениях. С назначением Николая Анисимовича Щелокова Министром внутренних дел СССР в милиции началась серьезная «борьба» за раскрываемость преступлений. Уровень раскрываемости ниже 97% служил основанием для серьезных выводов в отношении руководства соответствующего отдела милиции. Отсюда пышным цветом расцвела практика сокрытия нераскрытых преступлений от учета. Совершалось сие, как правило, в двух формах: либо сообщение, если подозреваемый был неизвестен, вообще не регистрировалось в единой книге учета заявлений и сообщений о преступлениях, либо сообщение заносилось в книгу, но впоследствии в возбуждении уголовного дела отказывалось по надуманным основаниям «за отсутствием события преступления».
Практиковались и более изощренные приемы. К примеру, если кража совершалась из небольшого сельского или поселкового магазина, дело возбуждалось, но прибывший на место оперативник в первую очередь искал у продавца тетрадь с записью должников. Допускали некоторые завмаги отпуск товара односельчанам с расчетом «после получки». И если вор не находился, уголовное дело прекращалось, мол, недостача возникла в результате «нарушения продавцом правил советской торговли», что доказывалось изъятой у оного долговой тетрадью. Хочу сразу оговориться, что в те годы особо опасные преступления - убийства, разбойные нападения, изнасилования - карельская милиция от учета не скрывала. Тут уж и следователи прокуратуры, и оперативные службы, как говорится, пахали по полной программе.
Кроме территориального ОВД, наша прокуратура осуществляла надзор за Кемским отделением милиции на железнодорожном транспорте. Правда, она обслуживала железные дороги на территории четырех районов, и с преступлениями, совершенными в других районах, ходили к местным прокурорам, но основная нагрузка все-таки доставалась нам.
Обширной и нигде не учитываемой работой был прием граждан. Люди приходили и с жалобами на нарушение прав или бездействие власти, и просто попросить совета. Не прокуратура, грозный орган, а какое-то бюро жалоб для простого человека. Иногда приходишь на работу, а уже два-три гражданина сидят у дверей кабине-
та. Особенно много обращений было по поводу трудовых споров. В тех случаях, когда нарушение трудовых прав посетителя было очевидным, и я, и мой помощник (в зависимости от того, кто вел прием) звонили руководителю предприятия и без лишней волокиты разъясняли, что ему же дешевле будет восстановить без суда нарушенные права работника. Такая оперативность в решении конфликтов делали обращение в прокуратуру весьма популярным у населения.
В конце 1966 года из Кемского района были выделены Калевальский и Лоухский районы, в которых были созданы свои прокуратуры. Поэтому к моему назначению прокурором штат Кемской прокуратуры сократили по сравнению с тем временем, когда я в 1965 году работал в ней следователем. Осталось всего четыре оперативных работника: прокурор, помощник прокурора и два следователя.
Помощником у меня работал Ефим Ра-дионович Дубинец, на сленге кадровиков «практик», т.е. сотрудник, не имевший высшего юридического образования, но зато имевший самый разнообразный стаж работы. О крутых поворотах его биографии стоит коротко рассказать, поскольку она дает представление о непростом и противоречивом времени, в котором жило его поколение. В 1937 году он работал заместителем редактора районной газеты в Молдавской АССР (нынешнее Приднестровье). Однажды срочно было собрано партсобрание с повесткой дня о повышении бдительности коммунистов. На собрание пришел лично начальник районного НКВД. Задача, поставленная им в докладе, была четкой. Страна насыщена троцкистами, бухаринцами и прочими агентами мировой буржуазии и германского фашизма. В этих условиях коммунисты должны удвоить бдительность, выявлять и разоблачать врагов народа. Ефим Радионович имел неосторожность по молодости задать докладчику вопрос, как же их разоблачать, если они маскируются и скрывают свою враждебную сущность. Начальник НКВД ответил вопросом на вопрос: «А вот Вы, товарищ Дубинец, молодой коммунист, почему до сих пор не выявили ни одного врага?».
После бессонной ночи (переживал, как бы не сочли за пособника врагов народа), он сдал в редакции ключи от кабинета и, не ожидая приказа об увольнении и денежного расчета, уехал
в Москву. Пришел в горком партии. Попросил помощи в трудоустройстве, ссылаясь на то, что районная газета его творчески не устраивала, и он хотел бы работать в серьезной печати. Принимавший его завкадрами горкома ответил, что газетчиков в Москве и без него хватает, а вот транспортная прокуратура просила помочь грамотными кадрами. Так Дубинец после краткосрочных курсов оказался следователем московской железнодорожной прокуратуры. Как он мне рассказывал, сбежал из Молдавской АССР он вовремя. Через несколько дней НКВД арестовало главного редактора и нескольких сотрудников редакции. По его мнению, скорее всего и он оказался бы в их числе.
С началом войны в связи с тем, что по воинской специальности он был младшим специалистом бомбардировочной авиации, его мобилизовали в запасной авиаполк. Бомбардировщиков на всех не хватало, с приближением зимы из сержантов сформировали аэросанную часть, в которую попал и он. Отправили на Карельский фронт. Пока был снег - возили на аэросанях грузы на передовую, летом - стояли в тылу, обслуживали технику и ждали наступления морозов. Во второй половине войны Дубинца вернули в военную железнодорожную прокуратуру следователем. Транспорт тогда был на военном положении, дел было много, работали без выходных и по ночам. Самое распространенная категория преступлений - дезертирство с трудового фронта. Многие, особенно женщины, мобилизованные на работу в железнодорожное ведомство, не выдерживая тяжелых условий труда и быта, сбегали в свои родные деревни. Судили их не за самовольный уход с работы, а за дезертирство. Как говорил Ефим Радионович, иных было жалко до слез, но что поделаешь - война.
Вскоре после войны его назначили прокурором Кемской железнодорожной прокуратуры, в 1960 году транспортные прокуратуры упразднили, передав их функции территориальным прокуратурам, и Дубинец завершал свою прокурорскую карьеру в качестве помощника прокурора нашего района. Как и многие практики, он, благодаря большому опыту, хорошо ориентировался в уголовном законодательстве, неплохо справлялся с надзором за милицией, но откровенно «плавал» в других отраслях права, общий надзор не любил, называя его «общим позором».
Для южанина берег Белого моря - не лучшее место для сохранения здоровья. Через два
года после моего назначения Дубинец перенес инсульт, с трудом райком партии и Прокуратура республики выхлопотали ему персональную пенсию местного значения. Деньги небольшие по тем временам - 60 рублей в месяц, но персональная пенсия давала право на бесплатные лекарства, льготы по оплате ЖКХ и право на бесплатное санаторно-курортное лечение.
Нагрузка на следователей в уменьшившемся районе была вполне умеренная. Следователи прокуратуры - два Петра - Баркин и Осипов особых достижений не демонстрировали, но работу в целом делали надежно. По крайней мере, за время моей работы прокурором нераскрытых убийств у нас не было.
За два года, пока я работал в Суоярви, в Кеми произошли большие изменения. Была сдана в эксплуатацию Путкинская ГЭС - первенец каскада электоростанций на реке Кемь, и быстрыми темпами возводилась следующая станция - Подужемская ГЭС. В городе велось большое жилищное строительство, методом народной стройки строился современный стадион. Активно велись работы на кемском участке прокладываемой сквозь скалы и болота автодороги Ленинград - Мурманск. В районе в 1967 году проживало чуть более 31 тысячи жителей, в том числе в самой Кеми более 21 тысячи. Сейчас город обезлюдел. Население Кеми сократилось до 13 тысяч человек, во всем районе осталось 18 тысяч жителей. Зато в районе заметно увеличилась численность прокурорских работников, следователей, судей, вместо двух судебных исполнителей, работавших в мои времена, появилось целое подразделение приставов-исполнителей.
Между количеством правоохранителей и числом регистрируемых преступлений есть прямая зависимость. До того, как был воссоздан Калевальский район, порядок на территории калевальского куста поддерживали два участковых уполномоченных милиции, изредка на расследование преступлений из Кеми выезжали работники уголовного розыска или следователи. Многие конфликты, возникавшие среди населения, решались мирным способом, без участия представителей силовых структур.
Поэтому когда в Калевале формировали самостоятельный райотдел милиции, некоторые товарищи говорили, что делать ментам будет нечего: район маленький, всего 12 тысяч народа, население в основном коренное, миролюбивое. Штат
милиции утвердили стандартный: начальник, заместитель, уполномоченные угро и ОБХСС, следователь милиции, дознаватель, дежурная часть и т.д. Добавилось больше десятка офицеров. Но оказалось, что всем им хватает работы. Резко возросло количество зарегистрированных преступлений, прежде всего за счет хулиганства, мелких краж и прочей «мелочевки». Заметно увеличилось количество осужденных, возросла статистика привлеченных за мелкое хулиганство. Появились преступления по линии ОБХСС и ГАИ. Правда, реальный правопорядок каким был, таким и остался, но как говорится, если увеличилась милиция, значит, вырастет преступность. Позднее я не раз замечал эту закономерность, когда избыточное увеличение следственных и оперативных служб, оборачивается возбуждением уголовных дел в ситуациях, которые без большого ущерба ранее разрешались без уголовного преследования, по существу происходит искусственный рост преступности и судимости.
В работе районного прокурора в те времена большое значение имели взаимоотношения с райкомом КПСС. Партийные комитеты возглавляли, как правило, люди грамотные, энергичные, много внимания уделявшие решению хозяйственных вопросов. Однако юридическими знаниями они не обладали, и больше полагались на соображения целесообразности, так как они ее понимали. Обладая большой личной властью, первые секретари райкомов нередко стремились использовать в своих интересах прокуратуру, особенно когда эти интересы стакивались с общегосударственными.
С этой проблемой я столкнулся буквально в первый месяц своей работы. Началось все с конфликта между эксплуатационниками каскада Кемских ГЭС и гидростроителями по поводу дележа 120-квартирного дома. В начале 60-х работы по возведению каскада начались со строительства жилого поселка строителей. Возводился он из камышитовых плит, стоили такие дома в два раза дешевле, вводились в эксплуатацию чуть ли не в три раза быстрее чем кирпичные, но рассчитаны были на 20-25 лет жизни. Капитальному ремонту камышитовые строения не подлежали, реально уже через несколько лет жизнь в них начинала доставлять массу неудобств.
Заказчиком строительства спорного дома была дирекция каскада, финансировался объект Министерством электрификации, в чьем подчинении был и «Ондагэсстрой» - подрядчик
строительства. 10% жилья - как положено, отдавалось городу, 10% - строителям, 80% - эксплуатационникам. Строители, и прежде всего руководство и кадровые рабочие, хотели бы переселиться в более удобное жилье, чем камышитовые малометражки, и считали несправедливым столь малую свою долю в новом капитальном доме.
В то время в Кеми остро стояла хлебная проблема. Старый хлебозавод едва справлялся с обеспечением обычным хлебом растущего населения. Никаких тортов и прочих деликатесов он на своих тесных площадях выпекать не мог.
Уловив тонкость ситуации, новый начальник «Ондагэсстроя» Борис Терентьевич Кузьменко, заслуженный гидростроитель, строивший далеко не первую свою ГЭС, пришел в райком с предложением сделки. «Ондагэсстрой» соглашается принять в свой план строительство в будущем году нового хлебозавода, а в обмен горсовет передает гидростроителям 80% нового дома, оставив эксплуатационникам всего 10%.
Предложение райком поддержал и Кемский горсовет принял соответствующее решение. Узнав об этом, коллектив каскада ГЭС взорвался. Профсоюзный комитет успел распределить среди его работников квартиры, поскольку дом был полностью построен, и госкомиссия уже завершила его приемку. Директор каскада, человек, избегающий конфликтов с руководством, заявил на собрании, что как коммунист он подчиняется решению райкома. Но главный инженер каскада Попеленский и начальник По-дужемской ГЭС Виноградов организовали ночью заселение работников в распределенные им профкомом квартиры. Сторож сообщил о захвате здания в «Ондагэсстрой», Кузьменко тут же позвонил первому секретарю райкома Якову Дмитриевичу Смирнову, тот дал команду начальнику милиции прекратить захват здания. К началу рабочего дня занесенные в дом вещи были выброшены поднятыми по тревоге сотрудниками райотдела.
Я пришел утром на работу, не подозревая о столь драматичных событиях. Только около 10 часов утра позвонил начальник милиции и сказал, что они успешно пресекли попытку захвата жилых помещений. Полагая, что я в курсе дела, деталей он не сообщил. А через час меня позвали на внеочередное заседание бюро райкома партии по этому вопросу. Директор каскада сообщил, что он тут не причем, и указал как на виновников происшествия на Попеленского и
Виноградова. Кто-то предложил исключить их за самоуправство из партии, но зав. общим отделом райкома сказал, что прокуратура сначала должна установить факт нарушения закона. Все повернули голову в мою сторону. Первый секретарь строго сказал, надо немедленно возбудить уголовное дело. У меня хватило ума ответить, что сначала надо провести прокурорскую проверку, получить необходимые документы. С пожеланиями не тянуть с уголовным преследованием мы разошлись.
На следующий день из объяснений По-пеленского и Виноградова я наконец уяснил суть происходившего, заодно Попеленский сообщил мне, что коллектив отрядил ходоков и в Министерство, и в ЦК КПСС. Через день Смирнов поинтересовался: возбуждено ли уголовное дело. Я сообщил ему, что оснований для этого я пока не вижу. Судя по его тону, моя информация его не обрадовала. А к вечеру мне позвонили из Прокуратуры республики и спросили, что там у вас происходит, - очевидно, гонцы в Москве дошли до кого надо. Я высказал свое мнение, что местная власть, желая решить местную болячку, превысила свои полномочия. Не помню точно, кто со мной говорил, но разговор он закончил тем, что действовал я правильно, только о таких происшествиях нужно, не медля, докладывать в Петрозаводск, и добавил, что из Министерства электрификации едет комиссия разбираться с конфликтом.
В итоге, все остались при своих. Работника каскада получили свои 80% квартир, город остался без нового хлебозавода, Яков Дмитриевич Смирнов с учетом небольшого стажа работы во главе района отделался легким внушением. Гидростроители все-таки получили кое-какую выгоду от конфликта. Министерство разрешило им построить для своих работников капитальный дом, правда, в два раза меньший по площади.
В дальнейшем мне приходилось не раз вступать в конфликты, большие и малые, с руководителями районов, в которых мне пришлось работать. Сначала в ответ на отказ в их требованиях были обиды, потом приходило понимание, что с законом надо считаться, и начинали интересоваться предварительно моим мнением по неоднозначным ситуациям. Вообще, представление о всесилии райкомов сильно преувеличено. Я хорошо понимал, что снять меня с должности мог только Прокурор РСФСР, и для этого нужен гораздо более существенный грех, чем расхождение в позиции с партийными ор-
ганами, а потому и держался в общении с ними соответственно.
Что касается руководителей Кемского райкома КПСС, то у меня сложились с ними вполне нормальные отношения. Народ там подобрался относительно молодой, Смирнову было около 40 лет, назначенный вскоре вторым секретарем райкома Михаил Николаевич Галахов, был всего года на три старше меня, люди они были весьма эрудированные, с которыми интересно было обсуждать любые темы.
Личное сближение со Смирновым, позднее переросшее в дружбу, тоже было связано с ЧП. В Кеми была дислоцирована ракетная бригада. После разоблачения американского шпиона Пеньковского, выдавшего многие ракетные секреты СССР, ее перебросили в другое место. В освободившийся военный городок из поселка Алакуртти, глухого места вблизи финской границы, перевели мотострелковый полк. Несколько солдат- срочников в полку оказались призванными из Кеми. Незадолго до ноябрьских праздников один из них ушел к друзьям детства в самоволку. Основательно поддав спиртного, по дороге в часть вступил в конфликт с местными парнями и был ими основательно избит. Прибежав в казарму, поднял крик «наших бьют», целый батальон снялся с места, сквозь дыру в заборе покинул военный городок и с шумом устремился на привокзальную площадь. По дороге среди бойцов распространился слух, что их товарища избили люди в железнодорожных шинелях. Разгоряченные мотострелки ворвались Дом культуры железнодорожников, где как раз проходило торжественное собрание в честь предстоящей годовщины Октябрьской революции, и стали избивать мужчин помоложе, одетых в железнодорожную форму. Другая часть бойцов с криком и гиканьем гоняли по улицам молодежь в железнодорожных мундирах и без.
Начальник Кемского отделения дороги Иван Львович Русецкий, после того, как дежурный по части отказался соединить его по телефону с командиром полка, направил телеграмму в Москву дежурному по Министерству путей сообщения с информацией о массовых бесчинствах, происходящих в городе. Сообщение немедленно передали в Министерство обороны, оттуда - в Ленинградский военный округ, из округа последовал запрос в полк.
Командир полка, конечно, не дожидался сигнала свыше. Узнав о побеге батальона, он под-
нял по тревоге личный состав наиболее надежного подразделения - роты танкистов, вызвал отдыхавших по домам офицеров и сверхсрочников, и отправился наводить порядок. Прошло более двух часов, прежде чем удалось загнать разбежавшихся по городу мотострелков на территорию части. По счастливой случайности, хотя было избито несколько десятков человек, дело обошлось без серьезных травм и повреждений.
Назавтра, с утра в райкоме партии начался разбор полетов. Командир полка полковник Шульгин начал не без агрессии. В городе нередки случаи избиения местной молодежью военнослужащих, отпущенных в увольнение, а милиция на сообщения из полка мер не принимает. Долго ему говорить не пришлось, т.к. в кабинет Смирнова позвонил командующий округом. Узнав, что Шульгин находится в кабинете, командующий попросил передать ему трубку. Вытянувшись по стойке смирно, полковник коротко доложил о происшедшем, после чего минут пять слушал командующего. Что тот ему говорил, слышно не было, но Шульгин время от времени вздрагивал, вытягивался еще сильнее и менялся в цвете лица. Потом передал трубку Смирнову. Яков Дмитриевич сказал командующему, что не видит оснований раздувать инцидент, в случившемся есть доля вины городских организаций, райком партии совместно с командованием полка намечает меры по нормализации отношений между военнослужащими и населением. Дальнейший разговор на бюро шел в другой тональности. Шульгин со всем, что говорил Смирнов, соглашался, были намечены меры по укреплению связей между военными и гражданскими, включая проведение совместных мероприятий.
На следующий день у меня в кабинете появился помощник прокурора армии, который интересовался позицией местных органов власти по поводу происшествия. Я при нем позвонил Смирнову и тот повторил то, что сказал командующему округом. Добавил, что такие проблемы репрессиями не излечишь.
А вечером Смирнов пригласил меня к себе, расспрашивал о состоянии правопорядка среди молодежи. Не знаем мы, чем живет наша молодежь, особенно рабочая - констатировал он. С комсомольским активом встречаемся и думаем, что это все.
Ну, остальную молодежь в большом количестве можно встретить только на танцах, -сказал я.
Смирнов тут же загорелся, - это идея, в другом месте их не соберешь. Об этих танцах черт те что говорят, и пьянствуют, и хулиганят и кое что похуже творят.
В городе было две танцплощадки - в ДК железнодорожников и в районном Доме культуры. И мы двинулись в молодежные массы. Для начала в ДК железнодорожников. Во главе Смирнов, потом я, секретарь райкома комсомола, политработник из воинской части. Отделение ж.д. представлял сам Русецкий. Естественно, заранее в вестибюле было вывешено объявление, что во время танцев состоится встреча с руководителями района.
То ли слухи о пьянстве на танцах оказались преувеличенными, то ли заранее вывешенное объявление повлияло, но молодежи было много, однако визуально сильно выпившие в толпе не определялись. Мы взошли на сцену, потеснив музыкантов. Первым говорил Смирнов о районе, о перспективах развития города. Коснулся темы правопорядка и событий с буйством мотострелков. Я выступал вторым, и поскольку подкреплял тезисы выступления конкретными примерами из местной криминальной хроники, то слушали меня, как и Смирнова, внимательно, даже задали нам несколько вопросов. Остальные ораторы успеха не имели, в зале переговаривались, начались хождения взад-вперед. Русецкий выступать, насколько я помню, не собирался. Но, вероятно, узрев такое непочтение к ораторам (а половину молодых людей в зале составляли работники подведомственных ему ж.д. предприятий) обрушился на молодежь с упреками. Особенно упирал на то, что когда он малолеткой начал работать путевым обходчиком, им такие условия, как нынешней молодежи, не снились и далее в том же духе. В зале установилась мертвая тишина. Тем не менее, когда Смирнов закрыл встречу и поблагодарил за внимание, в зале раздались довольно дружные аплодисменты.
Подождав пока Яков Дмитриевич поговорит с группой молодых людей в вестибюле, мы пошли вместе домой. Жили мы с ним в одном подъезде. По дороге говорили о том, что кроме кино и танцев, молодежи и пойти в свободное время особенно некуда. Договорились провести сессию горсовета на эту тему, я взялся подготовить доклад и проект постановления.
Сессию мы позднее провели, и хороший план мероприятий утвердили, но, как и многое в то время, почти все осталось на бумаге. Не хватило сил и денег.
Вспоминая, как менялась уголовно-правовая политика в то время, меня не покидает ощущение, что вторая половина 60-х - время жесткого закручивания гаек. И дело было не только в драконовском указе об усилении ответственности за хулиганство, по которому через места лишения свободы пропустили сотни тысяч людей, которым там, честно говоря, делать было нечего. Чувствовались перемены в политической жизни. Еще работая следователем в Суоярви, я прочитал об уголовном процессе над писателями Даниэлем и Синявском, публиковавшими свои произведения за границей. Не сказать, что это меня взволновало, поскольку для меня было неприемлемо вредить своей Родине в любой форме. Но сравнение с подходами к делу Пастернака, опубликовавшему за рубежом «Доктора Живаго», напрашивалось.
В конце 1966 года УК РСФСР был дополнен пятью статьями 190.1, 190.2 и т.д. Особенно обращала на себя статья 190.1 «Распространение заведомо ложных слухов, порочащих государственный и политический строй». Спросил знакомого работника КГБ, а почему ее ввели, ведь уже есть статья 70 об антисоветской пропаганде. Он пояснил, дело в том, что там требуется доказать цель - подрыв политического строя, а в новой статье этого не требуется. Она для безответственных болтунов и любителей сочинять политические анекдоты.
Стало немного не по себе. Впрочем, в своей практике я с применением этих статей не сталкивался, хотя в целом они усиливали контроль за обществом со стороны идеологической полиции.
Партийные органы тоже как-то стали осторожнее, начали больше подстраховываться.
Двухэтажное здание нашей прокуратуры строилось в свое время для большого Кемского района. В связи с разделением района на три части штат прокуратуры сократился почти вдвое, и на первом этаже разместилась редакция районной газеты «Советское Беломорье». Я как-то предложил редактору Павлу Кокареву выпускать ежемесячно целевую страницу на правовые темы. Назвали мы ее так же, как популярный в то время журнал «Человек и закон». Так уж получилось, что мне пришлось стать чуть ли не единственным автором этой страницы. О ее популярности свидетельствовала большая почта, которая поступала в адрес редакции. Кстати, наш пример оказался заразительным. Через несколько месяцев аналогичная страница под названием «Я и закон» стала выходить в республиканской газете «Ленинское знамя».
Набравшись приватно с основной работой журналистского опыта, в 1970 году я предложил Смирнову выпускать тематические правовые бюллетени формата плакатов и развешивать их в целях пропаганды правовых знаний в красных уголках предприятий и учреждений, в общежитиях, домах культуры и прочих публичных местах. Издание осуществлять от имени комиссии районного Совета по социалистической законности. Смирнову идея понравилась, детали он предложил решать со вторым секретарем Галаховым. Мы решили посвятить первый выпуск проблемам правопорядка и прежде всего борьбе с хулиганством. Я должен был подготовить текст, а Галахов собирался отвезти его для согласования в обком КПСС, поскольку имелось указание - все тиражируемые печатные издания согласовывать с ними.
Из Петрозаводска Галахов вернулся невеселый. Зав. отделом пропаганды обкома Про-куев, ознакомившись с моим текстом, испугался. «У вас граница рядом, попадет этот листок в Финляндию, распишут в финских газетах, что Кемь захлестнула преступность. Выбирайте приличные темы.»
Сдаваться нам не хотелось, и я подготовил еще один выпуск бюллетеня, посвященный на этот раз трудовому законодательству. Галахов прокомментировал - на этот раз Прокуеву придраться будет не к чему, и снова вернулся с отказом. Мотив отказа был интересным: «СССР - страна рабочих и крестьян, а у вас приведен целый букет нарушений их трудовых прав. Буржуазная пропаганда может использовать эти материалы для дискредитации нашего социального строя». После этого мы к вопросу о бюллетене больше не возвращались.
Не все в отношениях с райкомом было безоблачно. К сожалению, мне пришлось взять под стражу сына А., которая работала секретарем райкома партии по агитации и пропаганде. Сына она воспитывала без мужа. Парень рослый, сильный, красивый, играл на музыкальных инструментах, неплохо учился, но был избалован и привык удовлетворять свои желания, не считаясь с принятыми рамками. Слишком рано почувствовал вкус вина, любил быть лидером и не всегда в хороших делах.
В ту роковую ночь, выпив с другом и двумя девицами - учащимися ПТУ - две бутылки вина, А. предложил кого-нибудь ограбить, чтобы добыть деньги на «продолжение банкета». Встретили на стадионе пьяненького мужика,
избили его, отобрали шапку, но денег не нашли. Пошли к вокзальной площади, по дороге выбросив шапку. Увидели мужчину, который шел по переходному мосту над железнодорожными путями. А. предложил девицам разыграть роль шлюх и заманить его в укромное место, где и ограбить. У потерпевшего были неприятности на работе и ему было не до дешевых девок, поэтому он послал их куда надо. Тогда А. сбил его с ног, вместе с другом затащил за привокзальный ларек, где избили и отобрали у него деньги. Потерпевший надолго попал в больницу, а преступная компания оказалась в милиции. Утром я дал санкцию на арест А. и его друга, девиц отпустили под подписку о невыезде. Зашел к Смирнову в райком сообщить о деталях дела. Он стал убеждать меня отпустить А. под подписку. Я ответил, что это невозможно, разбойное нападение совершенное группой лиц -это тяжкое преступление. Потерпевший лежит в тяжелом состоянии в больнице, все, что могу
сделать - разрешить матери свидание с сыном. Да и авторитет райкома в глазах населения будет подорван, если я отпущу его.
По-видимому, мать дошла до кого-то в обкоме партии, потому что новый прокурор республики Владимир Николаевич Внуков направил в Кемь прокурора отдела по делам несовершеннолетних Дмитрия Ильюкова, проверить - не погорячился ли я с арестом. Ильюков дотошно провел повторное следствие, даже нашел шапку, выброшенную А. после первого ограбления, доложил прокурору республики, что оснований выпускать А. из-под стражи нет.
Парня с учетом несовершеннолетнего возраста суд приговорил к трем годам лишения свободы, мать вскоре освободили от должности и перевели в другой район с понижением.
Четыре года проработал я в Кеми в качестве прокурора. Я рассматриваю этот период как время своего профессионального становления.
Продолжение следует
