CC BY
85
Б. И. Тетуев
КАРАЧАЕВО-БАЛКАРСКАЯ ПОЭЗИЯ: ГЕНЕЗИС ИНДИВИДУАЛЬНОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
Статья посвящена малоизученной теме — карачаево-балкарской индивидуальной авторской поэзии второй половины XIX — начала XX в. Впервые процесс ее зарождения и формирования исследуется в диахронном срезе как целостный художественный феномен. На обширном поэтическом материале показано эволюционное движение авторского художественного сознания, историческая преемственность литературного развития.
B. Tetuev
KARACHAY-BALKAR POETRY: GENESIS OF INDIVIDUAL ART CONSCIOUSNESS
The article is devoted to an insufficiently investigated problem — Karachay-Balkar individual authorial poetry of the second half of the 19th century and the beginning of the 20th century. For the first time the process of its origin and forming is analysed in a diachronic way as an integral esthetical phenomenon. Evolutional behaviour of the author's art conscience, historical succession of literary development is shown on the basis of the broad poetical material.
Процесс зарождения индивидуального художественного сознания в карачаево-балкарской поэзии во многом повторяет аналогичный процесс в западноевропейской литературе. Однако следует особо отметить: художественный космос Кайсына
Кулиева, завершающего развитие карачаево-балкарской поэзии в XX в., его достигшее зрелости индивидуальное поэтическое сознание непредставимо без его вписанности в двойной контекст: этнопоэтики с ее ментальными и художественными кон-
стантами и западноевропейского культурного универсума.
Исследование карачаево-балкарской авторской поэзии XIX — начала XX века в ее диахронном срезе как целостного художественного феномена позволяет увидеть историко-культурный контекст национальной поэзии, его развитие от «жанровых образов авторов» к «возрастанию индивидуального авторского начала» (Д. С. Лихачев). Литературоведческий анализ показывает, что важными составляющими ее сложного и противоречивого развития, как и во всякой национальной культуре, являются традиции устного народного творчества, историческая судьба народа. Одним из факторов, существенно повлиявших на духовную жизнь карачаево-балкарского народа, было принятие мусульманства. Распространение ислама дает импульс возникновению и развитию различных жанров духовно-религиозной литературы: зи-кира (поминания), йиман-ислама (свода правил веры ислама), мунажата (наставлений), агиографии (повествований о пророках). Это весьма значительный пласт карачаево-балкарской словесности на родном языке, записанной с использованием арабской графики (аджам).
В религиозно-дидактической поэзии XIX — начала ХХ в. кораническая этика преломляется через призму насущных потребностей народа в соответствии с этнокультурным сознанием карачаево-балкар-цев, в духе «тюркского народного мусульманства» (А. Сигбатуллина). В то же время анализ авторских религиозно-дидактических текстов позволяет утверждать, что они содержат не только традиционную инвариантную семантику, но выходят за пределы религиозной тематики. Авторские зикиры Д. Шаваева и К. Мечиева со временем изменяются, их первооснова в значительной мере обогащается назиданиями, медитативными размышлениями, исповедью, усиливающими степень лирического самовыражения поэта, иллюстрирующими все более явственно проступающие элементы
авторского сознания и формирования его индивидуальной поэтики. На наш взгляд, это свидетельство ассимиляции жанра авторским мировоззрением. Указанная тенденция позволяет мотивированно утверждать об эволюции жанровой традиции зи-кира, развитии в нем признаков религиозно-дидактического жанра мунажат, а также трансформации их в стихи медитативного содержания.
В жанре «мунажат» просветительские установки религиозно- дидактических жанров постепенно трансформируются, приобретая художественную образность, литературную форму. На первый план выходит не только разъяснение тех или иных постулатов ислама, а назидание, убеждение, обращенное к человеческой душе. Мунажат переводит исламские постулаты из сферы религии в сферу литературы, максимально адаптируя универсальные теологические принципы к когнитивному сознанию и практической деятельности карача-ево-балкарцев.
Анализ мунажатов Д. Шаваева, К. Ме-чиева, Л. Ахметова и других позволяет утверждать, что их основные нравственно-этические мотивы базируются на корани-ческих преданиях, вместе с тем вбирают в себя метафизические представления карачаево-балкарского этноса. Подобный синтез доказывает верность идеи И. Крачков-ского о естественности вхождения в быт и культуру, шире — в метафизику народного бытия — арабского культурного Текста1. Ключевые мотивы мунажата — «нельзя обманываться (мнимым) могуществом мира», «бессмертия нет, оставайтесь с верой», превращаясь в устойчивые теологе-мы, утверждают должную религиозно-ментальную формулу бытия, выполняют дидактическую функцию «воспитания человека». Вышеизложенное позволяет зафиксировать наличие существенных изменений в сознании карачаево-балкарцев, приобретающих художественное выражение. На смену нартскому эпосу с его «каталогом» героизма приходит религиозно-ди-
ра», где именно авторским голос выступает инстанцией, осуждающей идеологию агрессии.
Одним из определяющих факторов зарождения индивидуального авторского художественного сознания является автоно-мизация личности с ее собственной системой оценок и ценностей, формирующегося личностного мировидения, которое возникает как некий противовес традиционным устоям и взглядам социума. Исторически изменяющиеся обстоятельства жизни карачаево-балкарского народа способствовали соответствующей эволюции авторского осмысления действительности, приобретающей ярко выраженный социальный контекст. Первоначально изображение социальной действительности в авторской поэзии (К. Кочхаров, З. Джаны-беков) носит описательно-эмпирический характер: герои называются подлинными именами, наделяются реальными чертами, фактами биографии. Отсутствие вымышленных сюжетов и героев, художественного обобщения свидетельствует о том, что поэзия является образцом индивидуальной авторской поэзии, стоящей на грани между фольклором и письменной литературой.
Новые тенденции — выраженность авторского «Я» — в развитии индивидуального художественного сознания как в содержательном плане, так и в плане поэтики развиваются в поэзии К. Мечиева. В его произведениях реальный «индивидуально-именной» мир героев и мест, обозначенный с топографической точностью, превращается в художественное пространство обобщающего характера. Показательным в этом плане является стихотворение «Сегодня князь Сюйюнчев бедного Ахмата бедняка...»: «Сегодня Сюйюнчев (князь) бедного Ахмата, // Посохом ударив, голову рассек. // И в сердце мое этот посох, // Вовек незаживающую рану нанес»2. Если в начальных строках стихотворения поэт называет реальные имена и обращается к конкретике эмпирического мира, то во второй части строфы он выражает личное чувство
сострадания, сопереживание чужой боли от первого лица. Субъективное, личностное отношение автора к герою приобретает общезначимую ценность и эстетическую завершенность. Появляется вымышленный герой с вымышленным именем. Бедняк Ахмат и князь Сюйюнчев, возможно, и существовали в реальной жизни, но для поэта важна не правда быта, а правда Бытия.
Значимой вехой в эволюции авторского художественного сознания явилась поэма К. Мечиева «Раненый тур», знаменующая завершение процесса формирования национальной карачаево-балкарской поэзии XIX в. Проявляется это многообразно. Прежде всего, на уровне хронотопа: действие поэмы происходит в реальной действительности современной поэту Бал-карии. Национально окрашен конфликт поэмы: социальный антагонизм выражает особенности родовых патриархальных взаимоотношений в балкарском обществе и связан понятиями с горской чести. Наконец, в поэме «Раненый тур» сформировалась целая система этнопоэтических символов (ранености, раненого камня, сочувствия всему сущему и т. д.), которые стали выражением основы национального образа мира, нашли свое многообразное развитие в карачаево-балкарской поэзии XX в.
Метафорическое название поэмы по праву можно считать художественной находкой поэта, выразившей национально-ментальную основу социального конфликта. Свободный, гордый тур, живущий в горах, преследуется своими основными врагами — волком и человеком. Тур, раненный охотником, сумел уйти от человека, но теперь за ним гонится волк. Второй охотник, а это главный герой поэмы Хашим, отправившийся в горы за дичью, спасая раненого тура от неминуемой гибели, убивает хищника.
Поэт нарушает устойчивую бинарную оппозицию «человек — зверь», основанную на противопоставлении человеческого (гуманного) и звериного (хищнического) начала. Отношения между ними определяют-
Карачаево-балкарская поэзия: генезис индивидуального художественного сознания
ся не «родовой» принадлежностью, а нравственной сущностью: человек противостоит человеку, зверь — зверю. Противостояние символических образов поэмы — раненого тура и волка получает продолжение в событиях, развивающихся строго симметрично в мире людей. Судьбы раненого тура и человека, охотника Хашима, оказываются связанными, «отражаются» друг в друге. Тема социального антагонизма передается в поэме К. Мечиева посредством использования метафоры по контрасту. Поэт выстраивает парадигму насилия, жестокости, ранящей, убивающей все живое, человеческое через образный ряд: волк, князь Жамболат, княжеское сословие. Волк в тюркской мифологии тотемное животное, но поэт использует в данном контексте негативную символику животного, согласно которой он является олицетворением «свирепости, коварства, жадности, жестокости, зла»3. Перед нами явный пример поэтического переосмысления константных мифологических смыслов, что позволяет говорить о проявлении авторской свободы, «произвола», об интерпретационных возможностях индивидуального художественного сознания.
Повествование о трагедии раненого тура (Хашима, народа) служит для поэта основой размышлений о социальном насилии в мире и господстве в нем социальной несправедливости. Будучи глубоко озабочен трагической судьбой родного народа, выступая как его защитник, К. Мечиев апеллирует к слову — единственному средству, которое, смеет он надеяться, может быть поддержкой для «страдающих сердец» и заставит призадуматься «жестоких тиранов». Раскрывая свое кредо, поэт усиливает, расширяет социальный смысл конфликта поэмы. Трагедия «раненого тура», которую поэт пережил как свою («И моя судьба схожа с твоей»), трансформируется в трагедию авторской личности, обусловленную конфликтом между его гуманистическими представлениями и современной социальной действительностью.
Одним из важнейших моментов становления авторской поэзии, как известно, считается формирование художественного самосознании, являющегося показателем ее зрелости. Тенденция обращенности поэзии к самоосмыслению отчетливо проявляется в произведениях К. Мечиева начала XX в. В поэме «Бузжигит», созданной на основе древнетюркской архифабулы, поэт открыто манифестирует поэтическую субъективность как эстетическую ценность. Скромно заявляя, что до него «пели о Бузжигите намного лучше», автор метафорическим языком выражает авторское право творца: «У каждой горы — своя вода, // Своя песня, свой соловей, // Чтобы и в горах бытовал, // Я поведал свой рассказ»4. Поэт, «обращаясь к реалиям этносреды», обосновывает эстетическую значимость авторского самовыражения.
В поэзии К. Мечиева прослеживается идея самоценности сознательной работы со словом, идея, которая станет его «именной» авторской эмблемой, и основой ярко выраженной неповторимости, уникальности поэта. «Слово Кязима» — так автор обозначил свой индивидуальный способ самовыражения. Новое, личностно ответственное отношение к поэтическому слову раскрывается им в понимании гражданского долга и поиска адекватной творческой формы его выражения. В статье С. С. Аве-ринцева «Категории поэтики в смене литературных эпох» четко обозначена граница между фольклорным и индивидуальным авторством: «...от индивидуального умения до индивидуального авторства — огромная дистанция. Дело не в том, что мы не знаем имен одаренных людей, творивших фольклорные памятники; дело в том, что культивирование индивидуальной манеры как особой ценности, осознаваемой в качестве таковой, противоречит самому существу фольклора»5. К. Мечиев — поэт, ясно осознающий свое право творца литературного произведения. Авторское «Я» номинируется, используется как средство самовыражения, утверждения
