CC BY
1Немкова Ольга Вячеславовна, доктор искусствоведения, проректор по научной и методической работе, заведующая кафедрой хорового дирижирования, профессор кафедры хорового дирижирования Тамбовского государственного музыкально-педагогического института имени С. В. Рахманинова
Nemkova Olga Vyacheslavovna, Dr. Sci. (Arts), Professor, Vice President for Research and Academic Affairs, Head of Chair of choir conducting Tambov State Musical-Pedagogical Institute by Rachmaninov
E-mail: science@tgmpi.ru
КАНОН И АПОКРИФ. ПРЕДПОСЫЛКИ РАЗВИТИЯ ХУДОЖЕСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКОЙ МАРИОЛОГИИ
В РАННЕХРИСТИАНСКИЙ ПЕРИОД
Статья посвящена вопросу эволюции в ¡-IV вв. мариологической идеи, обладающей ключевой значимостью для христианского сознания, вероучения и художественного творчества. Реализация марианской/богородичной темы в искусстве неотделима от процессов формирования догматики, литургики, теоретической базы основополагающих идей и понятий христианской культуры. Предпосылки к развитию культа Девы Марии рассмотрены в аспекте богословских воззрений на центральный вопрос мариологии — Богоматеринство. В работе дан обобщающий взгляд на апологетическое, догматическое, апокрифическое направления развития раннехристианского этапа мариологии. Осмысление ветхозаветного прообразующего «знака» Марии как «Новой Евы» представлено в качестве основы для дальнейшего интенсивного формировании целой системы ветхозаветной марианской символики и образности. Изучен вопрос взаимодействия библейских канонических книг, апокрифов («Протоевангелие от Иакова», «Об Успении Марии»), патристики как базовых литературных источников в формировании художественно-эстетической мариологии.
Ключевые слова: раннее христианство, христианская художественная традиция, эстетическая мариология.
CANON AND APOCRYPHA. PRECONDITIONS FOR THE DEVELOPMENT OF ARTISTIC AND AESTHIC MARIOLOGY
IN THE EARLY CHRISTIAN PERIOD
The article studies the evolution in the I-IV centuries of Mariological idea, which is significant for Christian consciousness, religious dogma and artistic creation. Representation of the Marian/Virgin theme in art is inseparable from the formation of dogmatic, liturgics and theoretical basis of the fundamental ideas and concepts of Christian culture. The preconditions for the development of the Virgin Mary cult are considered in the aspect of theological views on the key issue of Mariology — Mary as Mother of God. The article presents a general survey of the apologetic, dogmatic, apocryphal trends in the development of Mariology at the early Christian stage. Understanding the image of Mary as a «New Eve» becomes the basis for the further intensive formation of a whole system of Old Testament Marian symbols. The article considers the issue of the interaction of Biblical canonical books, apocrypha («Proto Gospel from St. Jacob», «About the Assumption of Mary») and patristic as the basic literary sources in the formation of artistic and aesthetic Mariology.
Key words: Early Christianity, Christian artistic tradition, Aesthetic Mariology.
Важнейшая из линий развития в искусстве художественной образности, рождённой христианским вероучением, обусловлена неослабевающим вниманием художников к одной из центральных фигур новозаветной истории — Матери Иисуса Христа. Масштаб «звучания» марианской идеи, из века в век вдохновлявшей и озарявшей творческое сознание человечества, убеждает в её непреходящей значимости и одновременно побуждает к более пристальному исследованию начал, истоков художественно-эстетической мариологии (данное понятие применено в значении совокупности «художественных свидетельств, указывающих на исключительное место Марии в истории мира и его спасении, на Её особую благодатную миссию, связанную с Богоматеринством...» [4]).
Представленная статья посвящена подготовительному раннехристианскому этапу (примерно от 30-х гг. I века до 325 г. — времени проведения I Вселенского Собора в Никее) в развитии богородичных художественных форм, когда обращённые к Марии произведения, ещё не будучи самостоятельной сферой христианского творчества, входили в более широкий
вероучительный и богослужебный контекст.
Практическая реализация марианской/богородичной темы в искусстве неотделима от процесса формирования догматики, теоретической базы основополагающих идей и понятий христианской культуры. В эволюции художественно-эстетической мариологии первых веков приоритет Слова определил доминирующую роль литературных (словесных) форм. Слово, облечённое в визуальный или звуковой образ, обретало ещё большие возможности быть воспринятым, понятым и прочувствованным.
Хорошо известный факт о принципиально важной исторической роли Эфесского собора 431 г. в развитии культа Богоматери [Примеч. 1] отчасти содействовал возникновению суждений о незначительном, до V века, теологическом интересе к личности и биографии Матери Иисуса. Этому мнению противостоит точка зрения, согласно которой почитание «"Матери Иисусовой, Благодатной Жены, Благословенной между женами" [Деян. 1:4, Лк. 1:28, 2:34, Ин. 19:27],установленное в апостольской общине, распространилось из Иерусалима в народившиеся христианские общины Си-
____ ВОПРОСЫ ИСКУССТВОЗНАНИЯ 2018 №1
рии, Египта, Малой Азии, Рима и многих других стран древнего мира ещё в конце первого века» [6, с. 13].
Бесспорно, что именно с Эфесского собора в мари-ологии начался качественно новый этап, отмеченный существенным усилением интенсивности догматического и, соответственно, художественно-образного насыщения данной сферы. Однако подобная интенсивность была бы невозможна без «периода накопления», без опоры на весь тот сложный, драматичный и во многом противоречивый опыт, который был приобретён христианской культурой за первые столетия её существования. Важно, что уже на начальном этапе был актуализирован центральный вопрос мариоло-гии — Богоматеринство Пресвятой Девы, следующий из богословского осмысления таинства Боговоплоще-ния. И ответы на этот вопрос давались отнюдь не однозначные.
Раннехристианские формы и особенности почитания Марии обусловливались характером эпохи, её своеобразием и, в конечном итоге, её задачами. «Христианство явилось в мир <...> с могучею силою внутреннего убеждения», будучи при этом «собранием вне закона» [9, с. 22]. Естественно поэтому, что главное призвание своей земной жизни на пути к спасению первые христиане видели в проповеди Евангелия. У С. С. Аверинцева читаем: «<...> новозаветное видение мира с наибольшей полнотой раскрывается <...> в Евангелиях, рисующих личный образ Христа. <...> Само собой разумеется, что и эстетический мир раннего христианства организовывался вокруг фигуры Христа с её человеческими чертами» [1, с. 506]. В созидании этого «личного отношения» и постижении «человеческих черт» Христа важнейшее значение приобретал аспект Его сыновних отношений с Матерью — Господней Избранницей.
В обобщённом смысле понимание раннесредне-вековыми мыслителями теологической роли Матери Христа сформулировано, например, Оригеном (185-254) [Примеч. 2]: «Итак, нужно дерзнуть сказать, что Евангелия — начаток всех Писаний, начаток же Евангелий — Евангелие от Иоанна, смысл которого никто не может ухватить, не склонившись к груди Иисуса и не приняв от Иисуса Марию своей Матерью» [8, с. 101].
Сотериологический аспект осмысления раннехристианским временем значимости личности Девы Марии формировался в новом вероучении в ходе живого взаимодействия, постепенного соединения, слияния изначально вполне автономных направлений. До тех пор, пока Церковью не был выработан канон, образ Пресвятой Девы получал многочисленные, порой разноплановые и даже противоречивые богословские, литературные, фольклорные, художественные толкования.
Общеизвестно, что Новый Завет (вторая половина I — начало II вв.), как центральный литературный источник христианства, содержит совсем немного упоминаний о Деве Марии. Причём их подавляющее
большинство сосредоточено в Евангелии от Луки. С. С. Аверинцев полагает, что присущий третьему Евангелию «женственный колорит» является важной чертой, характеризующей автора этого писания (грека по национальности) как носителя античной литературной традиции: «Особенный тон лиризма придаёт Евангелию от Луки обилие женских образов, отсутствующим или не играющим важной роли у Марка и Матфея. Эта черта опять-таки ближе к эллинистической гуманности, нежели к восточным традициям» [1, с. 510].
Начиная с первых веков н. э., подобные эпизоды становились объектами подробных и скрупулёзных теологических размышлений. Неотделимые от хри-стологического учения в целом, эти истолкования постепенно выявляли как новые уровни и грани понимания образа Марии, так и сокрытые от поверхностного взгляда (сокровенные) глубины его значимости. Раннехристианская (греческая и латинская) апологетика и патристика формируют мощный пласт, закладывающий основы культа Богоматери. Уже в конце II столетия св. Дионисий Александрийский первым, по имеющимся на сегодняшний день данным, называет Марию Богородицей (Феотокос — «родившая Бога»), а во второй половине IV века в трактатах Григория Нисского этот термин, согласно подсчётам современных исследователей, будет применён пять раз. Библейское основание употребления данного титула содержится в Святом Писании, повествующем о встрече Праведной Елизаветы с Марией: «И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?» [Лк. 1: 43].
Осуществлённое в Благовещении ветхозаветное пророчество [Примеч. 3] («Се, Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит, — с нами Бог» [Ис. 7: 14]) не могло не стать для отцов Церкви темой к размышлению о личности Той, которая добровольно и смиренно приняла свою участь («Се, раба Господня; да будет Мне по слову Твоему» [Лк. 1: 38]). С первых веков христианства одним из следствий подобного осмысления стало оформление образно-семантической параллели, как бы обнимающей собою всю ветхозаветную историю и, подобно мосту, переводящей её в новое время: Ева — Мария. Именуя Марию «Новой Евой», св. Иустин Философ и Мученик ок. 165), в согласии с Писанием, развивает образно-смысловое противопоставление св. Апостола Павла, назвавшего Христа Новым Адамом: «Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. <...> Первый человек — из земли, перстный, второй человек — Господь с неба» [1 Кор. 15: 45, 47].
Вслед за св. Иустином св. Ириней Лионский 202) и св. Григорий Неокесарийский (ок. 213 — ок. 270) подчёркивают миссию Девы Марии как восстанови-тельницы падения Евы. Ириней Лионский, называя Еву «девой», а Марию «Девой» прямо нацеливает читающего на ролевую антитезу этих двух женских об-
разов в судьбе человечества: «Так же, как через деву род человеческий подвержен смерти, так через Деву и спасётся, потому что непослушание девы уравновешивается послушанием Девы» [7, с. 486].
В качестве мощного катализатора активизации марианской апологетики и процессов формирования культа Богоматери выступили широко распространившиеся со II века гностические, языческие, ортодоксально иудейские и близкие к ним учения, отрицавшие или подвергавшие сомнению Богоматеринство Марии, а также Её Приснодевство. Вследствие этого позиции гностика Керинфа (ок. 100 г.) или римского философа-платоника Цельса (вторая половина II в.) было противопоставлено открытое исповедание отцами Церкви Приснодевства Марии как явленного в чуде Рождества знака Её Богоизбранности, рассеивающего любые сомнения в том, что Она родила Бога и, следовательно, является Богоматерью.
Идея девства в ранних этико-эстетических воззрениях представала в качестве одной из ключевых. «Само девство, по мнению христиан, естественно и прекрасно. Девы являются украшением Церкви, самой чистой и светозарной частью "стада Христова". Институт девственности вполне понятен и естествен для христианства, противопоставившего чувственным излишествам римской аристократии идеал абсолютной духовности» [5, с. 204]. Идея Приснодевства Богородицы присутствует в трудах восточных и западных отцов Церкви, начиная с конца II столетия, — у св. Иринея (f 202), Климента Александрийского (t 215), Григория Нисского (ок. 335 — после 394).
Необходимо, однако, отметить, что уже в раннехристианской теологии этот вопрос не воспринимался как бесспорный. Так, Тертуллиан (ок. 160 — после 220), будучи «первой чётко очерченной авторской индивидуальностью в истории христианской литературы на латинском языке» [2, с. 441], отрицал доктрину о девственности post partum (после родов). Но среди крупных христианских мыслителей первых веков новой эры, вероятно, только он последовательно отстаивал эту точку зрения. Таким образом, вопрос о непорочности как зачатия, так и рождения Христа находился на данном историческом этапе в состоянии всестороннего осмысления, приведшего в VI столетии к появлению соответствующего вероучительного догмата о Приснодевстве Марии. Этот догмат затем был «зафиксирован» в формах христианского богослужения.
«Личное отношение» к Христу вполне естественно рождало в первых христианах стремление сформировать более полную и детализированную картину Его земного пути. «Ранние евангелия (и канонические, и апокрифические) больше внимания уделяли проповедям Иисуса, чем его биографии. В частности, в новозаветных книгах нет сколько-нибудь подробных рассказов о детстве Иисуса. <...> Конкретные события приводятся в их сочинениях как фон для тех или иных высказываний Иисуса» [10, с. 306-307]. Задача выяв-
ления истоков поистине безграничного сюжетно-со-держательного многообразия и богатства воплощений в искусстве марианской темы не может быть хоть сколько-нибудь приближена к своему решению без обращения к той раннехристианской литературе, которая не вошла в Новый Завет, но, тем не менее, почиталась в 1-111 веках многими христианскими группами как источник вероучения. В первую очередь это относится к ряду появившихся примерно со второй половины II века «самостоятельных произведений, как бы дополняющих древнюю традицию: описания детства Иисуса, жизнеописание Его Матери, описания деяний отдельных апостолов, упомянутых в евангелиях, — Петра, Павла, Филиппа, Андрея и др.» [3, с. 23].
Среди широкого многообразия подобных источников большой интерес вызывают писания, развивающие и дополняющие мариологическую линию евангельских повествований: «История Иакова о рождении Марии» — один из наиболее древних текстов, датируемый предположительно второй половиной II столетия (научное название «Протоевангелие от Иакова»), и сочинение IV века «Об Успении Марии».
В силу ряда причин на Протоевангелие Иакова существовали различные, порой полярные, точки зрения. Так, против него резко выступал св. Иероним, создавший канонический латинский текст Библии, и Западная Церковь. На Востоке отношение было иным: писание Иакова читалось, толковалось богословами и было положено в основание целого ряда богородичных праздников, в частности — Рождества Пресвятой Богородицы или Введения во храм. По мнению Н. В. Покровского, Восток не препятствовал хождению апокрифов в народной среде потому, что «не видел в них еретических тенденций. Вымыслы воображения в обрисовке детства Христа доставляли и некоторый материал для художников, но этот материал, искусно переработанный в художественных произведениях, не заключал в себе ничего соблазнительного» [9, с. 218].
Широкая популярность рассматриваемого апокрифа (в Раннем Средневековье были осуществлены его переводы на сирийский, коптский, армянский и многие другие языки) укрепляла в христианской среде тенденцию воспринимать образ Матери Спасителя как сопричастный чудесным свойствам Сына. Наиболее ранний текст Протоевангелия Иакова, зафиксированный в египетском папирусе III в. (который в настоящее время известен как «папирус Бод-мера», опубликованный в 1958 году), содержит в себе название «Рождение Марии. Откровение Иакова» [См.: 3, с. 55].
Церковное Предание бережно сохранило «воспоминания» о событиях Священной истории, описанных в Протоевангелии: зачатие Девы Марии Иоакимом и Анной, введение трёхлетней Марии во храм, обручение Её старцу Иосифу и др. В научной среде существует мнение, что данное литературное произведение зафиксировало уже существовавшую ранее устную традицию, возводящую родословную Марии к роду
Давида. В дальнейшем указанное обстоятельство послужило важным побудительным импульсом к отысканию символических пересечений и параллелей марианской образности с Ветхим Заветом. Суламифь в Песни песней, Лестница небесная, Купина неопалимая — эти и многие другие ветхозаветные образы, воспринятые как прообразующие знаки Марии, окажут существенное влияние на развитие богородичной догматики. Например, белая лилия, окружённая терниями, будет символически соотнесена с непорочным зачатием и целомудрием, сбережёнными «среди грехов мира сего». Основным ветхозаветным источником подобной символики стал поэтический мир Песни песней: «Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами» [П. песн. 2: 2]. Уже в IV столетии св. Амвросий Медиоланский одним из первых дал христианское иносказательное толкование образа Сула-мифи как прообраза Богоматери.
Следует подчеркнуть, что Протоевангелие Иакова буквально изобилует подробнейшей «не канонической» детализацией евангельских сюжетов, с участием Девы Марии: Благовещение, Рождество Христово, перепись в Вифлееме и другие. Знание этих деталей (например, голубка, вылетевшая из посоха старца Иосифа, — знак богоизбранности обручника Марии) способствует более ясному пониманию содержания обширнейшего круга произведений искусства, запечатлевших богородичную тему. В ряду этих смыс-
лообразующих подробностей чрезвычайно важна и разработанность сцены Благовещения: прядение Марией пурпура и багрянца, слышание Ею голоса ангела у колодца, рождение Христа в пещере, появление новых «персонажей» — повивальной бабки и Саломеи и многое другое.
Итак, кроме апологетического и догматического направлений почитания Богоматери, существенную роль в расширении и обогащении мариологической сюжетики сыграли апокрифические литературные формы, творчески и с любовью воспринятые в народной среде. «Церковь боролась с этим видом низовой словесности, но истребить его не могла, он был слишком связан со стихией фольклора и слишком дорог широкому читателю. На протяжении всего Средневековья апокрифы любят, читают, а нередко и создают заново» [1, с. 510]. Одним из главных результатов рассмотрения вопроса о присутствии в раннехристианской литературе предпосылок к развитию богородичного/марианского культа становится следующий вывод: перед нами — древнейшие свидетельства, подтверждающие, что истоки почитания Богоматери лежат в самых глубоких основах христианской культуры. Кроме того, трудно переоценить значение этих литературных памятников для формирования богородичной догматики, литургики и эволюции художественно-эстетической мариологии в целом.
Примечания
1. Догматическое обоснование почитания Богородицы, выработанное Эфесским собором, стало ответом на распространявшееся учение Нестория (архиепископа Константинопольского) о том, что Пречистую Деву Марию нужно называть Христородицей, а не Богородицей, поскольку у Бога не может быть матери.
2. Отдельные суждения Оригена вступают в противоречие с вероучением христианской Церкви. В частности, в его работах присутствуют утверждения, что Христос не является Богочеловеком, а Мария — Богоматерью. Учение его впоследствии было отвергнуто Церковью, а сам Ориген был осуждён V Вселенским (II Константинопольским) Собором 553 г.
3. Существует и античное «пророчество», соотнесённое в Средние века с ветхозаветным [Ис. 9: 16]. Мудрец и поэт Вергилий за 40 лет до н. э. в Мессианской эклоге писал: «Дева спускается в мир, близится царство Сатурна; / Время с высоких небес новым придти поколеньям. / Ты же рожденью Младенца, что с веком железным покончит, / И возвестит всему миру века приход золотого, / Радуйся ныне <...>» (4-ая эклога, пер. А. Шерина).
4. Важно помнить, что некоторые из христианских теологов и апологетов II-III веков, принимавшие непререкаемость авторитета четырёх канонических евангелий, тем не менее, ссылались в своих трудах и на другие книги. Цитирование неканонических источников встречается в частности у Климента Александрийского или Оригена. Поскольку понятие сомнительности отдельных христианских книг (т. е.
гипотетическое допущение их боговдохновенности) исчезнет только в V веке, когда будет составлен список запрещённых (отрешённых) книг, постольку лишь к этому времени все писания, не вошедшие в Новый Завет, станут называться апокрифическими. Но сформировавшееся в христианской среде устойчиво позитивное восприятие многих из апокрифических источников осталось таковым и после их «отрешения». Более того, среди этой литературы «были книги, которые церковь разрешала читать верующим и которые оказали существенное влияние на догматику и образность ортодоксальной церкви» [3, с. 27].
5. В частности, в работе «Serrno de virginitate perpetua S. Mariae».
6. В XII столетии эта аллегория получит в католицизме вдохновенное развитие и насыщенную детализацию у Бернарда Клервоского.
7. «Вы — свет мира», — говорил Христос своим ученикам [Мф. 5: 14]. Мотив рождения Христа — озарение светом мрака пещеры — представляется образно-символическим претворением идеи спасения человечества из мрака мира сего, которая многократно отражена и в искусстве. При этом очевидно, что автор Протоевангелия хорошо знал и канонические Писания, на что, в частности, указывает включение мотива рождения Христа в яслях в другой сюжет: в яслях Мария прячет Сына от преследований Ирода.
8. Здесь прослеживается явная аллюзия на неверие Фомы и вновь подчёркивается идея чудесного рождения Христа.
Литература
1. Аверинцев С. С. Истоки и развитие раннехристианской литературы // История всемирной литературы: в 9 т. / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М Горького; гл. ред. Г. П. Берд-ников. М.: Наука, 1983. Т. 1. С. 502-515.
2. Аверинцев С. С. На исходе Римской империи (III-IV вв.): [Латин. лит.] // История всемирной литературы: в 9 т. / АН СССР ; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горькогогл. ред. Г. П. Берд-ников. М.: Наука, 1983. Т. 2. С. 412-446.
3. Апокрифы древних христиан: Исследование, тексты, комментарии / авторы переводов, исслед. ст., коммент. И. С. Свенцицкая, М. К. Трофимова; редкол.: А. Ф. Окулов (пред.) и др. М.: Мысль, 1989. 336 с.
4. Бачинин В. А. Художественно-эстетическая мари-ология. URL: http://www.gazetaprotestant.ru/2010/08/ hudozhestvenno-esteticheskaya-mariologiya (Дата обращения 25.12.2014).
5. Бычков В. В. Aesthetica partum. Эстетика Отцов Церкви. М.: Ладомир, 1995. 593 с.
6. Кондаков Н. П. Иконография Богоматери: в 2 т. М.: Паломник, 1998. Т. 1. 382 с.
7. Лионский Ириней (Свт.). Творения / авт. предисл. прот. П. Преображенский [Репр. изд.]. М.: Паломник Благовест, 1996. 622 с.
8. Ориген Комментарии на Евангелие от Иоанна / пер. и предисл. А. Г. Дунаева // Богословские труды. М.: Изд. Моск. патриархии РПЦ, 2003. Сб. 38. С. 97-119.
9. Покровский Н. В. Очерки памятников христианской иконографии и искусства. 2-е изд., доп. СПб.: Тип. А. П. Лопухина, 1900. 481 с.
10. Свенцицкая И. С. Тайные писания первых христиан. М.: Политиздат, 1980. 198 с.
References
1. AverintsevS. S. Istoki i razvitie rannehristianskoy literaturyi [The origins and development of early Christian literature] // Istoriya vsemirnoy literaturyi: v 9 t. [History of world literature: in 9 volums]. / AN SSSR; In-t mirovoy lit. im. A. M. Gorkogo; gl. red. G. P. Berdnikov. Moscow: Nauka, 1983. T. 1. P. 502-515.
2. Averintsev S. S. Na ishode Rimskoy imperii (III-IV vv.): [Latin. lit.] [At the end of the Roman Empire (III-IV century): Latin literature] // Istoriya vsemirnoy literaturyi: v 9 t. [History of world literature: in 9 volums]. / AN SSSR; In-t mirovoy lit. im. A. M. Gorkogo; gl. red. G. P. Berdnikov. Moscow: Nauka., 1983. T. 2. P. 412-446.
3. Apokrify drevnih hristian: Issledovanie, teksty, kommentarii / avtory perevodov, issled. st., komment. I. S. Sventsitskaya, M. K. Trofimova [Apocrypha of early Christians. Study, text, comments / The authors of translations, research articles, notes and comments J. S. Sventsitsky, M. K. Trofimova]; redkol.: A. F. Okulov (pred.) i dr. Moscow: Myisl, 1989. 336 p.
4. Bachinin V. A. Hudozhestvenno-esteticheskaya mariologiya [Artistic and Aesthetic Mariology] URL: http://www. gazetaprotestant.ru/2010/08/hudozhestvenno-esteticheskaya-
mariologiya [Access date 25.12.2014].
5. Byichkov V. V. Aesthetica partum. Estetika Ottsov Tserkvi [Aesthetica partum. Aesthetics of Fathers of the Church]. Moscow: Ladomir, 1995. 593 p.
6. KondakovN. P. Ikonografiya Bogomateri: v 2 t. [Iconography of the Virgin: in 2 volums]. Moscow: Palomnik, 1998. T. 1. 382 p.
7. Lionskiy Iriney (Svt.). Tvoreniya [Creations] / avt. predisl. prot. P. Preobrajenskiy [Repr. izd.]. Moscow: Palomnik Blagovest, 1996. 622 p.
8. Origen Kommentarii na Evangelie ot Ioanna [Comments on the Gospel of St. John] / per. i predisl. A. G. Dunaeva // Bogoslovskie trudy. Moscow: Izd. Mosk. patriarhii RPTs, 2003. Sb. 38. S. 97-119.
9. Pokrovskiy N. V. Ocherki pamyatnikov hristianskoy ikonografii i iskusstva [Essays on monuments of Christian iconography and art]. 2-e izd., dop. St. Petersburg: Tip. A. P. Lopuhina, 1900. 481 c.
10. Sventsitskaya I. S. Taynye pisaniya pervyh hristian [Secret scriptures of the first Christians]. Moscow: Politizdat, 1980. 198 c.
Информация об авторе
Ольга Вячеславовна Немкова E-mail: science@tgmpi.ru
Тамбовское областное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Тамбовский государственный музыкально-педагогический институт имени С. В. Рахманинова» 392000, г. Тамбов, ул. Советская, 87
Information about the author
Olga Vyacheslavovna Nemkova E-mail: science@tgmpi.ru
The Tambov regional state budgetary educational institution of higher education «Tambov State Musical Pedagogical Institute by Rachmaninov»
392000, Tambov, ul. Sovetskaya, 87
