CC BY
25КАКАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ НУЖНА РОССИИ?
С.Ю. ГЛАЗЬЕВ,
Вице-президент ВЭО России, заместитель генерального секретаря ЕврАзЭС, ответственный секретарь Комиссии таможенного союза, директор Института новой экономики Государственного университета управления, академик РАЕН, академик РАН, д.э.н., профессор
По роду своей нынешней деятельности мне следовало бы, наверное, рассказать о том, как мы создаем Центр высоких технологий Евразийского экономического сообщества. И какую роль создаваемый Таможенный союз России, Белоруссии и Казахстана должен сыграть в модернизации экономики наших трех государств.
Действительно, проделана значительная работа. Наверное, не все здесь знают о том, что по решению глав государств создан Центр высоких технологий, который призван координировать научно-технологическую деятельность и искать, и стимулировать интеграционные проекты в сфере высоких технологий государств Евразийского экономического сообщества и Армении, которая присоединилась к этой инициативе. Разработано Положение о центре. Созданы органы. Подключены венчурные компании и фонды трех государств к этой работе. Идет отбор проектов. Ну пока все это в самом начале. Мы ждем первых результатов, видимо, уже в следующем году.
Таможенный союз уже создан. И в основном он создается ради машиностроения технологически сложных производств. Потому что именно они страдают при пересечении границ. При развале Советского Союза, как говорят нам люди, которые занимались исследованием межреспубликанских хозяйственных связей, примерно треть падения промышленного производства в наших государствах пришлась на развал кооперационных связей из-за появления границ и выстраивания таможенных барьеров.
Устранение этих барьеров, соответственно, прежде всего помогает тем отраслям, где высокая кооперация, где совместно делаются сложные изделия, которые подчас по несколько раз пересекают границу. И каждый раз это потеря времени и сил.
Эти барьеры, можно сказать, уже устранены. И в ближайшее время устранение таможенных барьеров, технических барьеров в торговле будет дополнено и формированием единого экономического пространства.
Но я хотел бы остановиться сегодня больше на других задачах. Вопросы экономической интеграции интересны, ну здесь все идет по плану и, можно сказать, успешно. То есть тот план, весьма напряженный, который главы государств и правительств установили, полностью реализуется. У меня нет сомнений, что к середине будущего года у нас не будет во взаимной торговле не только таможенных барьеров, но и санитарных, ветеринарных, фитосанитарных, технических и всех прочих. И будет к концу будущего года создано единое экономическое пространство с общим рынком труда, капитала, трудовых ресурсов и товаров и услуг.
Но все же если экономики России и других государств СНГ не имеют инновационного механизма, то весь остальной фонд, ради которого стараются люди, занимающиеся вопросами государственной экономической политики, межгосударственной, срабатывать не будет.
Существует множество причин, почему в России не идут инновации. Не хочется вспоминать известную притчу про полководца, которому сказали, что была тысяча причин или сотня причин, почему проиграли сражение, достаточно, как известно, одной.
Я бы к тем бесам, о которых говорил Гавриил Харитонович, прибавил бы два системных недостатка нашего хозяйственного механизма или нашей системы управления, точнее, экономикой, которые нам никак не дают выбраться из трясины деградации научно-производственного комплекса под бравые разговоры о модернизации, о переходе на инновационный путь развития и оптимистические рассуждения о том, что у нас очень много
умных людей, хотя умом Россию, как известно, конечно, не понять. И не понять то, что у нас происходит, то же в частности.
Эти две системные проблемы сводятся кратко к следующему. Первое. Это необучаемость наших денежных, или макроэкономических, властей даже на своих собственных ошибках.
И вторая проблема - критическое влияние олигархического капитала на выработку, формирование и реализацию макроэкономической политики.
По первой причине я имею в виду, конечно, бесконечное блуждание в догмах монетаризма, которое привело к тому, что мы потеряли половину промышленности, три четверти машиностроения в 90-е годы, ударились об дефолт в 98-м. И сейчас, в период глобального мирового кризиса, накануне которого наши денежные власти говорили о том, что у нас создан островок финансовой стабильности и все в стране идет прекрасно, и мы ждали, они ждали, точнее, приток сотен миллиардов долларов капитала, мы проходим кризис хуже всех из стран «двадцатки». С самым большим падением производства, фондового рынка и так далее.
В общем-то, причины, почему это происходит, хорошо известны, они многократно описаны. Есть сотни статей на эту тему, множество выступлений. И удивляет принципиальная необучаемость.
Ведь причина, почему мы хуже всех проходим кризис, связана, во-первых, с тем, что мы отказались от самостоятельной денежной политики. Во-вторых, привязали эмиссию рубля к долларам. В-третьих, сверхприбыль от экспорта нефти и газа отправили на финансовую пирамиду в Соединенные Штаты, на ее поддержку, и поддержку американского доллара. И тем самым оголили свой финансовый рынок, лишили его долгосрочных кредитов, лишили его институтов поддержки инноваций. И поставили в полную зависимость от иностранного капитала.
Достаточно сказать, что 60% денежной массы в России накануне кризиса было сформировано под иностранные кредиты. И хотя наши денежные власти хвастались потрясающим ростом объемов валютных резервов, в действительности совокупный
долг России, если брать корпорацию прежде всего, рос с теми же темпами, зеркально отражая рост валютных резервов.
Иными словами, мы давали дешевые длинные деньги в Соединенные Штаты, преимущественно на строительство финансовой пирамиды американских спекулятивных бумаг, а сами брали дорогие деньги за границей на рынке. Ну это самоубийство такое финансовое.
Абсолютно то же самое происходило в 98-м году и в 97-м. Разница была только в том, что в 97-м и 98-м у нас не было своих денег, поэтому приходилось все время занимать, занимать и занимать. И Центральный банк имитировал рубли под эмиссию государственных краткосрочных обязательств. И деньги эти вкладывались в российскую финансовую пирамиду. А в 2006-2008-м деньги вкладывались уже в американскую финансовую пирамиду.
Ну результат, в общем-то, оказался похожим даже с точки зрения падения капитализации. Ну в 98-м - это было десятикратно, в этот раз 4-кратно. Но это все равно колоссальное падение. Совершенно четко обусловленное грубейшими стратегическими ошибками денежно-кредитной и макроэкономической политики.
И вот сейчас перед нами бюджет на 11-й год, который проходит Государственную думу, там все то же самое, все те же грабли. Вроде как начинается оживление производства, поэтому можно забыть о новеллах в макроэкономической и денежной политике, которые были частично реализованы в прошлом и позапрошлом годах в рамках антикризисных мер, принимаемых Правительством.
Вновь начинается сооружение очередной финансовой пирамиды государственных бумаг. Выставляются процентные ставки доходности. Это 6-8% по долгосрочным государственным бумагам. Это означает, что кредиты до производственной сферы не дойдут под такие процентные ставки.
Объем финансовых спекуляций втрое превышает объем производственных инвестиций, и мы вновь заворачиваем на тот же самый порочный круг монетаризма со всеми теми же последствиями. А именно отсутствие длинных денег в экономике, высо-
кие процентные ставки, недоступность кредитов для производственной сферы. И, соответственно, отсутствие механизмов поддержки инновационной деятельности, которой нужны длинные деньги, которой нужны дешевые кредиты, которой нужно большое разнообразие финансовых институтов, которые в условиях монетаристской засухи появиться просто никак не могут. Даже теоретически.
Вторая системная проблема, о которой я сказал, четко поро-дилась в период кризиса. Россия потратила намного больше других денег в процентах ВВП на антикризисные меры. 25% ВВП - это, что называется, прямые антикризисные вливания. И примерно столько же - это расходы наших валютных резервов, направленных на поддержку банковского сектора, который использовал эти деньги на спекуляцию против рубля. Получил примерно 200-300 миллиардов рублей прибыли на этой войне с кризисом и был таков, что называется.
Называю цифру, примерно 40% валового продукта было потрачено на эти кризисные меры. Притом что в среднем в мире это было 10-15%.
Но есть принципиальное отличие. Если в Европе и в Америке, особенно в Юго-Восточной Азии, деньги тратились на стимулирование инноваций, на модернизацию, на внедрение новейших технологий, то у нас они пошли на поддержку олигархических финансовых структур. А в производственной сфере тоже олигархических структур, хоть и не финансовых, но зарегистрированных в дальнейшем в офшорных компаниях. При этом эти деньги никак не были увязаны с повышением финансовой дисциплины. Как вы знаете, в Америке соответствующий антикризисный акт - это тысяча страниц, из которых 80% - это описание того, как не должны воровать деньги менеджеры или присваивать себе.
Перед тем как дать деньги бизнесу, западный парламентарий очень сильно подумал, как это обусловить таким образом, чтобы деньги не ушли в карманы недобросовестных менеджеров и были направлены действительно на антикризисные меры. У нас менеджеры остались при своих бонусах, яхтах, дворцах и зарубежной собственности, при этом деньги до производственной сферы практически не дошли.
В этой ситуации мы видим разительное противоречие между тем, что заявляется, тем, что мы хотим сделать, и тем, что получается по известной прибаутке Черномырдина насчет того, что хотелось бы как лучше, а получается как всегда. И деньги потратили больше всех, но получили, в общем-то, соскальзывание обратно к тем же тупикам макроэкономических блужданий в трех соснах.
В то же время мы видим, что в мире начинается оживление. Особенно в Юго-Восточной Азии, в Китае продолжается быстрый экономический рост, основанный на новом технологическом укладе. Формировалось ядро этого нового технологического уклада, с которым, собственно говоря, и связывается возможность преодоления глобального кризиса.
Это ядро имеет три ключевые составляющиех. Это нанотех-нологии, биотехнологии, основанные на молекулярной биологии генной инженерии. И продолжение потрясающего быстрого развития информационно-коммуникационных технологий.
Вот это ядро растет с темпом примерно 35% в год. Вес этого ядра сегодня где-то 305% ВВП. Пройдет еще несколько лет. Это ядро наберет мощь, станет локомотивом, который вытащит экономики развитых стран из нынешней депрессии.
А то, что мы видим сегодня в мире, - это классическая картина смены длинных волн в экономическом развитии, которые впервые были описаны нашим соотечественником Кондратьевым. И эта смена длинных волн обычно приводит к резкому изменению баланса сил в мире.
Страны, которые вовремя могут оседлать очередную длинную волну, вырываются вперед. На этом основаны были экономические чудеса. И Россия, конец XIX-, начало XX века, вместе с Соединенными Штатами. Это и Япония с новыми индустриальными странами после войны. Это и сегодняшний Китай.
Секрет экономического чуда в период смены длинных волн заключается в логике опережающего развития. Если вы вкладываете деньги в новейшие, бурнорастущие технологии в начале их фазы, вам требуется меньше денег. Вы раньше других садитесь на эту волну, которая затем дает вам сверхприбыли. И за счет интеллектуальной ренты вырываетесь вперед, наращивая
расширенное воспроизводство своих конкурентных преимуществ.
Поэтому стратегия модернизации сегодня должна быть стратегией не догоняющего развития, о котором сейчас модно стало говорить, а стратегией опережающего развития.
То есть нужно делать ставку на те точки роста, которые формируют новую длинную волну в экономическом развитии и которые позволят развиваться не с темпом 2-3% в год, а развиваться с темпом по ядру нового технологического уклада в десятки процентов в год.
У нас есть для этого определенные заделы. Надо сказать, что действительно фундаментальная наука в России может опять похвастаться тем, что некоторые базовые идеи, изобретения и открытия нового технологического уклада были сделаны здесь, начиная от теоретического доказательства самого существования нанотехнологий и возможности манипулирования в нано-мире, сделанное нашими физиками. И заканчивая стволовыми клетками, которые тоже были открыты впервые нашими биологами.
Но тем не менее наш научно-технический потенциал существенно издержан в настоящий момент. Может быть, лучше, что мы остались в стороне, но мы потеряли не меньше 100 тысяч хороших специалистов. И, замечу, теряем три четверти выпускников и аспирантов в сфере молекулярной биологии, которая является одним из базовых направлений нового технологического уклада и ряда других перспективных отраслей.
И при сохранении этих тенденций трудно ожидать того, что мы сможем вырваться вперед. Россия на фоне кризиса остается единственной страной в мире, в которой идет абсолютное сокращение научных кадров. И замораживание финансирования научных исследований на крайне низком уровне, чуть больше 1% валового продукта.
При этом тот потенциал, который у нас есть, - это в части ядра нового технологического уклада, прежде всего атомная промышленность, ракетно-космический комплекс, некоторые направления биотехнологии, лазерных технологий. Задел в авиационной промышленности. Все это сегодня в основном
подконтрольно государству. И, надо сказать, развивается крайне слабо.
Поэтому, говоря о стратегии развития, мы должны прежде всего говорить о том, что необходимо правильное определение приоритетов опережающего развития. Необходимо приведение бюджета в соответствие с этими приоритетами. На фоне 10 триллионов рублей, которые были потрачены на антикризисные меры, финансирование научных исследований сократилось в прошлом году. Это совершенно недопустимо, когда нужно говорить о трехкратном как минимум увеличении ассигнований исходя из среднемировых пропорций.
По-прежнему крайне плохо обстоят дела с исполнением целевых программ. Хотя именно программно-целевой принцип является основой стратегического планирования в целях опережающего развития.
У нас отсутствует конкуренция среди менеджеров, особенно государственных. И это приводит к очень странным решениям и в сфере авиационной техники, где мы забыли свои самолеты, начали собирать иностранные. И в сфере фундаментальной науки, где мы почему-то оставили без финансирования наукограды и начали создавать на пустом месте новый научный центр, в основном для экспорта мозгов в интересах иностранных корпораций, так получается исходя из того, что о нем пишут.
То есть сама инновационная политика начинает подлаживаться под колониальный стиль мышления, согласно которому мы сами вряд ли что-то сможем сделать, одна надежда, что Запад нам поможет, собрав наши деньги, собрав наши мозги. И затем может внести какие-то инвестиции в наше развитие.
В этой связи я бы хотел в заключение в полемике, может быть, с Гавриилом Харитоновичем, продолжить его мысль в отношении выбора геополитического России. Интеграция в Север для нас, можно сказать, географическая данность. Мы на Севере живем и всегда были Европой интегрированы во многом. И развитие России без развития Европы трудно себе представить. И наоборот.
Но что значит сегодняшняя интеграция в Север? Это прежде всего интеграция Федеральной резервной системы США, кото-
рая снабжает Север деньгами. И которая определяет денежную политику Севера. И НАТО, которое принуждает весь мир использовать доллар.
Я думаю, что, к сожалению, ни денежные власти Соединенных Штатов, ни другие эмиссионные центры не захотят с нами делиться ни эмиссионным доходом, ни паритетным участием в ключевых макроэкономических и геополитических решениях. Это видно по стилю решения «Восьмерки», «Двадцатки». И Соединенные Штаты, и другие страны НАТО изо всех сил стремятся сохранить статус-кво.
На этом статус-кво они получают триллионы долларов сверхприбыли, накачивая экономику деньгами, эмиссируя ее через частные банки. Они, как вы знаете, абсорбируют гигантское количество капитала со всего мира, финансируя свой дефицит платежного баланса. И нам приходится нести довольно большие издержки на оплату этого процветания некоторой части государств Севера.
Мне кажется, лучше говорить о принципиально новой архитектуре валютно-финансовой системы, где займут свое место и Китай, и другие государства Юго-Восточной Азии, и Индия. И Россия вместе с Таможенным союзом, Евразийским экономическим сообществом должна создавать свой центр влияния, который бы на паритетных условиях участвовал в выработке новой геофинансовой архитектуры прежде всего.
И надо сказать, что Россия является единственным крупным игроком сегодня в мире, которая имеет традицию участия в большой геополитике, имеет свое мнение и свое право силы, не в смысле военной, а в смысле моральной и, может быть, исторической, для того чтобы инициировать принципиально новые подходы к перестройке валютно-финансовой системы на основах справедливости и равного участия в генерировании мировых денег.
В заключение хотел обратить внимание на то, что для реализации стратегии опережающего развити, нам нужно сочетание денежной политики, ориентированной на дешевые кредиты в производственной сфере, бюджетной политике, ориентированной на науку и образование, где ассигнования должны быть
увеличены в два-три раза. Дело в том, что новый технологический уклад - это гуманитарный уклад. Главными отраслями являются здравоохранение и образование в новом технологическом укладе.
И нам надо кроме всего прочего перестраивать, как правильно Гавриил Харитонович отметил, и культуру, более серьезно к ней относиться. Потому что при той культуре, которую мы сегодня имеем, мы рискуем вместо страны умных людей остаться страной дураков.
