CC BY
48
УДК 316.346.2 Фудин Александр Федорович
аспирант Института социологии Российской академии наук dom-hors@mail.ru
КАК ВОЗМОЖНО СООБЩЕСТВО? К ИССЛЕДОВАНИЮ ГЕНДЕРНОГО ПОРЯДКА В АДАПТИРУЮЩЕМСЯ ЭТНИЧЕСКОМ МЕНЬШИНСТВЕ
Fudin Alexander Fedorovich
PhD student, Institute of Sociology, Russian Academy of Sciences dom-hors@mail.ru
HOW CAN COMMUNITY EXIST? CONCERNING RESEARCH OF GENDER ORDER IN AN ADAPTING ETHNIC MINORITY
Аннотация:
В статье рассматривается эпистемологический потенциал теории гендерного порядка Роберта Коннелла как теоретической рамки для исследования адаптации этнического меньшинства в социальное пространство принимающего сообщества. Определяются четыре измерения гендерного анализа адаптационного процесса: производственные, властные, эмоциональные отношения и символические репрезентации. В завершении приводится мысль о важности объективации позиции исследователя в ходе эмпирического этапа такого исследования.
Ключевые слова:
гендер, адаптация, этническое меньшинство, маскулинность, гендерный порядок.
Summary:
The article considers epistemological potential of the gender order theory suggested by Robert Connell as a theoretic basis for research of the ethnic minority adaptation in the social environment of the host community. The author defines four dimensions of the gender analysis of the adaptation process, such as: occupational, power, emotional relations, and symbolic representations. In the conclusion the relevance of the impersonal attitude of the researcher during the empiric stage of the study is emphasized.
Keywords:
gender, adaptation, ethnic minority, masculinity, gender order.
Вопрос, вынесенный в заглавие статьи, в своих различных вариациях является одним из магистральных направлений для социальных наук и, собственно говоря, наукообразующим для социологии. Благодаря ему, начиная с гоббсовой проблемы порядка и возможности существования человеческого общежития, затем, например, в дюркгеймовских идеях механической и органической солидарностей, или Gemeinschaft'е и Gesellschaft'е Ф. Тенниса, или в более близкой к нам по хронологии теории практик П. Бурдье, с ее интересом к воспроизводству социального порядка, как ансамблю упорядоченных отношений, конституирующих мир, кристаллизуется специфический предмет социологии. Действительно, в социуме постоянно существуют несоответствия, разрывы между его различными элементами, порой носящие ярко выраженный конфликтный характер. Одно из таких явлений - перманентное присутствие этнических меньшинств в социальном пространстве крупных российских мегаполисов - исследовательский предмет, который приобретает особую актуальность в условиях усиливающего миграционного притока.
Исследование адаптации таких меньшинств, понимаемой как системы стратегий воспроизводства социального порядка, предполагает синхронный анализ пересечения гендерной, классовой и этнической принадлежностей представителей меньшинства. Изучение маскулинности и феминности в контексте этнической принадлежности дает возможность вычленить и полнее описать те структурные комбинации, в которых происходит воспроизводства социального порядка. Сегодняшнее развитие гендерных исследований актуализирует проблему «взаимопересечений» маскулинности (и фемининности) и других контекстов. При этом речь идет не о простом их сравнении, а о тщательном изучении их взаимного влияния, с акцентированием внимания на властном характере этих отношений [1, с. 143].
Цель этой небольшой статьи - подготовительная, а именно: очертить ряд замечаний к теории гендерного порядка Р. Коннелла, которая будет использована как методологическая «оптика» при проведении эмпирического изучения адаптационного процесса.
Для Р. Коннелла общество тождественно национальному государству. Поэтому он фокусируется на современных индустриальных/постиндустриальных социумах. При этом, придерживаясь генетической позиции, ученый считает, что рассмотрение трансформаций, которые происходят с маскулинностью (и гендером вообще), без принципа историчности становятся нереальными. Объект теории Коннела - практики поведения конкретных мужчин, которые находятся в дуалистических отношениях с социальной структурой. Такое заимствование из теории структурации Э. Гидденса и социоанализа П. Бурдье позволяет не терять из исследовательского поля социальную структуру, социальные институты и реальные практики, осуществляемые агентами. Для этого исследователь выделяет концепты гендерного режима, «определяющего правила гендерного поведения и взаимодействия в конкретных институтах», и гендерного порядка, «который регулирует эти отношения в масштабах всего данного общества» [2, с. 7], а также четыре фундаментальные структуры (измерения), в которых организованы отношения полов: властные отношения, труд (производство), эмоциональные отношения, символические репрезентации.
Власть трактуется Р. Коннелом одновременно в фукинианском духе как вездесущая и всепроникающая (из этого следует важное следствие: властные отношения присутствуют в остальных трех измере-
ниях) и как определенная лигитимузирующая и лигитимная сила, оказывающая воздействие через такие институты, как:
1. институты институционализированного насилия (то есть пенитенциарная система, полицейские органы, армия и т.д.);
2. бюрократический аппарат государства;
3. иерархии трудовых организаций в различных отраслях;
4. рабочий класс с его акцентом на физической силе [3, с. 107-111].
Ярким примером эвристической эффективности применения властного аспекта данной теории к адаптации иноэтнической группы является понимание часто встречаемых запретов на матримониальные обмены с принимающим сообществом. Так пилотажные интервью с представителями чеченской диаспоры Москвы позволяют привести следующее свидетельство: «У нас считается, что [если] девушка выходит замуж, она уходит в другую семью и она уже не имеет отношения к семье. У нас как-то так. А если мальчик женится, то жена приходит в эту семью и его дети - это продолжение рода этой семьи. А дети девушки, которая вышла замуж, это продолжение рода другой семьи, за которую вышла замуж. Если девушка выходит за русского, считается, что ее дети - русские, уже не имеют к чеченцам никакого отношения» (жен., 28 лет, в/о, администратор в школе для детей мигрантов).
Проблема разделения труда между полами была первой гендерной проблемой, попавшей в предметную область исследователей. Разработано большое количество теорий, пытающихся объяснить этот феномен (как с феминистских, так и с нефеминистских позиций). Они выделяют три аспекта гендерных производственных отношений:
1) вертикальная сегрегация (женщины, по сравнению с мужчинами выполняют низкоквалифицированную работу),
2) горизонтальную сегрегацию (доля мужчин на престижных, высокооплачиваемых должностях гораздо больше, чем доля женщин),
3) разрыв в заработной плате работников-мужчин и работников-женщин [4; 5; 6; 7].
Р. Коннелл обращает внимание на глубокую включенность этой проблемы в систему производства, потребления и распределения. Несмотря на растущую конкурентоспособность женщин на рынке труда, все еще сильно разделение на оплачиваемый труд в системе публичного производства (заводы, офисы) - мужская сфера, и на неоплачиваемый труд в приватном производстве (домашняя работа) - женская сфера. Так происходит гендерная аккумуляция в этих нишах.
Термин «эмоциональные отношения» (наравне с ним также используется психоаналитическая категория «катексис») шире, чем просто сексуальность. Это именно позитивная близость или негативная отдаленность, к которой стремятся мужчина по отношению к другим: женщинам, мужчинам, имеющим различия по возрасту, национальности/расе, сексуальной ориентации и т.д. Поскольку этот концепт заимствован из психоаналитического наследия, негативные эмоциональные отношения часто выражаются в виде неосознанных предрассудков.
Важно отметить, что основываясь на идеях Э. Гидденса, австралийский ученый подчеркивает широкую распространенность в западных обществах «романтической любви» и ассоциированных с ней идей, как, например, свобода, на основе которой заключаются браки [8, с. 40]. Инкорпорация этой идеи в западную культуру приводит к столкновению с другими моделями эмоциональных отношений, например, мусульманской, где до настоящего времени мужей выбирают родители. При этом, обращает внимание Р. Коннелл, такая модель определяется как отсталая и традиционная, в то время как она может иметь под собой вполне рациональные основания, и в отличие от европейских браков, основанных на эмоциональной близости, быть гораздо более крепкими.
Отметим, что современная американская исследовательница А. Хохшильд указывает на важное последствие изменения потребности в заботе. Как считает социолог, приватизация женщинами публичной сферы, произошедшая во второй половине XX в., не дополнилась изменением маскулинности. То есть мужчины, как и прежде, не выполняют наравне с женщинами домашние обязанности и заботу, в то время как роль кормильца стала вполне обычным элементом феминности. В итоге работающие матери должны решать сложный вопрос: «Как совмещать профессиональные и домашние обязанности?». Эту ситуацию А. Хохшильд описывает как «холодную заботу» [9].
Наконец четвертое измерение указывает на важность коммуникации в конструировании и функционировании маскулинности. Маскулинность - знак, а значит, может быть разложена на «означаемое» и «означающее». Следовательно, важно выявлять структуру этого знака и взаимосвязи между «означающей» категорией и «означаемыми» практиками. «“Настоящность” мужчины, таким образом, определяется тем, куда этот мужчина ходит, то есть, смысл термина (“настоящий мужчина”) оказывается подмененным объектом действия (то есть манеж, тир, зал, клуб, баня)» [10]. А так же, что видит и слышит. Это ярко подтверждает медийный дискурс, который визуально репрезентирует (например, в рекламе) разные стереотипы и нормы мужественности, а также практика отчествования или присвоения фамилии супруга, которая заретушировано показывает властные отношения.
Гегемония, как часть методологической оптики, также позволяет показать, что точка зрения господствующей личности транслируется и воспринимается членами социума как здравая, справедливая и естественная. Ш. Берд определяет, что национализм как идеология гегемонии маркирует своих женщин как символ национальной чести, в то время чужих как трофеи и добычу. Национализм не признает равенства с мужчинами, более того основная женская роль - моральная и символическая поддержка мужчин (не случайно, что военные агитационные плакаты всегда изображают родину в образе женщины). Наконец, национализм рассматривает мужчин как носителей идеальной мужественности, независимых, сильных, смелых и зрелых в сравнении с другими мужчинами [11, с. 26-27].
Таким образом, можно сделать вывод, что понимание маскулинности является социально конструируемым, исторически и культурно специфичным, и поэтому подвижным. Оно отсылает одновременно и к
социальным структурам и институциональным практикам, и к индивидуальным действиям. На наш взгляд, и в предыдущем тексте мы стремились это показать. Теория гендерного порядка не только теоретически показывает объективную роль социальных институтов в формировании маскулинности, но и субъективную роль каждого социального агента в этих процессах, а также, в отличие, например, от полоролевой теории, дает исследователям удобный методический инструментарий.
В завершение отметим, что существует серьезная, имплицитная методологическая ловушка, в которую рискует попасть исследователь. Дело в том, что «имея дело с социальным институтом на протяжении тысячелетий встроенным в объективность социальных структур и субъективность структур ментальных, аналитик предрасположен использовать эти категории восприятия и мышления как инструменты познания, вместо того, чтобы рассматривать их объекты исследования» [12, c. 287]. Как показывает П. Бурдье, это свойственно даже исследованиям радикальных феминисток, стремившихся полностью отказаться от «мужского наследия», взяв на вооружение психоанализ. Социологическое познание, направленное на маскулинность - часть социального мира, субъект этого познания - агент, имеющий определенную позицию в социальном пространстве, определенную конфигурацией экономического, социального, культурного, символического капиталов и определенный габитус, сформированный предыдущим опытом жизни в социуме. Но стремление к объективности и свободе от субъективизма во всех формах часто остается лишь декларацией. Поэтому важно проводить процедуру «объективирования объективации», то есть открыто признавать и показывать то, что исследователь сам является агентом социальных практик (в частности гендерных), устанавливать свою дистанцию к объекту, степень совпадения своих социальных практик и практик объекта (по сути, общее и различное в социальном опыте) [13, с. 8]. Подобная методологическая процедура позволяет не только нивелировать проблему объективности/субъективности, но и приводит к пониманию того, что в социальном пространстве не существует ничего недоступного.
Ссылки:
1. Ренн Ж. Отношения между полами в узле расовых, возрастных и классовых отношений: гендерные исследования и дебаты во Франции в первом десятилетии XXI века // Laboratorium. 2011. № 3. P. 143-162.
2. Тартаковская И.Н. Гендерная теория как теория практик: поход Роберта Коннелла // Социологический журнал. 2007. № 2. С. 5-23.
3. Connell R.W. Gender and Power: Society, the Person and Sexual Politics. Cambrige: Polity Press, 1987.
4. См.: Беккер Г. Человеческое поведение: экономический подход. М., 2003.
5. См.: Малышева М. Современный патриархат. Социально-экономическое эссе. М., 2001.
6. См.: Рубин Г. Обмен женщинами. Заметки о «политической экономии» пола // Хрестоматия феминистских текстов.
Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб., 2000.
7. См.: Хубер Д. Теория гендерной стратификации // Антология гендерной теории. Минск, 2000.
8. Гидденс Э. Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах. СПб., 2004.
9. Hochschild A. The commercialization of intimate life: notes from home and work. Berkeley: University of California Press, 2003.
10. Ушакин С. «Человек рода он»: знаки отсутствия // Сайт «ФОМ клуб». 2009. URL:
http://club.fom.ru/books/chelovek_roda_on-1.rtf (дата обращения: 13.03.2013).
11. Берд Ш. Теоретизируя маскулинности: современные тенденции в социальных науках // Гендерные исследования. 2006. № 14. С. 5-33.
12. Бурдье П. Мужское господство // Социальное пространство: поля и практики. СПб., 2007.
13. Юдин Г.Б. Объективация и объективность в эпистемологии П. Бурдье // Социологический журнал. 2011. № 2. С. 5-20.
