CC BY
67
УДК 101.3; 141
КАК ЭВАЛЬД ВАСИЛЬЕВИЧ ПОСПОРИЛ С МЕРАБОМ КОНСТАНТИНОВИЧЕМ*
А.Д. Майданский
Белгородский государственный национальный исследовательский университет Белгородский государственный институт искусств и культуры Институт философии РАН e-mail: [email protected]
В статье повествуется о единственном - и оставшемся практически неизвестным - споре между Э.В. Ильенковым и М.К. Мамардашвили по вопросам диалектики: о формах мышления и сознания, о методологии теоретического познания и принципе тождества мышления и бытия. Ильенков изложил свои возражения в отзыве официального оппонента на диссертацию Мамардашвили (1961). Последний развивал гносеологические идеи А.А. Зиновьева, лидера Московского логического кружка; критикуя Гегеля за «смешение логического с реальным», Мамардашвили неявно возражал и Ильенкову. В творчестве позднего Мамардашвили дуализм логического и реального выльется в особую «онтологию сознания».
Ключевые слова: мышление, бытие, сознание, методология, онтология сознания, М.К. Мамардашвили, А.А. Зиновьев, Э.В. Ильенков.
Над своей кандидатской диссертацией М.К. Мамардашвили работал во время учебы в аспирантуре МГУ в 1954-57 годах под руководством Т.И. Ойзермана на кафедре истории зарубежной философии. Когда текст был уже почти готов, вышло требование ВАК о публикации результатов диссертационного исследования. У Мамардашвили на тот момент публикаций не было, поэтому защита была отложена. После аспирантуры он был принят на работу в редакцию «Вопросов философии», где вскоре вышли две его статьи. Защита кандидатской состоялась в декабре 1961 года в Институте философии АН СССР. Оппонировал на защите Э.В. Ильенков, имя другого оппонента установить не удалось1.
* Работа поддержана грантом РФФИ, проект № 20-011-00646a «Советская философия сознания 1950-80-х годов: концепции, гипотезы, споры».
1 В автореферате тогда еще не было принято указывать имена оппонентов, дату защиты, данные диссертационного совета и пр. Из-за пандемийных ограничений, к сожалению, не удалось получить доступ к диссертационному делу М.К. Мамардашвили (место хранения: ГАРФ, Ф. Р-9506, Оп. 72, Д. 2551).
Ранее Ильенков вел семинар «Диалектика в «Капитале» Маркса» на курсе Мамардашвили и был рецензентом его дипломной работы «Логическое и историческое в «Капитале» Маркса» (1954). Так что Ильенкову не раз доводилось знакомиться с работами Мамардашвили, а тому - выслушивать критические замечания Ильенкова и отвечать на них.
Автореферат диссертации, 15 страниц, издан книжным типографским способом, не на ротапринте. Фактически это просто авторское резюме содержания работы; «квалификационная часть» отсутствует - в то время изложение целей и задач, новизны и пр. еще не успело войти в обиход. Нет и анализа существующей литературы по теме исследования. При чтении основного текста диссертационной работы (184 стр.) у плохо осведомленного читателя может сложиться впечатление, что после Гегеля и Маркса автору и поговорить не с кем. На деле это не так - сам Мамардашвили признавал, что обе его диссертационных работы вырастают из диссертации А.А. Зиновьева 1954 года1. К тому времени, когда Мамардашвили с ним познакомился, аспирант Зиновьев уже имел на факультете свой круг последователей. Так образовалось студенческое научное общество, прозванное «Московским логическим кружком».
У Зиновьева с Ильенковым были непростые отношения: близкие друзья по жизни2, они были непримиримыми противниками в науке. При этом Зиновьев взял ту же тему диссертационного исследования, которой уже занимался Ильенков: метод восхождения от абстрактного к конкретному в «Капитале» Маркса (включая сюда и рукописи Grundrisse). Как некогда Декарт нашел универсальный метод научного познания у античных математиков, так Ильенков с Зиновьевым искали истинный метод у Маркса.
Мамардашвили примкнул к партии Зиновьева и без лишних ссылок развивал зиновьевские идеи в своей собственной диссертации. Впрочем, в одном из последних интервью Мамардашвили утверждал, что поначалу понятия не имел о работах Зиновьева, но со взглядами Ильенкова был знаком. «Воспользовавшись наработанным Ильенковым, я шел дальше в своих собственных представлениях, критически отталкиваясь от стиля и
1 Об этом свидетельствует Карл Кантор, близко друживший с ними обоими. См.: [7, с. 10].
2 Я бы предположил, что за персонажем «Собутыльник» стоит не кто иной, как Ильенков. Портрет Собутыльника написан с какой-то нетипичной для Зиновьева добродушной симпатией.
решений, им предложенных» [9, с. 45]. Уже после выяснилось, что его позиция «совпала с существовавшей полемикой» Зиновьева против Ильенкова. Кружок возник «в пику и в полемике с ильенковщиной, скажем так, а водоразделом оказалось то, что мы называем гегельянщиной и онтологизацией приемов и способов мысли в виде свойств мира» [9, с. 45].
Если всё так и было, то «совпадение» аргументации Мамардашвили с зиновьевской оказалось удивительно конгруэнтным. Оба они полагали, что формы мышления не обусловлены предметным содержанием знания. Оба утверждали, что Гегель нащупал некоторые приемы диалектического мышления - в том числе восхождение от абстрактного, - но «мистифицировал» их, выдав за логику самих вещей. И что виной тому был идеалистический принцип тождества мышления и бытия.
Такой угол атаки на Гегеля не оригинален. Первыми, лет на сто раньше, его избрали немецкие неокантианцы, затем переняли русские профессора философии. То, что советские авторы Зиновьев и Мамардашвили называют «идеализмом», в старые добрые времена -когда слово «идеализм» еще не обрело бранный смысл - именовалось «панлогизмом».
«"Панлогизм" Гегеля - его учение об абсолютном тожестве мышления и бытия, его отожествление сущей истины с той логической мыслью, которой оно определяется, - страдает крайней отвлеченностью», - поставил немцу диагноз профессор С.Н. Трубецкой [14, с. 33]. Логическое мышление - это одно, а «сущая истина» - совсем иное, и вместе им не сойтись.
Следует строго различать присущие субъекту логические формы познания от форм объективной реальности, заявляет Мамардашвили в полном согласии с Зиновьевым и их дореволюционными предтечами. В автореферате Гегель обвиняется в «смешении логических связей со связями реальными, предметными».
Это почти дословное повторение претензии Канта к «догматикам» вольфианской выучки: «Иллюзия смешения логического предиката с реальным... почти вовсе не уступает никакому поучению», - сетовал автор «Критики чистого разума» [6, с. 469]. Шопенгауэр в диссертации «О четверояком корне достаточного основания» переадресовал это обвинение Спинозе, имея в виду теорему о тождестве «порядка и связи»
вещей и идей, а также выражение «causa sive ratio» - (реальная) причина или (логическое) основание. К началу XX столетия критика смешения логического с реальным прописалась едва ли не в каждом университетском учебнике и руководстве по истории философии.
Вместе с неокантианством ушли в небытие и привычные схемы. В XXI веке обвинение Спинозы в «смешении логического с реальным» можно встретить разве что в писаниях древнего В.В. Соколова. Наша Варвара Половцова и зарубежные классики спинозоведения давно уже не оставили мокрого места от подобных прочтений Спинозы [см.: 12, с. 363-364].
Какова же природа логических форм, не отражающих ничего объективно реального? Откуда они взялись, если не из «бытия»? Существование «имманентных состояний сознания», т. е. врожденных идей и всякого рода априорных структур, Мамардашвили отвергает. Из чувственного опыта эти формы возникнуть не могут, как давно ясно всем, кроме самых отчаянных радикалов-эмпириков. Остается один-единственный возможный источник этих субъективных форм -«активная деятельность мысли» и общественное сознание, история науки и культуры вообще. На этот путь некогда вступили неокантианцы, а, по мнению Мамардашвили, - и Маркс.
Реальность выступает перед субъектом не в «голом» виде, и сам субъект отнюдь не «чистый дух». Посему необходимо выяснить, что привносится в процесс познания общественной историей мысли и умственной активностью индивида, работой его персонального сознания. Знание обладает некими «специфическими свойствами, несводимыми к свойствам внешних предметов»; они-то и обсуждаются в диссертации.
Гегель впервые уяснил общественную природу мышления и «выдвинул на передний план проблему активности сознания», пишет Мамардашвили, но при этом Гегель ошибочно отождествил специфические формы мысли с формами самой реальности. В частности, мысленное восхождение от абстрактного к конкретному было выдано им за реальный процесс формирования предметов мысли. На самом деле это лишь искусственные, возводимые человеческим разумом «леса» вокруг предмета, который стремится познать ученый. По этим лесам субъект взбирается к истине.
Такова была первородная мысль Зиновьева. В своей диссертации он реконструировал строительные леса, возведенные мыслью Маркса вокруг такого объекта, как буржуазная общественно-экономическая формация. Мамардашвили решает ту же самую задачу применительно к «методологии Гегеля, которую приходится еще особо выявлять и исследовать, рассматривая "Логику" как эмпирический материал». Ему представляется, что Гегель, открыв фундаментально новые формы мышления, не сумел верно понять собственное открытие: он без конца смешивает эти формы то с реальными связями вещей, то с «готовыми» знаниями, наличествующими в современной ему науке. «Причина этому - идеализм, т. е. в данном случае идеалистическая концепция тождества бытия и мышления», - гласит вердикт Мамардашвили.
Задачу философа-материалиста Мамардашвили видит в том, чтобы разделить логическое и реальное, демаркировать границу между мышлением и бытием, а затем рассмотреть «методологию» Гегеля в чистом виде, безотносительно к какой-либо предметности. «Восхождение от абстрактного к конкретному, единство исторического и логического, анализа и синтеза и т. п.» - всё это методологические принципы, не имеющие предметных эквивалентов. Те самые диалектико-логические «леса» научного познания, или «приемы мысли».
Ильенков почему-то находит «словечко "приемы" достаточно неопределенным и даже двусмысленным». На самом деле это «словечко» давным-давно было определено - Мамардашвили просто счел излишним повторять сказанное в диссертации Зиновьева. Открываем «§ 1. Прием или форма мышления» и видим кристально ясную дефиницию: «Мысль есть обязательно связь абстракций. Тип этой связи и есть то, что мы будем называть типом, видом, формой или приемом мысли» [2, с. 15].
Моряк вяжет веревки в морские узлы, а ученый вяжет абстракции в научные теории. У того и другого есть свои типовые приемы вязания. Так, восхождение к конкретному есть диалектический прием, с помощью которого Маркс увязывает абстракции товара, труда, капитала и пр.
Взятые вместе, приемы мысленной активности образуют методологию. Сфера методологии охватывает всё привносимое субъектом в процесс познания от себя, не имеющее коррелята в объективной реальности.
В одном из томов своих воспоминаний «Основатель», как нарек себя Зиновьев, поведал, что открытие методологии было совершено им наутро после первого в жизни визита в вытрезвитель, по дороге в близлежащую забегаловку. Этот отрезок пути стал кратчайшей стороной «творческого треугольника: Вытрезвитель - Забегаловка - Факультет». Созревшую в этих суровых условиях мысль Зиновьев изложил на собрании Логического кружка.
«На том историческом заседании он [Основатель] произнес фразу, положившую начало всему: суть дела в методологии! В философской среде, представляющей помойку идиотизма, невежества, злобности и пошлости, культивируемую в течение десятилетий, слово "методология" произвело впечатление неизмеримо более сильное, чем взрыв атомной бомбы в небе над Хиросимой. Наступило гробовое молчание. Это гениально, сказал Гэпэ [Г.П. Щедровицкий] единомышленникам в ближайшем к университету кафе, где отпаивали Основателя. Надо бить в эту точку. Но надо это делать методично и организованно» [1, с. 474].
Под впечатлением от гениального открытия Логический кружок будет переименован в Методологический, хотя Основатель, по его словам, «вовремя опомнился и покинул движение».
Особую ценность слову «методология» придавало то обстоятельство, что ценимый неокантианцами термин «гносеология» к тому времени превратился в ярлык, намертво приклеенный на конкурирующую фракцию во главе с Ильенковым. «Методолог» звучит внушительно и, в отличие от «гносеолога», не тянет за собой пейоративный шлейф. Этим, по-видимому, и объяснялся кружковский восторг: отныне мы - методологи!
Ильенкова прозвали «гносеологом» его противники - «онтологи». Меж тем принцип тождества мышления и бытия лишает смысла само различие теории мышления и теории бытия. Коль скоро мышление и бытие тождественны, двух разных учений о том и другом просто не может быть. Неокантианцы, позитивисты любой волны, экзистенциалисты и прочие закоренелые субъективисты - все они безоговорочно принимают дистинкцию «онтологического» и «гносеологического» познания (Хайдеггер даже называл свое учение «фундаментальной онтологией» - Fundamentalontologie). И все как один не переваривают принцип тождества мышления и бытия.
Ильенков не просто ликвидировал онтологию в пользу гносеологии, как полагали декан Молодцов, ленинградские «онтологи» и им подобные мыслители (а порой повторяли и светлые головы, вроде В.М. Межуева, ученика Ильенкова). Нет, отвергалась сама дистинкция онтологии и гносеологии. Мышление для Ильенкова есть идеальное отражение бытия в себе самом. Все до единой категории диалектики суть одновременно формы мышления и бытия. Термин «гносеология» Ильенков, мягко говоря, недолюбливал за его классово чуждое происхождение: «Конституирование "гносеологии" в особую науку и исторически, и по существу связано с широким распространением неокантианства» [4, с. 41]. По примеру Ленина, Ильенков предпочитал брать этот термин в кавычки
По этой причине он вряд ли одобрил бы и придуманный М.А. Лифшицем термин «диалектическая онтогносеология», которым тот обозначил логическую концепцию Ильенкова, равно как и свою персональную теорию идеального. Слепить вместе два вражеских термина, а затем украсить полученный гибрид предикатом «диалектическая» - трудно назвать это удачной таксономической находкой.
Настоящими, чистокровными «гносеологами» были Зиновьев, Щедровицкий и Мамардашвили времен Логического кружка. Разрабатываемая ими «методология» представляла собой не что иное, как неокантианское течение в марксизме - поворот «назад к Канту». Ключевым маркером этого поворота и становится отказ от принципа тождества мышления и бытия.
Гносеология может претендовать на статус особой философской дисциплины лишь при допущении автономии мышления в отношении к бытию. По Ильенкову же в лице человека мыслит сама Природа-субстанция и мыслит она не что иное, как самое себя. Ни другого субъекта, ни другого объекта мышления, помимо бесконечной и вечной Природы - или, что то же самое, «мировой материи» - нет и быть не может.
Так, по мнению Ильенкова, понимал тождество мышления и бытия материалист Спиноза, и Маркс не отступил от этой позиции ни на шаг. Он лишь кое-что важное к ней добавил - под влиянием великого открытия Гегеля (о котором вы ничего не узнаете из двух диссертаций и
монографии Мамардашвили о Гегеле). Речь об открытии сущности труда1 как процесса «опредмечивания» мышления и встречного «распредмечивания» природы, т. е. практического синтеза мышления и бытия. Процесс труда - это своего рода «мост», на котором мышление лицом к лицу встречается с бытием. Не только с «явлениями» реальности, но и с самой реальностью как она есть «в себе». С суровой правдой жизни, дающей людям знать, чего на деле, на практике стоит любая мысль.
Гегель первым из философов принялся исследовать процесс труда. Он увидел в труде «гештальт» человеческого сознания - форму объективации мысли. Так что идея тождества мышления и бытия основана у Гегеля не на наивной ошибке «смешения логического с реальным», но на открытии их взаимного перехода в процессе созидания мира культуры (= «объективного духа»). В создаваемых трудом «умных» вещах логическое становится реальным и наоборот: мысль обретает «вещное» бытие, а истинное бытие вещей открывается для мышления. Замысел реализуется, реальность осмысляется - таково практическое тождество мышления и бытия.
«Недостаточное внимание» - вернее, полное отсутствие внимания -к «проблеме связи форм мышления с формами предметно-практической деятельности человека» было отмечено, как недостаток диссертации Мамардашвили, в отзыве Ильенкова. То же самое можно сказать и о диссертации Зиновьева. Это фамильный пробел в работах московских «методологов» и всего кантианского братства со времен Шопенгауэра (тот был и пионером борьбы с «гегельянщиной»).
В архиве Ильенкова хранятся три-четыре работы «о так называемой "специфике" мышления». В одной из них упомянута статья Мамардашвили о Гегеле, где принцип тождества мышления и бытия приравнивался к идеализму. «Материализм же, де, заключается в отрицании "тождества" во имя "различия" мышления и бытия» [5, с. 345].
Нашлось в архиве и немного дебатов с «Сашкой», как Ильенков звал Зиновьева по жизни и в заметках не для печати. В одном докладе, еще не опубликованном, отмечается, что «А.А. Зиновьев занимается нужным и важным для людей науки делом, исследуя внешние формы движения мышления как субъективного процесса, или же мышление со
1 «Гегель ... ухватывает сущность труда и понимает предметного человека, истинного, потому что действительного, человека как результат его собственного труда» [11, с. 158-159].
стороны форм его выражения в языке... Я совершенно искренне думаю, что такое исследование имеет свой реальный предмет и помогает многое понять именно в процессе мышления, то есть в предмете подлинной Логики, ибо формы проявления любого процесса (в том числе и мышления) надо изучать не менее тщательно, чем внутренние законы, управляющие движением этих форм, - то есть не менее тщательно, чем диалектические законы мышления, чем законы и категории диалектики»1.
Как видим, Ильенков ни в коем случае не умалял значения формальной логики и тех символических (языковых) средств выражения мысли, которыми эта логика занимается. Он тоже требовал отличать эти «леса» человеческого сознания, субъективные выразительные формы - от «объективных логических форм», управляющих процессом мышления независимо от того, осознаются они людьми или нет. Что он отвергал, так это иллюзию - и «Сашкину» в том числе, - будто формально-символическая и есть единственная «настоящая» логика.
Наука о мышлении должна быть «наукой о вещах, постигаемых в мыслях» (Гегель). Плохому логику вещи мешают.
Ну и, конечно, метод восхождения от абстрактного к конкретному не является субъективным «приемом мышления». Не только мышление, но и сама реальность развивается от абстрактного к конкретному, т. е. от простых, односторонних, бедных определениями форм - к самым
л
сложным и разнообразным «формообразованиям» . Для Ильенкова это единственно возможный способ развития как мышления, так и всех реальных вещей - «бытия» вообще. Специфика мышления состоит не в его «разности» с бытием, а в его универсальности и способности схватывать законы и формы бытия вещей «как есть», независимо от специфического устройства тела и сознания человека.
Приняв это во внимание, мы поймем суть разногласий Ильенкова с Мамардашвили. Печатно они никогда не вступали в споры друг с другом, и отзыв Ильенкова на кандидатскую диссертацию Мамардашвили, безусловно, нуждается в экзегезе - слишком многое в нем остается за кадром. Главный пункт конфронтации, впрочем, указан прямо и недвусмысленно. Принцип диалектического тождества мышления и
1 Домашний архив Ильенкова Первый лист рукописи не сохранился; это текст выступления на
дискуссии о предмете логики, написанный не ранее 1958 г.
2
Так, с подачи Густава Шпета, у нас принято переводить «Gestalten» в гегелевской «Феноменологии духа».
бытия Ильенков именовал «паролем на право входа в научную философию» [3, с. 54]. На защите этого принципа он и сосредоточился в своем отзыве.
Представление Мамардашвили о принципе тождества Ильенков характеризует как «нелепо-карикатурное», почерпнутое не напрямую у Гегеля, а у громивших Гегеля невежд сталинского призыва, типа З.Я. Белецкого. Эти люди, с благословения «корифея всех наук», задавали тон в МГУ в послевоенные годы (в 1949 г., когда Ильенков перешел на пятый курс, Мамардашвили пришел на первый, у них были общие педагоги).
Легко критиковать тождество мышления и бытия, если ты понимаешь тождество как «слепое одно и то же», формально-логическое А = А. Но стоит ли приписывать великому диалектику подобную «мистику» и «чепуху», как выражается Мамардашвили?
Гегель и Маркс понимают мышление и бытие как противоположности, и эта противоположность сохраняется в снятом виде в диалектическом тождестве: А = не-А. Разница между идеалистом Гегелем и материалистом Марксом состоит в том, что Маркс «внутри» тождества отдает первенство бытию над мышлением, аргументируя от общественно-исторической практики человечества.
Ну а что же является альтернативой диалектическому принципу тождества? Очевидно, это - метафизический принцип разности законов бытия и мышления, «онтологии» и «гносеологии». Субъект при этом понимается как более или менее кривое зеркало, в котором искажается, преломляется образ объекта.
Метафору кривого зеркала предложил в свое время Фрэнсис Бэкон. Спустя полтораста лет Кант разовьет ее в целое «коперниканское открытие»: чувства и рассудок примешивают свои специфичные структуры к восприятию и логическому осмыслению реальных «вещей в себе». На выходе получается дуалистическое противостояние логического и реального, феноменального и ноуменального. У Зиновьева и Мамардашвили «компендиум приемов мышления» противостоит «системе категорий диалектики» как субъективная форма -объективному содержанию мысли. На это обстоятельство и указал в своем отзыве Ильенков.
«Мераб был не чужд манихейства!», - воскликнул как-то А.М. Пятигорский, соратник и соавтор Мамардашвили, - прибавив: да и сам я тоже не чужд [13, с. 22]. В философии есть монизм, и есть дуализм, философское манихейство. Монизм исходит из тождества мышления и бытия, дуализм - из их кардинального различия.
Манихейская логика дуализма заставляет философа непрестанно углублять пропасть между мышлением и бытием. В этом направлении и двинется мысль Мамардашвили в поздний период его творчества. Он погружается в исследование «феномена сознания» и «внутренних форм сознания», несводимых к формам общественного бытия, все дальше удаляясь от Зиновьева, с его формальной логикой, - в сторону Гуссерля и структуралистов.
Уже в работе «Превращенные формы» (1970) Мамардашвили приступает к поиску «знаков, "свидетельств" неустранимого различия между бытием и сознанием» [10, с. 281]. В последующих его работах сознание получает все больше и больше автономии. Наконец костыли апелляций к Марксу были отброшены, и не только потому, что ослабела хватка «инстанций» - манихею Мамардашвили просто не о чем больше разговаривать с тем, для кого «сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием». Теперь он предпочитает медитировать над Декартом, вслух беседовать с Кантом и Прустом.
Бросив диалектико-логические штудии, Мамардашвили займется символикой сознания. Сознание наделяется бытием sui generis и, соответственно, требует собственной онтологии. Эта «онтология сознания»1 строится вокруг понятия символа. Сознание символично и по натуре своей, и по структуре. И само человеческое «я» тоже превращается в символ, «псевдоструктуру»...
Мамардашвили часто называют «грузинским Сократом» за манеру философствования на публике. Но есть и разница - Сократ «принимал роды» чужой души, вопрошал охотнее, нежели излагал. Мамардашвили рожает идеи сам - в муках поиска слов, записывая процесс на магнитофон. Те потоки сознания, текущие по-прустовски вольно, из ниоткуда в никуда, меньше всего похожи на диалоги Сократа. Слабо напоминают они и раннего Мамардашвили - академичную диссертацию
0 формах мышления, из которой они некогда проистекли.
1 Термин из названия рижского курса лекций 1980 года: «Аналитика познавательных форм и онтология сознания». По материалам лекций была написана книга [8].
Список литературы
1. Зиновьев, А. А. В преддверии рая. - Lausanne : L'Age d'homme, 1979. - 587 с.
2. Зиновьев, А. А. Восхождение от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К. Маркса). - М. : Институт философии РАН, 2002. - 321 с.
3. Ильенков, Э. В. Вопрос о тождестве мышления и бытия в домарксистской философии // Диалектика - теория познания: историко-философские очерки. - М. : Наука, 1964. - С. 21-54.
4. Ильенков, Э. В. Ленинская идея совпадения логики, теории познания и диалектики // Философия и естествознание. - М. : Наука, 1974. - С. 40-61.
5. Ильенков, Э. В. О различии между «логическими» и «онтологическими» определениями // Ильенков Э. В. От абстрактного к конкретному. Крутой маршрут. 1950-1960. - М. : Канон+, 2017. - С. 343-354.
6. Кант, И. Критика чистого разума. - М. : Наука, 1999. - 655 с.
7. Кантор, К. М. Вместо предисловия // Зиновьев А. А. Восхождение от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К. Маркса). - М. : Институт философии РАН, 2002. - С. 5-10.
8. Мамардашвили, М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси : Мецниереба, 1984. - 82 с.
9. Мамардашвили, М. К. Начало всегда исторично, т. е. случайно // Вопросы методологии. - 1991. - № 1. - С. 44-53.
10. Мамардашвили, М. К. Превращенные формы: О необходимости иррациональных выражений // Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. - М. : Прогресс,
1990. - С. 315-328.
11. Маркс, К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - М. : Политиздат. - Т. 42. - С. 41-174.
12. Половцова, В. Н. К методологии изучения философии Спинозы // Вопросы философии и психологии. - 1913. - Кн. 118. - С. 317-398.
13. Пятигорский, A. M. «Мысль держится, пока мы...» // Вопросы философии. -
1991. - № 5. - С. 22-23.
14. Трубецкой, С. Н. Курс истории древней философии. - М. : Владос : Русский Двор, 1997. - 576 с.
HOW EVALD VASILIEVICH ARGUED WITH MERAB KONSTANTINOVICH
A.D. Maidansky
Belgorod State National Research University Belgorod State Institute of Arts and Culture Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences e-mail: [email protected]
The article recounts the only - and remained virtually unknown - dispute on the issues of dialectics between Evald Ilyenkov and Merab Mamardashvili: concerning forms of thought and consciousness, methodology of theoretical cognition and the principle of identity of thought and being. Ilyenkov set out his objections in his review of Mamardashvili's dissertation in 1961. In the dissertation, the epistemological ideas of Aleksander Zinoviev, the leader of the Moscow Logical Circle, are supported and developed. Criticizing Hegel for «confusion of the logical with the real», Mamardashvili implicitly objects to Ilyenkov as well. In the late Mamardashvili's work, the dualism of the logical and the real would develop into a peculiar «ontology of consciousness».
Keywords: thought, being, consciousness, methodology, ontology of consciousness, Mamardashvili, Zinoviev, Ilyenkov.
