CC BY
167
УДК 398 (1-87)
ББК 82.3 (3)
К ВОПРОСУ РАЗГРАНИЧЕНИЯ ПОСЛОВИЦ, ПОГОВОРОК, ЛОЗУНГОВ, МАКСИМ, АФОРИЗМОВ И СЕНТЕНЦИЙ Никифорова Ю.Н.
В статье обозревается проблема разграничения пословиц, поговорок, лозунгов, максим, афоризмов и сентенций. Проводится сравнение и анализ различных определений данных понятий. Речь идёт также об основных структурных и семантических особенностях, а также об употреблении пословиц, поговорок, лозунгов, максим, афоризмов и сентенций. Это позволяет установить сходства и различия между ними и описать условия, при которых данные единицы могут перейти из одной категории в другую.
Цель данной статьи - разграничить пословицы и такие смежные понятия, как поговорки, лозунги, максимы, афоризмы и сентенции.
Пословицы. Термин «пословица» - «Sprich-wort» (от срвн. sprichwort, состоящего из diu (или daz) spriche и wort) - означает что-то произнесённое, что часто повторяется. Содержание и форма пословицы определяются следующими признаками:
• Выражение часто употребляется в процессе общения многими носителями языка; таким образом, пословица является народным выражением.
• Выражение характеризуется легко запоминающейся формой. Это небольшое поэтическое произведение.
• Пословица содержит в себе общеизвестную мысль, которая играет большую роль для жизнепонимания людей [1, с. 594].
Фридрих Зейлер объединяет все эти признаки в следующем определении пословицы. Пословица -это «употребляемые в народе высказывания поучительного характера и высокого стиля, представляющие собой законченные изречения» [2, с. 2]. Следует также отметить, что пословица чаще всего выступает в форме простого повествовательного предложения. По сей день, однако, не существует окончательного определения данного термина. Отто Моль предложил называть пословицей краткую, обобщённую жизненную мудрость или жизненное правило, более или менее образное, чаще всего рифмованное [3, с. 249]. Однако многие паремио-логи при определении пословицы, прежде всего, подчёркивают, что пословица представляет собой законченное в смысловом и семантическом плане устойчивое выражение. Малик О.С. понимает под пословицей «народное образное изречение с назидательным смыслом, обобщающее жизненный опыт человека в различных сферах его деятельности и синтаксически оформленное в виде полного предложения» [4, с. 35]. Луц Рёрих, например, де-финирует это понятие как «устойчивое выражение, отображающее мысль относительно нашего пове-
дения или требование, вести себя определённым образом» [5, с. 9]. При этом не имеет никакого значения, какие стилистические средства были употреблены в пословице. Играет большую роль лишь то, что пословица повсеместно используется и имеет легко запоминающуюся форму. Пословицы являются неразложимыми в формальном и синтаксическом отношении.
По мнению Г. Бургера, пословицы являются общими высказываниями или суждениями, с помощью которых объясняется и оценивается конкретная ситуация [6, с. 54]. В нашей работе мы остановимся именно на определении, данном понятию «пословица» Г. Бургером. На наш взгляд, многие, но далеко не все пословицы обладают поучительным характером или дают какие-либо рекомендации, например, высказывание Bonn hat eine Universitat, Hamburg halt sich eine Universitat, Tubingen ist eine Universitat (В Бонне есть университет, Гамбург позволяет себе университет, Тюбинген является университетом) не содержит никакого поучения, а просто констатирует факт. Г. Баузингер также отмечает, что пословицы выражают «не всегда действующее жизненное правило» [7, с. 98]. Таким образом, пословица не содержит в себе абсолютной мудрости.
Тот факт, что пословица является народным выражением, не означает, однако, что каждая пословица употребляется всеми носителями языка без исключения. Существует немало пословиц, которые используются лишь в отдельных местностях и регионах. Вследствие этого пословицы часто появляются в диалектах. Зачастую пословицы используются теми или иным слоями населения, например, существуют крестьянские пословицы, пословицы ремесленников, студентов, солдат и т. д. [2, с. 2]: Wer zuerst kommt, mahlt zuerst (Чей черёд, тот берёт. Кто первый встал, того и сапоги); Wie der Leisten, so der Schuh (По птице яйцо); Schlecht genaht und wohl gekleid’t, ist aller Pfuscher Arbeit (Портной гадит, а утюг гладит); Soldatenleben ist voll Not, saurer Wein und hartes Brot (У солдата шинель — постель).
Характерной чертой пословиц является их общеизвестность и частое употребление, причём происхождение пословиц не имеет никакого значения для человека, который их использует.
Поговорки. До XIX века поговорки стабильно включались в сборники пословиц. Как и пословицы, поговорки имеют эмоционально-экспрессивный, иногда поучительный характер, а также являются устойчивыми и семантически целостными единицами. Поговорки не создаются при речевом общении, а существуют в языке в готовом виде и воспроизводятся в речи. Большинство поговорок идиоматично.
Поговорка - это «народное краткое словосочетание с переносным значением, представляющее собой незаконченное предложение, в котором обычно отсутствует субъект действия» [4, с. 35], напр.: auf grunen Zweig kommen (достичь успеха в жизни) - Er ist auf grunen Zweig gekommen (Он достиг успеха в жизни).
Подавляющее число немецких поговорок состоит из двух знаменательных частей речи, как правило, из имени существительного и глагола в форме инфинитива первого, которые в контексте выполняют чаще всего функцию сказуемого, напр.: die Fuhler ausstrecken (закинуть удочку) - Zuerst muss ich die Fuhler ausstrecken (Сначала мне нужно закинуть удочку).
Как видно из примеров, в отличие от пословиц поговорки не эквивалентны предложению и нуждаются в дополнении. Некоторые поговорки являются частью пословиц или могут быть иногда расширены до пословиц, напр.: поговорка: mit den grofien Herren Kirschen essen (есть вишни с господами) и пословица: Mit grofien Herren ist nicht gut Kirschen essen (C боярами не ешь вишен: костьми закидают).
С семантической точки зрения, поговорки могут быть характеризующими или оценивающими, поскольку их функциональная специфика заключается в выражении своего отношения к предшествующему контексту. Вследствие этого высказывание о предмете, ситуации, человеке может быть положительным или отрицательным, напр.: Balsam fur jemandes Wunden sein (быть бальзамом на чьи-либо раны); der Tod sitzt jemandem im Nacken (кто-либо дышит на ладан).
Поговорки могут быть с точки зрения семантики также междометными или модальными. Такие выражения обладают особенно высокой степенью идиоматичности, напр.: Ach du meine Gute! (Боже мой!); So ein Kase! (Такая ерунда!); Bist du des Teufels? (Ты в своём уме?).
Что касается структуры поговорок, то наряду с повествовательными и вопросительными существует множество восклицательных поговорок (особенно среди междометных и модальных, как было показано выше). Для структуры поговорок харак-
терной особенностью является возможность интегрирования в контекст с помощью соответствующего местоимения или местоименного наречия. При этом, как утверждает Чернышёва И.И., местоимение или местоименное наречие не могут быть заменены другими местоимениями или наречиями [8, с. 55-56]. Подобное присоединение распространено в поговорках, оно стабильно в своей структуре, напр.: Da konnte jedermann kommen! (Мало ли кто чего захочет!); Schwamm druber! (Забудем об этом!).
Лозунги. Между пословицей и лозунгом много точек соприкосновения, поскольку в том и в другом случае речь идёт о шаблонных общеизвестных выражениях. Лозунг - это «краткое, часто повторяемое высказывание определённого направления», которое часто имеет такие же стилистические особенности, как и пословица: аллитерацию, рифму и др. [9, с. 5]. Структура предложения лозунга схожа со структурой предложения пословицы. Однако лозунг отличается своей тесной связью с каким-либо событием, а потому его «срок жизни» бывает зачастую очень ограничен. Как правило, лозунг выражает призыв или требование, и вследствие этого используется преимущественно в политике или рекламе, напр.: Wie das Land, so das Jever (Какая страна, такой и Йевер) - реклама пива Jever. В этом примере за основу, очевидно, были взяты пословицы Wie das Land, so die Sitte (Каков край, таков и обычай) и Wie das Land, so das Sprichwort (Каков поп, таков и приход).
Максимы. Максима (от лат.: maxima высшее правило) - это краткое изречение, которое содержит какое-либо этическое правило, житейскую мудрость [10, с. 514]. Максима не так широко используется в речи, как пословица, и не так привязана к тексту, как сентенция.
Как отмечает Барли Н., различие между максимой и пословицей состоит ещё и в том, что нам намного легче понять максимы, чем пословицы иностранного языка. Это обусловлено тем фактом, что «A maxim carries its relevance restrictions always with it, a proverb’s are listed in its lexical entry» [11, c. 740].
В «Максимах и размышлениях» Гёте содержатся, например, такие максимы, как: Alles
Gescheite ist schon gedacht worden, man muss nur versuchen, es noch einmal zu denken (Все разумное уже обдумано, нужно только пытаться продумать это ещё раз) [12, с. 12].
Афоризмы. Слово «афоризм» известно с глубокой древности. Афоризмами (от греч. aphorismos
- определение, разграничение) назвал древнегреческий учёный Гиппократ свой медицинский трактат о симптомах и диагнозах заболеваний. Но уже тогда помимо медицинского термина это слово обозначало ещё и сентенцию, мудрое изречение, а также краткий и сжатый стиль [13, с. 12-13].
В отличие от сентенции афоризм является не цитатой из текста, а независимым, кратким и метким высказыванием. Характерной чертой афоризма считается оригинальность мысли. Афоризм не выражает в отличие от пословицы какие-либо жизненные правила, опыт, а напротив, высказывает чаще всего субъективное и зачастую спорное мнение.
По определению Федоренко Н.Т. и Сокольской Л. И., афоризмом называют краткие, глубокие по содержанию и законченные в смысловом плане суждения, которые принадлежат определённому автору и характеризуются образной, легко запоминающейся формой [13, с. 3].
По утверждению Гроссе С., в немецкой литературе долгое время афоризмы приводились в сборниках пословиц, что только лишний раз доказывает родство этих понятий. Гроссе сравнивает афоризм Лихтенберга Die Steckenpferde sind die schlechtsten Kutschpferde (Коньки — самые плохие упряжные лошади) с пословицами Ein Steckenpferd frisst mehr als zehn Ackergaule (букв.: Один конёк съедает больше, чем десять крестьянских рабочих лошадей) и Steckenpferde sind teurer als Reitpferde (букв.: Коньки дороже верховых лошадей). Становится очевидно, что разница между приведёнными пословицами и афоризмом минимальна. У афоризма Ницше In der vergoldeten Scheide des Mitleidens steckt mitunter der Dolch des Neides (В позолоченных ножнах сочувствия подчас найдёшь кинжал зависти) есть эквиваленты среди пословиц [14, с.73-
85], напр.: Lieber Neid denn Mitleid; Besser beneidet als bemitleidet; Besser Neider als Mitleider (Лучше жить в зависти, чем в жалости).
Сентенции. Сентенцией (от лат. sententia -мнение, изречение) называют метко сформулированное предложение, источник и автор которого известны. Речь идёт о цитате из связного текста. Если пословица отражает какую-либо жизненную ситуацию, то сентенция является неким философским наблюдением [9, с. 4], напр.: Alles verstehen heifit alles verzeihen - Всё понять означает всё простить (Фонтане, «Госпожа Женни Трайбель»); Zwei Seelen wohnen, ach, in meiner Brust - Две души живут, ах, в моей груди (Гёте, «Фауст»).
Если сентенция употребляется достаточно часто и её содержание имеет обобщённый характер, то она может перейти в разряд пословиц. В таком случае происхождение подобной пословицы будет известно, что не является отличительной чертой большинства пословиц, напр.: Die Axt im Haus erspart den Zimmermann - Топор в доме заменяет столяра (Шиллер, «Вильгельм Телль»); Der Appetit kommt beim Essen - Аппетит приходит во время еды (Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»).
Таким образом, можно сделать вывод, что границы, существующие между пословицами, поговорками, лозунгами, максимами, афоризмами и сентенциями, не всегда бывают чёткими. Это в свою очередь делает возможным процесс перехода выражений, свойства и функции которых меняются с течением времени, из одной группы в другую.
ЛИТЕРАТУРА
1. Kleine Enzyklopadie. Die deutsche Sprache in 2 Bd. / Hrsg. E. Agricola, W. Fleischer, H. Protze. - Leipzig: VEB Bibliographisches Institut, 1969.
2. Seiler F. Deutsche Sprichworterkunde. - Munchen: C. H. Beck, 1922. - 458 S.
3. Moll O.E. Paromiologische Fachausdrucke und Definitionen // Proverbium. - 1968. - № 10. - S. 249-250.
4. Малик О.С. Семантические и структурные особенности пословиц и поговорок // Вопросы лексики и фразеологии английского и немецкого языков. Вып. 1. - Харьков, 1964. - С. 32-38.
5. Rohrich L. Lexikon der sprichwortlichen Redensarten in 2 Bd. - Freiburg / Br. - Basel - Wien: 1973.
6. Burger H. Idiomatik des Deutschen. - Tubingen, 1973.
7. Bausinger, H. Formeln der ‘Volkspoesie’ // Grundlagen der Germanistik. - 1968. - № 6. - S. 95-106.
8. Chernysova I.I. Feste Wortkomplexe des Deutschen in Sprache und Rede. - Moskau, Vyssaja Skola, 1980. -142 S.
9. Rohrich L., Mieder W. Sprichwort. - Stuttgart: Metzler, 1977. - 138 S.
10. Большой толковый словарь русского языка. / Сост. и гл. ред. С. А. Кузнецов. - СПб.: Норинт, 2000. -1536 с.
11. Barley N. A Structural Approach to the Proverb and Maxim with Special Reference to the Anglo-Saxon Corpus // Proverbium. - 1972. - № 20. - S. 737-750.
12. Peukes G. Untersuchungen zum Sprichwort im Deutschen: Semantik, Syntax, Typen. - Berlin: E. Schmidt, 1977. - 184 S.
13. Федоренко Н.Т., Сокольская Л.И. Афористика. - М: Наука, 1990. - 419 с.
14. Grosse S. Das syntaktische Feld des Aphorismus // Wirkendes Wort. - 1965. - № 15. - S. 73-85.
Поступила в редакцию 08.09.06 г.
УДК 802/809.1 - 52 ББК 81.2
ИЗОГРАММАТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ ЗАЛОГОВЫХ ЗНАЧЕНИЙ В СОВРЕМЕННОМ НЕМЕЦКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ
Г абдуллин С. С.
Данная статья посвящена научным проблемам межъязыковых отношений между грамматическим строем языка с его словообразовательной системой на примере немецкого и русского языков. Автор статьи описывает словообразовательные средства выражения грамматических значений страдательного залога в двух языках в сопоставительном аспекте и определяет признаки данного родства.
Предметом нашего изучения являются сложные слова с позиции представления ими на своем поверхностном уровне изограмматических признаков залоговых значений в современном немецком и русском языках. Особый интерес представляют случаи, когда, согласно научным воззрениям Р. З. Мурясова, грамматические категории одной части речи находят своё неоднозначное выражение в словах другой части речи, родственные отношения которых связаны средствами словообразования [3, 8].
Основным, т.е. грамматическим, средством выражения залоговых отношений в языке являются, как известно, переходные глаголы, формирующие на уровне предложения его главные аргументы - субъекты и объекты [4, 81]. Скрытые признаки данных отношений можно обнаружить также и на других участках языковой системы, например, в словообразовательном её строе. И это не является какой-то случайностью, поскольку основные грам-матико-категориальные признаки глаголов в акте словопроизводства не растворяются бесследно в общем корпусе языковых единиц, а в ином преобразованном виде находят свой материальный выход в тех или иных словообразовательных формантах, а именно, в суффиксах, полусуффиксах, а также в базовых морфемах дериватов.
К словообразовательным средствам выражения залоговых и сопуствующим им модальнопассивных отношений относятся в немецком языке следующие суффиксы и полусуффиксы, а именно, -abel/-ibel, -bar, -haft, -lick, -sam, -wert, -wurdig, -reif, -bereit, -fertig, -keit, -nis, -er и др., которые «в сжатой компрессивной форме - в форме одного слова -выражают изограмматические признаки залоговых значений» [8, 68].
Сложные существительные состоят, как правило, из двух и более основ, одна из которых в грамматическом плане будет главной, т.е. опорной, а другая подчиненной, т.е. зависимой по отношению к её главной, или стержневой, части, напр. Volksmorder, Tennisspieler, Wolfjager, кровопиец письменосеи. водонос, мукомол, каменотёс и др. и их внешние формы делают возможным определение тех или иных признаков морфологического триединства «агенс-предикат-пациенс».
Сложные имена, как считают некоторые учёные [Р.З.Мурясов, U.Engel, H.Wellmann], являются микросинтаксическими образованиями, логикопокомпонентный анализ которых позволяет однозначно и чётко обнаружить в их внутренней структуре латентные компоненты грамматических, в нашем случае залоговых, значений, напр.: Deutschlehrer, d.h. ein Fachmann, der fur den Unter-richt der deutschen Sprache und Literatur ausgebilde-tet ist/worden ist; Bremsanlage, d.h. eine Anlage, die das Bremssystem eines Autos steuert; Wasserrohr, d.h. ein Rohr, durch das das Wasser geleitet wird, Gemusefritze, d.h. ein Mann, der Gemuse verkаuft, Quatschmichel, Flusterlotte, Quasselmeier,
Volksmorder, Tennisspieler, Wolfjager, Kulturschaf-fender, Kunstgelehrte(r) и т.д. Русские примеры: Литограф — специалист или мастер, связанный с литографическим делом; Костоправ — человек, умеющий вправлять суставы при вывивах; Косторез — специалист, занимающийся резьбой по кости, лесоруб, овощевод, охотовед, стеклодув, огнетушитель, мантоварка, чеснокодавка и др.
Следует однако заметить, что композитальные имена как по форме, так и по содержанию не совсем идентичны своим свободным синтаксически развернутым трансформам, поскольку сложения в рассматриваемом случае выражают агентивные признаки, а предложения, как правило, действия, процессы, состояния, оценку.
Полусуффиксальные существительные с формальной точки зрения представляют собой сложные слова, образуемые путём сложения двух или более основ в одно слово, но семантически характеризуемых самыми разнообразными отношениями между собой. При данном способе производства слов, согласно проанализированным примерам, происходит взаимное слияние значения опорной основы со значением её зависимой части. Полу-суффиксальные элементы в составе сложных слов образуют семантическое ядро и, сдвигаясь «влево», содержательно дополняют её первую часть. В конечном итоге, словообразовательное значение сложных существительных формируется путём преобразования составных компонентов предикативной конструкции в сложения и представленные в них залоговые признаки носят усечённый, реду-
цированный характер. В опорной основе компози-тальных имён содержатся, как правило, отглагольные существительные или корневые основы глаголов с признаком действия, а первые части сложных слов могут конкретизироваться значениями второстепенных членов предложения, например, со значениями дополнений или разнообразных видов обстоятельственных отношений, напр.:
Krankenpfleger, jmd., der die Kranken pflegt; Land-schaftsmaler; jmd., der die Landschaften beschreibt; Weltraumfahrer, jmd., der eine Fahrt oder eine Flugreise in den Weltraum geleistet hat; Dampfham-mer, ein Hammer, der mit dem Dampfstofi betrieben wird; Marktschreier, jmd., der auf dem Marktplatz schreit; Schnelllastwagen, d.h. ein Lastwagen, der schnell fahrt; Sprengstuck «ein Einzelstuck, das nach dem Sprengen gebildet worden ist», das Bauwerk «was gebaut steht», das Schuttgut d.h. ein unverpacktes Gut, das durch das Schutten umgeladen wird, Heulsuse (ein Kind, das immer heult) «нытик, плакса, зануда», Lachmarie (eine Frau, die immer lacht oder gut gelaunt ist) «хохотушка, хохотунья», Norgelpeter (ein Mann, der immer norgelt) «задира, скандалист», Klettermaxel (ein Mensch, der gut und geschickt klettert) «вор-форточник»; лицедей «тот, кто изображает чужие лица и образы»; золотошвей «тот, кто вышивает узоры золотыми нитками» и др.
Словосложения являются, как считает Р.З.Мурясов, продуктом номинализации синтаксических структур и в них в компрессивно свёрнутом виде можно обнаружить следы (отпечатки, сгустки, остаточные явления) предикативных и присловных отношений между слагаемыми сложения частями. Изложенное выше даёт нам основание полагать, что те отношения, которые складываются на предикативном уровне, в суженном, сокращённом виде продолжают сохраняться и на уровне словообразовательном, с той лишь разницей, что в акте номинализации на поверхностном уровне сложений происходит превращение главных (стержневых или вершинных) и второстепенных компонентов двусоставных конструкций в деривационные структуры в виде основ, суффиксов и полусуффик-сов, по которым в дистрибутивном порядке разносятся те или иные признаки залоговых отношений, ср.: Schullehrer, Kinderarzt, Reisegenosse, Boden-prufer, Postbeamte(-r), Blumenhandler, Heulsuse, Korbmacher, Saisongehilfe, Portratsmaler, Kaffee-brenner, Funkempfanger, Schneelader, Betonmischer и
др.
Русским композитам также присуще выражать в латентной форме те или иные признаки грамматического залога, напр.: картофелесажалка, зер-нопуотуавливатель, сеноворошитель, зерносу-шитель, бомбометатель, мореплаватель, ясновидец,, кровопиеи, водочерпалка, рогоносец, пись-меносеи, водонос, мукомол, каменотёс, копьено-
сеи. меченосец, бетономешалка, сноповязалка. соломорезка, хлеборезка. соковыжималка. льнотрепалка. зернодробилка. винокур. бракодел и т.д.
Как явствует из примеров, трёхчленная грамматическая структура «агенс-предикат-пациенс» в современном русском языке находит своё неоднозначное субстанциональное воплощение и на словообразовательном уровне, заметно проявляемое, например, при производстве сложений, содержательно-строевой анализ которых установил их следующие признаки: агенс представлен суффиксом или полусуффиксом, предикат - глагольной основой, интегрированной в состав агентива, а пациенс - первой частью сложного слова, являющимся по отношению к агентивно оформленному опорному компоненту объектом воздействия, т.е. дополнением. Изученный материал композитов объёмом более 600 словарных единиц выявил свыше 50 знаменательных слов и корневых основ переходных глаголов типа -вар, -вод, -воз, -дел, -лов, -вед, -мер, -дув, -рез и др., структурно-
конфигуративным образом представленных во внешнем составе сложений в качестве опорных (полусуффиксальных) частей и способных при этом в регулярной форме производить определённое количество сложных существительных с аген-тивным признаком, напр.: (корабле-. мосто-. машиностроитель (тот. кто строит корабли. мосты. машины). (тряпко-. соломо-. хлебо-)резка (то. что режет тряпки. солому. хлеб). (путе-. трубо-. лесо-)укладчик. (лунко-. ямо-. свёкло-
)копатель. (шумо-. дымо-. жиро-) поглотитель. (товаро-. дело-. табако-)производитель; (змее-. рыбо-. зверо-)лов. (пыле-. дымо-. крово-)сос. (водо-. огне-. пуле-)мёт. (газо-. водо-. угло-)мер и др.
Большинство сложных существительных образуется, как видно из примеров, путём универба-иии, т.е. путём свёртывания основных строевых единиц предложения в именные производные, напр.: человек. который всю жизнь верен одной своей любви. т.е. тот. кто всю жизнь любит только одного человека ^ он однолюб; тот. кто носит или носил знамя воинской части ^ он знаменосец; прибор. который предназначен варить или молоть кофе ^ это кофеварка или кофемолка и др.
Исходя из изложенного выше следует, что сложные слова представляют собой «структурный минимум выражения синтаксических отношений» [3, 212], внутренняя изнанка которых даёт нам возможность установить на их глубинном уровне наличие или присутствие грамматических признаков залоговых отношений. Одним словом, по справедливому замечанию Л.П.Катлинской, «формула описания значения производного обычно сводится к типовым синтаксическим конструкциям, где знаменательные слова соотнесены со смыслом производного слова и одновременно отражают характер
реальных отношений между соответствующими предметами или явлениями действительности, наименования которых мотивационно связаны» [2, 88].
Некоторые производные типа немецкого Einsetzer или русского слова бой в своём совокупном наборе сем содержат, как пишет в своих исследованиях проф. Р.З.Мурясов, скрытые признаки изограмматической залоговой энантиосемии, поскольку данные имена одновременно содержат в своей внутренней форме семемы агентива и паци-ентива [5, 92], ср. Einsetzer 1) рабочий по загрузке печи; 2) добавочный вагон, вводимый в часы пик; 2) бой [6, 54] в своём первом активном значении это всегда битва, сражение, борьба, состязание, а в пассивном - это битый товар, т.е. то, что разбито, и выявление грамматикоподобных значений становится возможным благодаря разложению их внутрисловных отношений.
Подводя итоги по теме нашего исследования, можно сказать следующее:
1. Производное слово наследует от производящего определенные свойства, зависящие от принадлежности последнего к той или иной части речи. Это означает, что на поверхностном уровне по-лусуффиксальных слов можно обнаружить в весьма отдалённой форме все признаки субъектнообъектных отношений, полновесно и рельефно извлекаемых путём разворота их внутреннего син-
таксиса. Данные признаки передаются имплицитно, т.е. косвенно, чересступенчато, в компрессивно свернутом виде.
2. Полусуффиксальные слова в сложной веренице залоговых значений относятся к числу неграмматических форм представления смысловых признаков категориальных (залоговых) значений.
3. Характеризуемые имена располагают внутренним синтаксическим строением и в номи-нализованной форме сохраняют за собой все содержательно-строевые составляющие внешней синтаксической экспансии, напр.: Магкґкеї/ег, ё.к. ]вшап^ der аи/ dem Магк кі/ Иеет/иктет, й.к. ]е-шап^ der єіп Кгіе§зкеег ап/икгї; ледобур - то, что бурит лёд; снегопах - с/х орудие, предназначенное для глубокого вспахивания снега зимой и др.
4. Полусуффиксальные имена в русском языке относятся к числу неканонических средств выражения грамматических признаков залоговых отношений, напр.: богомол, ухорез, сердцеед, кашевар, дырокол, рыботорговец, золотопромышленник, кормозаготовитель, врагоненавистник, медработник, налогооблагатель, работодатель, лактометр, термостат и др. В качестве опорных частей представленных выше сложений могут встречаться в русском языке в отличие от немецкого языка усечённые формы корневых основ переходных глаголов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Земская Е.А. Современный русский язык. Словообразование. - М.: Просвещение, 1973. - 304 с.
2. Катлинская Л.П. Живые способы создания русских слов. - М.: Изд-во Прометей, 1995. - 168 с.
3. Мурясов Р.З. Словообразование и функционально-семантические категории: на материале суффиксальных существительных немецкого языка. - СПб.: ИЛИ РАН, 1993. - 225 с.
4. Мурясов Р.З. Сопоставительная морфология немецкого и башкирского языков. Глагол. - Уфа: БашГУ, 2002. - 172 с.
5. Мурясов Р.З. Изограмматические залоговые оппозиции // Сб. науч. тр. «Языковые и речевые единицы в разных языках». - Уфа: РИО БашГУ, 2006. - С.82-96.
6. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М.: Азбуковник, 1997. С.54.
7. Engel U. Deutsche Grammatik.- Heidelberg: Julius Groos Verlag, 1996.- 888 S.
8. Murjazov R.Z. Isogrammatische Merkmale der deutschen Wortbildungen // Deutsche Sprache. - Berlin: Mannheim, 1994. - S. 66-86.
9. Naumann B. Einfuhrung in die Wortbildungslehre des Deutschen. - Tubingen: Max Niemeyer Verlag, 2000.
- 90 S.
10. Polzin C. Der Funktionsbereich «Passiv» im Franzosischen // Bonner romanistische Arbeiten. Bd. 64. -Frankfurt/M.: Langenscheidt, 1998. - S.70-136.
11. Wellmann H. Deutsche Wortbildung. Typen und Tendenzen in der deutschen Gegenwartssprache. -Dusseldorf: Padagogischer Schwamm, 1973. - 301 S.
Поступила в редакцию 06.07.06 г.
УДК 882 (09)
ББК 83.3 (2 Рос - Рус) 5-8
РУССКИЕ ЖЕНСКИЕ ХАРАКТЕРЫ В ПРОЗЕ Н.С. ЛЕСКОВА
Саитова З.Р.
В статье выводятся основные типы героинь в произведениях писателя. Раскрываются особенности изображения русских женских характеров в прозе художника. Анализируются приемы воссоздания женских образов автором в литературно-художественном тексте.
Русский национальный характер нашел свое яркое воплощение в творчестве Н.С. Лескова. Писателю удалось раскрыть глубину и сущность натуры русского человека.
Особого внимания заслуживает изображение русских женских характеров в прозе Н. С. Лескова. Их природу в произведении автор постигает чаще всего глазами своих персонажей. Так, в хронике «Соборяне» протопоп Савелий Туберозов «до глубины души потрясен сердечностью своей жены, готовой воспитать «неоперенного голубенка» (ребенка сироту). Она представилась ему русской женщиной, неразделенно связанной с народной почвой: “... пал пред ней на колени и, поклонился ей до земли, зарыдал тем рыданием, которому нет на свете описания. Да и вправду, - говорит он, -поведайте мне времена и народы, где кроме святой Руси нашей, родятся такие женщины, как сия добродетель. Кто её всему этому учил? Кто её воспитал, кроме тебя, всеблагий боже.”» [1;19].
Сразу следует сказать, что изображение протопопицы, как особого русского женского характера, представляет собой выражение лучших женских качеств. В критической работе «Карикатурный идеал» Н. С. Лесков замечает, что жены священников, попадая в поле зрения писателей, часто предстают на страницах произведений смирными, тихими, безголосыми или, наоборот, не в меру деятельными, старающимися выглядеть светскими дамами. Причина тому неприглядное положение женщины в духовенстве. Действительно, «если сравнить нашу сельскую «матушку» с женой протестантского пастора из сельского прихода, то разница будет громадная и всею своею несоразмерностью обозначится не в пользу наших матушек. Положение пасторши сравнительно много лучше, и сами они много образованнее наших матушек и держат себя лучше - приятнее на вкус образованного человека» [2;225]. Но это все, по мнению писателя, на первый взгляд несведущего лица, лишь внешние стороны жизни. «Кто из людей, знающих домашний быт
нашего сельского клира, не знает там превосходящих по душе и по характеру женщин? Что до меня, то отвечаю, что их встречал, и знаю, и с самых ранних лет жизни любовался высоким нравственным изяществом такой попадьи, какую я старался воспроизвести в жене Туберозова в «Соборянах» ... Мне кажется, что нет мирнее и прекраснее сорта русских женщин, как хорошие женщины из нашего сельского духовенства, но их, конечно, очень
трудно описывать, потому, что они по преимуществу олицетворяют собою известное положение, что “самая лучшая женщина есть та, о которой нечего рассказывать”» [3;225].
Добродетельность русской женщины подчеркивается и в повести «Очарованный странник» в сравнении с цыганкой: «Она (Груша) ведь не русская прохладная кровь с парным молоком, она не успокоится смирением и нечего не простит ради прошлого» [4;333] или «Груша любила его, злодея, всею страстною любовью цыганскою, каторжной, и ей было то не снесть и не покориться, как Евгенья Семеновна сделала, русская христианка, которая жизнь свою перед ним как лампаду истеплила» [5;335].
Сопоставление женщин, представляющих различные этнические культуры, позволяет художнику передать не только пылкость, безудержность цыганской страсти, но и высветить душевный мир русской женщины: её смиренность, участливость, беззаветность в отношении к своему любимому человеку.
Но в своем творчестве Н.С. Лесков не ограничивается лишь постижением положительных русских женских характеров. Его интересует и русская женщина, способная на жестокое преступление, что, по мнению автора, имеет определенные национальные особенности.
Впервые к этой теме Н.С. Лесков обратился в романе «Некуда». Здесь упоминается то, что одна солдатка убила мужа, уличив его в измене. Эта история возникает во время разговора об отсутствие драмы в жизни простых людей. Доктор Розанов доказывает обратное и подчеркивает, что у каждой нации подобная драма имеет и свои особенности: «Вы вот говорите, что у необразованных людей драматической борьбы нет. А я вам доложу, что она есть, и есть она у каждого такого народа своя, с своим складом, хотя её на театре представлять, эту борьбу, и неловко. Возьмите, например, орловскую мещаночку Матрешу или Гашу в том положении, когда на их сестру шляпу надевают, и возьмите Мину, Иду или Берту из Митавы в соответственном же положении. Миночка сейчас свою комнатку уберет, распятие повесит и Гете в золотообразном переплете на полку поставит, да станет опускать деньги в бронзовую копилочку. И воровством или другими мастерствами она пренебрегает, а её положение ей не претит. А наша пить станет, сторублевыми платьями со стола пролитое пиво
стирает, материнский образок к стене лицом завернет или совсем вынесет и умрет голодная и холодная, потому что душа её ни на минуточку не успокаивается, ни на одну минуточку не смиряется, и драматическая борьба-то идет в ней целый век. Эта черта или нет?» [6;162].
Сравнение основано на противопоставлении, где имена символизируют русское и европейское начала. Иностранки сдержаны в своем горе, не теряют своего достоинства, находят силы начать новый этап жизни, ищут помощи Бога и обращаются к культурным истокам. Они не боятся завтрашнего дня, верят в будущее. Иначе в романе «Некуда» у русской женщины. Её горе не знает границ, оно раздирает ей душу, выплескивается наружу, поглощая все её существо, отбивая интерес к жизни. Она полностью порывает со всем, даже с Богом. Чувства её затмевают разум, выливаясь порой в ужасные преступления, такие, например, которые и совершит Катерина Измайлова.
«Леди Макбет Мценского уезда», считает В. Гуминский «в сущности, представляет собой художественную разработку «хищного», по известной григорьевской классификации, русского типа. Этот “блестящий действительно, и страстный действительно, и хищный действительно тип, который в природе и в истории имеет свое оправдание, то есть оправдание своей возможности и реальности”, сосуществует в русской жизни, по мнению Аполлона Григорьева, с типом «кротким», «смиренным», «белкинским». Но “мы были бы народ весьма не щедро одаренный природою, если бы мы видели свои идеалы в одних смиренных типах. Не говоря уже о том, что у нас в истории были хищные типы”» [7;238].
Заявленное в названии прецендентное имя «Леди Макбет» выполняет функцию психологической подготовки читателя перед ужасными картинами убийств. Столкновение христианской морали, столь значимой для России, и жестокости в героине ярко демонстрирует беспредельные возможности человека, пренебрегающего этическими нормами в порыве эмоционального всплеска, будь то любовь или горе.
Образ Катерины не ограничен литературными стереотипами. Это сильная, самостоятельная, мощная натура. Но следует учесть, что все перечислен-
ные качества получили серьезное развитие в героине после того, как она встала на путь преступлений. С точки зрения Н. С. Лескова, такое поведение хоть и возможно в русской природе, но оно совершенно противоречит духовному идеалу народа. Человек, находящийся в рамках правового, праведного поля, непременно найдет в себе силы пресечь свое зло, искупить его. Если же личность пренебрегает моральной нормой, то она обречена на саморазрушение. Использованной в повести христианской символикой усиливается мнение о том, что справедливое наказание непременно настигнет преступника и, возможно, оно будет выражено волею судьбы или рока, а не человеческим правосудием.
Противоположный Катерине русский женский тип представлен в повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы». Это произведение о трагической судьбе крестьянской девушки. Неслучайно в заглавии присутствует знаковое слово «житие». Как известно, житие - это один из переводных жанров древнерусской литературы, который посвящен жизнеописанию святых людей. Именно святой и является героиня повести, смиренно переносящая боль, безропотно страдающая и не знающая для себя иной судьбы. Однако, по Н. С. Лескову, часто в России приходится становиться святым без права на выбор. Позднее в романе «Обойденные» даже говорится о целой категории обреченных на святость: «Она (мать главного героя романа Долинско-го) принадлежала к весьма немалочисленному разряду наших с детства забитых великорусских женщин, оставшихся на целую жизнь безответными, сиротливыми детьми и молитвенницами за затолокший их мир божий» [8;20].
Драматическая судьба героини повести «Житие одной бабы» демонстрирует трагическое положение в России, столь дорогого русскому сердцу, смиренного типа людей. Их стойкость, огромное терпение вызывают уважение и сострадание, позволяют причислить их к святым, ибо только так можно оценить и объяснить их мучения, безответность существующему злу, жестокости, насилию.
Таким образом, в творчестве Н.С. Лескова можно выделить несколько типов русских женских характеров: смиренные, добродетельные, хищные, которые в свою очередь представляют разные грани проявления богатой русской натуры.
ЛИТЕРАТУРА
1. Курляндская Г.Б. Проблема человека в «Соборянах» // Творчество Н.С. Лескова. Научные труды. Т.76 (169) / Отв. ред. Г.Б. Курляндская. Курск: Курский государственный педагогический институт, 1977. С.11-31
2. Лесков Н.С. Собрание сочинений в одиннадцати томах. Т.10. М.: Художественная литература,1958. 598 с.
3. Лесков Н.С. Собрание сочинений в одиннадцати томах. Т.10. М.: Художественная литература,1958. 598 с.
4. Лесков Н.С. Повести и рассказы. М.: Правда,1981. 576 с.
5. Лесков Н.С. Повести и рассказы. М.: Правда,1981. 576 с.
6. Лесков Н.С. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т.4. М.: Правда, 1989. 672 с.
7. Гуминский В. Органическое взаимодействие (От «Леди Макбет.» к «Соборянам»)// В мире Лескова. Сб. статей / Сост. В.А.Богдано. М.: Советский писатель,1983. С.237-260.
8. Лесков Н.С. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т.3. М.: Правда, 1989. 464 с.
Поступила в редакцию 20.09.06 г.
