CC BY
6
5. Vladimirov Yu.S. Relyacionnaya teoriya prostranstva-vremeni i vzaimodejstvij. Teoriya sistem otnoshenij. Moskva, 1998; Chast' 1. Available at: http://www.chronos.msu.ru/ RREPORTS/vladimirov_kniga1.pdf
6. Kazaryan V.P Ponyatie vremeni v strukture nauchnogo znaniya. Moskva: Izdatel'stvo Moskovskogo universiteta, 1980. Available at: http://www.chronos.msu.ru/RREPORTS/ kazaryan_konstruktsii/kazaryan_konstruktsii.htm
7. Astahov O.Yu. Vremya kak fenomen kul'tury v tvorcheskoj refleksii russkogo simvolizma konca XIX - nachala ХХ vekov. Uchenye zapiski Komsomol'skogo-na-Amure gosudarstvennogo tehnicheskogo universiteta. 2016; № 3, T. 2: 34-39.
8. Boldyrev N.N. Konceptual'noe prostranstvo kognitivnoj lingvistiki. Voprosy kognitivnojlingvistiki. 2004; № 1.
9. Arutyunova N.D. Vremya: Modeli i metafory. Logicheskijanalizyazyka: Yazyki vremya. Moskva: Indrik, 1997: 51-61.
10. Miheeva L.N. Yazykovoe vremya kak lingvokul'turologicheskaya universaliya: mezhdisciplinarnyj podhod k izucheniyu. Vestnik gumanitarnogo fakul'teta Ivanovskogo gosudarstvennogo himiko-tehnologicheskogo universiteta. 2006; № 1: 145-151.
11. Nikolaeva E.A. Vremya v yazykovoj kartine mira. Vestnik Orenburgskogo gosudarstvennogo universiteta. 2007; № 9: 72-75.
Статья поступила в редакцию 29.09.23
УДК 811
Konurbaev M.E., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia), E-mail: [email protected]
ON PHENOMENOLOGICAL REFLECTION AND LINGUISTIC DECODING OF TEXT. The article explores the relationship between the levels of phenomenologi-cal reflection and linguistic decoding in understanding a text. The article states that while linguistic analysis is generally necessary for understanding the literal meaning of the text, phenomenological reflection is also necessary for going into deeper meanings and implications of the text from the first-person perspective of the reader. The article provides analysis of levels of phenomenological reflection, including pre-reflective experience, reflective experience, and thematic reflection, and how these levels can be applied to textual analysis. The article also discusses the role of language analysis in phenomenological reflection and how linguistic decoding can be used to support and enhance this process. Overall, the presented material offers insights into the complex relationship between language, phenomenology, and textual analysis, and will be of interest to scholars and researchers in the fields of linguistics, philosophy, and literary studies.
Key words: phenomenology, timbre, linguistic reflection, textual analysis
М.Э. Конурбаев, д-р филол. наук, проф., Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва,
E-mail: [email protected]
К ВОПРОСУ ОБ УРОВНЯХ ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ РЕФЛЕКСИИ И ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ РАСШИФРОВКИ ТЕКСТА
В статье рассматривается взаимосвязь между уровнями феноменологической рефлексии и лингвистической расшифровки при понимании текста. В статье проанализировано лингвистическое декодирование, которое необходимо для понимания буквального смысла текста. Для постижения более глубоких смыслов и значений текста требуется феноменологическая рефлексия. В статье подробно анализируются ее различные уровни, включая опыт предварительной рефлексии, рефлексивный опыт и тематическую рефлексию, а также то, как эти уровни могут быть применены к анализу текста. В статье также рассматривается роль языка в феноменологической рефлексии и то, как лингвистическое декодирование может быть использовано для поддержки и совершенствования этого процесса. Представленный материал предлагает ценную информацию о сложных взаимоотношениях между языком, феноменологией и анализом текста, которая будет интересна исследователям в области лингвистики, философии и филологии.
Ключевые слова: феноменология, тембр, языковая рефлексия, анализ текста
В современном мире, где обработка и интерпретация текстов и содержащихся в них данных являются неотъемлемой частью межличностной коммуникации, исследование об уровнях феноменологической рефлексии и лингвистической расшифровке текста имеет высокую актуальность. Авторские тексты всегда содержат в себе уникальный культурный и мировоззренческий коды, адресованные конкретной группе читателей и, соответственно, могут быть распознаны с применением методов феноменологической герменевтики. С ростом текстуальной информации в Интернете и других источниках, ориентированных на разные категории пользователей, возникает потребность в более глубоком и аналитическом понимании самих текстов и прагматических нюансов их использования. Понимание того, как феноменология и лингвистическое декодирование взаимосвязаны, может помочь улучшить методы анализа текста и интерпретации его смысла.
Цель статьи - проанализировать взаимосвязи между уровнями феноменологической рефлексии и лингвистической расшифровки текста, создать первые обзорные сценарии такого комплексного анализа. Феноменология речи - относительно новое понятие в современной филологии, и методы ее применения все еще являются предметом обсуждений и дискуссий. Необходимо разобраться в том, как различные уровни рефлексии влияют на понимание текста, а также в том, как языковая рефлексия может быть применена для более глубокого анализа смысла текста, в особенности если тексты имеют поликодовый характер.
К основным задачам исследования относятся анализ уровней феноменологической рефлексии и их взаимосвязи с лингвистикой, изучение роли феноменологической рефлексии в понимании более глубоких смыслов и значений текста, обобщение влияния языка на феноменологическую рефлексию, описание лингвистического декодирования как средства улучшения процесса понимания текста.
Научная новизна исследования заключается в анализе взаимосвязи между феноменологической рефлексией и лингвистической расшифровкой текста с опорой на работы специалистов по феноменологии речи. В частности, прагматические сценарии речепорождения, подкрепленные хайдеггеровским методом феноменологической герменевтики, дают более детальное видение авторских намерений, ориентированных на конкретный класс восприятия. Теоретическая значимость статьи заключается в том, что она способствует развитию теоретических представлений о процессе понимания текста и его интерпретации через
призму опыта в контексте языковой личности. Результаты исследования могут быть полезны для разработки новых методов анализа текста и обогащения философских и лингвистических теорий. Практическая значимость заключается в том, что результаты исследования могут быть применены в области анализа текстов, включая исследования текстовых данных, лингвистические исследования, анализ смысла текстовых материалов, и в области образования для улучшения навыков чтения и интерпретации текстов.
Главной целью феноменологического анализа речи, как и всякого другого феноменологического исследования, мы назовем, используя слова Тейлора Кармана, «описание основных структур человеческого опыта и понимания с точки зрения первого лица в противоположность рефлексивной позиции третьего лица, которая преобладает в сферах научного знания и здравого смысла» [1]. Опыт жизни, пробуждающийся в нашем сознании в ответ на естественную человеческую речь как организованный языковой материал, является одним из самых замысловатых, невероятных и загадочных явлений, составляющих основу всего межличностного общения. Он, без сомнения, заслуживает специального изучения в рамках феноменологии как философского исследования. Феноменология - это философия, которая помещает сущности обратно в бытие, полагая, что всякое понимание человека и мира начинается с их «фактичности». Такая позиция во многом соответствует призыву Э. Гуссерля вернуться «назад к самим вещам» (не к мнениям) и исходить из непосредственных наблюдений с позиции первого лица, а не абстрактных рассуждений. «Однако судить о чем-либо разумно, или научно, значит, направляться самими вещами, или возвращаться от речей и мнений к самим вещам, вопрошать таковые в их самоданности, с устранением любых чуждых сути дела предрассудков» [2, с. 67-68].
Пытаясь обрисовать суть «Логико-философского трактата» Людвига Витгенштейна, Бертран Рассел выделил четыре аспекта отношений между мышлением, языком и реальностью, которые изучают в рамках таких научных дисциплин, как психология, эпистемология, наука о предложении и, наконец, логика [3]. Однако представляется важным добавить еще один аспект. По крайней мере, в этих подходах нет объяснения «ощущения жизни», феномена реального проживания в метафизической реальности речи, которая неизменно возникает в сознании, когда мы читаем и слушаем. Пока слова речи остаются лишь частью сложной структуры языкового выражения, мы ничего не понимаем и не чувствуем. Но как только эти слова, их синтаксические и логические связи начинают
затрагивать нашу память и жизненный опыт, а затем сразу же исчезают за образами живой жизни в той речи, которую мы воспринимаем в данный момент, мы начинаем чувствовать, и, наконец, понимаем прочитанное и услышанное и готовы выразить свое отношение к этому.
Язык как уникальная знаковая система, составляющая основу межличностной коммуникации, подвергался тщательному изучению с древности. Однако эти исследования часто фокусировались на общих основах существования языка и речеупотребления. Представление об идеальных языковых структурах, разработанное в лоне структурной лингвистики, трансформационной грамматики и бихевиоризма, не слишком углубило наше понимание того, как живой язык на самом деле функционирует в нашем сознании и как осуществляется межличностная коммуникация в контексте реализации потенциала развития языковой личности участников диалога.
Вероятно, ментальная репрезентация реальности, которую мы воспринимаем с помощью органов чувств, - это не просто набор абстрактных идеализированных логических связок, оживленных нашими эмоциями. Мы вряд ли воспримем выражение как живую реальность (а именно к такому пониманию и стремится каждый участник диалога), если только фактически произнесенные «речевые струны» (включая языковые формы, интонацию и значение слов) не превратятся в ментальную субстанцию, которая онтологически очень похожа на то, что мы «видим» в нашем сознании, когда сталкиваемся с реальным миром. Иначе говоря, речь обладает потенциалом «порождать жизнь» в нашем сознании (точно так же мы воспринимаем реальную жизнь с помощью пяти органов чувств). В таком случае феноменологическое пробуждение - это шестое чувство, которое «пробуждает жизнь» в процессе общения посредством письменного слова или устной речи.
С самого раннего детства мы стремимся выразить себя в речи с целью познания мира и понимания того, кто мы и как существуем, зачем мы здесь и каковы границы нашего бытия. И, начиная с определенного возраста, дети вкладывают в этот процесс много энергии и страсти, будто бы от этого зависит вся их жизнь. А если к трем-четырем годам ребенку не удается добиться в этом направлении определенных успехов, мы, взрослые, начинаем подозревать, что он плохо развивается, а иногда даже беспокоиться о его психическом здоровье. Настолько велика сила языка, настолько важно его место в нашей жизни, что в настоящее время в системе образования и в профессиональной деятельности прилагаются огромные усилия, чтобы обеспечить нормальное интеллектуальное развитие человека и защитить его душевное и психологическое здоровье.
Ментальная репрезентация мира, в котором мы живем, кажется настолько естественной, что мы часто забываем, что восприятие речи - это попытка представить уже воспринятый мир, переданный нам в новой, линейной языковой форме. На самом деле мы пытаемся распознать мир, представленный нам в речи, через «кривое зеркало» нашей интуиции и обобщенного взгляда на мир - нашего Weltanschauung. Любопытно, что говорящий, обращаясь к другому речевому субъекту, желает, чтобы тот воспринял в первую очередь это отражение, а не исходную реальность, которая это отражение вызвала. Невозможность восприятия такого рода репрезентации (даже если видение исходной реальности правильное) разрушает весь процесс коммуникации, вызывает когнитивные конфликты и непонимание.
В современном мире человек в меньшей степени желает воспринимать реальный мир материальных объектов, предпочитая вместо этого мир взаимосвязанных и взаимозависимых воззрений и образов, выраженных в речи социально интегрированных личностей. Эта причудливая «реальность» никогда не бывает стабильной, а меняется в зависимости от того, как люди «чувствуют мир» других людей. Мы значительно больше заинтересованы в адекватном представлении этого виртуального мира в сознании людей, чем в восприятии реальных объектов действительности. Именно здесь и возникает одна из величайших феноменологических проблем современного мира: пять органов чувств всегда будут вводить агентов речи в заблуждение, потому что вместо созерцания мира человеку приходится интерпретировать отражения. И каким бы адекватным ни было его восприятие, у собеседника всегда будет право сказать, что его мир был искажен «в голове» говорящего, потому что его собственное «зеркало» было слишком темным или «кривым», или, что еще важнее, реальный движущийся мир представлений говорящего был превращен в плоское, «мертвое» перечисление отраженных элементарных объектов мира.
Умение «прочитать» отражение мира в чужой речи так, чтобы субъект речи распознал его в ответах, становится основополагающим навыком современного читателя текстов. И это не только навык психологического анализа, но и способность видеть в обращенной к нему речи жизнь движущихся и взаимодействующих объектов.
«Жизнь» как динамическое многосторонее отражение воспринятой речи в рамках нашей теории (ноэмическое представление) - явление, во многом зависящее от способности субъекта речи выстраивать в своем сознании целое, развивающееся, соразмерное отражение взаимосвязанных объектов, вызванное актом языковой коммуникации (будь то индивидуальный момент речи, обращенной к человеку, или лист бумаги, прочитанный им в тишине комнаты).
По сути, человек способен породить феномен «разворачивающейся жизни» в сознании другого субъекта речи, полагаясь на его способность завершать незаконченные формы и предсказывать возможное, основываясь на опыте сво-
его прошлого. Мы играем в «игру построения образа» с раннего детства, когда пытаемся, например, угадать, какое животное «прячется» в мимолетном облаке, или боимся шумов и теней в темном саду, «видим» чудовищ в глубине океана или предсказываем ход событий на основе наших знаний о том, как похожие события обычно заканчивались в прошлом (или в сказках, в зависимости от обстоятельств). В результате вместо того чтобы отслеживать правильность логической аргументации в речи, ее субъект будет интуитивно достраивать выделенные части речи до узнаваемых форм. И когда эти формы становятся хотя бы отдаленно различимыми, субъект речи естественным образом добавляет к ним известного динамизма и, следовательно, выражает свою установку. Мартин Хайдеггер называл этот процесс интенциональной обработкой речи «заботой».
В Ветхом Завете есть один примечательный эпизод [5], когда пророк Исайя рассказывает народу о своем видении царя, с грустью признавая, что он «человек с нечистыми устами», живущий «среди народа также с нечистыми устами», и что он может лицезреть «Бога воинств». Но один из ангелов - серафимов -«очистил его уста горящим углем», и Исайя был призван самим Господом выйти к людям и говорить:
«И сказал Он: пойди и скажи этому народу: слухом услышите - и не уразумеете, и очами смотреть будете - и не увидите. Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» [5].
Данная «директива» должна была подтолкнуть людей к новому, незнакомому им опыту, к созданию новых нравственных гештальтов, узнаваемых через эмоциональное отражение и оживление в уме событий их собственной жизни. Когда Иисуса в Новом Завете спросили о причине, по которой он говорит притчами, он пояснил, что только те могут извлечь пользу, слушая притчу, кто действительно «имеет уши», чтобы услышать и понять иносказание и пробудить реальные события своей собственной жизни, а не воображаемую реальность притчи («ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» [5]). До тех пор, пока семантические отношения остаются только в контексте притчи, где образы достаточно наглядны (сеятель, овца, монета и т. д.), подразумеваемое «священное послание» остается скрытым и открывается только тем, кто действительно имеет нравственный или жизненный опыт, необходимый для понимания.
Тайна феноменологического оживления (ихъя) [4] в человеческой речи скрывается за линиями риторической переходности [6], где синтаксически примечательные и стилистически рельефные элементы речи «сплавляют воедино» синтаксическую, логическую, стилистическую и экспрессивную плоскости речи в предикативной динамике и ретроспективной ментальной коррекции сформированного восприятия, вызванного появлением новых элементов в потоке речи.
В линейной словесной репрезентации действительности говорящий или пишущий начинает с формирования схемы обобщенной картины своего замысла, или, иначе говоря, структурированного символизма снимка жизни в ее предполагаемой динамике и конечном восприятии. Рассел в предисловии к «Логико-философскому трактату» Витгенштейна пишет, что такой образ «может соответствовать или не соответствовать факту и быть в зависимости от этого истинным или ложным, но в обоих случаях образ имеет общую с фактом логическую форму» [7, с. 15]. Поскольку никакая коммуникация невозможна без человеческого осмысления обращенной к человеку речи, эта исходная схема также включает идеализированный выразительный тон или отношение, которое мы называем тембром, кружась вокруг идеи, представленной ключевым словом, фразой или поэтической строкой, которая лучше всего выражает намерение говорящего.
Расшифровывая эту исходную коммуникативную схему, мы декодируем языковое сообщение по меньшей мере восемь раз: 1) на уровне лексико-синтак-сических отношений мы постигаем полные предложения с предикацией (назовем это базовым структурным уровнем); 2) мы проверяем эти предложения и их части на логическую связь с фактом (Витгенштейн для этого использовал понятие Gedanke); 3) мы воспринимаем предложения как высказывания с экспрессивными пиками через призму общего стиля и актуализации тех или иных средств (полученная схема выделения стилистически маркированных элементов в конечном итоге формируется в тембр, или общее ощущение от способа представления); 4) затем на основе анализа анафорических отношений мы проверяем воспринимаемое речевое событие на общую смысловую целостность и возможное сообщение или взгляд на представляемую нам реальность (пропозиции) (на этом уровне, который мы вслед за Эдмундом Гуссерлем называем «восковой феноменологией» [8; 9], воспринимаемая реальность еще не связана с нами; она имеет узнаваемые формы, но в них нет «жизненной силы», которую можно мысленно представить); 5) мы определяем ключевые точки эмоционального напряжения в речи, которые связаны с нами лично, с нашим жизненным опытом, и начинаем «ускорять» и удерживать в уме образы или понятия из нашей памяти, связанные с теми, которые порождены обращенной к нам речью и распознаны на предыдущем уровне; 6) мы задействуем силу развития эмоционально обработанной мысленной реальности на основе силы прогностического видения ментально оживленных объектов в среде воображения; 7) наконец, мы включаем механизмы ретроспективной коррекции общей ментальной репрезентации на основе обновленного видения феноменологически ускоренной реальности, усиленного появлением новых элементов в речи при ее разворачивании в процессе вербальной коммуникации. Восьмой уровень (8) рождения жизни в речи пронизывает и
заключает в себе все предыдущие посредством психических слуховых образов, главной функцией которых является поддержка одной из главных составляющих жизненного равновесия и иерархии ключевых ориентиров речи.
Любой внезапный перепад в отдельно взятом элементе речи вызывает эффект семантического магнетизма: элементы речи «выстраиваются» вокруг сильной точки - временно наиболее вероятного слова или словосочетания для соединения в себе коннотативных оттенков больших текстовых пространств. В итоге все элементы располагаются в новой конфигурации вокруг этой новой вершины. И как только равновесие всех коммуникативно значимых элементов в речи устанавливается заново, сразу же возникает эффект лицезрения жизни в пространстве сознания.
Рассмотрим развернутую метафору из главы 12 книги пророка Екклесиаста [5]. Сравним один и тот же отрывок из Синодального перевода и осовремененного Нового русского перевода Библии.
Эпистемологически послание в обоих вариантах текста одинаково: помни о Боге, пока ты еще молод, потому что, когда ты состаришься и не будешь получать удовольствия от жизни, восхваление Бога покажется тебе тщетным и утомительным. В то время как язык Синодального перевода способен внушить благоговение и преклонение, заставляя читателя задуматься о вечности, Новый русский перевод апеллирует скорее к разуму, чем к эмоциям: используется современная общеупотребимая лексика, а образность и символизм оригинального текста во многом стерты.
Феноменологически это два разных текста с разными репрезентациями жизни. Тембр в современной версии сводится к представлению простой информации, касающейся физиологических особенностей пожилого человека. Нас побуждают помнить о Боге, будучи молодыми. Однако цель подробного описания пожилого человека остается феноменологически неясной, а значение этого описания, лишенного какой-либо аллегории, не уточняется и продолжает быть непонятным. В Синодальном переводе явно прослеживается намерение увидеть и почувствовать, как трудно в старости вспомнить о своем Создателе. Тембр четко предопределяет вес и тон каждого слова в сравнении с остальным контекстом. Старость представлена в виде ряда аллегорий, которые в совокупности создают эффект градации, который разрешается в сентенции: «Суета сует, - сказал Екклесиаст, всё - суета!». Аллегория не призвана создать какую-либо тайну. Это в данном контексте было бы неуместно. Но эмоциональный заряд, основанный на параллелях между аллегорическими понятиями и жизнью, в Синодальном переводе вполне ощутим.
Базовый структурный анализ выявляет во фрагменте структуру синтаксических акцентов, которая в Синодальном варианте подчинена законам параллелизма. Анализ логической целостности выявляет трехчастную Gedanke, в рамках которой молодой возраст противопоставляется старости по определенной причине, что объясняет контекстуальное значение слова «суета» в конце фрагмента. Рассмотрение выделенных метафорических элементов в сочетании с ритмической структурой усиливает ощущение значимости и придает метафорическим понятиям привкус тайны. Будучи осознанными и прочувствованными, признаки старости в расширенной аллегории затем должны быть пробуждены в сознании читателя на основе его представления о значимости этой части жизни. Благодаря данному процессу ихъа [4] логически и стилистически выделенные элементы формируются в мысленно воспринимаемую реальность, и сознание наполняет ее необходимыми подробностями, опираясь на биографию речевого субъекта и его жизненный опыт. Чтобы избежать нару-
Таблица 1
шения равновесия в представлении синтаксически, логически, концептуально и стилистически маркированных элементов фрагмента, читатель заполняет эти контексты мысленным прослушиванием, вызванным чередованием ускорения и замедления чтения, мысленной паузы и уравновешивания тональных движений в конце синтагм [10].
Относительно медленный темп Синодального варианта, серия восходящих тонов в метафорических частях задают завершающую фрагмент рекурсивную мудрость («суета сует»), которая является основным тембральным признаком [10], обусловливающим равновесие всех остальных феноменологически маркированных элементов. Концовка отрывка из Нового русского перевода в меньшей степени «управляет» процессом рождения жизни в остальной части фрагмента. В результате фокус отрывка рассеян между относительно несвязным началом и свободным концом. Читатель может узнать и запомнить довольно простое, плоское и произвольное представление о старости, но истинное значение и ощущение его в контексте Библии от него ускользнет. Несмотря на то, что в этой версии описание старости ощущается и визуализируется достаточно ясно, оно останется непробужденным.
Таким образом, очевидно прослеживается взаимосвязь между уровнями феноменологической рефлексии и лингвистической расшифровкой текста. Целью исследования было разобраться, как различные уровни рефлексии влияют на процесс понимания текста, а также определить, как языковая рефлексия может быть использована для более глубокого анализа смысла текста.
Новый русский перевод
Синодальный перевод
Помни своего Создателя в дни юности своей, пока не настали тяжелые дни
и не приблизились годы, о которых ты скажешь: «Я не нахожу в них удовольствия!» Пока не перестали сиять солнце, и свет, и луна, и звезды
и не вернулись тучи после дождя.
Придет день, когда задрожат стерегущие дом, и сильные мужчины согнутся, и мелющие женщины перестанут молоть, потому что осталось их немного, и помрачатся смотрящие в окно;
когда будут запираться двери на улицу и затихнет звук жернова;
когда человек будет просыпаться даже от щебета птиц, и умолкнут все песни;
когда люди будут бояться высоты и опасностей на улице; когда расцветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и осыплется каперс. Ведь человек отправляется в свой вечный дом, и плакальщицы проходят по улицам.
Поэтому помни Его, пока не порвалась серебряная цепочка и не раскололась золотая чаша, пока не разбился кувшин у источника и не обрушилось колесо над колодцем.
И тогда тело вернется в землю, откуда оно и было взято, а дух вернется к Богу, Который дал его. «Суета сует! — сказал Екклесиаст. — Все суета!»
И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжёлые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: «нет мне удовольствия в них!»
доколе не померкли солнце и свет и луна и звёзды, и не нашли новые тучи вслед за дождём.
В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно;
и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жёрнова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения;
и высоты будут им страшны, и на дороге ужасы; и зацветёт миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы; -
доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем.
И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его.
Суета сует, сказал Екклесиаст, всё — суета!
На основе анализа были сделаны следующие общие выводы: Уровни феноменологической рефлексии играют ключевую роль в понимании текста. Лингвистическое декодирование позволяет раскрывать буквальный смысл текста, но для понимания более глубоких смыслов и значений требуется феноменологическая рефлексия.
Различные уровни феноменологической рефлексии, включая опыт предварительной рефлексии, рефлексивный опыт и тематическую рефлексию, могут быть применены к анализу текста. Это предоставляет исследователям более глубокий инструментарий для анализа смысла текстовых материалов.
Язык играет важную роль в феноменологической рефлексии, и его анализ может помочь лучше понять процессы рефлексии и интерпретации текста.
Исследование представленного материала о сложных взаимоотношениях между языком, феноменологией и анализом текста имеет высокую теоретическую значимость. Оно способствует развитию теоретических представлений о процессах интерпретации текста и обогащает области лингвистики и феноменологии.
Перспектива дальнейших исследований включает в себя более глубокий анализ различных типов текстов и языковых конструкций. Также возможно исследование влияния культурных и социальных факторов на процессы интерпретации текста. Эти исследования могут расширить наши знания в области феноменологии, лингвистики и анализа текста, сделав их более глубокими и разносторонними.
Библиографический список
1. Мерло-Понти M. Феноменология восприятия. Санкт-Петербург: Наука, Ювента, 1999.
2. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Перевод с немецкого А.В. Михайлова. Москва: Академический Проект, 2009; Кн. I.
3. Russel B. The Analysis of Mind. Kessinger Publishing LLC, 2007.
4. Абу Хамид ал-Газали. Воскрешение наук о вере («Ихйа улум ад-Дин»). Избранные главы. Перевод В.В. Наумкина. Москва: Наука, 1980.
5. The King James Bible. The Bible Reference Library. IBM Softcopy Navigation, 1993.
6. Buehl J. Assembling Arguments: Multimodal Rhetoric and Scientific Discourse (Studies in Rhetoric/Communication). University of South Carolina Press, 2016.
7. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. Москва: Канон, РООИ Реабилитация, 2017.
8. Гуссерль Э. Логические исследования. Пролегомены к чистой логике. Перевод с немецкого Э.А. Бернштейн. Москва: Академический Проект, 2011; Т. I.
9. Hopp W. Husserl on Sensation, Perception, and Interpretation. Canadian Journal of Philosophy. 2008; № 38 (2): 219-246.
10. Konurbaev M. The Style and Timbre of English Speech and Literature. Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2015.
References
1. Merlo-Ponti M. Fenomenologiya vospriyatiya. Sankt-Peterburg: Nauka, Yuventa, 1999.
2. Gusserl' 'E. Ideikchistoj fenomenologiii fenomenologicheskoj filosofii. Perevod s nemeckogo A.V. Mihajlova. Moskva: Akademicheskij Proekt, 2009; Kn. I.
3. Russel B. The Analysis of Mind. Kessinger Publishing LLC, 2007.
4. Abu Hamid al-Gazali. Voskreshenie nauk o vere («Ihja ulum ad-Din»). Izbrannye glavy. Perevod V.V. Naumkina. Moskva: Nauka, 1980.
5. The King James Bible. The Bible Reference Library. IBM Softcopy Navigation, 1993.
6. Buehl J. Assembling Arguments: Multimodal Rhetoric and Scientific Discourse (Studies in Rhetoric/Communication). University of South Carolina Press, 2016.
7. Vitgenshtejn L. Logiko-filosofskij traktat. Moskva: Kanon, ROOI Reabilitaciya, 2017.
8. Gusserl' 'E. Logicheskie issledovaniya. Prolegomeny kchistojlogike. Perevod s nemeckogo 'E.A. Bernshtejn. Moskva: Akademicheskij Proekt, 2011; T. I.
9. Hopp W. Husserl on Sensation, Perception, and Interpretation. Canadian Journal of Philosophy. 2008; № 38 (2): 219-246.
10. Konurbaev M. The Style and Timbre of English Speech and Literature. Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2015.
Статья поступила в редакцию 05.10.23
УДК 811.111-26
Malinovskaia T.N., Cand. of Science (Philology), senior lecturer, Barnaul Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia (Barnaul, Russia),
E-mail: [email protected]
MULTICOMPONENT ENGLISH-LANGUAGE SOCIO-POLITICAL TERMS: STRUCTURAL FEATURES AND BASIC SYNTACTIC MODELS (BASED ON THE ENGLISH-RUSSIAN DICTIONARY OF TERMS TO THE EUROPEAN CONVENTION ON HUMAN RIGHTS). The article presents results of an analysis of structural features and basic syntactic models of multicomponent English-language terms based on the English-Russian dictionary of terms to the European Convention on Human Rights. Significant structural features of the multicomponent terms under study are identified, described and analyzed: the author of the article discovers the prevalence of simple (two- and three-component), as well as a significant number of complex (four-, five-, six- and seven-component) terms is found. The author reveals the predominance of substantive terms in comparison with verbal, adjectival and adverbial terms, as well as the majority of prepositive and postpositive terms. The study confirms productivity of syntactic models common in modern English, used for the formation of simple multicomponent terms (two- and three-component terms), as well as in four-component and five-component groups of complex multicomponent terms.
Key words: socio-political vocabulary, multicomponent term, multicomponent term structure, syntactic models of term formation, terms to European Convention on Human Rights
Т.Н. Малиновская, канд. филол. наук, доц., Барнаульский юридический институт МВД России, г. Барнаул, Е-mail: [email protected]
МНОГОКОМПОНЕНТНЫЕ АНГЛОЯЗЫЧНЫЕ
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕРМИНЫ: СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ И ОСНОВНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ МОДЕЛИ (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛО-РУССКОГО СЛОВАРЯ ТЕРМИНОВ К ЕВРОПЕЙСКОЙ КОНВЕНЦИИ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА)
В статье представлены результаты анализа структурных особенностей и основных синтаксических моделей многокомпонентных англоязычных терминов на материале англо-русского словаря терминов к Европейской конвенции по правам человека. Были выявлены, описаны и проанализированы значимые структурные особенности исследуемых многокомпонентных терминов: обнаружено превалирование простых (двух- и трехкомпонентных), а также значительное количество сложных (четырех-, пяти-, шести- и семикомпонентных) терминов; преобладание субстантивных терминов в сравнении с глагольными, адъективными и адвербиальными терминами; большинство препозитивных и постпозитивных терминов. Исследование подтвердило продуктивность распространенных в современном английском языке синтаксических моделей, используемых для образования простых многокомпонентных терминов (двух- и трехкомпонентных терминов), а также в четырехкомпонентной и пятикомпонентной группах сложных многокомпонентных терминов.
Ключевые слова: общественно-политическая лексика, многокомпонентный термин, структура многокомпонентного термина, синтаксические модели терминообразования, термины к Европейской конвенции по правам человека
В последние десятилетия отмечается устойчивый рост интереса исследователей к проблемам взаимодействия языка и общества. Глобальные социально-экономические и общественно-политические изменения служат причиной разнообразных изменений в языковой системе. Наибольшему влиянию социально-экономических и общественно-политических трансформаций подверже-
на лексическая система, особенно общественно-политический пласт лексики общенационального языка. В связи с этим возрос научный интерес к изучению современного состояния общественно-политической терминосистемы, в частности в фокусе научного исследования находятся проблемы сущностного определения общественно-политического термина, критериев его выделения, способов
