CC BY
7
Исторические науки
УДК 930.23 DOI: 10.14529/ssh240201
К ВОПРОСУ ОБ УЧАСТИИ ОРЕНБУРГСКИХ КАЗАКОВ В ПУГАЧЕВСКОМ ВОССТАНИИ: ИСТОРИОГРАФИЯ И ФОЛЬКЛОР
Е. В. Волков
Южно-Уральский государственный университет, г. Челябинск, Российская Федерация
В статье анализируются разные трактовки вопроса о степени участия оренбургских казаков в Пугачевском восстании в дореволюционной, советской и современной российской историографии. Автор статьи обращается также к казачьему фольклору в форме сказаний и песен, где воплощены образы Е. И. Пугачева, его сторонников и противников. Главное внимание уделяется Челябинскому эпизоду Пугачевского восстания, в котором значительную роль сыграли казаки, перешедшие на сторону «Петра Третьего». При этом подчеркивается, что власть пугачевцев, просуществовавшая в Челябинске около двух месяцев (февраль - апрель 1774 г.), в своих формах и функциях была построена по казачьим традициям. Все эти факты дают основание опровергнуть утверждения некоторых дореволюционных авторов о незначительной поддержке оренбургским казачеством Е. И. Пугачева и его сторонников.
Ключевые слова: оренбургское казачество, Пугачевское восстание, историография, фольклор, культурная память, Челябинск, Исетская провинция.
Введение
В историографии Пугачевского восстания существуют противоположные суждения о степени участия оренбургских казаков на стороне повстанцев. Обращение к изучению ряда исторических трудов, казачьему фольклору и действиям казаков Челябинска в 1774 г., во время восстания Е. И. Пугачева, позволяет сделать некоторые выводы относительно разных историографических трактовок. При этом стоит отметить, что ряд сказаний и песен фольклорного характера, появившихся в среде оренбургского казачества, дает возможность понять данную проблематику в пространстве культурной памяти. Большие территориальные рамки (Оренбургская, Казанская, Нижегородская, Астраханская и Сибирская губернии), массовое участие народных низов, длительность восстания по времени и неоднократные «возрождения» сил Пугачева после нескольких серьезных военных поражений позволяют говорить о его массовой поддержке не только крестьянством, работными людьми, тюркоязычным населением (башкиры, татары, казахи), но и казачеством.
Обзор литературы
В статье обращено внимание на исторические труды дореволюционных, советских и современных авторов, в которых содержатся трактовки вопроса о действиях оренбургских казаков (в состав которых входили илецкие и исетские казаки) в условиях Пугачевского восстания. Можно сказать, что в данном случае речь идет об историографических источниках. Помимо этого, автор статьи обращается к источникам фольклорного характера в виде преданий и песен о пугачевщине, где встречаются упоминания об оренбургских казаках. Еще одним источником являются литера-
турные сочинения, построенные либо преимущественно на фольклорном материале, либо на личных изысканиях и представлениях авторов художественных текстов.
Методы исследования
Теоретическая основа данного исследования построена на двух концепциях, которые опираются на следующие ключевые идеи. Во-первых, история до конца не познаваема и историки могут создать лишь более или менее объективную реконструкцию прошлого. Это связано с тем, что не все факты, в силу разных причин, доступны историкам. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов субъективность исследователей, как людей, живущих в конкретную эпоху и подверженных разным влияниям. Во-вторых, труды историков - это конструкции прошлого, созданные исследователями на стыке науки, литературы и личного интеллектуального опыта. С этой точки зрения историк выступает и как ученый, и как создатель текстов, содержащих реконструкцию прошлого. В создании текстов историкам, безусловно, приходится использовать литературные приемы и формы. Следует также учитывать, что историки осуществляют выявление, систематизацию и интерпретацию фактов на основе своего субъективного понимания и стандартов научного знания, которые сформировались в период их деятельности, и эти стандарты в контексте развития науки со временем меняются. Таким образом, любой исторический текст - это конструкция, в которой есть определенная структура, обусловленная логикой и идейным содержанием научного нарратива. В-третьих, каждый историк зависит от общества, в котором он живет, от социальных, экономических и политических контекстов своего времени, что, несомнен-
но, влияет на его личный опыт и отражается в исследованиях прошлого. Таким образом, с одной стороны, историк создает историческое знание под влиянием разных факторов и своего личного опыта, а с другой стороны, созданное им историческое знание влияет на коллективную память общества о прошлом, формируя его образы.
Концепция «историографической операции», сформулированная в свое время французским философом и историком Мишелем де Серто (Michel de Certeau), позволяет понять место историков в обществе и специфику их деятельности. Мишель де Серто справедливо полагал, что работа историка складывается из трех взаимосвязанных уровней. Во-первых, историографическая операция является социальным продуктом, то есть любое историческое исследование создается в определенном социальном, экономическом и политическом контекстах, что, безусловно, влияет на его автора. Во-вторых, история является специальной практикой, техникой историка, связанной с изучением исторических источников и процедурами их интерпретации. В-третьих, исследователь занимается исто-риописанием, и в этом процессе переплетаются научные интерпретации прошлого и воображение автора текста, которое, безусловно, носит субъективный характер. По мнению Мишеля де Серто, задача историка заключается в том, чтобы свести к минимуму ошибки текста, выявить ложное, разрушить фальсификацию, но при этом отдавать себе отчет в том, что не существует окончательной и бесповоротной истины в реконструкции прошлого [1, p. 70; 2, с. 49-51].
На историков, безусловно, влияют и материалы о прошлом, с которыми они работают. В нашем случае это прежде всего источники фольклорного характера, которые представляют собой один из медийных каналов культурной памяти общества. С точки зрения концепции, разработанной немецким исследователем Я. Ассманом (Jan Assmann), культурная память является составной частью коллективной памяти (наряду с коммуникативной), но существует в публичном пространстве и выражена в научном, художественном, политическом и иных дискурсах, связанных с коллективными представлениями о прошлом [3, с. 19-56].
Результаты и дискуссия
Как известно, А. С. Пушкин, классик русской литературы, прославился не только своими поэтическими и прозаическими сочинениями. Он стал одним из первых исследователей пугачевщины, выпустив в 1834 г. свой труд «История Пугачевского бунта»1. Опираясь на официальную доку-
1 Видимо по причинам идеологического и цензурного характера первоначальное название труда А. С. Пушкина «История Пугачева», согласно личной правке Николая Первого, было заменено на «Историю Пугачевского бунта». В советских и последующих изданиях труд Пушкина представлен в первоначальном его варианте.
ментацию из архивов, письменные источники личного происхождения и устные свидетельства, Пушкин воссоздал основные события, связанные с этим восстанием. При этом в ряде мест своего труда он указал, что не только яицкие, оренбургские (среди которых выделялись группы илецких и исетских казаков), но и даже присланные для борьбы с пугачевщиной донские казаки зачастую оказывались ненадежны. Описание Пушкиным действий оренбургских казаков в контексте данных событий в основном укладывается в следующие схемы: либо они, не вступая в бой, сразу переходили на сторону пугачевцев (самый известный случай - сотник Т. И. Подуров2 со своими подчиненными); либо находились на подозрении у военного и гражданского начальства, поэтому их не бросали в бой в полевых условиях, а предпочитали оставлять в крепостях; либо при поражении правительственных войск они, оказавшись в плену, переходили на сторону самозванца [5, с. 19, 21, 22, 24, 28, 34-35, 39, 64].
По сути, против пушкинской трактовки выступили во второй половине XIX в. первые историки оренбургского казачества, среди которых были преимущественно офицеры и чиновники. Например, П. И. Авдеев в своей «Исторической записке об Оренбургском казачьем войске», созданной в 1873 г., утверждал, что Пушкин был не прав. Он указывал, что оренбургские казаки и входящие в их состав исетские казаки, несмотря на отдельные случаи предательства (сотник Под-уров и неслужащий казак Василий Торнов), «остались верны своему долгу». Для убедительности своих слов Авдеев привел факты героизма исет-ских казаков при обороне Оренбурга: атаман Хан-жин получил «контузию ядром», полковник Уг-лицкий участвовал в нескольких вылазках и захватил в плен «...посланного Пугачевым в Оренбург со злым намерением шпиона» [6, с. 128-133].
Другой историк оренбургского казачества, Ф. М. Стариков, отмечал, что несмотря на казни и унижения (дочерей и жен) в захваченных мятежниками крепостях, «.оренбургские казаки все время мятежа оставались верными Царю и отечеству». Стариков указывал, что даже попав в стан пугачевцев, «.оренбургские казаки, увлеченные насильно, считались людьми неблагонадежными, так как они то и дело оставляли лагерь мятежников и уходили в Оренбург» [7, с. 85, 88].
Советские историки были близки к пушкинской трактовке и подчеркивали тезис о массовом участии казаков Урала в борьбе против самодержавия на стороне Пугачева. Опираясь на марк-
2 Подуров Тимофей Иванович (1723-1775), казачий сотник (1766), депутат Уложенной комиссии, перешел на сторону Пугачева со своим отрядом (150 казаков) под Татищевой крепостью (сентябрь 1773 г.), являлся командиром полка в войсках «Петра Третьего». В апреле 1774 г. попал в плен, после следствия по приговору суда казнен (повешен) в январе 1775 г. на Болотной площади в Москве [4, с. 318-321].
систский подход, они строили свои объяснения вокруг экономических и социальных факторов, связанных с обеднением казачьего населения и притеснениями его властями [8, 9].
В то же время память о борьбе казачества Урала против российских властей на стороне пугачевцев зафиксирована в фольклоре в виде преданий и песен. Такого рода фольклорные материалы стали собираться и исследоваться еще В. И. Далем и А. С. Пушкиным, а затем рядом энтузиастов во второй половине XIX - начале ХХ века. При этом следует заметить, что сказаний о пугачевщине больше, чем песен, и такие рассказы сю-жетно более совершенны с точки зрения композиции и содержания, нежели песенный фольклор [10, с. 174-175].
Культурная память о пугачевщине, зафиксированная в фольклоре, по своему идейному содержанию разнородна. Как отмечал еще в начале ХХ в. писатель и публицист В. Г. Короленко, «...устное предание о событиях, связанных с именем Пугачева, разделилось: часть ушла в глубь народной памяти, подальше от начальства и господ, облекаясь постепенно мглою суеверия и невежества, другая, признанная и, так сказать, официальная, складывалась в мрачную аляповатую и тоже однообразную легенду» [11, с. 536].
Помимо многочисленных сказаний и песен фольклорного характера о Пугачеве, появившихся и имевших хождение среди уральских казаков [12; 10, с. 227-297; 11; 13, с. 140-142], в Оренбуржье, как и в других регионах России, которые охватило восстание, предания о пугачевщине также стали фактами культурной памяти. Например, исследователи отмечали, что в народной среде на Урале часто старики считали время своего рождения от Пугачева [13, с. 113]. Для казачьих преданий характерна вера в Пугачева как настоящего императора Петра Третьего, который был близок к народу, смел и справедлив. Данное представление, безусловно, оправдывало казаков, перешедших на его сторону.
Обратимся к фактам участия оренбургских казаков в Пугачевском восстании, встречающимся в фольклоре. Например, предание «Пугачев в крепости Рассыпной» гласит, что, как только повстанцы во главе с «Петром Третьим» пошли на приступ, ворота, вопреки приказу коменданта, открылись и «казаки - кто пешком, кто на коню -из крепости да прямо к Пугачеву» [14, с. 56]. В одном из сказаний имеется такая фраза о Пугачеве, который шел со своим войском из Яицкого городка на Оренбург: «С фортпостов Петр Федорович забирал всех казаков в свою рать». Другой рассказчик свидетельствует, что при вступлении Пугачева в Илецкий городок казачья команда численностью 300 воинов «оробела и преклонилась ему», а командовавший казаками атаман Л. И. Порт-нов был повешен [10, с. 307, 308].
С противоположных идейных позиций выступали сторонники государственной точки зрения, стремясь развенчать бытовавший в народных низах позитивный образ Пугачева, называя его самозванцем и преступником, и, таким образом, осудить казаков, перешедших на его сторону. Так, в одной из народных песен есть следующие слова, где говорится о Пугачеве и примкнувших к нему илецких казаках:
Он к Илецку подходил, Из пушечек палил. Илецкие казаки -Изменщики-дураки -Без бою, без драки Предались вору-собаке [10, с. 179]. Еще одним примером подобного рода является вышедшая в Москве в 1863 г. повесть неизвестного автора. На титульном листе книги было указано, что ее текст основан на «Оренбургских преданиях». Главный герой книги - молодой двадцатилетний илецкий казак Владимир Творогов, сын урядника. По неопытности и незнанию, он, думая, что Пугачев - истинный «русский царь», прощается с любимой шестнадцатилетней девушкой Верой Бавиной, дочкой хорунжего, и уезжает из форштадта Оренбурга на реку Яик, чтобы примкнуть к повстанцам и «искать себе счастья». В войске Пугачева Владимир получил чин есаула (затем - полковника) и стал адъютантом «Петра Третьего». Забыв свою любовь, женился на яицкой казачке, невесте с богатым приданным. Но по прошествии времени, осознав, что служит не настоящему царю, а самозванцу, он начинает борьбу против пугачевцев. И в итоге берет в плен главного «преступника, забывшего закон Всевышнего» и «врага рода человеческого». Получив прощение от властей, Владимир возвращается к любимой невесте Вере [15].
Таким образом, повесть представляет обобщенный образ казака, служившего у Пугачева, хотя его фамилия - Творогов - отсылает к реальному историческому лицу Ивану Александровичу Творогову (1742 - не ранее 1820), илецкому казаку, перешедшему к повстанцам и возглавлявшему в их рядах полк. Он даже являлся членом Военной коллегии. На завершающем этапе восстания Тво-рогов стал одним из главных заговорщиков, которые схватили Пугачева и передали его властям. Творогова помиловали, но выслали на пожизненное поселение в Лифляндскую губернию [4, с. 417-418]. В целом обращение к данному сюжету, связанному с прегрешением и прощением казака, преступившего закон, является показательным, поскольку повесть носила дидактический характер и как бы реабилитировала таких казаков, служивших Пугачеву и затем отвернувшихся от него.
В советской исторической художественной литературе, безусловно, нашлось место и для образа известного офицера Оренбургского казачьего войска Тимофея Ивановича Подурова, сподвижника
Пугачева. Писатель В. И. Пистоленко к 200-летней годовщине «Крестьянской войны» создал исторический роман, в котором главным персонажем является именно этот казачий сотник. Конечно, он предстает под пером писателя как борец за интересы народа. Подуров, будучи образованным офицером и бывшим депутатом Уложенной комиссии, зная, что Пугачев - «ненастоящий царь», сознательно примыкает к нему, чтобы бороться против самодержавия [16]. По сути, советский писатель не отходит от пушкинской линии в трактовке об участии казаков в пугачевщине, но при этом наделяет своего героя исключительно позитивными характеристиками, что, безусловно, не придает его историческому роману убедительности.
Таким образом, как в историографии, так и в фольклоре трактовки о степени участия оренбургских казаков в пугачевщине отличаются противоположными суждениями. Какие же из этих утверждений более убедительны с точки зрения их опоры на фактический материал?
Помимо ряда фактов, приведенных А. С. Пушкиным, о ненадежности казаков в период Пугачевского восстания, известен также случай с Челябинском, бывшим тогда центром Исет-ской провинции. Город, как известно, в феврале - апреле 1774 г. оказался под властью пугачевцев, и большую роль в его захвате повстанцами сыграли именно казаки. Среди дореволюционных историков об этих событиях во второй половине XIX - начале ХХ в. более подробно писали Н. Ф. Дубровин и А. И. Дмитриев-Мамонов, используя документы пугачевцев и российских властей того времени [17, с. 216222, 351-373; 18; 19].
В советской историографии краткое описание челябинского эпизода Пугачевского восстания, связанного с казаками, появилось в небольшой работе А. Берса «Пугачевщина на Урале» (1924) [20]. Затем, в середине 1960-х гг., историк Ю. А. Лимонов попытался на основе отрывочных данных создать штрихи к биографиям Ивана Грязнова и Григория Туманова, предводителей пугачевцев, связанных с захватом Челябинска и устройством там новой власти [21]. Среди современных работ следует отметить изыскания Г. Х. Самигулова, изучившего, прояснившего и обобщившего разные аспекты челябинских событий в контексте истории «Пугачевского бунта» [22; 23, с. 120-131].
Особенности челябинской истории состоят в том, что среди жителей города, основанного в 1736 г. как крепость, доминировали казаки (набранные ранее преимущественно из крестьян). В данное время, согласно официальным сведениям, здесь проживало около 3 тыс. обывателей, большую часть из которых составляли казаки вместе с семьями (1672 человека) [23, с. 120].
Значительную роль в дестабилизации обстановки в Челябинске сыграли слухи о приближении
пугачевцев во главе с «полковником» И. Н. Гряз-новым. В результате 5 января 1774 г. казаки численностью около 200 человек во главе с атаманом Михаилом Уржумцевым и хорунжим Наумом Невзоровым, подняли мятеж, который, как известно, закончился неудачно для восставших. Часть казаков была арестована, в том числе атаман Ур-жумцев. Остальные участники мятежа с хорунжим Невзоровым бежали из города и вместе с крестьянами Кыштымского и Каслинского заводов, с тобольскими казаками присоединились к пугачевцам.
Другой особенностью данных событий стали призывы пугачевцев в разных формах, и устных, и письменных, прекратить сопротивление и переходить на их сторону. Так, в ночь на 7 января 1774 г. казаки с хорунжим Невзоровым подъезжали к челябинским укреплениям и призывали сдать город. Известны также три послания Грязнова в Челябинск. Видимо, 8 января 1774 г. было отправлено два послания. Одно из них предназначалось помощнику воеводы Исетской провинции В. И. Свер-бееву (сам воевода статский советник А. П. Верев-кин сильно пострадал во время казачьего мятежа, был избит). В послании содержался призыв не проливать христианской крови и сдать город. Второе послание адресовалось городским низам, где утверждалось, что чиновники и дворяне нарушают Закон Божий, разоряют народ и издеваются над ним. При этом «Петр Третий» стремится освободить простой люд от несправедливой власти дворян, администрации, заводчиков. Третье послание, как полагают исследователи, было отправлено в один из последующих дней до 13 января и представляло собой ответ на манифест городских властей Челябинска, где Пугачев назван «самозванцем». Послание Грязнова гласило, что Пугачев - «подлинный государь» и главная его цель - борьба с дворянством, разоряющим народ [21, с. 98, 100-102].
Несмотря на все эти призывы, Челябинск не сдавался и два штурма пугачевцев (8 и 10 января) оказались безуспешными. Кроме того, через несколько дней город получил военную поддержку: 13 января прибыли две полевые команды Сибирского корпуса (около 1200 человек) во главе с генералом-поручиком И. А. Деколонгом. Пугачевцы отступили к Чебаркульской крепости.
В это время в городе началось расследование по делу мятежных казаков. В результате из 63 арестованных 50 посчитали виновными, 13 из них признали главными зачинщиками бунта и приговорили к битью кнутами, вырезанию ноздрей и установлению клейма на лбу и щеках со словом «вор». 23 января провели экзекуцию. Под плетьми умерли атаман Уржумцев и, возможно, хорунжий Невзоров, попавший в плен при штурме Челябинска (по другой версии он был убит в бою) [21, с. 103].
Еще одним аспектом данной истории является то обстоятельство, что Деколонг уже в немолодом
возрасте (58 лет), как главный военный руководитель на тот момент в Челябинске, оказался слабым «воякой». Как известно, его предыдущая карьера складывалась главным образом в военно-инженерных войсках и на комендантских должностях [4, с. 114-115], что, возможно, наряду с возрастом и обусловило его действия. Необходимо заметить, что А. С. Пушкин, как историк Пугачевского восстания, отнес Деколонга к ряду высокопоставленных военных - иностранцев на русской службе, которые действовали против повстанцев «слабо, робко, без усердия» [5, с. 129].
В итоге, когда пугачевцы стали 1 февраля 1774 г. вновь наступать на город, формирования регулярных войск Деколонга отразили натиск, но не сумели окончательно разбить противника. В этих условиях, немного отступив, «полковник» Грязнов сделал своей ставкой деревню Першино близ города. Вскоре Деколонг неожиданно отдал приказ оставить город и двигаться на Шадринск, с перспективой - на Екатеринбург. Вместе с военными из Челябинска эвакуировалось большое число чиновников, военных, жителей города вместе с семьями, крестьян (всего 1922 человека). Казаков среди них насчитывалось только 162, но воевода Веревкин около 1350 крестьян, бывших с ним, записал во «временные казаки».
Вскоре, 8 февраля 1774 г., Челябинск был занят пугачевцами, силами которых командовал «полковник» Василий Михайловский. Первое время он выступал как наказной атаман, ему подчинялись казаки близлежащих крепостей и селений. Здесь были созданы новые выборные органы власти по типу казачьего самоуправления: «походные атаманы», «есаулы», «станичные атаманы». Эти учреждения действовали как гражданская и военная администрация. К функциям походного атамана относились следующие: вершить суд, заниматься охраной порядка в городе и провинции, обеспечивать снабжение продовольствием пугачевские войска, а также их пополнение «новобранцами», заготавливать боеприпасы и наладить ремонт вооружения. После ухода значительной части пугачевцев на запад, главой Исет-ской провинции и наказным атаманом стал Григорий Туманов (из крестьян Воскресенского завода Я. Б. Твердышева, в отрядах И. Н. Грязнова он был с ноября 1773 г.) [24]. Сохранилась его переписка с главами подчиненных территорий по разным вопросам. Переписка демонстрирует те проблемы, которые решали новоиспеченный глава Исетской провинции в «государстве Пугачева» Туманов и его помощник - станичный атаман Егор Пушкарев. К таким проблемам относились: укрепление Челябинска, ремонт артиллерии и создание для пушек лафетов, организация постоянного дежурства караулов для обеспечения порядка, комплектование гарнизона Челябинска (в том числе башкирами). В конце марта 1774 г.
Туманов лично отправился в Миасскую и Ет-кульскую крепости для набора новых людей в войска Пугачева. Посланцы атамана также собирали продовольствие и фураж в окрестных селениях. Помимо этого, устраивались казни чиновников и офицеров. С помощью военной силы новый глава Исетской провинции пытался пресекать конфликты русских с башкирами, посылая отряд хорунжего Федора Максимова для усмирения населения [21, с. 104-105].
Падению власти пугачевцев в Челябинске способствовали эффективные действия военных частей под умелым командованием секунд-майора Д. А. Гагрина. В итоге 10 апреля 1774 г. правительственные войска, несмотря на превосходящую численность повстанцев (около 5 тыс. человек и 20 пушек), заняли город. Опытный Га-грин сумел, бросив егерей, захватить господствующую высоту и с помощью артиллерийского обстрела нанести значительный урон пугачевцам. Войска повстанцев во главе с Тумановым отступили в западном направлении [21, с. 106-107].
Историй, подобных челябинской, в период пугачевщины было несколько. Можно, например, упомянуть Яицкий и Илецкий городки, крепость Рассыпную, когда казаки массово переходили в лагерь пугачевцев.
Выводы
Итак, история об активном участии оренбургских казаков в Пугачевском восстании (1773-1775), с одной стороны, подтверждается такими источниками, как делопроизводственная документация, принадлежащая российским властям и военному командованию, а также сторонникам Е. И. Пугачева. С другой стороны, об этом говорят некоторые произведения казачьего фольклора в форме преданий и песен, где представлены образы Пугачева, его сторонников и противников. Один из эпизодов восстания - история борьбы за Челябинск как центр Исетской провинции, безусловно, демонстрирует значительную активность казаков, выступивших на стороне пугачевцев. После захвата города в течение двух месяцев новая пугачевская власть была построена по традиционным для казаков лекалам - воевода и наказной атаман в одном лице, которому подчиняются станичные атаманы. Военные чины пугачевских командиров (полковник, есаул и хорунжий) по своим наименованиям оставались казачьими. В связи с этим утверждения некоторых дореволюционных авторов, историков Оренбургского казачьего войска, о незначительном участии оренбургских казаков в пугачевщине, можно считать несостоятельными и неубедительными. При этом, конечно, стоит учитывать, что на историков, конструирующих в разное время исторические знания, влияли и научные стандарты, и фактический материал о прошлом, с которым они работали, и личный интеллекту-
альный опыт, и окружающая общественно-политическая обстановка.
Исследование выполнено при поддержке РНФ, проект № 22-28-20154.
Литература
1. Certeau, M. de. L'ecriture de l'Histoire / M. de Certeau. - Paris : Gallimard, 1975. - 358 p.
2. Кукарцева, М. А. Исследования по философии истории, политики, безопасности : в 3 т. Т. 1: Философия истории и историческая наука / М. А. Кукарцева. - М. : Дашков и К, 2018. -256 с.
3. Ассман, Я. Культурная память. Письмо, память и политическая идентичность в высоких культурах древности / Я. Ассман. - М. : Языки славянской культуры, 2004. - 368 с.
4. Оренбургская Пушкинская Энциклопедия / авт.-сост. Р. В. Овчинников, Л. Н. Большаков. - Оренбург : Димур, 1997. - 520 с.
5. Пушкин, А. С. История Пугачева / А. С. Пушкин // Собрание сочинений : в 10 т. Т. 7. - М. : Художественная литература, 1976. - С. 5-122.
6. Авдеев, П. И. Историческая записка об Оренбургском казачьем войске / П. И. Авдеев [1873]. - Оренбург : Оренбург. казачье войско, 1904. - 182 с.
7. Стариков, Ф. М. Историко-статистический очерк Оренбургского казачьего войска с приложением статьи о домашнем быте оренбургских казаков, рисунков со знаменем и карты / Ф. М. Стариков. - Оренбург : Типография Б. Бреслина, 1891. -249 с.
8. Рознер, И. Г. Казачество в Крестьянской войне 1773-1775 гг. / И. Г. Рознер - Львов : Изд-во Львовского ун-та, 1966. - 198 с.
9. Машин, М. Д. Участие оренбургских казаков в Крестьянской войне 1773-1775 гг. под предводительством Е. И. Пугачева / М. Д. Машин // Народы в Крестьянской войне 1773-1775 гг. ; под ред. В. И. Буганова. - Уфа : Баш. филиал АН СССР, 1977. - С. 106-111.
10. Песни и сказания о Разине и Пугачеве / под ред. А. Н. Лозановой. - М. : Academia, 1935. -418 с.
11. Короленко, В. Г. Пугачевская легенда на Урале / В. Г. Короленко // Избранные произведения. - М. : Гос. изд-во худ. литературы, 1947. -С. 535-544.
12. Железнов, И. И. Предания о Пугачеве / И. И. Железнов // Уральцы. Очерки быта уральских казаков : в 3 т. Т. 3. - СПб. : Общественная польза, 1910. - С. 135-222.
13. Соколова, В. К. Русские исторические предания / В. К. Соколова. - М. : Наука, 1970. -287 с.
14. Предания и сказки Оренбургских степей / сост. П. Завьяловский ; под ред. В. Седельнико-ва. - Чкалов : Чкаловское изд-во, 1948. - 162 с.
15. Любовь казака, или Погибель Емельки Пугачева. - М. : Типография П. Глушкова, 1863. -36 с.
16. Пистоленко, В. И. Сказание о сотнике Тимофее Подурове / В. И. Пистоленко. - М. : Советская Россия, 1974. - 416 с.
17. Дубровин, Н. Ф. Пугачев и его сообщники. Эпизод из истории царствования Императрицы Екатерины II. 1773—1774 гг. По неизданным материалам : в 3 т. Т. 2. / Н. Ф. Дубровин. - СПб. : Типография И. Н. Скороходова, 1884. - 412 с.
18. Дмитриев-Мамонов, А. И. Пугачевщина в Сибири. Очерк по документам экспедиции генерала Деколонга / А. И. Дмитриев-Мамонов. - М. : Университетская типография, 1898. - 152 с.
19. Дмитриев-Мамонов, А. И. Пугачевский бунт в Зауралье и Сибири. Исторический очерк по официальным документам / А. И. Дмитриев-Мамонов. - СПб. : Типография Монтвида, 1907. -256 с.
20. Берс, А. Пугачевщина на Урале / А. Берс. -Екатеринбург : Уралкнига, 1924. - 48 с.
21. Лимонов, Ю. Иван Грязнов и Григорий Туманов / Ю. А. Лимонов, В. В. Мавродин, В. М. Па-неях // Пугачев и его сподвижники. - Л. : Наука, 1966. - С. 91-109.
22. Самигулов, Г. Х. Челябинск во время Пугачевского бунта / Г. Х. Самигулов // Гороховские чтения : материалы второй региональной музейной конференции. - Челябинск : Челябинский обл. краевед. музей, 2011. - С. 8-17.
23. Самигулов, Г. Х. Из истории Челябинска : в 3 кн. Кн. 1. Крепость и провинциальный город с 1736 по 1781 год / Г. Х. Самигулов. - Челябинск : Каменный пояс, 2015. - 140 с.
24. Скориков, А. И. Туманов Григорий /
A. И. Скориков // Челябинск : энциклопедия ; сост.
B. С. Боже, В. А. Черноземцев. - Челябинск : Каменный пояс, 2001. - С. 856.
Волков Евгений Владимирович - доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры отечественной и зарубежной истории, Южно-Уральский государственный университет (Челябинск), e-mail: [email protected]. ORCID 0000-0002-8038-0431
Поступила в редакцию 30 января 2024 г.
DOI: 10.14529/ssh240201
ON THE PARTICIPATION OF ORENBURG COSSACKS IN THE PUGACHEV REBELLION: HISTORIOGRAPHY AND FOLKLORE
E. V. Volkov
South Ural State University, Chelyabinsk, Russian Federation
This article analyzes different interpretations in pre-revolutionary, Soviet, and modern Russian historiography of the degree of the Orenburg Cossacks' participation in the Pugachev rebellion. The author also explores Cossack folklore in the form of tales and songs, which embodies the images of Pugachev and his supporters and opponents. The focus is on the Chelyabinsk episode of the Pugachev rebellion, in which a significant role was played by the Cossacks who supported Peter the Third. It is emphasized that Pugachev's power in Chelyabinsk for two months (February-April 1774) was built on Cossack traditions in its forms and functions. These facts give grounds to refute the assertions of some pre-revolutionary authors about insignificant support of Pugachev and his supporters by the Orenburg Cossacks.
Keywords: Orenburg Cossacks, Pugachev rebellion, historiography, folklore, cultural memory, Chelyabinsk, Isetsk province.
References
1. Certeau M. de. L'ecriture de l'Histoire. Paris: Gallimard, 1975. 358 p.
2. Kukarceva M.A. Issledovaniya po filosofii istorii, politiki, bezopasnosti [Studies in the Philosophy of History, Politics, and Security]: v 3 t. T. 1: Filosofiya istorii i istoricheskaya nauka. M.: Dashkov i K, 2018. 256 s.
3. Assman Y. Kulturnaya pamyat. Pismo, pamyat i politicheskaya identichnost v vysokih kulturah drevnosti [Cultural Memory. Writing, Memory, and Political Identity in the High Cultures of Antiquity]. M.: Yazyki slavyanskoj kultury, 2004. 368 s.
4. Orenburgskaya Pushkinskaya Enciklopediya [Orenburg Pushkin Encyclopedia] / avt.-sost. R.V. Ovchin-nikov, L.N. Bolshakov. Orenburg: Dimur, 1997. 520 s.
5. Pushkin A.S. Istoriya Pugacheva [History of Pugachev] // Sobranie sochineniy: v 10 t. T. 7. M.: Khudozhestvennaya literatura, 1976. S. 5-122.
6. Avdeev P.I. Istoricheskaya zapiska ob Orenburgskom kazachem vojske [Historical Note on the Orenburg Cossack Troops]. Orenburg: Orenburg. kazache vojsko, 1904. 182 s.
7. Starikov F.M. Istoriko-statisticheskij ocherk Orenburgskogo kazachego vojska s prilozheniem stati o domashnem byte orenburgskih kazakov, risunkov so znamenem i karty [Historical and Statistical Essay of the Orenburg Cossack Troops with an Appendix of an Article on the Home Life of the Orenburg Cossacks, Drawings of the Banner and a Map]. Orenburg: Tipografiya B. Breslina, 1891. 249 s.
8. Rozner I.G. Kazachestvo v Krestyanskoj vojne 1773-1775 gg. [Cossacks in the Peasant War of 17731775]. Lvov: Izd-vo Lvovskogo un-ta, 1966. 198 s.
9. Mashin M.D. Uchastie orenburgskih kazakov v Krestyanskoj vojne 1773-1775 gg. pod predvoditelstvom E.I. Pugacheva [Participation of the Orenburg Cossacks in the Peasant War of 1773-1775 under the leadership of E.I. Pugachev] // Narody v Krestyanskoj vojne 1773-1775 gg.; ed. V.I. Buganov. Ufa: Bash. filial AN SSSR, 1977. S. 106-111.
10. Pesni i skazaniya o Razine i Pugacheve [Songs and Tales about Razin and Pugachev] / pod red. A.N. Loza-nova. M.: Academia, 1935. 418 s.
11. Korolenko V.G. Pugachevskaya legenda na Urale [Pugachev's Legend in the Urals] // Izbrannye pro-izvedeniya. M.: Gos. izd-vo hud. literatury, 1947. S. 535-544.
12. Zheleznov I.I. Predaniya o Pugacheve [Tales about Pugachev] // Uralcy. Ocherki byta uralskix Kazakov: v 3 t. T. 3. SPb.: Obshchestvennaya pol'za, 1910. S. 135-222.
13. Sokolova V.K. Russkie istoricheskie predaniya [Russian Historical Tales]. M.: Nauka, 1970. 287 s.
14. Predaniya i skazki Orenburgskih stepej [Legends and Tales of the Orenburg Steppes] / sost. P. Zavyalovskij; red. V. Sedelnikov. Chkalov: Chkalovskoe izd-vo, 1948. 162 s.
15. Lyubov kazaka, ili Pogibel Emelki Pugacheva [The Love of a Cossack, or the Death of Emelka Pugachev]. M.: Tipografiya P. Glushkova, 1863. 36 s.
16. Pistolenko V.I. Skazanie o sotnike Timofee Podurove [The Tale about Sotnik Timofey Podurov]. M.: Sovetskaya Rossiya, 1974. 416 s.
17. Dubrovin N.F. Pugachev i ego soobshhniki. Epizod iz istorii czarstvovaniya Imperatricy Ekateriny II. 1773-1774 gg. Po neizdannym materialam [Pugachev and his Accomplices. An Episode from the History of the Reign of Empress Catherine II. 1773-1774. On Unpublished Materials]: v 3 t. T. 2. SPb.: Tipografiya I.N. Skorokhodova, 1884. 412 s.
18. Dmitriev-Mamonov A.I. Pugachevshhina v Sibiri. Ocherk po dokumentam ekspedicii generala Dekolonga [Pugachevshchina in Siberia. Essay Based on the Documents of General Dekolong's Expedition]. M.: Universitetskaya tipografiya, 1898. 152 p.
19. Dmitriev-Mamonov A.I. Pugachevskij bunt v Zauralie i Sibiri. Istoricheskij ocherk po oficialnym dokumentam [Pugachev's Revolt in Trans-Urals and Siberia. Historical Essay Based on Official Documents]. SPb.: Tipografiya Montvida, 1907. 256 s.
20. Bers A. Pugachevshhina na Urale [Pugachevshchina in the Urals]. Ekaterinburg: Uralkniga, 1924. 48 s.
21. Limonov Y., Mavrodin V.V., Paneyax V.M. Ivan Gryaznov i Grigorij Tumanov [Ivan Gryaznov and Grigory Tumanov] // Pugachev i ego spodvizhniki. L.: Nauka, 1966. S. 91-109.
22. Samigulov G.H. Chelyabinsk vo vremya Pugachevskogo bunta [Chelyabinsk during Pugachev's Revolt] // Gorohovskie chteniya: materialy vtoroj regionalnoj muzejnoj konferencii. Chelyabinsk: Chelyabinskij obl. kraeved. muzej, 2011. S. 8-17.
23. Samigulov G.H. Iz istorii Chelyabinska [From the History of Chelyabinsk]: v 3 kn. Kn. 1. Krepost' i provintsial'nyy gorod s 1736 po 1781 god. Chelyabinsk: Kamennyy poyas, 2015. 140 s.
24. Skorikov A.I. Tumanov Grigorij [Grigory Tumanov] // Chelyabinsk: entsiklopediya; sost. V. S. Bozhe, V. A. Chernozemtsev. Chelyabinsk: Kamennyy poyas, 2001. S. 856.
Evgeny V. Volkov - D. Sc. (History), Associate Professor, Professor of the Department of Russian and Foreign History, South Ural State University (Chelyabinsk), e-mail: [email protected]
Received January 30, 2024
ОБРАЗЕЦ ЦИТИРОВАНИЯ
FOR CITATION
Волков, Е. В. К вопросу об участии оренбургских казаков в Пугачевском восстании: историография и фольклор / Е. В. Волков // Вестник ЮУрГУ. Серия «Социально-гуманитарные науки». - 2024. - Т. 24, № 2 . - С. 6-13. Ш1: 10.14529^^40201
Volkov E. V. On the participation of Orenburg cossacks in the Pugachev rebellion: historiography and folklore. Bulletin of the South Ural State University. Ser. Social Sciences and the Humanities, 2024, vol. 24, no. 2, pp. 6-13. (in Russ.). DOI: 10.14529/ssh240201
