CC BY
74
К вопросу об эволюции исторических интерпретаций и представлений
On the evolution of historical interpretations and representations
Аманжолова Д.А.
D. Amanzholova
Автор обращает внимание на некоторые аспекты трансформации исторических интерпретаций и представлений в коллективной и индивидуальной социальной памяти, подчеркивает особую роль исторического знания и воспитания для молодежи постсоветских стран. Анализируется динамика оценок и трактовок трагических событий 100-летней давности в Средней Азии и Казахстане в связи с призывом коренного населения на тыловые работы. Показано, как актуальная политическая ситуация и культура в разные периоды развития историографии сказывались и сказываются на характере и качестве научных исследований.
The author draws attention to certain aspects of the historical interpretations and performances transformation in individual and collective social memory. The article underlines the important role of historical knowledge and education for young people from post-Soviet countries. There are analyzed the dynamics and interpretations of the tragic events, which took place a hundred years ago in Central Asia and Kazakhstan in connection with an appeal to the indigenous population for rear works. It is shown how the actual political situation and culture in different periods of historiography development affected and affect the nature and quality of scientific research.
Ключевые слова: история, время, память, историография, политика. Keywords, history, time, memory, historiography, politics.
Как известно, каждое поколение обращается к историческому наследию, выделяя разные его периоды и сюжеты в памяти и разной временной перспективе, «втягивая» некое прошлое в свое и общее настоящее и отрекаясь от той или иной его части. Можно выделить не менее двух сторон
исторической памяти: «живая», непосредственная память народа и универсальная - обобщенная реконструированная память (историческая литература, учебники по истории, телевидение, художественные произведения, кинофильмы и т.д.). Первая - событийная - включает в себя прежде всего индивидуальные и семейные истории, которые повествуют не только о том, что было (факты, события), но и как это было. Она обладает большой эмоциональной силой, влияющей на формирование архетипов сознания и систему ценностей личности, но нередко приходит в противоречие с тем, что встречается в обобщенном опыте, в реконструированной памяти.
К примеру, в моем поколении представления о Великой Отечественной складывались из усердно усваиваемых знаний из школьных учебников и социально-культурных репрезентаций (военные парады, книги, кинофильмы, фотографии и плакаты, песни - в т.ч. на семейных и товарищеских праздниках и пр.). В них встраивались рассказы мамы о голодном детстве и страстном желании получить среднее образование, несмотря на крайнюю нужду ее родителей, сомневавшихся в необходимости платить за учебу в старших классах, о том, что родившуюся во время войны сестренку нарекли Таней в честь Зои Космодемьянской, которая назвалась так, когда ее схватили фашисты. О постоянных волнениях дедушки-железнодорожника, буквально жизнью отвечавшего за проверяемые участки дороги по законам военного времени. Позже к этим образам добавились скупые рассказы отца об участии в войне с Японией в сентябре 1945 г. - больше всего меня поразило то, что показавшего дорогу советским частям китайского крестьянина было приказано расстрелять, чтобы предотвратить его возможную встречу с частями противника. Один факт оказался сильнее множества прочитанных и увиденных на экране примеров, чтобы навсегда убедить меня в ужасной природе ВОЙНЫ.
Бытующие в каждый отрезок времени исторические объяснения и представления, как правило, являют собой весьма противоречивый комплекс
правдивых, истинных и ложных, искаженных знаний, представлений, понятий, образов, идеологем и т.д. Таким образом, главное противоречие интерпретаций и оценок прошлого заключается в столкновении правдивой и сфальсифицированной памяти, которая нередко заключается в борьбе событийной памяти, с одной стороны, и реконструированной, с другой.
Сегодня мы являемся свидетелями становления новой исторической культуры [1] общества, главным «потребителем» которой является молодежь, призванная передать эстафету верности национальному достоянию и способности конструктивно строить отношения с окружающим миром из прошлого - последующим поколением. При объективных различиях в этом процессе между отдельными странами и близкими социально-культурными регионами общность некоторых ее качеств, в частности, на постсоветском пространстве позволяет выделить и схожие проблемы, а также возможные варианты совместного их решения.
В частности, практически повсеместно наблюдаются фрагментация и мозаичность исторической, в т.ч. коллективной памяти (особенно за счет инструментальной актуализации персонажей, событий, документов и артефактов); принципиальные изменения взаимосвязей между глобальной и национальными историями. Требуют внимания почти тотальная коммерциализация и масштабная технологизация производства исторических реконструкций. При этом, как особенно ярко видно в случае с властью и ее обслуживающим персоналом на Украине, часто серьезно девальвируют нравственное и правдивое осмысление прошлого (чего стоят всевозможные «суды» над прошлым). Не менее заметны умножающиеся практики манипулирования историческими чувствами определенных групп и обществ посредством СМИ, социальных сетей и пр. с внутри- и внешнеполитическими целями.
Наибольшему риску в плане формирования достаточно достоверной исторической картины мира и прежде всего представлений о прошлом своей страны подвергается молодежь. Это предопределяется как самой спецификой
психологии, уровня образования, жизненного опыта, навыков общения, присущих именно молодежи, так и существенными особенностями политической, экономической и культурной ситуации, в которой происходит социализация молодых людей в странах СНГ. Особенно актуальными становятся проблемы межкультурного диалога, имеющие прочные конструктивные основы в исторической памяти общества и крайне востребованные сегодня.
Мы практически со времен создания СНГ вполне справедливо подчеркиваем, что имеем существенное преимущество - богатую общую историю, в т.ч. созданное совместными усилиями старших поколений культурное наследие и особенно важно - великие традиции конструктивного и комплиментарного межкультурного диалога. Однако 25 лет - критическое время именно для молодежи наших стран, поскольку она уже не имеет личного опыта совместного проживания в одной стране и органического ощущения сопричастности к судьбам каждой из наших стран. Прежние традиции межкультурного диалога в науке, образовании, трудовой деятельности, межэтническом и межконфессиональном взаимодействии для молодежи зачастую не являются органической частью их исторической памяти. Между тем современная ситуация в самих странах СНГ и в международном плане диктует потребность всемерно укреплять наши контакты и возрождать самое многоплановое сотрудничество и взаимопонимание. Это один из главных вызовов постсоветской модернизации, а реализовать ее должны будут нынешние 20-летние. Формирование уважения к прошлому и преемственности в межкультурных отношениях позволит существенно повысить конкурентоспособность стран СНГ, особенно входящих в единое таможенное и экономическое пространство.
С другой стороны, у молодежи по сравнению со старшими поколениями есть безусловные преимущества - демократические свободы, привычка жить в условиях рыночной экономики, колоссальные возможности
для мобильности во всех сферах - обучении, труде, проживании, досуге и т.д. Они органично и комфортно чувствуют себя в мире информационных технологий, глобализация для них - естественный фон их повседневной жизни. Но и здесь мы видим существенные риски - нивелирующее влияние масскультуры, тотальное сокращение зоны неформального социального контроля, злонамеренное манипулирование молодежью через социальные сети, рост ксенофобских представлений и настроений, индивидуализма и гедонизма и др. Важно обратить внимание на диссонансы в межпоколенческих отношениях применительно к историческим знаниям и системообразующим ценностям.
Каждое новое поколение, приходя на смену старшим, приносит нечто новое, меняя качество, характер и тенденции движения общества. Насколько при этом сохраняется преемственность - в традициях, мотивации политических и иных действий, способе организации жизни, фундаментальных ценностях и стандартах поведения? Как старшее и молодое поколение оценивают историю своего народа и страны, трансформации социально-политического и экономического устройства? Насколько успешно им удается взаимодействовать при этом, и в каких целях? Или же - насколько глубоким оказался разрыв между представителями разных поколений, вовлеченных в решающие события национальной истории, что это повлекло за собой? Кто и в какой мере влияет на формирование и изменение исторической памяти того или иного поколения, каковы место и задачи в этом процессе профессиональных историков? Как отмечает Т. Шанин, «один из способов понять, как движется история, куда движется история, это определить какие главные влияния в данный период, каковы главные события данного периода и как эти события определяют мышление людей, которые прошли через них вместе. ... поколенческая история не только дискретна. Она определяет причины, по которым определенный подход к действительности коллективен, а не индивидуален» [2].
Стоит обратить внимание на то, что для значительной части родителей современной молодежи 1990-е годы обернулись дискредитацией культурных стандартов «советскости» и навязыванием цинизма, карьеризма, индивидуализма, материального благополучия как главных приоритетов поведения в частной и общественной жизни. Наиболее негативную роль сыграли формирование психологического и нравственного дискомфорта у представителей старших поколений вследствие разрывов в массовом историческом сознании и его очередной мифологизации на основе биполярного необольшевистского противопоставления советской истории -дореволюционной и общечеловеческой; агрессивная экспансия худших образцов западной масскультуры; противоречивые эффекты миграции; «потребительский шок»; низкая политическая и правовая культура; медленная и травматическая адаптация к современным требованиям личной ответственности при минимизации социальной роли государства; и др. Наличие разных групп внутри поколения не снимает преобладания общих компонентов исторической памяти.
Так, молодежь оказалась лишена фундаментальных ценностных ориентиров, обеспечивающих преемственность поколений.
Катастрофическим последствием масскультуры является низведение творческой деятельности к элементарному акту бездумного потребления, абсолютно не свойственного заложенным в истории и памяти общества корневым основам национального бытия. Нельзя же всерьез полагать, что так безудержно и назойливо рекламируемые СМИ ценности престижного потребления, успеха любой ценой в мире материального богатства и мыльно-помадного глянца почему-то обязательно полуголых тел, бесконечное бравирование «фабричных звезд» полусвета своим мотовством, хамством, брачными скандалами и добровольным расчеловечиванием могут объединить людей во имя благородных целей, возвысить их Я, дать им сознание своей уникальности и необходимости семье, коллективу, стране и миру. Великий Б.Пастернак писал:«Быть знаменитым некрасиво, Не это поднимает ввысь. ...
Позорно, ничего не знача, Быть притчей на устах у всех». Вспомним наставление казахского поэта и мыслителя Абая Кунанбаева: «Только разум, наука, воля, совесть возвышают человека. Думать, что можно иначе возвыситься, может только глупец».
Главными и самыми тяжелыми потерями можно считать дискредитацию в мировоззрении молодежи ценностей труда и ценностей знания при одновременном выдвижении на первый план ценностей потребления. Достаточно распространенными проблемами образовательной практики и культуры молодежи стали некритическое восприятие широко рекламируемых и, как правило, малодостоверных трактовок исторических событий и персонажей, слабое знание советского периода отечественной истории - она выражается в одинаково некритических проявлениях безудержного очернения и идеалистической ностальгии, максималистская невосприимчивость к стереотипным наставлениям и клише со стороны объективно имеющих более высокий социальный, формальный и культурный статус взрослых (преподавателей, родителей и т.д.), отсутствие достаточных навыков самостоятельной учебной и интеллектуальной в целом деятельности и пр.
В нашей совместной истории немало сложных, даже драматических и трагических страниц, которые становятся объектом идеологической манипуляции. Но гораздо больше того, чем мы вместе можем гордиться, и что лежит в основе нашего взаимодействия. Одним из эффективных средств противодействия опасным тенденциям современной социокультурной ситуации служит ревитализация лучших образцов нравственности, гражданской солидарности, мощного облагораживающего и консолидирующего влияния возвышающей памяти о славных подвигах старших поколений - представителей всех народов бывшего СССР, прежде всего на примере Великой Победы над нацизмом в 1945 г.
Если сознание, культура, ментальность, способы понимания себя, а через них и социальные практики поколений, народов и целых
цивилизационных формаций формируются в системе образования и воспитания, то, знакомясь с историей и современной культурой, мы приобретаем способность понимать окружающий мир, живущих в нем людей, и среди них не в последнюю очередь - себя самих. Важным содержательным компонентом исторического образования должно стать этническое многообразие, что не только не способствует уменьшению общегосударственного патриотизма, а скорее, наоборот, содействует его укреплению.
Сегодняшняя культура в принципе создает огромные проблемы для молодежи в восприятии вербальной культуры. Ей трудно работать со словесными текстами. Под большим ударом находятся и практики контекстуализации собственной деятельности, способности понимать свои и чужие поступки в рамках ограничений, которые накладывает на них сложившая ситуация, и возможностей, которые она предоставляет. Такую способность наиболее эффективно формирует именно история, в т.ч. через осознанную историческую память.
В постсоветских государствах особенно остро воспринимается возрастающая степень транскультурного контекста, в котором мы живем, объективно складывающаяся смешанная и множественная идентичность. Это, наряду с богатством нашего исторически заданного культурного ландшафта, - не обреченность, а важное достижение, которое можно и должно использовать во благо общества и каждого его гражданина. В частности, чтобы помочь молодежи менее болезненно адаптироваться к новым геополитическим, международным социально-культурным факторам, которые усиливают взаимозависимость стран и народов, ставят их перед сложнейшей проблемой оптимального встраивания в динамично развивающееся мировое сообщество при сохранении этнокультурной идентичности и уникального отечественного опыта гражданственности. Нам жизненно необходима оптимизация и мобилизация имеющихся образовательных, социальных и культурных ресурсов для содействия
современной молодежи в формировании жизнеобеспечивающих качеств, в т.ч. патриотизма и гражданской ответственности, креативности, профессионального владения технологиями кросс-культурных коммуникаций, умения организовать свой досуг на основе здоровых нравственных представлений.
Требующая динамики, интенсивных образов и ритмов молодежь нуждается в серьезном обновлении технологии ознакомления с историей и культурой, активном использовании комплиментарных форм взаимодействия на групповом и индивидуальном уровне. Открытость истории, однонаправленность времени и новые горизонты возможного должны стать методологической основой для сохранения преемственности поколений в сохранении вечных ценностей, без аксиологического противопоставления прошлого и настоящего, для выработки у молодежи позитивной энергии модернизации постсоветской реальности. Колоссальное значение имеет адекватное вызовам современности историческое образование всех социальных, демографических и иных групп общества.
Ярким примером трансформации общественных представлений и интерпретаций в связи с актуализацией прошлого служит 100-летие восстания 1916 года в Туркестане и Степном крае. Информационный фон вокруг трагических событий 1916 года стал достаточно противоречивым, что отражается как в социальных сетях, так и в большом количестве всевозможных публикаций журналистов, этнических предпринимателей и других т.н. «нацпатов», как их называют в Казахстане. Так, в Кыргызской Республике акцент делается на масштабы жертв и потерь и «доказательства исторической вины России». Ей предъявляют требования компенсаций за якобы «геноцид» киргизского народа вследствие жестокого подавления восстания, из-за голода, болезней и природно-климатических катаклизмов 1917-1918 гг. В то же время киргизские историки д.и.н., ак. Ж.Жунушалиев, д.и.н. А.Джуманалиев, К.Кожомкулов и др. подчеркивают недопустимость искажения объективных данных о трагедии 1916 г.[3]. Публичные дебаты и
попытки политизации образов прошлого, их интерпретации в интересах укрепления этнополитической идентичности на основе возрождения памяти общества о страданиях определенным образом стимулировали исследовательский процесс, который продолжается независимо от политической конъюнктуры. Налицо рост научно-популярных и научных публикаций, которые дополняют и некоторым образом обновляют прежний комплекс знаний об этих событиях [4].
В частности, на майской конференции в Москве академик-секретарь Отделения историко-филологических наук РАН В.А. Тишков выделил три ключевые проблемы во взаимоотношениях исторической науки и общества, которые влияют и на анализ конкретно-исторических сюжетов. Во-первых, новая историческая культура создает условия для широкого распространения в массовом сознании всевозможных мифов, что ставит перед профессиональным научным сообществом особые задачи. Во-вторых, в современных условиях трансформируются взаимосвязи истории и права, когда ученые, общества и государства сталкиваются с попытками «судить» прошлое и необходимостью искать более действенные и убедительные аргументы в защиту объективного знания. В-третьих, названные и другие обстоятельства развития исторической науки и ее функционирования как важнейшего компонента общественной культуры делают крайне актуальными усилия ученых, направленные на объединение людей на основе уважительного отношения к прошлому.
Эти идеи поддержал в своем приветствии и д.и.н., профессор, директор Института российской истории РАН А.Ю. Петров. По его мнению, совместное обсуждение историками бывших советских республик такого масштабного события, как восстание в Туркестане в 1916 году, является чрезвычайно важным для объединения ученых в более полном и глубоком понимании нашей общей истории. Он отметил, что Россия имела существенные отличия в процессе объединения народов разных регионов и организации управления ими, в отличие от Британской и других империй. Ни
один народ, вошедший в состав Российской империи, не исчез с карты мира, в т.ч. потому, что государство никогда не преследовало цели освобождения присоединявшихся земель, имея в виду обложение налогами населения, последовательно вкладываясь в их интеграцию, хозяйственное и социально-культурное развитие.
Между тем, анализ истории восстания 1916 года продолжается почти 100 лет и хорошо демонстрирует, как время в его социально-политическом обрамлении неизбежно меняет оценки одних и тех же событий и персонажей [5]. Уже в 1926 г. появились хорошо известные сегодня работы, очередной всплеск интереса произошел к 20-летию события[6]. Ценность данных изданий определяется в т.ч. составом ряда авторов - участников и свидетелей восстания. Контрапунктом подхода этого периода к оценке восстания можно считать вывод П. Г. Галузо: «Парадоксально, но это факт - борьба киргиза и туркмена против русского мужика-переселенца была в конце концов борьбой за те же революционные задачи, которые стояли перед русским мужиком в России»[7]. Очередной рост внимания наблюдается в конце 1950-х - начале 1960-х годов[8]. Тогда была зафиксирована господствовавшая затем до конца советской истории трактовка: «Национально-освободительное восстание народов Средней Азии и Казахстана в 1916 г. носило в основном антиимпериалистический, антивоенный характер. Восстание было разрозненным, стихийным крестьянским движением, не имевшим пролетарского руководства. Охватило оно почти всю Среднюю Азию и Казахстан, однако происходило разновременно в различных районах этой обширной территории и не имело единого, общего для всего края централизованного руководства. Почти всюду руководили отдельными выступлениями представители самих народных масс, выдвигавшиеся по отдельным районам, иногда даже по отдельным селениям в ходе восстания.
Это была, по сути дела, крестьянская война, направленная своим острием против царского самодержавия. Она начинала вместе с тем
перерастать кое-где в антифеодальное движение, направленное одновременно против местной феодально-байской верхушки» [9].
Современная научная версия восстания складывается усилиями центральноазиатских, российских и «дальнезарубежных» ученых. В Казахстане и Киргизии были изданы новые сборников документов, в большой степени повторяющие советские с определенными дополнениями[10]. В то же время вводятся в оборот новые источники, позволяя более полно реконструировать динамику, масштабы, персоналии и основные детали восстания.
Немногие российские историки, занимающиеся центральноазиатским регионом или исследующие историю российской революции, как правило, анализируют события 1916 года в Степном крае и Туркестане в более тесной связи с общероссийским социально-политическим контекстом, что позволяет заметить и оценить некоторые важные детерминанты и «длинные» связки в конкретных сюжетах и фактах[11]. В частности, Росархив создал специальный интернет-проект «События в Семиречье 1916 года по документам российских архивов», где представлены около 200 первоисточников(http://semirechye.rusarchives.ru/),вышел в свет еще один сборник документов и материалов[12]. В целом в настоящее время имеется внушительный массив различных источников, что должно стимулировать их более активный и объективный анализ, способствовать углубленному изучению событий 1916 г. на новом теоретическом и методологическом уровне.
Историография преддверия и истории революции 1917 г. отличается развитием и пересечением, в т.ч. конфликтным, разнонаправленных тенденций. Новое встраивание в мировую науку сопровождается активной мифологизацией истории, когда 1916 год выступает одним из значимых сюжетов в реконструкции судьбы и памяти народов Центральной Азии как национального страдания. Наряду с обязательным введением общих данных и установочных оценок восстания в учебные пособия школ и вузов в 1990 -
начале 2000-х гг. появились работы, освещающие его ход в отдельных регионах Казахстана [13]. К примеру, в школьном учебнике 2005 года восстание описывается так: «Вновь, как и в период джунгарского нашествия, возникла угроза физического истребления народа, поскольку в карательных экспедициях по уничтожению коренного населения участвовали регулярные армейские и казачьи части, вооруженные переселенцы. Карателями были уничтожены десятки казахских аулов, жестоким преследованиям подвергались мирные жители. Сотни тысяч степняков были убиты, умерли от голода и холода, загнанные царскими войсками в безводные степи и пустыни, горы, бежали за пределы Казахстана, спасаясь от карательных акций русской армии». Если в советских учебниках центральноазиатских республик акцент делался на классовом характере борьбы с царизмом и подчеркивался ее интернациональный характер с русским пролетариатом во главе, то сейчас интерпретации стали этноцентристскими. В роли жертвы выступает коренное население, страдавшее от беззаконий со стороны вооруженных русских переселенцев и русской армии [14].
Составители сборника документов 1998 года сформулировали доминирующую ныне в РК и типичную для историографии других республик региона оценку событий 1916 года: «...народное выступление в Казахстане носило общенациональный характер. .Борьба против колониализма подняла национальное самосознание народа».«...официальные власти намеревались использовать выступление народов восточных окраин как повод для присоединения к России восточной части Персии».Злоупотребления местной низовой администрации представителями колониальных властей, считают казахстанские авторы, сознательно преувеличены, «чтобы оправдать колонизаторскую политику и замолчать подлинные причины освободительной войны» [15]. Очевидными стали акцент на межэтнический характер социального конфликта и стремление доказать вину русских -представителей власти, крестьян и военных - в создании предпосылок и причин восстания, размахе и жесткости его конкретных проявлений, а также
тяжелых последствиях. Встречаются и достаточно радикальные выводы: например, С. Шодмонова считает национальную политику Временного правительства и Советов в Семиречье в связи с восстанием одинаковой, пишет о «геноциде» казахов и киргизов и обвиняет «колониальную» власть в натравливании народов друг на друга [16].
Одной из проблем изучения событий начала XX века оказался переход от признанной ничтожной советской историографии к попыткам создать новую объяснительную версию, которая могла бы связать прошлое с современным нациестроительством. В Казахстане М.К. Козыбаеви А.К. Бисембаев в начале 1990-х гг. предложили рассматривать восстание в качестве одной из первых национально-освободительных революций в колониях России[17]. При этом события 1916 года расцениваются как пролог к подлинной истории, начавшейся после распада СССР. Однако эта идея в казахстанской историографии не получила развития. В то же время произошла своеобразная сегрегация исторического пространства, когда исследователи Казахстанаи республик Центральной Азии пытаются рассматривать прошлое своих стран отдельно от прошлого Российской империи и СССР. Более продуктивным представляется признание специфической этносоциальной, экономической, политической и культурной сложности ситуации в Казахстане и Средней Азии в период Первой мировой войны и революции в контексте общероссийских процессов.
О том, как современная историография обновляет исторические взаимосвязи, говорит пример французских ученых. К. Аллез сравнивает события в Тургае с восстанием Кенесары Касымова с точки зрения непрерывности и трансформации форм борьбы и указывает, что при различии политических требований родовая стратегия за почти 100 лет не изменилась. Хотя проводить прямую связь между названными событиями вряд ли уместно, но уточнение социальных ролей ханов, батыров и барымтачи в динамике внутриэлитных и межродовых взаимоотношений действительно может уточнить понимание все сложной картины восстания. И. Оайон
считает, что наследие 1916 года послужило матрицей в вооруженных конфликтах в Тургае периода оседания и коллективизации 1929-1930 гг., и это выразилось в попытках возрождения института кипчакского ханства, военной организации и действиях харизматических лидеров. Обращается внимание и на использование традиционного военного словаря казахов в политическом языке участников сопротивления 1929-1930 гг. [18].
Как пишет изобретатель термина «постпамять» профессор М.Хирш, межпоколенческая передача информации приобретает самые разные формы и означает сложное взаимодействие близости и отдалённости, проявляет опосредованную передачу информации. Наряду с тем, что в эстетике постпамяти доминируют образы потери и скорби, в последнее время на первый план выходит память о сопротивлении, становятся важными упоминания спасения и политической оппозиции разных масштабов. Подобные работы открывают дорогу другим возможным альтернативным историям о том, что могло бы быть, в дополнение к тому, что было в прошлом. Они пытаются нарушить линейную траекторию повествования, неизбежно ведущую к катастрофе. Так постпамять становится опытом восстановления и преобразования, когда мы вспоминаем о прошлом, сталкиваясь с нашим будущим [19].
Публичное обсуждение прошлого часто оказывается привязанным к актуальным политическим интересам, что затрудняет анализ сложной и противоречивой проблемы, способный внести конструктивное и примиряющее начало в научные дебаты и общественное сознание. Казахстанский политолог Д.Р. Ашимбаев считает: «От «туземных восстаний» в нужных местах до «оранжевых революций» и «арабской весны» общие принципы политических технологий не изменились. .К сожалению, объективный подход к вопросам общей истории России и Центральной Азии, занимая относительно устойчивые позиции в исторической науке, находится на периферии базовых процессов, происходящих в информационном и политическом пространстве. Трендом является высказывание взаимных
претензий: по пограничным вопросам, перегибам, репрессиям, языковым вопросам, проявлениям национализма и шовинизма, причем за весь период истории - от первого столкновения славян с кочевниками - печенегами и половцами до создания Евразийского экономического союза» [20].
Неспособность отказаться от критикуемых самими авторами «классовых» интерпретаций истории - типичная черта некоторых «демократически» ориентированных авторов. К примеру, доцент университета Западного Мичигана, директор-основатель центра гендерных исследований Европейского гуманитарного университета Е.Гапова заявляет: «...формируется тип постсоветского исследователя, профессионально связанного с Западом. .Эта связь с Западом дает доступ к интеллектуальным ресурсам, информации, академической экспертизе. .мы, новые интеллектуалы, находимся впереди планеты всей. .То, что публиковано в западном академическом журнале, является правильным именно потому, что оно там опубликовано. Легитимация осуществляется через западную академию. При этом достаточно большая когорта ученых, которые не знали языков,.. не может быть включена в эту академию. У этих людей есть свой капитал,.. эта когорта ищет легализацию своих знаний через свою близость к государственным структурам. .Это разделение на две академии я считаю классовым разделением» [21]. Совершенно очевидно, что на деле ситуация гораздо более сложная. В профессиональном сообществе историков России, как и других бывших советских республик, есть не только «две академии», по Е. Гаповой. Труды большого числа исследователей, пишущих на русском языке, получают признание и у серьезных западных историков, в то же время далеко не все, кто «легитимировался» благодаря англоязычным публикациям, внесли существенный вклад в создание нового знания.
Таким образом, перед историками стоит принципиально важная задача - стимулировать в разных слоях общества потребность в конкретно-историческом, эмоционально близком и нравственно ориентированном
представлении о наиболее важных для судьбы Родины событиях. Максимально достоверное знание о прошлом и уважение к нему позволяют перевести историческую ответственность на персональный и семейный уровень, сделать ее личным делом каждого и условием успешной модернизации.
Литература
1 . См.: Тишков В.А. Новая историческая культура. М., 2011.
2. Шанин Т. История поколений и поколенческая история России // www.polit.ru (дата обращения: 7.03.2005).
3. Правда и мифы трагедии 1916 года [Электронный ресурс] // URL:http://so-l.ru/news/ show/pravda_i_mifi_tragedii_1916_goda (дата обращения: 21.01.2016); О событиях, произошедших 100 лет назад [Электронный ресурс] // URL:http://newdaynews.ru/asia7555330.html (дата обращения: 23.01.2016); 1916 - причины восстания и миф о геноциде [Электронный ресурс] // URL:http://www.stanradar.com/news/fuü/4834-1916-prichiny-vosstanija-i-mif-o-genotside.html (дата обращения: 23.01.2016); Тревожный юбилей.100-летие восстания 1916 года в Киргизии может привести к росту антирусских настроений [Электронный ресурс] //URL:http://ross-bel.ru/analitika/article_post/trevozhnyy-yubiley-100-letiye-vosstaniya- 1916-goda-v-kirgizii-mozhet-privesti-k-rostu-antirusskikh-nastroyeniy (дата обращения: 23.01.2016).
4. Международные форумы состоялись в Москве (сентябрь 2015, май 2016 гг.), Алматы (июнь и июль 2016 г.), Бишкеке (в апреле 2016 г. на базе Киргизско-Российского Славянского университета; в мае объединились Кыргызско-Турецкий Университет «Манас», Американский Университет в Центральной Азии, Университет Центральной Азии, Французский Институт Исследований Центральной Азии, Культурно-Исследовательский Центр Айгине, отдельно заседали в Академии государственного управления при Президенте КР). В июне 2016 г. прошли дискуссии в Оренбурге, Новосибирске и Бишкеке.
5. Основные события и социально-политический контекст восстания реконструированы и периодически дополняются. См., к примеру, новейшие публикации: КотюковаТ.В. Восстание 1916 г. в Туркестане: ошибка власти или историческая закономерность? // Обозреватель - Observer. 2011. № 8. С. 98-126; Брежнева С.Н. Кризис власти в Российской империи на примере восстания 1916 года в Туркестане // Грамота. 2015. № 2 (52). 4.II. С. 47-51; Цивилизационно-культурные аспекты взаимоотношений России и народов Центральной Азии в начале XX столетия (1916 год: уроки общей трагедии). Сб.докл. Межд.науч.-пр.конф., гМосква, 18 сентября 2015 г.М.: б.и., 2016.
6. Рыскулов Т. Восстание туземцев Туркестана в 1916 году // Очерки революционного движения в Средней Азии. Сборник статей. Москва, 1926, стр. 46-122; Бройдо Г.И. Восстание киргиз в 1916 году (Мое показание прокурору Ташкентской судебной палаты, данное 3 сентября 1916 года). М., 1925; Восстание 1916 г. в Средней Азии. Сб.документов. Под ред. П.Г. Галузо. Ташкент, 1932; Карпов Г.И. Восстание тедженских туркмен в 1916 г. Ашхабад, 1935; Асфендиаров С.А. Национально-освободительное восстание в Казахстане в 1916 году. Алма-Ата-М., 1936; Кастельская З.Д. Восстание 1916 г. в Узбекистане. Ташкент, 1937 и др.
7. Галузо П. Переселенческое движение и интерес русского помещика и русского капитала // Коммунистическая мысль. Кн.2. М., 1926. С.47.
8. Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане. Сб.документов. Отв. ред. А.В. Пясковский. М.: АН СССР, 1960; Раджабов З.Ш.Восстание 1916 г. в Ходжентском уезде. Душанбе, 1955; Ковалев П.А. Тыловые рабочие Туркестана в годы Первой мировой войны. Ташкент, 1957; Турсунов Х. Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане. Ташкент, 1962; Турсунбаев А.Б. Казахский аул в трех революциях. Алма-Ата, 1967; Есмагамбетов К.Л. Действительность и фальсификация. Алма-Ата, 1976; Сулейменов Б.С., Басин В.Я. Восстание 1916 г. в Казахстане. Алма-Ата, 1977.
9. Восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане. Сб.документов. Отв. ред. А.В. Пясковский. М.: АН СССР, 1960. С.5-6.
10. Восстание киргизов и казахов в 1916 году. Б.: Учкун, 1991. 112 с.; Тынышпаев М. История казахского народа. Алматы, 1993; Грозный 1916-й год (Сборник документов и материалов). В 2 т. Алматы: Казахстан, 1998; K,азак¥лт-азаттьщкозFалысы. В 2 т. (сборник документов и материалов). Астана: Ел шежiре, 2007; Восстание 1916 года в Кыргызстане. Сб. док. Бишкек, 2011; Восстание 1916 г. Документы и материалы. Бишкек, 2015.
11. См.: Дневник генерала А.Н. Куропаткина 1917 год [публикация И.В. Карпеева, Е.Ю. Сергеева] // Исторический архив. 1992. № 1. С. 159-172; Доклад А.Ф. Керенского на закрытом заседании IV Государственной думы. Декабрь 1916 г. [публикация Д.А. Аманжоловой] // Исторический архив. 1997. № 2. С. 4-22; Исхаков С.М. Русская революция 1917 года и тюрки Центральной Азии // Ц^:Ы!р://соп|ипСше.ги^Лако^27-11-2000/ (дата обращения: 5.02.2015); Туркестан и Государственная Дума Российской империи. Документы ЦГА Республики Узбекистан. 1915-1916 гг. [публикация Т.В. Котюковой] // Исторический архив. 2003. № 3. С. 126-136; «Совещание признало полезным.» Из журнала заседания междуведомственного совещания об организации призыва инородцев на тыловые работы. 1916 г. // Исторический архив. 2004. № 3. С. 189-206; Ганин А.В. Последняя полуденная экспедиция Императорской России: Русская армия на подавлении туркестанского мятежа 1916-1917 гг. // Русский сборник. Исследования по истории России Т. 5. М., 2008. С. 152-214; Котюкова Т.В. Восстание 1916 г. в Туркестане: ошибка власти или историческая закономерность? // Обозреватель. 2011. № 8. С. 98-126; Брежнева С.Н. Кризис власти в Российской империи на примере восстания 1916 года в Туркестане // Грамота.
2015. № 2 (52). Ч.П. С. 47-51; Ее же. Русские переселенцы в Туркестане: проблемы взаимоотношения с местным населением // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия История. Политология.
2016. № 1 (222). Т.37. С.113-117; Булдаков В.П., Леонтьева Т.Г. Война, породившая революцию: Россия, 1914 - 1917 гг. М.: Новый хронограф, 2015; Цивилизационно-культурные аспекты взаимоотношений
России и народов Центральной Азии в начале XX столетия (1916 год: уроки общей трагедии). Сб. докл. Межд. науч.-пр. конф., гМосква, 18 сентября 2015 г. М.: б.и., 2016.
12. Восстание 1916 года в Туркестане: документальные свидетельства общей трагедии (сборник документов и материалов). Сост. Т.В. Котюкова. М.: Марджани, 2016. 468 с.
13. Ерм^канов Е.Н. 1916 жь!гаы кетершс тарихынын кейбiр мэселелерi (Акмола жэне Семей облыстарынын материалдары бойынша). Алматы, 1993; Касымбаев Ж. Вопросы истории восстания 1916 года в Казахстане в представлениях депутатов 1У-й Госдумы России // Казакстанжогарымектебь 1996. № 6; Национально-освободительное движение в Казахстане и Средней Азии в 1916 году: характер, движущие силы, уроки // Материалы международной научно-практической конференции. Алматы, 1996; Ибрагимов Ж.И. 1916 ^лт-азаттык кетершс. Хандык билжтщ жа^ыруы. (Сарыарка енiрi материалдары бойынша). K,араFанды, 1999; БекмаFанбетов 0.Ж. ЖезказFан - ¥лытау енiрiндегi 1916 ^лт-азаттык кетерiлiс жэне онын тарихи сабаFы. Астана, 2001;Мухлынин Б.Ф. Восстание 1916 г. в Чуйской долине. Часть 1-я. [Электронный ресурс] // URL:http://belovodskoemuh.ucoz.ru/publ/moi_ocherki/vosstanie_1916_goda_v_c hujskoj_doline_chast_1_aja/2-1-0-208(дата обращения: 27.01.2014); Тшеубаев Ш.Б. Жетiсу облысындаFы казак жэне кырFыз халыктарынын 1916 жылFы ^лт-азаттык кетерiлiсi. Алматы, 2010.
14. Аяган Б.Б., Шаймерденова М.Д. Новейшая история Казахстана: учебник для 9 класса общеобразовательной школы. Алматы, 2005. С. 24.
15. Грозный 1916-й год (Сборник документов и материалов). Гл.ред. Козыбаев М.К. В 2 т. Алматы: Казахстан, 1998. С.3, 6, 7. См. также: Суюнбаев М.Н., Суюнбаев И.М., Курманов З.К., Узбеков Д.С.Внешние и внутренние геополитические предпосылки восстания (бунта) 1916 года // Вестник КРСУ. 2015. Том 15. № 11. С.201-203;АбдоллаевК. Почему Средняя Азия восстала против России
(К 100-летию восстания 1916 года: заметки историка).[Электронный ресурс] // URL: http://www.fergananews.com/articles/8964 (дата обращения: 15.05.2016) и др.
16. Шодмонова С. Нарушение прав и свобод человека через призму истории: Семиреченская трагедия на страницах Туркестанской периодической печати // Отантарихы (Алматы). 2007. №3. С.33-44.
17. Козыбаев М.К., Бисембаев А.К. Уч.пособие по истории Казахстана с древнейших времен до наших дней. Алма-Ата, 1992. С.79.
18. Аллез К. Непрерывность и трансформация форм восстания в казахской среде:сопоставление восстания 1916 года в Тургайском регионе с восстанием КенесарыКасымова// Международное научное совещание «Переосмысление восстания 1916 года в Центральной Азии» 20-21 мая 2016 года. Программаитезисыстатей. Бишкек, 2016. С.49; Ohayon I. From the 1916 Uprising to the Armed Protest during the Collectivization and Sedentarization (1929-1930): Legacy and Continuity in the Turgay Region among the Kazakh Society // Тамже. С. 53.
19. Что такое постпамять / перевод статьи Марианны Хирш[Электронный ресурс] // URL: http://urokiistorii.ru/node/53287 (дата обращения: 3.07.2016).
20. Ашимбаев Д.Р. Восстание 1916 г.: вопросы трактовки в контексте современной политики // Цивилизационно-культурные аспекты взаимоотношений России и народов Центральной Азии в начале XX столетия (1916 год: уроки общей трагедии). Сб.докл. Межд.науч.-пр.конф., г.Москва, 18 сентября 2015 г.М.: б.и., 2016. С.17-21.
21. Гапова Е. Национальное знание и международное признание: постсоветская академия на новом символическом рынке (видео). 2011. 21 октября [Электронный ресурс] // URL:http://www.belintellectuals.eu/projects/lectorium/22/ (дата обращения: 22.05.2016). Лекция была прочитана 18 октября 2011 г. в Институте
международных отношений и политических наук (Вильнюсский университет) в рамках цикла семинаров Русских штудий.
