CC BY
8
Сушкова Ю.Н.
12.00.01 Теория и история права и государства;
история учений о праве и государстве
Theory and History of Law and State; History of Law and State Teachings
DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-6-99-106
К вопросу
об этнокультурных и этноправовых связях русского и мордовского народов
Ю.Н. Сушкова ©
ФГБОУ ВО «Национальный исследовательский Мордовский государственный университет
имени Н.П. Огарева»,
г. Саранск, Российская Федерация
E-mail: yulenkam@mail.ru
Аннотация. В статье освещаются некоторые аспекты мордовско-русских этноправовых и этнокультурных связей, имеющих многовековую историю, обусловившую взаимное обогащение, проникновение культур, выработку многих общих норм жизнедеятельности и быта. Готовность к заимствованию и переработке влияний в организации жизненных укладов русских и мордвы связана с совместимостью менталитетов, определявших их мировосприятие. В результате исследования автор пришел к выводу, что русский и мордовский народы в условиях длительного совместного добрососедства сумели пронести через века самобытные язык и обычаи своих предков, каждый из них адаптировал в своей культуре основополагающие традиционные нормы поведения друг друга, и главным образом русского. Общие и особенные этнокультурные и этноправовые черты жизнедеятельности и быта особенно явственно проявлялись в общинном укладе, институтах брака и семьи, религиозных отношениях. Опыт познания мордвой русского языка свидетельствовал о ходе адаптации в рамках единого государственно-правового пространства.
Ключевые слова: обычное право, брак, семья, русские, мордва, община, этнокультура, этноправоведение
DOI: 10.33693/2223-0092-2021-11-6-99-106
On the Question of Ethno-Cultural and Ethno-Legal Relations of the Russians and Mordvins
Yu.N.Sushkova ©
Ogarev Mordovia State University, Saransk, Russian Federation
E-mail: yulenkam@mail.ru
Abstract. The article highlights some aspects of the Mordovian-Russian ethno-legal and ethno-cultural ties that have a centuries-old history, which led to mutual enrichment, the penetration of cultures, the development of many common norms of life and everyday life. The willingness to borrow and process influences in the organization of the lifestyles of Russians and Mordvins is associated with the compatibility of the mentalities that determined their perception of the world. As a result of the conducted research, the author
came to the conclusion that the Russian and Mordvinian peoples, in the conditions of long-term good neighborliness, managed to carry through the centuries the original language and customs of their ancestors, each of them adapted the fundamental traditional norms of behavior of each other, and mainly Russian, in their culture. The general and special ethno-cultural and ethno-legal features of everyday life and life were especially vividly manifested in the communal structure, institutions of marriage and family, religious relations. The experience of the Mordvins in learning the Russian language testified to the progress of adaptation within the framework of a single state-legal space.
Key words: customary law, marriage, family, Russians, Mordvins, community, ethnoculture, ethnolegal studies
ВВЕДЕНИЕ
Стратегия государственной национальной политики, утвержденная Указом Президента Российской Федерации от 19 декабря 2012 г., предусматривает необходимость учета многовекового историко-культурного опыта становления и развития российской государственности, основанной на взаимодействии и сотрудничестве народов, населяющих Российскую Федерацию. Реализация этого концептуального документа требует выработки органами государственной власти, местного самоуправления, институтами гражданского общества комплекса мер с целью укрепления межнационального согласия. Важнейшей частью таких мер является продолжение исследовательского поиска новых данных, свидетельствующих об уникальных чертах взаимодействия народов Российского государства друг с другом.
Формирование отечественного Российского государства как полиэтничного и поликонфессионального предопределило особую национальную политику, направленную на укрепление межэтнических и межконфессиональных связей его государствообразующих коренных народов. Этнокультурные и этноправовые связи русских и мордвы были значимой составляющей этнической мозаики России.
ТРАДИЦИИ ПОСЕЛЕНИЯ
При выборе мест для поселения русские, как люди, главным образом практиковавшие земледелие, обустраивались на открытой местности, свободной от леса, который в здешних местах был только лишним препятствием для земледельца, препятствием, требовавшим значительного предварительного труда - очищения почвы для пахоты. Инородцы же по свойству своих любимых занятий предпочитали места у лесных опушек, если не поляны в лесу [16: 255-256]. На реках Утке, Майне и Урене в конце XVII в. в поселках русские и инородцы проживали всегда отдельно. Только один раз в деревне Помряскине встречается отступление: «В этой деревне вместе с русскими крестьянами жили новокрещены из Мордвы и несколько дворов (три) языческой Мордвы». Инородцы-новокрещены, когда их число в деревне было значительно, стремились составлять отдельную общину, принимая в свои земли вместо выбывших новых членов [Там же: 299-300]. Представители православной веры «не принебрегли» насилием при обращении мордвы в христианскую веру
[Там же: 244-245]. В то же время мордва «легче» других инородцев рассталась со своим язычеством и обратилась к христианству, потому что «не только отдельные личности из Мордвинов принимали православную веру и селились
В связи с трудностями обустройства на новых территориях мордовская община стремилась сократить приезд сторонних людей, однако циркулярным предложением министра внутренних дел от 26 июля 1871 г. № 6, данным всем губернаторам инородческих губерний, предписывалось всех самовольно проживающих более десяти лет в инородческих деревнях русских колонистов причислить к обществу [1: 119]. Данный циркуляр не только утвердил права русских поселенцев в мордовских деревнях, но и являлся своеобразной качественной ступенью в развитии отношений между мордвой и русскими.
Исследователь обычного права и быта финно-угорских народов И.Н. Смирнов писал, что получив богатые «естественными произведениями» вотчины мордовских князьков, монастыри и помещики стремились извлекать из них возможно более прибыли и привлекали на мордовскую землю русских колонистов - частью с своих старых земель, частью со стороны. Таким образом возникали селения и области со смешанным мордовско-русским населением [23: 106]. В прошении ардатовских граждан от 1782 г. говорилось: «В прошлых данных годех, тому лет с девяносто, бывшие предки наши мордва восприяли православную веру греческого исповедания, коим за крещение, а при том и собранным из разных селений для научения их вере христианской, русским людям... пожалована и отказана в вечное и потомственное владение в Алатырском уезде, при речке Алатыре, дачами деревень Ардатовы и двух Пичевелей мордвы, недвижимого имения полевая дача, тысяча восемьсот тридцать четвертей в поле, а в дву потому ж, да сенные покосы за рекою Алатырем, лесные дачи и рыбные ловли. И по отдельной выписи означенных деревень Ардатовы и Пичевелей мордва владение имели по живым и прочим непременным урочищам, сказанным в тех грамотах именно. И по отказе той земли велено именовать деревню Ардатову селом Троицким, Ардатово то ж, ныне переименовано городом» [7: 191].
О тесном взаимодействии двух народов свидетельствует образование сел с русскими и мордовскими «концами». В числе таких сел Русские и Мордовские Парки (Краснослободский уезд Пензенской губернии), Русское и Мордовское Маскино (Краснослободский
Сушкова Ю.Н.
уезд Пензенской губернии), Русское и Мордовское Ко-ломасово (Наровчатский уезд Пензенской губернии), Русское и Мордовское Вечкенино (Наровчатский уезд Пензенской губернии), Русское и Мордовское Бай-маково (Инсарский уезд Пензенской губернии), Русские и Мордовские Пошаты (Краснослободский уезд Пензенской губернии), Русский и Мордовский Ишим (Городищенский уезд Пензенской губернии), Русский и Мордовский Качим (Городищенский уезд Пензенской губернии), Русский Пимбур (Керенский уезд Пензенской губернии), Мордовский Пимбур (Спасский уезд Тамбовской губернии) и др.
ЯЗЫКОВОЙ ВЗАИМООБМЕН
Процессы взаимодействия русских с инородческими народами, в том числе с мордвой, были многосложными, отражавшими так или иначе политику адаптации к государственному устройству России. Жизнь в одном государстве настоятельно диктовала необходимость владения языком межэтнического общения, в качестве которого выступал язык русского народа, который мордва стремилась изучать. Но почти сплошная неграмотность, бедность и нищета многих мордовских крестьян, отсутствие школ и учителей, антинародная политика не содействовали его освоению. Русский просветитель И. Посошков еще в XVIII в. писал: «А чаю не худо указ послать и в низовые городы, чтобы и у мордвы детей брать и грамоте учить отдавать, хотя бы и насильно. А егда научатся, то и самим им слюбится потому, что к ним паче русских деревень приезжая солдаты и приставы и подъячие овогда с указом, овогда и без указу, и чинят, что хотят, потому что они люди безграмотные и беззаступные. И того ради всех их изобижают, и чего никогда в указе не бывало, того на них спрашивают и правежем правят. А егда дети их научатся грамоте, то грамотные будут у них владе-тельми и по-прежнему в обиду их уже не дадут, но будут свою братью от всяких напрасных нападок оберегать...» [18: 75-76].
В 1869 г. В.В. Берви-Флеровский, характеризуя положение народов Поволжья (мордвы, татар, чувашей и др.), испытывавших притеснения со стороны царского самодержавия, писал о бесправии мордовских крестьян, бедности и грязи в их избах, критиковал русификаторскую политику, проводившуюся в отношении инородческих народов царским правительством, свидетельствуя о ее большом вреде [2: 5]. Орудием обмана и бесчисленных злоупотреблений в отношении инородцев со стороны должностных лиц различных государственных органов было и незнание «сотнями тысяч татар, мордвы, чувашей, черемис» русского языка, выучиться которому они не имели возможности.
А.Ф. Риттих отмечал природную склонность мордовского народа к познанию различных языков, что способствовало его лучшей адаптации в полиэтнической среде [19: 219]. По свидетельству М.Т. Марке-лова, в селах Синеньких, Камаевке Петровского уезда и Еремкине Хвалынского уезда Саратовской губернии, где мордовское население проживало совместно с русским, факт обоюдного знания двух языков не подлежал сомнению и достигал некоторых даже любопытных случаев. Так, мордвин в общении с русским старался
объясняться на его языке, в то время как последний отвечал на мордовском языке. Таким образом происходил своеобразный обмен языками. М.Т. Маркелов подчеркивал, что нет надобности доказывать, что такого рода взаимовлияние прослеживается и в области быта, за счет чего не следует ставить плюсы или минусы возможности превалирования одних национальных черт над другими [14: 149]. Из всех инородческих народов Поволжья и Приуралья, по наблюдениям офицера М. Лаптева, мордва «самый общительный и наиболее слившийся с Русскими». Они «охотно» ходили в церковь, исполняя все обряды; следы их языческих верований «совершенно слабы». Образ жизни этого племени совершенно «русский», они - «усердные хлебопашцы», «все говорят по-русски и даже свой родной язык пестрит исковерканными русскими словами, а местами и вовсе его забыли» [10: 255-256].
ОБЩИНА И ОБЫЧНОЕ ПРАВО
Общинники этнически смешанных поселений жили дружно, обычно собирали общий сход, входили в одну общину, выбирали общего старосту, помогали друг другу, а также нередко брачились между собой [3: 80-81]. Постепенно брачными партнерами мордвы становились русские, чуваши и др. По наблюдениям В.Н. Май-нова, в Нижегородском уезде «эрзя стала теперь довольно охотно вступать в сводные браки с русскими, которые со своей стороны тоже перестали чуждаться мордвы» [12: 91].
К примеру, по данным архива Казанской духовной консистории (дело № 37461 от 7 февраля 1839 г.) в селе Седелькине Чистопольского уезда Казанской губернии прихожане в 1838 г. избирали церковного старосту. В выборах участвовали русские, чувашские и мордовские крестьяне. На 3-летие церковным старостой избран мордвин с. Седелькина новокрещеный Захар Они-симов, о котором «свидетельствовали» избиратели, что он «человек весьма добрый и поведения отлично хорошего» [28, л. 145].
Учеником второго класса Казанской духовной семинарии Иваном Григорьевым 26 февраля 1912 г. были записаны наблюдения о быте мордвы села Алек-сандровки, которое считалось одним из лучших мордовских селений в окрестности. переделывая русские слова на «мордовский лад». «Сами они хвалятся, что по-русски знают лучше чуваш», - подчеркивал исследователь [Там же, л. 77]. Мордва, проживавшая в этом селе, исповедовала православную христианскую веру, но соблюдала «одни только внешние обряды». Среди них были «ревностные христиане», но многие по внутренним качествам веры недалеко ушли от язычества, потому что в селе господствовали разного рода ворожейки, которые обманывали народ, предсказывая будущее. Если же их осмеливались назвать «обманщиками», то они за это «осыпали проклятиями» [Там же, л. 78], оттого многие их боялись, беспрекословно исполняя советы. В селе была церковь, но без священника, по отдельным случаям там справлял службу священник из соседнего прихода. «Священники в одно время пожелали туда, но народ не дал им земли, и после этого совсем не хлопочут уже об этом, чтобы иметь священника» [Там же, л. 79].
Обычно-правовые порядки формировались под влиянием общих для русских и мордвы социально-экономических, политико-правовых условий, важнейшим принципом которых выступало «трудовое начало», предполагавшее деятельное отношение членов крестьянской семьи к своему хозяйству. Многие обычно-правовые воззрения на сущность «преступления», «договор», «наследование», «обязательства» и др. были схожими. Так, по мнению исследователя обычного права Е.Т. Соловьева, под преступлением, считавшимся также «грехом», крестьяне признавали проступки, вследствие совершения которых наносился материальный и моральный ущерб членам общины [21: 277]. К таковым относили убийство, воровство, конокрадство, поджог, разбой и т.п. Если же объектом посягательства выступало государственное имущество, например казенный лес, то крестьяне не видели в его самовольной порубке «греха», поскольку народ рассматривал лесные угодья как свою собственность, принадлежащую всем вместе и каждому в отдельности [Там же]. Мелкая кража у русских и мордовских крестьян не признавалась в качестве «преступления» или «греха» и являлась частным нарушением права [21: 278]. В волостном суде как у русских, так и у мордвы практиковались различные способы божбы. Предполагалось, что если сказанное было ложью, то во время целования креста и иконы у него перекосилось бы лицо, а во время пития святой воды отнялся язык. Как правило, ложные свидетели не принимали присяги, а тому, кто присягал, крестьяне верили» [Там же: 141].
О тесных русско-мордовских связях свидетельствовало и совместное ведение имущественных дел. К примеру, 20 ноября 1908 г. Пензенское губернское присутствие в административном заседании слушало дело о состоянии при Ишимском волостном правлении Городищенского уезда ссудо-вспомогательной кассы, имевшей в наличности 2222 руб. 48 коп. и в долгах 1728 руб. 39 коп. Хотя действия этой кассы распространялись лишь на крестьян двух обществ, а именно Рус-ско-Ишимского и Мордовско-Ишимского, тем не менее расходы по ее содержанию несли и остальные 12 обществ Ишимской волости, что, по мнению волостного схода, несправедливо. Поскольку в течение последних 15 лет деятельность ссудо-вспомогательной кассы выражалась лишь в получении долгов с заемщиков, Ишим-ский волостной сход приговором от 22 октября 1907 г. постановил: существующую при волостном правлении ссудо-вспомогательную кассу упразднить, наличный капитал кассы в сумме 2222 руб. 48 коп. разделить между Русско-Ишимским и Мордовско-Ишимским обществами по числу ревизских душ: Мордовско-Ишимско-му на 450 душ - 1261 руб. 48 коп. и Русско-Ишимскому на 419 душ - 961 руб. Имевшиеся за крестьянами этих обществ долги поступали в пользу соответствующих обществ: Русско-Ишимского - 1070 руб. 34 коп. и Мор-довско-Ишимского - 658 руб. 05 коп. Русско-Ишимское и Мордовско-Ишимские сельские общества, со своей стороны, изъявив согласие на упразднение кассы на условиях, изложенных в приговоре Ишимского волостного схода, избрали уполномоченных для получения как наличных денег из упраздняемой кассы, так и долгов с ее заемщиков. Затем приговорами от 23 и 25 марта 1908 г. означенные общества ходатайствовали о выда-
че причитающихся им наличных сумм из ссудо-вспо-могательной кассы на постройку новых школ и на новый иконостас для местной церкви. Земский начальник поддержал данное начинание, поскольку общества крайне нуждались в средствах на постройку народных школ [5, л. 2-2 об.].
Сельский сход разрешал наиболее значимые общинные дела, руководствуясь нормами обычного права как основного мерила «народной совести». Современный исследователь русского мира О.А. Платонов писал по этому вопросу, что всеобъемлющим мерилом людских деяний у русского человека является совесть. «Каких только законов не написано, а русский, напроказивши, молит мир: судите, братцы, вы меня не по книгам печатным, а по совести. И, почесав затылки да покряхтев, мир зачинает тако судить. Закон - прямолинеен и сух, совесть же многообразна и сердечна, как людская жизнь, и народ верит ей, к ней тянется, не ропщет, если даже наказание по совести превышает меру закона, потому что мощь и крепость в совестливом суде, а жестокости нет!» [17: 11].
О наличии общих черт в ряде традиций мордвы и русских пришли к выводу такие исследователи как М.Е. Евсевьев, В.Н. Майнов, П.И. Мельников-Печер-ский, А.А. Шахматов. В.Н. Майнов отмечал, что гораздо больше наслоений в мордовском быту оставили «то несомненные, то угадываемые и предполагаемые следы заимствований у русских», имевших сходный уклад отношений, которые проживали в «центре мордовской территории», рядом с мордвой, постепенно русифицируя ее с помощью таких институтов как мода, торговля и школа. Для исследователя представляет «громадную трудность» распознание того, что именно переняла мордва у русских соседей, каким образом переработала перенятое, и, напротив, не русские ли заимствовали то или другое у мордвы...». Русский ученый В.Н. Май-нов, длительное время изучавший мордву, подчеркнул, что разрешение этого «интересного до крайности вопроса» могло бы быть самостоятельным предметом обширного исследования, осложненного прежде всего ввиду «печального отсутствия полной картины "русского" юридического быта, которые можно наблюдать и среди русского крестьянства» [Там же].
Мордовские крестьяне перенимали от русских более совершенные методы ведения сельского хозяйства, применяли ряд привнесенных русскими сельскохозяйственных орудий и культур, заимствовали некоторые элементы строительной техники, народных блюд и напитков, костюма, верований, обычаев, антропони-мической системы, фольклора, календаря, декоративно-прикладного искусства, музыкальных инструментов и др. [15: 54, 122].
Профессор Н.И. Ашмарин во время кружка на базе Симбирского губернского книгохранилища (1922 г.) активно проводил в жизнь идею о необходимости сбора данных среди малых народов, которые в результате ассимиляции могут быстро утратить свои национальные особенности. Он считал, что многие утраченные обычаи, к примеру брачно-семейные, русского народа можно обнаружить в жизнедеятельности финно-угорских народов (цит. по: [26: 5]).
Видный писатель А.И. Куприн отмечал: «Рабочей крестьянской силой была преимущественно мордва,
Сушкова Ю.Н.
захожее издревле племя, близкое с одной стороны финнам, а с другой - венграм; народ туго понимаемый и языческий, но добродушный, уживчивый, не знающий отдыха в работе, трезвый и находчивый. Мордовские цветные вышивки на женских одеждах до сих пор известны всей России, так же как мордовская упряжь и мордовская обувь. В Рязанской губернии до сих пор еще говорят о человеке скрытном и лукавом: "Прост-то он прост, да простота-то его, как мордовский лапоть, о восьми концах"» [9: 518]. Русские перенимали от мордвы также некоторые детали архитектуры и интерьера (например, долбленые сундуки - пари, в которые невеста складывала свое приданое) [68: 75, 76].
Мордва переняла у русских обычай побратимства. С.М. Толстая подчеркивала, что в народной культуре институт побратимства, как и все другие виды ритуального родства, не только служат инструментом народного права, регулятором социальных отношений и этнических норм, но и наделяются магическими функциями противодействия злу и защиты человека, благодаря высокому сакральному статусу самой категории рода и родства, обеспечивающего кровную связь человека с окружающим миром [24: 51].
Распространенным обычно-правовым институтом, практиковавшимся как у русских, так и у мордвы, были «помочи» (толока), представлявшие собой совместный неоплачиваемый труд крестьян, имевший добровольный характер. Помочи (мокш. лездома, эрз. лездамо) широко практиковались у мордвы как яркий пример соседско-бытовых отношений. По сообщению П.П. Семенова-Тан-Шанского, информация о необходимости созыва помочей доводилась крестьянами на сельском сходе. Были случаи, когда приглашение на помощи делалось в индивидуальном порядке.
Желающих обычно бывало достаточно много, поскольку помощи обязательно сопровождались угощением. Кроме того, каждый крестьян полагал, что в будущем ему также может понадобиться обращение к соседям и другим общинникам. По традиции хозяин был любезен и приветлив с помочанами, он не мог их принуждать или указывать время работы. Считалось неприличным хозяину делать какие-либо замечания своим помощникам. В случае неудовлетворения чьей-либо работой этот человек в дальнейшем больше не приглашался. После трудового дня обязательно устраивалось угощение, иначе односельчане могли обидеться. Наиболее распространенными были помочи для завершения жатвы, по вывозке навоза. Толока воспринималась общинниками, особенно молодежью, чистым праздником [6; 17].
М.Е. Салтыков-Щедрин описал помочи в русской деревне таким образом: «Земельный надел так ограничен, что зернового хлеба сеется малость; сена же он может добыть задаром, то есть только потратив, не жалеючи, свой личный труд на уборку. Мало его личного труда - он ходит по соседям, сбирает помочи. Обыкновенно на помочи выходят в праздники, а это тоже доставляет своего рода спорость: прогульных дней меньше. Все знают, что у него и рыбы, и мяса насолено, и конопляного масла непочатый бочонок стоит, и чарка водки найдется, - и идут к нему. Идут весело, с песнями, работают споро; он в первой косе. Хотя с ра-
боты возвращаются не поздно, но на миру работа идет вдвое спорее; все-таки угощенье наполовину дешевле обойдется, нежели ту же пустошь наемными рабочими убрать. Да и хозяину веселее, когда кругом все кипит и спорится. Это, может быть, одни из редких минут, когда в нем сердце взаправду играет. Помочи при пашне не в обычае. Сенокос обыкновенно убирается помочью. Мужичок приглашает таких же хозяйственных мужиков-соседей, как он сам; работа у них кипит, потому что они взаимно друг с другом чередуются. Нынешнее воскресенье у него помочь; в следующий праздничный день он сам идет на помочь к соседу. Священник обращается за помочью ко всему миру; все обещают, а назавтра добрая половина не явится» [20: 113-114, 121-122].
БРАЧНО-СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
Важное место в жизнеобеспечении русских и мордвы были брачно-семейные отношения. С. Иван-цев писал: «Бывают случаи, что и русские берут жен у мордвов, но в редких случаях. Во время волостных сходов русские и мордва пользуются одинаковыми правами, но все-таки идут в своих мнениях за инородческим большинством. В волостные судьи и старшины попадают и те и другие; судят же как те, так и другие беспристрастно» [8: 344].
С принятием Указа 1740 г. при совершении смешанных браков стали русские семьи за невесту платить «калым», а мордва - собирать выходящей замуж дочери приданое. Об отсутствии приданого и об уплате женихом отцу невесты «кладки», которая расходовалась преимущественно на наряд невесты, в обычно-правовой практике мордвы говорилось и в «Трудах комиссии по преобразованию волостных судов» [25: 262]. По наблюдениям Фукса, мордва живет очень согласно с русскими. Он писал: «Я спрашивал у сотника из мордвы, не притесняют ли их барские прикащики и писари, но ничего подобного узнать не мог.» [Там же: 206]. «У нее (мордвы) больше детей родится, нежели у здешних русских, однако не более бывает, как по 6 и 7 человек. Число женщин против числа мужчин также гораздо больше.» [Там же]. Фукс обратил внимание на то, что «свадебные обряды мордвы очень мало отличаются от русских» [25: 207].
Нормативно-правовые акты и непосредственные должностных лиц государства, как и православных миссионеров создавали основу для выстраивания мордовско-русских отношений. Священник Т., отчитываясь о своей миссионерской деятельности, сообщал, что «общежитие и браки с русскими привели к тому, что в настоящее время трудно различить мордвина от русского» [22: 21].
О русско-мордовском сближении писал князь Голицын в 1880-х гг., что если сорок лет тому назад мордва Хвалынского уезда Саратовской губернии тщательно соблюдала дохристианские обряды, русским языком почти не владела, с русскими имела мало связей, национальный женский наряд и головной убор были широко распространены, то ныне «мордва православная и большею частью отличается усердием к церкви, выражается по-русски порядочно, допускаются смешанные браки, национальный наряд заменяется русским сарафаном, и только в глухих отдаленных от бойких
и торговых местностей углах уезда мордовская жизнь течет по-прежнему, по стародавнему» [4].
Как правило, мордва в случае совместного проживания охотно вступала в браки с русскими. По свидетельству М.Е. Евсевьева, некоторые мордовские семьи роднились только с русскими из соседних окрестностей.
Наблюдались и заимствования в сфере брачно-се-мейных отношений. Так, сватовство обычно осуществлялось отцом жениха, а также его близкими и наиболее уважаемыми родственниками. У мордвы в прошлом сватами могли быть только мужчины. Вероятно, женщины-свахи появились под влиянием контактов с русскими. У мордвы, как и у русских Среднего Поволжья, еще до сватовства в дом невесты для предварительных переговоров отправлялся «вперед ходящий» - родственник или знакомый семьи жениха. Он должен был разведать, можно ли идти сватать девушку. Получив согласие родителей невесты, сваты обсуждали с ними сумму выкупа, состав приданого, время свадьбы, число ее участников с каждой стороны, количество подарков невесты родственникам жениха и другие вопросы. После этого в дом невесты приглашали ее родственников и устраивали угощение. По обычаю невеста одаривала сватов, после сватовства знакомились с хозяйством жениха. Этот обычай также был распространен и у русских переселенцев из северных и северо-западных губерний, у которых его переняли финно-угорские народы Среднего Поволжья [27: 48].
Одним из важнейших обрядов накануне свадьбы у мордвы было посещение невестой, а кое-где и женихом бани, сопровождавшееся многочисленными обрядами и причитаниями. В причитаниях она обращалась к подругам, своему девичеству, умершим предкам, приглашая всех на свадьбу. С причитаниями обращалась невеста и к божествам - хранителям дома, двора, колодца. После бани в доме подруга невесты заплетала ей косу. Ряд исследователей предполагают, что обрядовое мытье в бане, как, собственно, и самая баня, были заимствованием у русских [Там же: 49]. Смысл предсвадебной бани истолковывался по-разному, в том числе как очищение водой. У мордвы обрядовое мытье невесты было и ее прощанием с покровительницей семейной бани - Бань-авой.
В свадебных обрядах активно принимали участие родственники жениха и невесты. Свадебный поезд, отправлявшийся за невестой из дома жениха, иногда насчитывал до 50 человек. Среди мордвы в конце XIX -начале XX в. венчание в большинстве случаев совершалось в тот день, когда невесту забирали в дом жениха. В церковь ее везли из родительского дома. Лишь в некоторых местах свадебный поезд с невестой заезжал сначала в дом жениха, а уже оттуда отправлялся в церковь. Вероятно, этот порядок - отголосок того времени, когда венчание не входило в состав свадебной обрядности мордвы. У марийцев и удмуртов, в отличие от мордвы, религиозный обряд венчания так и не стал органической частью свадьбы. Ему не придавали особого значения и поэтому совершали как до свадьбы, так и после нее [Там же: 51].
В произведении «Мелочи жизни» М.Е. Салтыков-Щедрин кратко, но емко описал русский свадебный обряд. «Тут (на посиделках. - Ю.С.) парни высматривают невест, завязываются сватовства на Красную горку;
любовь вступает в свои права. В это же время, по преимуществу, хозяйственный мужичок играет свадьбы. Женитьба сына не требует особенных приготовлений. Сын берет бабу в дом, а дома все идет своим чередом; прибавляется только лишняя работница. Присмотреть невесту, уговориться насчет приданого, установить норму расходов для пирований и на плату за венчание - вот все, что требуется. Но к свадьбе дочери подготовляются издалека и исподволь, чтоб расход не был чувствителен. Дочь имеет собственную коробью, в которую сама собирает свое приданое. Ей каждый год отделяется небольшой клочок земли и дается горсточка льну на посев; этот лен она сама сеет, обделывает и затем готовит из него для себя красно. Все заготовленное она прячет в коробью, вместе с полученными в разное время подарками: платками, бусами, нарядными сарафанами и т.д. С наступлением времени выхода в замужество - приданое готово; остается только выбрать корову или телку, смотря по достаткам. Если бы мужичок не предусмотрел загодя всех этих мелочей, он, наверное, почувствовал бы значительный урон в своем хозяйстве. А теперь словно ничего не случилось; отдали любимое детище в чужие люди, отпировали свадьбу, как быть надлежит, - только и всего» [20: 116].
Сравнивая по степени обрусения нерусские народы, в том числе финно-угорские, А.Н. Максимов отмечал, что черемисы по сравнению с мордвой менее «поддавались обрусению», объясняя это их большей «культурною отсталостью», «сохранностью старинных форм быта», «развитой религиозной жизнью», относительно слабым распространением у них кустарных и отхожих промыслов. У большинства черемис православие не пустило «глубоких корней» и свелось к простому выполнению обрядов, согласованных с сохранением старых языческих религиозных представлений [13: 57-58]. По мнению исследователя, пермяки подвергались более быстрому обрусению, которое «зашло чуть ли не дальше еще, чем у мордвы», в костюме и обрядах они сохранили мало самобытного [Там же: 59-60]. К числу наиболее обрусевших народов финно-угорской группы он относил и коми-зырян [Там же].
Многие исследователи подчеркивали значимость выработки такой национальной политики, при которой сближение русских с инородческими народами происходило бы преимущественно в силу «естественных причин» без «насильственного насаждения русского языка и русской культуры». В качестве эффективности такого подхода они приводили данные из истории Поволжья XIX в., когда без «воинских походов» и «насильственного завоевания» в этом регионе происходили «громадные изменения» в национальном составе населения. К примеру, Московская, Рязанская, Орловская губернии к тому периоду были заселены великороссами, хотя там когда-то в старину жили финские племена [13: 9].
ВЫВОДЫ
Мордовско-русские этноправовые и этнокультурные связи имеют многовековую историю, обусловившую взаимное обогащение, проникновение культур, выработку многих общих норм жизнедеятельности и быта. Готовность к заимствованию и переработке
Сушкова Ю.Н.
влияний в организации жизненных укладов этих народов связана с совместимостью менталитетов, определявших их мировосприятие. Русский и мордовский народы в условиях длительного совместного добрососедства сумели пронести через века самобытные язык и обычаи своих предков, каждый из них адаптировал в своей культуре основополагающие традиционные нормы поведения друг друга, и главным образом русского. Общие и особенные этнокультурные и этноправовые черты жизнедеятельности и быта особенно явственно проявлялись в общинном укладе, институтах брака и семьи, религиозных отношениях. Опыт познания мордвой русского языка свидетельствовал о ходе адаптации в рамках единого государственно-правового пространства.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Этнокультурное и языковое многообразие, историческое наследие народов Российской Федерации составляют ценностную основу нашего государства, способствующую укреплению общегражданских правовых и духовно-нравственных ориентиров. Историко-пра-вовой опыт взаимодействия народов России на конкретных эмпирических данных показывает сильные и слабые стороны межнациональных отношений, что имеет не только теоретическое, но и практическое значение для выработки более эффективных способов регулирования в этой сфере общественно-государственной жизни.
ЛИТЕРАТУРА
1. Александров Ю.В. Обычное право удмуртов (XIX - начало XX в.). Ижевск: Удмуртия, 2014. 270 с.
2. Берви-Флеровский В.В. Избранные экономические произведения. М.: Соцэкгиз, 1958. Т. 1. 618 с.
3. Бусыгин Е.П. Русское население Среднего Поволжья и исто-рико-этнографическое исследование материальной культуры (середина XIX - нач. XX в.). Казань: Татарское кн. изд-во, 1966. 590 с.
4. Голицын Ф.С. Мордва Хвалынского уезда Саратовской губернии. Саратов, 1881. Ч. 1. С. 178.
5. Дело по представлению городищенского уездного съезда с приговорами общества крестьян сел Ишима, Русского и Мордовского Ишимов, ходатайствующих об упразднении принадлежащей им ссудо-вспомогательной кассы. 1908 г. // Государственный архив Пензенской области. Ф. 53. Оп. 1. Д. 1067.
6. Громыко М.М. Мир русской деревни. М.: Молодая гвардия, 1991. 446 с.
7. Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Саранск: МНИИЯЛИ, 1939. Т. 3. Ч. 1. 343 с.
8. Иванцев С. Из быта мордвы деревни Дюрки Паранеев-ской волости Алатырского уезда Симбирской губернии (1893 г.) // Мордва Российской империи. Саранск, 2014.
9. Куприн А.И. Царев гость из Наровчата // Собр. соч. В 9 т. Т. 8: Произведения 1929-1937 / прим. А.П. Чудакова. М.: Худ. лит., 1973.
10. Лаптев М. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Казанская губерния. СПб.: Гл. упр. Ген. штаба, 1861. 613 с.
11. Лузгин А.С., Арсентьев Н.М. Особенности русско-мордовских взаимосвязей в традиционном хозяйстве и материальной культуре // Этнокультурные связи мордвы: дооктябрьский период. Саранск, 1988. С. 68-82.
12. Майнов В.Н. Результаты антропологических исследований среди мордвы-эрзи. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1883. 559 с.
13. Максимов А.Н. Какие народы живут в России. М.: Кооп. изд-во, 1919. 126 с.
14. Маркелов М.Т. Саратовская мордва // Избранные труды. Саранск: Поволжский центр культур финно-угор. народов, 2009.
15. Мокшин Н.Ф. Этническая история мордвы. Саранск: Морд. кн. изд-во, 1977. 279 с.
16. Перетяткович Г. Поволжье в XVII и начале XVIII (Очерки из истории колонизации края). Одесса: Тип. П.А. Зеленого, 1882. 400 с.
17. Платонов О.А. Русская цивилизация. История и идеология русского народа. М.: Алгоритм, 2010. 943 с.
18. Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве. М.: Изд. Н.Н. Клочкова, 1911. 136 с.
19. Риттих А.Ф. Материалы для этнографии России. Казанская губерния. Казань: Тип. Казан. ун-та, 1870. 224 с.
20. Салтыков-Щедрин М.Е. Мелочи жизни // Собр. соч. В 10 т. Т. 9: Сказки. М.: Худ. лит., 1988.
REFERENCES
1. Aleksandrov Yu.V. Customary law of the Udmurts (XIX - early XX centuries). Izhevsk: Udmurtia, 2014. 270 p.
2. Bervy-Flerovsky V.V. Selected economic works. Moscow: Sotsekgiz, 1958. Vol. 1. 618 p.
3. Busygin E.P. The Russian population of the Middle Volga region and the historical and ethnographic study of material culture (mid. 19th - early 20th centuries). Kazan: Tatar Book. Publishing House, 1966. 590 p.
4. Golitsyn F.S. Mordva of the Khvalynsky district of the Saratov province. Saratov, 1881. Part 1. Pp. 185-187.
5. The case on the proposal of the city district congress with the verdicts of the society of peasants of the villages of Ishim, the Russian and Mordovian Ishims, petitioning for the abolition of the loan-auxiliary fund belonging to them. 1908. State Archives of the Penza Region. F. 53. Op. 1. Case 1067.
6. Gromyko M.M. The world of the Russian village. Moscow: Molodaya Gvardiya, 1991. 446 p.
7. Documents and materials on the history of the Mordovian ASSR. Saransk: MNIIYALI, 1939. Vol. 3. Part 1. 343 p.
8. Ivantsev S. From the life of the Mordovians of the village of Dyurki, Paraneyevskaya volost, Alatyr district, Simbirsk province (1893). In: Mordovians of the Russian Empire. Saransk, 2014.
9. Kuprin A.I. Tsarev guest from Narovchat In: Collection of works. In 9 vols. Vol. 8: Works 1929-1937. A.P. Chudakov (note). Moscow: Hudozhestvennaya Literatura, 1973.
10. Laptev M. Materials for geography and statistics of Russia, collected by officers of the General Staff. Kazan province. St. Petersburg: Ch. Ex. Gen. Headquarters, 1861. 613 p.
11. Luzgin A.S., Arsentiev N.M. Features of Russian-Mordovian relationships in traditional economy and material culture. In: Ethnocultural communications of the Mordovians: Pre-October period. Saransk, 1988. Pp. 68-82.
12. Mainov V.N. Results of anthropological research among Erzi Mordovians. St. Petersburg: Type. A.S. Suvorin, 1883. 559 p.
13. Maksimov A.N. What peoples live in Russia. Moscow: Koop. Publishing House, 1919. 126 p.
14. Markelov M.T. Saratov Mordva. In: Selected Works. Saransk: Povolzhsky Center of Finno-Ugric Cultures Peoples, 2009.
15. Mokshin N.F. Ethnic history of the Mordovians. Saransk: Mord. Book Publishing House, 1977. 279 p.
16. Peretyatkovich G. The Volga region in the XVII and early XVIII (Essays from the history of the colonization of the region). Odessa: Type. P.A. Zeleny, 1882. 400 p.
17. Platonov O.A. Russian civilization. History and ideology of the Russian people. Moscow: Algorithm, 2010. 943 p.
18. Pososhkov I.T. The book about poverty and wealth. Moscow: Ed. N.N. Klochkov, 1911. 136 p.
19. Rittich A.F. Materials for the ethnography of Russia. Kazan province. Kazan: Type. Kazan. University, 1870. 224 p.
20. Saltykov-Shchedrin M.E. Little things in life. In: Collection of works. In 10 vols. Vol. 9: Fairy tales. Moscow: Hudozhestvennaya Literatura, 1988.
21. Сборник народных юридических обычаев / под общ. ред. С.В. Пахмана. СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1900. Т. 2. 429 с.
22. Св. Т. Село Дубовый Умет (Самарской губернии) // Журн. Мин-ва внутр. дел. 1854. Ч. 5. Отд. 5.
23. Смирнов И.Н. Мордва. Казань: Тип. Казан. ун-та, 1895. 291 с.
24. Толстая С.М. Братство «по Богу» в славянской народной традиции // Славянские народы: Общность истории и культуры. М., 2000. С. 44-52.
25. Труды комиссии по преобразованию волостных судов. СПб.: Тип. Второго Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии, 1873. Т. 1: Тамбовская губерния. 851 с.
26. Туркина О.А. Этновзаимовлияние в традиционной культуре народов Ульяновского Поволжья: на примере одежды русского населения: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Ульяновск, 2002. 22 с.
27. Федянович Т.П. Свадебные обряды финно-угорских народов Среднего Поволжья (традиции и новации) // Свадебные обряды народов России и ближнего зарубежья. М., 1993.
28. Чувашский государственный институт гуманитарных наук. Отд. 1. Фонд Н.В. Никольского. Ед. хр. 223, 306.
21. Collection of folk legal customs. S.V. Pakhman (total. ed.). St. Petersburg: Typ. A.S. Suvorin, 1900. Vol. 2. 429 p.
22. St. T. Village Dubovy Umet (Samara province). Zhurnal Ministerstva Vnutrennich Del, 1854. Part 5. Dep. 5.
23. Smirnov I.N. Mordva. Kazan: Typ. Kazan. University, 1895. 291 p.
24. Tolstaya S.M. Brotherhood "according to God" in the Slavic folk tradition. In: Slavic peoples: Common history and culture. Moscow, 2000. Pp. 44-52.
25. Proceedings of the commission for the transformation of volost courts. St. Petersburg: Typ. Second Dept. Own E.I.V. Chancellery, 1873. Vol. 1: Tambov province. 851 p.
26. Turkina O.A. Ethnic interaction in the traditional culture of the peoples of the Ulyanovsk Volga region: The example of the clothes of the Russian population. Thesis of the dis. ... Cand. Sci. (Hist.). Ulyanovsk, 2002. 22 p.
27. Fedyanovich T.P. Wedding ceremonies of the Finno-Ugric peoples of the Middle Volga region (traditions and innovations). In: Wedding ceremonies of the peoples of Russia and neighboring countries. Moscow, 1993.
28. Chuvash State Institute of Humanities. Dept. 1. N.V. Nikolsky Foundation. Units. 223, 306.
Статья проверена программой Антиплагиат. Оригинальность - 68,66%
Рецензен т: Худойкина Т.В., доктор юридических наук, профессор; Зав. кафедрой правовых дисциплин ФГБОУ ВО «Национальный исследовательский Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева»
Статья поступила в редакцию 19.10.2021, принята к публикации 23.11.2021 The article was received on 19.10.2021, accepted for publication 23.11.2021
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Сушкова Юлия Николаевна, доктор исторических наук, доцент; декан юридического факультета, зав. кафедрой международного и европейского права ФГБОУ ВО «Национальный исследовательский Мордовский государственный университет им. Н.П. Огарева». Саранск, Российская Федерация. E-mail: yulenkam@mail.ru
ABOUT THE AUTHOR
Yuliia N. Sushkova, Dr. Sci. (Hist.), Associate Professor; Dean at the Law Faculty, Chair at the International and European Law Department of the Ogarev Mordovia State University. Saransk, Russian Federation. E-mail: yulenkam@mail.ru
