CC BY
35
3. Конецкая, В.П. Социология коммуникаци. - М.: Международный комитет бизнеса и управления, 1997.
4. Шеннон, К.Э., Информационное общество: Сб. - М.: ООО «Издательство И74 АСТ», 2004.
Статья поступила в редакцию 14.05.10
УДК 830
Д.Н. Жаткин, д-р филол. наук, проф., заведующий кафедрой ПГТА; Т.Н. Шешнева, канд. филол. наук, доц. ПГТА;
С.Э. Шешнев, канд. филос. наук, доц. ПГТА, г. Пенза, E-mail: ivb40@yandex.ru
К ВОПРОСУ ОБ АВТОПЕРЕВОДАХ А.К. ТОЛСТОГО (НА МАТЕРИАЛЕ СТИХОТВОРЕНИЯ «НЕ ВЕРЬ МНЕ, ДРУГ, КОГДА, В ИЗБЫТКЕ ГОРЯ...» И ЕГО АВТОПЕРЕВОДА НА НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК)*
В статье подвергается лингвостилистическому и сравнительному анализу стихотворение А.К. Толстого «Не верь мне, друг, когда, в избытке горя...» и его автоперевод на немецкий язык, в котором автор достиг несомненных высот переводческого мастерства. Виртуозно передавая не только общее впечатление от оригинала, но и малейшие нюансы, художественные детали описания, А.К. Толстой вместе с тем создал оригинальное произведение на немецком языке. Автоперевод А.К. Толстого «Oh, glaub’ mir nicht, in tmber Stund, in schlimmer...» представляет собой не автоматическую трансляцию стихотворных текстов, а является самостоятельным и самоценным поэтическим произведением, в котором проявилась ещё одна грань большого таланта русского поэта.
Ключевые слова: А.К. Толстой, русско-немецкие литературные и историко-культурные связи, поэтический перевод, автоперевод,
художественная деталь.
Своеобразие А.К. Толстого как поэта выразилось не только в создании стихов на иностранных языках (немецком, французском), но и в автопереводах отдельных произведений на немецкий язык.
Переводы собственных сочинений на какие-либо иностранные языки не были характерны для творчества русских поэтов XIX в. В качестве исключения из общего правила воспринимаются несколько стихотворений Е.А. Баратынского, переведённых на французский язык прозой, и его же, по всей видимости, русский перевод авторского франкоязычного стихотворения, а также отдельные стихотворения И. И. Козлова, написанные сначала на английском языке, а затем переведённые на русский. Известно, что автопереводы отдельных полемических статей осуществил и А.И. Герцен.
При обращении к автопереводу писатели традиционно проявляют особую избирательность. Стремясь передать зарубежному читателю свои самые значимые и сокровенные мысли, они нередко отбирают из числа ранее написанных произведений самые лучшие и при этом предъявляют к собственному переводу строгие эстетические требования. Важно отметить, что автор зачастую отказывается от подстрочности, придаёт переводному произведению несколько иное по сравнению с оригиналом звучание, выражающееся во внесении в его содержание, структуру и поэтику свежих интонаций, обновлённых красок и оттенков.
Подвергаясь качественной авторской переработке, оригинальное произведение в процессе перевода-переложения может превратиться в новую литературную реальность, представ в качестве другого варианта решения одной с оригиналом темы. Конечно же, немаловажную роль здесь играет также оригинальный подбор лексических единиц, синтаксические требования иностранного языка и несколько иные по сравнению с родным языком возможности для передачи необходимых стихотворных размеров и рифм. Эти задаваемые иностранным языком правила сами по себе содержат потенциал для создания произведения, отличного от собственного прототипа, и автор, сам того не желая, может быть сподвигнут ими при автопереводе к существенной трансформации художественного оригинала.
В своём поэтическом творчестве А. К. Толстой не отошёл от означенной общей тенденции. В его автопереводах на немецкий язык можно видеть новое прочтение известных авторских произведений. Все шесть дошедших до наших дней автопереводов А.К. Толстого относятся к позднему периоду его творчества, причём точные даты их создания остаются неизвестными. Это стихотворения: «Taglich, wie das Wasser mit den Flammen...» (перевод элегии «Что ни день, как поломя со влагой...», <1858>), «Pftoger rip das Feld auf mit seinem Pflug...» (перевод стихотворения «Острою секирой ранена берёза...», лето 1856), «...Und wie nun die Frn'stin berichtet den Traum...» (перевод фрагмента из баллады «Три побоища»,
февраль - март 1869), «S’ist gut, - sprach der Ftost, als der Monch von Byzanz.» (перевод отрывка «Песни о походе Владимира на Корсунь, март - апрель 1869), «Haco der Blinde» (перевод первых двух строф былины «Гакон Слепой», декабрь 1869 или январь 1870) и «Oh, glaub’ mir nicht, in traber Stund’, in schlimmer.» (перевод лирического признания «Не верь мне друг, когда, в избытке горя...», лето 1856).
И.Г. Ямпольский в примечании к былине А.К. Толстого «Алёша Попович» (лето 1871), ссылаясь на письма писателя к К.К. Павловой от 16, 24, 27, 28 и 31 июля (28 июля, 5, 8, 9 и 12 августа) 1871 г., упоминает о том, что означенное произведение также переведено поэтом на немецкий язык [1, с. 760]. Однако текст перевода «Алёши Поповича» на немецкий язык современной филологической науке не известен (видимо, он не сохранился до наших дней).
При лингвостилистическом анализе автопереводов А. К. Толстого обращает на себя внимание совершенное знание поэтом немецкого языка, позволившее, в конечном итоге, использовать различные стихотворные размеры и способы рифмовки, устные и устаревшие слова и выражения, разнообразные грамматические обороты и временные формы.
Утверждению А.К. Толстого как самобытного поэта способствовали, по мнению Л.И. Емельянова, «стихотворения, посвящённые Софье Андреевне», т.е. жене поэта С.А. Миллер (Толстой) [2, с. 25]. Одним из лучших произведений, обращённых к ней, является стихотворное признание в любви «Не верь мне, друг, когда, в избытке горя.», написанное летом 1856 г. и переведённое на немецкий язык летом 1871 г. В письме к С.А. Миллер от 1 августа 1871 г. Толстой сообщал: «А вчера я дал m-me Seegen подстрочный перевод в прозе «Не верь мне, друг». Выходит ужасная гадость, и она хочет переложить на стихи; а я сегодня взял да и сам переложил» [цит. по 3, с. 779].
А.К. Толстой долго работал над русским текстом переведённого позднее произведения, особенно над его вторым четверостишием. Известно, что изначально вторая строфа была полностью посвящена развитию художественного образа моря, но в процессе работы над текстом автор разделил стихотворение на две равновеликие части и придал им обоим одинаковую внешнюю конструкцию, усилив тем самым параллелизм образов моря и уподобляющегося ему влюблённого поэта. Исследователь творчества А.К. Толстого Д.А. Жуков справедливо замечает: «Лишь заглянув в записную книжку поэта, можно увидеть двадцать вариантов шестой строки короткого стихотворения <«Не верь мне, друг, когда, в избытке горя.. .»>, в котором утвердился двадцать первый» [4, с. 200].
Любовь производила на А.К. Толстого мощное эмоциональное воздействие, вызывала позитивный настрой, влекла за собой оптимистическое мироощущение (в письмах к Б.М. Маркевичу и А. Губернатису сам Толстой говорил о «мажорном тоне» своей поэзии [5, с. 285, 425 - 426]). «Любовь для
поэта - могучая всепоглощающая страсть, - пишет Л. И. Емельянов. - Любовь - это высшее прозрение, дающее поэту счастье постигнуть великое единство всего сущего» [2, с. 24].
Именно исходя из той большой роли, которую играла любовь в жизни и творчестве А.К. Толстого, непревзойдённым по красоте поэтического слова является не только русский вариант стихотворения «Не верь мне, друг, когда, в избытке горя.», но и его автоперевод на немецкий язык. В письме своей будущее жене от 12 ноября 1856 г. поэт упомянул о действенной силе любви, влияющей, в том числе, и на творческий мир переводчика: «Когда я тебе не пишу, я иначе с тобой, я слушаю звуки стихов, которые витают передо мною в воздуже, и я стараюсь их уловить - задержать. <.> Я не знаю, как другие пишут, но у меня всего чаще при приближении этих звуков волосы подымаются и слёзы брызгают из глаз; никогда это не бывает для меня механической работой, никогда - даже при переводах» [6, с. 68].
При сравнении «Не верь мне, друг, когда, в избытке горя.» и «Oh, glaub’ mir nicht, in trnber Stund, in schlimmer.» обращает на себя внимание предельная близость перевода оригиналу. В выполненной А.К. Толстым немецкоязычной интерпретации собственного стихотворения удачно переданы не только идейная атмосфера и эмоциональное впечатление оригинального варианта произведения, но и все художественно-стилистические детали и образы, раскрытые посредством идентичных лексико-грамматических средств:
«НЕ ВЕРЬ МНЕ, ДРУГ, КОГДА, В ИЗБЫТКЕ ГОРЯ.» Не верь мне, друг, когда, в избытке горя,
Я говорю, что разлюбил тебя, -В отлива час не верь измене моря,
Оно к земле воротится, любя.
Уж я тоскую, прежней страсти полный,
Мою свободу вновь тебе отдам -И уж бегут с обратным шумом волны Издалека к любимым берегам.
Лето 1856 г.
«OH, GLAUB’ MIR NICHT, IN TRUBER STUND’, IN SCHLIMMER.»
Oh, glaub’ mir nicht, in traber Stund’, in schlimmer,
Wenn ich dir sag’, ich liebte dich nicht mehr!
Zur Ebbezeit glaub’ nicht, es sei auf immer Vom Land gewichen das bewegte Meer!
Schon sehn’ ich mich, mit dir aufs neu zu teilen Freud’ oder Schmerz die ich mit dir empfand,
Und, brausend, schon aufs neu die Wellen eilen Von fern zurack zu dem geliebten Strand.
1 августа 1871 г.
Наряду с адекватной трансляцией сложного, варьирующегося стихотворного размера оригинального текста, переводное произведение насыщено поэтическими совпадениями. Так, самобытное словосочетание «в избытке горя» передано не менее красочным выражением «in traber Stund’, in schlimmer», которое за счёт употребления двух эпитетов даже несколько усиливает эффект восприятия описываемой картины. Постпозиция прилагательного, относящегося к предшествующему ему существительному («Oh, glaub’ mir nicht, in trnber Stund', in schlimmer») содействует усилению экспрессивного звучания автоперевода. Также тождественно по своему лексико-стилистическому значению употребление лексемы «zur Ebbezeit» («в отлива час»), словосочетаний «ich liebte dich nicht mehr» и «<я> разлюбил тебя», «schon sehn’ ich mich» и «тоскую я».
Наиболее удачно переведены стихи «И уж бегут с обратным шумом волны // Издалека к любимым берегам», получившие далеко не подстрочное, но вместе с тем меткое, предельно своеобразное воплощение: «brausend» («с шумом»), «schon aufs neu eilen» («уж бегут»), «von fern» («издалека»), «zurack» («с обратным <шумом>»). Словосочетание «к любимым берегам» в рассматриваемой русской фразе звучит на немецком языке в единственном числе («zu dem geliebten Strand»), что, очевидно, было вызвано не столько требования-
ми поэтической техники, сколько стремлением к адекватному отражению чувств, желанием видеть олицетворение своей любви в облике единственно близкого человека.
Метафорический образ «измены моря» расширен в автопереводе до двух стихов, причём этому описанию А. К. Толстой придал отличную от оригинала векторную направленность, во многом обусловленную употреблением конъюнктива: на месте логически противоречащего «измене» обещания прилива («.не верь измене моря, // Оно к земле воротиться, любя») представлена картина отхлынувшего на время, но всё же «изменяющего» моря» («.es sei auf immer // Vom Land gewichen das bewegte Meer»). Кстати, немецкое описание взволнованного моря гармонично дополнено эпитетом be-wegte, отсутствующим в русском тексте.
Как видно из приведённых примеров, поэт мог искусно варьировать «морскую» тематику в русском и немецком текстах своего произведения. По всей видимости, это связано с существенностью образа-символа моря для поэтики А.К. Толстого. Уже в ранних стихах поэт обращался к этому значимому символическому образу, о чём свидетельствуют такие его произведения, как «Колышется море; волна за волной.» (<1856>), содержащее сходные со стихотворением «Не верь мне друг, когда, в избытке горя.» образы («приливы любви и отливы»), «Если б я был богом океана.» (лето 1856), «Слеза дрожит в твоём ревнивом взоре.» (<1858>; с призывом слиться в «любовь, широкую как море»), диптих «Дробится, и плещет, и брызжет волна.» - «Не пенится море, не плещет волна.» (оба <1858>) и др.
Следует отметить, что в «Oh, glaub’ mir nicht, in traber Stund’, in schlimmer» А.К. Толстого одновременно с аутентичностью в передаче замысла имеются и некоторые отклонения от русского оригинала. В частности, поэт не перевёл знаковую, но требовавшую значительных интеллектуальных усилий фразу «Мою свободу вновь тебе отдам», а также словосочетание «прежней страсти полный». Вместо них в немецком тексте стихотворения появилась новая мысль, отсутствующая в оригинале: «Schon sehn’ ich mich, mit dir aufs neu zu teilen // Freud' oder Schmerz die ich mit dir empfand».
Несмотря на некоторые несоответствия между оригинальным и переводным текстами иноязычная интерпретация А.К. Толстым своего стихотворения «Не верь мне, друг, когда, в избытке горя.» достигла основной задачи - рассказать о чувствах поэта, передать впечатление, сообщаемое русской версией произведения. Именно такой подход к переводу был близок А.К. Толстому и некоторым его современникам (например, П. И. Вейнберг утвеждал, что «обязанность хорошего переводчика - стараться произвести на <.> читателей такое же впечатление, какое производит и подлинник») [цит. по: 7, с. 58].
Среди грамматических особенностей автоперевода «Oh, glaub’ mir nicht, in traber Stund, in schlimmer.» можно отметить наличие значительного числа укорачивающих фразу апострофов («fthl’», «Stund’», «sag’», «glaub’», «sehn’», «Freud’»); введение отсутствующего в оригинале междометия «oh», придающего определённый трагизм началу произведения; отсутствие союза da в перед придаточным «ich liebte dich nicht mehr» и конъюнктивной конструкции «es sei.».
Особенностью и русского оригинала стихотворения «Не верь мне, друг, когда в избытке горя.», и его немецкого автоперевода можно считать простоту рифм: «горя» - «моря», «тебя» - «любя»; «mehr» - «Meer», «teilen» - «eilen» и т.п. Впрочем, эта особенность может считаться в целом специфической чертой лирики А.К. Толстого, на что, в частности, обратил внимание И.Г. Ямпольский: «Он <А.К. Толстой> не боится простых слов, общепринятых эпитетов, иногда даже готовых формул» [8, с. 25].
При всей кажущейся простоте изложения автор (как в русском, так и в немецком произведениях) успешно достигает основной цели, говорит о мощной и неизменной стихии подлинной любви, её всепобеждающей силе: «Любовь - это стихия, с которой сроднился поэт, мощь которой ему по душе, писал Г.И. Стафеев, характеризуя стихотворение А.К. Толсто-
го. - Приливы любви и отливы - это всего лишь кажущееся непостоянство; на самом деле оно - выражение высшего постоянства» [9, с. 179].
Как видим, в немецкоязычных интерпретациях собственных стихотворений А.К. Толстой нередко достигал высот переводческого мастерства. Мастерски передавая не только общее впечатление от оригинала, но и малейшие нюансы, художественные детали описания, А.К. Толстой вместе с тем создавал самостоятельные, оригинальные произведения на немецком языке. Тем самым поэт продолжил традицию, заложенную его предшественниками и современниками, которые, переводя собственные произведения на иностранные языки, не создавали подстрочники, а осуществляли целостные пере-
ложения своих произведений, стремясь посредством усложнения системы номинации образов, изменения образной структуры, прояснения завуалированного смысла оригинала, автокомментария к нему к освоению новой литературной реальности. Всё сказанное даёт возможность утверждать, что автопереводы А.К. Толстого представляют собой не автоматическую трансляцию стихотворных текстов, а являются самостоятельными и самоценными поэтическими произведениями, в которых проявилась ещё одна грань большого таланта русского поэта.
*Статья подготовлена по проекту НК-583(3)п «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» в рамках мероприятия 1.2.1. Программы», выполняемому в рамках мероприятия 1.2.1 «Проведение научных исследований научными группами под руководством докторов наук» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 20092013 годы.
Библиографический список
1. Ямпольский, И.Г. А.К. Толстой // Толстой А.К. Собрание сочинений: в 4 т. / Вступ. ст., подготовка текста и примечания И.Г. Ямпольского. -М.: Художественная литература, 1963. - Т. 1.
2. Емельянов, Л.И. А.К. Толстой // Толстой А.К. Полное собрание стихотворений: в 2 т. - Л.: Советский писатель, 1984. - Т. 1.
3. Толстой, А.К. Полное собрание стихотворений. - Л.: Советский писатель, 1937. 4. Жуков, Д.А. Алексей Константинович Толстой. - М.: Молодая гвардия, 1982.
5. Толстой, А.К. Собрание сочинений: в 4 т. - М.: Художественная литература, 1964. - Т. 4.
6. Толстой, А.К. О литературе и искусстве. - М.: Современник, 1986.
7. Левин, Ю.Д. Об исторической эволюции принципов перевода (к истории переводческой мысли в России) // Международные связи русской литературы. - М.-Л., 1963.
8. Ямпольский, И.Г. А.К. Толстой // Толстой А.К. Собрание сочинений: в 4 т. / Вступ. ст., подготовка текста и примечания И.Г. Ямпольского. -М.: Художественная литература, 1963. - Т. 1.
9. Стафеев, Г.И. Сердце полно вдохновенья: Жизнь и творчество А.К. Толстого. - Тула: Приокское книжное издательство, 1973.
Статья поступила в редакцию 14.05.10
УДК 398.22.
Л. С. Дампилова, д-р. филол. наук, проф. ИМБТ СО РАН, E-mail: imbt@burinfo.ru
А.И. Наева, соискатель ИМБТ СО РАН, г. Улан-Удэ, республика Бурятия, E-mail: alevtina.naeva@mail.ru СИМВОЛИКА ОГНЯ В ТЮРКО-МОНГОЛЬСКОЙ ФОЛЬКЛОРИСТИКЕ
В данной статье мы проследили единые символические корни и архетипы в культе огня у тюрко-монгольских народов на материале алтайского и бурятского фольклора. Мы предполагаем, что древний антропоморфный дух огня в традиции сибирских народов имеет идентичные сопутствующие легенды и предания при схожих обрядовых действах.
Ключевые слова: обряд, песнопения, семантика, символика, сакральное пространство, небесные божества, огонь.
Огонь и очаг как символы жизни и преемственности поколений изучены достаточно широко в монголоведной этнографии и фольклористике. Призывание хозяина огня - обязательный атрибут почти всех обрядов, связанных с домом, со свадьбой, с хозяйством, плодородием и особенно деторождением, потому ритуальные действа, сопутствующие им мифы, предания, легенды и призывания представляют несомненный интерес для компаративистского анализа во всей тюркомонгольской фольклористике.
Одним из первых к проблеме происхождения культа огня и семантики огня, очага обратился бурятский ученый Д. Бан-заров в работе «Черная вера, или шаманство у монголов». Им рассмотрены две уникальные рукописи «Молитва огню» и «Книга о жертвоприношении богу огня». По мнению ученого, культ огня к монголам пришел из Персии через посредничество турков: «Богиня огня у монголов носит турецкое название Ут или От, т.е. огонь» [1, с. 72]. В примечании Г.Н. Румянцев уточняет, что культ огня распространен как у монголов, так и у тюрок, и мог возникнуть в самом народе в глубокой древности [1, с. 272].
Несомненный интерес представляет «Молитва огню», читаемая при свадебном церемониале у монголов. Композиция текста выстроена логически последовательно и цельно по сюжету традиционных призываний. Зачин состоит из генеалогии богини Ут, в которой, в первую очередь, отмечаются ре-
альные ильмовые деревья, растущие на горах, как священные деревья с сакральных гор. Затем дается ее мифологическая история, связанная с картиной сотворения мира, где богиня Ут как одна из первых субстанций появилась вместе с Землей и Небом. Возможно, тут обозначена шаманская концепция матери-земли Этуген и отца-неба Тэнгри. Далее конкретизируются реальные предметы, от которых появляется пламя огня - сталь и кремень: «Матерь Ут, царица огня, сотворенная из дерева ильма, растущего на вершинах (гор) Хангай-хана и Бурхату-хана! Ты, которая зародилась при отделении неба от земли, произошла от стопы матери Этуген и создана царем тэнгриев! Матерь Ут, коей отец - твердая сталь, мать - кремень, предки - ильмовые деревья.» [1, с. 77]. В бурятской свадебной обрядовой песне данная основа сохранилась в разных вариациях: Улан гали угин гэжи / Ула сахюр хоерхо ‘Красного огня начало, говорят, / Трут и кремень двое.’.
Следующее предложение в призывании выглядит как более позднее дополнение к древнему тексту, если учитывать вставленные в скобках дополнения Д. Банзарова: «Огонь, высеченный небожителем (Чингисом) и разведенный царицей Улукен (матерью Чингиса)». Г.Н. Румянцев предполагает, что Улукен - это не мать Чингиса, а божество земли Ульген, значит, и небожитель не Чингис, что совершенно меняет картину восприятия [1, с. 272]. В таком случае выявляется не менее символичное и метафорически красочное обозначение духа
