CC BY
143
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 830
Д. Н. Жаткин, Т. Н. Шешнева
А. К. ТОЛСТОЙ КАК ПЕРЕВОДЧИК ПРОИЗВЕДЕНИЙ Г. ГЕЙНЕ НА РУССКИЙ ЯЗЫК
В статье впервые осуществлен целостный анализ переводов произведений выдающегося немецкого поэта Генриха Гейне на русский язык, выполненных в 1850-1860-х гг. А. К. Толстым. Русский переводчик своеобразно трактует гейневскую поэзию, интерпретирует ее с учетом особенностей собственного мировосприятия, оценки процессов и явлений окружающей российской действительности.
Воздействие полных драматизма и грусти произведений Г. Гейне на творчество А. К. Толстого было особенно значительным в конце 1850-х - начале 1860-х гг. Внутреннему миру Толстого импонировали ирония, сарказм и вместе с тем лиризм страдающего от несовершенства и прозы жизни героя Гейне в сочетании с дерзким вызовом самодовольной пошлости и обличением существующей общественной ситуации. Особый поэтический отклик, своеобразный внутренний резонанс в чуткой душе Толстого вызывали проникнутые народно-мелодической стихией стихотворения Гейне, в которых скептицизм и ноты отчаяния не ослабляли мужественного противостояния судьбе.
Видное место в творчестве А. К. Толстого занимают переводы поэтических произведений Г. Гейне. Всего таких переводов известно шесть: «Безоблачно небо, нет ветру с утра...» (осень 1856 г. <?>) - вольный перевод последней строфы стихотворения «An den Nachtwachter», «У моря сижу на утесе крутом.» (осень 1856 г. <?>) - перевод стихотворения «Es ragt ins Meer der Runenstein...», «Из вод подымая головку.» (осень 1856 г. <?>) - перевод стихотворения «Die schlanke Wasserlilie...», «Ричард Львиное Сердце» (<1868>) - перевод стихотворения «Konig Richard», «Обнявшися, дружно сидели.» (<1868>) - перевод поэтической зарисовки «Mein Liebchen, wir sapen beisammen...» и «Довольно! Пора мне забыть этот вздор.» (1868) - перевод стихотворения «Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand.» из цикла «Возвращение на родину» «Книги песен».
Короткое стихотворение «Безоблачно небо, нет ветру с утра.», состоящее из одного четверостишия со смежной рифмой, представляет собой перевод с элементами свободной вариации последней строфы стихотворения «An den Nachtwachter (Bei spaterer Gelegenheit)» («Ночному сторожу (При позднейшем случае)») Г. Гейне из цикла «Современные стихотворения» книги «Новые стихотворения» (1828-1844). Это четверостишие из гейневского произведения было посвящено нерадивым поэтам, не решавшимся открыто высказать свою точку зрения, метафорически подводившую итог всему сказанному: «Du fragst mich, wie es uns hier ergeht? // Hier ist es still, kein Wind-chen weht, // Die Wetterfahnen sind sehr verlegen, // Sie wissen nicht, wohin sich bewegen».
Вместо характерного для Г. Гейне дольника А. К. Толстой использует правильный четырехстопный амфибрахий. При этом авторское прочтение русским поэтом фрагмента произведения Гейне содержит существенные семантические отличия. Если у Гейне строфа открывается риторическим вопросом, являющимся одновременно и приветствием, обращенным к читателю поэтического послания («Du fragst mich, wie es uns hier ergeht?»), то А. К. Толстой ни к кому не обращается, а со специфической акцентуацией говорит о погоде, затрудняющей положение флюгеров: «Безоблачно небо, нет ветру с утра, // В большом затрудненьи торчат флюгера». Если Гейне считает необходимым кратко обрисовать окружающую обстановку («Hier ist es still, kein Windchen weht, //Die Wetterfahnen sind sehr verlegen»), то Толстой продолжает описание сомнений флюгеров, завершающееся вопросительной фразой: «Уж как ни гадают, никак не добьются, // В которую сторону им повернуться?».
Как видим, лексико-семантическая и грамматическая структура двух стихотворений существенно отличаются. И потому имеются основания полагать, что русский писатель выполнил авторизованную интерпретацию стихотворения немецкого поэта, привнеся черты собственного писательского мышления и стиля.
Гейневское стихотворение «Es ragt ins Meer der Runenstein.», входящее в подцикл «Серафина» из цикла «Разные» книги «Новые стихотворения» (1828-1844), стало известно российским читателям в 1856 г. благодаря переводу А. К. Толстого «У моря сижу на утесе крутом.» [1, с. 347]. Это произведение, наполненное грустью о прошедшей юности и потерянных друзьях, вызванной встречей автора с неспокойным морем, было довольно верно передано Толстым, хотя традиционный гейневский дольник и в этом случае был заменен амфибрахием - четырехстопным в нечетных и трехстопным в четных стихах.
Оставаясь предельно близким оригиналу, перевод А. К. Толстого передает многие нюансы немецкого текста; например, для усиления скорбного эффекта и тревожности Гейне нарочито использует в обоих четверостишиях своего стихотворения повторение синтаксических конструкций, содержащих одинаковые лексические единицы с небольшой инверсией: «Es pfeift der Wind, die Mowen schrein, // Die Wellen, die wandern und schaumen. // <.> // Wo sind sie hin? Es pfeift der Wind, // Es schaumen und wandern die Wellen». Толстой также последовательно придерживается этого правила: «Лишь ветер, да тучи, да чайки кругом, // Кочуют и пенятся волны. // <.> // Куда вы сокрылись? Лишь ветер, да рев, // Да пенятся волны, кочуя».
Вместе с тем перевод изначально сложного немецкого текста потребовал от А. К. Толстого пропуска, замены некоторых художественных деталей, не имеющих существенного значения для передачи общего смысла произведения, а также уточняющих дополнений. Например, в русском переводе отсутствует характеристика утеса, который, словно рунами, покрыт мхами и водорослями и на котором восседает автор, зато расширенно трактуется значение слова «die Traumen»: «Es ragt ins Meer der Runenstein, // Da sitzt ich mit meinen Traumen» -«У моря сижу на утесе крутом, мечтами и думами полный».
Перевод Толстого насыщен дополнениями и уточнениями оригинального текста: над морем нависают грозовые тучи, сильный ветер и шум прибоя создают рев, вместо гейневского «manch schones Kind» герой русского перевода вспоминает «ласковых дев». В свою переводческую интерпретацию
Толстой вносит стих, в смысловом плане несоотносимый с оригиналом: «Их ныне припомнить хочу я».
И оригинал Гейне, и его интерпретация русским поэтом характеризуются употреблением устаревших слов и выражений, выступающих, как правило, в качестве маркера конкретного национального языка. Например, для обозначения объекта своих воспоминаний Г. Гейне употребляет лексему, характеризующую большей частью разговорный немецкий язык, - «die Gesel-len». В свою очередь, А. К. Толстой использует в тексте перевода такие русские архаизмы, как «знавал», «сокрылись» и др.
Первый русский перевод стихотворения «Die schlanke Wasserlilie.» Г. Гейне, входящего в цикл «Новая весна» из книги «Новые стихотворения» (1828-1844), был осуществлен А. К. Толстым в 1856 г. и известен под названием «Из вод подымая головку.» [1, с. 347].
Мастер поэтических бытовых зарисовок и стихотворных пейзажей, Г. Гейне привлекал А. К. Толстого оригинальностью восприятия отдельных аспектов окружающего мира, умением увидеть в повседневности, в особенности в явлениях природы, некий потаенный смысл и необыкновенную гармонию, а затем поэтически выразить увиденное и прочувствованное. Переводя «Die schlanke Wasserlilie.», Толстой воспринимал способность великого предшественника отмечать неожиданные тайны, скрытые за обыденными явлениями.
Передавая дольник немецкого оригинала трехстопным амфибрахием с характерной перекрестной рифмой, Толстой стремился в переводном стихотворении к абсолютной идентичности средств языковой выразительности. Высокий уровень совершенства русского перевода виден уже в начальных стихах, содержащих необходимую инверсию отдельных словосочетаний и удачно включающих в себя недостающие для построения стихотворного размера лексемы, подходящие по смыслу для адекватного перевода: «Die schlanke Wasserlilie // Schaut traumend empor aus dem See; // Da grupt der Mond herunter // Mit lichtem Liebesweh» - «Из вод подымая головку, // Лилея в раздумье глядит; // С высот улыбаяся, месяц // К ней тихой любовью горит».
Более того, в определенных случаях общее впечатление от перевода превосходит эстетическое ощущение от восприятия оригинального текста. Например, если у Г. Гейне лилия наклоняет головку на обычные волны водоема: «Verschamt senkt sie das Kopfchen // Wieder hinab zu den Well’n», то А. К. Толстой применяет метафорическое выражение: «Лилея стыдливо склонила // Головку на зеркало вод». Для полноценной передачи смысла, содержащегося в эпитете «blassen» («Da sieht sie zu ihren Fupen // Den armen blassen Gesell’n»), Толстой снабжает повествование его расширенной трактовкой: «А он уж у ног ее, бледный, // Трепещет и блеск свой лиет».
Нужно отметить, что перевод Толстого, следуя за оригиналом Гейне даже в мельчайших лексико-семантических нюансах, содержит в нечетных стихах неправильные рифмы: если Г. Гейне рифмует «Wasserlilie»-«herunter» и «Kopfchen»-«Fupen», то Толстой - «головку»-«месяц» и «склонила»-«бедный». Такая небрежность Г. Гейне в выборе рифмы в непринципиальной ситуации вполне соответствовала отношению к рифме А. К. Толстого. В письме к Б. М. Маркевичу от 20 декабря 1871 г. он сообщает: «Я допускаю иногда плохие рифмы, но не плохие стихи. Плохие рифмы я сознательно допускаю в некоторых стихотворениях, где считаю себя вправе быть небрежным, - однако небрежным только в отношении рифмы» [2, с. 375-376].
Как и в других переводах, А. К. Толстой в данном случае стремится украсить свое произведение словами и выражениями, имеющими оттенок старины; к таковым, безусловно, относятся «лилея», «улыбаяся», «блеск <.> лиет» и др.
В 1868 г., спустя двенадцать лет после осуществления рассмотренных выше переводов, А. К. Толстой вновь обратился к переводам из Г. Гейне.
Баллада Гейне «Konig Richard», вошедшая в цикл «Истории» книги поздних стихов «Романсеро» (1846-1851), в переводе Толстого получила название «Ричард Львиное сердце». Увлечение историей обусловило заинтересованный и бережный подход Толстого к данному произведению, созданному прикованным к постели вследствие тяжелого недуга немецким классиком. «Я сочиняю много стихов, некоторые действуют на меня как магические заклинания и укрощают мою боль, когда я их бормочу про себя», - писал Г. Гейне в тот период своему издателю Ю. Кампе [3, с. 213].
А. К. Толстой был далеко не первым, кто обратился в России к переводу баллады Г. Гейне «Konig Richard», привлекавшей своей мужественной патетикой многих русских писателей [1, с. 433-434]. Первым переводчиком «Короля Ричарда» на русский язык явился М. Л. Михайлов («Король Ричард» («Всадник несется на борзом коне.»), 1858), затем это произведение перевел В. Д. Костомаров («Король Ричард» («Мчится верхом по дремучим лесам.»), 1864). С использованием несвойственного оригиналу хореического метра выполнил перевод гейневского «Ричарда» Е. Зинов («Король Ричард» («Через лес широкий, зеленью одетый.»), 1865).
Обращение А. К. Толстого к «Konig Richard» Г. Гейне можно объяснить не только стремлением к оригинальной интерпретации стихов немецкого поэта. В 1868 г. Толстой находится в полном расцвете творческих сил, он достаточно успешен и совершает регулярные поездки за границу. Вполне вероятно, что перевод гейневского «Konig Richard» связан со вступлением Толстого в период душевного освобождения от тяжелых дум, обусловленных обстоятельствами жизни, и потому стихи «Ричарда Львиное сердце» выражают его внутреннее состояние: «Дышать на свободе привольно ему, // Он чует свое возрожденье, // И душную он вспоминает тюрьму, // И шпорит коня в упоенье».
А. К. Толстой, достигавший полной адекватности передачи лексикосемантической наполненности переводного произведения, стремился не только воссоздать на русском языке все совершенство гейневских стихов, но и в собственном прочтении желал превзойти переводимый текст. Толстому, хорошо знавшему историю европейских государств, хотелось приблизить название переводного произведения к историческому факту официального обозначения короля Ричарда - Ричард Львиное сердце (Richard Lion-Hearted), вследствие чего стихотворение получило более «рыцарское» название.
Придав перекрестно рифмующемуся дольнику Г. Гейне размер четырехстопного амфибрахия в нечетных стихах и трехстопного в четных, А. К. Толстой, безусловно, «утяжелил» общую смысловую нагрузку «Ричарда Львиное сердце». Русский переводчик в полной мере использует инверсивные конструкции, при этом дополняя описания несвойственными оригиналу характеристиками: «Wohl durch der Walder einodige Pracht // Jagt ungestum ein Reiter; // Er blast ins Horn, er singt und lacht // Gar seelenvergnugt und heiter» -«В пустынной дубраве несется ездок, // В роскошном лесистом ущелье, // Поет, и смеется, и трубит он в рог, // В душе и во взоре веселье».
Желая придать переводу яркую поэтичность, А. К. Толстой оптимизирует набор характерных для немецкого оригинала лексическо-грамматических средств. Гейневское «die Walder einodige Pracht» интерпретируется Толстым в «пустынную дубраву» и «роскошное лесистое ущелье». Характеристика исполненного радости Ричарда («Gar seelenvergnugt und heiter»), состоящая из сочетания наречия и двух прилагательных, видоизменяется в переводе в ряд существительных: «В душе и во взоре веселье». Гей-невский стих «Noch starker ist sein Gemute» в авторском прочтении Толстого обретает семантическую емкость, причем переводчик дополняет его существенной для исторической правды лексемой: «Знаком его меч сарацинам». Если у Гейне рыцаря приветствуют деревья с зелеными языками («“Willkommen in England!” rufen ihm zu // Die Baume mit grunen Zungen»), то у Толстого к Ричарду обращаются и листва деревьев, и стены плюща: «“Здорово, король наш!” - лепечут листы // И плюща зеленые стены».
Гейневский стих о том, как хорошо чувствует себя Ричард на свежем воздухе («Dem Konig ist wohl in der freien Luft»), приобретает в русском варианте дополнительную выразительную характеристику: «Дышать на свободе привольно ему». Используемый Гейне возвратный глагол в сочетании с прилагательным помогает передать ощущения как бы заново родившегося короля Ричарда («Er fUhlt sich wie neugeboren»), - в переводе Толстого описание оказывается более обыденным: «Он чует свое возрожденье». Запах австрийского заточенья, о котором вспоминает английский ратник в произведении Гейне («Er denkt an Ostreichs Festungsduft»), преобразуется у Толстого в воспоминание о душной тюрьме: «И душную он вспоминает тюрьму». Заключительный стих Гейне («Und gibt seinem Pferde die Sporen») в трактовке Толстого содержит упрощенную, русифицированную форму передачи действия («шпорит» вместо «gibt die Sporen») и дополнен отсутствующим в оригинале уточнением: «И шпорит коня в упоенье».
Наряду с лексико-семантическим обогащением переводного произведения А. К. Толстой осуществил также отход от некоторых содержащихся в оригинальном произведении уточнений. Если у Гейне Ричард Львиное сердце является всадником («der Reiter»), то Толстой называет его «ездоком», двойная гейневская характеристика быстрой скачки героя повествования («jagt ungestum») воплощается Толстым в лаконичное обозначение - «несется». Крепкие латы воина изготовлены у Гейне из цветных металлов: «Sein Harnisch ist von starkem Erz» (das Erz - поэт. бронза, медь), тогда как у Толстого доспехи героя сделаны из стали: «Он в крепкую броню стальную одет». Гейневский «цвет» христианского рыцарства как особого сословия средневекового общества («der christlichen Ritterschaft Blute») превращается Толстым в «цвет» простых воинов: «Христовых то воинов цвет».
Толстой, в отличие от Гейне, нашел целесообразным внести в третью строфу перевода стихотворения «Konig Richard» (“Willkommen in England!” rufen ihm zu // Die Baume mit grunen Zungen - // “Wir freuen uns, o Konig, dap du // Ostreichischer Haft entsprungen”) повтор приветственной синтаксической конструкции, причем сделал это при помощи анафонии «лепечут листы» и характерной русификации содержащего анафору текста: «“Здорово, король наш! - лепечут листы // И плюща зеленые стены, - // Здорово, король наш! Мы рады, что ты // Ушел из австрийского плена!”».
Примечательно насыщение Толстым переводного текста неправильными ударениями, вносящими в повествование специфический анахронический колорит: «Поет, и смеется, и тр_убит он в рог»; «Он в крепкую броню стальную одет»; «И плюща зеленые стены». Кроме того, стихотворение «Ричард Львиное сердце» наполнено лексемами, передающими национальный колорит и в очередной раз подчеркивающими авторизованность перевода А. К. Толстого: «во взоре», «лепечут», «привольно», «чует», «возрожденье», «в упоенье» и др.
Переводное стихотворение Толстого «Обнявшися дружно, сидели.» представляет собой удачную интерпретацию гейневского «Mein Liebchen, wir sapen beisammen.» из цикла «Лирическое интермеццо» (1822-1823) «Книги песен», одного из самых популярных среди русских переводчиков сочинений Гейне.
Первый перевод «Mein Liebchen, wir sapen beisammen.» Г. Гейне принадлежит перу И. П. Крешева («Смеркался вечер голубой.», 1843). В 1850 г. в журнале «Современник» был опубликован перевод данного гейневского произведения за подписью Н. Сп-ова («Во тьме ночной, с подругой милой.»), а в 1858 г. появился перевод, подписанный неким П. К-ва («Ты помнишь ли? Вместе с тобою.»). Известны переводы «Mein Liebchen, wir sapen beisammen.», выполненные современниками А. К. Толстого: А. А. Фетом («Мой друг! Мы с тобою сидели.», 1859), П. И. Вейнбергом («Моя дорогая, сидели.», 1860), А. П. Мантейфелем («Мой друг, мы сидели с тобою.», 1860), Н. Кельшем («Бурною ночью с подругою милой.», 1861), Н. П. Грековым («Мы с тобой сидели рядом.», 1863), А. Н. Майковым («В легком челне мы с тобою.», 1866) [1, с. 175-176] и др.
Полные невыразимой печали стихи Г. Гейне являлись созвучными мироощущению многих российских поэтов, однако только А. К. Толстой, по причине особой созвучности гейневского произведения его внутреннему миру, уловил и смог адекватно передать сложную ритмику немецкого текста. Толстым вновь удачно выбран близкий гейневскому дольнику трехстопный амфибрахий с перекрестной рифмовкой стихов: «Mein Liebchen, wir sapen beisammen, // Traulich im leichten Kahn. // Die Nacht war still, und wir schwam-men // Auf weiter Wasserbahn» - «Обнявшися дружно, сидели // С тобою мы в легком челне, // Плыли мы к неведомой цели // По морю при тусклой луне».
При переводе Толстой допустил значительные расхождения с грамматической и лексико-семантической наполненностью немецкого оригинала. Так, если для Гейне в начале повествования оказывается существенным обращение к возлюбленной («Mein Liebchen, wir sapen beisammen, // Traulich im leichten Kahn»), то Толстой начинает перевод с изложения воспоминаний: «Обнявшися дружно, сидели // С тобою мы в легком челне». При этом наречия, используемые в немецком тексте для описания художественных деталей, передаются на русский язык посредством деепричастного оборота, компоненты которого не дают дословного перевода: «wir sapen beisammen, traulich» -«Обнявшися дружно, сидели».
Если в немецком тексте четко указано время суток, когда разворачивается основное действие («Die Nacht war still»), то в переводе Толстого упоминаются лишь отдельные детали природного мира: «Плыли мы <.> при тусклой луне». Кстати, упоминание о том, что ночь является спокойной («still»), в переводе Толстого отсутствует, зато перевод первой строфы обогащен отсут-
ствующей в оригинале некоей «неведомой целью», по направлению к которой движутся герои стихотворения.
Примечательно дальнейшее использование А. К. Толстым в переводе «Mein Liebchen, wir sapen beisammen.» выразительных лексикосемантических средств. Таинственный остров, располагающийся, согласно оригиналу Гейне, в сумрачном блеске луны («Die Geisterinsel, die schone, // Lag dammrig im Mondenglanz»), в изложении Толстого «виден, как сквозь покрывало». События, происходящие на острове, также по-разному описываются немецким и русским поэтами. Если у Гейне носителем действия являются конкретные звуки и танец: «Dort klangen liebe Tone, // Und wogte der Nebel-tanz», то Толстой обобщает мысль местоимением «все»: «Светилося все, и звучало, // И весело двигалось там». Попутно русский писатель оттеняет гей-невскую характеристику танца как хмельного действа (der Nebel - разг. легкое опьянение), в его изложении «все <.> весело двигалось там».
Существенные расхождения между художественным оригиналом и его русским переводом можно видеть до конца повествования. В частности, в смысловом плане разительно отличаются от оригинальных начальные стихи заключительной строфы перевода Толстого: «Dort klang es lieb und lieber // Und wogt’ es hin und her» - «И так нас к себе несдержимо // Звало и манило вдали».
Также следует отметить факт нарочитого применения А. К. Толстым в переводе гейневского «Mein Liebchen, wir sapen beisammen.» неправильных ударений, аналогичной акцентуации отдельных слов в стихотворении «Ричард Львиное сердце»: «Плыли мы к неведомой цели»; «Звало и манило вдали, // <.> // По темному морю плыли». Как уже отмечалось ранее, этот прием способствует усилению архаического эффекта, проявляющегося также и в русизмах, ставших постоянными спутниками поэтического творчества А. К. Толстого: «обнявшися», «светилося» и др.
Последним из шести стихотворений Г. Гейне, переведенных А. К. Толстым, является «Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand.», входящее в цикл «Возвращение на родину» (1823-1824) «Книги песен». Перевод данного произведения, выполненный Толстым по просьбе И. А. Гончарова для включения в пятую часть романа «Обрыв», получил название по первому стиху: «Довольно! Пора мне забыть этот вздор.». В письме Б. М. Маркевичу от 9 декабря 1868 г. А. К. Толстой сообщал: «Это написано по заказу и не имело другой претензии, как только передать м ы с л ь оригинала» [4, с. 604].
Русский перевод гейневского стихотворения «Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand.» был необходим И. А. Гончарову как эпиграф к роману «Вера», создаваемому главным героем «Обрыва» Борисом Павловичем Райским, собирающимся покончить с безрадостным прошлым. И. А. Гончаров так описывает приготовления Райского к большому писательскому труду: «Теперь эпиграф: он давно готов! - шепнул он и написал прямо из памяти <.> стихотворение Гейне, и под ним перевод, сделанный недавно» [5, с. 440].
Стихотворение А. К. Толстого «Довольно! Пора мне забыть этот вздор.» является самым популярным русским переводом гейневского «Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand.», выдержавшим значительное число переизданий. Тем не менее первым переводчиком гейневского произведения был А. Н. Майков («Пора, пора за ум мне взяться», 1857), затем «Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand.» переводили М. Петровский («Пора мне бросить глу-
пость эту.», 1858), Ап. А. Григорьев («Не пора ль из души старый вымести сор.», 1859) [1, с. 229-23G].
А. К. Толстой избрал для переложения гейневского дольника уже ставший привычным амфибрахий - четырехстопный в нечетных стихах и с трехстопный - в четных: «Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand // Mich aller Torheit entled’ge; // Ich hab so lang als ein Komбdiant // Mit dir gespielt die Komбdie» - «Довольно! Пора мне забыть этот вздор, // Пора мне вернуться к рассудку! // Довольно с тобой, как искусный актер, // Я драму разыгрывал в шутку!».
Восклицание «Довольно! Пора мне забыть этот вздор.», открывающее перевод А. К. Толстого, более категорично, по сравнению с немецким оригиналом, подчеркивает решимость лирического героя, встающего на путь расставания с опостылевшим прошлым. Если гейневский герой желает избавиться от охватившего его безумия («Nun ist es Zeit, dap ich mit Verstand // Mich aller Torheit entled’ge»), то лирический герой у Толстого уверен, что ему необходимо изменить свой внутренний мир: «Довольно! Пора мне забыть этот вздор, // Пора мне вернуться к рассудку!».
Своеобразно переданы Толстым лексемы «ein Komбdiant» и «die Komбdie» из стихотворения Гейне: «Ich hab so lang als ein Komбdiant // Mit dir gespielt die Komбdie». Саркастически называющий себя комедиантом гейнев-ский герой получает у Толстого характеристику «искусного актера», а сама жизненная комедия определяется в качестве «драмы, разыгрываемой в шутку»: «Довольно с тобой, как искусный актер, // Я драму разыгрывал в шутку».
Изображение роскошных кулис, на фоне которых происходит жизненное представление, простирается в немецком оригинале на два стиха: «Die pracht’gen Kulissen, sie waren bemalt // Im hochromantischen Stile»; у Толстого подробное описание заменено коротким стихом: «Расписаны были кулисы пестро». Упоминание Гейне о высоком романтическом стиле оказывается вне поля зрения русского поэта, зато он вводит иную художественную деталь, отсутствующую в оригинале: «Я так декламировал страстно».
Нельзя сказать, что в своем переводе А. К. Толстой превосходит оригинал немецкого писателя (так, плащ главного героя у Гейне обладает сразу тремя характеристиками вместо одной у Толстого), однако русскому переводчику все же удалось придать образу актера особую неповторимость, упомянув, например, шляпу с пером: «И мантии блеск, и на шляпе перо».
Сброшенная гейневским героем несуразная мишура («der tolle Tand») еще более презрительно названа Толстым тряпьем и театральным хламом: «Но вот, хоть уж сбросил я это тряпье, // Хоть нет театрального хламу». Если комедиант Гейне просто чувствует себя жалким человеком («Noch immer elend fuhl ich mich, // Als spielt ich noch immer Komбdie»), то у Толстого ощущения актера-трагика выражены более ярко: «Доселе болит еще сердце мое, // Как будто играю я драму».
Концентрируя внимание на собственных размышлениях о мнимой и реальной боли, Толстой практически не переводит начальные стихи строфы, завершающей произведение Гейне («Ach Gott! im Scherz und unbewupt // Sprach ich, was ich gefuhlet»), однако сохраняет обращение к Всевышнему, появляющееся в переводном тексте несколько позже, чем в оригинале: «И что я поддельною болью считал, // То боль оказалась живая - // О боже, я раненый насмерть играл .».
Апофеозом выполненного Толстым русского перевода стихотворения Гейне стали заключительные строки; в них несущий в своей груди смерть и играющий с ней гейневский фехтовальщик («Ich hab mit dem Tod in der eignen Brust // Den sterbenden Fechter gespielet») возвышенно сравнивается русским поэтом со смертельно раненным гладиатором: «О боже, я раненый насмерть играл, // Гладьятора смерть представляя».
В стихотворении «Довольно! Пора мне забыть этот вздор.» А. К. Толстой уделяет внимание использованию традиционных для него лесико-семантических и грамматических возможностей языка, в частности неправильного ударения в стихе «Расписаны были кулисы пестро», устаревших форм отдельных слов и словосочетаний («доселе», «гладьятора» и др.).
Как видим, в переводах гейневских произведений, выполненных А. К. Толстым, четко прослеживается тенденция к самобытности, авторизованному прочтению немецких текстов. В авторском прочтении наследия Г. Гейне А. К. Толстой выступает не только и не столько переводчиком, сколько самобытным русским поэтом, своеобразно трактующим гейневское творчество, стремящимся к самостоятельности и самодостаточности.
Список литературы
1. Генрих Гейне: Библиография русских переводов и критической литературы на русском языке / сост. А. Г. Левинтон. - М. : Изд-во Всесоюзной книжной палаты, 1958. - 720 с.
2. Толстой, А. К. Собрание сочинений : в 4-х т./ А. К. Толстой. - М. : Правда, 1969. - Т. 4.
3. Гейне, Г. Стихи / Г. Гейне. - М. : Детская литература, 1984. - 222 с.
4. Толстой, А. К. Полное собрание стихотворений : в 2-х т. / А. К. Толстой. - Л. : Советский писатель, 1984. - Т. 1-2.
5. Гончаров, И. А. Обрыв / И. А. Гончаров. - М. : Художественная литература, 1983. - 448 с.
