CC BY
183
13. Werlen E. Variation in der Feldforschung: Triangulation [Text] / E. Werlen // Vom Umgang mit sprachlicher Variation: Soziolinguistik, Dialektologie, Methoden und Wissenschaftsgeschichte. -Tübingen: Francke, 2000. - S. 99-109.
Исследование выполняется при финансовой поддержке Гранта Президента РФ молодым учёным (МК-4113.2012.6)
Вербицкая Ольга Михайловна
Кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков и лингводидактики Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования "ВосточноСибирская государственная академия образования", г. Иркутск, Россия Рузавина Ольга Андреевна
Учитель английского языка Муниципального бюджетного общеобразовательного учреждения "Средняя образовательная школа № 27", г.Иркутск, Россия
УДК 81.38 ББК 81.00
К ВОПРОСУ ОБ АМБИВАЛЕНТНОЙ СУЩНОСТИ ДИСКУРСИВНОГО ПРОСТРАНСТВА РОМАНА ЭНТОНИ БЁРДЖЕССА “A CLOCKWORK ORANGE”
В статье рассматривается амбивалентная сущность дискурсивного пространства романа Э.Бёрджесса “A Clockwork Orange”. Выявляются релевантные черты конфликтной амбивалентной языковой личности, её тезаурус и ценностные доминанты.
Ключевые слова: амбивалентная сущность; дискурсивное пространство; речевые партии; речевое поведение; тезаурус.
AMBIVALENT ESSENCE OF DISCURSIVE SPACE OF ANTHONY BURGESS’S NOVEL «A CLOCKWORK ORANGE»
The article deals with the phenomenon of an ambivalent discursive space within the novel by Anthony Burgess “A Clockwork Orange”. Differentiating purpose and characteristics are determined as the means of representing an ambivalent language person.
Key words: ambivalent essence; discursive space; speech parties; speech conduct, thesaurus.
Мы - источник веселья - и скорби рудник, Мы вместилище скверны - и чистый родник. Человек - словно в зеркале мир, - многолик, Он ничтожен - и он же безмерно велик.
Омар Хайям
В современных лингвистических исследованиях важным модусом считается дискурсивное пространство произведения как единство контрастов, вклю-
чая полярные. Учение о нем неизбежно откликается на те или иные тенденции в лингвистике, а в смежных областях, на активизацию определенных феноменов в объектном пространстве гуманитарного знания. Среди таких феноменов заметное место занимает амбивалентность [Котова, 2008].
Необходимо отметить, что само понятие «дискурсивное пространство» в лингвистике понимается весьма неоднозначно, в различных научных изысканиях авторы по-своему трактуют данный термин, в зависимости от вектора исследования.
Под дискурсивным пространством художественного текста мы, в свою очередь, понимаем модель авторского мира со своими особыми законами течения времени, представлениями об истории и будущем, ценностными ориентирами.
«Человеческая природа полярна, антиномична <...> У человека есть неискоренимая потребность в страдании. Человек не стремится непременно к вы-годе...безмерная свобода мучит человека, влечет его к гибели. Но человек дорожит этой мукой и этой гибелью»
[http://www.magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn008.htm].
Познав стремление человека к страданию, его тягу к катарсису, талантливый писатель XX века Энтони Бёрджесс сознательно и бессознательно использует принцип построения художественного текста, где открыто сталкиваются или мотивированно сопоставляются противоположные начала: Добро и Зло, Рождение и Смерть, Любовь и Ненависть, Благодарность и Месть. Нередко автор переворачивает обыденный смысл понятий, ставит проблему нравственного выбора перед своими героями и читателем.
Здесь наблюдается сложный феномен амбивалентности.
В научный дискурс термин «амбивалентность» ввёл Эйген Блейлер. Амбивалентность (от латинского ambo - «оба» и valentía — «сила») — «психологическое понятие, обозначающее двойственность чувственного восприятия объекта, выражающуюся в том, что одни и те же явления или объект (например, произведение искусства) может вызывать у человека одновременно противоположные чувства: удовольствие-неудовольствие, симпатию-
антипатию» [http: //rn.wikipedia. org/wiki/Надсат].
В настоящее время амбивалентность предстает как один из законов человеческой натуры, а именно - закон одновременности разнохарактерных (часто противоположных) влечений, чувств, мотивов поступков, ценностей, отношений. Амбивалентность связана с центральными оппозициями бытия. Среди них — добро и зло, правда и ложь, сила и слабость, красота и уродство и т.п.
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что за понятием «амбивалентность» закрепился определенный круг ассоциаций, но по отношению к художественному тексту оно может быть применено в несколько модифицированной функции. Под амбивалентностью нами понимается заложенная в дискурсе установка на двух- или поливариантное прочтение, при котором автор манипулирует восприятием читателя, где тот нацелен на одновремен-
ное видение альтернативных возможностей прочтения и интерпретации как всего текста, так и отдельных его элементов.
Подчеркнём, что корни амбивалентности прослеживаются с древнейших времён на литературном материале как глубинная эмоциональная установка, в которой противоречивые отношения вытекают из общего источника и оказываются взаимосвязанными.
Ещё в I веке до н.э. древнеримский поэт Катулл писал:
Odi et amo.
Quare id faciam, fortasse requiris.
Nescio, sedfieri sentio et excrucior.
«Ненавижу тебя вожделея. „Возможно ли?“ — спросишь.
Не пойму.
Но теперь постигаю себя, истязая» [http://www.ipmce.su/~igor/katull.html].
О противоречивости человеческой природы, сочетающей в себе доброту и жестокость, возвышенное и низменное, красоту и безобразие, всем своим творчеством и свидетельствует Энтони Бёрджесс - в своих произведениях автор очерчивает круг вопросов, ответы на которые выявляются весьма неоднозначно.
Роман «A Clockwork Orange», несмотря на свою краткость, представляет особую значимость. Он был создан в связи с ростом числа подростковых банд, распространением бихевиористской теории Скиннера и попытками применить её в работе приютов, психиатрических больниц и тюрем. Произведение затрагивает сложную тему зла и насилия в современном обществе. Может ли человек, личность, лишённая свободы воли символизировать собой победу современных технологий над злом? Однако наряду с социальными вопросами, в тексте произведения большое внимание уделяется природе человека. Каковы истоки агрессии? Как может садизм сочетаться с тягой к прекрасному?
Амбивалентность как психолингвистический феномен проявляется, прежде всего, в полисемантическом названии романа, предполагающем несколько вариантов интерпретации. В статье «Clockwork marmalade», опубликованной в журнале «Listener» (1971), Э. Бёрджесс пишет: «Well, the title has a very different meaning but only to a particular generation of London Cockneys. It's a phrase which I heard many years ago and so fell in love with, I wanted to use it, the title of the book. But the phrase itself I did not make up. The phrase "as queer as a clockwork orange" is good old East London slang and it didn't seem to me necessary to explain it. Now, obviously, I have to give it an extra meaning. I've implied an extra dimension. I've implied the junction of the organic, the lively, the sweet - in other words, life, the orange - and the mechanical, the cold, the disciplined. I've brought them together in this kind of oxymoron, this sour-sweet word» [http://en.wikipedia.org/wiki/A Clockwork Orange#Title].
Как видим из вышеприведённой цитаты, само название произведения амбивалентно по своей сути и в высшей степени метафорично. Данный заголовок, как сильная позиция художественного произведения, аттрактивен, лапидарен и прагматически насыщен, что не может не пройти мимо сознания ре-
ципиента. Многими исследователями не раз отмечалось, что заголовок является важным элементом художественного произведения, его композиционной и смысловой структуры. «Специфической особенностью заглавия произведения как элемента структуры текста является его отдельность, изолированность от корпуса самого текста. Ввиду этого свойства заголовок выполняет важную, смыслообобщающую функцию, как бы «конденсируя» содержание и идейное значение в компактной лингвистической форме» [Вербицкая, 2001, с. 80]. Ключевая лексема в заглавии «A Clockwork Orange» — слово orange — может быть истолковано как заимствованное из малайского языка слово orang - человек. Определение clockwork также воспринимается в высшей степени неоднозначно: с одной стороны, его можно перевести как «заводной» в смысле механизма, и тогда речь пойдет о том, что система извне своим давлением делает человека подобным роботу, который беспрекословно выполняет все заданные правила и нормы; с другой — как «взведенный», тогда под сочетанием «a clockwork orange» будет пониматься буйство желания, стремление выделиться, выйти за рамки обыденности.
Помимо этого события, происходящие в романе, несомненно, помогают объяснить центральную метафору произведения: «It's a book,» I said. «It's a book what you are writing». I made the old goloss very coarse. «I have always had the strongest admiration for them as can write books». Then I looked at its top sheet, and there was the name - A CLOCKWORK ORANGE - and I said: «That's a fair gloopy title. Who ever heard of a clockwork orange?» Then I read a malenky bit out loud in a sort of very high type preaching goloss: «The attempt to impose upon man, a creature of growth and capable of sweetness, to ooze juicily at the last round the bearded lips of God, to attempt to impose, I say, laws and conditions appropriate to a mechanical creation, against this I raise my sword-pen... » [Burgess, 1999, p. 13].
Проникнув ночью в дом писателя, главный герой находит рукопись, читает вступление к ней, но всего лишь смеётся напыщенному тону будущей книги. Тем не менее, фраза «clockwork orange» прочно входит в его сознание. Эти слова взяты из заголовка одноименной рукописи второстепенного, но при этом ключевого персонажа - Ф. Александра. Активист против действий правительства, Александр предупреждает, что бесчеловечные законы тоталитарного государства подавляют свободную волю людей, делая их заводными, механическими игрушками.
В романе доминантной является мысль о том, что насилие порождает насилие, и недопустимо использовать этот метод воздействия на человека. Словами тюремного священника автор спрашивает читателя, что значит, «быть хорошим» в современном обществе? Имеет ли государство и общество право лишать человека свободы воли, пусть даже в целях наказания и исправления? «It may not be nice to be good, little 6655321. It may be horrible to be good. And when I say that to you I realize how self-contradictory that sounds. I know I shall have many sleepless nights about this. What does God want? Does God want goodness or the choice of goodness? Is a man who chooses the bad _ per-
haps in some ways better than a man who has the good imposed upon him?..» [Burgess, 1999, p. 53].
«... Choice,’ rumbled.the prison charlie. ‘He has no real choice, has he? Selfinterest, fear of physical pain, drove him to that grotesque act of self-abasement. Its insincerity was clearly to be seen. He ceases to be a wrongdoer. He ceases also to be a creature capable of moral choice... » [Burgess, 1999, p. 72].
Сам Алекс понимает, что окружающий его мир раздираем противоречиями, и в этом мире он делает свой выбор, ставя жестокость и насилие на первый план. Важным является размышление самого Алекса о сути добра и зла, хорошего и плохого:
«They don't go into the cause of goodness, so why the other shop? If lewdies are good that’s because they like it, and I wouldn't ever interfere with their ple asures, and so of the other shop. And I was patronizing the other shop. More, badness is of the self, the one, the you or me on our oddy knockies, and that self is made by old Bog or God and is his great pride and radosty. But the not-self cannot have the bad, meaning they of the government and the judges and the schools cannot allow the bad because they cannot allow the self. And is not our modern history, my brothers, the story of brave malenky selves fighting these big machines? I am serious with you, brothers, over this. But what I do I do because I like to do...» [Burgess, 1999, p. 21].
Сюжет, представляющий трансформацию ключевого персонажа, движется по кругу и проходит три стадии: нормальная жизнь героя (первая часть); «лечение» (вторая часть); злоключения после освобождения из тюрьмы составляют третью часть романа.
Движение сюжета представляет личность Алекса в развитии: он проходит стадию самоотрицания, обретая в себе нечто, активно противоположное и, вместе с тем, сохраняет самого себя потенциализированным, и в конечном итоге, возвращается к себе изначальному, возрождаясь в страстном стремлении найти собственную идентичность. Происходит разрыв прежнего восприятия и мироощущения. Герой перестает быть единым, становясь субъектом двоякого, воплощением амбивалентности. Поведение Алекса полно нестандартных, ассиметричных действий. Небывалые дерзость и разнузданность бывшего главаря банды, убийцы и насильника, патологическое самомнение и неистребимая жажда насилия странным образом переплелись в результате психофизиологического эксперимента с трусостью и раболепием.
Образ Алекса по ходу повествования претерпевает эволюцию, но при этом он продолжает воспринимать мир, как «заводной апельсин» - игрушку в руках равнодушной системы.
Через весь роман проходит лейтмотивом девятая симфония Бетховена и текст оды Шиллера «An die Freude», которая в пародийном виде звучит каждый раз, когда зловещая тяга самовыражения героя воплощается в жестокости и насилии. Первая строка, переведённая, по-видимому, Э. Бёрджессом («Joy, thou glorious spark of Heaven»), в исполнении Алекса в результате замены некоторых согласных в словах каламбурно трансформируется в «Boy, thou uproarious shark of heaven. » [Burgess, 1999, p. 179].
Парадоксально, но Алекс сочетает в себе высокие стремления со звериной кровожадностью, что, собственно, и позиционирует его как амбивалентную личность. Для него насилие и искусство неотделимы друг от друга, оба явления приносят одинаково сильные эмоции. Вид крови, бегущей по лезвию бритвы, вызывает не меньше восхищения, чем Девятая Симфония Бетховена «The glorious Ninth», что провоцирует в его речи использование весьма поэтичного сравнения:
«I for my own part had a fine starry horrorshow cut-throat britva which, at that time, I could flash and shine artistic... blood poured in like red curtains» [Burgess, 1999, pp. 10-11].
Так автор обыгрывает свое давнее убеждение в бессилии искусства. Ведь музыка Бетховена вместо того, чтобы пробудить в слушателе радость, умиротворить душу, провоцирует в нем жестокость. Этим писатель доказывает, что искусство влияет на человека в той мере, в которой он сам себе позволяет. Следовательно, государство не вправе подвергать преступника перевоспитанию, инициатором собственного «перерождения» может стать только один человек - он сам.
Повествование в романе ведется от первого лица, следовательно, Алекс получает возможность комментировать, объяснять или оправдывать свои действия, и читатель временами проникается сочувствием к бесконечным мытарствам и страданиям антигероя.
Знаковым является тот факт, что в своём романе Э. Бёрджесс разработал особую языковую форму общения «nadsat». Название языка — модифицированное окончание русских числительных от «одиннадцати» до «девятнадцати». Объясняется это тем, что носителями надсата в «A Clockwork Orange» — подростки (nadtsatyje) — «тинейджеры» (teenagers, буквально «надцатилет-ние»). Большинство слов надсата представляет собой записанные латиницей и при этом иногда искажённые слова из русского языка (droog «друг», malchik «мальчик», korova «корова», litso «лицо», viddy «видеть»), но есть и заимствования из иных источников (например, сленга кокни), а также слова, выдуманные Э. Бёрджессом. В итоге восприятие и понимание надсата составляет существенную трудность для англоязычного читателя, сталкивающегося со словами незнакомого языка, смысл которых нигде в книге напрямую не объясняется.
Вымышленный сленг «надсат» выполняет функцию создания доверительной атмосферы между героем и читателем. Если с читателем говорят на языке «закрытой» группы, это значит, что его принимают в свой круг. Кроме того, Алекс часто прерывает описание своих «подвигов» прямым обращением к читателю - «О my brothers!», используя это словосочетание 89 раз на протяжении всего текста романа.
Проиллюстрируем данное явление:
«So, to cut all short, we arrived. О my brothers, and I led the way up to 10-8, and they panted and smecked away the way up... » [Burgess, 1999, p. 48].
«And there were my sheep down below, their rots open as they looked up, О brothers» [Burgess, 1999, p. 59].
«There was no trust anywhere in the world, О my brothers, the way I could see it» [Burgess, 1999, p. 68].
Подобное прерывание линейного повествования восклицаниями «О ту brothers!» и те случаи, когда Алекс говорит о себе в третьем лице и игриво называет себя «Handsome young Narrator» или «Уоиг humble Narrator», можно трактовать как проявление амбивалентности, где при противоречивом отношении разрушается иллюзия реальности происходящего и целостности текста.
Подробнее рассматривая образ главного героя, мы можем утверждать, что его привлекательность мотивируется его эстетическим чувством. Слово «artistic» неоднократно используется для характеристики Алекса, его артистизм и художественный вкус выражаются не только в любви к классической музыке, но и в стремлении эффектно выглядеть даже в драке:
«Pete and Georgie had good sharp nozhes, but I for my own part had a fine starry horrors how cut-throat britva which, at that time, I could flash and shine artistic» [Burgess, 1999, p. 10].
Таким образом, анализируя речевые проявления коммуникативного разлада и вербальной агрессии участников банды, мы приходим к выводу о том, что описанная в романе молодёжь, противопоставляя себя социуму, выбирает антинорму, «антиязык» как модель речевого поведения. В речи подростков на формирование вербально-семантического уровня влияет, прежде всего, среда общения индивидуума и желание утвердить себя любой ценой. Эти группировки имеют определённые семиотические характеристики, свою броскую внешнюю и визуальную атрибутику. Для того чтобы подчеркнуть свою принадлежность, причастность к определённой компании, ее члены начинают носить одежду одного вида (стиля), определённый вид холодного оружия, вырабатывают свою систему тайных знаков, включают в свою речь определённые сленговые слова, подчёркивающие малую дистанцию между членами группы, их близкие отношения. Именно этот особый язык «надсат» и формирует обиходные фразы индивидуума, видоизменяя конфигурацию компонентов его языковой картины мира. Отстранённость от социума, в том числе и в речевом поведении, приводит к необходимости защиты рубежей территории своей группы, что влечёт необходимость проявления агрессии. В данной связи вполне уместным будет провести параллель с речевым обликом молодёжи в нашем современном обществе. Бёрджесс словно опередил время, предсказав своим романом чётко обозначенное асоциальное поведение подростков и в нашей стране. Молодёжная речь отражает современное неустойчивое культурно-языковое состояние общества, балансирующее на грани литературного языка и жаргона. «Надсат» как «антиязык» с вкраплениями жаргона - заниженного стиля речи, размывает нормы речевого этикета и обусловливает появление когнитивного диссонанса в общении молодого человека с коммуникантами своего возраста или в общении «отцов и детей». Как показало наше исследование, зачастую «надсатовские» авторские неологизмы обладают в подавляющем большинстве случаев агрессивным фоносемантическим рисунком и оказывают негативное воздействие на восприятие
речевых партий коммуникантами старшего возраста. Именно таким образом, подростки демонстрируют свою принадлежность к одной неформальной группе и неприятие общепринятых норм общения. Использование инвектив-ной лексики, бранных оборотов речи как своего рода междометий или просто способа связи между предложениями, не репрезентирующими отрицательных эмоций, имеет тенденцию превращения в стандартную норму в языке Алекса и его дружков. Антигерои словно носят одну общую «речевую маску», делающих их быстро узнаваемыми в любых коммуникативных ситуациях.
Возвращаясь к фабуле романа, небезынтересно отметить метаморфозы, произошедшие с Алексом на психосоматическом уровне. Так, после прохождения «лечения» Алекс теряет способность совершать насилие, вместе с этим утрачивается и его возможность наслаждаться музыкой, обожаемые ранее музыкальные шедевры причиняют невыносимые физические и душевные страдания.
Описание ощущений главного героя дано в гротескно-гиперболической форме, с нагнетанием негативных коннотаций, порождаемых контекстуальными синонимами и рефренами, служащими в свою очередь цели подчеркивания немыслимых мук анализируемого персонажа:
«"Stop, stop it, turn it off!" But it went on and it seemed to be like louder. So I crashed at the wall till my knuckles were all red red krovvy and torn skin, creeching and creeching, but the music did not stop. Then I thought I had to get away from it, so I lurched out of the malenky bedroom and ittied skorry to the front door of the flat, but this had been locked from the outside and I could not get out. And all the time the music got more and more gromky, like it was all a deliberate torture, O my brothers. So I stuck my little fingers real deep in my ookos, but the trombones and kettledrums blasted through gromky enough. So I creeched again for them to stop and went hammer hammer hammer on the wall, but it made not one malenky bit of difference. "Oh, what am I to do?" I boohooed to myself. "Oh, Bog in Heaven help me." I was like wandering all over the flat in pain and sickness, trying to shut out the music and like groaning deep out of my guts» [Burgess, 1999, p. 93].
В романе «A Clockwork Orange» мы видим действие тотального контроля над отдельно взятым представителем общества. Произведение является примером пагубности насильственного воздействия на психику человека в попытке сделать из него хорошего гражданина.
Энтони Бёрджесс затрагивает проблему насилия как форму выражения духовного разлада, кризиса личности в XX веке. На языковом уровне отражается характер социокультурных процессов XX века, связанный с переосмыслением вечных ценностей: добра и зла, Бога, морали.
В заключение отметим, что именно амбивалентность регулярно привлекается художниками слова для постановки и разрешения двойственности одной из ведущих экзистенциальных проблем человека в современном мире. Так жизнь и идеи развиваются по вечной спирали, предопределяя ход часов цивилизации.
Подытоживая вышесказанное, мы можем констатировать, что общим релевантным признаком проанализированного эмпирического материала является сосуществование взаимоисключающих начал, представленное многочисленными языковыми и паравербальными средствами, что является доказательством амбивалентной сущности художественной организации романа Э. Бёрджесса «A Clockwork Orange».
Библиографический список
1. Бердяев, Н. А. Миросозерцание Достоевского [Электронный ресурс]. -
Режим доступа: URL :
http://www.magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn008.htm (дата обращения: 17.05.12).
2. Вербицкая, О. М. Текстообразующий потенциал когезии в структурносмысловой организации текста (на материале текстов произведений англоязычных авторов) [Текст] : дис. ...канд. филол. наук : 10.02.04 / О. М. Вербицкая. - Иркутск, 2001. - 164 с.
3. Гай Валерий Катулл Веронский Книга стихотворений [Электронный ресурс] / Гай Валерий Катулл Веронский. - М. : Наука, 1986. - Режим доступа: http://www.ipmce.su/~igor/katull.html (дата обращения: 22.12.11).
4. Котова, Н. С. Амбивалентная языковая личность: лексика, грамматика, прагматика [Текст] : автореф. дис. .канд. филол. наук : 10.02.01 / Н. С. Котова. - Краснодар, 2008. - 38 с.
5. Материал из Википедии [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/Надсат (дата обращения: 10.05.12).
6. Материал из Википедии [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://en.wikipedia.org/wiki/A Clockwork Orange#Title (дата обращения: 13.05.12).
Источник иллюстративного материала
1. Burgess, A. A Clockwork Orange [Text] / A. Burgess // Penguin Modern Classics, 1999. - 105 p.
Кузнецова Наталья Валерьевна
Старший преподаватель кафедры информационных технологий Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Иркутский государственный лингвистический университет», г. Иркутск, Россия
УДК 81.1 ББК 81.001
РОЛЬ ЧИСЛИТЕЛЬНЫХ В ТЕКСТАХ СОЦИАЛЬНОЙ
РЕКЛАМЫ США
Данная статья посвящена определению роли числительных в текстах социальной рекламы США. Дана классификация случаев использования числительных в рекламных текстах. Установлено, что числительные не только
