CC BY
74
Зарубежная литература. Сравнительное литературоведение. Проблемы художественного перевода
Поэтика жанров зарубежной литературы. Диалог художественных традиций. Поэтологический анализ текста
УДК 821.112.2.0
Е. В. Рыжанова
К ВОПРОСУ О ЖАНРОВОМ СИНКРЕТИЗМЕ РОМАНА И. В. ГЕТЕ «ВИЛЬГЕЛЬМ МЕЙСТЕР»
В статье исследуется жанровое своеобразие романа И. В. Гете «Вильгельм Мейстер» с точки зрения типологической характеристики: произведение вбирает в себя приметы нескольких романных форм при ведущем принципе построения как «романа большой дороги».
Genre peculiarities of the novel "Wilhelm Meister" by I. V. Goethe are studied in this article from the point of view of typology: the work incorporates the qualities of several genre forms with the "novel of large road" dominating among them.
Ключевые слова: синкретизм, роман воспитания, роман о художнике, роман путешествия, роман-утопия, «роман большой дороги».
Keywords: syncretism, Bildungsroman, novel about an artist, travel novel, utopia, "novel of large road".
«Вильгельм Мейстер» И. В. Гете, о котором Ф. Шлегель писал, что «книга эта признана и почитается теперь всеми не только как превосходный роман, но вообще как одно из самых содержательных и одухотворенных произведений немецкой литературы» [1], со временем стал явлением мирового литературного процесса, признанным как «исток романной формы», благодаря сосредоточенности «на связях человека с близкой ему реальностью, отвоевавшей себе центральное место в литературе и самым серьезным образом повлиявшей на все иные жанры» [2].
Уникальность этого произведения обычно определяется совмещением в рамках единого романного целого формальных и содержательных экспериментов: специфичность структурной организации повествования обусловлена своеобразием педагогической концепции эпохи, в нем отраженной. Поскольку понятие «литературный фено-
© Рыжанова Е. В., 2010
мен» подразумевает взаимодействие двух сил -традиции и новаторства, а последнее предполагает не только создание беспрецедентного в искусстве, но и творческую перекомпоновку и достраивание взятого у предшественников, - вопрос об адекватности романа И. В. Гете «Вильгельм Мейстер» современному ему литературному движению можно решать через поиск его предтеч. На уровне жанра возникнет соблазн провести параллели с «Историей Агатона» Виланда (как первым немецким романом воспитания, наряду с произведением И. В. Гете о Мейстере послужившим становлению термина «ВШи^БГошап») на уровне композиции - с «Симплициссимусом» Гриммельсгаузена (как повествованием с близкой И. В. Гете структурой: сведения из области истории, литературы, медицины, астрологии, естествознания обрамлены авантюрным сюжетом об испытаниях героя), на уровне идейного наполнения - с «Эмилем, или О воспитании» Ж.-Ж. Руссо (как педагогической концепцией, частично пропагандируемой, а частично оспоренной в ге-тевском романе»).
Фактически точки соприкосновения обнаружатся на основе сходства отображенных явлений жизни, композиции, авторских идеалов. Это естественно при учете того, что индивидуальному творческому опыту всегда предшествует опыт художников, исследовавших пусть не аналогичные, но схожие проблемы. Однако, ориентируясь на культурно-художественный опыт прошлого и современности, И. В. Гете создает совершенно новое произведение, действительных аналогов которому не находится до настоящего момента, о чем свидетельствуют совершенно противоположные трактовки жанровых проблем данного романа писателями, философами, литературоведами. Фр. Шиллер упрекал И. В. Гете в перенасыщении мира немецкого общества несодержательными подробностями сценической жизни [3], чем сближал произведение с романом о художнике, между тем как Новалис категорически возражал против подобной трактовки романа, в соответствии со своими методологическими установками видя в переходе Мейстера с
Е. В. Рыжаноба. К вопросу о жанровом синкретизме романа И. В. Гете «Вильгельм Мейстер»
театральных подмостков на медицинскую стезю дискредитацию художественной сферы [4]. М. М. Бахтин увидел в «Вильгельме Мейстере» «классический образец воспитательного романа» [5], Р. Зельбманн отметил отсутствие свойственных данному канону законченного пути развития, релевантных самовыражений, эффективных воспитательных максим, достигнутой образовательной цели [6]. Е. Преображенская объяснила отсутствие в произведении прямых сословных столкновений критикой действительности через утверждение должного [7], тогда как Г. Лукач отметил жизнеспособность художественных зарисовок, названных утопическими [8].
Однако сочетание в произведении признаков сразу нескольких исторически сложившихся романных разновидностей, обусловливающее усложнение его композиционной структуры, снимает вопрос о том, в пределы какой одной типологической разновидности романа логичнее и целесообразнее вписывать гетевскую историю о Мейстере.
В отечественном литературоведении приоритетным оказывается изучение «Вильгельма Мей-стера» в свете конструкции «романа воспитания». Это закономерно при учете того, что сюжет складывается вокруг истории становления человека, его характера и судьбы, то есть ход событий ориентируется на интеллектуальное и нравственное развитие отдельного индивидуума под влиянием жизни, общества и культуры. В связи с этим символичным оказывается толкование М. Бахтиным биографии главного героя как череды метаморфоз при поиске самого себя, графически выстраивающейся в пирамиду: разбросанность в желаниях сменяется их целенаправленностью, поиск призвания завершается принятием общественно полезной деятельности [9].
Действительно, в плане самосовершенствования героя его жизненный путь разумно рассматривать по типу сужающейся геометрической фигуры: не просто овладение максимально полезной деятельностью, а переход от жизни для себя к жизни для других. В соответствии с этим переход от актерства как иллюзии действия к профессии хирурга как к прямому действию расценивается не столько как большая целеустремленность в желаниях, сколько определенная их направленность, вызванная пониманием тщетности овладения всесторонним знанием, стремления объять необъятное, что напрямую формулируется на страницах самого произведения: «Лучше всего ограничить себя одним ремеслом. Для неумного оно и останется ремеслом, для ума более обширного станет искусством, а самый высокий ум, делая одно, делает все...» [10].
В то же время становление героя может быть представлено в виде концентрических кругов в плане расширения жизненного кругозора и цик-
личности ситуации «восторг - разочарование», характерных для романа воспитания: от неприятия коммерции - к увлечению театром, от разочарования в лицедействе - к боготворению аристократов, от крушения связанных с дворянством идеалов - к воодушевлению гуманистической деятельностью; от зацикленности на актерской и режиссерской работе - к знакомству с далекими от искусства сферами (горным, ткацким, сельскохозяйственным ремеслами).
Эти фазы скреплены мотивом «незримого надзора»: жизнь героя тайно корректирует орден людей, нравственно совершенствующих общество. Так, духовная эволюция личности предстает результатом индивидуального и коллективного опыта.
Однако неподкрепленное углублением в психологическую сущность Вильгельма раскрытие его «ищущего сознания» порождает неестественность преображения героя. Процесс духовной трансформации дается не через обрисовку переживаний, а через оценивание и осмысление жизненных явлений, в результате чего эволюция героя в определении своей внутренней сути мотивируется не общим ходом сюжета, а философией автора. Признание героем в качестве своего истинного призвания профессии хирурга есть скорее смирение перед гетевской убежденностью в необходимости творить чудо с опорой на опыт и знание человеческой природы, чем закономерность внутреннего переключения героя с томления по идеалу к преимущественно рациональному освоению мира.
В дополнение к этому финальное выпадение героя из среды комедиантов оспаривает возможное обозначение романа как романа о художнике, вызванное широким изображением театральной сферы, включением в текст подробных разборов произведений У. Шекспира, сценарных разработок как саморефлексий героя. Роман о художнике не может строиться на изображении лжетворца (если только это не пародия на данный романный подвид) и завершаться подменой искусства практической деятельностью или признанием равновесия их воспитательных сил. Художник может мыслить себя вполне тривиальным человеком под влиянием собственной психологической природы или оценок окружающих, может выродиться в посредственность и даже согласиться с этим, но никогда не открестится от угаданного призвания, тем более не умалит эстетически-преобразовательную функцию искусства. В «Годах учения Вильгельма Мейстера» герой, наоборот, отказывает себе в артистическом даре на основании того, что способен вживаться только в роли, близкие ему по духу и не требующие гения преображения, а искусство формирует нравственные ценности лишь в комплексе с практическими действиями.
Тем не менее в пользу соотношения произведения И. В. Гете с романом о художнике свидетельствует творческая натура героя и его контрастное соотношение со средой. Юный Мейстер сосредоточивается на познании самого себя, живет в сфере излюбленных предметов, удовлетворяется не расточительством трудов, денежных средств, а вниманием к незаметным, казалось бы, вещам и явлениям, практически следуя убеждению, согласно которому «надо те разорванные элементы возвышенного и прекрасного, которые предлагает нам жизнь наряду с ее прозой и несовершенством, гармонизировать с помощью искусства» [11]. Благие желания Мейстера зачастую не принимаются и не воспринимаются людьми, с которыми он хочет ими поделиться: он страстно рассказывает Мариане о своем детском увлечении театром - она засыпает, он стремится развить в публике чувство и вкус - руководители театра предпочитают ради обогащения удовлетворить ее потребность в зрелищах, он живет ролью - зрители обсуждают костюмы.
Мировоззрение Вильгельма формируется в постоянном пространственном перемещении, что подчеркнуто названием второй части романа «Годы странствий Вильгельма Мейстера» и данным героем обетом не оставаться на одном и том же месте более трех дней в течение года. Это позволяет из числа определяющих принципов построения сюжета произведения вывести хронотоп дороги и тем сблизить гетевскую повествовательную модель со схемой романа путешествия. Дополнительный аргумент в пользу такого соотнесения заключается в том, что отдельный человек у И. В. Гете действует как гражданин мира, таким образом в романе совмещаются частное и эпическое. На фоне индивидуального роста высвечивается напряженность общественных отношений в Германии, хотя и не во всей широте социальных связей. В результате происходит наложение друг на друга авантюрных и конкретно-исторических временных координат.
История Вильгельма как индивидуума, наполненная недоразумениями, любовными интригами, запутанными родственными связями, бандитскими нападениями, организуется технически, в соответствии с авантюрным временем, главными категориями которого являются элементы «вдруг», «как раз», случайная одно- либо разновременность [12]: неожиданно столкнуться с соперником у дома Марианы; невзначай разыграть графа вместо ожидаемой графини; узнать о существовании собственного сына, случайно оказавшись с ним в одном доме; опоздать на начало представления канатных плясунов, но успеть защитить ребенка от озлобленного хозяина, пересечься с таинственной незнакомкой. В результате и образ Вильгельма выстраивается в коор-
динатах случайности и чужой инициативы: к коммерции герой обращается под воздействием уличения любимой в измене, к театру возвращается в результате сближения с оказавшимися на выбранном им постоялом дворе актерами. Еще более усиливается линия неактивного, нечаянного действия воспитательной стратегией Общества Башни, ее неявного наставления: «Быть может, ему тяжела была мысль, что он, в столь многих обстоятельствах своей жизни, полагая, что действует свободно и втайне, в действительности слишком часто был лишь предметом чужого наблюдения и руководства» [13].
В то же время затронутые в произведении проблемы «личность - общество», «творец -искусство», «человек - природа» не допускают переместимости событий. Сама обстановка зарождения или протекания действия выступает его мотивирующей частью, так как связана с социально-бытовой оценкой Германии: всестороннее образование доступно только аристократам, которые меряют людей внешним положением, а не заслугами и презирают свой национальный театр из-за подражания французам; театральные деятели ублажают публику незамысловатыми постановками; насаждение машинного производства влечет снижение духовного потенциала человека.
Поиск условий гармоничного существования людей обусловливает появление в романе картин, исполненных в идеалистическом духе: поместья дядюшки и педагогической провинции. Поместье - идеальная община: трудом на земле люди приобщены к природе и созиданию. Провинция - идеальное воспитательное учреждение, в котором педагоги выявляют таланты ученика и переводят их в общественно полезное дело. Обе организации - утопии, но как попытки возрождения некоего древнего комплекса ушедшего времени, словно помещенные в пределы идиллического хронотопа, который характеризуется органической прикрепленностью жизни к определенному месту, ограниченностью в связях с большим миром, продолжительным рядом поколений, циклической ритмичностью времени. М. М. Бахтин применительно к этому подмечает, что у И. В. Гете на первый план выдвигается глубокая человечность отношений между людьми, цельность идиллической жизни, благообразная трудовая деятельность [14]. Так, поместье дядюшки реализует вид земледельческой трудовой идиллии, в то время как Педагогическая провинция ориентируется на ремесленное производство. Обе организации превратились в самостоятельные области внутри цивилизации, живущие по циклическому режиму. Начало и конец недели в общине изначально расписаны: понедельник - обращение при необходимости к врачу, воскресенье -
Е. В. Рыжанова. К вопросу о жанровом синкретизме романа И. В. Гете «Вильгельм Мейстер»
время для раздумий. В провинции каждый из воспитанников осваивает жесты трех родов, символизирующие вступление в следующий круг обучения. И там, и там время застывает, поскольку люди отстраняются от внешних воздействий, сосредоточиваясь на познании самих себя, правда, в поместье дядюшки комплекс отжившего более ощутим, поскольку исходит от зрелого помещика, воспитанного если не на совсем устаревших, то уже устаревающих идеалах.
Однако идиллические миры оказываются только формально замкнутыми, потому что люди здесь овнешнены: существуя в ограниченном пространстве, они работают ради тех, кто находится за его пределами: дядюшка обеспечивает горняков овощами и фруктами, сельских жителей -саженцами; воспитанников педагогической провинции ориентируют на необходимую для населения деятельность.
Совмещение жанровых разновидностей романа осуществляется при ведущем принципе его построения как романа большой дороги: понятие «путешествие» соотносится и с географическим перемещением героя, и с духовным созреванием; отражается не только стремление личности к осознанию своего индивидуального мира, но и ее постепенное сближение с миром социальным.
Именно такая гибкость произведения привела к усложнению композиции за счет постепенного увеличения роли библейских легенд, фантастических или исключительных историй, писем, дневниковых записей, афоризмов. Кажется, что автор интересуется не судьбой главного героя, а самим фактом его наличия, превращая тем самым полноценного персонажа в связующее звено отдельных эпизодов, а само повествование -в собрание излюбленных текстов. Но отсутствие сквозного действия не рассыпает произведение на части, потому что сюжетно не связанные вставки оказываются идейно преемственными. Они либо изображают определенную ступень в развитии человека (новеллы), либо предлагают ориентиры поведения (афоризмы, архивные записи), либо в миниатюре представляют взросление (дневник Прекрасной души: история женщины, отказавшейся от светской жизни в пользу религиозной, дублирует путь Вильгельма, ведь оба пришли от индивидуализма к коллективизму, только она - через поиск божества, а он - через поиск собственного призвания).
В связи с этим кажется спорным сведение Вильгельма к «некоему "Вергилию при Данте", то есть при И. В. Гете, знакомящему нас с разными "кругами" своего социально-педагогического учения» [15]. С учетом того что в произведении Вильгельм выводится вершинным героем, служащим и предметом оценки, и ее носителем, выступающим в качестве ведомого (в ученичес-
ком смысле этого слова), а не ведущего, он скорее сближается с самим Данте как лирическим героем «Божественной комедии», чем с его проводником. Однако в свете действительного снижения активности Вильгельма во втором томе повествования роман словно выступает подтверждением эволюционного развития данного жанра от сообщения к предъявлению: «Из жанра повествовательного, косвенного роман делается жанром описательным, прямым. Точнее, он становится представляющим жанром» [16].
Глобальный замысел вызывал трансформацию жанровых канонов и позволял вслед за И. В. Гете считать его роман работою, которая носит характер собирания материалов и оказывается предпринятой для того, чтобы объединить весьма различные отдельные ее части. В своем произведении И. В. Гете не признавал поиска единого целого на уровне формы, воспринимая книгу как соединение разнородных частей: «Она не сделана из одного куска, но внутренний смысл объединяет все» [17].
Будучи написанной на переломе двух эпох -XVIII и XIX столетия, книга оказывается явлением переходным: меняясь вместе с современностью, она намечает пути развития литературы и ни на одном не останавливается окончательно. В этом плане она может быть сопоставлена с «Дон Кихотом» М. Сервантеса и «Гаргантюа и Пантагрюэлем» Ф. Рабле как произведениями, в высшей степени проявившими кризис человеческого сознания на рубеже времен, специфичными в жанровом отношении и поэтому не вполне соответствующими определению «роман».
Примечания
1. Шлегель Ф. Сочинения Гете // Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика: в 2 т. Т. 2. М.: Искусство, 1983. 276 с.
2. Хализев В. Е. Теория литературы. 4-е изд. М.: Высш. шк., 2005. 345 с.
3. Шиллер Ф. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 7. М.: Гослитиздат, 1957. 334 с.
4. Новалис. Фрагменты // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1980. 102 с.
5. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит, 1975. 204 с.
6. Selbmann R. Der deutsche Bildungsroman. Stuttgart, Weimar: Metzler, 1994. 60 s.: «Vielleicht genügt es zu begreifen, <...> dass der Roman selbst im Gegenteil keine Musterlösung der Gattung darstellt: keinen vollendeten Bildungsweg, keine relevanten Selbstaussagen (Wilhelms Bildungsbrief), keine wirksamen Bildungsmaximen (Lehrbrief des Turms) und schließlich auch kein erreichtes Bildungsziel (Romanschluß)».
7. Гете И. В. Годы учения Вильгельма Мейстера. Пермь: Перм. книж. изд-во, 1959. 543 c.
8. Аукач Г. Вильгельм Мейстер // Лукач Г. К истории реализма. М.: Гослитиздат, 1939. 27 с.
9. Диалектова А. В. М. М. Бахтин о Гете // Диалог. Карнавал. Хронотоп. Журнал научных разысканий
о биографии, творческом наследии и эпохе М. М. Бахтина. Режим доступа: http://www.nevmenandr.net/dkx/ ?у=1999&п=3&аЬ5=Б1АЬБКТ.
10. Гете И. В. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 8. М.: Худож. лит., 1979. 33 с.
11. Гете. Вступительная статья А. Г. Левинтона // История эстетики: в 5 т. Т. 3. М.: Искусство, 1967. 84 с.
12. Бахтин М. М. Указ. соч. 241 с.
13. Гете И. В. Собрание сочинений... 442 с.
14. Бахтин М. М. Указ. соч. 381 с.
15. Вильмонт Н. Гете. История его жизни и творчества. М.: Гослитиздат, 1959. 234 с.
16. Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры. М.: Искусство, 1991. 264 с.
17. Конради К. О. Гете. Жизнь и творчество. Т. 2. М.: Радуга, 1987. 576 с.
УДК 820.73
Н. Э. Кутеева
ОТРАЖЕНИЕ ПОЗИТИВИСТСКОЙ
КОНЦЕПЦИИ В АНИМАЛИСТИЧЕСКИХ ПОВЕСТЯХ ДЖЕКА ЛОНДОНА
Статья посвящена исследованию проблемы восприятия и интерпретации Д. Лондоном некоторых положений философии Г. Спенсера в анималистических повестях «Зов предков» и «Белый Клык». В произведениях писателя процесс приспособления животного к окружающей среде изображается с учетом позитивистской концепции эмпирического и априорного познания мира и положения о приоритете биологического начала в борьбе за существование.
The article investigates the problem of J. London's reception and interpretation of some points of G. Spencer's philosophy in animalistic stories "The Call of the Wild" and "White Fang". In the writer's works the process of animal adaptation to the environment is depicted in the light of the positivist concept of empirical and a priori cognition of the world and the idea about the priority of the biological principle in the struggle for existence.
Ключевые слова: позитивизм, эволюция, биологизм, естественный отбор, борьба за существование, приспособление, эмпирическое и априорное познание.
Keywords: positivism, evolution, biologism, natural selection, struggle for existence, empirical and a priori cognition.
Философия позитивизма сыграла важную роль в формировании мировоззрения целого ряда американских писателей конца XIX - начала XX в., к числу которых можно отнести и Джека Лондона (1876-1916). Позитивистская модель мира оставалась приоритетной на всем протяжении творческого пути писателя, проявлявшего живой интерес к теории эволюционизма. Вслед за Гербертом Спенсером писатель был склонен
© Кутеева Н. Э., 2010 128
объединять закономерности общественной и природной жизни, видя в конкурентной борьбе проявление закона естественного отбора. Особенно важными для творчества Лондона являются позитивистские идеи относительно биологической сферы.
Мировоззрение Лондона сближает с философией позитивизма стремление к утверждению непреложности законов бытия, механистический взгляд на функционирование физических и социальных процессов. Биограф писателя Ирвинг Стоун отмечал, что Спенсер «привел все его знания в систему, свел их воедино, показав изумленному взору вселенную, в которой все так уяс-нимо, так конкретно» [1]. Зарубежные и отечественные литературоведы признают, что Лондон сумел избавиться от многих «модных веяний», кроме позитивизма [2].
Джек Лондон, материалист и социалист, был чужд метафизической отвлеченности. Для писателя истинным был только явленный мир, мир сущностей, познаваемых эмпирически. Критерием истины для него являлась «действенность», соотнесенность с реальным миром, эмпирическое доказательство. Отсюда все сущее в мире, так же, как и у Спенсера, делилось на «познаваемое» и «непознаваемое». Познаваемым и строго упорядоченным Спенсер считал все, что постигается эмпирически, те характеристики явленного мира, которые систематизируются и классифицируются посредством опыта и наблюдения. «Познавая природу, - писал Спенсер, - мы лишь устанавливаем взаимосвязи между элементами, что находит отражение в химических законах» [3]. Выявленные Спенсером специфические закономерности свидетельствуют о том, что эмпирический мир является объектом научного познания, и его биологические и физические проявления постоянно находятся в процессе эволюции и естественного отбора. Философ утверждал наличие непреложных законов эволюции, сводящихся к «перераспределению материи и силы» и имеющих тесную связь с «законами направления движения и ритма движения» [4]. Биологическое английский философ понимал как приспособление внутренних отношений к внешним с целью сохранения существования.
В произведениях Лондона достаточно четко формулируется его позитивистское мироощущение, согласно которому жизнь биологических организмов и социальных структур представляется ему «в виде ненасытного аппетита, а мир -как собрание множества аппетитов, преследующих и преследуемых, охотящихся или убегающих от хищника, едящих и съедаемых, - и все это в слепоте и беспорядке, среди жестокости и расстройства, в хаосе, управляемом случайностью, беспощадностью и бесконечностью» [5].
