CC BY
93
УДК 81’366
К ВОПРОСУ О ЯЗЫКОВОМ СТАТУСЕ СТАТИВА: ЧАСТЬ РЕЧИ? ФОРМА ГЛАГОЛА ИЛИ ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО?1
© Анатолий Леонидович ШАРАНДИН
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, доктор филологических наук, профессор-консультант кафедры русского языка, почетный работник высшего профессионального образования РФ, e-mail: sharandin@list.ru
В статье на материале русского языка рассматривается спорный вопрос о выделении статива в качестве самостоятельной языковой единицы и определяется его место в системе частей речи в качестве либо самостоятельной части речи, либо в составе форм глагола или прилагательного. По мнению автора, статив целесообразно квалифицировать как особую форму глагола в ряду других когнитивнодискурсивных форм русского глагола.
Ключевые слова: части речи; форма слова; статив; причастие; пассив; адъективация; взаимодействие частей речи.
В настоящей статье 1речь идет о стативе как языковой единице, структура которой представлена аналитической формой, состоящей из связки быть, выражающей значения времени, наклонения, лица (рода - в прошедшем времени), числа, и краткой формы на -н / -т, частеречный статус которой определяется по-разному. По мнению Л.Л. Буланина, эта краткая форма выражает стативное значение, которое «семантически отошло от глагола» и представляет собой «краткое отпричастное стативное прилагательное, лишенное глагольных грамматических значений» [1].
В.С. Храковский также считает, что «стативное значение, спорадически появляющееся у причастия, свидетельствует о его лексикализации», вследствие чего «конструкции со стативным причастием не относятся к числу пассивных» [2, с. 151]. Но при этом образования на -н / -т, которые обозначают состояние, не вызванное предшествующим действием: У хищных птиц пища и территория связаны друг с другом, он определяет как причастия, имеющие стативное значение, т. е. как стативные причастия [2, с. 151].
Учитывая гибридный характер статива в плане представления в нем признаков глагола и прилагательного, возможно и третье решение - включение статива в систему частей речи на правах самостоятельной части речи
1 Научно-исследовательская работа выполнена в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг.
подобно тому, как причастие было признано некоторыми исследователями самостоятельной частью речи [3, с. 214].
В качестве основного процесса, приводящего к появлению в русском языке статив-ных образований, обособленных семантически от причастий, является, по мнению исследователей, процесс адъективации причастий, который сопровождается утратой причастием таких грамматических категорий, как вид, время, залог [1, с. 200]. Правда, лек-сикализация может и не быть причиной появления стативного значения. Так, в примере Дверь в комнату была постоянно закрыта лексикализации, как отмечает Л.Л. Буланин, не наблюдается [1, с. 201], но, тем не менее, лексикализованное краткое отпричастное прилагательное или краткое отпричастное прилагательное, явившееся результатом се-мантико-синтаксического преобразования,
оказываются противопоставленными как виды статива пассиву, по отношению к которому они омонимичны. «В итоге, - делает вывод Л.Л. Буланин, - статив предстает как гетерогенное явление, имеющее отчасти лексическую природу, отчасти семантикосинтаксическую: стативные образования выступают лишь в определенных контекстах для обозначения различных ситуаций» [1, с. 201]. В качестве таких ситуаций, в которых проявляются непроцессуальные признаки предмета, могут быть описания, связанные с местонахождением предмета (На стене были развешаны картины), состояние (Дверь была постоянно закрыта), внешние и внутренние
признаки предмета (Листок был порван на мелкие кусочки; часы были испорчены давно) и т. д.
Итак, в связи с рассмотрением стативно-го значения как самостоятельного значения, присущего особой аналитической структуре слова, возникают следующие вопросы.
Во-первых, приводит ли утрата вида, времени и залога лексическим компонентом этой аналитической формы к изменению ее частеречного статуса, т. е. переходу из причастий в прилагательные, присущему процессу словообразования?
Во-вторых, аналитическая форма чего? Глагола? Прилагательного? Другими словами, когда мы употребляем понятие аналитической формы, то в составе какой части речи правомерно ее выделять в качестве формы слова - глагольного или адъективного?
В-третьих, если принять точку зрения о выделении гибридных (синкретичных) частей речи (причастий и деепричастий) в качестве самостоятельных, то не оказывается ли, наряду с ними, статив такой же самостоятельной частью речи?
Ответы на эти вопросы статическая теория частей речи русского языка по существу не дает, поскольку она рассматривает части речи как бы в одной плоскости, не выявляет иерархических отношений между ними, на основе которых можно было бы объяснить взаимодействие частей речи друг с другом и описать результаты этого взаимодействия в аспекте коммуникативных потребностей носителей языка.
Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что когда говорят об омонимии статива, представленного аналитической формой, и пассива, представленного кратким причастием на -н / -т, то имеют в виду не лексическую омонимию, а грамматическую. Так, Л.Л. Буланин пишет: «Мы интерпретируем отношение между компонентом аналитического пассива закрыта (1) в дверь была закрыта в полночь и компонентом статива закрыта (2) в дверь была закрыта постоянно как грамматическую омонимию, чему не препятствует признание генетической связи закрыта (1) и закрыта (2). Степень лексической близости (расхождения) указанных форм может быть различной» [1, с. 200].
Показательны также слова М.А. Шеля-кина, который пишет: «Форма страдательно-
го залога сов. вида употребляется в русском языке в двух значениях: перфектного пассива (Дверь была кем-то закрыта) и статива (состояния): Когда мы пришли домой, дверь уже была закрыта. Разница между этими значениями состоит в том, что первое значение, в отличие от второго, допускает обозначение субъекта действия и может быть преобразовано в действительный залог, предполагая фазу действия и фазу состояния: «дверь была кем-то закрыта и осталась закрытой». Второе значение сохраняет только фазу состояния, что свидетельствует, с одной стороны, о связи между значениями и, с другой стороны, о выпадении статива из системы залоговых отношений, т. е. об адъективации кратких причастий, при которой теряется значение вида: Магазин закрыт уже целый месяц. У него стол всегда завален книгами...» [4, с. 131]. Правда, вывод, который делает на этом основании М.А. Шелякин, следующий: «Значение статива входит в состав не глагольного, а именного предиката» [4, с. 131]. Этот вывод согласуется с традиционным причислением составных предикатов, включающих в свой состав полные и краткие причастия, к числу не составных глагольных (хотя причастие при этом рассматривается как форма глагола), а к числу составных именных сказуемых [5, с. 348].
Итак, признавая адъективированный характер значения статива, следует уточнить, разрушает ли адъективация как деривационный процесс, связанный с переходом отдельных слов или словоформ в разряд прилагательных, единство причастной лексемы? Другими словами, деривационный процесс предстает как собственно словообразовательный (лексемообразовательный), в результате которого появляется новое слово-омоним с принципиально иной предметнопонятийной семантикой, т. е. с новым лексическим значением, или же мы имеем дело с формообразовательным процессом, который сопровождается появлением нового значения у причастия в результате его употребления в особых синтаксических конструкциях или контекстах?
Как известно, наиболее распространенным является понимание адъективации в качестве семантического процесса, который приводит к появлению у причастий вторичных адъективных значений, но при этом не
происходит разрушения тождества причастной лексемы [6, 7].
В этом плане обращают на себя внимание материалы словообразовательных словарей русского языка. Так, если мы обратимся к «Толковому словообразовательному словарю русского языка» И.А. Ширшова [8], то, например, слово блестящий (блестящий шелк), представленное значением «такой, который блестит (в значении «ярко светиться, сверкать»)», имеет структуру «блест-ящ-ий». В этом значении блестящий выступает как прилагательное, но в качестве средства образования оказывается суффикс -ящ-, т. е. суффикс причастия. Что же касается отпри-частного прилагательного типа «закрытый», то оно также дается как образованное от глагола - «такой, который закрыли». Не менее показательны материалы «Словообразовательного словаря русского языка» А.Н. Тихонова [9], в котором, например, блестящий рассматривается как «прич.-прил.», образованное от блестеть с помощью -ящ-. Как «прич.-прил.» указано и слово закрытый, образованное с помощью суффикса -т-.
Итак, в отпричастном образовании мы имеем информацию «такой, который» и далее указывается глагол. Возникает вопрос: каков характер этой информации? Если связывать ее появление у отпричастных прилагательных со словообразовательным процессом непосредственно от глагола, то можно было бы квалифицировать значение «такой, который» как словообразовательное. При этом, если мы утверждаем, что имеет место процесс адъективации, т. е. переход причастий в прилагательные, то словообразовательная цепочка должна была бы выглядеть следующим образом: закрыть - закры-т-ый (прич.) - закрыт-ый (прил.). Словообразовательную функцию при адъективации выполняет не суффикс причастия, а система флексий, которая обусловливает нейтрализацию значения суффикса -т-, имеющего значение страдательного залога, прошедшего времени, и нейтрализацию значения совершенного вида, выраженного префиксом за- (крыть -закрыть). В результате лексический компонент и оказывается оформленным как прилагательное. Но исчезли ли при этом глагольные признаки в стативе в целом, как аналитическом образовании? Нет. Они нашли отражение в связке «быть», которая стала не-
отъемлемым элементом аналитической формы статива. Более того, эта связка обеспечила предикативный характер стативу, поскольку стала выражать значения времени, наклонения, лица (рода - в прош. вр.) и числа: магазин был закрыт - магазин закрыт -магазин будет закрыт - магазин был бы закрыт - кафе было закрыто - магазины были закрыты; я буду запачкан грязью, если выйду в дождь на улицу.
С точки зрения представленности залога связка быть реализует употребление статива только в конструкции актива. Но считать, что в этой конструкции статив представляет собой действительный залог, скорее всего, неправомерно, поскольку статив не имеет как такого противопоставления по залогу, т. е. он не обнаруживает какой-либо противопоставленной ему залоговой формы. Залог, как и вид, «не перешел» к стативу и не выражается связкой быть. Как отмечал В.В. Виноградов, «связка быть - не глагол, хотя и имеет глагольные формы. Ей чуждо значение действия (быть в значении глагола существования -лишь омоним связки). Она мыслится вне категорий вида и залога» [10, с. 529]. По мнению Л.Л. Буланина, «значение непроцессуального признака, и, в частности, значение состояния, передаваемое стативом, мыслится только как не имеющее предела, т. е. как непредельное... Существенно, что семантическая соотносительность стативного сказуемого с глагольным в форме совершенного вида утрачена» [1, с. 198-199].
Таким образом, именно отсутствие видовой и залоговой информации в структуре аналитической формы статива является существенным признаком, позволяющим различать статив и причастие (пассив в страдательном значении), поскольку «для аналитического пассива видовая соотносительность с активом является обязательной» [1, с. 199], да и залоговая.
Что же касается семантики типа «такой, который.», свидетельствующей об адъективном ее характере, то в принципе и причастия имеют данную адъективную семантику: на двери, закрытой продавцом, висело объявление, где закрытой означает «та (такая), которую закрыли» (ср. у статива: «такой, который.). Но причастие, несмотря на признаковый характер ее семантики, большинство лингвистов считает особой формой
глагола, которая появилась в результате синтаксической деривации.
На наш взгляд, появление стативного значения у причастия также обусловлено синтаксической деривацией и связано с употреблением причастия в особых синтаксических условиях, которые и привели к выделению стативного значения и к его отличию от пассивного значения, присущего страдательному залогу. Как отмечает Л.Л. Буланин «стативная конструкция не является производной от активной и не может описываться посредством пассивной диатезы» [1, с. 198]. Это естественно, если иметь в виду, что конструкция со стативом представляет собой активную конструкцию, не соотнесенную с пассивной конструкцией с кратким страдательным причастием (ср.: «конструкции со стативным причастием не относятся к числу пассивных» [2, с. 151]).
Поэтому омонимичность статива и пассива требует выявления признаков, различающих их, что обусловливает рассмотрение конструкций, в которых они употребляются. По мнению М.А. Шелякина, «главная причина выбора страдательного залога заключается в стремлении фокусировать внимание на объекте, на который направлено действие и который является носителем результата. Тем самым в изолированном употреблении двучленных пассивных конструкций субъект действия, как и в неопределенно-личных конструкциях, представлен несущественным в своей конкретности, а в трехчленных пассивных конструкциях по сравнению с двусоставными определенно-личными предложениями - как второстепенный для сообщения» [4, с. 132].
В стативных конструкциях, как активных, также на первый план выдвигается подлежащее, которое называет не объект действия, а его субъект, носителя признака. Но в этом случае важным оказывается характер признака, приписываемый носителю предикативного признака. Именно он и определяет востребованность собственно глагольного признака или признака, представленного ста-тивом. Глагольный признак характеризуется прежде всего как процессуальный, динамический, актуализированный, а стативный признак связан с непроцессуальным, а точнее, с неакциональным (статальным) характером предиката. Ситуации, представляющие
реализацию непроцессуального признака предмета (субъекта, носителя предикативного признака), оказываются различными. Но все эти ситуации в той или иной степени отражают разные целеустановки говорящих, их коммуникативные потребности, когда «необходимо оказываются устраненными все указания на процесс, локализованный во времени, на действие и его производителя» [1, с. 202]. В случае же отсутствия информации о такой взаимосвязи, мы имеем стативное значение, т. е. «статив представляет завершающую стадию процесса, без отсылки к предшествующему положению дел» [11, с. 334].
Одним из самых важных аргументов в пользу признания статива формой глагола является модель мотивации, которая обнаруживает тождественность мотивационным отношениям глагола и причастия, о чем свидетельствуют материалы словообразовательных словарей. То, что здесь направленность производности присутствует, не вызывает сомнения. Вопрос только в том, каков характер этих отношений? Можно ли модель мотивации, представленную стативом, квалифицировать как словопроизводственную? Думается, нет.
И последнее. В споре, например, о таких гибридных словах, как причастие, совмещающих в себе грамматические признаки глагола и прилагательного, относительно того, чем их считать - формой глагола или формой прилагательного, немаловажным является лексическая тождественность, показателем которой является общая лексическая основа. Так, сопоставляя морфемную структуру глагола и причастия, мы обнаруживаем их лексическую тождественность путем определения основы слова как части слова без формообразующих аффиксов (ср.: закры-ть и закры-т-ый). Различия же связаны с употреблением причастий в особой синтаксической позиции - атрибутивной, т. е. различия носят грамматический характер, только они определяются не на морфологическом уровне, а на синтаксическом. Но, как отмечал Л.В. Щерба, «при любом аспекте грамматики все значения форм слов, в том числе, значит, и синтаксические, должны изучаться в отделе формообразования» [12, с. 42]. В отношении к стативу, на наш взгляд, лексическая общность с глаголом (через причастие как его форму) также присутствует, а различия
связаны с употреблением статива в особых конструкциях, передающих непроцессуальный признак.
Как отмечалось выше, возможно, в принципе, решение, согласно которому можно было бы признать статив самостоятельной частью речи. В этом удивительного ничего нет, поскольку в русском языке представлены теории, в которых, в частности, причастие и деепричастие рассматриваются как самостоятельные части речи. Такая позиция обусловлена тем, что, например, причастие оказывается в языковом плане образованием гибридного типа, поскольку оно включает в себя грамматические характеристики двух частей речи - глагола и прилагательного (в его традиционном понимании). В качестве глагольных признаков признаются грамматические признаки вида, времени, залога и переходности / непереходности. Общими с прилагательными являются грамматические признаки рода, числа и падежа, которые обеспечивают согласовательную функцию причастию в его отношениях с определяемым словом. По мнению Н.М. Шанского и А.Н. Тихонова, авторов вузовского учебного пособия «Современный русский язык: Словообразование. Морфология», «учитывая
двойственную природу причастий, одинаково яркие и сильные признаки в них и глагола, и имени прилагательного, целесообразно выделять их в самостоятельную часть речи» [3, с. 214]. Такого же характера рассуждения позволяют им рассматривать и деепричастие как самостоятельную часть речи [3, с. 223-224].
Однако целесообразность такого решения вызывает некоторые сомнения. И прежде всего эти сомнения связаны с понятием формы слова, которое обычно рассматривается с позиций лексической тождественности рассматриваемых образований и их грамматической нетождественности. Различия, например, между личной формой глагола читаю и причастием читающий связаны с грамматическим их функционированием, что признается и авторами учебного пособия: «все причастия имеют общие с глаголом лексические значения» [3, с. 212]. Это подтверждается наличием общей лексической основы, которая является средством ее выражения. В грамматическом плане различия обусловлены употреблением личных глагольных и причастных образований в разных синтакси-
ческих позициях: личные формы выполняют функцию предиката, а причастные образования - функцию атрибута. Другими словами, различия - грамматические, которые, естественно, связаны с категориальной семантикой этих образований. Но признаковость причастий не имеет лексического характера, о чем свидетельствует модель мотивации, которая отражает не словообразовательные отношения между глаголом и причастием, а формообразовательные отношения, только не словоизменительного (морфологического) типа, а собственно формообразовательного (синтаксического), связанного с образованием особых форм глагола. Кроме того, признание самостоятельного статуса причастий должно было бы закономерно привести к их включению в словарь русского языка на основании самостоятельности причастий (да и деепричастий) как языковых знаков, имеющих свою специфическую лексическую семантику. Поэтому большинством лингвистов признается все же нецелесообразность рассмотрения причастий и деепричастий в качестве самостоятельных частей речи русского языка. В связи с этим, думается, очевидна и нецелесообразность выделения статива как самостоятельной части речи в одном ряду с причастием и деепричастием.
Таким образом, по отношению к стативу более логично и правомерно рассматривать вопрос о его статусе либо как глагольной формы, либо как адъективной формы. Наши рассуждения, приведенные выше, свидетельствуют о том, что целесообразно и логично рассматривать статив в системе особых форм глагола.
С учетом рассмотрения статива в аспекте динамической теории частей речи русского языка [13, 14] мы пришли к выводу, что статив - это особая адъективно-предикативная форма глагола, выражающая значение неакционального признака (статального признака) и представленная аналитической структурой, которая включает связку быть и краткое адъективированное причастие, обеспечивающих в своем единстве и целостности выражение грамматических значений времени, наклонения, лица и числа, присущих глаголу, и грамматических значений рода и числа, присущих кратким прилагательным. Гибридный характер статива обусловлен взаимодействием глагола (через причастную
форму) и качественно-предикативных слов как самостоятельных частей речи, которые, однако, будучи противопоставленными в системе частей русского языка, обнаруживают определенную взаимосвязь и взаимодействие с целью выразить языковыми средствами коммуникативные потребности носителей языка в описании таких типовых ситуаций, в которых проявляются неакциональные (непроцессуальные) признаки предмета (о рассмотрении статива в аспекте динамической теории частей речи см.: [15]).
1. Буланин Л.Л. К соотношению пассива и статива в русском языке // Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978. С. 197-202.
2. Храковский В.С. Пассивные конструкции // Теория функциональной грамматики. Персо-нальность. Залоговость. СПб., 1991. С. 141210.
3. Шанский Н.М., Тихонов А.Н. Современный русский язык: Словообразование. Морфология. М., 1981.
4. Шелякин М.А. Функциональная грамматика русского языка. М., 2001.
5. Краткий справочник по современному русскому языку / под ред. П.А. Леканта. М., 1991.
6. Калакуцкая Л.П. Адъективация причастий в современном русском литературном языке. М., 1971.
7. Сазонова И.К. Причастия в системе частей речи и лексико-семантическая деривация // Вопросы языкознания. М., 1975. № 6.
8. Ширшов И.А. Толковый словообразовательный словарь русского языка. М., 2004.
9. Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: в 2 т. М., 1985.
10. Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 1972.
11. Золотова Г.А. [и др.]. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.
12. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974.
13. Шарандин А.Л. Иерархические отношения в системе частей речи русского языка // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные науки. Тамбов, 1998. Вып. 1. С. 2027.
14. Шарандин А. Л. Русский глагол: комплексное описание. Тамбов, 2009.
15. Шарандин А.Л. Статив в аспекте динамической теории частей речи // Грани познания. № 4 (14). Декабрь 2011.
Поступила в редакцию 12.02.2012 г.
UDC 81 ’366
ON QUESTION OF LANGUAGE STATUS OF STATIV: WORD CLASS? FORM OF VERB OR ADJECTIVE?
Anatoliy Leonidovich SHARANDIN, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Doctor of Philology, Professor-consultant of Russian Language Department, Honoured Worker of High Professional Education of Russian Federation, e-mail: sharandin@mail.ru
The article considers the issue about detachment of stativ as independent language unit on the material of Russian language and determines its position in the word class system as independent word class or as a part of verb or adjective. According to the author the stativ should be qualified as special form of verb among other cognitive and discourse forms of Russian verb.
Key words: word classes; word form; stativ; particle; passive; adjectivation; word class interaction.
