CC BY
110
9. Жуковская, Л.П. Новгородские берестяные грамоты. - М., 1959.
10. Менгель, С. Отражение протекания действия во времени в языке восточных славян // Вопросы языкознания. - 2007. - № 6.
11. Кузнецов, П.С. Историческая грамматика русского языка. Морфология. - М., 1953.
12. Борковский, В.И. Историческая грамматика русского языка / В.И. Борковский, П.С. Кузнецов. - М., 1963.
13. Дурново, Н.Н. Очерк истории русского языка. - М.; Л., 1924.
14. Соболевский, А.И. Лекции по истории русского языка. - М., 2007.
15. Хабургаев, Г.А. Древнерусский и древнепольский глагол в сопоставлении со старославянским (к реконструкции праславянской системы претеритов) / Г.А. Хабургаев // Исследования по глаголу в славянских языках. История славянского глагола. - М., 1991.
16. Успенский, Б.А. История русского литературного языка (XV-XVII вв.). - Budapest, 1988.
17. Успенский, Б.А. История русского литературного языка (XI-XVIII вв.). - М., 2002.
18. Живов, В.М. Роль русского церковнославянского в истории славянских литературных языков // Актуальные проблемы славянского языкознания. - М., 1988.
19. Ремнева, М.Л. Литературный язык Древней Руси: некоторые особенности грамматической нормы. - М., 1988.
20. Горшков, А.И. Теория и история русского литературного языка. - М., 1984.
21. Ефимов, А.И. История русского литературного языка. - М., 1961.
22. Мещерский, Н.А. История русского литературного языка. - Л., 1981.
23. Малкова, О.В. О связи церковнославянского языка древнерусской редакции со старославянским языком // Вопросы языкознания. -1981. - № 4.
24. Жуковская, Л.П. О некоторых проблемах истории русского литературного языка древнейшего периода // Вопросы языкознания. -1972. - № 5.
25. Лопушанская, С.П. Развитие и функционирование древнерусского глагола: учебное пособие. - Волгоград, 1990.
26. Лопушанская, С.П. Компенсаторные процессы в истории русского глагола // Академик О.Н. Трубачев: слово о замечательном волгоградце. - Волгоград, 2003.
27. Терентьева, Е.В. Функционально-семантическая категория перфектности как объект лингвистического изучения // Вестник Волгоградского государственного университета. - Волгоград. - 2009. - Сер. 2. Языкознание.
28. Жолобов, О.Ф. Древнерусский имперфект в корпусе учительных сборников // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2010. - № 4 (октябрь-декабрь).
Bibliography
1. Demidov, D.G. Ehlovaya forma i aorist v yazihke berestyanihkh gramot // Vestnik S.-Peterb. un-ta. - 2007. - Vihp. 4. - Ch. I. - Ser. 9.
2. Zaliznyak, A.A. Drevnenovgorodskiyj dialekt. - M., 2004.
3. Itkin, I.B. Dve zametki o berestyanihkh gramotakh: Smol. 12, Torzh. 4 // Russkiyj yazihk v nauchnom osvethenii. - M., 2008. - № 1 (15).
4. Metherskiyj, N.A. Suthestvoval li «ehpistolyarnihyj stilj» v Drevneyj Rusi? Iz zametok o gramotakh na bereste // Izbrannihe statji. - SPb., 1995 [Eh/r]. - R/d: URL: http://www.philology.ru/linguistics2/meshchersky-95c.htm
5. Petrukhin, P.V. K prochteniyu novgorodskoyj berestyanoyj gramotih № 724 // Russkiyj yazihk v nauchnom osvethenii. - M. - 2009. - № 1 (17).
6. Rihlov, S.A. Funkcionaljnaya stratifikaciya drevnerusskoyj i starorusskoyj rechi // Vestnik Nizhegor. un-ta. - N. Novgorod, 2000. - Seriya Filologiya. - Vihp. 1(2).
7. Gippius, A.A. K pragmatike i kommunikativnoyj organizacii berestyanihkh gramot / V.L. Yanin, A.A. Zaliznyak, A.A. Gippius // Novgorodskie gramotih na bereste (iz raskopok 1997 - 2000 gg.). - M., 2004.
8. Zhivov, V.M. Avtonomnostj pisjmennogo uzusa i problema preemstvennosti v vostochnoslavyanskoyj srednevekovoyj pisjmennosti // Slavyanskoe yazihkoznanie. XII Mezhdunar. sjhezd slavistov. - M., 1998.
9. Zhukovskaya, L.P. Novgorodskie berestyanihe gramotih. - M., 1959.
10. Mengelj, S. Otrazhenie protekaniya deyjstviya vo vremeni v yazihke vostochnihkh slavyan // Voprosih yazihkoznaniya. - 2007. - № 6.
11. Kuznecov, P.S. Istoricheskaya grammatika russkogo yazihka. Morfologiya. - M., 1953.
12. Borkovskiyj, V.I. Istoricheskaya grammatika russkogo yazihka / V.I. Borkovskiyj, P.S. Kuznecov. - M., 1963.
13. Durnovo, N.N. Ocherk istorii russkogo yazihka. - M.; L., 1924.
14. Sobolevskiyj, A.I. Lekcii po istorii russkogo yazihka. - M., 2007.
15. Khaburgaev, G.A. Drevnerusskiyj i drevnepoljskiyj glagol v sopostavlenii so staroslavyanskim (k rekonstrukcii praslavyanskoyj sistemih preteritov) / G.A. Khaburgaev // Issledovaniya po glagolu v slavyanskikh yazihkakh. Istoriya slavyanskogo glagola. - M., 1991.
16. Uspenskiyj, B.A. Istoriya russkogo literaturnogo yazihka (XV-XVII vv.). - Budapest, 1988.
17. Uspenskiyj, B.A. Istoriya russkogo literaturnogo yazihka (XI-XVIII vv.). - M., 2002.
18. Zhivov, V.M. Rolj russkogo cerkovnoslavyanskogo v istorii slavyanskikh literaturnihkh yazihkov // Aktualjnihe problemih slavyanskogo
yazihkoznaniya. - M., 1988.
19. Remneva, M.L. Literaturnihyj yazihk Drevneyj Rusi: nekotorihe osobennosti grammaticheskoyj normih. - M., 1988.
20. Gorshkov, A.I. Teoriya i istoriya russkogo literaturnogo yazihka. - M., 1984.
21. Efimov, A.I. Istoriya russkogo literaturnogo yazihka. - M., 1961.
22. Metherskiyj, N.A. Istoriya russkogo literaturnogo yazihka. - L., 1981.
23. Malkova, O.V. O svyazi cerkovnoslavyanskogo yazihka drevnerusskoyj redakcii so staroslavyanskim yazihkom // Voprosih yazihkoznaniya. -1981. - № 4.
24. Zhukovskaya, L.P. O nekotorihkh problemakh istorii russkogo literaturnogo yazihka drevneyjshego perioda // Voprosih yazihkoznaniya. -1972. - № 5.
25. Lopushanskaya, S.P. Razvitie i funkcionirovanie drevnerusskogo glagola: uchebnoe posobie. - Volgograd, 1990.
26. Lopushanskaya, S.P. Kompensatornihe processih v istorii russkogo glagola // Akademik O.N. Trubachev: slovo o zamechateljnom volgogradce. - Volgograd, 2003.
27. Terentjeva, E.V. Funkcionaljno-semanticheskaya kategoriya perfektnosti kak objhekt lingvisticheskogo izucheniya // Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta. - Volgograd. - 2009. - Ser. 2. Yazihkoznanie.
28. Zholobov, O.F. Drevnerusskiyj imperfekt v korpuse uchiteljnihkh sbornikov // Drevnyaya Rusj. Voprosih medievistiki. - 2010. - № 4 (oktyabrj-dekabrj).
Статья поступила в редакцию 12.03.12
УДК 811.161.1
Verenich T.K., Eremina E.V. TIME EXPRESSION IN RUSSIAN AND CHINESE IDIOMATICS (LINGVOCULTURAL ASPECT). The article highlights the issue of time expression in Russian and Chinese phraseological units, universal and national uniqueness of phraseology in the language picture of the world of two nations as well as elements of the national mentality.
Key words: time, time expression, phraseological units, language stereotype, language picture of the world, lingvocultural analysis.
Т.К. Веренич, канд. филол. наук, доц. каф. русского языка как иностранного Института филологии и языковой коммуникации Сибирского федерального университета; г. Красноярск, E-mail: tverenich@mail.ru; Е.В. Еремина, канд. пед. наук, доц. каф. лингвистики и межкультурной коммуникации, зав. отделением иностранных языков Института филологии и языковой коммуникации Сибирского федерального университета; г. Красноярск, E-mail: katyaeremina@mail.ru
К ВОПРОСУ О ВЫРАЖЕНИИ ВРЕМЕНИ В РУССКОЙ И КИТАЙСКОЙ ИДИОМАТИКЕ (ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
Статья посвящена лингвокультурологическому анализу русских и китайских фразеологических единиц, отражающих время; определены универсалии и национальные уникальности фразеологизмов в языковой картине мира двух народов, выявлены элементы национального менталитета.
Ключевые слова: время, фразеологические единицы, языковой стереотип, языковая картина мира, лингвокультурологический анализ.
Время является одной из основных форм бытия, и как фундаментальная категория философии вызывает интерес различных исследователей к ее изучению в силу того, что она представляет собой форму существования материи, с помощью которой человек постигает мир.
В философии время рассматривали такие ученые, как Аристотель, Аврелий, Исаак Ньютон, Иммануил Кант, Эдмунд Гуссерль и мн. др.
Традиционно считается, что первым философом, систематически разрабатывавшим категорию времени, является Аристотель, который заинтересовался связями понятия времени с понятиями существования и движения. Он определял время как число движения по отношению к предыдущему и последующему. Вопрос о существовании времени, согласно Аристотелю, парадоксален, поскольку прошлого уже нет, будущее еще не наступило, а «теперь» является не частью времени, а скорее границей между прошлым и будущим. Концепция Аристотеля характеризуется как реляционная (время задано через последовательность событий, связь предыдущего и последующего) и динамическая (поскольку прошлые и будущие события не существуют, а происходит непрерывное становление).
Большой вклад в процесс осмысления категории времени в контексте классической античной философии внес один из отцов церкви Аврелий Августин (354-430 г.г. н.э.). Однако в своих исследованиях Августин в значительной степени опирается на труды Аристотеля. Им для существования Бога принимается статическая концепция времени, а для существования человека - динамическая. С одной стороны, обсуждая вопрос о «начале времен», сотворении мира, Августин утверждает существование времени и в мире вещей: время есть отношение порядка между вещами, выражающееся в их следовании друг за другом через момент настоящего. Время представлено совокупностью событий, первое из которых - сотворение мира, последнее -страшный суд. Время связано с движением, но не совпадает ни с ним, ни с движущимся. С другой стороны, Августин приходит к выводу, что прошлое и будущее всё же существуют, но существуют они только для души, в сознании человека, и пишет, что в собственном смысле надо было бы вести речь о трех временах: настоящее прошлого, настоящее настоящего, настоящее будущего [1].
Кант рассматривал время и пространство как априорные формы чувственного созерцания, изначально присущие человеческому восприятию. Пространство - априорная форма внешнего чувства, время - априорная форма внутреннего чувства. Время - общее условие возможности всех явлений, необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний. Поскольку время понимается как средство структурирования познания, оно выступает и как средство описания сознания [2].
В.Н. Филлипов в своей книге «Философия и методология науки» утверждает, что философия и методология науки в представлениях о времени стали исходить из предположения, что, время есть некоторая функция изменений, происходящих в физических объектах [3]. Необходимо разграничивать количественные и качественные свойства времени. К первым относятся те свойства времени, которые можно измерить с помощью часов. По сравнению с метрическими свойствами, качественные свойства времени более фундаментальны, то есть они не зависят от способа измерения и остаются неизменными. К основным
качественным свойствам времен большинство исследователей относят:
- равномерность: время течет в реальности, не ускоряясь и не замедляясь;
- однонаправленность: время течет из прошлого в будущее;
- линейность: течение времени не пересекается с самим собой;
- необратимость: время необратимо;
- связь с причинностью: процессу развития присуща связь времен;
- неизменность прошлого и возможность корректировки будущего;
- локальность: время всегда соотнесено с определенным моментом;
- связь с движением: время не статично, движение есть форма существования материи [4].
Как показывает анализ, в различные времена использовались разнообразные подходы и концепции в категоризации времени и его свойств. Но, несмотря на общепринятые качественные свойства времени, отношение к этой категории различно у представителей разных культур.
Различные культуры обнаруживают различную временную ориентацию, которая хранится в системе мышления представителей этих культур. Культурология традиционно разделяет мо-нохронные и полихронные культуры, и в основе такого разделения лежит наблюдение за тем, как жители разных стран относятся ко времени [5].
Представители монохронных культур (Запад Европы и США) склонны планировать время заранее, располагая дела одно за другим. Истоки пунктуальности швейцарцев, немцев, шведов, американцев и других народов, «озабоченных временем», нужно искать в религиозной трудовой этике. В протестантской Европе, а также у старообрядцев России, труд был частью религиозного служения, а деловой успех - знаком глубокой личной связи с Богом, призвания. Было распространено представление о том, что время - это капитал, предоставленный Богом человеку для того, чтобы тот правильно его «вложил».
Представителями полихронных культур (страны Южной Европы, Латинской Америки, Африки и арабского востока) дела планируются как набор возможностей и никогда не выполняются в строгой последовательности.
Полихронные культуры ориентированы на общение с людьми, налаживание связей, на семью, а монохронные культуры ориентированы на задачу, работу с формальными данными, на индивидуальные достижения. Россия принадлежит к числу стран, где полихронная деловая культура преобладает.
В концепции времени воплощается рефлексия эпохи и деятельности, интерпретация сложившейся культуры, ритм социального времени. Все эти моменты находят свое отражение в языке.
В рамках лингвистики можно говорить о глагольном выражении времени. Время - грамматическая категория, значения которой характеризуют временную ответственность (временную референцию) ситуации, описываемой предложением. Мозг человека - это чувствительнейший детектор времени.
Грамматическая категория времени, как правило, соотносится в лингвистике с общенаучным понятием времени, в котором дихотомически противопоставлены прошлое и настоящее.
Значительную часть естественных языков составляют языки с трехчленным грамматическим противопоставлением «настоящее - прошедшее - будущее». К этому типу относятся, в частности, германские, романские и славянские языки. Категория времени обнаруживает разнообразные связи с другими категориями - в первую очередь, с категорией вида, описывающей внутреннюю темпоральную структуру ситуации.
Лингвистическое время имеет синхронный и диасинхрон-ный аспекты в соответствии с синхронным и диасинхронным аспектами представления языка и объективными физическими категориями одновременности и последовательности событий. Оно включает в себя грамматическое (морфологическое, синтактическое), лексическое и контекстуальное время.
Моделирование времени в языке непосредственно связано со множественностью моделей времени, присутствующих в обыденном сознании людей и отраженных в языке времени. Такие модели можно подразделить на те, в которых главной фигурой является человек и такие, которые ориентированы на само время [6]. Категория времени первоначально оформляется в «наивной» картине мира, т.к. не существует объективной научной теории о времени. «Наивное» представление о времени отражается во фразеологическом фонде языке. Так как предметом данного исследования являются фразеологизмы как носители культурно-исторического опыта, следует рассмотреть, что такое фразеологизм.
Тема национально-культурной специфики является достаточно традиционной для исследований в области фразеологии. На протяжении многих лет в работах по фразеологии (в особенности, если они выполнялись в рамках традиционного языкознания) утверждалось, что фразеологические единицы представляют собой национально-специфические единицы языка, аккумулирующие культурный потенциал народа. Эта тема изучалась такими учеными, как А. Вежбицкая, В.Н. Телия, В.А. Маслова, Д.О. Добровольский и др. [6; 7; 8; 9].
В.Н. Телия считает, что фразеологический состав языка как зеркало, в котором лингвокультурная общность идентифицирует свое национальное самосознание, именно фразеологизмы навязывают носителям языка особое видение мира, ситуаций [7; 10].
Разные языковые сообщества, пользуясь разными инструментами концептообразования, формируют различные картины мира, являющиеся, по сути, основанием национальных культур.
В.А. Маслова отмечает, что истинными хранителями культуры являются тексты. Не язык, а текст отображает духовный мир человека. Именно текст напрямую связан с культурой, ибо он пронизан множеством культурных кодов. Он хранит информацию об истории, этнографии, национальной психологии, национальном поведении, то есть обо всем, что составляет содержание культуры. Текст - это набор специфических сигналов, которые автоматически вызывают у читателя, воспитанного в традициях данной культуры, не только непосредственные ассоциации, но и большое количество косвенных. В свою очередь, правила построения текста зависят от контекста культуры, в котором он возникает. Текст созидается из языковых единиц низших уровней, которые при соответствующем подборе могут усилить культурный сигнал. Именно такими единицами в первую очередь и являются фразеологизмы [8].
В.А. Маслова считает, что фразеологические единицы, отражая в своей семантике длительный процесс развития культуры народа, фиксируют и передают от поколения к поколению культурные установки и стереотипы, эталоны и архетипы [8].
При исследовании национальной специфики Д.О. Добровольский выделяет два подхода. Первый подход называется сравнительным, при котором национально-культурная специфика одного языка определяется относительно другого языка. Второй подход - интроспективный, при котором национальная специфика языка рассматривается глазами его носителей, то есть производится самоанализ, самонаблюдение [9].
При сравнительном подходе специфичными признаются все факты языка А относительно языка В, которые представляются нетривиальными с точки зрения традиционной народной культуры из перспективы языка В (и соответствующей культуры). При этом не является важным то обстоятельство, что многие из выделяемых в качестве специфических фактов могут иметь место и в других языках (культурах).
Интроспективный подход основан на представлении о наличии «имманентных» национально-культурных характеристик безотносительно к специфике других языков и культур. Задача
исследования формулируется как поиск ответа на вопрос, в чем состоит национальная специфика языка А глазами его носителей. Наиболее адекватными исследовательскими приемами в этом случае представляются опрос информантов и различные тесты, направленные на выяснение отношения носителей языка к соответствующим лингвистическим фактам. Так, например, сигналом наличия «имманентной» национальной специфики может быть мнение о неуместности данного высказывания в устах иностранца. При сравнительном анализе одним из важнейших критериев оказывается возводимость установленных межъязыковых различий к специфике соответствующих культур, в то время как интроспективный подход предполагает обращение к интуиции носителей языка, характеризующих некоторые явления как свои и только свои, то есть сугубо национальные. Явления, отобранные в качестве специфических на основе сравнительного подхода, могут не только не совпадать с кругом явлений, выделенных на основе интроспективного подхода, но даже не иметь с ним точек соприкосновения [2].
Весьма важным компонентом во фразеологических единицах является культурная коннотация. Культурная коннотация фразеологизмов определяется ценностями определенной культуры. Это то, что является специфичным для отдельной нации, культуры. Культурная коннотация возникает как результат интерпретации ассоциативно-образного основания фразеологической единицы через соотнесение его с культурно-национальными стереотипами [8], в результате чего мы и раскрываем их культурно-национальный смысл и характер фразеологических единиц, конструирующих время и характеризуемых, в зависимости от культурной ценности, как положительные и отрицательные. Таким образом, именно культурная коннотация придает культурно-значимую маркированность фразеологизму и даже всему тексту. Средствами передачи этой культурной коннотации, по мнению А. Вежбицкой, являются ключевые слова, которые находятся в центре фразеологизма [6]. Анализируя вышесказанное, мы приходим к выводу о том, что фразеологизмы являются носителями культурно-национальной информации. Фразеологические единицы сохраняют и воспроизводят менталитет народа, его культуру.
Так как фразеологизм связан со стереотипом, то именно фразеологизм является средством выражения этого стереотипа, который связан с определенным представлением или образом, выраженном в данном фразеологизме. В когнитивной лингвистике и этнолингвистике термин стереотип относят к содержательной стороне языка и культуры, то есть понимают как ментальный стереотип, который соотносится с языковой картиной мира. Так, у Е. Бартминского языковая картина мира и языковой стереотип относятся как часть и целое, и языковой стереотип понимается как «суждение или несколько суждений, относящихся к определенному объекту внеязыкового мира, субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально-выработанных познавательных моделей» [8, с. 58].
Языковой стереотип - это не только суждение или несколько суждений, но и любое устойчивое выражение, состоящее из нескольких слов. Употребление таких стереотипов облегчает и упрощает общение, экономя силы коммуникантов. Кроме того, они отражают в своей семантике долгий процесс развития культуры народа, передают национальный характер, исторический и культурный колорит. Мы многое можем узнать о быте, менталитете народа, исходя из внутренней формы лингвистической единицы. То есть фразеологическая единица формируется через стереотип. Но может происходить и обратный процесс, когда стереотип формируется посредством фразеологической единицы. Например, возьмем фразеологизм «горбатого могила исправит». Воспринимая данную структуру, в нашем сознании формируется стереотип, что плохого человека уже не переделаешь, он никогда не исправится.
Интерпретируя фразеологизм на базе соотношения их образных восприятий со стереотипами, отражающими народный менталитет, мы тем самым раскрываем их культурно-национальный смысл и характер, что и является содержанием национально-культурной коннотации.
Сравнение языков является средством, которое позволяет исследовать строй и своеобразие картины мира различных народов. В нашей статье мы фокусируем внимание на исследовании фразеологизмов, отражающих представления о времени
в русской и китайской лингвокультурах. Лингвокультурологический сопоставительный анализ позволяет увидеть, как культура воплощена в содержании фразеологизмов, определить смысл их культурно-национальных коннотаций, благодаря которым фразеологизмы в процессе их употребления воспроизводят характерологические черты народного менталитета.
Сопоставительный анализ способов определения времени у русских и китайцев показывает, что русские и китайцы используют сходные способы для определения времени: по движению солнца, луны и звёзд, по природным стихиям, по вегетационному циклу, по повадкам домашних животных и т.д., ср.: «кто рано встает, тому бог подает» - («ранняя птица
получает червя»).
Однако в жизни русских важную роль играет христианский календарь («до морковкина заговенья», «адамовы веки» и др.), в то время как в Китае влияние религии на измерение времени не так велико. Различия природных условий также отражаются в языках: так, в русском языке «зима» и «снег» употребляются как «времяобозначающие» слова, выполняющие функцию единиц измерения времени («по первому снегу»), а в Китае зима недолгая, выпадение снега не такое частое явление, как в России, поэтому «солнце», «луна» и «дождь» занимают главное место: («как бамбуковые побеги после дождя»).
Анализ языковых средств позволил нам сделать вывод, что в русских фразеологизмах, соотносимых с временным кодом, в большей степени используются единицы членения времени: минута, час, день, ночь, год, век и т.д.: «ни на секунду», «делу время, а потехе час», «весенний день год кормит», «на веки вечные».
Кроме того, в русских фразеологизмах больше, по сравнению с китайскими, отражается связь времени с пространством. Русские определяют время с помощью единиц пространственного кода, иногда в сочетании с единицами соматического, природно-ландшафтного и других кодов: «изо дня в день», «сквозь годы», «на носу», «за плечами», «не за горами» и т.п.
Китайцы в восприятии времени уделяют больше внимания природе, с помощью явлений и феноменов которой они измеряют время: так, они сравнивают время с молнией, солнцем, луной, водой и т.д.: («поток времени»), Щ^.МШ («как гром
среди ясного неба»), («быстро расцвести и увянуть»),
(«быстро, как молния»).
В ходе семантического и лингвокультурологического анализа небольшого языкового материала (140 русских и 85 китайских фразеологических единиц, отобранных из фразеологических словарей А.В. Кунина, Д.И. Квеселевича, С.И Лубенской, А.И. Алехиной) мы пришли к выводу о том, что представления о времени в русской и китайской языковых картинах мира в общих чертах сходны. Различие в восприятии времени состоит в том, что в целом в русской языковой картине мира время представлено более широко: так, в представлении русских, в отличие от китайцев, время может действовать, как человек («время не терпит», «время торопит», «время не ждёт»); работать на кого-либо или против кого-либо, т.е. выступать как союзник или враг («время убило», «время крадёт», «время работает на нас», «время работает против нас»); оно может быть жертвой, может быть убитым, потерпевшим («убить время», «побеждать время»); оно может ползти, как черепаха или змея, и лететь, как птица; оно может являться преградой, которую следует или невозможно преодолеть («ограничены во времени», «преодолеть время»); и, наконец, оно может предстать в виде ткани («выкраивать время»).
Понятие «рано» очень ценится в обеих культурах, т.к. является олицетворением трудолюбия и успеха в делах, но в китайской культуре оно имеет более важное значение, чем в русской, («стремиться ко дню»), Ш^Ш^ («очень
важны и утро и ночь»), («ранняя птица получает
Библиографический список
червя»), КЖШЛ («вставать надо рано, а спать - поздно»),
ЙЩРЖ («важен миг»), («время имеет цену
золота»), —ВІі+ЙТМ («планы на год -
весной, планы на день - утром»), —ВІі+^ТМ («утро вечера мудренее; утро весь день определяет»).
Услужливость и вежливость китайцев противопоставляется медлительности русских, которые часто, говоря «сейчас», делают «потом» («кто хочет, тот добьется, было бы желание
будет и успех»), ((«было бы старание, и
железный пест можно выточить и превратить в иглу», ср.: «терпенье и труд все перетрут»)), («добиться
быстрых успехов (быстрой победы»); «лошадь пришла - пришел успех»), Ш'кЩ; В (праздное времяпрепровождение, «вдоволь
есть целый день»).
В обеих культурах присутствует осознание того, что время быстротечно и всему есть свой предел: («не
упустить шанс, не пропустить удобный случай; потерянного времени не воротишь», «случай нельзя упускать, время не
вернется»), 'Жййл («короткий миг»), («деньги не
могут купить короткий миг»), («дело не терпит
отлагательства (промедления)», «время меня не ждет»), («предки сажают деревья, потомки
наслаждаются прохладой»), ІАЛЛ^Ш^І^Й—А («и для
черепахи, которой десятки тысяч лет, наступит последний день»).
Несдержанность, излишняя эмоциональность и спешка присутствуют в обеих культурах, но сильнее выражены в русской: «с бухты барахты», «с наскоку», «в один миг», «пикнуть не успел» и т.д. Быстрота в деле или при определенной ситуации имеет важное значение в обоих языках, но в китайском она выражена сильнее: («очень быстро»),
йШММ(«приехать один за другим»), («бороться за
каждую минуту и секунду»), («в мгновение ока»),
^Й—Ж («держаться на волоске»). Анализируя подгруппу
«быстро-медленно», следует отметить, что и в русском и в китайском языках «медленно» часто означает как следует, тщательно, с умом: «Москва не сразу строилась», «медленно, но верно», «поспешишь - людей насмешишь». Однако понятие «медленно» более присуще китайской культуре из-за такой личностной характеристики, как тщательность в делах,
обдуманность действий и отсутствие спешки:
(на все нужно время и старание «раз наевшись, толстяком не станешь»); ШЖ^Ш. («тонкая вода долго течет, редкой
еды надолго хватает»); («торопясь, не съешь
горячую кашу (бульон с лапшой, пирожок; соевый творог; пампушку»)); («одним махом до неба не
доберешься»); («одним взмахом бритвы голову
не побрить»); («одним взмахом топора большое
дерево не срубить»); («первое всхлипывание еще не
слезы»); («одним взглядом две строки не
прочитаешь»). У русских есть такая особенность откладывать что-то на потом, повременить с чем-то: «тянуть лямку», «только за смертью посылать», «отложить под сукно», «тянуть волынку», «тянуть время».
Таким образом, время в силу своей универсальности является одним из базовых понятий не только для русской языковой картины мира, но и для любой другой. В связи с этим время как таковое представляет собой важную составляющую лингвокультурного знания конкретного народа. Результаты сопоставительного анализа позволяют делать вывод о наличии в русской и китайской лингвокультурах национально-специфических особенностей, проявляющихся во фразеологических единицах, отражающих такую универсальную категорию человеческого бытия как время.
1. Васильев, Л.М. Современная лингвистическая семантика: уч. пособие для вузов. - М., 1990.
2. Добровольский, Д.О. Образная составляющая в семантике идиом // Филологические науки. - 1996. - № 1.
3. Филлипов, В.Н. Философия и методология науки / В.Н. Филлипов, К.Г. Колтаков. - Бийск, 2003.
4. Кравченко, А.В. Язык и восприятие // Когнитивные аспекты языковой категоризации. - М., 1996.
5. Сукаленко, Н.И. Отражение обыденного сознания в образной языковой картине мира. - Киев, 1992.
6. Вежбицкая, А. Язык. Культура. Познание. - М., 1996.
7. Телия, В.Н. Русская фразеология в контексте культуры: семантические, прагматические и лингвокультурологические аспекты. -М., 1986.
8. Маслова, В.А. Введение в лингвокультурологию. - М., 1997.
9. Добровольский, Д.О. Национально-культурная специфика во фразеологии // Вопросы языкознания. - 1997. - № 6.
10. Телия, В.Н. Роль образных средств в культурно-национальной окраске миропонимания // Этнопсихолингвистические аспекты в преподавании иностранных языков. - М., 1996.
Bibliography
1. Vasiljev, L.M. Sovremennaya lingvisticheskaya semantika: uch. posobie dlya vuzov. - M., 1990.
2. Dobrovoljskiyj, D.O. Obraznaya sostavlyayuthaya v semantike idiom // Filologicheskie nauki. - 1996. - № 1.
3. Fillipov, V.N. Filosofiya i metodologiya nauki / V.N. Fillipov, K.G. Koltakov. - Biyjsk, 2003.
4. Kravchenko, A.V. Yazihk i vospriyatie // Kognitivnihe aspektih yazihkovoyj kategorizacii. - M., 1996.
5. Sukalenko, N.I. Otrazhenie obihdennogo soznaniya v obraznoyj yazihkovoyj kartine mira. - Kiev, 1992.
6. Vezhbickaya, A. Yazihk. Kuljtura. Poznanie. - M., 1996.
7. Teliya, V.N. Russkaya frazeologiya v kontekste kuljturih: semanticheskie, pragmaticheskie i lingvokuljturologicheskie aspektih. - M., 1986.
8. Maslova, V.A. Vvedenie v lingvokuljturologiyu. - M., 1997.
9. Dobrovoljskiyj, D.O. Nacionaljno-kuljturnaya specifika vo frazeologii // Voprosih yazihkoznaniya. - 1997. - № 6.
10. Teliya, V.N. Rolj obraznihkh sredstv v kuljturno-nacionaljnoyj okraske miroponimaniya // Ehtnopsikholingvisticheskie aspektih v prepodavanii inostrannihkh yazihkov. - M., 1996.
Статья поступила в редакцию 11.03.12
УДК 81'42
Grichin S.V. AUTHORIZATION BLOCKS AS ELEMENTS OF THE SEMANTIC STRUCTURE OF A SCIENTIFIC TEXT. The article is devoted to the study of authorization functioning in a scientific text. The semantic structure of a scientific text in the aspect of authorization is presented as consisting of authorization blocks, which have pragmatic and communicative potential. Characteristics of authorization blocks is provided, their role in text building is described.
Key words: semantic structure, scientific text, scientific discourse, authorization, authorization block.
С.В. Гричин, канд. филол. наук, доц., зав. каф. гуманитарного образования и иностранных языков ЮТИ
ТПУ, E-mail: grichinsergei@mail.ru
АВТОРИЗАЦИОННЫЕ БЛОКИ КАК ЭЛЕМЕНТЫ СОДЕРЖАТЕЛЬНО-СМЫСЛОВОЙ СТРУКТУРЫ НАУЧНОГО ТЕКСТА
Статья посвящена изучению функционирования авторизации в тексте научного произведения. Показано, что содержательно-смысловая структура научного текста в аспекте авторизации состоит из авторизационых блоков, обладающих прагматическим и коммуникативным потенциалом. Даются характеристики авторизационных блоков, определяется их роль в текстопорождении.
Ключевые слова: содержательно-смысловая структура, текст научного произведения, научный дискурс, авторизация, авторизационный блок.
Проблема содержательной структуры текста привлекает лингвистов целого ряда направлений, включая функционально-стилистичекое и когнитивно-дискурсивное. Исследование научного дискурса в этом плане представляет особый интерес в связи с тем, что позволяет углубить наши представления об особенностях детерминации лингвистического экстралингвисти-ческим, раскрыть механизмы взаимодействия объективных и субъективных смыслов в тексте (через взаимоотношения мо-дусных смыслов и семантического наполнения авторизуемого), и, таким образом, вскрыть глубинные, когнитивные механизмы фиксации знаний в тексте научного произведения и, шире, научном дискурсе.
Описание содержательно-смысловой структуры научного текста в данной работе основано на понятии типовой ситуации авторизации, детерминирующей экспликацию авторизационного блока. В определении типовой ситуации мы опираемся на работу М.В. Всеволодовой, которая понимает под ней некоторую внеязыковую ситуацию, типизированное событие, закрепленное нашим языковым сознанием «в виде определенной формулы, в виде совершенно определенного состава компонентов,
- и не просто состава, а конфигурации этих компонентов» [1, с. 126]. Типовая ситуация (ТС) опознается благодаря повторяющимся действующим лицам и отношениям между ними. ТС -это лингвистическая универсалия, формирующаяся определенными денотативными ролями, средство отображения многообразия окружающей нас действительности, но одновременно являющаяся основой речевых реализаций систем значений. Таким образом, типовая ситуация авторизации - это экстралингвистически обусловленный мотив экспликации в содержательной структуре текста авторизационной конструкции и авторизационного блока, связанный с реализацией определенного соци-окультерного контекста.
Во многом ситуация авторизации заложена на уровне семантики авторизующих глаголов, поскольку модусные глаголы (речи, мысли, памяти, знания, эмоций, ощущений, восприятия, оценки) «обозначают специфические ситуации, отражающие вербальную психическую деятельность человека. Вводя пропозицию, любой из этих глаголов делает ее предметом речи, ибо он отражает определенное, конкретное отношение к этой пропозиции» [2, с. 6]. Авторизующие глаголы «запрограммированы» на передачу некоего содержания, поскольку содержат в структуре своей лексической семантики сему «информация», представляющую собой «то общее, что содержится в значении группы лексем разной семантики - речи, мысли, восприятия, чувства, оценки, бытия, обнаружения - и что находит выражение именно в синтаксической сочетаемости, т.е. способности изъясняться» [3, с. 105]. Представляя собой модусную рамку, они детерминируют наличие диктума, присоединяемого в виде разного рода изъяснительных конструкций, при этом сами «изъяснительные отношения возникают в связи с необходимостью семантического восполнения определенного слова (информационной лексемы), обладающего релятивной лексической семантикой, т.е. в связи с необходимостью удовлетворения внутриязыковых потребностей: информационная лексема в силу своей семантической неполноты (она называет только способ оперирования информацией) восполняется предикативной единицей, выражающей информацию, образуя изъяснительную конструкцию» [3, с. 107-108]. Очевидно, что эта детерминация модусом диктума не ограничивается рамками предложения, где устанавливаются отношения между предикативными единицами. Она возможна и на уровне текста. Ср. пример М.В. Всеволодовой: «Предложение вне текста может быть информативно недостаточным: И с этой точки зрения (с какой?,) некоторая ультимативность позиции, о которой шла речь выше, объяснима» [1, с. 15].
