CC BY
117
В цикле «Себя как в зеркале я вижу...» раскрывается пушкинская графика. Пушкин часто рисовал свой профиль пером и чернилами на полях рукописей. Рисовал эти автопортреты быстро. Когда Пушнин чувствовал себя одиноким, автопортрет получался грустным. А если ему было весело, он рисовал себя в каком-нибудь смешном виде - в огромном картузе или в турецком тюрбане, а то и всадником в бурке. Всех этих Пушкиных - маленьких и взрослых, думающих и танцующих, озорничающих, влюбленных, сочиняющих стихи, представила нам Надя Рушева.
В цикле «И с каждой осенью я расцветаю вновь...» дети узнают, что Пушкин был настоящим живописцем природы, он воспринимал ее зорким взглядом художника и тонким слухом музыканта.
В цикле «Чистейшей прелести чистейший образец...» отражена жизнь семьи Пушкина: четверо детей, которых он ласково называл Машка, Сашка, Гришка, Наташка. Надя Рушева рисовала Пушкина в кругу семьи: «Наталья на даче», «Папа, пойдем играть!», где веселый, уютно-домашний Пушкин сидит в кресле, за рукав его нетерпеливо дергает крохотная девочка - дочка Маша: «Папа, пойдем играть!».
В лирике и графических рисунках А. С. Пушкина и Нади Рушевой отражены солнечность, юмор, умение радоваться и любить жизнь. Как отметил И. Андроников, Пушкин по-прежнему остается солнцем нашей поэзии. Пушкинское наследие - это духовная ценность нации. Именно Пушкин, по утверждению великого писателя Л. Н. Толстого, «думал стихами» как поэт и сердился своими графическими рисунками как художник.
Список литературы
1. Фридман В. По следам пропавшего дневника Пушкина // Наука и жизнь. -1983. - № 3. - С. 86 - 92.
2. Эфрос А. М. Мастера разных эпох: Избранные историко-художественные и критические статьи. - М., 1979.
М. Я. Саррина
К вопросу о восприятии Г оголя в России и во Франции (И. Тургенев - П. Мериме - А. Г ригорьев)
В статье рассматривается работа французского писателя и переводчика П. Мери-ме «Николай Гоголь. Русские повести. Мертвые души. Ревизор» и отклики на нее И. С. Тургенева и А. А. Григорьева.
Ключевые слова: П. Мериме, Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, А. А. Григорьев, комизм.
В письме госпоже де Лагнере от 11 сентября 1851 года Проспер Мериме писал: «Знайте, что я закончил историю Димитрия и принимаюсь за писанину о Гоголе, которую имел неосторожность пообещать Бюлозу. Так как мне придется перевести несколько мест из «Мертвых душ» и «Ревизо-
115
ра», то я рассчитываю на Вас в смысле исправления ошибок» [8, с. 79]. Слова «писанина» и «придется перевести» очень необычны для Мериме, талантливого переводчика и пропагандиста русской литературы в Европе.
Русские переводы П. Мериме - писателя и критика, историка культуры и литературы - можно рассматривать как этап его собственного творчества; изучение русских переводов позволяет глубже осмыслить сходство и различия на уровне метода, поэтики, жанров произведений Мериме и русских писателей, процессы взаимодействия русской и французской литератур. В отечественном литературоведении наиболее значимые работы, посвященные изучению русских переводов Мериме, принадлежат Л. Е. Коган [4] и Е. П. Мартьяновой [7]. Исследователи особо выделяют переводы Мериме как неотъемлемую часть его творческого наследия, заслуживающую специального изучения. В последние годы к этой проблеме вернулся А. Д. Михайлов, переиздавший статьи Мериме о русской литературе [9]. А. Д. Михайлов назвал характер творческих контактов Проспера Мериме и русских литераторов - Пушкина, Г оголя. Тургенева - «уникальным, беспрецедентным» [10, с. 6]. Среди русских связей Мериме дружба с И. С. Тургеневым занимает особое место. Мериме глубоко уважал Тургенева как художника и переводил его произведения («Сон», «Призраки», «Собака», «Странная история»). Помимо статей, посвященных творчеству Тургенева, нередко он выступал в роли редактора переводов его произведений, а подчас просматривал корректуры. При переводе Мериме стремился уловить прежде всего художественный стиль оригинала. Из его писем мы узнаем, насколько он ценил творчество И. С. Тургенева, как внимательно изучал русские тексты, как советовал своим знакомым читать произведения русских писателей [12]. По мнению Мериме, Тургенев - не только блестящий мастер «психологической драмы», но и талантливый живописец. При этом писатель даже сомневался, можно ли на французском языке передать всю прелесть тургеневских описаний природы, так как «сжатость и богатство русского языка затрудняют даже самых искусных переводчиков» [9, с. 83-84].
В отличие от творчества Пушкина и Тургенева, произведения Н. В. Гоголя получили в критических отзывах Мериме несколько иную оценку. Гоголю была посвящена статья «Николай Гоголь. Русские повести. Мертвые души. Ревизор», опубликованная 15 ноября 1851 года. И именно эта, первая статья Мериме о русской литературе, стала предметом оживленной литературной полемики в России. Изучение литературной полемики вокруг отзыва Мериме о Гоголе важно потому, что для русской литературы Гоголь был, безусловно, своеобразным центром, порождающим и центробежные, и центростремительные тенденции. Именно вокруг проблемы истолкования творчества Гоголя и определения его места в русском литературном процессе разгорелась первая принципиальная дискуссия В. Г. Белинского с его недавним другом, членом кружка Станкевича
116
К. С. Аксаковым, который в 1840-х годах стал одним из вождей и теоретиков славянофильства. Полемика Белинского и Аксакова о «Мертвых душах» «составила этап в размежевании идеологов 1840-х годов» [6, с. 22]. Участником дискуссии 1845 года, одной из центральных проблем которой была поэма «Разговор», был И. С. Тургенев; в 1847 году писатель стал свидетелем создания знаменитого письма Белинского к Гоголю. «Книга Г оголя, попытка писателя объясниться с Белинским по поводу этой книги в письме и ответ критика были этапными моментами общения Г оголя с современниками, которое приобретало подчас драматический и даже трагический характер» [6, с. 21]. В этой полемике принял активное участие молодой критик Ап. Григорьев, который в конце 40-х годов уже имел свой, отличный от точки зрения Белинского, взгляд на развитие русского реализма. «Выбранные места из переписки с друзьями» стали поворотным пунктом в смене мировоззрения критика. На появление книги Григорьев откликнулся яркой и полемичной статьей «Н. В. Гоголь и его последняя книга», вскоре критик перешел в редакцию журнала «Москвитянин», принадлежащего славянофилу Погодину.
К моменту выхода статьи Мериме уже не было в живых Белинского, а К. С. Аксаков не участвовал столь активно в литературных дискуссиях. Однако их позиции относительно пути развития литературы в России и творчества Гоголя опосредованно отразились в откликах на статью представителей петербургского и московского направлений - И. Панаева (в журнале «Современник») и Григорьева (в «Москвитянине»). Два отзыва из противоборствующих лагерей впервые были объединены общей интонацией сожаления и недоумения. Григорьев отметил, что в статье «что ни слово, то грустная и детская ошибка» [3, с. 607]. Панаев указывал на недостатки статьи, сожалея, что даже Мериме, который «обманул самого Пушкина», оказался среди «не понимающих ни полноты, ни сущности таланта» Гоголя, имя которого «так высоко» стоит в русской литературе [11, с. 157]. «Досадная близорукость» (по словам А. Д. Михайлова) Мериме была тем более непростительна, что в статье затрагивались основные проблемы творчества Гоголя, стоявшие в центре литературных споров 40-50-х годов: Гоголь-сатирик, феномен юмора Гоголя и соотношение понятий «идеал-действительность» в творчестве писателя. Мериме пишет: «Будучи тонким, порой даже щепетильным наблюдателем, умея подмечать и смело выставлять смешные стороны, склонный, однако, к преувеличениям, доходящим до шутовства, г-н Гоголь прежде всего яркий сатирик. Он безжалостен к злобе и глупости, но в его распоряжении имеется всего одно орудие - ирония. <...> Его шутки приближаются к фарсу, а веселость совершенно не заразительна. <...> Я отметил уже, что сатира определяет собой особый характер таланта Г оголя. Он не видит прекрасное ни в вещах, ни в людях, - и не потому, что он плохой наблюдатель, но потому, что он предпочитает уродливые и печальные явления. <...> Он показывает нам
117
только дураков или же предлагает любоваться негодяями» [9, с. 11-13]. Анализируя повесть «Тарас Бульба» и рассказы «Записки сумасшедшего» и «Старосветские помещики», французский писатель приходит к выводу о нарушении композиционной целостности в произведениях Г оголя («Он не заботится о правдоподобии общей композиции. Тонко написанные сцены плохо связаны друг с другом») и о излишней детализации («...мозг утомляется от чтения этих блестящих страниц, откуда, быть может, нельзя выкинуть ни одного слова, но которые можно целиком исключить из произведения, не нарушая его достоинства») [9, с. 18]. Общий вывод Ме-риме, даже при чтении лирических и наиболее драматических сцен, таков: «Создается ощущение, что автор на дурном пути; изложение запутано, а его обычный иронический стиль еще более затрудняет чтение горестных эпизодов» [9, с. 15].
Свою точку зрения на творчество Г оголя Мериме не изменил и позднее. Так, в статье «Литература и рабство в России» (1854), посвященной циклу «Записки охотника», Мериме, сравнивая манеру Гоголя и Тургенева, отмечает общий недостаток - отсутствие пушкинского лаконизма, и различия, главное из которых - любовь Тургенева «к доброму и прекрасному, располагающую душевную чуткость» в противовес «неискреннему смеху» «саркастического и холодного Гоголя» [9, с. 51]. К противопоставлению «Гоголь - Тургенев», впервые сформулированному в статье 1854 года, французский писатель вернется десятилетия спустя, утверждая в статье «Иван Тургенев», что произведения его русского друга нельзя назвать сатирой, потому что у автора «нет того злорадства, которое чувствуется у многих критиков, подмечающих человеческую слабость или пошлость. Эти господа старательно подчеркивают дурные стороны общества, а г-н Тургенев старается отыскать добро всюду, где оно могут быть скрыто. Он находит возвышенные черты даже в самых низменных натурах» [9, с. 87]. «Многие критики» - это, вероятно, в первую очередь Гоголь, который «окончательно разуверился в обществе: он видел в нем только скотов и подлецов» [9, с. 51].
Ап. Григорьев моментально откликнулся на статью Мериме, писателя, творчество которого бесконечно ценил. В журнале «Москвитянин» Григорьев писал, что ожидал объективного мнения издалека, а получилось «обыденное, поверхностное суждение, устарелые требования <...>» [3, с. 608]. Главное, основа, в которой ошибается Мериме - это, с точки зрения Григорьева, неправильное понимание природы юмора Гоголя, то есть восприятие его творчества как сатирического, обличающего. «Или Мериме слишком поверхностно читал Гоголя, или он вовсе не способен почувствовать те незримые миру слезы, которые составляют великий пафос «Ревизора и Мертвых душ». Гоголь истинный, всесторонний поэт, равно изображающий и горе Акакия Акакиевича, и красоту Аннуциаты. Гоголь <...> весь исполнен любви к красоте, понимает глубже и яснее всех влия-
118
ние красоты» [3, с. 609]. О природе гоголевского юмора более подробно критик написал в работе «Русская изящная литература в 1852 году»: «Комизм Гоголя есть явление совершенно единственное в самой манере и в самих приемах комика» [1, с. 144]. Сущность комического миросозерцания Гоголя состоит «в постоянном раздвоении сознания, в постоянной готовности комика самого себя судить и поверять во имя чего-то иного, постоянно для самого себя объективироваться» [1, с. 144]. Последователи же Гоголя «не владеют оружием безусловного комизма». Натуральная школа свидетельствует «противоположением о величии и достоинстве Гоголя», принимая «чудовищные призраки своего болезненно-напряженного воображения за врагов действительных» [1, с. 144-145]. Истинный же художник, с точки зрения критика, наделен видением комического «как результата раздвоения в жизни между идеалом и действительностью» [1, с. 153].
В цикле «Русская литература в 1851 году» Григорьев разъясняет положения нового метода - исторической критики. Используя новую методологию, Григорьев анализирует и творчество Мериме. В статье о Мериме, заключительной в цикле из трех монографических исследований «Современные лирики, романтики и драматурги», было сформулировано понятие «объективность». Необходимость четкого определения этого понятия вызвана тем, что определить степень историзма Мериме, художника, «объективного по свойству своей натуры и таланта» невозможно. Объективность, по мнению Григорьева, - это «свойство человека отождествляться с представляемым, описываемым, изображаемым им предметом, способность отрешаться от своей личности и ее обстановки и переноситься в чужие личности и их обстановки» [2, с. 133]. Критик выделил три степени объективности: первая степень есть способность «подмечать верно явления действительности», вторая - способность «к созданию типов, общих отрешенных образов», третья - «сила, воодушевленная идеалом» [2, с. 136]. Это высшая форма творчества, которой достигли лишь Шекспир, Гете, Гоголь и Пушкин. Мериме, утверждает Григорьев, создал типы, но у него не было идеала. «Родись Мериме в стране комизма, в России, он был бы великим комиком» [2, с. 138]. Характеристика Григорьевым юмора Ме-риме удивительно близка отзыву последнего о юморе Гоголя - критик «Москвитянина», говоря о Мериме, употребляет слово persiflage («зубоскальство»), отмечая, что подлинный комизм возможен только «в стране комизма - России» [2, с. 138].
Вопрос о своеобразии творчества Гоголя, осмысление исторического значения писателя было чрезвычайно значимо и для Тургенева, который, с горечью на «досадную близорукость» Мериме, вскоре после смерти Гоголя написал Полине Виардо: «Самые проницательные и самые умные из иностранцев, как, например, Мериме, видели в Гоголе только юмориста английского типа, его историческое значение совершенно ускользнуло от них.
119
Повторяю, надо быть русским, чтобы понимать, кого мы лишились» [15, II, с. 386]. Об историческом значении творчества Гоголя, о своей позиции относительно гоголевского направления в литературе Тургенев заявил еще в 1845 году в статье «О современной русской литературе», опубликованной анонимно на французском языке в газете «Illustration». В этой работе писатель доказывал справедливость тезиса Белинского о Гоголе как социальном поэте «в духе времени», сформулированную критиком в рецензии «Несколько слов о поэме Гоголя: "Похождения Чичикова, или Мертвые души" (1842). Не изменилось мнение писателя и позднее.
Характеристику «гоголевской эпохи» в литературе писатель давал и спустя годы, приводя в «Литературных и житейских воспоминаниях» отрывок из лекции о Пушкине, прочитанной им в 1859 году: «В то же время умалилось и поблекло влияние самого Пушкина <...>. Время чистой поэзии прошло так же, как и время ложновеличавой фразы; наступило время критики, полемики, сатиры» [14, XI, с. 36]. Время, когда важен именно социальный характер литературы, когда на место «поэта центрального, по-эта-эха, положительного, как жизнь на покое», приходит «поэт-глашатай, центробежный, тяготеющий к другим, отрицательный, как жизнь в движении» [14, XII, с. 347]. Слова Тургенева о Гоголе как «социальном поэте», о возрастании роли «поэта-глашатая» и «времени сатиры» в литературе полностью противоположны пониманию Григорьевым в конце 1840-х - начале 1850-х годов роли Гоголя в русской литературе, осознанию критиком приоритета слова добра над словом сатиры.
Между тем в кажущихся диаметрально противоположными взглядах Тургенева и Григорьева на творчество Гоголя можно найти не только различия, но и общее. Сохранилось следующее свидетельство К. Леонтьева, активного корреспондента Тургенева в начале 1850-х годов: «Тургеневу пришлось напоминать мне о “Тарасе Бульбе”, об очерке “Рим”, о могучей поэзии повести “Вий”, чтобы помирить меня с гением, которого последние и самые зрелые, но злые все-таки и сухие творения (“Ревизор”, “Игроки”, “Мертвые души”) почти заслонили от меня все эти другие восхитительные его повести; восхитительные не только по форме, но и по содержанию, по выбору авторского мировоззрения» [5, с. 108].
Аналогичная мысль о двойственности (или переменчивости) таланта Гоголя была выдвинута Григорьевым в 40-е годы и переосмыслена в 1855 году в статье «Замечания об отношении современной критики к искусству», где утверждается «двойственность натуры» Гоголя: положительный идеализм в «Риме» и «Портрете» и отрицательный - в «Шинели» и «Ревизоре» [1, с.240-241]. Как видим, позиция Григорьева созвучна восприятию Гоголя Тургеневым: с одной стороны, Гоголь как основатель натуральной школы, с другой - очерк «Рим» и «могучая поэзия» «Вия» и «Тараса Бульбы».
120
Отклики Григорьева и Тургенева на статью П. Мериме о гении русской литературы, тонкое понимание писателем и критиком своеобразия творчества Гоголя позволяет сделать вывод о том, что антагонизм Тургенева и Г ригорьева, в вопросах о современном состоянии отечественной литературы, непримиримые интонации диалога писателя и критика в 1851 -1852 годах были обусловлены как событиями общественно-литературной жизни России, так и субъективными факторами (преданность Тургенева в это время журналу «Современник», с которым было связано для писателя наследие Белинского и память о «круге Белинского»; с другой стороны -абсолютная, пламенная преданность Григорьева, идеолога «молодой редакции», журналу «Москвитянин»). Однако это противостояние не могло быть устойчивым.
При изменении объективных и субъективных факторов должен был измениться и характер, тон этого диалога. И действительно, в конце 1854 -1855 годах, когда распались «круг Белинского» в «Современнике» и «молодая редакция «Москвитянина», когда возникла необходимость противостоять революционно-демократической критике Чернышевского,
произошло сближение Григорьева с кругом Тургенева.
Список литературы
1. Григорьев Ап. Полн. собр. соч. и писем / под ред. В. С. Спиридонова: в 12 т. -Пг., 1918. - Т. 1.
2. Без подп. <Григорьев А. А.> Современные лирики, романисты и драматурги. П. Мериме // Москвитянин. - 1854. - № 11.
3. Г <Григорьев А. А.> Статья П. Мериме о Гоголе, в Revue de deux Mondes // Москвитянин. - 1851. - № 6.
4. Коган Л. Е. Пушкин в переводах Мериме // Временник пушкинской комиссии / под ред. Луначарского и др. - М.-Л., 1939. - Т. IV - V.
5. Леонтьев К. Собр соч.: в 9 т. - М., 1914. - Т. 9.
6. Лотман Л. М. Тургенев, Достоевский и литературная полемика 1845 годов // И. С. Тургенев. Вопросы биографии и творчества. АН СССР, Институт русской литературы (Пушкинский дом) / под ред. М. П. Алексеева. - Л., 1982.
7. Мартьянова Е. П. Об отражении русско-французских культурных связей во французском языке и литературе XIX в. - Харьков, 1960.
8. Мериме П. Собр. соч. в 6 т. - М., 1963.
9. Мериме П. Статьи о русской литературе / сост. А. Д. Михайлов. - М., 2003.
10. Михайлов А. Д. Проспер Мериме и русская литература // Мериме П. Статьи о русской литературе / изд. подготовил А. Д. Михайлов. - М., 2003.
11. Новый поэт <Панаев И. И.> Смесь // Современник. - 1851. - № 312.
12. Пихтова А. В. Русские писатели в переводах П. Мериме // Филология в системе современного университетского образования: материалы научной конференции.-М., 2004. - Вып. 7.
13. Проспер Мериме в русской литературе / изд. подготовил М. В. Линдстрем. -М., 2007.
14. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Соч. - М.: Наука, 1978 -
2003.
15. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. Письма. - М.: Наука, 1978 -
2003.
121
С. А. Ипатова
Тургенев и «лавровская история»: Суворин vs Катков
В статье анализируется полемика по поводу идейных взглядов И. С. Тургенева, развернутая после его смерти в газетах «Новое время» и «Московские ведомости».
Ключевые слова: И. С. Тургенев, А. С. Суворин, М. Н. Катков.
Инцидент, известный в литературе о писателе как «лавровская история», произошел на литературно-музыкальном вечере Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже 2 (14) февраля 1881 года. И. С. Тургенев был секретарем Общества и инициатором этого заседания, но по причине болезни присутствовать и читать свой новый рассказ не мог. Сохранилось несколько воспоминаний об этом скандальном вечере, где по приглашению Тургенева присутствовал не только П. Л. Лавров, имевший одиозную репутацию революционера-эмигранта, но и эмигрировавший из России участник процесса 193-х И. Я. Павловский. После выступлений скрипача А. Д. Бродского, учениц Полины Виардо и чтения Павловского на сцене появился не заявленный в программе поэт Н. М. Минский, демонстративно прочитавший два своих гражданских стихотворения, по воспоминаниям современника, «жупельно-го» содержания; в одном из них «Две ступени» («Казнь жирондиста») в соответствующем духе повествовалось о казни революционера, то есть Каракозова. Публика пришла в замешательство. Демонстративно встал и покинул зал барон Л. А. Фредерикс, русский военный агент. Фешенебельная публика спешно покидала зал [5, c. 313]. Демарш незваных гостей имел последствия: Тургеневу с трудом пришлось отстаивать существование клуба Общества. Однако история эта, именуемая в дальнейшем «лавровской», имела продолжение уже после смерти писателя и оказалась также связанной с именем Лаврова, а в одном из изданий получила свое название как «прискорбный переполох».
Так случилось, что между кончиной Тургенева в Париже 22 августа (3 сентября) 1883 года и его погребением 27 сентября (9 октября) на родине, согласно завещанию писателя, рядом с В. Г. Белинским на Волковом кладбище в Петербурге прошло более месяца. Смерть Тургенева стала для современников невосполнимой утратой, почти национальным бедствием, поэтому не нашлось практически ни одного издания, чье пристальное внимание на протяжении конца августа - всего сентября не было бы обращено к личности писателя. В отечественных периодических изданиях, независимо от их политической ориентации, это трагическое событие обсуждалось практически ежедневно на протяжении месяца, породив целую скорбную литературу, освещавшую личность, жизненный путь и литературную деятельность Тургенева. Все эти разнохарактерные и разноголосые выступле-
122
