CC BY
113
УДК 83
Матросова Елена Сергеевна
Ивановский государственный университет matrosova_elena@bk.ru
К ВОПРОСУ О СПОСОБАХ ФОРМИРОВАНИЯ ИМИДЖА В ТВОРЧЕСКОМ ПОВЕДЕНИИ В. МАЯКОВСКОГО
В статье рассматривается творческое поведение поэта Владимира Маяковского сквозь призму современных понятий имиджмейкинга, тактик самопродвижения и паблисити.
Ключевые слова: имидж, самопродвижение, творческое поведение, В. Маяковский, футуризм.
«Русский поэт - это, конечно, не только строчки, но и “другие долгие дела”, и прежде всего личность, образ, миф» [2, с. 456], - заметил однажды Василий Аксенов, и процитировал при этом как раз Маяковского, на практике утверждавшего теорию жизнестроения. Проективная деятельность в искусстве, направленная на завоевание популярности и влияния, начала осуществляться задолго до появления имиджелогии и других разделов Public Relations - как минимум с романтиков. Модернисты рубежа XIX-XX веков - их прямые и весьма креативные последователи, а Маяковский еще и один из самых настойчивых, самых ярких.
Уже в творчестве он выдвигает на передний план собственное «я». Так, автобиография открывается заявлением: «Я - поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу» [11, с. 9]. А вот как виделось это со стороны: «Трагедия называлась “Владимир Маяковский”. Заглавье скрывало гениально простое открытье, что поэт не автор, но предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру. Заглавье было не именем сочинителя, а фамилией содержанья» [13, т. IV, с. 219]. В том, что его личность не утратит своей актуальности даже в самом далеком будущем, поэт был абсолютно уверен, поэтому позволял себе весьма дерзкие утверждения: «Я / обсмеянный у сегодняшнего племени, / как длинный / скабрезный анекдот, / вижу идущего через горы времени, / которого не видит никто» [11, т. I, с. 185].
Прежде всего, разумеется, имелась в виду личность, явленная в творениях, но и не только - и точно так же постоянные футуристические апелляции к грядущему, вплоть до последней поэмы «Во весь голос», всегда одновременно обращены и к современникам. Будущее вырастало из настоящего, стихи подкреплялись поступками.
Рассматривая жизнетворчество В. Маяковского, необходимо учитывать и интуитивные проявления «я», и тактические действия по автопрезентации (а возможно, стратегию самопродвижения), и стихийно, но и целенаправленно складывающийся образ лирического героя, и сознательно создаваемый имидж (подробней о соотношении понятий «образ» и «имидж» - см.: [5, с. 103; 6, с. 8]. Именно последний и будет по преимуществу раскрыт в данной статье.
Если образ автора воплощается в текстах, то имидж формируется творческим поведением ху-
дожника. И это не только манера одеваться или общаться с конкретной аудиторией, но также и манифесты, в которых так любили самоутверждаться футуристы, а затем «лефовцы», или, например, выставки, каковой фактически и завершил Маяковский свои публичные выступления. Поэта отличало желание и умение управлять художественным и - шире - общественным процессом, он стремился стать литературным вождем и даже «народово-дителем». Всё это в целом и выстраивало его имидж, однако в целом тема требует обширного исследования, поэтому в рамках данной работы мы ограничимся лишь отдельными наблюдениями.
Первое появление Маяковского в медиапространстве состоялось не в сольном проекте, а в составе группы футуристов, под предводительством Давида Бурлюка, которого, выражаясь по-современному, можно было бы назвать продюсером своего художественного течения. Там и тогда на поверхности был эпатаж, но постепенно во взаимодействии творчества и жизни возникала репутация «поэта-бунтаря», а потом и «поэта-трибуна».
В декабре 1913 года в театре «Луна-парк» была представлена трагедия «Владимир Маяковский». Автор был постановщиком пьесы и выступал в главной роли. Выходило так, что он и играл, и режиссировал себя, а это выглядело как прямой вызов и по-особому подогревало публику. «Театр был полон: в ложах, в проходах, за кулисами набилось множество народа. Литераторы, художники, актеры, журналисты, адвокаты, члены Государственной думы - все постарались попасть на премьеру <.. .> Ждали скандала, пытались даже искусственно вызвать его», - вспоминает Б. Лившиц [9, с. 143]. Знакомство со спектаклем прошло бурно: недоумение зрителей, оскорбительные выкрики из зала - основная масса не приняла «монодраму». Неприязненно настроенной оказалась и большая часть рецензентов. Однако подобная реакция лишь спровоцировала Маяковского на повышение активности, форсирование своей индивидуальности, на реализацию личностного потенциала, который поэт, разумеется, уже тогда в себе ощущал.
Последовали многочисленные выступления футуристов в самых разных городах страны. «И вот они ездят по России: Маяковский, Каменский, Бур-люк - Владим Владимыч, Василь Васильич, Давид Давидыч... даже это невинное и совершенно
© Матросова Е.С., 2013
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2013
117
случайное совпадение - “звуковые повторы” в именах и отчествах поэтов - кажется скандальным, нарочитым, заставляет настораживаться губернаторов и полицейских приставов» [7, с. 51]. В собственном восприятии поэта картина выглядела так: «Это взвело на Голгофы аудиторий / Петрограда, Москвы, Одессы, Киева, / и не было ни одного, / который / не кричал бы: / “Распни,/распни его!” / Но мне - / Люди, / и те, что обидели - / вы мне всего дороже и ближе» [11, т. I, с. 184].
Надо отметить, что в выступлениях Маяковского всегда присутствовала установка на конкретную, целевую аудиторию. И первой социальной группой, на которой оттачивались интонации, а также манера поведения, стало студенчество. «Ночь», «Уличное», «Вывескам», «А вы могли бы?» читались в московском училище живописи, ваяния и зодчества, на улицах и бульварах. Затем круги охвата расширялись: стартовой площадкой для завоевания собственного эстетического «электората» оказались сокурсники, далее - организуется масштабный гастрольный тур по стране, и, как итог, Маяковский формулирует концепцию поэта масс. В своих произведениях поэт использовал «язык улицы», «корявый говор миллионов», заслышав который аудитория признавала и автора. Переходя от «я» к «мы», Маяковский разрешал, по словам О. Мандельштама, элементарную и великую проблему «поэзии для всех, а не для избранных» [10, т. II, с. 276]. «При этом, овладевая самыми, казалось бы, неподдаю-щимися эстетизации языковыми “отбросами”, Маяковский поднимал их до уровня одического стиля. Тем самым он как бы стилистически отнимал расстояние между жизнью и поэзией» (14, 177). Ввиду того, что печатать новаторскую «заумь» издательства отказывались, основная масса произведений, созданных футуристами, и в том числе «трагедия» В. Маяковского, была выпущена на средства Д. Бурлюка. «Тиражи футуристических сборников не превышали тысячи экземпляров, издававшихся самими поэтами. Поэтому знакомство провинциальных читателей с кубофутуризмом было основано исключительно на информации желтой прессы» [18, т. II, с. 6]. Требовались новые формы активного продвижения, и они были придуманы. Внимание к себе футуристы привлекали устными выступлениями, которые анонсировались вызывающими афишами: «Первая олимпиада российского футуризма», «Тезисы о “механическом потомстве”», «Первый вечер речетворцев» и т.п. Такой подход к формированию «спроса» напоминает современные пиар-технологии, направленные на подогревание интереса, внедрение проекта. В частности, кажется, что некоторые из перечисляемых в сегодняшних практикумах приемов (принципиальная ориентация на потребности самого зрителя; стертость лишней информации; яркость вводимой информации; использование нетрадиционной
коммуникации типа слухов, скандалов; усиленное внимание к внешности и внешней стороне события - см.: [15, с. 104-113]) успешно апробированы еще В. Маяковским и его соратниками.
Очевидно, что использование нетрадиционных коммуникаций было для футуристов едва ли не единственной возможностью собрать толпу слушателей. Местные газеты обычно предостерегали читателей «не ловиться на удочку этих шарлатанов», в учебных заведениях проводились профилактические беседы, читались (в качестве «проти-вофутуристических прививок») соответствующие доклады. Но, узнавая об этом, Маяковский чаще всего, по воспоминаниям современников, говорил: «Чем хуже, тем лучше» [4, с. 122]. Очевидно, что меры противодействия лишь провоцировали обывательское любопытство к гастролерам, их выступлений ждали, на них рвались, предвкушая «нечто, ранее невиданное и неслыханное». Подтверждение этого можно было найти в одной из тогдашних газет: «Сегодня в зале “общественной библиотеки” первое выступление знаменитых главарей футуризма. Билетов, говорят, уже нет, что и требовалось доказать. Харьковцы ждут очередного “скандала”» (цит. по: [12, с. 121]). В такой обстановке В. Маяковский получал возможность для самовыражения, для моделирования в сознании широкой публики своего реноме.
В рекламной практике весьма популярен «метод якоря» - один из способов нейролингвистического программирования. По мнению Г. Алдера, «метод якоря» обладает колоссальным потенциальным влиянием на человеческое поведение, способен спровоцировать поток ассоциаций (см.: [1, с. 184-190]). К примеру, звук колокола может вызывать настроения, ассоциирующиеся с окончанием уроков в школе, пожаром или церковной службой. Именно в период футуристических гастролей Маяковский изобретает первые «якоря», упоминание о которых будет незамедлительно вызывать в памяти его образ. Таковы - «желтая, такого теплого цвета кофта <...> Блестящие сзади брюки, с бахромой. Цилиндр. Руки в карманах» [17, с. 21].
Подобно тому, как слоган «I am loving it», сопровождаемый определенным аудиальным фоном, вызывает ассоциации с фаст-фудом из Макдоналдса, желтая кофта или стихотворение в форме лесенки заставляет нас вспомнить В. Маяковского. Вот отрывок из отчета о выступлении поэтов-фу-туристов в Харькове, появившийся в газете «Утро»: «В половине девятого появились на эстраде лектора и еще некто четвертый, не упомянутый на афише, и как потом оказалось, взятый для декламирования их стихов. Трое из них - Д. Бурлюк, Каменский и неизвестный - с разрисованными лицами <.> У каждого в петлице странные длинные цветы. Привлекла внимание публики и знаменитая “желтая кофта” Маяковского» (цит. по: [18, т. II,
с. 7]). Помимо этого, его можно было увидеть на эстраде и в красном смокинге, и в пиджаке апельсинового цвета, и в пестрой кофте «турецкого рисунка»: «Я сошью себе черные штаны / из бархата голоса моего. / Желтую кофту из трех аршин заката. / По Невскому мира, по лощеным полосам его, / профланирую шагом Дон-Жуана и фата» [11, т. I, с. 59].
А. Алехин считает, что весь XX век прошел под знаком эксплуатации приема «сверхгениальности»: «Выйдя на сцену, с какой-то новой стилистикой, языком, было важно тут же объявить, что мы “сверх”, мы гении» [3, с. 85], - и совершенно справедливо именует подобного рода презентации рекламным ходом для продвижения художественных проектов. Именно так поступали футуристы, называя свой манифест «Пощечина общественному вкусу», агитируя в кафе и на площадях. В рамках концепции «сверхгениальности» утверждал себя и Маяковский. Опираясь на создаваемый в стихах образ-фундамент горлана и бунтаря, он выстраивал имидж гениального поэта, эпатажного футуриста, полемиста.
«Самые футуристично настроенные ниспровергатели и ломатели выходят из глухомани - равно как диктаторы и военачальники. Природа ограниченности мира, в котором родился Маяковский, заставила его фантазировать и раздвигать границы мира МЫСЛЕННО, напрягая мозг и воображение. Воображаемые преграды рушились и падали к его ногам. Покорив собственное внутреннее пространство, провинциал с воображением жаждал перейти грань между воображаемым и реальностью - путем ГРОМОГЛАСНОГО ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ всему человечеству» [16, с. 50], - пишет
Н. Романов в статье «Маяковский как футуристический объект». Возможно, в своих суждениях этот автор излишне резок, но он и справедлив: оказавшись в столицах, поэт нашел громадное поле для жизнестроения. «В одно из октябрьских утр <...> на пороге показался приехавший прямо с вокзала Маяковский. Я не сразу узнал его. Слишком уж был он непохож на прежнего, на всегдашнего Володю Маяковского. Гороховое в искру пальто, очевидно купленное лишь накануне, и сверкающий цилиндр резко изменили его привычный облик. <.> Маяковский был детски горд переменой в своей внешности, но явно еще не освоился ни с новыми вещами, ни с новой ролью, к которой обязывали его эти вещи», - вспоминает Б. Лившиц [9, с. 122-123].
Принадлежность поэта к группе «будетлян» взращивала в нем принятие идеи «сверхчеловека», человека из грядущего: «Славьте меня! / Я великим не чета. / Я над всем, что сделано, / ставлю “nihil”» [11, т. I, с. 181]. Маяковский изначально ощущал себя не просто причастным некой силе обновления, но едва ли не главным ее воплощением: «Эй, вы! / Небо! / Снимите шляпу! / Я иду!» [11,
т. I, с. 196]. Свое противостояние старому миропорядку он ощущал отчетливо и находил самые сильные средства для вызова буржуазному окружению, провоцируя тем самым конфликты и скандалы. Эпатажные «Нате!», «Вам!» автор стремился декламировать «бархатом голоса» не единомышленникам, а именно традиционалистски мыслящей публике: «Постепенно шум смолк, и головы повернулись к стене, и тогда поэт гаркнул вовсю мощь своего могучего голоса “Нате!”. Это было загадочно. Все замерли. “Через час отсюда в чистый переулок / вытечет по человеку ваш обрюзгший жир...” - негромко и презрительно начал Маяковский. Господа за столиками оцепенели. Они привыкли к тому, чтобы за деньги, которые тратят в увеселительных местах, им, “избранной публике” с “тонким” вкусом, льстили, перед ними расшаркивались и унижались, и вдруг им говорят со сцены: “...Все вы на бабочку поэтиного сердца / взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош”. Трудно описать скандал, который разразился в “Розовом фонаре”. Обиженная публика ринулась к дверям, кстати говоря, в гневе позабыв уплатить по счетам за выпитое и съеденное», - вспоминал Л. Никулин (цит. по: [8, с. 72]). Именно так начиналась шумная известность поэта.
Воспоминания современников и некоторые другие документы являются весомым материалом для нашего исследования о конструировании имиджа Маяковского. «Его легкое пальто и круглая шляпа с опущенными полями, а также длинный шарф, живописно окутавший всю нижнюю часть лица до самого носа, вместе были похожи на красиво очерченный футляр, который не хотелось ломать. Но... Маяковский по предложению хозяев быстро распахнул всю свою коричневую “оправу”, и перед нами предстала худая с крутыми плечами фигура, которая была одета в бедную, тоненькую синюю блузу с черным самовязом и черные брюки <.. .> С виду это был совершенно развившийся мужчина лет двадцати пяти, хотя на самом деле ему было всего только двадцать <...> весь он был чрезвычайно колоритен и самоцветен» [4, с. 120], - замечал В. Баян.
В. Маяковскому удалось создать внешний образ, который вводил в заблуждение многих, даже близких ему людей. Если мы обратимся к описанию примет поэта, произведенному московским охранным отделением, то убедимся в некой бутафории. На самом деле было так: «телосложение -среднее; плечи - узкие, прямые; походка - ровная, большой шаг, рост одетого Маяковского, в шапке -1 м 85 см» [17, с. 16], - и, тем не менее, со стороны узкие от природы плечи современникам казались широкими («в плечах косая сажень»), рост в их восприятии явно увеличивается («несет широкие плечи над головами прохожих», «Маяковский не шел, а маячил. Его можно было узнать за версту не
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2013
119
только благодаря его росту, но, главным образом, по размашистости его движений» [17, с. 19-20]. И зримая легенда постоянно стимулировалась стихами: «Как же / себя мне не петь, / Если весь я - / сплошная невидаль, / если каждое движение мое - / огромное» [11, т. I, с. 247], - имидж поддерживался образом.
Не только сымитированное внешнее величие и специально выработанный трибунный голос, но и вся манера поведения Маяковского на публике давали множество информационных поводов для репортажей в прессе и для слухов, распространявшихся в литературных кругах. Быстро став публичной «медийной» фигурой, поэт почти неизменно вел себя нарочито, самоуверенно и весьма вызывающе. Принято считать, что это состояние было вызвано желанием «поколебать мещанское благополучие», «нарушить внешнюю благопристойность общества» [12, с. 110], в котором Маяковский поначалу оказался. Отчасти это так, но многократно подчеркивалось самыми близкими людьми и совершенно другое: что, несмотря на резкость суждений, иногда грубый тон в полемике с оппонентами, Маяковский был внутренне очень деликатным, застенчивым и замкнутым человеком. Вадим Шер-шеневич, к примеру, отмечал: «С первых дней своей поэтической деятельности он усвоил себе тон бретерства и напускного грубого нахальства. И, сделав этот тон своей маской, он сумел прожить так, что только хорошо знавшие его видели под этой маской неутомимого труженика с очень смущавшейся душой. Маяковский блестяще использовал свои внешние данные: басовый тембр голоса, крупный рост, широкие плечи, чтоб создать легенду о сильном, волевом человеке. Он сам нарисовал себе портрет, каким он, Маяковский, должен казаться миру. И эта поза заменила ему скоро брошенную желтую кофту» [19, с. 507]. Однако подобные психологические хитросплетения отнюдь не противоречат нашим общим выводам об имидже поэта, напротив, с новой стороны они подтверждают, что собственное «паблисити» В. Маяковский выстраивал осознанно и неслучайно.
Библиографический список
1. Алдер Г. НЛП: искусство получать то, что хочешь. - СПб.: Питер, 2009. - 224 с.
2. Аксенов В. Грани. - 1984. - №> 133. - С. 165-189.
3. Алехин А. Поэзия - это любовь в широком смысле слова // Вопросы литературы. - 2012. - №»1. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http:// magazines.russ.ru/voplit/2012/1/a5-pr.html.
4. Баян В. Маяковский в первой олимпиаде футуристов // Обвалы сердца. Авангард в Крыму / сост., предисл. и коммент. С. Шаргородского. - Б.м.: Salamandra P.V.V, 2011. - 187 с., илл. - PDF. - (Библиотека авангарда: Вып. IV). [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://imwerden.de/pdf/ obvaly_serdtsa_avangard_v_krymu_2011.pdf.
5. Вылегжанин Д.А. Теория и практика паблик рилейшнз. - Иваново: ГФУП «Иваново», 2003. -202 с.
6. Горчаков В.Г. Прикладная имиджелогия. -Ростов-на-Дону: Феникс, 2010. - 478 с.
7. Кассиль Л.А. Маяковский - сам. Очерк жизни и работы поэта. - М.: Детгиз, 1963. - 224 с.
8. Катанян В.А. Маяковский: Хроника жизни и деятельности. - М.: Совет. писатель, 1985. - 647 с.
9. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Воспоминания. - М.: Худож. лит., 1991. - 350 с.
10. Мандельштам О.Э. Сочинения: в 2 т. - М.: Худож. лит., 1990. - 464 с.
11. Маяковский В. Полн. собр. соч.: в 13 т. -М., 1955 - 1961. - М., ГИХЛ, 1955.
12. МихайловА.А. Жизнь Маяковского. «Я свое земное не дожил...» - М.: Центрполиграф, 2001. -554 с.
13. Пастернак Б. Собр. соч.: в 5 т. - М.: Худож. лит., 1989-1992. - 909 с.
14. Подгаецкая И.Ю. Стилевые формы общения с массовой аудиторией. (Маяковский и «поэзия на случай») // Теория литературных стилей. Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. - М.: Наука, 1978 - 512 с.
15. Почепцов Г.Г. Профессия: имиджмейкер. 2-е изд., испр. и доп. - СПб.: Алетейя, 2001. - 256 с.
16. Романов Н. Маяковский как футуристический объект // Цитата. - 2007. - №5-6. - С. 49-58.
17. Фокин П., Тимофеев Д. Маяковский без глянца. - СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2008 - 512 с.
18. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: в 2 т. -М.: RA, 1997. - 314 с.
19. Шершеневич В. Великолепный очевидец // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. - М.: Московский рабочий, 1990. - 735 с.
