CC BY
53
[взаимосвязь литературы и языка] С. П. Степанов
К ВОПРОСУ О СПЕЦИФИКЕ ЧЕХОВСКОГО ФЕНОМЕНА
SERGEY P. STEPANOV ABOUT THE SPECIFICS OF CHEKHOV'S PHENOMENON
На фоне фундаментально изученного творчества Чехова и ряда черт, присущих творческой манере писателя, в статье рассматривается феномен его личности: анализируются жизненные обстоятельства, препятствовавшие становлению первоклассного писателя, а также те особенности характера Чехова, которые позволили ему эти обстоятельства преодолеть.
Ключевые слова: личность, биография, творческая манера А.П.Чехова.
On the background of the fundamentally researched Chekhov's works as well as a number of characteristics peculiar to his style, the article studies the phenomenon of Chekhov's personality: it analyzes unfavorable life circumstances prevented the formation of a top writer, as well as the traits of his character that made it possible for him to overcome that unfavorable influence.
Keywords: personality, biography, author's individual way of writing.
Один из читателей Чехова заметил, что произведения данного автора следует время от времени перечитывать «хотя бы из соображений сохранения нравственного здоровья». Такая оценка творчества писателя представляется абсолютно справедливой.
Вместе с тем есть основания полагать, что воздействие Чехова на читателя, возможно, не исчерпывается его творчеством. Попробуем поискать его в том, что можно было бы несколько неопределенно назвать феноменом Чехова. (Такие поиски весьма уместны в связи с недавним чеховским юбилеем, в очередной раз привлекшим внимание как к творчеству писателя, так и его личности.)
Хорошо известно, что столетнюю временную дистанцию выдерживают далеко не все. Кому сегодня хочется общаться с писателем по фамилии Потапенко? Кто в наши дни читает сочинения Л. А. Авиловой? Кому из наших современников интересны рассказы Дедлова-Кигна? Точнее сказать, не то что произведения названных авторов, но даже сами их имена сегодня известны разве что сравнительно узкому кругу заинтересованных лиц.
А между тем в чеховские времена это были фигуры, хорошо известные читающей публике. Так что как минимум в одном своем прогнозе Чехов ошибся — когда сказал однажды: «Читать меня будут только семь лет...» И вряд ли он кривил душой, когда произносил эти слова.
Однако более чем столетний временной промежуток хорош не только этой его отсеивающей, отфильтровывающей функцией: золото осталось на фильтре, а пустая порода ушла вместе с водой. Он хорош также и по другой причине.
Чехов, хотя абсолютно реальный, но удивительный человек, сделавший из себя поэта. Дм. Крымов
Сергей Павлович Степанов
Доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка и литературы Санкт-Петербургского государственного университета экономики и финансов ► stepanov@finec.ru
Как выразился (правда, по несколько иному поводу) один гоголевский персонаж, «мало еще ободрали гусей на перья и извели тряпья на бумагу!». За прошедшие сто лет тряпья на бумагу ушло действительно немало, и нельзя сказать, что все оно было израсходовано впустую.
Написано о Чехове за это время — самого разного — тоже очень и очень немало.
Этот факт капитальной, можно даже сказать — тотальной — изученности, исследованно-сти Чехова, как это ни странно, дает некоторую свободу: он позволяет отвлечься от интерпретации тех или иных конкретных текстов писателя (мало ли написано о каждом из них!) и обратиться к неким более общим закономерностям всего творчества Чехова в целом, к неким специфическим его особенностях.
Данный угол зрения тем более применим к Чехову потому, что творчество Чехова и, может быть, — шире — феномен Чехова имеет специфическую характеристику, которой, вероятно, лишено творчество таких не менее известных и не менее масштабных фигур, как старшие его современники Лев Толстой и Иван Тургенев.
В литературоведении и в той отрасли лингвистики, которая занимается изучением языка художественного текста, уже стало аксиомой представление о том, что любой крупный художник вырабатывает не только совершенно оригинальную, неповторимую нравственно-этическую философию, которая и составляет глубинный смысл создаваемых им текстов, но и не менее оригинальную систему средств текстового воздействия на читательское сознание, или (что то же самое) систему способов организации текста.
Другими словами, художник потому и становится крупной величиной, что оказывается способным выработать и предложить своему читателю не только совершенно оригинальную этику, но и не менее оригинальную эстетическую систему, которая служит проводником его этической позиции. В этом смысле каждый крупный художник уникален, каждый крупный художник индивидуален.
Об этой специфичности Чехова написано немало, однако в данном случае речь идет не о ней.
Речь идет о том комплексе жизненных обстоятельств, которые способствуют или, наоборот, препятствуют самому появлению, становлению крупного художника; речь идет о тех бытовых, житейских мелочах, которые помогают или, напротив, мешают превращению никому не известного и ничем не примечательного молодого человека в мыслителя и художника мирового уровня и мирового значения.
В этом плане дела у Чехова обстояли далеко не самым благоприятным образом. Как пишет биограф Чехова А. П. Чудаков, дом в Таганроге, где родился будущий писатель, имел «три комнатенки общей площадью двадцать три квадратных метра»1.
Можно вспомнить, что к моменту появления на свет младенца Антония у Павла Егоровича и Евгении Яковлевны Чеховых уже было двое детей, Александр и Николай. «Дивлюсь, как это мы могли жить в нем?» — скажет Чехов, через много лет посетив дом своего детства.
Потом у них будет в Таганроге жилье большего размера, а потом он будет жить в Москве, а потом под Москвой, а потом, уже будучи маститым, солидным писателем, он построит себе дом в Ялте, но еще очень долго у Чехова не будет нормальных условий для писательского труда. Особенно если иметь в виду очень раннее начало его литературной карьеры.
Первое произведение напечатано в 1880 году, когда автору всего двадцать лет, а первые два тома из тех десяти томов чеховской прозы, которые можно обнаружить в его Полном собрании сочинений, — это то, что написано и напечатано им в студенческие годы. Это около двухсот произведений, и среди них немало найдется шедевров.
Однако стесненность бытовых обстоятельств профессионального литератора вряд ли представляет собой уникальную ситуацию.
Впрочем, это не единственное обстоятельство биографии Чехова, которое в этом смысле представляет интерес. Были и другие.
В 1876 году семья Чеховых переехала в Москву: дела у купца третьей гильдии Павла Егоровича Чехова шли в Таганроге все хуже и хуже. Переехали все, кроме Антона. Его, шест-
^^^ [взаимосвязь литературы и языка]
надцатилетнего подростка, было решено оставить в Таганроге доучиваться в гимназии, и он присоединится к остальным лишь через два с половиной года.
Что означает и что мог бы означать этот факт в биографии Чехова?
Чтобы ответить на это вопрос, можно было бы поставить небольшой психологический эксперимент. Попробуем спроецировать эту ситуацию на наше время, попробуем представить себе семью наших современников, в которой родители под давлением обстоятельств вынуждены оставить шестнадцатилетнего подростка одного в большом городе на два с половиной года.
Что с ним станет? Выживет ли он, не ввяжется ли в дурную компанию, не бросит ли учебу?
Чехов выжил, благополучно окончил гимназию и поступил в Императорский Московский университет. Но и это еще не все. Оставшись в Таганроге один, без внешнего контроля, без принуждения, Чехов много работает, и много работает над собой.
В исследованиях о писателе неоднократно отмечалось такое свойство его произведений — и драматургических, и прозаических, как их ли-тературоцентричность. Состоит оно в том, что персонажи Чехова, из числа тех, которым это доступно по их социальному положению и культурному статусу, беседуя, размышляя, рассуждая о чем-либо, весьма охотно в поисках аргументов обращаются к разного рода научным теориям, философским концепциям, религиозным доктринам, художественным произведениям, историческим событиям и т. п.
Так, Иван Андреевич Лаевский, персонаж повести «Дуэль», купается утром со своим приятелем доктором Самойленко, после чего жалуется ему за чашкой кофе на свое невыносимое положение и, понимая, что Самойленко практически ему помочь ничем не может, добавляет: «...Для нашего брата-неудачника и лишнего человека все спасение в разговорах... В прошлую ночь, например, я утешал себя тем, что все время думал: ах, как прав Толстой, безжалостно прав! И мне было легче от этого. В самом деле, брат, великий писатель! Что ни говори».
Персонажи рассказа «Палата № 6» тоже предаются размышлениям, неоднократно и по разным поводам; в этих размышлениях упоминаются: Пушкин, Гейне, Пастер, Кох, Диоген, Марк Аврелий и многие другие.
В повести «Скучная история» упомянуты Н. И. Пирогов, К. Д. Кавелин, Н. А. Некрасов, М. Д. Скобелев, В. Г. Перов, Марк Аврелий, Эпиктет, Паскаль, цитируются «Дневник лишнего человека» И. С. Тургенева, «Отелло» Шекспира, басня И. А. Крылова «Орел и куры».
Понятно, что, для того чтобы персонажи могли приводить цитаты и делать все эти многочисленные ссылки, сам автор текста должен иметь представление обо всех этих источниках.
Есть основания полагать, что немалую часть этого общекультурного багажа, который всяким человеком и, разумеется, Чеховым тоже накапливается в течение всей жизни, Чехов приобрел именно в последние гимназические годы. Но и это еще не все.
Именно в это время Чехов интенсивно работает над своей первой пьесой, титульный лист которой не сохранился и которая поэтому в литературе о писателе фигурирует либо как «юношеская драма», либо под одним из трех условных названий: «Пьеса без заглавия», «Платонов», «Безотцовщина».
И. Н. Сухих, в своей монографии о Чехове2 обратившийся в том числе к этому тексту, обнаружил весьма любопытную вещь: оказывается, в этой юношеской пьесе присутствует практически весь более поздний Чехов-драматург.
Это и приемы организации сценического действия, и специфические чеховские паузы, количество которых, как выяснилось, представляет величину практически постоянную для всей драматургии Чехова (разумеется, за вычетом водевилей: это иной жанр, у него свои законы).
Наконец, это специфический чеховский диалог, который, формально не переставая быть диалогом, то есть представляя собой чередующиеся реплики беседующих персонажей, временами приобретает одно любопытное качество: некоторые реплики представляют собой не реакцию на услышанное от собеседника, как должно было
бы быть, если бы мы имели дело с диалогом в точном смысле этого слова. Ведь диалог — это улица с двусторонним движением: участник диалога получает информацию и определенным образом на нее реагирует.
Напротив, в чеховской драме некоторые реплики представляют собой вербальную манифестацию неких внутренних переживаний, размышлений, надежд, планов, оценок самого персонажа, никак не связанных с тем, что обсуждается в настоящий момент, так что на этих участках диалог, по сути, представляет собой два или более монолога, разрезанных на куски и переплетенных вразбивку.
Все эти компоненты поэтики чеховских пьес имеются уже здесь, в юношеской драме. А это факт примечательный.
И говорит он, по-видимому, вот о чем: молодой человек, еще не закончивший гимназию, молодой человек, который не только Антоном Чеховым пока не стал (в том качестве, в котором это имя известно сегодня нам и в котором оно было известно современникам писателя), но даже еще и Антошей Чехонте сделаться не успел (начало литературной карьеры еще не состоялось: еще ничего не напечатано), — этот молодой человек уже выработал значительную часть того художественного арсенала, используя который он впоследствии создаст «Чайку», «Дядю Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад» — пьесы, которые не выходят из мирового театрального репертуара с тех самых пор, как они вошли в него вот уже более ста лет назад.
Другими словами, здесь была работоспособность, целеустремленность и железная воля — почти что с младых ногтей. А эти качества были ему нужны.
Эти качества были ему нужны, поскольку объективные обстоятельства семьи Чеховых были как минимум неоднозначны и способствовали, быть может, не становлению первоклассного писателя, а скорее тому, чтобы спиться, что и произошло с его старшим братом Николаем, талантливым художником, подававшим большие надежды, которым, однако, не суждено было сбыться.
Эта дорога, которая привела Николая Чехова к ранней смерти, не была закрыта и для Антона Чехова, но он ее не выбрал. А вместо этого он сделался таким, каким мы его знаем сегодня.
В рамках своей отдельной, индивидуальной жизни Чехову удалось почти невозможное: ему удалось выпрыгнуть из той роли, которая была ему уготована, он смог преодолеть свою дурную историческую наследственность, подчинить ее себе и сделаться хозяином собственной жизни.
У него были все условия для того, чтобы не стать тем, кем он стал, но он оказался сильнее этих условий. Иначе говоря, Чехову удалось сделать то, что вообще мало кому удается: ему удалось стать больше самого себя.
Внук раба и сын разорившегося лавочника, бежавшего от долгов, Чехов сделал себя одной из крупнейших фигур не только в русской, но в мировой культуре.
Сегодня, когда с момента его смерти прошло уже более ста лет, об этом можно говорить с уверенностью. Сегодня совершенно ясно, что в обозримом будущем ни Чехов-драматург, ни Чехов-прозаик никуда с мировой художественной сцены не исчезнет.
Он утвердился на ней, он нужен своим читателям, он нужен своим зрителям, и произошло это утверждение в значительной степени не благодаря, а вопреки так называемым объективным обстоятельствам, для преодоления которых он всю жизнь должен был проявлять волю и силу характера.
Это и есть то особое, человеческое измерение чеховского феномена, о котором по понятным причинам говорят и пишут не очень много и которое представляется отнюдь не менее важным, нежели те собственно эстетические смыслы, которые мы продолжаем вычитывать из его текстов и которые по-прежнему дарят нам наслаждение.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Чудаков А. П. Антон Павлович Чехов: Книга для учащихся. М., 1987. С. 9.
2 Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987.
