CC BY
74
Э. В. Янзина, О. В. Корнеев
К ВОПРОСУ О РОЛИ ГРАММАТИКИ В СОЗДАНИИ ЯЗЫКА ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ
В статье освещаются некоторые грамматические явления древнегреческого языка, создавшие необходимые лингвистические предпосылки для становления языка древнегреческой философии и философской терминологии. Рассматриваемые явления затрагивают уровни лексики, словообразования и семантическую сферу. Основное внимание уделяется субстантивации, осуществляемой посредством добавления артикля, как важнейшему способу номинации философских понятий, а также особенностям семантики и грамматического узуса глагола Егуаг 'быть', которые с лингвистической точки зрения до некоторой степени определили направление развития греческой мысли в области онтологии и теории познания.
Ключевые слова: философия, терминология, Анаксагор, Аристотель, Гераклит, Демокрит, Мелисс, Парменид, Платон, Протагор, стоики.
Статья посвящена рассмотрению некоторых грамматических явлений, сыгравших существенную роль в становлении языка древнегреческой философии и в создании фундаментального элемента этого языка - философской терминологии.
Особенностью языка греческой философии и науки в целом является его первородный, непроизводный характер. Грекам, в отличие от всех других европейских народов, пришлось самостоятельно разрабатывать технический вокабуляр для обозначения сделанных ими открытий, как в физическом мире, так и в интеллектуальной сфере. Поэтому материал древнегреческого языка чрезвычайно удобен для того, чтобы проследить, какие именно элементы языка оказываются задействованы в процессе формирования и номинации понятий философии и науки.
При создании технической терминологии (в том числе научной и философской) могут быть использованы разнообразные средства, относящиеся к разным уровням языка.
На уровне лексики термины философии могут создаваться из слов обыденного языка в результате присвоения им специального терминологического значения. Таково, например, греческое слово арх^ 'начало', которое после Аристотеля в перипатетической традиции применительно к доплатоновской фило-
софии обозначает первоэлемент, лежащий в основе всех вещей, в большинстве случаев материального свойства - вода, воздух, огонь, земля, атомы и пр.
Иногда термины философии заимствуются из других семантических полей (посредством метафоры или метонимии), в том числе из других технических языков. В качестве примера метонимии можно привести греческое слово v^n, которое первоначально значило 'строевой лес' и которым Аристотель посредством аналогии со всем, изготовленным из этого материала, стал обозначать любую вещественную основу (по отношению к ранним греческим философам v^n - это их первоэлементы, а для самого Аристотеля v^n - это общий ответ на вопрос «из чего?»1, это материал, из которого нечто сделано: например, v^n бронзовой статуи - бронза, v^n дома - кирпичи, строительный раствор, древесина и гвозди). Впоследствии, как известно, греческое v^n Цицерон перевёл на латинский язык калькой materia (первоначально также «строевой лес»), и в позднейшей европейской традиции в смысле философской абстракции от вещества и вещественности прижился именно латинский вариант «материя».
Примером метафоры служит термин «катарсис» (кабаре^), который пришёл в философию из языка медицины. В медицинском греческом это слово обозначало очищение организма посредством принятия слабительных или рвотных средств, а также процесс менструации у женщин. В языке философии катарсис стал выражать очищение сознания или, как тогда говорили, души: у пифагорейцев катарсис - очищение как в физическом смысле посредством медицинских процедур, так и в духовном через музыку; у Платона катарсис - отделение души от тела в момент смерти, а также очищение души, достигаемое в результате философского е^еу%о<; (букв. 'допроса'), практикуемого в том числе и Сократом; и, наконец, у Аристотеля катарсис -производимое древнегреческой трагедией через сострадание и страх очищение эмоциональной сферы человека и обретение им душевного равновесия.
У некоторых греческих философов метафоры и другие образные средства языка (к числу которых также относятся, например, сравнения) становятся основой стиля и главным спо-
1 Три других базовых вопроса, которые, согласно Аристотелю, можно задать относительно чего угодно - см. далее, в той части статьи, где излагается учение Аристотеля о четырёх причинах.
собом отображения их видения мира и открытых ими философских истин. Такой подход, кажется, избирает для себя в большинстве случаев Гераклит Эфесский, за что его ещё в античности прозвали Тёмным (skoieivó^). В качестве примера можно указать на знаменитый образ лука и лиры как символов устройства мира с его единством противоположностей: ои ^uviaciv окю^ Siaqiepó^evov érouxwi ó^o^oyéer na^ívxpono^ áp^ovín окюопер xó^ou Kai ^úpn? (frg. 51) 'они не понимают, как противоположное находится в согласии: обращённая вспять гармония, как лука и лиры'. Ещё более загадочен гераклитов-ский Эон (Век, Вечность), который в 52-м фрагменте предстаёт перед нами как «дитя, играющее в пессейю , дитя, обладающее царской властью» (яш; ... naíZ®v, naiSó; ^ paai^nín).
На уровне словообразования философские термины могут создаваться посредством аффиксации, причём как суффиксации, так и префиксации. К первой группе философских «неологизмов» принадлежат, например, (правда, скорее шутливые) «стольность» (xpaneZóxn^) и «чашность» (KuaBóxn^), которые представляли собой отыменные nomina qualitatis с формантом -oxn^ и были якобы изобретены Платоном для передачи общей идеи стола и чаши. Анекдотическую историю об этом мы читаем у Диогена Лаэртия в сочинении «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» (VI, 53): «Когда Платон рассуждал об идеях и придумывал названия "стольности" и "чашности", Диоген [Синопский] сказал: "А я, Платон, стол и чашу вижу, а стольности и чашности не вижу". На что Платон ответил: "Это объяснимо, так как, чтобы видеть стол и чашу, у тебя есть глаза, а чтобы видеть стольность и чашность, у тебя нет разума"».
В качестве примера префиксальных «неологизмов» можно привести серию терминов, придуманных Анаксагором из Клазо-мен для описания образования и распада сложных тел. Во избежание несовместимых с его философскими воззрениями слов, обозначающих возникновение и уничтожение или рождение и смерть, он, добавляя к корню Kpiv- различные префиксы, создаёт своего рода терминологическую систему: появление чего-либо он описывает глаголами áno-Kp(veo6ai 'отделяться, выделяться (из смеси)' или ouyKpíveoBai 'соединяться, складываться (из
2 Игра, напоминающая шашки или нарды.
частей)', а исчезновение - глаголом Зшкршесбш, 'разделяться (на составные части)' (Лебедев 2009: 363).
В ряде случаев образование новых слов производится комбинированным методом - сочетанием префиксации и суффиксации. Так, например, получены термины сицяерасца - «умозаключение, вывод», обозначающий в логике Аристотеля заключение силлогизма и встречающийся также у стоиков, и термин «метемпсихоза» (цвтвцуйхюсц), засвидетельствованный в греческом языке со II в. н. э., при том что сама идея о переселении душ была известна в Греции ещё во времена Пифагора.
Для получения философских терминов может использоваться и словосложение.
В качестве примера здесь представляется уместным привести образованный посредством примыкания термин стоической философии яаЬуу^есц 'возрождение, регенерация', употреблявшийся применительно к возрождению мира после периодически случающегося мирового пожара (екяйрюсц). Это слово встречается и в Новом Завете, где означает производимое обрядом крещения новое рождение человека, а также воскресение.
Посредством словосложения получены также многие термины из области этики: например, ка^окауа0(а, который как термин был предложен Аристотелем в «Евдемовой этике» (VII, 15) и обозначал высшую добродетель (аретф, объединяющую в себе все признаваемые в обществе добродетели. К числу подобных образований принадлежит и цеуа^оуи%(а 'душевное величие, возвышенный образ мыслей'. У Аристотеля в «Никомахо-вой этике» (IV, 3, 1123 а 34 ff) цеуа^оуи%(а - качество человека, являющего собой образец добродетелей и сознающего собственное превосходство, но при этом не превышающего меры; по некоторым описаниям Аристотеля цеуа^оуи%(а близка к понятию «харизма». Но иногда мера всё же, по-видимому, превышалась: так, в приписываемом Платону «Втором Алкивиаде» (140 с, 150 с) Сократ называет цеуа^оуи%(а эвфемизмом для глупости.
Нестандартный случай словосложения, скорее по смыслу, нежели по форме, можно усмотреть в придуманной Гераклитом терминологии для номинации противоположностей, которые по его мысли едины. В этом смысле удачной представляется аналогия, приведённая известным исследователем античной философии А. В. Лебедевым в статье «Греческая философия как
реформа языка»: разделение здесь подобно тому, как если бы кто-то стал рассматривать единый бублик как два предмета -как собственно бублик и как дырку от бублика. Стремясь преодолеть этот языковой дуализм, искажающий истинную сущность мира, Гераклит, похоже, сознательно устраняет союз ка( между противоположностями и превращает отдельные слова обыденного языка, которые, по его мнению, лишь слоги «правильных» имён, но не сами имена, в терминологические единства ЗИМАЛЕТО, ДЕНЬНОЧЬ, ВОИНАМИР, СЫТОСТЬ-ГОЛОД и пр. - "лцерп е-фроуп, 0вро<, лбЯецо« е1р,луп,
коро< Яфо^ (Й£. 67) (Лебедев 2009: 361-362)3.
Остроумный пример словотворчества или даже словесного «хулиганства» в сфере философии мы находим у Демокрита, хотя речь здесь скорее идёт о «словоразложении», чем о словосложении. В противоположность пустоте, которая именовалась у него греческим словом о-8^ 'ничто, нуль'; из о-8' еу - букв. 'ни одно', Демокрит путём переразложения основ и отсечения не нужного ему отрицания о- изобрёл для обозначения атомов не существующее в греческом языке слово 8^ 'уль' (Лебедев 2009: 364).
Но специфически греческим способом обозначения философских абстракций, ставшим со времён Аристотеля стандартным и почти «идеальным» инструментом для создания терминов философии, является конверсия, а точнее одна из её разновидностей - «артиклевая» субстантивация, которая состоит в добавлении определённого артикля и таким образом переводит фактически любое слово, словосочетание или даже предложение в разряд существительных.
Это свойство греческого артикля в сочетании с его способностью выделять не только единичный предмет из множества других (= тот самый), но и указывать на не единичный предмет как на единичный и таким образом производить обобщение (тот самый = как таковой) оказывается для языка греческой философии, оперирующего общими понятиями, особенно плодотворным и эксплуатируется как своего рода механизм, обеспечивающий переход от частного и конкретного к общему и абстрактному.
3 Об использовании бессоюзной связи для описания мира явлений с присущими ему противоположностями и циклическими изменениями см. также в указ. соч. на с. 363.
С обобщающей разновидностью значения определённого артикля связана применительно к языку древнегреческой философии и его способность к субстантивации. Сразу отметим, что в философском греческом субстантивация осуществляется, как правило, посредством добавления артикля среднего рода единственного или множественного числа - то или та.
Для сравнения скажем, что в языке греческой математики, где термины тоже часто представляют собой субстантивированные образования, используются артикли всех трёх родов - о, то, например:
- л АВ (подразум. урар,р,"п) 'линия, соединяющая точки А и В',
- "л про; тф В (подразум. yravia) 'угол В',
- л йло тюу АВ, ВГ (подразум. yravia) 'угол, образованный прямыми АВ и ВС',
- о АВГ (подразум. кик^о^) 'окружность, проходящая через точки
А, В, С',
- то АВГ (подразум. xpiyravov) 'треугольник АВС'.
И в завершении этой серии примеров приведём пример словесного отображения математической формулы из «Начал» Евклида: положение А = D будет по-гречески расшифровываться как soti Se Kai ^ лро^ тф А ian т^ лро^ тф А (6, prop. 7, 36).
Как видно, в математическом греческом имеет большое распространение простейший способ «артиклевой» субстантивации, когда переход в существительные производится путём эллипсиса существительного, имеющего при себе определение. Кроме того, не следует забывать о том, что в греческой математике все положения и доказательства обязательно подкреплялись визуально (математика была наглядной) и потому артикль здесь указывает не столько на общий случай, сколько на конкретный образ, который в данный момент находится перед нашими глазами - «именно этот, эта, это».
В языке греческой философии «артиклевая» субстантивация принимает более разнообразные формы.
Самые ранние известные нам примеры применения этого способа номинации философских понятий мы встречаем у Пар-менида. В первой части своей поэмы «О природе», традиционно называемой «Путь Истины», он использует для обозначения понятия «бытие» субстантивированное причастие среднего рода глагола eivai 'быть, существовать' в принятой в его диалекте форме - то eov (букв. 'что-есть'). В позднейшей греческой тра-
диции (например, у Платона и Аристотеля), в указанном смысле, наряду с единственным, употребляется и множественное число - то ov и та ovTa, а также субстантивированный инфинитив то eívai. Выбор Парменидом формы единственного числа, по-видимому, носит сознательный характер и вполне соответствует монизму его философских воззрений, согласно которым бытие едино, бесконечно и неизменно, а открывающаяся нашему взору множественность и изменчивость мира явлений - это лишь видимость, результат следования по ложному «Пути мнения». Субстантивированное причастие то eóv мы встречаем и у другого представителя элейской философской школы ученика Парменида Мелисса.
В дальнейшем греческие философы в онтологических контекстах стараются использовать для номинации бытия не одиночные субстантивированные причастия то ov или та ovтa, но прибавлять к ним уточнения, так как в обыденном словоупотреблении эти причастия могли служить субститутами одной или нескольких индивидуальных вещей.
Например, Платон именует свои идеи та огтю<; ovтa («истинно сущими»), дополняя причастие усиливающим его значение наречием ov^«. В смысле (истинного) бытия употребляет он и слово oticía (именное образование от причастной основы óvr-), которое в нефилософском греческом обозначает не более, чем «имущество» или «состояние».
Аристотель не использует платоновское та ovra« ovтa. У него встречаются субстантивированные выражения то лрютю« ov 'сущее в первичном смысле', то ov 'сущее вообще' и
Л Т 4 ,
то ov " ov сущее как таковое .
Что касается существительного ovala, то оно у Аристотеля приобретает значение «сущности» или «субстанции» - единичного бытия как сочетания формы и материи.
Ещё одним номинантом такой сущности/ субстанции служит у него субстантивированный вопрос то т! вол 'суть', букв. 'то-
>4
что-это-есть' .
«Формальная» составляющая философского понятия сущности/субстанции как коррелята чистой сущности, или эйдоса, обозначающая не саму обособленную вещь, а её качественную определённость, присвоенную ей при первом ответе на вопрос
4 Иногда встречается «предложный» вариант того же самого вопроса ¿у тф т( ¿он 'в сути'.
«что это есть?» может также выражаться ещё одним субстантивированным вопросом то tí ^v eívai 'суть бытия', букв. 'то-что-это-было' (ср. перевод Цицерона essentia < esse + ens + формант абстрактных существительных -tia). Поясняют это следующим примером. Скажем, что есть Сократ? - Человек. - А что есть человек? Таким образом получается, что определение Сократа как человека есть определение в нём «того, чем он уже был (назван)». Считается, что такой способ номинации в смысле происхождения представляет собой школьный жаргонизм, имевший хождение в афинских философских школах V-IV вв. до н. э. (Васильева 1985)5.
«Материальная» составляющая ovala обозначается Аристотелем существительным ü^n и субстантивированным причастием то vnoKei^evov 'субстрат' (букв. 'лежащее внизу, в основе').
С понятием сущности или субстанции оказывается у Аристотеля связанным и учение о четырёх причинах и первоначалах всего сущего (ama), первыми двумя из которых как раз являются элементы субстанции - материя (гЗЯп) (то, в чём реализуется понятие) и форма (eíSoq) (понятие, которое принимает материя при переходе от возможности к действительности), а третьей и четвёртой - действующая причина (rovow) и цель действия (твАод). Обычно приводят следующий пример: при строительстве дома материей будут кирпичи, формой - план (замысел) дома, действующей причиной - деятельность строителя, а целью - назначение дома. В соответствии с такой классификацией можно дать характеристику любому явлению действительности, если ответить на четыре основных вопроса, которые Аристотель облекает в форму субстантиватов: материальная причина выражается «артиклевым» образованием то е^ ой 'то, из чего', формальная - уже упоминавшимся то tí ^v eívai, действующая - то Sia tí 'то, из-за чего', а целевая - то ой evsKa 'то, ради чего'.
5 К слову отметим, что употреблённый в то т( ду егуш, имперфект ду представляет собой случай специфически философского использования указанной видовременной формы, когда она применяется для повторного обращения к прежде уже сделанному утверждению, но на сей раз высказываемому в более широком контексте. В качестве ещё одного примера философского имперфекта приведём отрывок из «Государства» Платона: аХХ' ду еке1ул (во. цоиогк^) аут1атрофо<; уицуаотгк^, е! цЕцулоаг 'но музыка была (своего рода) противовесом гимнастике, если ты помнишь' (522 а 3 с отсылкой к 410 с-412 а). Философский имперфект встречается и у Аристотеля.
На понятии сущности/субстанции также основана у Аристотеля теория категорий сущего (катпуор(ш, той OvTog), первой из которых как раз и была oüoía - субъект высказывания, подразделявшаяся на два вида - ai лрютаг ovaiai 'первые сущности', т. е. индивидуальное бытие) и ai SeÚTepai oüaiai 'вторые сущности', т. е. бытие видов и родов). Все остальные девять категорий служили предикатами и раскрывали свойства бытия. В создании наименований для семи таких предикатов также был задействован механизм «артиклевой» субстантивации: то noióv 'качество', то nooóv 'количество', то npóg ti 'отношение' (букв. 'то, что по отношению к'), то noieív 'действие', то náo%ew 'претерпевание', то лоте 'время', то noú 'место'. Только категории «обладания» и «положения» были обозначены отглагольными существительными s^ig и 8ш0еоц соответственно. По мнению Аристотеля, бытие (то eivai, то ov) имело столько же смыслов, сколько было категорий (Anim. I, 5; Met. 1017 a 24).
Стоики сократили число категорий до четырёх, но продолжили традицию их номинации посредством субстантиватов: то vnoKsi^svov 'субстрат', то noiöv [vnoKsi^svov] 'качество' (нередко с уточняющими наречиями Koivüg noióv 'родовое качество' и i8i®g noióv 'индивидуальное качество', то люд e%ov [notóv vnoKsi^svov] 'состояние, определённое «изнутри»' (букв. 'каким-то образом расположенное'), то npóg tí люд é%ov [notóv vnoKsi^svov] 'состояние в отношении (определённое «извне»)' (букв. 'относящееся к чему-то каким-то образом') (Chrys. Frg. log. et phys. 369 sq., 374, 399 sq. и др.). К стоическим «категориям» примыкает и субстантивированное образование tó ti 'нечто' - самое общее понятие (Chrys. ibid. 334), которое «сказывается обо всём, что вообще обладает некоторой предметностью (материальной или смысловой), то есть обо всём, что так или иначе налично и о чём в принципе "нечто" может быть сказано» (Столяров 1995: 98 сл.).
Среди философских терминов, полученных «артиклевой» субстантивацией, также хотелось бы отметить:
1) произведённое от глагола ou^ßaivew 'сопутствовать' перфектное причастие то au^ßeßnKog 'сопутствующее' (или 'акциденция'), которым Аристотель назвал одну из своих преди-кабилий (Top. 102 b и др.);
2) перешедший в разряд существительных инфинитив то évSe%eG0ai 'может быть', используемый Аристотелем в качестве наименования одной из модальностей (Anal. pr. 32 b и др.);
3) слова, выполнявшие в классическом греческом служебную функцию, изъяснительный союз oti 'что' и причинный союз Sióti 'потому что', которые искусно были переведены Аристотелем в грамматические существительные tô oti 'то, что' и tô Sióti 'то, почему'; ими он обозначил третью и четвёртую стадии эпистемологического поиска (Anal. post. 89 b).
Наряду с «артиклевой» субстантивацией, важнейшую роль в превращении древнегреческого языка в язык философии сыграл глагол eivai, чисто грамматический узус которого, основанный на двух значениях - так называемом абсолютном и предикативном б, имеет исключительное значение для становления всей древнегреческой метафизики, начиная с Парменида и кончая Платоном и Аристотелем.
Предикативное употребление eivai имеет широкое распространение в греческой литературе (не обязательно философской) и предполагает непременное наличие при этом глаголе предиката или иного добавления ('быть чем-то, где-то' и т. д.): например, ó av9p®noç Яеик0с; éaTiv (Aristot. Anal. post. 83 b и др.) 'человек бледен (букв. есть бледный)', Kai тойтои 9ávaTo; ^ Zn^ía sgtív (Lys. Agor. бб) 'и наказание за это - смерть', ей yàp еотш (Eurip. Med. 89) '[всё] будет хорошо', év àaфaЯеaтáтф eivai (Xenoph. Anab. I, 8, 22) 'быть в полнейшей безопасности', ойтос; én' aйтoф©pф éatí (Lys. Agor. 87) 'он пойман с поличным'.
К случаям предикативного употребления eivai относится также выражение tí éaTi 'что (это) есть?', которое первоначально указывало на интерес к чему-либо, как правило, в смысле его происхождения (в классическую эпоху с оттенком не столько любопытства, сколько удивления и озабоченности), но со временем приобрело специфическое значение в философском языке и в диалогах Платона стало формулой сократовского вопроса об определении: ср., например, с одной стороны, toutí tí éaTi tô KaKÓv; ... eins poi, toutí tí ^v; (Aristoph. Ach. 155, 157) -'Что это за ужас? ... Скажи мне, что это значит?' (при виде нелепого зрелища), ßoü^ei та 9eía npáypaf eíSévai aaç®; атт'
6 Здесь и далее мы следуем интерпретации Чарльза Кана, автора фундаментального труда «The verb 'be' in ancient Greek» (Kahn 1973), а также серии блестящих статей об употреблении этого глагола в греческой философии: The Greek verb 'to be' and the concept of being (Kahn 1966: 245-265); The Thesis of Parmenides (Kahn 1969: 700-724); Some philosophical uses of 'to be' in Plato (Kahn 1981: 105-134); Being in Parmenides and Plato (Kahn 1988: 237-261) и др.
éüTiv óp9&g; (id. Nu. 250-251) 'ты хочешь точно знать дела божественные, каковы они на самом деле?' (далее следует лекция по метеорологии) и, с другой стороны, tí sgti то ooiov; (Plat. Euthyph. 15 c) 'что есть благочестие?', tí éüTiv av9p®nog; (Aristot. Anal. post. 89 b) 'что есть человек?'.
При абсолютном употреблении eívai не требует никакого дополняющего слова и выражает два основных смысла: экзистенциальный - «быть» = «существовать» и истинностный (veridical) - «быть именно таким», «факт, что», «истинно, что». Сюда же иногда относят случай, когда eívai (а точнее soti в сочетании с инфинитивом) имеет потенциальное значение -«возможно/можно (делать то-то и то-то)».
В экзистенциальном смысле как глагол, представляющий традиционную философскую модель обозначения существования, eívai появляется в литературном греческом языке в V в. до н. э. в связи с распространением религиозного скептицизма и философских спекуляций, пропагандируемых софистами. В качестве примера такого употребления eívai можно привести отрывок из диалога между Стрепсиадом и Сократом в комедии Аристофана «Облака» (366-367): St. о Zeüg 8' úpív, фвре, npóg т^д Щд, OúXúpniog oú 9eóg éüTiv; Ею. noíog Zeúg; oú ^np^aeig. oú8' éüTi Zeúg '(Стрепсиад) А Зевс Олимпийский, скажи, заклинаю Землёй, вам не бог? - (Сократ) Какой Зевс? Не неси чушь! Зевс не существует вовсе!' (ср. аристотелевское el eotw ^ £oti KÉVTaupog ^ 0eóg (Anal. post. 89 b) 'существует ли или нет кентавр или бог').
Самый ранний известный пример экзистенциального использования eívai в философской литературе мы находим у Протагора (frg. 4): nepi ^év 0ewv оик £%ю elSévai, ои0' ыд eloiv ou0' ыд оик eloiv ou0' ónoloí Tiveg íSéav 'относительно богов я не могу знать, ни существуют ли они или не существуют, ни каковы они на вид'. Примечательно, что уже здесь даже на грамматическом уровне проводится разделение существования и того, что потом назовут сущностью (oüo(a): последнее будет оформляться eívai, употребляемом в предикативном смысле -ónoloL [eloiv] íSéav.
Своего рода пограничный случай между двумя типами абсолютного значения eívai (экзистенциальным и истинностным), кроме всего прочего свидетельствующий о наличии глубинной связи между понятиями истины и существования, представляет фрагмент сочинения Мелисса (8): si yap saTi у^ Kai Ü8®p Kai á^p
ка! пйр ка! GÎônpoç ка! хриао;, ка! то pèv Ç©ov то ôè tsBv^ko^, ка! ^é^av ка! ^su^v ка! та аЯЯа, оаа фаа™ oi av0p©noi s^i аЯп0"Л, si тайта еатг, ка! ^^eîç ôp0©ç ôp©p,sv ка! акойореу ... 'Если существует земля и вода, и воздух, и огонь, и железо, и золото, и одно живое, а другое мёртвое, и чёрное, и белое, и всё прочее, о чём люди говорят, что оно истинно, если действительно оно существует (именно таково - ?) и мы правильно видим и слышим...'. В начальном придаточном условия el yàp âoxi yq ktL глагол eivai выражает существование, в сочетании eivai а^п^Л он используется в предикативном смысле, а в финальном придаточном условия el xaûxa âoxi как раз имеет место случай пограничного значения: xaûxa âoxi может значить и «оно существует», и «то, что о нём говорят люди, именно таково».
На истинностную разновидность абсолютного употребления eivai впервые обратил внимание Аристотель, который включил её в список четырёх философски релевантных значений этого глагола: exi то е^а1 a-n^ivei ка! то ёатгу от1 à^n0éç, то ôè цл е^а1 от1 ойк à^n0èç аЯЯа уейбос; (Met. 1017 a) 'Ещё 'бытие' и «есть» означают, что (нечто) истинно, а «небытие» - что (оно) не истинно, но ложно'.
Классическими образцами стандартного (не философского) использования eivai в истинностном смысле могут служить выражения с личными формами этого глагола шт1 тайта/табе 'это истина' и âoxi oûx© 'это так', которые часто употребляются для обозначения согласия, в том числе в платоновских диалогах. По сути дела они представляют собой сокращения полной формулы тайта/ табе шт1 ойт©; ©ç; + Xéysiç (Aéyei ктЯ.) (или + любой другой глагол речи или мысли) 'дела обстоят так, как ты говоришь (он говорит и пр.), (что они обстоят)', где субъектом при âoxi (и, если угодно, антецедентом тайта/табе) служит придаточное предложение, вводимое или аналогичными ему по смыслу союзами: например, ойт© л^ табе у' ват! çi^ov тéкoç ©ç àyopsvsiç (Hom. II. XXIV, 373) 'так, в общем, и есть на самом деле, как ты говоришь, милое дитя', nàv aoi фраа© тàЯn0èç oùôè кр-иуорш. / "Eonv yàp ош©; ©апер ойто; evvénsi (Soph. Trach. 375-376) 'я скажу тебе всю истину и ничего не скрою: (всё) так, как он говорит', ёа™ pèv тайта, © Е©крате;, ойт©; ©; ай Xéysiç (Plat. Hipp. Ma. 282 a) 'это так, Сократ, как ты говоришь'.
Помимо личных форм eivai, в истинностном смысле в литературном языке встречается и причастие этого глагола то ov (ион. éov) или та ovта 'истина' или 'факты' (букв. 'что-есть-
(таково)'): например, xpeov yap piv р"л Xsyeiv то sov, ßouXopevov ye Enapxvnxag s^ayayeiv sg x^v Äainv (Herod. Hist. V, 50) 'ему не следовало говорить правду, если он хотел вести спартанцев в поход в Азию', о 8s ayopevog sg xag avayKag oüx® 8"л starve xov sovxa Xoyov (ibid. I, 116) 'когда его вели на пытку, он открыл, как всё было на самом деле (букв. истинную историю)' (ср. адвербиализованную форму xö sovxi 'в действительности, истинно, поистине', к примеру, в ei 8^ xö sovxi ye "Opnpog xaüxa xa snea snoinae (ibid. IV, 32) 'если Гомер действительно автор этой поэмы'.
В языке греческой философии практика употребления глагола eivai в истинностном смысле, сыгравшая ключевую роль в формировании понятия бытия, берёт начало от Парменида.
Отметим попутно, что характерной особенностью философского греческого является возможность симметричного построения «истинностных» конструкций с отрицанием и без такового (в то время как при обыденном словоупотреблении встречаются в основном только позитивные высказывания).
С использованием eivai в истинностном значении мы встречаемся, к примеру, во втором фрагменте парменидовой поэмы, содержащем исходный пункт всей дальнейшей аргументации и провозглашающем два пути философского познания: ei 8' ay' sy®v ¿рею, Kopiaai 8s av pü0ov aKovaag,/ arnep 68oi poüvai 8iZnai6g eiai vo^aar/ ^ psv ön®g saxiv xe Kai ®g ovk saxi p^ eivai,/ nei0oüg saxi KsXeu0og (Ä^n0eini yap 6nn8ei),/ ^ 8' ®g ovk saxiv xe Kai ®g xpe®v saxi p^ eivai,/ x^v 8^ xoi фра^ю navaneu0sa sppev axapnovV ovxe yap av yvoing xo ye p^ sov (ov yap avuaxov)/ ovxe фpaaalg 'Давай я скажу, а ты, услышав, прими моё слово, какие именно пути исследования единственные есть для познания. Первый (путь) - что оно [всё, что мы можем познать/ всё, что есть для познания] истинно есть и что невозможно (для него) не быть таковым. Это - путь Убеждения (оно сопутствует Истине). А второй путь - что оно есть не истинно и (с необходимостью) должно не быть таковым: эта тропа, я указываю тебе, совершенно безвестна [т. е. тропа, местоположение которой никто не может указать из-за отсутствия информации]. Ибо нельзя ни познать, ни указать на то, что есть не истинно - неисполнимое
, 7
это .
7 Вопросы интерпретации поэмы Парменида до сих пор остаются в науке остро дискуссионными (общий обзор см. в статье М. Н. Вольф «Стандартная англоязычная интерпретация учения Парменида»
В последующих сохранённых нам фрагментах поэмы сфера использования eivai расширяется и охватывает также другие нюансы значения этого глагола. Так, в 8-м и 9-м стихах шестого фрагмента то Xeyeiv те voeiv т sov e^evav eon yap eivai,/ ^nSev 8' o"uk ёатгу 'Познание и речь должны быть истинно сущими. Ибо бытие существует, а ничто не существует' причастие sov можно интерпретировать как обладающее истинностным смыслом, а личную форму £ст1 как случай совмещения истинностного и экзистенциального аспектов абсолютного узуса eivai.
В восьмом фрагменте, центральной части аргументации Парменида, появляются случаи предикативного употребления глагола eivai, например, при перечислении атрибутов истинно сущего: ay£vnTOv ¿ov Kai avw^eBpov ¿стш,/ ¿ст1 yap ои^оце^ё^ те Kai атрец£^ ^8' aт£^еoтоv (3-4) - «истинно сущее не рождено и не разрушимо, ибо оно цельно, неподвижно и нескончаемо».
Ещё одним греческим философом, у которого мы находим глагол eDvai в истинностном значении, был Протагор. Пример такого употребления даёт знаменитое его изречение о человеке-мере всех вещей (frg. 1): navTOV xpn^acrov ^.ecpov ¿ст1у avBprono^, тйУ |X£V 6vтюv ыд £стш, TOV 8£ оик 6vтюv ыд оик £ст™ - «Человек мерит все вещи, что они таковы, (определяя), что они таковы, и что они не таковы, (определяя), что они не таковы». Причастие та o^a выражает в данном случае факт как таковой, а личная форма ю< ёат™ - факт, признанный и подтверждённый в человеческой речи или познании.
Указанные выше в комментарии к цитате из Протагора два аспекта философского узуса eivai необходимо иметь в виду всякий раз, когда мы сталкиваемся с формами этого глагола у Платона и Аристотеля, особенно с его инфинитивом, употреблённым без предиката. В качестве примера можно привести отрывок из «Метафизики» Аристотеля (1011 b): то yap Xeyeiv то ov ц"п eivai ^ то ц"л ov eivai yevSo«, то Se то ov eivai Kai то ц"л ov
eivai аЯп9в< 'говорить о том, что есть таково, что оно не есть [таково], или о том, что не есть таково, что оно есть [таково] -ложь; а о том, что есть таково, что оно есть [таково], и о том, что не есть таково, что оно не есть [таково] - истина'. Причастие то ov выражает здесь истинностный смысл, а инфинитив eivai в
(Вольф 2009: 96-105). Приведенный здесь перевод - это лишь одно из возможных истолкований, основанное на теории Чарльза Кана. То же самое касается и предлагаемых далее вариантов распределения смыслов Е1уаг в примерах из Парменида, Протагора и других философов.
косвенной речи после ^eyeiv в описательной форме представляет содержание сказанного.
Типичную формулу философского использования eivai в истинностном значении мы находим и в платоновском «Кратиле» (385 b): ойто« (sc. Яоуо) ö< av та ovTa Яеу^ ю< sütiv, d^nö'ncr ö< 8' av ю< ойк sütiv, yeuS'n« 'утверждение, гласящее, что то, что есть таково, есть таково, истинно; а то, что гласит, что не таково, ложно'.
Подводя итоги, необходимо отметить, что система древнегреческого глагола eivai на языковом уровне позволяла соединить вместе понятия предикации, истины и существования и создавала одну из инструментальных лингвистических предпосылок для развития онтологии и гносеологии как круга логически связанных тем и проблем.
Литература
Aristoph. Ach. - Aristophanes. Achamenses, ed. Coulon V. and van Daele M., Aristophane, vol. 1. Paris: Les Belles Lettres, 1923 (repr. 1967 (1st edn. corr.)).
Aristoph. Nu. - Aristophanes. Nubes, ed. Dover K. J., Aristophanes.
Clouds. Oxford: Clarendon Press, 1968 (repr. 1970). Aristot. Anal. pr., Anal. post. - Aristoteles. Analytica priora et posteriora, ed. Ross W. D., Aristotelis analytica priora et posteriora. Oxford: Clarendon Press, 1964 (repr. 1968). Aristot. Anim. - Aristoteles. De anima, ed. Ross W. D., Aristotle. De
anima. Oxford: Clarendon Press, 1961 (repr. 1967). Aristot. Eth. Eud. - Aristoteles. Ethica Eudemia, ed. Susemihl F., Aristotelis ethica Eudemia. Leipzig: Teubner, 1884 (repr. Amsterdam: Hakkert, 1967).
Aristot. Eth. Nic. - Aristoteles. Ethica Nicomachea, ed. Bywater I., Aristotelis ethica Nicomachea. Oxford: Clarendon Press, 1894 (repr. 1962). Aristot. Met. - Aristoteles. Metaphysica, ed. Ross W. D., Aristotle's metaphysics, 2 vols. Oxford: Clarendon Press, 1924 (repr. 1970 [of 1953 corr. edn.]).
Aristot. Top. - Aristoteles. Topica, ed. Ross W. D., Aristotelis topica et sophistici elenchi. Oxford: Clarendon Press, 1958 (repr. 1970 (1st edn. corr.)).
Chrys. Frg. log. et phys. - Chrysippus. Fragmenta logica et physica, ed. von Arnim J., Stoicorum veterum fragmenta, vol. 2. Leipzig: Teubner, 1903.
Diog. Laert. - Diogenes Laertius. Vitae philosophorum, ed. Long H. S., Diogenis Laertii vitae philosophorum, 2 vols. Oxford: Clarendon Press, 1964 (repr. 1966).
Eucl. Elem. - Euclides. Elementa, ed. Stamatis E. S. (post Heiberg J. L.), Euclidis elementa, vols. 1-4, 2nd edn. Leipzig: Teubner, 1:1969; 2:1970; 3:1972; 4:1973.
Eurip. Med. - Euripides. Medea, ed. Diggle J., Euripidis fabulae, vol. 1. Oxford: Clarendon Press, 1984.
Heracl. Frg. - Heraclitus. Fragmenta ed. Diels H. and Kranz W., Die Fragmente der Vorsokratiker, vol. 1, 6th edn. Berlin: Weidmann, 1951 (repr. Dublin/Zurich: 1966).
Herod. Hist. - Herodotus. Historiae, ed. Legrand Ph.-E., Hérodote. Histoires, 9 vols. Paris: Les Belles Lettres, 1:1932; 2:1930; 3:1939; 4 (3rd edn.): 1960; 5:1946; 6:1948; 7:1951; 8:1953; 9:1954 (repr. 1:1970; 2:1963; 3:1967; 5:1968; 6:1963; 7:1963; 8:1964; 9:1968).
Hom. Il. - Homerus. Ilias, ed. Allen T. W., Homeri Ilias, vols. 2-3. Oxford: Clarendon Press, 1931.
Lys. Agor. - Lysias. In Agoratum, ed. Carey C., Lysiae orationes cum fragmentis. Oxford: Oxford University Press, 2007.
Melis. Frg. - Melissus. Fragmenta, ed. Diels H. and Kranz W., Die Fragmente der Vorsokratiker, vol. 1.
Parmen. Frg. - Parmenides. Fragmenta, ibid.
Plat. Cratyl., Euthyph. - Plato. Cratylus, Euthyphro, ed. Burnet J., Platonis opera, vol. 1. Oxford: Clarendon Press, 1900 (repr. 1967).
Plat. Resp. - Plato. Respublica, ibid., vol. 4, 1902 (repr. 1968).
Plat. Alc. II - Plato. Alcybiades II, ibid., vol. 2, 1901 (repr. 1967).
Plat. Hipp. Ma. - Plato. Hippias Maior, ibid., vol. 3, 1903 (repr. 1968).
Protag. Frg. - Protagoras. Fragmenta, ed. Diels H. and Kranz W., Die Fragmente der Vorsokratiker, vol. 2, 6th edn., 1952 (repr. 1966).
Soph. Trach. - Sophocles. Trachiniae ed. Dain A. and Mazon P., Sophocle, vol. 1. Paris: Les Belles Lettres, 1955 (repr. 1967 (1st edn. rev.)).
Xenoph. Anab. - Xenophon. Anabasis, ed. Marchant E. C., Xenophontis opera omnia, vol. 3. Oxford: Clarendon Press, 1904 (repr. 1961).
Васильева 1985 - Васильева Т. В. Афинская школа философии. Философский язык Платона и Аристотеля. М., 1985, глава «Что есть что?».
Вольф 2009 - Вольф М. Н. Стандартная англоязычная интерпретация учения Парменида // Вестник НГУ. Серия «Философия». Т. 7, вып. 2, 2009. С. 96-105.
Лебедев 2009 - Лебедев А. В. Греческая философия как реформа языка // Индоевропейское языкознание и классическая филология - XIII. СПб., 2009.
Столяров 1995 - Столяров А. А. Стоя и стоицизм, М., 1995.
Kahn 1973 - Kahn Ch. The verb 'be' in ancient Greek // The verb 'be' and its synonyms: philosophical and grammatical studies. Part 6. Ed. by J. W. M. Verhaar. Dordrecht-Holland / Boston-U.S.A.: D. Reidel Publishing Company, 1973.
Kahn 1966 - Kahn Ch. The Greek verb 'to be' and the concept of being // Foundations of Language, 2, 1966. P. 245-265.
Kahn 1969 - Kahn Ch. The Thesis of Parmenides // The Review of Metaphysics. Vol. 22, № 4, 1969. P. 700-724.
Kahn 1981 - Kahn Ch. Some philosophical uses of 'to be' in Plato // Phronesis. Vol. 26, № 2, 1981, p. 105-134.
Kahn 1988 - Kahn Ch. Being in Parmenides and Plato // La Parola del Passato, Rivista di Studi Antichi. Vol. XLIII, 1988. P. 237-261.
E. V. Yanzina, O. V. Korneev. Some comments on the role of grammar in creation of the language of ancient Greek philosophy
The article discusses some grammatical issues of the ancient Greek language, which have become necessary linguistic premises for the creation of the language of ancient Greek philosophy and its technical vocabulary. The issues under consideration exist on various levels of the language. On the lexical level terms of philosophy can be developed from elements of common language and be borrowed of existing terms from other sematic fields by metaphors, metonymy etc. Terms are also taken from other technical vocabularies. On the level of word-formation new terms of philosophy can be created through affixation, compounding and conversion. The remarkable example of conversion is article substantivation that is the formation of grammatical noun from almost any other part of speech, word-group or even clause through adding the definite article to it. Such article substantivation in the field of Greek philosophical terminology was first employed by Parmenides and since Aristotle became a typical method of coinage of new philosophical terms. Alongside with the article substantivation an important role is played by exploiting the specific semantic characteristics of the Greek verb "to be" (eivai) and variations of its usage, which is based on its two meanings - predicative (to be something/ somewhere etc.) and absolute (in two variants: existential - "to be" as "to exist" and veridical - "to be" as "to be so, to be true"). The unity of system of "to be" in Greek provides the capability to join together three concepts - predication, truth and existence, which has a remarkable impact on evolution of ancient Greek ontology and epistemology.
Key words: philosophy, terminology, Anaxagoras, Aristoteles, Heraclitus, Democritus, Melissus, Parmenides, Plato, Protagoras, Stoics.
