CC BY
132
Вестник ПСТГУ
IV: Педагогика. Психология
2014. Вып. 1 (32). С. 97-107
Колпакова Марианна Юрьевна, канд. психол. наук, Психологический институт РАО (Москва) mkolpakova@gmail.com
Коган Ирина Михайловна, канд. психол. наук, Медицинский информационно-консультативный центр (Мюнхен)
irina_kogan@web.de
К вопросу о природе внутреннего диалога
М. Ю. Колпакова, И. М. Коган
Цель работы — выявление специфики внутреннего диалога, его отличия от внутренней коммуникации, внутренней речевой активности. Показано, что понимание внутреннего диалога как сообщества различных голосов, выражающих различные смысловые содержания, является слишком широким и операциональным. Игнорирование содержательной стороны размывает понятие «внутреннего диалога» и приводит к отождествлению внутреннего диалога с внутренней речью. Внутренний диалог это не просто внутренняя речевая активность, а внутренняя работа, активность, предполагающая осознание, оценку переживаний, состояний и определяющих их ценностей, и принятие решения об их приемлемости или неприемлемости для себя.
На конкретных примерах художественных образов господина Голядкина и юноши Зоси-мы (будущего старца), созданных Ф. М. Достоевским, показано влияние внутреннего диалога на психическое здоровье и духовное развитие личности. В ходе анализа «внутреннего диалога» господина Голядкина выявлены содержание, развитие, этапы внутренней коммуникации, следствием которой являются психические нарушения; показано, что собеседование с темной стороной души приводит к негативным последствиям для психического здоровья человека. На примере же внутреннего диалога юноши Зосимы рассмотрены основания подлинного внутреннего диалога, диалога с совестью, ведущего человека к исцелению. Сопоставлены этапы внутренней коммуникации с тенью и этапы внутреннего диалога, при этом нравственная оценка поступка, мыслей, состояния рассматривается как необходимый этап подлинного внутреннего диалога.
В современных работах по проблеме внутреннего диалога распространено его понимание как внутренней коммуникации, как сообщества голосов (от воображаемой аудитории до разговора субличностей), выражающих различные смысловые позиции. Специфика такой внутренней речевой активности определяется взаимодействием по крайней мере двух несовпадающих точек зрения, развиваемых одним и тем же субъектом. Предполагается, что в ходе взаимодействия различных смысловых позиций происходит образование нового смысла, что способствует новому, более глубокому его пониманию и самопониманию.
Однако, как показывает опыт, который будет представлен в данной статье, не всегда результатом внутреннего диалога является появление нового смысла,
как не всегда появление нового смысла носит плодотворный характер. Внутренний диалог может носить как конструктивный, так и деструктивный характер, может быть плодотворными, способствующим росту личности, помогающим справиться с жизненными трудностями, а может носить патологический, деструктивный характер. Индикатором конструктивности внутреннего диалога является его результат. В связи с этим встает вопрос о том, в каком случае внутреннюю речевую активность можно было бы назвать подлинным, целительным диалогом, в котором человек обретает свое подлинное «Я» или по меньшей мере приближается к нему?
В качестве отправной точки для такого понимания внутреннего диалога возьмем представление о нем как о взаимодействии голосов, в котором хотя бы один из них приобщен к голосу истинного «Я». М. М. Бахтин так сформулировал идею подлинного внутреннего диалога: «Вообще примирение и слияние голосов даже в пределах одного сознания ... предполагает приобщение голоса героя к хору; но для этого необходимо сломить и заглушить свои фиктивные голоса, перебивающие и передразнивающие истинный голос человека <...> примкнуть к хору и возгласить "Hosanna!". В этом хоре слово передается из уст в уста в одних и тех же тонах хвалы, радости, веселья»1. Если это разговор патологических, фиктивных голосов, которые возникают в результате внутреннего расщепления и не выходят из этой плоскости в вертикальную область абсолютных ценностей, то в означенном выше смысле такая внутренняя коммуникация диалогом не является.
Рассмотрим на конкретных примерах специфику и последствия разных видов внутренней речи. С этой целью обратимся к литературным образам, в которых можно наглядно проследить природу внутреннего диалога человека благодаря творческой интуиции, личному опыту и проницательности великих писателей. Для сравнения возьмем двух героев Ф. М. Достоевского: господина Голядкина (повесть «Двойник») и старца Зосиму («Братья Карамазовы»).
Господин Голядкин
Детальное описание внутреннего диалога, приведшего человека к сумасшествию, представлено Ф. М. Достоевским в его повести «Двойник». Повесть начинается с описания утра ее главного героя — господина Голядкина, его тщательных сборов и отъезду на Невский проспект, в специально заказанной на весь день карете. Он стремится играть некую роль человека уверенного и благородного, однако недоволен собой и чрезвычайно озабочен впечатлением, которое он производит. Неожиданно Голядкин решает заехать к доктору Крестьяну Ивановичу, которому открывает свои душевные тайны. Из беседы героя с доктором мы узнаем о существовании у Голядкина злых врагов, поклявшихся его погубить, и о его стремлении мстить им. Герой полагает, что он живет в окружении недоброжелателей, «приготовляющих нечто против него». Еще до появления двойника Голядкин ведет диалоги с этими недоброжелателями и живет в одиноком противостоянии им, мысленно побеждая врагов своих. Для него не существует подлинных и искренних отношений, и возможны либо отношения заискивания
1 Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929. С. 210.
перед человеком более сильным, занимающим более высокое социальное положение, либо отношения самоутверждения над всеми другими.
Голядкин говорит сам с собою и все глубже и глубже погружается в свои «диалоги». После сильного душевного потрясения, вызванного изгнанием Голядки-на с бала, появляется его Двойник — Голядкин-младший, появление которого было подготовлено всем строем душевной жизни героя. Не случайно автор знакомит нас с Голядкиным еще до появления двойника — тот еще до оформления и локализации в пространстве уже существует в сознании героя.
Рассмотрим этапы «диалогов» Голядкина, приведших его к психическому заболеванию.
Первый этап — персонификация Двойника.
При появлении Двойника у Голядкина еще сохраняется способность адекватно оценить происшедшее (что могло бы помочь ему в исцелении): «...Голядкин даже сам готов был признать все это бредом, мгновенным расстройством воображения, отемнением ума, если бы, к счастию своему, не знал по горькому житейскому опыту, до чего иногда злоба может довести человека, до чего может иногда дойти ожесточенность врага, мстящего за честь и амбицию»1.
Второй этап — герой покоряется появлению Двойника.
«Хорошенько раздумав, господин Голядкин решился смолчать, покориться и не протестовать по этому делу до времени. "Так, может быть, только попугать меня вздумали, а как увидят, что я не протестую и совершенно смиряюсь, с смирением переношу, так и отступятся, сами отступятся, да еще первые отступятся"». Итак, он покоряется Двойнику, оценив его как врага, мстящего за честь и амбицию.
Далее Голядкин успокаивает себя подобными рассуждениями, и автор сообщает об особенности его характера, которая проявилась в этом: «Вообще во всех подобных обстоятельствах крайне любил наш герой оправдывать себя в собственных глазах своих разными неотразимыми резонами и успокаивать таким образом свою совесть»3.
Не была ли в этом если не первая, то роковая ошибка героя: должно ли успокаивать свою совесть и покоряться к злу? Это покажут его дальнейшие «продвижения».
Третий этап — дружба с Двойником.
Следующий шаг в углублении болезни Голядкин делает, когда пытается подружиться с Двойником, сделав его союзником в борьбе против окружающих врагов и недоброжелателей.
Двойник приходит в дом, где они знакомятся. Тут бы герою опомниться, а он приглашает гостя к обеду. Голядкин «жалеет» своего Двойника, возможно представляя себя человеком нравственным: «Господин Голядкин был добрый человек и потому, по доброте души своей, тотчас составил теорию» (Достоевский имеет в виду теорию оправдания). «Бедный человек, — думал он, — да и я на его месте-то всего один день; ...может быть, только и добра-то, что приличное платьишко,
2Достоевский Ф. М. Бедные люди. Двойник. М., 1995. С. 159.
3 Там же. С. 161.
а самому и пообедать нечем. Эк его, какой он забитый...»4 Они обедают, выпивают: «Со слезами на глазах обнял своего гостя господин Голядкин <...> ты, Яша, поселись у меня... навсегда поселись.... Любя тебя, братски любя тебя, говорю. А мы с тобой, Яша, будем хитрить и с своей стороны подкопы вести, и носы им утрем»5.
Петрушка как адекватное и здоровое лицо, в котором как в зеркале отразилось все безумство хозяина, оценивает ситуацию и помогает этим Голядкину немного опомниться: «Петрушка ничего не отвечал, но посмотрел так на господина Голядкина, что тот покраснел до ушей, — посмотрел с какою-то оскорбительною укоризною, похожею на чистую брань <...> видно было, что Петрушка не лгал...». Этот взгляд дворового несколько отрезвляет Голядкина, и он сам про себя говорит: «и зачем это я пригласил его, на какой конец я все это делал? Ведь истинно сам голову сую в петлю их воровскую, сам эту петлю свиваю»6.
После этого прозрения Голядкин-старший решил прекратить дружбу с Голядкиным-младшим, но не тут-то было. «...Голядкин младший с возмущающим душу бесстыдством щелкнул господина Голядкина-старшего по крутому брюшку и с самой ядовитой и далеко намекающей улыбкой проговорил ему: "Шалишь, братец Яков Петрович, шалишь! Хитрить мы будем с тобой, Яков Петрович, хитрить " <...> Сознав в один миг, что он погиб, уничтожился в некотором смысле, ... предательски поруган тем, кого вчера еще считал первейшим и надежнейшим другом своим»1.
Четвертый этап — борьба с Двойником.
После такого «прозрения» Голядкин решился на борьбу с Двойником: «Решился же он протестовать, и протестовать всеми силами до последней возможности»8. Как же «протестует» Голядкин против Двойника? Первым делом он решил написать ему очень вежливое письмо. «"Кажется хорошо, прилично, вежливо, хотя не без силы и твердости?... Обижаться ему тут, кажется, нечем. К тому же я в своем праве", — подумал господин Голядкин, перечитывая написанное»9.
Голядкин все время старается быть вежливым и полагает свои идеи и оправдания нравственными. Это качество перенимает у него его «младший друг», составляя тому конкуренцию: «Голядкин-младший разрушил все торжество и всю славу господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь...»10. Двойник вытесняет настоящего Голядкина и начинает действовать: «...быстрота хода подозрительного и бесполезного господина Голядкина была удивительная! Чуть успеет, например, полизаться с одним, заслужить благорасположение его... как он уже у другого. Полижется-полижется с другим втихомолочку, сорвет улыбочку благоволения, лягнет своей коротенькой, кругленькой, довольно, впрочем, дубоватенькой ножкой, и вот уже с третьим, и куртизанит уж третьего, с ним тоже лижется по-приятельски... И все рады ему, все любят его...»11.
4Достоевский. Указ. соч. С. 111.
5 Там же. С. 115-116.
6 Там же. С. 118-119.
I Там же. С. 186-181.
8 Там же. С. 188.
9 Там же. С.196.
10 Там же. С. 209.
II Там же. С. 209.
Видя напористость и бесстыдство своего «младшего брата», Голядкин вновь пишет ему письмо, которое уже короче и тверже, немного угрожает ему и в крайнем случае предлагает дуэль. Но тот продолжает водить его за нос: «шалун, прыгун, лизун, хохотун, легок на язычок и на ножку<... >. Напрыгавшись досыта, обделав их всех в свою пользу, нализавшись всласть с ними со всеми... протянул руку и Голядкину-старшему ... тотчас же схватил наш герой простертую ему так неожиданно руку и пожал ее самым дружеским образом..., с каким-то слезящимся чувством. <...> Факт тот, что господин Голядкин-старший в здравом виде, по собственной воле своей и при свидетелях торжественно пожал руку того, кого он называл смертельным врагом своим»12.
Опять герой позволяет себе быть обманутым: «Заметив ошибку преследуемого, невинного и вероломно обманутого им человека, без всякого стыда, без чувств, без сострадания и совести, вдруг с нестерпимым нахальством и грубостью вырвал свою руку...»13.
Затем Голядкин гонится за Двойником, снова вступает с ним в разговоры, уговоры с предложением зайти в кофейную, но «простодушно и благородно улыбаясь своему лжеприятелю, стараясь в невинности своей его приласкать, ободрить и завязать с ним таким образом новую дружбу...»14.
Время от времени Голядкин замечает наглость и бесстыдство Двойника. Последний играет с Голядкиным, а тот, стараясь быть вежливым и благородным, эту игру принимает «...совершенно не замечая ужасного вероломства своего ложного друга...»15. Такая дружба с Двойником заканчивается для героя сумасшествием.
Кто такой Двойник? В повести это персонифицированная часть души героя. Двойник вобрал в себя все негативные стороны характера и слабости своего хозяина. Те качества, что есть у Голядкина, есть и у Двойника, только у него все негативное обнажено, ничем не «прикрыто», это злая часть души в ее «чистом» виде. У Голядкина же кроме этой части есть еще и нечто другое, что позволяет ему давать оценку действиям Двойника, сдерживаться, не быть таким наглым, и наконец, бороться с ним.
По замыслу Достоевского, Двойник — это темная часть души героя повести. Он дает Двойнику такую характеристику: «смертельный и бесполезный враг»16, «ложный друг»17, «отвратительный подлыми качествами своей души близнец»18, «неблагородный человек»19, «лжеприятель», «вероломный друг»20. Двойник действует «с возмущающим душу бесстыдством»21, «с свойственною
12Достоевский. Указ. соч. С. 219—220.
13 Там же. С. 219-220.
14 Там же. С. 231.
15 Там же. С. 231.
16 Там же. С. 220.
17 Там же. С. 228.
18 Там же. С. 259.
19 Там же. С. 228.
20 Там же. С. 258.
21 Там же. С. 186.
ему наглостью»22, «по подлому обыкновению своему»23 и т. д. Двойник — это антипод «духовного Я» человека, его зазеркалье, и именно с ним Голядкин вступает в общение, исход которого — тупик.
Проследим этапы такого исхода, что поможет нам лучше понять идею подлинного, целительного диалога, о котором речь.
Начинается болезнь с подозрительности. С жалобой на нее Голядкин приходит к врачу, в надежде на исцеление, но не находит там помощи и необходимой поддержки. «Диалоги» Голядкина продолжаются, углубляются и заканчиваются появлением Двойника.
При появлении Двойника у героя сохраняется способность к оценке, он готов был признать это бредом, потемнением ума, да не признал.
Из ложного смирения он покоряется Двойнику.
Придумывая теорию оправдания, приглашает его в гости и вступает с ним в тесный контакт, «дружбу», разговоры.
С помощью трезвого взгляда Петрушки Голядкин опомнился и решился вести с Двойником борьбу, оказавшуюся проигранной, так как герой по собственной воле вошел с ним в глубокий и тесный контакт. На этом этапе, полагаясь на собственные силы, вести борьбу сложно.
Борьбу с Двойником Голядкин ведет, постоянно вступая с ним в общение, что еще больше углубляет болезнь. Герой повести не понимает, что уйти от Двойника можно лишь прекратив с ним общение. Но Голядкин не делает этого и продолжает общаться с Двойником: пишет тому письмо, вначале вежливое (боясь как-то обидеть своего Двойника), затем, видя его наглость, второе — уже более твердое и короткое, даже на дуэль его вызывает, но и оно не возымело никакого действия. Двойник играет с Голядкиным, используя желание героя быть благородным, вежливым.
Игра продолжается: разговоры, уговоры, погоня... Третьего лица, способного трезво взглянуть на ситуацию, нет. Сам Голядкин не прибегает к помощи Того, кто может его спасти, вырвать из этого порочного круга, потому и сходит с ума. Трагедия Голядкина в том, что он находится в порочном кругу себя самого — своих подозрений, своих представлений, своего понимания; такое застревание на себе и своем «Я» и есть причина болезни. Это пример «диалога», в который и вступать не следует. Подобные этапы обольщения согласуются с опытом святых: прилог (у Голядкина мысли о подозрительности), заинтересованное внимание к этим мыслям, их принятие и согласие с ними (чем дальше — тем борьба становится труднее) и одержимость. Вступать в общение с темными сторонами личности, соглашаться с ними не следует. Это вариант, проигрышный во всех отношениях.
Логика развития внутреннего «диалога» Голядкина оказывается логикой развития болезни. Парадоксальность ситуации заключается в том, что такие «диалоги» разрушают подлинный внутренний диалог, приводят к потере человеком способности вступать в диалог с другим человеком и, как следствие, — к заболеванию. Потому «диалоги» Голядкина в подлинном смысле диалогами не
22Достоевский. Указ. соч. С. 189.
23 Там же. С. 232.
являются. Для внутреннего диалога здоровой личности характерна не беседа с помыслами, а борьба с ними.
Диалог предполагает выход из плоскости «двойников», из плоскости бесед с голосами, диалога с субличностями и с воображаемой аудиторией. Если такой невыход случится, то дальше «диалогов» Голядкина человек не пойдет.
Пример такого выхода мы находим в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Рассмотрим рассказ одного из героев романа — старца Зосимы — о его юношеских годах как пример подлинного внутреннего диалога, ставшего началом исцеления.
«Зосима»
Будучи молодым офицером, герой наш влюбился, но узнав, что его избранница выходит замуж за другого, «почувствовал злобу нестерпимую <...> и запылал отомщением»24. Он вызывает на дуэль противника и все более погружается в свое негативное состояние. «С вечера, возвратившись домой, свирепый и безобразный, рассердился я на моего денщика Афанасия и ударил его изо всей силы по лицу, так что окровавил ему лицо». В ночь перед дуэлью он рано встал, «подошел к окну, отворил — отпиралось у меня в сад,— вижу, восходит солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички. Что же это, думаю, ощущаю я в душе моей как бы нечто позорное и низкое?25. Такая нравственная чуткость, совесть, осознание неприятных чувств заставляют его искать причину, по которой они появились в душе. «Не от того ли, что кровь иду проливать ?Нет, думаю, как будто и не оттого. Не оттого ли, что смерти боюсь, боюсь быть убитым? Нет, совсем не то, совсем даже не то... И вдруг сейчас же и догадался, в чем было дело: в том, что я с вечера избил Афанасия!26. Так происходит прозрение, понимание причин душевного томления. После этого осознания Зосима, заметим, не оправдывает себя, как Голядкин, а ужасается: «...человек бьет человека!Экое преступление! Словно игла острая прошла мне душу насквозь»21. И главное, что он после этого делает, что впоследствии станет причиной его спасения и святости, — кается и просит прощения у того, кого так несправедливо обидел.
«Стою как ошалелый, а солнышко-то светит, листочки-то радуются, сверкают, а птички-то, птички-то Бога хвалят... Закрыл я... лицо, повалился на постель и заплакал навзрыд <...> И представилась мне вдруг вся правда, во всем просвещении своем: что я иду делать ? Иду убивать человека доброго, безвинного, благородного, ни в чем предо мною не повинного»28. Только после того как покаялся в «ближайшем», видимом грехе, Зосима стал способен посмотреть на ситуацию глазами правды. Тогда все и пошло по-другому.
Что же мешало посмотреть так на ситуацию раньше? Страсти — злоба, ревность и мстительность. Только после покаяния совсем, казалось бы, в другом стало возможным такое видение. Покаяние поворачивает душу в сторону свет-
24Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. М., 1991. С. 378.
25 Там же. С. 379.
26 Там же. С. 380.
27 Там же. С. 380.
28 Там же. С. 379-380.
лую, правдивую, тогда человек поворачивается от «своей правды» к правде абсолютной, которая внутри него отклик находит, значит также там и находится. Этот поворот в сторону духовного открывает совсем другую перспективу: возможность видеть ситуацию в ее полноте.
Рассмотрим, как произошел этот душевный переворот, определивший дальнейшую судьбу молодого человека.
Первое, с чего начинается подлинный, целительный диалог, — это, как мы уже говорили, прислушивание к голосу совести. Именно с него началось исцеление героя. Выделим некоторые этапы этого внутреннего диалога.
Первый этап — осознание и оценка своего негативного состояния.
Сначала Зосима увидел красоту природы, утреннего сада, восхитился ею. Была в нем способность к восприятию красоты. Эта красота как свет проникла в его душу и осветила ее, после чего юноша стал способен оценить свое состояние: ощутил в душе своей «как бы нечто позорное и низкое». Без этой внутренней нравственной оценки избавиться от негативного состояния практически невозможно. Она дает возможность начать внутреннюю работу по избавлению от негативного состояния, возбуждает желание отказаться от него.
Второй этап — поиск причин негативного состояния.
После переживания в своей душе нечто позорного и низкого возможны были два исхода: первый — оправдать себя как-то и закрыть окно (так как красота и совершенство природы не созвучны мрачному состоянию озлобленной души), второй — углубиться в состояние души своей и задать себе вопрос: почему? что является причиной моего скверного состояния? Молодой человек пошел по второму пути: он стал исследовать свои поступки, искать, перебирая возможные варианты.
Третий этап — осознание причин душевного недуга.
Нравственная чуткость и интуиция помогли молодому человеку понять причину его скверного состояния: «И вдруг сейчас догадался, в чем было дело: в том, что я с вечера избил Афанасия»19. Однако это был лишь верхний, видимый слой той явной несправедливости и неправды, которая руководила его поступками.
Четвертый этап — нравственная оценка своего поступка.
«...Человек бьет человека! Экое преступление! Словно игла острая прошла мне всю душу насквозь»30.
Пятый этап — покаяние.
«Закрыл я обеими ладонями лицо, повалился на постель и заплакал навзрыд». Только после покаяния он стал способен посмотреть на ситуацию глазами правды. «Ипредставилась мне вдруг вся правда, во всем просвещении своем: что я иду делать? Иду убивать человека доброго, умного, ни в чем предо мною не повинного...»31.
29Достоевский. Указ. соч. С. 380.
30 Там же.
31 Там же.
Он просит прощения сначала у Афанасия: «Афанасий, говорю, я вчера тебя ударил два раза по лицу, прости ты меня...», затем у противника по дуэли: «Милостивый государь, говорю, простите меня глупого молодого человека, что по вине моей вас разобидел, а теперь и стрелять в себя заставил. Сам я хуже вас в десять крат, а пожалуй и того больше...»32.
Шестой этап — начало исцеления.
После покаяния состояние героя полностью меняется; этот душевный поворот — итог душевного труда, положившего начало исцелению. Он «влетает» в коляску, которая повезет его на место дуэли, обновленным. Достоевский так описывает тогдашнее состояние юного Зосимы: «Видал — кричу ему, победителя — вот он пред тобою!» Восторг во мне такой <...>... ему первый выстрел — стою я пред ним веселый, прямо лицом к лицу, глазом не смигну, любя на него гляжу, знаю, что сделаю»33.
Сопоставим этапы с-хождения с ума Голядкина и вос-хождения будущего старца Зосимы, тогда станет понятным, почему подлинным диалогом можно называть тот, который ведет к исцелению.
Итак, с чего все начинается? У Голядкина с подозрительности, у юноши (будущего старца Зосимы) — со злобы, мстительности и ревности. Начало одинаковое — страсти. Далее у Голядкина с появлением Двойника сохраняется способность оценки своего состояния: он «готов был признать все это бредом», у юноши Зосимы такая способность появляется после созерцания природы: осознав мерзость и низость своего состояния, он начинает искать причину, их породившую. Голядкин также осознает причину появления Двойника — это «ожесточенность врага, мстящего за честь и амбицию». Но на этом (осознании причин) их пути расходятся. Значит, одного осознания причин своего состояния недостаточно.
Что делает Голядкин после своего прозрения? Он принимает свое состояние, видит причину появления Двойника в другом: «ожесточенность врага, мстящего за честь и амбицию». Покоряется Двойнику, придумывая свою теорию оправдания. Вступает с ним в контакт и даже дружбу. Эта «дружба» все более и более затягивает его в круг пустых, бесполезных и, как окажется потом, губительных разговоров, соединяя все больше и больше героя со своим двойником (темной, порочной стороной своей личности), так что и желание порвать с ним, настроенность на борьбу бесплодны. Голядкин парализован самим собой, своим Двойником и вырваться из этих сетей самостоятельно он уже не может, так этот контакт углубляется, дойдя до сродства.
Совсем иной путь после осознания причин своего негативного состояния проделывает юноша Зосима. Он не принимает своего низкого душевного состояния, отвергает его и ищет причину того в себе, осознав же ее, не оправдывает себя, а приходит в ужас от своего поступка, что приводит его к покаянию глубокому, искреннему. Такой полный отказ от дурного поступка, рассматриваемого им как преступление, сделал Зосиму свободным от страсти, способным любить, видеть мир глазами радости и счастья: «...а в сердце такое счастье, какого и не
32Достоевский. Указ. соч. С. 381.
33 Там же.
ощущал я во всю свою жизнь»34 . В беседе с посетителем Зосима так рассказывает о происшедшем повороте: «...уже во время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз на эту дорогу вступил (покаялся), то все дальнейшее пошло не только не трудно, но даже радостно и весело»35.
Итак, мы видим два разных исхода: оправдание страсти приводит Голядкина к сумасшествию, а покаяние юноши Зосимы — к исцелению и впоследствии к святости.
Для Голядкина почти все люди — враги, смотрит он на них сквозь призму своей подозрительности. Для Зосимы — наоборот: «Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами повернулись на другую дорогу. Раньше, чем не сделаешься всякому братом, не наступит братства <...>хоть единично должен человек вдруг пример показать и вывести душу из уединения на подвиг братолюбивого общения, хотя бы даже и в чине юродивого. Это чтобы не умирала великая мысль...»36.
Понимание внутреннего диалога как сообщества различных голосов, выражающих различные смысловые содержания, является, с нашей точки зрения, недостаточным без анализа содержания такого «сообщества». Внутренний диалог определяется не столько наличием нескольких точек зрения на окружающий и внешний мир вследствие вовлеченности в различные системы связей с окружающим миром, сколько наличием в этой системе связей главного вектора, упорядочивающего и организующего систему значений и смыслов. Наличие множества различных точек зрения является часто признаком не внутреннего диалога, а спутанности и хаотичности, дезинтеграции сознания. В таком состоянии человек является объектом собственной хаотичной и дезинтегрированной системы ценностной регуляции. Персонификация голосов, представлений и образов — крайняя форма искажения диалогической природы человека, заканчивающаяся психическим расстройством, заболеванием. Итог подобных «диалогов» —диссоциация, раздвоение личности.
Внутренний диалог — это не просто внутренняя речевая активность, а внутренняя работа, активность, предполагающая осознание, оценку переживания, состояния и определяющих их ценностей и смысловых образований и принятие решения об их допустимости или недопустимости для себя. Однако найти критерии осмысления и осознания своих смысловых образований, ценностей, находящихся в хаотичном состоянии, при опоре на них же самих затруднительно. Что может стать опорой, явиться основанием процесса оценки и согласования, упорядочивания, оформления ценностных структур и смысловых образований? С нашей точки зрения, для того чтобы занять устойчивую, существенную и обоснованную позицию вне себя самого, позволяющую отнестись каким-то образом к прежнему ценностному миру, необходима опора на безусловные, глубинные ценности, устойчивые, абсолютные, которые и могут послужить ценностно-смысловыми ориентирами. Выразителем таких ценностей для человека является голос его совести, идущий из самых интимных глубин человеческой души. Если человек не выходит на диалог со своим духовным «Я», то невольно попадает в плоскость «диалогов» Голядкина, т. е. разговоров с двойником.
34Достоевский. Указ. соч. С. 382.
35 Там же. С. 385.
36 Там же. С. 386-381.
Ф. М. Достоевский зрит в самый корень — причина духовной болезни кроется в самооправдании и успокоении совести. Обнаружение же голоса совести и развитие внутреннего диалога целительно, поскольку в ходе внутреннего диалога происходит разрешение внутреннего конфликта, преодоление внутренней рас-колотости и разъединенности с другим человеком и с миром, осуществляется переживание онтологического единства с другим, что показывает пример Зосимы.
По словам Т. А. Флоренской, в сложном многоголосии душевной жизни выделяются два основных голоса, которые и образуют внутренний диалог: голос эмпирического обыденного «Я» и голос высшего «Я», т. е. голос совести человека. Игнорирование последнего приводит к психическим нарушениям, а следование ему — к исцелению.
Ключевые слова: внутренний диалог, двойник, подлинный диалог, внутренняя коммуникация, этапы внутреннего диалога, внутриличностный конфликт.
On the question about the nature
of the inner dialogue M. Yu. Kolpakova, I. M. Kogan
The article provides a rationale for research on inner dialogue as a contributing factor in the development of personality and psychical disease. In this context, dialogue doesn't only mean conversation or communication between alternative and often opposite narrative voices, decentralized multiplicity of I positions, but inner dialogue between self and spiritual inner self, the moral core of a person. T. Florenskaya emphasized the spiritual essence of dialogue. This notion (might seem unusual, but in fact it) has deep roots in Russian (A. Ukhtomsky, M. Bakhtin, P. Florensky, S. Frank, T. Florenskaya, S. Averintsev) philosophy and psychology.
Based on the example of characters by F. M. Dostoevsky it is shown that a specific form of internal dialogue is associated with psychological distress. The article argues that inner dialogue between self and spiritual self is necessary for mental health.
Keywords: inner dialogue, spiritual self, true dialogue, autocommunication, the double, mental health, intrapersonal conflict.
Список литературы
1. Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929.
2. Достоевский Ф. М. Двойник. СПб., 1995.
3. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. М., 1995.
4. Флоренская Т. А. Диалог в психологии. М., 1991.
