CC BY
76
К ВОПРОСУ О ПРИРОДЕ УТОПИЧЕСКОГО ОБРАЗА БУДУЩЕГО
Желтикова И.В., канд. филос. наук, доцент Орловский государственный университет г. Орел, Россия
Статья посвящена рассмотрению утопии как носителя социального идеала направленного в будущее, образа желаемого будущего. Автор статьи полагает, что утопия как образ будущего образуется путем выделения в настоящем сторон и тенденций, вселяющих надежду продолжения их в будущем.
The article is devoted to Utopia which is considered a bearer of social ideal, an image of wished future. The article is devoted to Utopia which is considered a bearer of social ideal, an image of wished future.
В социальном настоящем любого общества можно заметить присутствие идей, выражающих определенный настрой на будущее. Подобные идеи аккумулируются в одну из моделей будущего развития общества, созданную с учетом ожиданий отдельных социальных групп. Мы обозначим данные представления «образом будущего», который, в отличие от научных прогнозов или социальных проектов, является относительно целостной картиной мира в его перспективе. Первым автором, обратившимся в своих исследованиях к понятию «образ будущего», является Ф.Полак, устанавливающий прямую аналогию между образами будущего, существующими в нашем сознании, и образами искусства. «Образ, с которым работает искусство, - это позитивный, идеальный образ будущего. Помимо самовыражения в символах, искусство имеет более глубокий смысл: с помощью символов оно создает концепцию» [1].
В определенный временной период можно заметить функционирование в обществе не одного, а нескольких образов будущего. Их конкретное выражение мы находим в различных типах дискурсивных практик - от народных сказаний и литературных произведений до идеологических установок и политических программ. Можно заметить, что все картины будущего, независимо от установок их создателя, несут на себе отпечаток времени и места. Поэтому исследование образов будущего конкретного общества интересует нас не с позиции соответствия или не соответствия этих моделей реальному будущему общества, а с позиции анализа одной из составляющих социальной реальности. Образ будущего характеризует время своего создания, его темпоральное самоощущение.
Нам представляется, что в образе будущего уместно различать две группы представлений - индивидуальные ожидания, суммирующие надежды конкретного человека, и социальные ожидания, связанные с будущим общества. В зависимости от характера социальных ожиданий можно говорить о доминировании в них представлений о возможном, вероятном развитии событий (реалистически ориентированные прогнозы), размышлениях о должном состоянии общества и путях его достижения (утопии), опасениях нежелательного развития событий. В этой статье мы хотели бы обратиться к такому виду социальных ожиданий, как «утопический образ будущего», проследить варианты этих позитивных ожиданий, определить их возможную природу.
Учитывая неослабевающий исследовательский интерес к утопиям как таковым и утопическому сознанию, мы считаем целесообразным указать на то, что понятие утопический образ будущего здесь используется в более узком значении, чем просто утопия. Многие исследователи замечали, что утопические проекты не обязательно связаны с будущим. Баталов, например, говорит о ретроспективном, актуальном и перспективном расположении социального идеала утопии [2]. В отличие от этого утопиче-192
ский образ будущего по определению перспективен, он содержит только те идеи, которые ассоциировались у их создателей с будущим, обнаруживая позитивные надежды.
Одним из главных вопросов при исследовании утопии в качестве образа будущего мы считаем определение его природы. От решения вопроса о том, что инициирует создание позитивных картин будущего, зависит и то, какую информацию о времени своего создания несет образ будущего. Определяя происхождение утопического образа будущего, мы хотели бы в первую очередь указать на его психологическую природу. То, что любому человеку свойственно стремление к лучшему и именно это лучшее оно хотел бы в первую очередь видеть в будущем, позволяет предположить универсальность социальных устремлений. Действительно, нетрудно составить список «стандартного» набора социальных пожеланий, присутствующих в утопии. Достаток, справедливость, возможность для самореализации человека, здоровье и долголетие - вот те пять принципов к претворению в жизнь которых стремится любая утопия. Однако конкретное наполнение каждого их этих пожеланий допускает бесконечное количество вариаций.
Стремление к достатку, пожалуй, одно из самих ранних и универсальных социальных упований. В архаическом обществе оно ассоциируется скорее не с социальным, а индивидуальным будущим. Надежда когда-нибудь, пусть даже после смерти, выйти из состояния нужды, превращает тот свет в глазах архаического человека в страну изобилия. Исследуя исторические корни волшебной сказки, В.Я. Пропп замечает, что человек «переносит в иной мир...свои интересы и идеалы», превращая его, по сути, в образ желаемого будущего, в котором «перестают производить и работать, а только потребляют» [3]. «Потребление без применения труда» отличает любые образы страны изобилия, надолго сохраняющиеся в качестве утопического идеала в народных утопиях. Конкретизируясь во времени и пространстве, страна изобилия приобретает те или иные национальные черты. Так, в результате взаимодействия «европейской культуры с мифологическим наследием автохтонных народностей» рождается латиноамериканский миф об Эльдорадо, стране, наполненной драгоценными металлами и камнями, скрытой от посторонних глаз тремя горами - золотой, серебряной и соленой. Стремление в Эльдорадо отражало стремление к неиссякаемому источнику достатка [4]. Прото-славянские по природе легенды о «сокрытых», непричастных злу местах - Китеж-граде, Беловодье, городе Игната, рисовали образы поселений, изобилующих садами, пашнями, дичью, изолированных от прочего мира водными преградами - реками, озерами, топями.
Общей чертой всех этих надежд на будущий достаток является отсутствие указаний на источник его происхождения, а также практически полное нивелирование прочих черт социальных устремлений - вопросы справедливости, возможности для самореализации, здоровье - отступают на второй план и практически не влияют на представления о совершенном обществе.
Другой тип понимания достатка, присутствующий в утопических образах будущего, мы встречаемся в утопиях Просвещения. Признавая труд источником социального богатства, такие авторы, как Т.Мор и Т. Кампанелла, не могут не учитывать ограниченности материальных благ при низкой его производительности, и вынуждены вводить жесткую регламентацию потребления. Мечта о достатке приобретает вид минимального удовлетворения основных потребностей. Если в первом примере достаток понимается как изобилие, то здесь он означает отсутствие прямой нужды. Подобная минимализация потребления оправдывается отсутствием серьезного различия в распределении благ. Также мысль о «естественном» происхождение достатка может вылиться и в иную модель его достижения - дифференциацию в доходе, как на Бенсалеме Бэкона. Общество Новой Атлантиды не знает уравнительного распределения, не знает
оно и крайностей - роскоши и голода. Относительно высокий уровень жизни обеспечивается в этой модели научным и техническим прогрессом. Новоевропейский подход к пониманию достатка оказывается напрямую связанным с осознанием социальной справедливости и мер ее обеспечения.
Еще один тип представлений о достатке можно обозначить как «разумное потребление». В основе этого подхода лежит бэконовская идея о знании как источнике экономического процветания и одновременно мысль о необходимости сознательного самоограничения потребления. Коммунизм как образ желаемого будущего в значительной степени связывался К. Марксом с технологическими последствиями развития науки и формированием человека нового типа, основные интересы которого сосредоточены не в области потребления, а в сфере самосовершенствования. Различные экологические утопии объясняют необходимость регулирования производства исчерпаемо-стью природных ресурсов. И в том, и в другом случае понимание достатка приближается к изобилию, однако подразумевает сдерживание его потребления «разумными пределами», границы которых устанавливаются самим человеком. Отметим, что стремление к достатку в данном подходе ставит его в подчиненное положение к возможности самореализации.
Что касается стремления к социальной справедливости, то в утопических образах будущего мы находим воплощение всех возможных ее моделей: от платоновского «каждый должен заниматься своим делом и не вмешиваться в дела других», до ниц-шеановской морали сверхчеловека. Идеал справедливости значительно разнится в моделях «закрытого» и «открытого» (в терминологии Поппера) общества. Стремление к социальной справедливости может приходить или нет в противоречие с идеалом саморазвития для каждого члена общества. В основе социальной гармонии может полагаться принцип разнообразия человеческих способностей, и тогда, по логике Спенсера, самореализация каждого человека будет залогом социального процветания. В то же время бесконфликтное и стабильное общество может иметь под собой искусственную дифференциацию возможностей, как в «Дивном новом мире» О. Хаксли или «Часе Быка» И. Ефремова, и в этом случае ни о какой возможности для самореализации не может быть и речи. Надежды на справедливость могут питаться идеалом равенства, который может быть понят как равенство в труде, потреблении, праве, социальной защите - во всех этих подходах предусматривается возможность для творческой самореализации человека, обеспечивающаяся гарантией досуга, сопоставимого с трудовой и социальной занятостью. Именно отсутствие четкого критерия в трактовке справедливости делает антитезу утопия-антиутопия амбивалентной. В зависимости от точки отсчета совершенный социальный порядок может оцениваться как желательный или нежелательный, социальное упование или социальное отчаянье.
Надежда на максимально полную реализацию в обществе будущего человеческого потенциала, выходит на первый план в его образах относительно недавно. Яркий пример такого будущего рисует в своей книге «Конец истории и последний человек» Ф. Фукуяма. Философ считает, что в основании совершенной модели общества должна находиться полнота возможности самоутверждения. Приближение к оптимальным условиям человеческого общежития он находит в условиях либеральной демократии и рыночной экономики. Столь же разнообразно и воплощение идеала здоровья и долголетия, присутствующее в утопических образах будущего. Её крайней точкой, пожалуй, можно признать проект воскрешения отцов Н.Федорова, который предполагает реорганизацию всего социального порядка на планете с целью регуляции природных процессов и победы над смертью.
Обозначенная нами вариативность в воплощении утопических устремлений если и не сводит на нет их универсальность, то значительно ограничивает чисто психоло-194
гическую природу позитивного образа будущего. Коренясь в стремлении к лучшему, этот образ приобретает свой окончательный вид, исходя из специфики социально-временного контекста. Именно он определяет, как именно будет видеться «лучшее» создателям утопии. Но значит ли это, что образ будущего строится путем идеализации существующей социальной реальности? Мы не стали бы это утверждать. Важнейшей составляющей позитивного образа будущего является интегрированная в него система ценностей. Она имеет решающее значение в конкретизации идеалов достатка, справедливости, самореализации, здоровья и их иерархического взаиморасположения. В значительной степени система ценностей определяется социо-культурным контекстом, однако в своем конечном виде зависит от гораздо большего количества факторов.
Для определения природы утопического образа будущего мы хотели бы прибегнуть к такому понятию, как «надежда». Одним из крупнейших исследователей надежды, ее онтологического статуса, в том числе и социальной надежды, выраженной в утопии, является немецкий философ ХХ века Эрнст Блох. В своей работе «Принцип надежды» Блох утверждает, что утопия есть не что иное, как «удивительно красивая модель будущего мира» [5]. Для Блоха в основе утопического образа будущего лежат «вперед мечты», которые не являются произвольной фантазией, а отражают наилучшую из реальных возможностей. По его мнению, будущее, в том числе и социальное будущее, относится к сфере Еще-Не-Бытия. Еще-Не-Бытие, по Блоху, это объективно существующая, хотя и не реализовавшаяся еще реальность. Актуальное бытие содержит в себе элементы Еще-Не-Бытия, образующие наброски будущего - «пейзаж желаний».
Мы однако не склонны к такому однозначно онтологическому толкованию феномена надежды. Надежда для нас не тождественна прозрению еще не реализовавшихся пластов бытия, а связана с интуицией социальных возможностей. Используя понятие «интуиция», мы хотим заметить значимость эмоциональных отношений в процессе надежды, тогда как рациональная или нерациональная их составляющая еще не ясна. В то же время в отличие от произвольного желания или субъективной фантазии надежда выражает такое устремление, которое имеет шанс реализоваться. Социальная надежда порождается оптимистической оценкой существующих в реальности векторов развития социума. Надежда как компас указывает на те социальные возможности, реализация которых оценивается субъектом надежды как желательная.
Таким образом, мы полагаем, что появление конкретного утопического образа будущего обусловливается действием трех факторов: психологической универсалией стремления к лучшему, конкретно-исторической трактовкой этого лучшего, интуицией социальных возможностей, позволяющей надеяться на такое лучшее. Из этого следует важный для нас вывод - утопический образ будущего возникает как оправдание социального настоящего. Формирование утопического образа будущего свидетельствует о том, что его авторы находят в окружающей их социальной реальности позитивные стороны, тенденции, достойные продолжения. Выделяя в современности процессы, развитие которых дает право надеяться на улучшение социального бытия, авторы утопий видят в своих современниках людей, способных претворить в жизнь эту надежду.
Литература
1. Полак Ф. Образ будущего //Мир нашего завтра: Антология современной классической прогностики. - М.: Изд-во Эксмо, 2003. - С.223.
2. Баталов Э.Я. В мире утопии: Пять диалогов об утопии, утопическом сознании и утопических экспериментах. - М.: Политиздат, 1989 - С. 36.
3. Пропп В.Я. Морфология «волшебной» сказки. Исторические корни волшебной сказки. - М.: Изд-во Лабиринт, 1998. - С. 369.
4. Паниотова Т.С. Рождение утопии: латиноамериканский контекст //Вопросы философии, 2005, № 10, С.76.
5. Bloch E. Le Principe Esperance. - Paris: Gallimard, 1982. - T.2. - P.307.
ТРАНСФОРМАЦИЯ ТРАДИЦИОННЫХ АГЕНТОВ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СОЦИАЛИЗАЦИИ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
Малькевич А.А., канд. полит. наук, доцент Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого г. Великий Новгород, Россия
Автор статьи анализирует современное определение политической социализации и делает акцент на трансформации основных агентов влияния. По мнению автора, в России в XXI веке все большее влияние на процесс политической социализации молодежи оказывают социальные группы субкультурной микросреды и Интернет - в том числе: социальные сети и современные СМИ.
The author analyzes the modern definition of political socialization and focuses on the transformation of the main agents of influence. According to the author, in Russia in XXI century an increasing influence on the process of a politically socialization of youth subcultures have microterritories of the local and the Internet - including: social networks and modern media.
Для начала отметим, что социализация - это процесс формирования социальных качеств, свойств, умений, которые позволяют человеку жить в обществе, контактировать с другими людьми, выполнять различные виды общественной деятельности.
Социализация состоит, с одной стороны, в передаче обществом исторического опыта, знаний, ценностей, норм, а с другой стороны - в их усвоении индивидом [4, 121]. Недостатки в системе социализации могут приводить к конфликтам между поколениями, к дезорганизации социальной жизни, к распаду общества, утрате его культуры.
Терминологическая сложность в определении политической социализации заключается еще и в том, что к собственно социализации примыкает такой процесс становления личности как инкультурация. Термин «инкультурация» был введен М. Хер-сковицем в работе «Человек и его работа. Наука культурной антропологии» (1948) [4, 232], но в данном контексте - политического становления личности - он неприемлем. Политическую социализацию можно, вслед за И. Громовым, описать как «процесс развития, в ходе которого дети и подростки воспринимают идеи, политическую позицию и поведение, типичное для данной общности» [1, 536].
В любом обществе индивиды подвергаются воздействию агентов политической социализации — институтов и организаций, влияющих на политические установки. Некоторые из таких институтов и организаций, как например, уроки гражданского обучения в школе, являются прямыми источниками политического образования, специально предназначенными для достижения этой цели. Другие, такие, как группа, с которой проводится досуг, или трудовой коллектив, как правило, воздействуют на политическую социализацию косвенным образом.
Общепризнанным является тот факт, что основными агентами социализации, как правило, выступают семья, образование, группы равных, религия, характер места работы, СМИ, социальные институты, правительство, сообщество, политические партии и вторичные группы. 196
