CC BY
10
К вопросу о причастном функционировании -л-формы в истории русского языка в свете русских диалектных данных и инославянского материала
On the Participial Functioning of the /-form in the History of the Russian Language in the Light of Russian Dialectal Data and the Material of the Other Slavic Languages
Мария Вадимовна Ермолова Maria V. Ermolova
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»; Институт русского языка Российской академии наук, Москва, Россия
HSE University;
Institute for Russian Language
of the Russian Academy of Sciences,
Moscow, Russia
Резюме
В статье рассматривается гипотеза о причастном функционировании -л-формы в истории русского языка в свете русских диалектных данных и инославянского материала. Как в русских диалектах, так и в других славянских языках обнаруживается множество фактов, подтверждающих обсуждаемую гипотезу. В первой части статьи исследуется функционирование
Цитирование: Ермолова М. В. К вопросу о причастном функционировании -л-формы в истории
русского языка в свете русских диалектных данных и инославянского материала // Slovene. 2022. Vol. 11, № 1. C. 245-280.
Citation: Ermolova M. V. (2022) On the Participial Functioning of the l-form in the History of the Russian Language in the Light of Russian Dialectal Data and the Material of the Other Slavic Languages. Slovène, vol. 11, № 1, p. 245-280. DOI: 10.31168/2305-6754.2022.11.1.10
This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International
причастий в говоре Опочецкого района Псковской области и проводится сопоставительный анализ функций причастий в рассматриваемом диалекте и -л-формы в древне- и старорусских летописях. Как показывает материал, у анализируемых форм много общего, что свидетельствует в пользу предположения о некогда причастном характере -л-формы. Во второй части статьи в рамках ответов на сделанные в недавней статье М. Н. Шевелевой замечания приводятся другие, релевантные для корректного понимания развития -л-формы факты из истории русского языка, русских и инославянских диалектов.
Ключевые слова
древнерусский язык, русские диалекты, причастие, -л-форма, перфект
Abstract
The article analyzes the hypothesis about the participial functioning of the i-form in the history of the Russian language in the light of Russian dialectal data and the material of other Slavic languages. Many facts that confirm this hypothesis are found in both Russian dialects and Slavic languages. The first part of the paper discusses the functioning of participles in the dialect of the Opotchesky district of the Pskov region and provides the comparative analysis of the functions of the participle in the examined dialect and the i-form in the Old Russian chronicles. As the material shows, the analyzed forms have much in common, which testifies to the participial role that the i-form used to take. The second part of the paper answers some remarks made in a recent paper by M. Sheveleva by providing other facts from the history of the Russian language, Russian and other Slavic dialects, which are relevant to the correct understanding of the evolution of the i-form.
Keywords
Old Russian language, Russian dialects, participle, l-form, perfect tense
0. Вводные замечания
Любой лингвистический анализ, подразумевающий интерпретацию языковых явлений, всегда в большей или меньшей степени носит гипотетический характер. Особенно это касается анализа происходящих в языке изменений, цель которого — ответить на вопрос «почему?». В таком случае большую роль играют косвенные данные: выдвигаемая гипотеза тем сильнее, чем больше явлений она может объяснить, чем в большем количестве языковых фактов она позволяет видеть не хаос и случайность, а закономерность и последовательность. Для историка языка такие косвенные данные, несомненно, являют диалекты и родственные языки. Именно в них, реализующих общие языковые процессы другими, альтернативными способами, часто можно найти «живое» доказательство предполагаемого объяснения, отсутствующее
Slovene 2022 №1
в литературном языке. «Показания письменных источников только в том случае получают полную достоверность, если они подтверждаются соответствующими твердо установленными диалектными фактами» [Сидоров 1969: 80] — данное высказывание В. Н. Сидорова относится к фонетике; в отношении других уровней языка слово «только» является слишком категоричным, однако не подлежит сомнению, что диалектные данные имеют огромную доказательную силу при реконструкции истории языковых процессов.
В [Скачедубова 2018, 2019; Ермолова 2020] высказывается гипотеза о возможности употребления -л-формы в древнерусском в качестве «обычного» причастия. Данное предположение строится на анализе древнерусского летописного нарратива, в котором выделяется несколько групп специализированных для -л-форм контекстов, которые повторяются во всех исследованных летописях. В упомянутых работах анализируется в основном древнерусский материал. В настоящей статье обратимся к диалектным данным как русского, так и других славянских языков, а также к отдельным типологическим явлениям и фактам истории языка, служащим дополнительными, косвенными доказательствами выдвинутой гипотезы.
Статья состоит из двух разделов. Первый представляет собой сопоставительный анализ функций причастий в опочецком говоре и -л-форм в древне- и старорусском. Как показывает материал, в функционировании рассматриваемых форм много общего, что является аргументом в пользу предположения о некогда причастном характере -л-формы. Во втором разделе в рамках ответов на сделанные в [Шевелева 2020] замечания рассматриваются другие, релевантные для обсуждаемой гипотезы факты из истории русского языка, русских и инославянских диалектов.
1. Сопоставительный анализ функционирования причастных форм в говоре Опочецкого района Псковской области и -л-формы в истории русского языка Как известно, русским западным говорам (в большей части северным, в меньшей — в южным; см. карту 4 в [Кузьмина, Немченко 1971]) свойственно особое употребление причастных форм1. Прежде всего речь идет о так называемом «новом» перфекте, который может образовываться с помощью и действительных, и страдательных причастий (на -ш-/-вш- и на -н-/-т- соответственно). Кроме того, причастия в этих говорах отличаются от причастий и деепричастий в литературном языке по ряду других синтаксических и морфологических признаков. Анализ
1 Под причастиями в статье понимаются как изменяемые, так и неизменяемые производные глагольные формы с суффиксами -ш-, -вш-, -н-, -т-.
современных диалектных систем в сопоставлении с данными письменных памятников позволяет пролить свет на некоторые вопросы, касающиеся истории развития в русском языке как перфектных и плюсквам-перфектных форм, так и причастий вообще.
В статье анализируются некоторые особенности функционирования причастных форм в речи носителя опочецкого говора Псковской области Екатерины Григорьевны Федоровой (1929 г.р., 4 класса, родилась в д. Самсоново; далее ЕГФ) по 4,5-часовой записи, сделанной в 2019 г. в д. Сорокино. Полученные данные сопоставляются с древне- и старорусским летописным материалом. Речь ЕГФ насыщена диалектными особенностями, проявляющими себя крайне последовательно, и являет собой образец стройной языковой системы, не претерпевающей изменений под влиянием литературного языка. Именно поэтому представляется целесообразным исследовать интересующие нас формы исключительно по записи ЕГФ без привлечения других информантов.
В данном разделе рассматриваются типы употреблений причастий в опочецком говоре2, которые сопоставляются с функциями -л-формы в древне- и старорусском. В пунктах 1.1.-1.4. последовательно рассматриваются функции анализируемых форм, в 1.5. делаются выводы.
1.1. Причастие в составе перфекта
Как уже было сказано, наиболее яркой особенностью функционирования причастий в западных говорах является их употребление в составе перфекта. Под перфектом, вслед за И. Б. Кузьминой и Е. В. Немченко, в статье понимается система «грамматических единиц, специально предназначенных для выражения состояния, явившегося результатом предшествующего действия»3 [Кузьмина, Немченко 1971: 219]. Данная
2 Опочецкие говоры по классификации [Захарова, Орлова 1970] относятся к среднерусским говорам Псковской группы. Детально образование и синтаксические функции причастий в опочецких говорах описаны в [Дьяченко et а1. 2019] (см. также [Дьяченко et а1. 2018]). Действительные причастия прошедшего времени образуются от основы прошедшего времени с помощью суффикса -ш- (явилши, выросши); в речи младшего поколения от глаголов с основой на гласный чаще фиксируется суффикс -вш- (явивши). Страдательные причастия прошедшего времени образуются суффиксами -н-/-т- аналогично тому, как это происходит в литературном языке (об особенностях образования и ударения см. [Дьяченко et а1. 2018]). Оба типа причастных образований участвуют в образовании перфектных форм. Выбор залога зависит от переходности/непереходности глагола: «переходные глаголы образуют формы перфекта со страдательными причастиями, непереходные, в том числе возвратные, — с действительными; в формах перфекта суффикс -ся у причастий от возвратных глаголов отсутствует» [Дьяченко et а1. 2019: 65].
3 Типологические исследования показывают, что перфект и результатив — это не синонимичные понятия; один из сценариев развития перфектных форм предполагает эволюцию от результатива к перфекту и далее к претериту
система включает в себя три временные формы (наст., прош. и буд. вр.) и формы ирреальных наклонений. В речи ЕГФ она представлена очень последовательно. Приведем примеры перфекта в настоящем и прошедшем временах (примеры (1)-(2) и (3)-(4) соответственно)4:
1. Я на этом дому сломалась вся. Я калекою осталши, вся сломалши.
2. (На вопрос, кто голосил по умершим). Я сама. У меня мамка обголошен, брат обголошен. У меня вси свои обголошено. Я сама голошу по ним.
3. Они вси были с кустов вышедши (про партизан).
4. Уже у меня пеленок было ему наделан.
Формы буд. вр. в записи не встретились, что следует объяснять спецификой разговора: в основном ЕГФ ведет рассказ о прошлых событиях. Не приводятся примеры буд. вр. и в [Дьяченко а1. 2019], где анализируются перфектные формы опочецкого говора. Однако связано это, по-видимому, не с тем, что таких форм не бывает, а с тем, что в речи «редко возникает потребность выразить значение состояния, отнесенного в будущее» [Кузьмина, Немченко 1971: 195], особенно в разговорах, которые ведутся в рамках полевой работы: как правило, информанты рассказывают о прошлых событиях. В связи с этим буд. вр. проиллюстрируем примерами из [Кузьмина, Немченко 1971]: Умерши-то все будем; Все дрова будут убраны.
Форма перфекта в сослагательном наклонении у ЕГФ отмечена только для страдательных причастий, ср.:
5. А тут никогда не вижу, чтобы для нее это было взят.
Пример для действительного причастия приведем из [Дьяченко 2019: 65]: Приказываю, чтоб были приехалши Сережка с Ольгой.
И. Б. Кузьмина и Е. В. Немченко отмечают, что в ряде примеров наблюдается пропуск связки в прошедшем или будущем временах, а так-
(см., например: [Недялков, Яхонтов 1983; Маслов 1983; Плунгян 2016]). В отношении того, чем же являются анализируемые диалектные формы, в научной литературе нет единого мнения. Чаще всего понятия «перфект» и «результатив» применяются к ним как синонимы (например, [Кузьмина, Немченко 1971; Трубинский 1983, 1984; Danylenko 2005; Jung 2014; Wiemer 2017]). Попытка разобраться, чем же именно являются рассматриваемые конструкции, предпринята в [Serzant 2012]. Автор приходит к выводу, что ситуация в русских говорах представляет собой промежуточную стадию между результативом и перфектом [Ibid.: 6]. Для целей данной работы, однако, решение этого вопроса представляется непринципиальным.
4 При цитировании информанта в круглых скобках даются комментарии автора статьи, проясняющие содержание примера; квадратные курсивные скобки используются для транскрипции, квадратные некурсивные скобки — для опущенных информантом слов.
же в сослагательном наклонении: Пусть она привыкнувши [будет]; Когда отвоевавши [был], пришел; В яму фином впёрснута [была], пришли русски и вытащили; Только бы они скрыты [были]; Давно бы уже улегши [был] (о ребенке). В [Дьяченко et а1. 2019: 65] приведен пример пропуска связки в сослагательном наклонении: Хоть бы один струк осталши [был] (хоть бы один стручок остался). Пропуск связки отмечается и у ЕГФ. Так как на такие примеры редко указывается в научной литературе (из известных нам работ — в [Кузьмина, Немченко 1971: 195-199] и [Собинникова 1961: 55]), приведем все контексты, встретившиеся у ЕГФ. Их всего четыре:
6. У них не было ничего — у нас все было. И он пил. Она, по-видимому, его боя-лася. У них все, что было, у него все пропито [было]. Не было нигде никого5 — ЕГФ рассказывает о том, как пришла в дом к своему мужу-пьянице и его матери. Рассказ ведется о прошлых событиях, муж давно умер, настоящее историческое в рассказе не используется ни до, ни после формы причастия, из чего можно сделать вывод что мы имеем дело с пропуском связки в прошедшем времени. То же в следующем примере.
7. У меня Ленька был маленький, а померши [был] Лешка Персеянок, и Ленька со мной был взят.
8. Вот свекровь тут была померши. Вот он помер. Ну, у нас всё эта вода всё занесен[ъ] [была] — о воде, которой обмывали умерших. Эту воду обязательно надо было вылить (причем туда, где никто не ходит). ЕГФ говорит о том, что и после свекрови, и после мужа вся воды была вылита.
9. (Сваты приехали к одной из сестер). А дед сказал: «У нас перво жнут овес, тогда копают картошку. Нюшку я не подам». [нрзб] не вышедши Пашка замуж [была], а тогда эти посидели — «Давай тогда нам Пашку». И они взяли Пашку — как и в предыдущих примерах, ЕГФ ведет рассказ о давно прошедших событиях, использует формы прошедшего времени, настоящее историческое не употребляет. Следовательно, результативное действие в прошлом «должно» было бы передаваться формой причастия со связкой в прошедшем времени, которая, однако, в рассматриваемом контексте отсутствует.
Подобное употребление причастий в современном литературном языке невозможно: «для обозначения отдельных эпизодов в цепи происходящих одно за другим событий последовательно используется претерит на -н, -т» (т. е. причастия в сочетании со вспомогательным глаголом в прошедшем времени) [Князев 2007: 515]. В таких случаях заменить претерит перфектом, т. е. бессвязочными формами нельзя.
5 В опочецких говорах местоимение кто может употребляться в значении местоимения что.
Отступление от этого правила возможно лишь при переходе к настоящему историческому и в еще некоторых специфических случаях (подробнее см.: [Ibid.: 515-519]).
В [Кузьмина, Немченко 1971: 198] пропуск связки в большей части примеров объясняется утратой причастными образованиями своей специфики и их сближением с формами на -л. Как представляется, наиболее вероятным является другое объяснение.
Теоретически отсутствие при причастной форме связки в прош. вр. может говорить о том, что форма теряет свою причастную специфику и превращается в финитную. Это произошло, например, с формой на -но-/-то- в украинском, белорусском (в говорах) и польском языках, где она превратилась в безличную форму, которая используется без связки для обозначения действия, совершенного в прошлом, и функционально соответствует в русском языке формам глагола прош. вр. 3 л. мн. ч., употребленным в неопределенно-личном значении, ср. примеры из старобелорусских текстов конца XV в.: на его селищи хлтбъ продавано св его деревне продавали хлеб' (Валх., 44); всюды шбразу лвпено, топтано и в болото метано (Бельск., 366) сиконы обдирали, топтали и кидали в болото'; ее оу Варшавт принжти не х'л'чено 'ее не хотели принять в Варшаве' (примеры взяты из [Мова беларускай письменнасщ 1988: 250]). Тенденция страдательного причастия употребляться финитно в старорусский период отмечается в [Никифоров 1952: 319; Булаховский 1954: 323-325; Борковский 1968: 40-41; Болсохоева 1977: 13], этому вопросу посвящена работа П. С. Кузнецова [Кузнецов 1950]6. В случае, если форма причастия становится финитной, она может употребляться без связки и в сослагательном наклонении, ср. польск. Jeden z policjantow zastukai do drzwi i zazqdal, zeby otworzono Юдин из полицейских постучал в дверь и потребовал, чтобы открыли'. Это, по всей видимости, объясняется тем, что она, становясь аналогом форме на -л-, образует сослагательное наклонение так же, как последняя — добавлением частицы бы. Однако пропуск связки в обсуждаемом диалектном материале нельзя объяснять превращением причастной формы в финитную, прежде всего потому, что связка при причастии может опускаться и в будущем времени — такое употребление для финитной формы исключено, так как она является аналогом формы прош. вр. на -л-.
Влияние особенностей разговорной речи также исключается, так как пропуск связки при результативной форме известен русским письменным памятникам начиная с древнейших времен, ср. пример из Суздальской летописи7:
6 Подробно данный вопрос освещен в [Ермолова 2021].
7 Подробно данный вопрос освещен в [Ермолова 2021].
2022 №1 Slovene
10. л. 170 д что изъимано людей черны(х). и 3 женами и 3 д^тми. то все по-провддилъ прочь. а трупьга когаръ т^(х) повел^ по деревью изв^шдти
— са сколько захвачено [было] простого народа с женщинами и детьми, всех отправил прочь, а трупы тех бояр повелел повесить на деревья' (л. 170).
Особенно часто подобные контексты начинают встречаться в текстах старорусского периода второй половины XVI в., ср. примеры, которые приводит С. Д. Никифоров: А наимит не доживет до сроку у государя своего и поидет проч, а вины на государя не скажет, — и он наиму лишен [будет] (Судебник., ст. 148); А сами отложиша ехат в Казан до утренняго дня, не мняше быти измене во оставшихся казаньцех..., зане велможе их и воеводы избиенны [были], а инии же изведени [были] (Каз. летописец, 369)8 [Никифоров 1952: 313].
Представляется, что пропуск связки при результативной форме объясняется спецификой грамматического значения, выражаемого отпричастной формой, а именно значением результата, «для которого соотнесенность с временным планом оказывается нерелевантной, а связка, следовательно — факультативной» [Скачедубова 2018: 72]. Предложение трактовать опущение связки при результативной форме высказывается и в [Eadem 2021]. Наличие примеров пропуска связки у ЕГФ, последовательно употребляющей причастные формы в результативном значении, служит ему еще одним доказательством.
Сопоставление употреблений причастных форм в говорах с «новым» перфектом и -л-форм в древне- и старорусском позволяет провести параллели между функционированием данных форм. Как и причастия на -ш-/-вш- и -н-/-т-, -л-форма могла употребляться с глаголом-связкой быти в трех временах. -Л-форму со связкой в наст. вр. традиционно называют перфектом, со связкой в прош. вр. — плюсквамперфектом, со связкой в буд. вр. — будущим сложным II. Проблема заключается в том, что эти три времени рассматриваются в научной литературе по отдельности, как правило, без учета специфики других аналогичных образований. Работы, которые сопоставляли бы употребление и особенности эволюции всех трех временных образований, отсутствуют9.
8 Факт наличия таких примеров в памятниках не северо-западного региона говорит о том, что тенденция к созданию специализированной результативной формы» «в старорусский период характеризовала не только северо-западные говоры (хотя там она, как показывают современные говоры, оказалась наиболее сильной)» [Ермолова 2021].
9 Общие положения о тождественности специфики перфектного значения в трех временных планах (в типологической перспективе с включением славянского материала) высказывал Ю. С. Маслов [Маслов 2004: 426, 441]. Некоторые особенности эволюции плюсквамперфекта рассматриваются в свете эволюции перфекта в работах М. Н. Шевелевой, анализирующей непосредственно древнерусский материал (см., например: [Шевелева 2007; 2009]). При анализе
Вопрос, можно ли в отношении древнерусского языка говорить о категории перфекта, включающей в себя три временные формы, как это делают И. Б. Кузьмина и Е. В. Немченко в отношении русских говоров, остается открытым и требует дальнейшего изучения. Тем не менее для всех трех времен в той или иной степени характерны результативные употребления. Так, например, как отмечает М. Н. Шевелева, в древнейшей части ПВЛ «перфект используется как специально маркированная на выражении представленного в момент речи результата форма» [Шевелева 2020: 169], ср.: ЛЛ ПВЛ л. 16 Реч же имъ №льга. гако азъ мьстила оуже и>виду мужа своего — 'сказала им Ольга: «я уже отомстила за обиду своего мужа»'.
Несмотря на сложности с определением перфектной семантики в древнерусском10, основным значением книжного плюсквамперфекта в раннедревнерусском является именно результативное значение (см., например: [Шевелева 2007; Петрухин 2008; Скачедубова 2019]), ср. контекст из НПЛ мл.11:
и плакася по немъ брат его князь Иван и весь народ от мала и до велика плачемь великым зп>ло: убилъ бо бяше в Ордп> князь Дмитрии Михаилович князя великаго Юрья — 'князь Иван и весь народ от мала до велика плакали великим плачем (из-за того, что) в Орде князь Дмитрий Михайлович убил великого князя Юрия (т. е. Юрия не стало)' (л. 199-199об.).
При всей дискуссионности вопроса о статусе будущего сложного II12 ряд контекстов с уверенностью можно охарактеризовать как имеющие семантику результативности в будущем [Пенькова 2014], ср. анализируемый в [Ibid.: 160] пример из ЖАЮ: 5316-5317 да занеже не видеть в то времА мУжа довра, нъ вси вУдоуть погывли — 'и так как не будет (не найдется) в то время достойного человека, но окажется, что все погибли (погибшие)'.
Как показано в [Скачедубова 2018], для древнерусского летописного нарратива характерно употребление -л-формы без связки для обозначения результата, отнесенного к прошлому, ср.:
форм будущего сложного II в истории древнерусского к перфекту обращаются П. С. Кузнецов [Кузнецов 1953], Я. А. Пенькова (см., например: [Пенькова 2014; 2016]).
10 В последних работах при решении вопроса о семантике перфектных форм «научная дискуссия все дальше отходит от классического понимания перфекта, которое признается не охватывающим все варианты бытования форм в текстах» [Шаяхметова, Жолобов 2017: 1170] (подробнее см.: [Ibid.; Плунгян, Урманчиева 2017, 2019; Шевелева 2020]).
11 Здесь и далее текст цитируется по [НПЛ ст. и мл.].
12 Так, не вполне ясно, является ли будущее сложное II временем или наклонением, имеет таксисную, результативную или модальную семантику; подробнее см.: [Пенькова 2014].
11. НПЛ ст. л. 16 Въ лтто 6643. Ходи Мирославъ посадникъ из Новагорода миритъ кыянъ съ церниговьци, и приде, не успевъ ничтоже: сильно бо въз-мялася вся земля Русская13 — 'Мирослав ездил из Новгорода мирить киевлян с черниговцами, но вернулся ни с чем, так как к тому времени русская земля была уже сильно взволнована'.
Контексты типа приведенного, а также возможность пропуска связки и в будущем времени свидетельствуют о том, что функция -л-формы заключалась в выражении результативного действия без его соотнесения с конкретным временным планом, поэтому наличие связки оказывалось факультативным. (Ср. разночтение, на которое указывает Т. Н. Попова, приводя два аналогичных контекста из НПЛ ст. и НПЛ мл. по Комиссионному списку, различающихся наличием связки в будущем времени: НПЛ ст. Дажь что зло съдумавъ на святую Софию, а побеглъ (л. 107об.) — НПЛ мл. Да аще сии, что зло съдумавъ на святую Софтю, а побеглъ будеть (л. 150об.) [Попова 1999: 141] — 'Если кто-то задумает что-то плохое против святой Софии, а окажется сбежавшим...')
Таким образом, -л-форма, как и причастия на -ш-/-вш- и -н-/-т-, в сочетании с бытийным глаголом могла обозначать результативное действие, отнесенное к одному из трех временных планов: к настоящему, прошлому или будущему. Кроме того, аналогично причастиям в говорах, она могла употребляться без связки в отношении и прошлого, и будущего времен, обозначая результативное действие и не маркируя его по времени.
1.2. Причастия в функции глагольного обстоятельства Еще одной функцией причастий на -ш-/-вш- в рассматриваемых говорах является их использование для обозначения глагольного обстоятельства, причем как при совпадающих субъектах главного и второстепенного действий, так и при различающихся. При этом, в отличие от литературного языка, причастие может образовываться от глаголов и СВ, и НСВ, т. е. в тех случаях, где в литературном языке было бы употреблено деепричастие настоящего времени.
Рассмотрим сначала примеры с совпадающим субъектом главного и второстепенного действия. Примеров с глаголами СВ из записи ЕГФ приведем немного, так как такое употребление не отличается от употребления деепричастий в литературном языке; кроме того, контексты такого типа описываются в [Дьяченко et а1. 2019]:
12. В байню не сходилши, я и пропаду. Я люблю байню.
13 Здесь и далее текст цитируется по [НПЛ ст. и мл.].
13. Я редко, редко, когда лягу, если я не сделаю воды, легши спать.
14. Гришка с Ленькой навоз возили, овцы были выпущены, на крыльце лежали, спрятавши, корова была к столбу привязана.
Рассмотрим контексты с глагольными обстоятельствами, образованными от НСВ. Ниже будут даны все примеры, встретившиеся у ЕГФ (в анализируемом в [Дьяченко et al. 2019] материале есть всего один пример с НСВ; больше примеров с НСВ (но на материале всех западных говоров) приведено в разных разделах в [Кузьмина, Немченко 1971]):
15. Веники тоже надо умелши вязать.
16. И он поколь косил там, сколько задавил их, косилши (про змей).
17. Ложилши спать, я не подумала, что надо было сделать воды.
18. А Ленька подъехал, с Гарусова ехалши: «Мам, ты теперь бабушка».
19. Я тут сломалась, строилши.
20. А я и шла, от телят бралши.
Как показано в [Скачедубова 2019; Ермолова 2020; Eadem 2022], функция глагольного обстоятельства была одной из характерных для -л-формы в летописном нарративе. При этом -л-форма употреблялась таким образом в функции глаголов как СВ, так и НСВ. В качестве иллюстрации рассмотрим несколько примеров (подробнее см. указанные работы):
21. ЛЛ ПВЛ волхвъ встллъ при Гл^к^ Нов^город^. глть ко людемъ творлсл
лкы Бъ14 — 'волхв, появившись / появившийся при Глебе в Новгороде, начал проповедовать людям и выдавать себя за бога' (л. 60об.);
22. Супр15,16. В л^(т) ^м^ послл Мросллвъ сил своего. Вллдимерл ил Грекы. даль (Нкф. длвъ) емоу вога миогл — 'В лето 6549 послал Ярослав сына
14 Текст цитируется по изданию [ПСРЛ, 1].
15 Согласно записи, сделанной в конце рукописи, Супр. была переписана в 1519 г. Она является наиболее полным списком второй редакции Белорусско-литовской летописи 1446 г., составленной в Смоленске на основании русских и местных источников [Чамярыцю 2005; 645]. Текст цитируется по изданию [ПСРЛ, 17].
16 Учитывая локализацию памятника (Супр. является западнорусской летописью), «встает вопрос о правомерности сопоставления причастий на -л-и на -в-: в некоторых южнорусских говорах, а также в украинском и белорусском языках в соответствии с русским литературным (л) в определенных позициях произносится (w) (см., например: [Касаткин [red.] 2005; 61; Мельничук [red.] 1966; 107]); кроме того, формы прошедшего времени ед. ч. м. р. в украинском и белорусском языках выглядят как знав и знау соответственно. Однако в силу следующих обстоятельств представляется, что описываемая конкуренция -л-форм и причастий на -ъш-/-въш- является следствием морфологических процессов, а не фонетических. Во-первых, в Супр. нет мены букв в и л (единственный обнаруженный пример
своего Владимира на Греков, дав ему много воинов' (л. 19) (такую интерпретацию, как и в следующем контексте, подтверждает и разночтение, представленное в Нкф.17).
23. Супр. ре(ч) Борись крате Гл'ке. вели грести дд поможеве сро(д)никоу ндше-моу Александроу и видель (Нкф. вид'въ) же Певгоусеи таковое видиние. и таковое слышание стогаше трепетень. дондеже ГОиде ндсддь изо ючию его —
'Сказал Борис: «Брат Глеб, вели грести, чтобы мы помогли родственнику нашему Александру». И Пелгусей, видев такое видение и такие известия, стоял в страхе, пока лодка не скрылась с его глаз' (л. 27-27об.).
Приведем также пример из [Потебня 1958: 239-240], которым автор иллюстрирует мысль о реликтовом сохранении -л-формой причастных свойств в старорусский период: А будетъ невтста пришла за него замуж, дтвства своего не сохранила (= не сохранивши), и онъ имъ, отцу и матерт, за то пеняеть (Григорий Котошихин «О России в царствование Алексея Михайловича», сер. XVII в.).
Теперь обратимся к контекстам, в которых субъекты главного и второстепенного (выраженного причастной формой) действий различаются. Многочисленные примеры такого употребления причастий приводятся в [Кузьмина, Немченко 1971: 238-239], ср.: Отслуживши год отпуск полагается; Голова закружилась писатши; Вином напой, а не угостивши не даст баню затопить. В известных нам работах для опочецких говоров подобные примеры не фиксируются. Тем не менее у ЕГФ они встретились. Формой на -вш-/-ш- обозначается, как кажется, дополнительное, менее важное действие, являющееся обстоятельством при главном; в большинстве случаев причастную клаузу по смыслу можно считать подчинительной, однако не всегда примеры можно «перевести» на литературный язык с помощью придаточного предложения, заменив причастную форму финитной:
— написание Певгусей вместо Пелгусей [...]). Во-вторых, если предполагать, что написание с -л- вместо -в- является следствием фонетических изменений, то такое написание должно быть признано гиперкорректным. Это означает, в свою очередь, что в тексте должно быть значительное количество примеров ошибочного использования -в- вместо -л-. Таких примеров нет, как нет и необычно большого числа причастий на -в-, за которыми, как можно было бы предполагать, скрывалась бы -л-форма. В-третьих, в наиболее древней части Супр. представлено меньше всего -л-форм, именно их количество (а не форм на -в-) постепенно увеличивается к концу летописи, что совершенно закономерно: чем новее часть текста, тем больше там -л-форм и меньше форм простых претеритов. Наконец, «твердження про фонетичне походження приголосного -у (-в) з -л в украшських та бшоруських формах типу знав (знау) достатньою м1рою не обгрунтоване [Мельничук 1966: 107]» [Ермолова 2022].
17 Нкф., как и Супр., является списком второй редакции белорусско-литовской летописи 1446 г. и датируется между 1464-1491 гг. [ПСРЛ, 17: Ь].
24. Садится скорее, никто не селши, есть. Съест — «Вы собе делайте, я уже все съел» — 'Садится скорее, пока / когда / а никто еще не сел (за стол)'.
25. На заводе на этом работалши, им давали мануфактуру — 'Так как / благодаря тому, что / в силу того, что работали на этом заводе, им давала мануфактуру'.
26. Вон наша дачница вяже. Корней обруби и макушки обруби, чтоб ровные были. Какой же это буде веник париться, макушки обрубилши — 'Какой же это будет веник для бани, если ему обрубили макушки'.
27. У меня Ленька был маленький, а померши Лешка — и Ленька со мной был взят — 'У меня Ленька был маленький, а когда умер Лешка, Леньку взяла с собой'.
Такое функционирование причастий, по всей видимости, следует признать архаизмом: «Исстари [...] большая предикативная сила деепричастий приводила к тенденции употреблять их как своеобразные эквиваленты придаточных предложений с возможным самостоятельным подлежащим» [Булаховский 1958: 399]. Подобное употребление причастных форм знают чешский, старопольский, литовский языки (подробнее см.: [Потебня 1958: 200-202]). В древнерусском языке причастная и финитная клаузы как с общим, так и с различающимися субъектами действия часто соединялись союзами а или и, ср.: ИЛ Андрей же то слышавъ, и высть овра^ъ лица его попустн^лъ 'После того, как Андрей это услышал, омрачилось его лицо' (л. 203об.); ИЛ КЛ слышав же Всеволодъ. аже прислалъ Стославъ сна свого... и по^ва и к (с)ов^ 'Когда Всеволод услышал, что Святослав прислал своего сына., позвал его к себе' (л. 216). В старорусский период причастная и финитная клаузы соединяются бессоюзно, ср. примеры из [Булаховский 1958: 400]: И те воры..., поимав его, повели в город...и, приведчи в город, собралося их, воров, болши 5000 человек (Котош., 103); ...и потом царь поздравляет их сочетався законным браком (Котош, XIII). Однако, как видно из примера (27), союзное соединение возможно и в современных говорах. Один диалектный пример с союзом фиксируется в [Кузнецов 1949: 60-61]: И вот он доехавши до поля, и начал молодой^рыцарь бить змеиную силу.
Аналогичным образом в древнерусских летописях использовалась и -л-форма, ср.:
28. ИЛ КЛ и далъ Рюрикъ Всеволодоу ."е. городовъ Торцькыи Корсоунь. Бгоу-славль. Треполь. Каневъ. и оутвердиша(с) кр(с)томъ. ч(с)тнымъ на всеи лювви своеи — целью Рюрика было разрешить затянувшийся конфликт из-за земель, поэтому главным сообщением является то, что князья «утвердились крестом». Действие оутвердиша(с) является по сути следствием и результатом действия далъ, т. е. предложение следует понимать
так: 'и, когда / после того как Рюрик отдал Всеволоду 5 городов, присягнули друг другу в верности' (л. 236об.).
29. ИЛ КЛ и кывши распр' мноз'. но преклгыи Бъ не далъ радости дьгаво-лоу. но снидошасА кр(с)тнымъ ц'лованиемь — главным является сообщение о том, что князья «сошлись крестным целованием». Это является следствием того, что Бог не допустил распри: 'И была большая распря, но преблагий Бог, не дав радости дьяволу, [сделал так, что] князья сошлись крестным целованием' (л. 230).
А. И. Рыко, анализируя причастия на -ши в одном западнорусском говоре Торопецко-Холмского региона, выделяет отдельную функцию причастия на -ши НСВ и описывает ее так: причастия НСВ «выступают в значении актуально-длительного (длящегося в момент наблюдения) или континуального (просто длящегося) действия, одновременного с другим действием» [Рыко 2002: 191]. Ср. приводимые исследовательницей примеры: Ну, бывало, кончим ужин, убираем, а ребята сидевша; А мой уже сидевша муж, у меня уже ребенок есть, муж говорит... Как кажется, данная функция причастий — подтип их обстоятельственного употребления, которое было разобрано в данном разделе: 'Пока мы убираем, ребята сидят'; 'Мой муж, сидя за столом, у меня уже ребенок есть, муж говорит'. Здесь, однако, отметим, что в древне- и особенно старорусских летописях одним из характерных употреблений -л-формы являются именно такие контексты: -л-форма используется для обозначения либо действия, на фоне которого происходят другие события (пример (30)), либо действия, включенного в нарративную цепочку, однако длящегося дольше, чем соседние действия, выраженные формами аориста (пример (31)) (подробнее см.: [Скачедубова 2019; Ермолова 2020]), ср.:
30. Ак. а мнози истопоша к'жачи в рец'. а инш ранены заше(д) изомроша. а живыи пок'гоша. швии к Володимерю. а инш к Перегаславлю. а инш в Юрьевъ. Кназь же Юрьи стогалъ против^ Костнлнтин^18 — действие стогалъ охватывает весь период действия предшествующих аористов: 'Многие, убегая, утонули в реке; другие, раненые, умерли. А живые побежали кто во Владимир, кто в Переяславль, кто в Юрьев. Князь же Юрий стоял против Константина' (л. 225об.).
31. Пск. IIВ лтто 6951. Преста моръ въ Псковт на Дмитриевъ день, а по при-
городомъ и по волостем еще мерли и до Крещениа господня19 — 'В 1443 году на Дмитриев день прекратился мор в Пскове, а по пригородам и волостям люди умирали еще до Крещения' (л. 199).
18 Текст цитируется по изданию [ПСРЛ, 1].
19 Текст цитируется по изданию [ПСРЛ, 5].
Таким образом, и причастия на -вш-/-ш- в говорах, и -л-форма в древне-и старорусском могут использоваться для обозначения глагольного обстоятельства причем как при совпадающих субъектах главного и второстепенного действий, так и при различающихся; последнее, по всей видимости, является архаизмом.
1.3. Причастие в функции атрибута
Диалектные причастия на -вш-/-ш- и -н-/-т- могут употребляться не только в функции предикативного обстоятельства, но и в функции предикативного атрибута, а также в чисто атрибутивной функции. Подробно такое использование причастных форм освещается в [Кузьмина, Немченко 1971: 227-231; 246-252]. Приведем несколько примеров из этой работы:
Она не раздевши прибежала; Зимой только и приодеться, а так все не убравши ходит; Засахаривши мед не рекомендуется на корм; Овраг — это котлован между горами или яма проваливши; [Изба] стоит отворена; Ходил обут, одет; Вона, есть у меня курятина варена; Им дадут травы привезено, накошено.
При описании опочецких говоров в [Дьяченко а1. 2019: 58-59] фиксируется 12 примеров с причастиями в атрибутивной функции, при этом в контекстах представлены только страдательные причастия в полной форме, ср.: Вот купленные такие в стенке (о старообрядческих крестах в шкафу); Вити нет шестнадцать лет, вот тебе и крещеный (а некрещеные живы). Функция предикативного атрибута проиллюстрирована всего двумя примерами, в которых причастие также представлено полной формой, ср.: Придешь розовенький, размякший; Теперь должны дети ходить в школу подготовленные. У ЕГФ встретилось всего по одному примеру с причастиями в функции предикативного атрибута (пример (32)) и в чисто атрибутивной функции (пример (33)); оба раза причастия употребляются в краткой форме:
32. Уже глядела белый налив — яблоко раскололши висить.
33. Дай Бог, чтоб Господь Вас наградил добрым судьбам всих, вы, не вышедши (в смысле не вышедшие замуж).
-Л- форма в древнерусском также могла использоваться в различного рода атрибутивных употреблениях (функция предикативного атрибута проиллюстрирована примером (34), чисто атрибутивная функция — примерами (35-37)). Речь идет как о причастиях, превратившихся позднее в прилагательные (примеры (34)-(35)), так и об образованиях, в прилагательные не перешедшие. Рассмотрим примеры:
34. ...и акие падесА изнемоглъ20,21 (ИИВ, 449а) — 'И вскоре пал изнемогший'.
35. тои ксть изъгнилъ и немощенъ22 (ЖАЮ, 103) — 'Он (есть) ослабевший и немощный'.
36. милостыни, съв(ъ)купилася съ постомъ и молитвою, отъ смерти избав-ляеть человтка23 (НПЛ мл. 181об.) — 'Милостыня, соединенная с постом и молитвой, спасает человека от смерти'.
37. бтси въпияху: «кто се есть царь славы, съ толикою на ны пришелъ вла-стию» (Кирилл Туровский Калайд., 38-39) — 'Бесы кричали: «Кто этот царь славы, пришедший к нам с такою властью»'.
В старорусских текстах примеры с краткими -л-формами нам не известны, что теоретически не означает, что их нет, так как специальных исследований на эту тему не проводилось. В старорусский период появляется много новых полных -л-форм (в [СлРЯ XI-XVII вв.] представлено большое их количество, ср.: измождалый, отсырелый, оброслый, слежалый), однако, они, по-видимому, являются уже прилагательными, и процесс их образования связан с окончательной утратой краткой -л-формой причастных свойств (подробнее см.: [Скачедубова 2019]); впрочем, этот вопрос требует отдельного изучения. Однозначно можно сказать только, что новые полные -л-образования использовались исключительно в атрибутивной функции и не имеют никакого отношения к рассмотренным выше другим типам причастного употребления.
Таким образом, еще одним общим свойством диалектных причастий на -вш-/-ш- и -н-/-т- и -л-формы в древнерусском является их использование в различного рода атрибутивных употреблениях.
1.4. Причастие в функции претерита
В [Кузьмина, Немченко 1971: 198] отмечается, что «во всех современных говорах в той или иной степени проявляется тенденция к утрате предикативными причастными образованиями на -ши их специфики, вытекающей из именной сущности, — к сближению этих образований с глагольными формами (на -л)». И действительно, в ряде примеров причастие на -ши имеет претеритное значение, ср.: Раньше сохой пахавши; С забору бивши по нашей деревне; Вода так подступивши, что чуть караул
20 Прилагательное изнемоглый есть, например, в словаре В. И. Даля.
21 Текст цитируется по изд. [Пичхадзе et а1. 2004]
22 Текст цитируется по изд. [Молдован 2000].
23 Контексты (36-37) приводятся как примеры причастного функционирования -л-формы в [Потебня 1958: 239-240].
не кричавши (форма подступивши, будучи употребленной без связки, обозначает результат, отнесенный к прошлому; такие примеры анализируются в разделе 2.1).
Как известно, -л-форма в истории русского языка потеряла свои некогда причастные свойства, утратила результативные употребления и превратилась в форму прошедшего времени с чисто претеритным значением. Следствием этого, по всей видимости, и явилось возникновение «нового» причастного перфекта24. Такое превращение старых перфектных форм в претерит и возникновение новых результативных является типологически известным сценарием (подробнее см.: [Мас-лов 1983; Плунгян 2016]). Эволюционная нестабильность перфекта — «одна из наиболее ярких и [...] наиболее универсальных черт перфекта в языках мира» [Ibid.: 8]. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что в говорах с причастным перфектном отмечаются контексты, в которых формы на -вши-/-ши- сближаются с -л-формами.
1.5. Интерпретация полученных данных
Как было показано в предыдущих подразделах, причастия в говорах с новым перфектом и -л-форма в истории русского языка используются в одних и тех же функциях. Прежде всего, это результативные употребления: обсуждаемые образования могут в сочетании с глаголом-связкой25 обозначать результат, отнесенный к одному из трех временных планов. Кроме того, употребленные без связки, они могут использоваться для
24 Так, например, Г. А. Хабургаев замечает, что «функциональное преобразование формы на -л в большинстве восточнославянских говоров имело следствием развитие "нового перфекта" — специализированной неизменяемой формы краткого действительного причастия прошедшего времени, употребляющейся в качестве глагольного сказуемого со значением перфекта» [Горшкова, Хабургаев 1981: 336]. J. Piskorz, исследуя новый польский перфект типа miec («иметь») + причастие прош. вр., исходит из того, что «образование miec-перфекта в современном польском начинает новый цикл грамматикализации перфекта, после того как общеславянский bytf-перфект полностью превратился в претерит)» («...dass mit der Herausbildung des miec-Perfekts im Gegenwartspolnischen ein neuer Grammatikalisierungszyklus des Perfekts einsetzt, nachdem das gemeinslawische byti-Perfekt vollständig zum Präteritum grammatikalisiert wurde») [Piskorz 2012: 11]. Появление «нового» перфекта с утратой форм старого перфекта связывает также H. Jung [Jung 2014]. Здесь и далее перевод наш.
25 В современном литературном языке, как и в диалектах, связка в настоящем времени, как правило, отсутствует; соответственно, в диалектах она в большинстве случаев не употребляется и при причастиях, хотя есть говоры, где в формах перфекта связка в настоящем времени используется, ср.: Две рамы сняты е;
Она немножко естьрехнувши (пример из [Кузьмина, Немченко 1971: 25, 192], подробнее см. [Ibid.]). Два таких примера есть и у ЕГФ: Ну, уже есть отцвелши [...] Много ей, но она уже отцвелши (про богородичную травку); Это, говорят, написан где-то есть в какой-то книге так, что это не Сорокино было, а Коложо (хотя в последнем примере у есть нельзя исключать и доли экзистенциального значения).
выражения результата, отнесенного не только к настоящему, но и к прошедшему и будущему временам, т. е. можно констатировать, что в качестве результативных форм причастия на -вш-/-ш- и -н-/-т- и -л-фор-ма обозначают результативное действие как таковое, не соотнося его с определенным временным планом, и наличие связки является факультативным. Наряду с результативным употреблением, рассматриваемые формы могут использоваться в функции глагольного обстоятельства, при этом субъекты действия, выраженного причастной формой, и главного действия могут как совпадать, так и различаться, что, по-видимому, является архаичной чертой синтаксиса. Наконец, причастия на -вш-/-ш- и -н-/-т- и -л-форма знают различного рода атрибутивные употребления.
Итак, сопоставление диалектного материала с материалом древнерусских и старорусских памятников позволяет говорить о параллелизме в функционировании рассматриваемых форм. Данные говоров демонстрируют, что причастная форма, участвующая в образовании перфекта, одновременно может выступать в других функциях. Параллелизм в образовании форм нового и древнерусского перфектов, а также то, что функции современных диалектных причастий и -л-формы в истории русского языка совпадают, доказывает высказанную в [Скачедубо-ва 2018; 2019; Ермолова 2020] гипотезу о функционировании -л-форм в древне- и старорусском не только в составе перфектных форм, но и в качестве «обычного» причастия прошедшего времени. Диалектный материал отвечает также на вопрос, как -л-форма-причастие соотносилась «в рамках одной диалектной системы с -л-формой-простым пре-теритом на протяжении длительного времени» [Шевелева 2020: 171]: выше было сказано, что наряду с результативными и чисто причастными употреблениями, во всех говорах с новым перфектом в той или иной степени отмечается претеритное использование форм на -ши-/-вши-. В данном контексте особенно интересны примеры, где в одном предложении используются две -ши-/-вши-формы в разных функциях, ср. (примеры взяты из [Кузьмина, Немченко 1971: 240, 175]): Вы замерзши, на улице сиделши (замерзши — перфект, сиделши — глагольное обстоятельство); Вода так подступивши, что чуть караул не кричавши (подступивши — перфект, кричавши — претерит). Последний контекст записан в середине прошлого века в Псковской области. Как показывают новейшие исследования [Дьяченко et а1. 2018; 2019; Ронько 2020], ситуация за последние 70 лет не изменилась. Причастный перфект является живой грамматической категорией, сохраняющейся в речи и младшего поколения. Исходя из этих данных, можно предположить, что утрата нового перфекта займет несколько сотен лет; эти несколько сотен лет
можно будет наблюдать переходное состояние, примерно такое, какое предполагается нами для -л-формы в истории русского языка. Таким образом, с одной стороны, диалектный материал позволяет уточнить особенности эволюции -л-формы, с другой стороны, история -л-формы помогает предсказать изменения, которые будут происходить с новым причастным перфектом.
2. Гипотеза о причастном характере -л-формы в свете диалектных русских и инославянских данных
В недавней работе [Шевелева 2020] предположение о некогда причастном характере -л-формы подверглось критике. В статье был высказан ряд соображений, не позволяющих, с точки зрения автора, считать гипотезу доказанной. В данном разделе в рамках ответов на заданные М. Н. Шевелевой вопросы рассматриваются данные из истории и диалектологии как русского, так и других славянских языков, которые, как представляется, подтверждают обсуждаемую гипотезу.
В [Шевелева 2020: 171] отмечается, что «противоречий в предложенном теоретическом предложении очень много», даже если оставить в стороне «вопрос о связи -л-причастия с происхождением "нового перфекта" и первоначально общерусском (или общевосточнославянском?) характере северо-западного причастного перфекта, что явно противоречит лингвогеографическим данным, и неясность вопроса о хронологизации и механизмах предполагаемого процесса превращения некоего пра-нового перфекта причастных конструкций на -л- в существующий ныне новый перфект на -вши (почему произошла такая замена, почему нет следов этой старой причастной -л-формы в современных говорах, тем более если это был процесс достаточно поздний, и как она должна была соотноситься в рамках одной диалектной системы с -л-фор-мой-простым претеритом на протяжении длительного времени?)». Хотя автор и предлагает оставить в стороне упомянутые вопросы, рассмотрим сначала именно их, так как они кажутся крайне важными для понимания истории развития временной системы как в русском языке и его диалектах, так и в ряде других славянских языков. Именно поэтому большая часть этих вопросов обсуждается как в диссертации [Скачедубова 2019], так и в статьях [Eadem 2018; 2018а; Ермолова 2020]. Обратимся к ним еще раз, теперь более подробно.
Ни в одной и упомянутых работ не идет речи об общерусском характере северо-западного причастного перфекта. В них делается вывод о том, что общерусский характер имели конструкции «быти + прича-
стие прош. вр.», к которым, вероятнее всего, восходит северо-западный перфект. Такие сочетания встречаются не только в северо-западных памятниках: так, они были обнаружены в Лаврентьевской летописи, в Жалованной грамоте Олега Рязанского (см.: [Скачедубова 2018]), в Западнорусских летописях (см.: [Ермолова 2022]). Это позволяет заключить, что они были распространены не только на Северо-Западе. Тот же факт, что описываемая конструкция употребляется в будущем, настоящем и прошедшем временах, а также в сослагательном наклонении и передает результативное значение, свидетельствует в пользу того, что северо-западный перфект сформировался на ее базе26. «По всей видимости, на ранних этапах использование причастия с бытийным глаголом являлось особенностью синтаксиса», такое «употребление было возможным, но необязательным и не очень распространенным» [Скачедубова 2018: 35]; позднее, когда в языке возникла потребность в форме, выражающей грамматическое значение результата, рассматриваемая конструкция стала средством выражения морфологического значения. То же произошло и со страдательными причастиями: очевидно, что в основу нового перфекта на -н-/-т- (конструкций типа шкаф был в багаж сдаден / яма вырыта / все дрова будут убраны / вот удочка у тебя была бы взята, вот бы наловил тогда) легли общерусские конструкции со страдательным причастием, которые при грамматикализации результативного значения в ряде говоров из свободного синтаксического сочетания превратились в грамматическую форму.
Рассматриваемая в [Скачедубова 2018; 2019; Ермолова 2020] идея о «превращении некоего пра-нового перфекта причастных конструкций на -л- в существующий ныне новый перфект на -вши» не аргументируется подробно, так как сама по себе она не нова и не оригинальна. Так, например, Г. А. Хабургаев пишет, что «функциональное преобразование формы на -л в большинстве восточнославянских говоров имело следствием развитие "нового перфекта" — специализированной неизменяемой формы краткого действительного причастия прошедшего времени, употребляющейся в качестве глагольного сказуемого со значением перфекта» [Горшкова, Хабургаев 1981: 336]. Я. Пискож, исследуя функционирование и историю возникновения нового польского перфекта типа miec («иметь») + причастие прош. вр., исходит из того, что «образование шес-перфекта в современном польском начинает новый цикл грамматикализации перфекта, после того как общеславянский byti-перфект
26 Вслед за И. Б. Кузьминой и Е. В. Немченко под перфектом мы понимаем
«систему грамматических единиц, специально предназначенных для выражения состояния, явившегося результатом предшествующего действия» [Кузьмина, Немченко 1971: 219], включающую в себя формы трех времен и сослагательного наклонения.
полностью превратился в претерит27» [Piskorz 2012: 11]. Такое представление согласуется с типологически известным сценарием развития перфекта, так называемым перфектным циклом, который предполагает превращение старого перфекта в претерит и повторное возникновение нового результатива (подробнее см.: [Маслов 1983; Плунгян 2016]).
Вызывает недоумение сделанное в [Шевелева 2020: 171] замечание про отсутствие следов былой причастности -л-формы в говорах. И в [Скачедубова 2019], и в [Ермолова 2020] есть специальный раздел, посвященный отдельным языковым фактам русских диалектов и других славянских языков, свидетельствующих о возможности -л-формы функционировать как причастие. Прежде всего речь идет о -л-прила-гательных / причастиях, представленных как в русском литературном языке, так и — значительно шире — в русских говорах и других славянских языках. Дополним сказанное в упомянутых работах.
В большом количестве образования на -л- зафиксированы в словаре В. И. Даля, ср.: прибылой, палый, сохлый,размколый, вилой и др. Ф. И. Буслаев пишет, что «в старинном языке гораздо свободнее нынешнего было производство таких прилагательных», и приводит примеры из памятников XVI-XVII вв., ср.: разстлый 'рассевшийся', пропалый 'пропавший' [Буслаев 1881: 114]. Около ста двадцати подобных прилагательных мы находим в [СлРЯ XI-XVII вв.] (полный их список представлен в [Скачедубова 2019]). Значительно регулярнее образование -л-прилага-тельных / причастий в украинском и белорусском языках. Как отмечает Ю. Дамборский, в Русско-украинском словаре АН УССР 1948 г. русским отпричастным прилагательным на -вший соответствуют причастия на -лый, ср.: прибывший — прибулий, возникший — виниклий, отживший — вiджилий [Damborsky 1967: 88]. Аналогичная ситуация наблюдается в белорусском языке, ср. примеры из Русско-белорусского словаря АН БССР 1953 г.: прибывший — прыбылы, ослепший — аслеплы, охрипший — ахрыплы [Ibid.]. И в украинском, и в белорусском языках такие -л-обра-зования настолько регулярны, что встает вопрос о том, считать ли эти образования прилагательными или причастиями (см., например: [Си-галов 1967, Шуба 1989]). По данным Д. А. Ермаковой, полученным при анализе материала параллельных корпусов, русские действительные причастия прошедшего времени на украинский и белорусский языки чаще всего переводятся образованиями на -л- [Ермакова 2019].
Исследователи, занимающиеся историей -л-прилагательных / причастий в восточнославянских языках, приходят к выводу, что продук-
«[...] dass mit der Herausbildung des miec-Perfekts im Gegenwartspolnischen ein neuer Grammatikalisierungszyklus des Perfekts einsetzt, nachdem das gemeinslawische byti-Perfekt vollständig zum Präteritum grammatikalisiert wurde».
тивной данная модель образования становится не раньше XV в., особенно же широко образования на -л- появляются лишь в памятниках XVII-XVIII вв. [Ляончанка 1957: 155; Сигалов 1967: 24; Корчагина 1995: 17-18]. «К 84% -л-прилагательных, представленным в [СлРЯ XI-XVII вв.], приводятся примеры именно XVI-XVII вв.» [Ермолова 2020: 82].
Основная часть -л-прилагательных / причастий образуется от ста-тальных и инхоативных глаголов, обозначающих процесс перехода в какое-либо состояние или завершение этого процесса (подробнее см.: [Чиркина 1956, 1956а; Сигалов 1967; Корчагина 1995].
Таким образом, мы имеем дело с образованием большого числа -л-прилагательных / причастий со значением достижения результата или состояния, начавшимся в XV-XVI вв. и ставшим крайне продуктивным в XVII-XVIII вв. Если считать сохранение -л-формой причастной семантики реликтом, характеризующим исключительно раннедревне-русскую эпоху, как это предлагается в [Шевелева 2020], то как объяснить продуктивность описанной модели образования в более поздние века? Предполагать абсолютное превращение -л-формы в финитную и утрату ею каких бы то ни было причастных свойств к XII-XIII вв., а затем возрождение этих свойств и результативной семантики в XV в. кажется противоречащим логике развития языка. Факт образования -л-прилагательных / причастий во всех языках восточнославянской группы говорит о том, что механизмы этого процесса были заложены еще до распада древнерусского языка. Едва ли оправданно не связывать возникновение -л-прилагательных / причастий с тенденциями, характеризующими древнерусский язык, и рассматривать его как самостоятельный процесс, стихийно начавшийся в XV в. в разных языках.
Более того, крайне продуктивны в отношении -л-прилагательных / причастий и западнославянские языки. Большое количество -л-образо-ваний представлено в польском языке, причем чаще всего они имеют результативное или статальное значения [БашЬо^ку 1967: 53], ср.: ^сЫу 'досохнувший', хтакшМу 'расцветший', шуЫайу 'побледневший', zagasly 'погасший'. Регулярны -л-образования в чешском языке: так, «от каждого приставочного глагола на -ёИ, -аИ со значением завершения перехода в какое-либо состояние возможно эловое образование» [Сигалов 1967: 16] (см. также [Kopecnу 1958; БашЬо^ку 1967]). Помимо этого, в современном чешском в ряде диалектов (преимущественно в ганакских) в форме нового результатива со страдательными причастиями конкурируют -л-при-частия: «В очень многих случаях в современном чешском при образовании результатива /-причастия конкурируют с «-/¿-причастиями28»
28 «In sehr vielen Fällen konkurrieren die l-Partizipien im heutigen Tschechischen bei der Bildung von Resultativa mit den n-/t-Partizipien».
[Giger 2003: 64]; при этом -л-причастия употребляются в форме результа-тива как с глаголом mít ('иметь'), так и с byt ('быть'), ср. примеры из [Ibid.: 67] и [Wiemer, Giger 2005: 87] (подробнее см. указанные работы):
1. Lud'a nemel cvaknuto — Lud'a neme! cvakly 29.
'Людвик не прокомпостировал [билет]' ('у Людвика не прокомпостировано').
2. Uz mam dojedeno — Uz mám dojedly.
'Я уже доел'('у меня доедено').
3. Polévka je uvarená — Vejce je rozmácklé.
'Суп сварен' — 'Яйцо раздавлено'.
Аналогичное явление в меньшей степени отмечается и в кашубском языке, ср. примеры из [Ibid.: 85]:
4. jo móm zezniwioné —jo móm zeseMé.
'У меня собран урожай' — 'У меня посеяно'.
Таким образом, можно констатировать наличие результативного употребления -л-причастия в ряде славянских языков, утративших, как и русский, сложную систему прошедших времен.
В данном контексте интересен также вопрос взаимозаменяемости суффиксов -л- и -н-/-т-. Это явление характеризует не только часть чешских диалектов и кашубский язык. Так, в [СлРЯ XI-XVII вв.] находим такие прилагательные, как измождалый (Вып. 6, с. 179) 'изношенный' (XIII в.), 'изможденный' (XVII в.), припеклый (Вып. 19, с. 245) 'прижаренный'(XVI в.), запеклый (Вып. 5, с. 261) 'запекшийся' (XVI в.), поднеслый (Вып. 16, с. 9) 'вытянувшийся' (XVI в.), и др.; ср. также в современном словенск. zrasel 'выращенный', польск. podniosíy 'приподнятый', przelqkíy 'испуганный' (примеры взяты из [Kopecny 1958: 157-159]), чешск.podezrely 'подозреваемый'. В украинском языке встречаются формы заголыий вместо заголений ('оголенный'), закурыий вместо закурений ('запыленный'), похнюплий вместо похнюплений ('потупленный, понурый') [Serech 1953: 27-29]. С. П. Бевзенко отмечает, что в некоторых западноукраинских говорах причастия с суффиксом -л- нередко вытесняют страдательные причастия с суффиксами -н-/-т-, ср.: заспалий, напилий, набилий [Бевзенко 1980: 146].
В славянских языках возможно не только использование действительной формы «вместо» страдательной на -н-/-т-, но и наоборот: употребление пассивного суффикса вместо активного. В [Вступ 1966:
29 В разговорном чешском языке формы мужского и среднего рода нейтрализуются в форме мужского рода.
244] отмечается, что особенно часто в славянских языках причастия / прилагательные с суффиксами -н-/-т- с активным значением образуются от возвратных глаголов совершенного вида, ср.: укр. усм(хнений (усм(хнутися) 'улыбающийся', белор. тжэйпадтсаны (тжэй падтсац-ца) 'нижеподписавшийся', польск. тох^в-шапу (гох5р(еи>ас зф 'поющий, распевшийся', н.-луж. шизрапу (шизраэ зе) и в.-луж. шизрапу (шизрас зо) 'выспавшийся', чешск. тохктосепу (тохктосШ зе) 'расставивший ноги', сло-вацк. uзmiaty {изш1аЬ' за) 'улыбающийся', макед. насмеан (насмее се) 'ухмыляющийся', серб.-хорв. замишлен (замислити се) 'задумчивый', болг. решен (реша се) 'решившийся', словен. шуе/кап (пауеНсаи зе) 'уставший'.
Ю. В. Шевелев подобную взаимозаменяемость активных и пассивных образований объясняет тем, что залоговое значение отходит на второй план, на первое же место выходит значение результата, состояния, наблюдаемого у всех рассматриваемых в данном контексте прилагательных / причастий: «Общее значение причастий на -лый и на -тый, -ный заключается в выражении результативного состояния30» [^гесИ 1953: 28]. Учитывая, что -л-причастия конкурируют со страдательными в формах нового результатива, данное объяснение кажется наиболее вероятным и обоснованным.
По всей видимости, широкое распространение обсуждаемого явления началось относительно недавно. По данным Ю. В. Шевелева, активная взаимозаменяемость активного и страдательных суффиксов в украинском языке относится к довольно позднему времени. Примеры из [СлРЯ XI-XVII вв.] также в основном имеют помету XVI-XVII вв. В то же время наличие примеров употребления -л-суффикса «вместо» -н-/-т- и в восточнославянских, и в западнославянских языках, а примеров с обратной заменой — в языках всех трех групп славянских языков — говорит о древности механизмов, спровоцировавших данный процесс.
Таким образом, вышеизложенные факты свидетельствуют, с одной стороны, о древности результативного значения -л-причастия, с другой — о его достаточно длительном сохранении, приведшим к возникновению в последние несколько веков результативных -л-причастий / прилагательных как со страдательным, так и с активным значением в большинстве славянских языков.
Кроме того, в [Скачедубова 2019; Ермолова 2020] говорится о диалектных формах типа всталши, обулши, при образовании которых определенную роль играл морфологический фактор ([Кузнецов 1954: 91], [ИГРЯ 1982: 300]).
30 «Die gemeinsame Bedeutung der Part. auf -lyi und auf -nyj, -tyj stellt gerade die Bedeutung des resultativen Zustandes dar».
В [Шевелева 2020: 172] утверждается, что некорректно делать выводы о процессах, происходящих в живом древнерусском, анализируя летописный нарратив, писавшийся в целом на книжном языке:
Те или иные особенности грамматической системы древнерусского языка находят отражение и в нарративной части ранних летописей, однако вряд ли по таким данным можно надежно реконструировать состояние некоторого фрагмента древнерусской грамматической (и, в частности, глагольной) системы и тенденции его эволюции — во всяком случае, в исследованиях такого рода необходимо учитывать гибридную специфику текста, высокую степень вероятности (близкую к обязательности) присутствия в нем черт книжной грамматики, учитывать фактор возможной ориентации на некоторые образцы и следования традиции.
В [Скачедубова 2019; Ермолова 2020] нигде не проводится мысль об отождествлении летописного и живого языка. Тем не менее, отказываться от попыток реконструкции живой системы на основе летописных текстов кажется неверным. Очевидно, что язык ранних летописей отличается от языка поздних. Очевидно, что основной причиной этого являются изменения, произошедшие в живом языке: так, например, в летописях прослеживается утрата двойственного числа, становление категории одушевленности, утрата простых претеритов. Да, в книжных текстах эти процессы отражаются позднее, чем в некнижных, однако это не значит, что вызваны они были механизмами, отличными от тех, что действовали в живом языке. Кроме того, любая книжная стратегия так или иначе связана с тем, что происходило в языке пишущего: для возникновения той или иной письменной установки «нужно, чтобы соответствующая семантическая категория существовала в том или в ином виде в языковом опыте носителей» [Живов 2004: 95]. Задача исследователя, пытающегося реконструировать систему, заключается в том, чтобы понять, какие процессы, происходившие в живом языке, спровоцировали изменения в летописном. Во всяком случае, едва ли правомерно не сопоставлять употребление -л-форм в летописях и в живом древнерусском и считать, что их использование определялось различными механизмами.
Как отмечается в [Шевелева 2020: 172], надежно доказать принадлежность той или иной нарративной особенности к живой древнерусской системе «может только наличие соответствующего употребления в некнижных древнерусских текстах и в современных говорах». Вопрос сохранения реликтов былой причастности -л-формы как в говорах, так и в других славянских языках был разобран выше. Теперь остановимся на проблеме отражения обсуждаемых особенностей в текстах некнижного характера.
Во-первых, с точки зрения сохранения -л-формой причастности некнижные тексты не анализировались. Вполне возможно, что примеры причастного функционирования -л-формы в них есть, но еще не обнаружены, так как современные исследователи истории русского языка привыкли смотреть на -л-форму исключительно как на финитную.
Во-вторых, необходимо помнить, что в исследованиях [Скачедубо-ва 2018, 2018а, 2019; Ермолова 2020] анализируются книжные тексты, которые со значительным опозданием отображают изменения, происходящие в живом языке. Книжный язык эволюционирует медленнее, чем живой, «между началом процесса в живом языке и его первым отражением в письменных памятниках и в особенности памятниках книжного письма проходит обычно довольно много времени» [Живов 2017: 611]. В [Шевелева 2020: 172] говорится о необходимости с осторожностью интерпретировать материал книжного языка и не воспринимать его особенности как живые процессы — именно такую осторожность нужно проявлять и в данном вопросе: как мы признаем архаизмом то, что «в нарративе ранних летописей употребляются ушедшие в пассивное знание простые претериты и книжный плюсквамперфект» [Ibid.], так же мы должны понимать, что причастное употребление -л-формы в книжных текстах может сохраняться дольше, чем в живом языке. Таким образом, «противоречие» между временными рамками, представленными в летописях и, например, в берестяных грамотах, где -л-форма употребляется в качестве универсальной формы прошедшего времени, оказывается мнимым. Такая значительная перестройка глагольной системы, какая произошла в русском языке, «не могла не потребовать определенного времени — должен был быть какой-то переходный период» [Шевелева 2001: 200]. Представляется, что летописный нарратив прекрасно отображает именно его: вполне естественно, что «в определенный момент форма, постепенно меняющая свой морфологический характер, может реализовывать себя в разных функциях и в зависимости от контекста актуализировать то одни, то другие свойства» [Ермолова 2020: 96].
Кажется странным, что констатация причастного функционирования -л-формы в Псковских летописях XV-XVI вв. истолковывается в [Шевелева 2020: 171, 172] как предположение о сохранении до этого времени регулярного употребления -л-формы в роли причастия в живом языке. Такая мысль нигде в [Скачедубова 2019; Ермолова 2020] не высказывается. Последовательное использование -л-формы для обозначения действия, противопоставленного по своему характеру аористу, говорит о том, что «ее причастность не была полностью утрачена и могла актуализироваться в определенных ситуациях» [Ibid.: 96].
Процитируем далее комментарий к материалу Псковских летописей из [Ibid.]:
Авторы псковских летописей, старающиеся использовать для повествования о прошлых событиях аорист, нуждались в форме, которая бы обозначала иной характер действия. Учитывая, что имперфект не был живой формой, а причастие, скорее всего, было занято северо-западным перфектом и воспринималось как разговорная форма (см.: [Скачедубова 2018а]), наиболее подходящей могла казаться -л-форма, сохраняющая еще в себе потенциальную причастность. Такое использование имеющихся у носителя языковых средств для передачи актуальных для него смыслов, которые не могли быть уже выражены утратившимися временными формами, кажется очень вероятным.
Кроме того, вполне возможен перенос функций определенных форм, характерных для разговорного языка, на соответствующие формы книжного языка. Так, например, больше всего -л-форм в качестве универсальной результативной формы встретилось в Новгородской летописи старшего и младшего изводов. Это может быть связано с тем, что в новгородской зоне категория результативности не находилась на пути к исчезновению, как это происходило в южных говорах и говорах центра, а нашла себе другие средства выражения — причастия на -вши. Следовательно, летописец мог переносить функционирование уже новых результативных форм в своем языке на те формы, которые обозначали результатив в летописном (однако вполне вероятно и сосуществование в определенный момент дублетных форм). Как пишет В. М. Живов, формы и конструкции переписываемого текста интерпретировались в семантических категориях, присущих языковому опыту компилятора [Живов 2017: 250]. Именно поэтому представляется некорректным пытаться «пересчитать» отношения употребления -л-форм «с летописного на грамматические формы реального живого языка», как это предлагается делать в [Шевелева 2020: 174].
Вопрос регулярного функционирования -л-формы в живом языке в [Скачедубова 2019; Ермолова 2020] не поднимается, однако его изучение представляется чрезвычайно важным. Так, А. А. Потебня и Ф. И. Буслаев, на которых есть ссылка в [Шевелева 2020], говоря о реликтах сохранения -л-формой причастности в раннедревнерусском, приводят примеры причастного функционирования -л-формы и из текстов XVI-XVII вв., не ориентированных на книжную традицию в такой степени, как летописи, ср. (подробнее см. [Потебня 1958: 239-240]): А будетъ невтста пришла за него замуж, дтвства своего не сохранила (= не сохранивши), и онъ имъ, отцу и матерт, за то пеняеть (Григорий Кото-шихин «О России в царствование Алексея Михайловича», сер. XVII в.). Интересно, что исследователям XIX в. мысль о причастности -л-формы
не кажется настолько невероятной и необоснованной: это связано, возможно, с отсутствием в их время принятой традиции грамматического описания русского языка, которая, несомненно, влияет на восприятие материала, а может быть, и с тем, что отголоски былой причастности в -л-форме сохранялись и тогда.
В [Шевелева 2020: 175, 177] в отношении отдельных примеров (практически из каждой группы специализированных контекстов) допускается вероятность предлагаемой в [Скачедубова 2018, 2019; Ермолова 2020] трактовки, однако высказываются возражения против того, чтобы распространять ее на более широкий круг контекстов, так как доказать, что перед нами не универсальная претеритная -л-форма, а -л-причастие, невозможно. Здесь необходимо отметить, что доказать что-либо в сфере грамматической семантики вообще трудно. Там, где мы имеем дело не с формой, а значением, особенно в исторической перспективе, доказательство часто складывается из косвенных факторов. Чем больше явлений позволяет объяснить гипотеза, чем реже благодаря ей какой-то факт в тексте приходится считать ошибкой, тем она достовернее.
Едва ли можно признать случайными следующие факты: выделяемые специализированные контексты повторяются во всех исследованных летописях; -л-форма вне этих контекстов в ранних летописях практически не употребляется; с течением времени доля этих специализированных контекстов относительно неспециализированных употреблений -л-форм (т. е. тех, которые употреблены уже как формы простого прошедшего времени) закономерно уменьшается; количество примеров в том или ином типе контекстов по летописям соотносится с дальнейшим развитием временной системы в говорах региона, где летопись создавалась / переписывалась31.
Кроме того, предлагаемая гипотеза позволяет объяснить много разных, на первый взгляд, не связанных между собою явлений: позднее образование -л-прилагательных / причастий со статальным или результативным значением, использование суффикса -л- вместо страдательного -н-/-т-, формирование нового перфекта с -л-формой в ряде славянских идиомов, возникновение контаминированных причастий типа всталши, обулши, особенности использования -л-форм в переводческой практике32
31 Так, например, больше всего -л-форм в результативном значении встретилось в Новгородской первой летописи как старшего, так и младшего изводов. Это соотносится с представлением о том, что категория результативности наиболее устойчивой была в северо-западной зоне.
32 Как показала Т. В. Пентковская, «в части случаев л-форма без связки в ЧРНЗ появляется на месте перфектного причастия греческого текста и может рассматриваться как употребленная в собственно причастном значении» [Пентковская 2009: 207].
(подробнее см.: [Пентковская 2009: 207; Скачедубова 2019]), контексты из древнерусских памятников, где -л- и -ши- формы употребляются как однородные при бытийном глаголе. Наконец, наша теория предлагает увидеть в употреблении -л-форм не случайность, а систему; не предполагать ошибку писца, позволившего проникнуть в книжный текст «неправильному» прошедшему времени, а объяснить факт книжного текста внутренней, языковой причиной.
Конечно, есть контексты, где теоретически -л-форму можно рассматривать и как причастную, и как употребленную в аористной функции (что, правда, во всех рассматриваемых контекстах кажется менее удачным решением, так как синтаксис получается менее «гладким»). На наш взгляд, наличие более однозначных контекстов позволяет в таких случаях видеть в -л-форме именно причастие. Отказ от этого означает отказ смотреть на историю -л-формы в более широком контексте, игнорирование истории развития других форм (прежде всего, причастий на -ши/-вши), материала русских говоров и других славянских языков.
Библиография Источники
РГБ, ф. 173/1 №236. Суздальская летопись по Академическому списку, кон. XV в., по изд.: Полное собрание русских летописей, 1: Лаврентьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку, Москва, 1962.
Бельск.
РНБ, F. IV. 688, Хрошка М. Бельскага пачатку, нач. XVII в., по изд.: [Мова беларускай письменнасщ 1988].
Валх.
РНБ, Q.I.391, л. 39-96 об., Аповесць аб трох каралях-валхвах, кон. XV в., по изд.: [Мова беларускай письменнасщ 1988].
ЖАЮ
РГАДА, Син. тип. 182, Житие Андрея Юродивого, список конца IV в., по изд.: Молдован А. М., Житие Андрея Юродивого в славянской письменности, Москва, 2000.
ИИВ
История Иудейской войны, по изд.: Пичхадзе А. А., Макеева И. И., Баранкова Г. С., Уткин А. А., «История Иудейской войны» Иосифа Флавия: Древнерусский перевод, 1, Москва, 2004.
Каз. летописец
Казанский летописец, по изд.: Полное собрание русский летописей, 19: История о Казанском царстве, С.-Петербург, 1903.
Котош.
Григорий Котошихин, О России в царствование Алексея Михайловича, 2-е изд., С.-Петербург, 1859; цит. по изд.: [Потебня 1958].
ЛЛ ПВЛ
Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку, по изд.: Полное собрание русских летописей, 1: Лаврентьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку, Москва, 1962.
Нкф.
Никифоровская летопись, по изд.: Полное собрание русских летописей, 17: Западнорусские летописи, Москва, 2008, 1-84 [репринт. изд.]. НПЛ ст.
Новгородская первая летопись старшего извода, по изд.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, под ред. и с предисл. А. Н. Насонова, Москва, Ленинград, 1950, 15-108.
НПЛ мл.
Новгородская первая летопись по Комиссионному списку, по изд.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, под ред. и с предисл. А. Н. Насонова, Москва, Ленинград, 1950. Пск. II
ГИМ, Синод, No 154., Псковская вторая летопись по Синодальному списку, кон. XV в., по изд.: Полное собрание русских летописей, 5/2. Москва, 2000. Судебник
Судебник царя Федора Ивановича 1589 г.: по списку собрания Ф. Ф. Мазурина, Москва, 1900. Супр.
Супрасальская летопись, по изд.: Супрасальский список, Полное собрание русских летописей, 17: Западнорусские летописи, Москва, 2008, 1-84 [репринт. изд.].
Литература
Бевзенко 1980
Бевзенко С. П., Дгалектологгя, Кшв, 1980.
Болсохоева 1977
Болсохоева А. Д., Предикативное функционирование кратких страдательных причастий прошедшего времени в русском языке XVI-XVII вв (автореферат диссертации канд. филол. наук, Ленинград, 1977). Борковский 1986
Борковский В. И., Сравнительно-исторический синтаксис восточнославянских языков. Типы простого предложения, Москва, 1986. Булаховский 1954
Булаховский Л. А., Русский литературный язык первой половины XIX века, Москва, 1954. Буслаев 1881
Буслаев Ф. И., Историческая грамматикарусскаго языка, составленная 0. Буслаевымъ. Этимологгя, Москва, 1881. Вступ 1966
Вступ до поргвняльно-гсторичного вивчення слов'янськихмов, О. С. Мельничук, ред., Кшв, 1966.
Горшкова, Хабургаев 1981
Горшкова К. В., Хабургаев Г. А., Историческая грамматика русского языка, Москва, 1981.
Дьяченко et al. 2018
Дьяченко C. В., Жидкова Е. Г., Малышева А. В., Ронько Р. В., Тер-Аванесова А. В., Экспедиция в Опочецкий район Псковской области, Русский язык в научном освещении, 2 (36), 2018, 257-313.
-2019
Дьяченко С. В., Жидкова Е. Г., Тер-Аванесова А. В., Формы перфекта и перфектные конструкции в говорах под Опочкой, Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова, 22: Материалы международной научной конференции «Грамматические процессы и системы в синхронии и диахронии» (27-29 мая 2019 г.), 2019, 213-229. Ермакова 2019
Ермакова Д. А., Эловая форма в кругу других средств релятивизации подлежащего в восточнославянских языках (курсовая работа, СПбГУ, филологический факультет, кафедра общего языкознания, С.-Петербург, 2019). Ермолова 2020
Ермолова М. В., О соотношении -л-форм и причастий на -ъш- / -въш- в древнерусском языке, Вопросы языкознания, 3, 2020, 78-100. -2021
Ермолова М. В., О некоторых глагольных особенностях в западнорусских летописях (сочетания «быти + причастие на -ъш-/-въш-», плюсквамперфект), Исследования по славянской диалектологии, 23, 2021, 178-193.
-2022
Ермолова М. В., К вопросу о дискурсивных свойствах -л-формы в русском летописном нарративе в свете ее грамматического статуса, 31агга (в печати). Живов 2017
Живов В. М., История языка русской письменности, 1, Москва, 2017.
Захарова, Орлова 1970
Захарова К. Ф., Орлова В. Г., Диалектное членение русского языка, Москва, 1970.
ИГРЯ 1982
Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол, Р. И. Аванесов, В. В. Иванов, ред., Москва, 1982. Князев 2007
Князев Ю. П., Грамматическая семантика. Русский язык в типологической перспективе, Москва, 2007. Корчагина 1995
Корчагина Е. В., Отглагольные прилагательные на -л- в истории русского языка (XI-XVII вв.) (автореферат диссертации канд. филолог. наук, Москва, 1995). Кузнецов 1949
Кузнецов П. С., К вопросу о сказуемостном употреблении причастий и деепричастий в русских говорах, Материалы и исследования по русской диалектологии, 3, Москва, Ленинград, 1949, 59-83.
-1950
Кузнецов П. С., К вопросу о сказуемостном употреблении страдательных причастий в русском литературном языке XVIII и начала XIX в, Труды Института русского языка, 2, Москва, Ленинград, 1950, 105-166. -1953
Кузнецов П. С., Историческая грамматика русского языка. Морфология, Москва, 1953. --1954
Кузнецов П. С., Русская диалектология, Москва, 1954. Кузьмина, Немченко 1971
Кузьмина И. Б., Немченко Е. В., Синтаксис причастных форм в русских говорах, Москва, 1971.
Ляончанка 1957
Ляончанка Д. А., Ггсторыя дзеяпрыметнгкау у беларускаймове, Минск, 1957. Маслов 1983
Маслов Ю. С., Результатив, перфект и глагольный вид, В. П. Недялков, ред., Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект), Ленинград, 1983, 41-54.
Недялков, Яхонтов 1983
Недялков В. П., Яхонтов С. Е., Типология результативных конструкций, В. П. Недялков, ред., Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект), Ленинград, 1983, 5-41. Никифоров 1952
Никифоров С. Д., Глагол, его категории и формы в русской письменности второй половины XVI века, Москва, 1952. Пентковская 2009
Пентковская Т. В., Восточнославянские и южнославянские переводы богослужебных книг XIII-XIV вв.: Чудовская и Афонская редакции Нового Завета и Иерусалимский Типикон (диссертация доктора филолог. наук, Москва, 2009). Пенькова 2014
Пенькова Я. А., К вопросу о семантике так называемого будущего сложного II в древнерусском языке (на материале «Жития Андрея Юродивого»), Русский язык в научном освещении, 1 (27), 2014, 150-184. --2016
Пенькова Я. А., Семантика славянского второго будущего и некоторые типологические параллели, Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова, 10, Москва, 2016, 475-488. Петрухин 2008
Петрухин П. В., Дискурсивные функции древнерусского плюсквамперфекта (на материале Киевской и Галицко-Волынской летописей), В. Ю. Гусев, В. А. Плунгян, А. Ю. Урманчиева, ред., Исследования по теории грамматики, 4: Грамматические категории в дискурсе, Москва, 2008, 213-240. Плунгян 2016
Плунгян В. А., К типологии перфекта в языках мира: Предисловие, Acta lingüistica petropoUtana. Труды Института лингвистических исследований РАН, 12/2, (= Т. А. Майсак, В. А. Плунгян, Кс. П. Семёнова, ред., Исследования по теории грамматики, 7: Типология перфекта), С.-Петербург, 2016, 7-36.
Плунгян, Урманчиева 2017
Плунгян В. А., Урманчиева А. Ю., Перфект(ы) в «Повести временных лет»: три перфектные конструкции, Международная научная конференция «Русский глагол» (к 50-летию выхода в свет книги А. В. Бондарко и Л. Л. Буланина). Тезисы докладов, С.Петербург, 2017, 124-125.
--2019
Плунгян В. А., Урманчиева А. Ю., Перфект со связкой в «Повести временных лет» как фокусная конструкция. Acta lingüistica PetropoUtana, 15/3, 2019, 223-249.
Потебня 1958
Потебня А. А., Из записок по русской грамматике, 1-2, Москва, 1958. Рыко 2002
Рыко А. И., Причастия на -ши в одном западнорусском говоре торопецко-холмского региона, Русский язык в научном освещении, 2 (4), 2002, 171-193.
Сигалов 1967
Сигалов П. С., К истории эловых причастных-прилагательных, Труды по русской и славянской филологии, 10, Серия лингвистическая, Тарту, 1967, 3-45.
Сидоров 1969
Сидоров В. Н., Из исторической фонетики, Москва, 1969. Скачедубова 2018
Скачедубова М. В., Об интерпретации -л-формы без связки в плюсквамперфектных контекстах в Ипатьевской и 1-ой Новгородской летописях, Вопросы языкознания, 5, 2018, 64-76.
-2018а
Скачедубова М. В., К вопросу об отражении перфекта на -ши в памятниках северозападного региона, Известия РАН. Серия литературы и языка, 5, 2018, 31-36.
-2019
Скачедубова М. В., Функционирование -л-формы в древнерусском нарративе (на материале ранних летописей) (диссертация на соискание степени кандидата филол. наук, Москва, 2019).
СлРЯ XI-XVII вв.
Словарь русского языка XI-XVII вв., 1-30, Москва, 2001.
Собинникова 1961
Собинникова В. И., Простое предложение в русских народных говорах, Воронеж, 1961. Трубинский 1983
Трубинский В. И., Результатив, пассив и перфект в некоторых русских говорах, В. П. Недялков, ред., Типология результативных конструкций (результатив, статив, пассив, перфект), Ленинград, 1983, 216-226.
-1984
Трубинский В. И., Очерки русского диалектного синтаксиса, Ленинград, 1984. Чамярыцю 2005
Чамярыцю В., Супрасльсю летатс, Вялжае Княства Лшоускае. Энцыклапедыяу 3 т., 2, Мшск, 2005, 645.
Чиркина 1956
Чиркина И. П., Словообразование отглагольных прилагательных с суффиксом -л- в современном русском литературном языке, Ученые записки МГПИ им. Потемкина, 1, Москва, 1956.
- 1956а
Чиркина И. П., Особенности отглагольных прилагательных с суффиксом -л- в современном русском языке, Русский язык в школе, 1, 1956.
Шевелева 2001
Шевелева М. Н., Об утрате древнерусского перфекта и происхождении диалектных конструкций со словом есть, Языковая система и ее развитие во времени и пространстве: Сборник научных статей к 80-летию профессора К. В. Горшковой, Москва, 2001, 199-216.
-2007
Шевелева М. Н., «Русский плюсквамперфект» в древнерусских памятниках и современных говорах, Русский язык в научном освещении, 2 (14), 2007, 214-252.
-2009
Шевелева М. Н., «Согласование времен» в языке древнерусских летописей (к вопросу о формировании относительного употребления времен и косвенной речи в русском языке), Русский язык в научном освещении, 2 (18), 2009, 144-174.
--2020
Шевелева М. Н., Еще раз о перфекте и аористе в ранних восточнославянских текстах, Русский язык в научном освещении, 2, 2020, 151-184. Шуба 1968
Шуба П. П., Дзеяслоу у беларускаймове, Мшск, 1968. Damborsky 1967
Damborsky J., Participium L-ove ve slovanstine, Warszawa, 1967. Danylenko 2005
Danylenko A., Is there any possessive perfect in North Russian? WORD, 56/3, 2005, 347-379. Giger 2003
Giger M., Resultativa im modernen Tschechischen. Unter Berücksichtigung der Sprachgeschichte und der übrigen slavischen Sprachen, Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt a. M., New York, Oxford, Wien, 2003. Jung 2014
Jung H., Conditioning factors in the development of the -vsi perfect in West Russian, Contemporary Approaches to Dialectology. The Area of North, North-West Russian and Belarusian Dialects, I. A. Serzant, B. Wiemer, eds., Bergen, 2014, 195-215.
Kopecny 1958
Kopecny F., Prispevek k problemu slovanskeho pricesti l-oveho, IV Международный съезд славистов: Славянская филология: Сборник статей, 2, Москва, 1958, 138-163. Piskorz 2012
Piskorz J., Die Grammatikaliwierung eines neuen Perfekts im Polnischen, München, Berlin, Washington, 2012. Serech 1953
Serech J., Participium universale im Slavischen, Winnipeg, 1953. Serzant 2012
Serzant I. A., The so called possessive perfect in North Russian and the Circum-Baltic area. Adiachronic and areal account, Lingua, 122/4, 2012, 356-385. Wiemer, Giger 2005
Wiemer B., Giger M., Resultativa in den nordslavischen und baltischen Sprachen (areale und gram matikalisierungstheoretische Gesichtspunkte), München, Newcastle, 2005. Wiemer 2017
Wiemer B., Slavic Resultatives and Their Extensions: Integration into the Aspect System and the Role of Telicity, Slavia, 86/2-3, 2017, 124-168.
References
Avanesov R. I., Ivanov V. V., eds., Istoricheskaia grammatika russkogo iazyka. Morfologiia. Glagol, Moscow, 1982.
Bevzenko S. P., Dialektolohija, Kyiv, 1980.
Borkovskii V. I., Sravnitel'no-istoricheskii sintak-sis vostochnoslavianskikh iazykov. Tipy prostogo pred-lozheniia, Moscow, 1986.
Bulachowskyj L. A., Russkii literaturnyi iazyk pervoipoloviny XIX veka, Moscow, 1954.
Chamiarycki V., Suprasl'ski letapis, Vialikae Kniast-va Litouskae. Entsyklapedyia u 31., 2, Minsk, 2005, 645.
Chirkina I. P., Osobennosti otglagol'nykh prila-gatel'nykh s suffiksom -l- v sovremennom russkom iazyke, Russian Language at School, 1, 1956.
Chirkina I. P., Slovoobrazovanie otglagol'nykh prilagatel'nykh s suffiksom -l- v sovremennom russkom literaturnom iazyke, Uchenye zapiski MGPI im. Potemkina, 1, Moscow, 1956.
Damborsky J., Participium L-ové ve slovanstine, Warszawa, 1967.
Danylenko A., Is there any possessive perfect in North Russian? WORD, 56/3, 2005, 347-379.
Dyachenko S. V., Zhidkova E. G., Malysheva A. V., Ronko R. V., Ter-Avanesova A. V., Dialectological Expedition to Opochka District, Pskov Region, Russian Language and Linguistic Theory, 2 (36), 2018, 257-313.
Dyachenko S. V., Zhidkova E. G., Ter-Avaneso-va A. V., Past Participles and Perfect Constructions
in Opochka Dialects, Proceedings of the V. V. Vinogradov Russian Language Institute, 22: Materials of International Scientific Conference «Grammatical Processes and Systems in Synchrony and in Diachro-ny» (May 27-29,2019), 2019, 213-229.
Ermolova M. V., On some verbal features in Western Russian chronicles (constructions "byti + participle in -"sh-/-v"sh-", pluperfect), Studies of Slavic Dialectology, 23, 2021, 178-193.
Ermolova M. V., The relationship between l-forms and "sh-/ -v"sh -participles in Old Russian, Voprosy Jazykoznanija, 3, 2020, 78-100.
Giger M., Resultativa im modernen Tschechischen. Unter Berücksichtigung der Sprachgeschichte und der übrigen slavischen Sprachen, Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt a. M., New York, Oxford, Wien, 2003.
Gorshkova K. V., Khaburgaev G. A., Istorich-eskaia grammatika russkogo iazyka, Moscow, 1981.
Jung H., Conditioning factors in the development of the -vsi perfect in West Russian, Contemporary Approaches to Dialectology. The Area of North, Northwest Russian and Belarusian Dialects, I. A. Serzant, B. Wiemer, eds., Bergen, 2014, 195-215.
Knyazev Yu. P., Grammaticheskaia semantika. Rus-skii iazyk v tipologicheskoi perspective, Moscow, 2007.
Kopecny F., Prispevek k problemu slovanskeho pricesti l-oveho, IV Congres International des Sla-vistes. Philolofie Slave: Recueil, 2, Moscow, 138-163.
Kuz'mina I. B., Nemchenko E. V., Sintaksis pri-chastnykh form v russkikh govorakh, Moscow, 1971.
Kuznetsov P. S., K voprosu o skazuemostnom upotreblenii prichastii i deeprichastii v russkikh govorakh, Materialy i issledovaniia po russkoi dialek-tologii, 3, Moscow, Leningrad, 1949, 59-83.
Kuznetsov P. S., K voprosu o skazuemostnom upotreblenii stradatel'nykh prichastii v russkom lit-eraturnom iazyke XVIII i nachala XIX v., Proceedings of the V. V. Vinogradov Russian Language Institute, 2, Moscow, Leningrad, 1950, 105-166.
Kuznetsov P. S., Istoricheskaia grammatika russk-ogo iazyka. Morfologiia, Moscow, 1953.
Kuznetsov P. S., Russkaia dialektologiia, Moscow, 1954.
Lyaonchanka D. A., History of participles in Be-larusian, Minsk, 1957.
Maslov Yu. S., Rezul'tativ, perfekt i glagol'nyi vid, V. P. Nedjalkov, ed., Tipologiia rezul'tativnykh konstruktsii (rezul'tativ, stativ,passiv,perfekt), Leningrad, 1983, 41-54.
Mel'nychuk O. S., ed., Vstup doporivnial'no-isto-rychnoho vyvchennia slov'ians'kykh mov, Kyiv, 1966.
Nedjalkov V. P., Yakhontov S. E., The Typology of Resultative Constructions, V. P. Nedjalkov, ed., Tipologiia rezul'tativnykh konstruktsii (rezul'tativ, stativ,passiv,perfekt), Leningrad, 1983, 5-41.
Nikiforov S. D., Glagol, ego kategorii i formy v russkoi pis'mennosti vtoroi poloviny XVI veka, Moscow, 1952.
Penkova Ya. A., Semantics of the Slavic future perfect and several typological parallels, Proceedings of the V. V. Vinogradov Russian Language Institute, 10, Moscow, 2016, 475-488.
Penkova Ya. A., Towards the Problem of the So Called "Compound Future II" Semantics in the Old Russian Language (On the Material of the Life of St. Andrew the Fool), Russian Language and Linguistic Theory, 1 (27), 2014, 150-184.
Petrukhin P. V., Towards discourse functions of Old Russian "learned" pluperfect forms (according to Kiev and Galician-Volyn chronicles), V. Yu. Gu-sev, V. A. Plungian, A. Yu. Urmanchieva, eds., Studies in the Theory of Grammar, 4: Grammatical Categories in Discourse, Moscow, 2008, 213-240.
Piskorz J., Die Grammatikaliwierung eines neuen Perfekts im Polnischen, München, Berlin, Washington, 2012.
Plungian V. A., Towards the typology of the perfect in the world's languages: introduction, Acta linguistica petropolitana, Transactions of the Institute for Linguistic Studies, 12/2 (= T. A. Maisak, V. A. Plungian, X. P. Semionova, eds., Issledovaniia po teorii grammatiki, 7: Tipologiia perfekta), St. Petersburg, 2016, 7-36.
Plungian V. A., Urmanchieva A. Yu., Perfekt(y) v "Povesti vremennykh let": tri perfektnye kon-struktsii, Mezhdunarodnaia nauchnaia konferentsi-ia «Russkii glagol» (k 50-letiiu vykhoda v svet knigi A. V. Bondarko i L. L. Bulanina): Tezisy dokladov, St. Petersburg, 2017, 124-125.
Plungian V. A., Urmanchieva A. Yu., The Perfect with the auxiliary verb in the Old Russian Primary Chronicle (Povest' Vremmennykh let) as a focus construction, Acta linguistica Petropolitana. Transactions of the Institute for Linguistic Studies, 15/3, 2019, 223-249.
Potebnja A. A., Iz zapisokpo russkoi grammatike, 1-2, Moscow, 1958.
Ryko A. I., Prichastiia na -shi v odnom zapad-norusskom govore toropetsko-kholmskogo regiona, Russian Language and Linguistic Theory, 2 (4), 2002, 171-193.
Serech J., Participium universale im Slavischen, Winnipeg, 1953.
Serzant I. A., The So-called Possessive Perfect in North Russian and the Circum-Baltic Area. Adiachronic and Areal Account, Lingua, 122/4, 356-385.
Sheveleva M. N., On the Loss of the Old Russian Perfect and Origin of Dialectal Structures with the Word est, Iazykovaia sistema i ee razvitie vo vremeni i prostranstve: Sbornik nauchnykh statei k 80-letiiu professora K. V. Gorshkovoi, Moscow, 2001, 199216.
Sheveleva M. N., Once More on the Perfect and Aorist in Early East Slavic Texts, Russian Language and Linguistic Theory, 2, 2020, 151-184.
Sheveleva M. N., "Russian pluperfect" in the Old Russian texts and modern dialects, Russian Language and Linguistic Theory, 2 (14), 2007, 214-252.
Sheveleva M. N., "Sequence of tenses" in the Language of Old Russian Chronicles (on Formation of Relative Use of Tenses and Indirect Speech in Russian), Russian Language and Linguistic Theory, 2 (18), 2009, 144-174.
Shuba P. P., Dzeiaslou u belaruskai move, Minsk,
1968.
Sidorov V. N., Iz istoricheskoi fonetiki, Moscow,
1969.
Sigalov P. S., On the history of participles-adjectives in -l, Trudy po russkoi i slavianskoi filologii, 10, Seriia lingvisticheskaia, Tartu, 1967, 3-45.
Skachedubova M. V., On the interpretation of l-forms without auxiliary used in pluperfect contexts in Hypatian Chronicle and the First Novgorodian Chronicle, VoprosyJazykoznanya, 5, 2018, 64-76.
Skachedubova M. V., On the representation of perfect in -si in the Manuscripts of Northwest Rus-
sia, The Bulletin of the Russian Academy of Sciences: Studies in Literature and Language, 5, 2018, 31-36.
Sobinnikova V. I., Prostoe predlozhenie v russkikh narodnykh govorakh, Voronezh, 1961.
Trubinskii V. I., Ocherki russkogo dialektnogo sin-taksisa, Leningrad, 1984.
Trubinskii V. I., Rezul'tativ, passiv i perfekt v ne-kotorykh russkikh govorakh, V. P. Nedjalkov, ed., Tipologiia rezul'tativnykh konstruktsii (rezul'tativ, stativ,passiv,perfekt), Leningrad, 1983, 216-226.
Wiemer B., Giger M., Resultativa in den nordslavischen und baltischen Sprachen (areale undgramma-tikalisierungstheoretische Gesichtspunkte), München, Newcastle, 2005.
Wiemer B., Slavic Resultatives and Their Extensions: Integration into the Aspect System and the Role of Telicity, Slavia, 86/2-3, 2017, 124-168.
Zakharova K. F., Orlova V. G., Dialektnoe chlene-nie russkogo iazyka, Moscow, 1970.
Zhivov V. M., Istoriia iazyka russkoipis'mennosti: in 2 v., 1, Moscow, 2017.
Мария Вадимовна Ермолова, кандидат филологических наук, доцент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» 101000, Москва, ул. Мясницкая, д. 20
научный сотрудник Института русского языка имени В. В. Виноградова Российской академии наук 119019, Москва, ул. Волхонка, д. 18/2 Россия / Russia
Received October 19, 2021
