CC BY
56
лать вывод о том, что в них содержатся существенные разработки общей проблематики целостного познания, гармонизации разнородных начал в концепции нового типа синтеза искусств. Проблема целостного характера восприятия художественных объектов в искусстве авангарда тесно связана с признанием необходимости гармонизации универсальных начал в философской проблематике, которые были разработаны в период русского духовного ренессанса. Свое оригинальное решение данная проблематика нашла в
Примечания
1. Афасижев М. Н. Изобразительное искусство и наука / М. Афасижев. - М.: ГИИ, 2002. - 184 с.
2. Бердяев Н. А. Кризис искусства / Н.А. Бердяев // Философия творчества, культуры и искусства. - М., 1994. - Т. 2.
3. Бобринская Е. Русский авангард: границы искусства / Е. Бобринская. - М.: ГИИ, Новое литературное обозрение, 1971. - 294 с.
4. Зайцева М. Л. Эстетическое своеобразие синестетических концепций русского авангарда: генезис и развитие: дис. ... канд. филос. наук : 09.00.04 - эстетика / Марина Леонидовна Зайцева; Московский государственный университет культуры и искусств Министерства культуры РФ. - М., 2009. - 221 с.
5. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец / Бенедикт Лившиц. - Л., 1989.
6. Манифесты и программы русских футуристов: Die manifeste und Programmschriften.
- Мюнхен, 1967.
7. Сарабьянов Д. В. Русский авангард перед лицом религиозно-философской мысли / Д.В. Сарабьянов // Вопросы искусствознания. - 1993. - № 1. - С. 7-19.
8. Харджиев Н. Поэтическая культура Маяковского / Н. Харджиев, В. Тренин.
- М., 1970.
9. Якобсон Р. Работы по поэтике / Р. Якобсон. - М., 1987.
О. К. Клейменова
К ВОПРОСУ О ПОСТМОДЕРНИСТСКОМ ПОДХОДЕ К ПОНЯТИЮ «ТЕКСТ»
Актуальность исследования настоящей статьи непосредственно связана с возрастающим интересом современной психологии, лингвистики, истории, теории коммуникации к понятию текста как способа трансляции социальной памяти. Аспект анализа композиционных элементов текста, с помощью которых происходит передача социокультурного опыта, раскрывается автором статьи с привлечением некоторых исторических фактов и культурологического анализа. Ключевые слова: теория и история культуры, текст, культура, опыт, социокультурный процесс, коммуникация, социум.
The urgency of research of present article is directly connected with increasing interest of modern psychology, linguistics, history, the communications theory to concept of the text. The aspect of the analysis of composition elements of the text thanks to which help there is a transfer of socio-cultural experience reveals by the author of article with attraction of some historic facts and the culturological analysis. Keywords: theory and history of culture, text, postmodernism, culture, experience, socio-cultural process, communications, society.
разработке таких понятий, как соборное сознание, симфоническая личность, «переживающее мышление» и др. Именно взаимосвязь научно-философских и художественно-эстетических воззрений этого периода русской культуры обусловит специфику синестетических концепций авангарда.
Таким образом, проектный, подчас утопический характер идей авангарда может быть понят и оправдан как воплощение способности человека сохранить целостность мира, открыть для себя его полноту и смысл (4).
В настоящий момент наблюдается все возрастающий интерес современной психологии, лингвистики, истории, искусствознания, теории коммуникации к понятию текста как способа трансляции социальной памяти. Понятие «текст» носит всеохватывающий характер, который требует от исследователя изучения его в самых разных плоскостях научного знания и открывает пути более полного осмысления культурной деятельности в целом. К числу плоскостей, имеющих отношение непосредственно к нашей работе, относится постструктурализм, который может быть определен как обобщающее название ряда философско-методологических подходов к осмыслению культурной деятельности и интерпретации текстов культуры, сложившихся в 70—90-х годах ХХ века.
В числе представителей постструктурализма следует упомянуть таких «классиков» постмодерна, как Ж. Дер-рида, К. Касториадис, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Р. Барт. Не трудно заметить заимствование некоторых положений понимания культуры из структурализма: это, в первую очередь, представления о языковой и текстуальной деятельности, стремление соотнести текст с сознанием автора. Отмечая в работах постструктуралистов общие с герменевтикой положения — подход к пониманию как интерпретации, детерминация понимания текста культурным опытом интерпретатора, не трудно отметить его близость с постмодерном, постструктурализм в определенной степени является результатом реализации ряда постмодернистских интенций в отношении к тексту, языку, знаковой деятельности человека.
Рассмотрим коротко, что понимали под «композицией текста» постструктуралисты. В первую очередь они отмечали его стихийный характер, рассматривая часто в контексте коллективного
бессознательного. Под последним подразумевались неритмичные пульсации, которые видоизменялись в таинственные желания — стихийные элементы индивидуально-психической, социальной и культурной жизни общества. Разрушительные продукты желания, возникшие в бессознательном, впоследствии могут легко перекодироваться обществом, которое становится своего рода регулятором бессознательных индивидуальных и коллективных импульсов. Таким образом, в науке появляется новое понятие — «желающей машины», которое включает в себя все тексты, их коды и композиции, а также нормы, правила и ограничения, которыми культура и общество воздействуют на человека, управляя его бессознательным.
И. Ильин пишет об этом: «По мере того, как бессознательное проникает в "социальное поле", то есть проявляется в жизни общества, оно порождает игру "сверхинвестиций", "контринвестиций" и "дезинвестиций" подрывных сил желания, которые колеблются, "осциллируют" между двумя полюсами. Один из них представляет собой господство больших агрегатов, или молярных структур, подчиняющих себе молекулы... Второй включает в себя микромножества, или частичные объекты, которые "подрывают" стабильность структур» (2, с. 109).
Данные виды текстовых порабощений постоянно «подрывают» друг друга, порождая многообразные ассоциативные связи, проникающие в культуру. Следствием подобных проникновений становится так называемая «смерть субъекта» как индивидуального, независимого творческого сознания, не способного противостоять постоянно обрушивающемуся на него безличному и доиндивидуальному полю. Рассматривая понятие текста и изучая «подспудные смыслы», возникающие в глубинах бессознательного,
Ж. Делез предложил для этого «шизофренический анализ текста», например текстов Л. Кэррола, и разделил текст на два типа слова: «слова-страсти», «слова-действия».
Согласно концепции Ж. Делеза, подспудный смысл текстов Л. Кэрролла возникал в результате взаимодействия «слов-страсти» и «слов-действий», которое рождало «знаки, лишенные смысла». Однако «знаки без смыслов», по Делезу, не означали самого по себе факта бессмысленности текста, знак, лишенный смысла, — по-прежнему знак, но знак, который сливается с действием или страстью тела. Недостаточно сказать, что шизофренический язык определяется неустанным и безумным соскальзыванием ряда означающего с ряда означаемого, фактически вообще не остается никакого ряда, они оба исчезли (2).
Таким образом, разрушая традиционную структуру знака, на примере шизофренических текстов Делез определяет тот или иной «характер текста» «спрятанными внутри смыслами», к числу которых относит следующие: выходы из туннеля, предназначенные для того, чтобы обнаружить на поверхности нетелесные события, которые распространяются на этих видимых поверхностях; сущностное родство нетелесных событий языку; внутреннюю организацию двух поверхностных серий в дуальности «есть - говорить», «потреблять - предлагать», «обозначать - выражать»; способ, посредством которого эти серии организуются вокруг парадоксального момента, иногда при помощи полого слова, иногда эзотерического или составного, чьи функции заключаются в слиянии и дальнейшем разветвлении этих гетерогенных серий (1).
Ж. Делез считает, что бессознательное может иметь две ипостаси: параноидальную и шизофреническую. Следствием параноидальной становят-
ся неизбежные тотальности, а шизофренической - так называемые фраг-ментированные множественности.
В результате Ж. Делез приходит к выводу, что подлинно свободным индивидом в обществе может быть только шизофреник: только в этом состоянии ему не нужно ничему соответствовать, бороться за свои права и свободы, он может быть свободным от страха сойти с ума. Понятно, что такое понимание стало порождением теории больного социума, ценности и нормы поведения такого человека неприемлемы, и именно в целях его подавления общество и навязывает человеку понятие нормы. В этом смысле шизофрения становится путем к свободе творческой личности в сошедшей с ума цивилизации.
Подобная логика приводит ученого к определению двух уровней современного существования бессознательного: «желающие машины» и «машинное производство». Первый уровень представляется ему молярным, второй -молекулярным сцеплением цепочек желаний, которые вступают между собой в многочисленные связи и отношения.
Современное общество представляется Делезу раздробленным и с трудом управляющим неравномерно организованным пульсирующим либидоз-ным потоком желаний, которые реализуются в текстовой форме. Бессознательное, проникая в социальное поле, сталкивает друг с другом некие индивидуальные заряды, в результате чего и образуются «желающие машины» и «машинное производство». Все это создает ощущение мира как театра абсурда, в котором царит хаос нереализованных желаний. С помощью последних безликие авторы, уподобляясь медиумам, проникают в поле так называемого коллективного бессознательного. Исследователь творчества Ж. Делеза И. Ильин пишет о том, что
постструктурализм настраивает на пессимистическую волну мировосприятия, которая соединяет между собой коллективное бессознательное и социум: «Человек оказался зажат между молотом и наковальней, слепой, одновременно созидательной и разрушительной силой бессознательного и репрессивностью государства» (2).
Порождающее «глобально разрушительные» эстетические категории раздробленное мироощущение оказывается несозидательным как для самого индивида, так и для общества. Атмосфера социальной нестабильности, которая начинается с композиционной нестабильности текста, порождает депрессивную рефлексию, перемежающуюся желаниями «всеобщего ра-зоблачительства». Как правило, такая духовная атмосфера становится своего рода эстетической платформой для процветания всякого рода манипуляций, поскольку в результате столкновения противоречивых и подспудных смыслов человек входит в так называемое «измененное состояние сознания», позволяющее манипулировать им, «влить» человеку любую информацию в течение определенного промежутка времени. Именно на этом строятся некоторые практики нейролинг-вистического программирования: в течение нескольких секунд после того, как рушатся логические представления и стереотипы обыденного мышления, может быть задана извне любая текстовая программа, которая будет воспринята «измененным состоянием» как побуждение к действию. Человек не будет помнить этой программы, однако у него появятся незнакомые ему самому желания и непонятные мотивы, он будет «вдруг» совершать поступки, на которые его, таким образом, запрограммировали.
Подобным же образом два выделенных Ж. Делезом впоследствии типа языка — «язык естественный» и «язык
либидо» точно так же могут быть использованы как своего рода подготовка сознания к манипуляциям. В отличие от разрушения штампов мышления и освобождения сознания от ложных стереотипов, формирования привычки к сомнительному восприятию любой информации, которые становятся следствием эстетической практики деконструкции, разработанные постструктуралистами методы вызывают в сознании позитивные изменения.
Понятно, что процессы самовоспроизводства культуры направлены на ликвидацию определенных разрушений социальной системы для поддержания ее устойчивого существования. Практически любая система культуры испытывает негативные воздействия (внутренние и внешние), связанные с потерей социальных индивидов с определенным объемом социальной памяти, который зачастую хранится именно в тексте. В данной связи любопытна концепция «интертекстуальности», сформулированная Ю. Кристевой. Описывая диалектику бытия различных литературных героев, Кристева отмечала связь писателя с предшествующей литературой, с которой он, помимо собственного желания, находится в отношении постоянного диалога. Этот диалог был обозначен как «диалог текстов», что оказало влияние на развитие идеи панъязыкового характера мышления: сознание человека отождествлялось с тем или иным письменным текстом как единственно верным способом его достоверности.
Позднее попытка свести к понятию «текст» всю культуру, философию, историю, психологию оформилась в идею существования человеческого общества как «интертекста».
Интересно, что наделение любого текста способностью прочитывать и заключать в себе историю породила идею теоретической смерти субъекта, которая впоследствии была определе-
на как смерть автора, растворенного в потоке цитат. В этом смысле можно сказать, что интертекстуальность - составная часть любого художественного творчества, потому что творящий индивид всегда, так или иначе, погружен в ту или иную сферу социального, литературного, философского и культурного контекста, благодаря которому созданные им произведения воспринимаются и принимаются его соотечественниками.
В связи с этим, анализируя композицию текста, мы невольно рассматриваем некоторые теоретические положения постмодернизма: они могут иметь самое непосредственное отношение к обозначенным выше текстовым композиционным техникам. Так, Ж. Жаннет предложил следующую классификацию типов взаимодействия текстов: интертекстуальность, или одновременное присутствие в тексте нескольких других текстов, например, цитат, аллюзий, ассоциаций; пара-текстуальность, или повтор в самом тексте его заглавия; метатекстуаль-ность, или комментарий или ссылка на предшествующий этому тексту «предтекст», который может быть узнаваемой цитатой или появлением знакомого литературного персонажа; гипертекстуальность, или пародирование этим текстом другого текста, ироническое цитирование; архитекстуальность, или жанровое переплетение разных текстов в одном (2).
Нам представляется также интересным мнение немецких исследователей У. Бройха и М. Пфистера, которые разграничили интертекстуальность как литературный прием, который может быть сознательно использован в любом словесном творчестве, с интертекстуальностью - фактором коллективного бессознательного, в значительной мере определяющим продукт подобного творчества. Именно представители постмодернизма определи-
ли современное понимание двух пластов интертекстуальности. Представляя любой текст своего рода узелком, растворенным в культурной ткани, автор произведения становится носителем универсального коллективного бессознательного. И. Хассан писал, что не существует индивидуального произведения. Любой индивид по своему происхождению - всего лишь элемент культурной ткани. Точно так же и его произведение - это всегда результат коллективного бессознательного (2).
Непосредственно постмодернистская версия текста как коллективного бессознательного представлена в творчестве Ю. Кристевой, которую называли теоретиком революционного лин-гвопсихоанализа. Ее попытки «теоретически воскресить субъекта» стали своего рода переломным моментом в эпохе становления и развития постструктурализма, идеи которого были воплощены в ранних ее работах. Ю. Кристевой был поставлен нетипичный для постструктурализма вопрос о преемственности эстетических, философских ценностей. Однако в целом концепция Ю. Кристевой явилась закономерным продолжением развития постструктурализма с сохранением типичных для него представлений: словесное творчество понималось как революционная практика: подрывная деятельность, разоблачающая идеологические и политические манипуляции; идея разрыва с определенной культурной традицией была попыткой преодолеть прислужническую роль слова в системе управления желаниями человека; идея «текстуального диалогиз-ма» помогала анализировать традицию.
Принимая трактовку Ж. Лакана подсознания как речи, Ю. Кристева провела параллель между подсознанием и структурой слова. Она приблизилась к пониманию необходимости восстановления психологической и соци-
альной реальности субъекта на основе анализа его подсознания. Причем этот анализ не имел ничего общего с традиционным психоанализом, предложенным З. Фрейдом. Ею была предпринята попытка психоаналитически исследовать композицию текста. Способов такого анализа было выдвинуто несколько: выявление внутренних ритмических структур текста, определяемых бессознательными побуждениями индивида; исследование семиотических механизмов текста, обусловленных подсознанием; поиск причин сопротивления этим ритмическим структурам со стороны культурной традиции (3).
Мы согласны с тем, что невозможно анализировать бессознательное вне субъекта, поэтому выдвинутая постмодернистами идея «смерти субъекта» не могла существовать в концепции индивидуального психоанализа текста. Впоследствии так называемый «семиотический механизм текста», обусловленный и порожденный бессознательным, был отождествлен с платоновским понятием «хоры». Традиционно под «хорой» подразумевался круговорот бытия, существующий вне пространственных и временных ограничений. Это расплывчатое понятие было перенесено Ю. Кристевой на область «семиотического реального», которое порождалось бессознательными импульсами, ритмами и взрывами энергии либидо. Отметим, что расплывчатость и субъективность формулировок — явление, характерное для постмодернизма и постструктурализма, в работах Ю. Кристевой появляется особенно ярко, что не умаляет их значения для процессов, происходящих в области самовоспроизводства культуры (3).
Ю. Кристева пишет о композиции текста как о некоем ансамбле бессознательных, субъективных, социальных взаимосвязей, которые находятся в постоянной борьбе между собой: «Это
практика, которую можно было бы сравнить с практикой политической или идеологической революции: первая осуществляет для объекта то, что вторая осуществляет для общества. Поэтому любые вопросы, которые мы задаем себе о литературной практике, так или иначе, обращены к идеологическому или политическому горизонту» (3).
Ю. Кристева видит путь излечения субъекта от агрессивного воздействия на него «идеологических и политических горизонтов» в возвращении к истокам мифологического сознания, а именно в обретении целостности сознания путем символической функции воображения, реализованной в композиции текста. Причины типичных для современного сознания психических срывов, по мнению Ю. Кристевой, заключаются в следующем: в насильственном следовании навязанным стереотипам; ложности современных представлений о нравственности; легитимизации буржуазного рационализма; созданных общественными ментальными институтами нормах поведения, реакций и создания текстов.
Все это вплотную подводит нас к исследованию вопроса о самовоспроизводстве культуры. Чтобы толпа была народом, нужно дать этим людям общие представления о культурном прошлом, о нравственных ценностях. Читая книги, человек становится человеком своего народа. Без литературы и искусства человечество лишилось бы одной из важных составляющих закрепления и воспроизводства культуры. Сегодня остаются открытыми вопросы о влиянии экономической ситуации и современного популярного искусства на самовоспроизводство культуры. Конечно, многое зависит от культурологической и политической позиции художника и его представления об интеллектуальном, нравственном и культурном уровне молодежи.
Примечания
1. Делез Ж Различие и повторение / Ж. Делез. - СПб., 1998. - 283 с.
2. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм / И. Ильин. - М., 1996.
3. Kristeva J. La revolution du langage poetique: L"avantgarde a la fin du CICe siecle: Lautreamont et Mallarme / J. Kristeva. - P., 1976.
Наргис Нурулла-Ходжаева
ПЛЕМЕНА ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ В РАМКЕ ЕВРОПЕЙСКОГО ПЕРСОНАЛИЗМА
Рассмотрение персоналистско-общинной перспективы является все более востребованной в контексте сегодняшнего анализа многоликости культур. Признание такого статуса культур и их интерпретации, несомненно, является невероятно заманчивой перспективой. В этом плане мы предполагаем, что жизнеспособный персонализм XXI века в состоянии отражать значения и взаимоотношения человека и общины, в которой он/она живет. Другими словами, существует необходимость наличия двойного акцента: на личность (персону) и общину. Именно в этом ключе мы представляем субэтнические племенные отношения, и возможность через персонализм вести дискурс по актуальности признания этого элемента в процесс государственного строительства республик Центральной Азии. Ключевые слова: теория и история культуры, Центральная Азия, кланы, персонализм, культура, либерализм, марксизм.
The assessment of personal-communitarian perspectives is in demand, since diversity of culture is becoming significant in nowadays. These directions: recognition of culture, there interpretations are attractive perspective. At this context we think that 21st century active personalism will reflect significance and relationship of man-and-community. In other words we say on requirement to have double stress: on person and on community. In that case we can present tribal relations, and possibility via personalism talk on importance of recognition of this component on state-building process in Central Asia. Keywords: theory and history of culture, Central Asia, clans, Personalism, culture, liberalism, Marxism.
Для многих исследователей популярными направлениями, интерпретирующими развитие/формирование человека, остаются либерализм и марксизм. Первый ориентируется на частную собственность и индивидуализм. Марксизм же в основном презентуется как теоретический вызов либеральным концепциям, и ратует за коллективизм (в разных его исходных ипостасях). Эти два направления часто ставятся в противовес персонализму, в контексте которого мы представляем неформальные субэтнические племенные группы. Основным географическим регионом исследования предстанет Центральная Азия.
Ожидается, что такая интерпрета-
ция будет не типичной, так как персонализм как таковой возник на основе попыток осовременить христианство, и предлагаемый оборот с кланами из Центральной Азии, естественно, звучит нестандартно. Тем не менее, мы считаем, что персонализм ищет более глубокое понимание значения и ценности человека, его взаимоотношений с окружающими, что является центром всех религий мира, и философских учений. Другими словами, представляя тему в таком обрамлении, мы исходим из необходимости расширенного применения персонализма к анализу существующих клановых отношений в регионе. И поэтому персонализм мыслится как культурно ориентированное и
