CC BY
56
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
К ВОПРОСУ О ПОЭТИКЕ ПСИХОЛОГИЗМА В РОМАННОЙ ПРОЗЕ А.Ф. ПИСЕМСКОГО
Е.Л. ЗАЙЦЕВА
Кафедра русской и зарубежной литературы Московский городской педагогический университет 2-й Сельскохозяйственный проезд, д. 4, корп. 3, 129226 Москва, Россия
В статье рассматриваются формы психологического анализа: портрет героя, предметы и детали быта, монолог; диалог, имеющие важное значение в романном творчестве А.Ф. Писемского.
Психологизм Писемского давно стал предметом специального изучения и вызвал различные мнения. Еще К.С. Аксаков указывал на то, что талант писателя оригинален, что он обладает удивительной верностью и цепкостью при изображении характера, но не может полностью его раскрыть, показать глубину: "<...> характеры, выводимые г. Писемским, скорее, одни меткие заглавия характеров <...>" [1, с. 226-227]. Иную оценку высказал II.В. Анненков, рассматривая характер главного героя романа "Тысяча душ" Калиновича, в котором отметил, с одной стороны, "истину всех изображений", полноту жизни и правды: "Здесь изобразительный талант автора одержал победу над запутанностью предмета, сложностью психологической задачи и, как нам кажется, над нетвердостью и колебанием собственной мысли его". Однако, с другой стороны, по мнению современника писателя, этот же характер "тлетворно действует" на все произведение. "Узел происшествий, по-видимому, крепко и ловко затянутый автором, рвется тотчас с приближением героя" [2, с. 181-182, 187]. В свое время A.A. Григорьев также обратил внимание на объективность изображения как одну из основных черт творчества Писемского: "...Это -реалист несомненный, никуда и никогда не уклоняющийся с пути реализма...". Критик также отмечал беспощадность автора в изображении правды жизни, верный анализ психологических явлений. Однако A.A. Григорьев виделял и другую особенность произведений писателя, обратившись к главной героине "Тысячи душ" Настеньке Годневой, которая хороша, пока у нее нет еще личности, и в ней действует только страсть [4, с. 267, 272].
Позже, анализируя приемы отображения действительности Писемским, И.И. Иванов выделил особый психологический прием, сущность которого коренится, как он считает, в "личных свойствах" писателя: "Он берет всякое явление исключительно с точки зрения здравого смысла <...> старается уловить простейшую сущность факта". Он " <...> прямым путем проникает в самую глубь жизненной правды, мимо всевозможных чарующих видений и обольстительных иллюзий”. Но это зачастую вызывает у читателей равнодушие к героям: он не дает "действительно жизненного и психологического освещения фактам. <...> И так везде, где автор попадает в область якобы сердечных построений и задушевных воззрений на ход человеческих дел" [7, с. 125, 221]. Вместе с тем И.И. Иванов не отрицает верности изображения внутренней жизни героев, приемов, но отчасти не принимает той психологической универсализации, которую осуществляет при этом автор.
Однако А.И. Журавлева отмечала, что "<...> установка Писемского - считать первоосновой художественного творчества верность жизненной реальности, факту действительности - была для него благотворной". Именно это, по мнению исследователя, позволило писателю получить такой литературный материал, который давал возможность читателю делать самостоятельные выводы [6, с. 70].
С другой стороны, авторы главы "Психологическое течение в литературе критического реализма (И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, А.Ф. Писемский)" в книге "Развитие реализма в русской литературе" усмотрели своеобразие психологизма Писемского не только в приверженности объективному представлению жизни, но и в: "<...> преимущественном интересе к жизни обыкновенных, отнюдь не исключительных людей в их будничном существовании и в трактовке их в свете гораздо более отвлеченного и неопределенного идеала" [5, с. 90]. К этому писатель подходит, прежде всего, как психолог, его интересуют драмы, разыгрывающиеся в душах героев. Важно отметить, что это определение почти совпадает с тем признанием, которое Писемский сделал в письме к А.Н. Островскому от 21 апреля 1850 года по поводу повести "Тюфяк": "Главная моя мысль была та, чтобы в обыденной и весьма обыкновенной жизни обыкновенных людей раскрыть драмы, которые каждое лицо переживает по-своему" [8, с. 27]. Интерес писателя к стихии повседневности заставил его искать новый тип героя, инструментом и познанием которого становится психологизм. Отсюда полное и многостороннее воспроизведение жизни в романе, создающее "вторую реальность".
Необходимо сказать, что на сегодняшний день далеко не все вопросы и проблемы, порожденные своеобразием психологизма Писемского, нашли ясное и четкое разрешение. Эту работу тогда можно будет считать завершенной, когда будут раскрыты все авторские формы психологического анализа. В данной статье обозначаются лишь некоторые из них, те, которые являются особенно важными в поэтике писателя. Это портрет, вещный мир (как способ раскрытия внутреннего мира героя), монолог, диалог, сопровождающиеся описанием мимики, жеста, тона, и т.п.
В романах Писемского трудно выделить психологическую доминанту. Его одинаково интересуют мысли и чувства героев, их быт, детали поведения, служебные дела, взаимоотношения с другими людьми. Картина бытия героев равномерна, в ней отражены все стороны их существования. Вместе с тем
писатель стремится к воплощению не психики вообще, а психики именно конкретного "объекта", связанного с определенным социальным кругом, бытовой обстановкой. А.И. Журавлева писала: "Писемскому была важна социальная характерность персонажа. Его герои всегда и, прежде всего, именно действующие лица. И действуют они в точном соответствии со своей "типичностью". Эта социальная типизация у Писемского очень изощренная, дробная, но все же первейшая художественная задача его состоит в том, чтобы отнести героя к определенному, сформированному русской жизнью и историей, разряду людей" [6, с. 136].
Это находит свое воплощение, в частности, в портретах героев, в описании вещного мира. В романе "Тысяча душ" одежда главного героя упоминается сравнительно нечасто. В начале дается краткий портрет Калиновича: "Это был высокий молодой человек, очень худощавый, с лицом умным, изжелта-бледным. Он был тоже в новом, с иголочки, хоть и не из весьма тонкого сукна мундире, в пике безукоризненной белизны, жилете, при шпаге и с маленькой треугольной шляпой в руках" [9, т. 3, с. 29-30]. В портрете отражается социальный статус героя (смотритель уездного училища), приоткрывается его внутренний мир, что выражается в определениях, носящих оценочный и эмоциональный характер. Позднее первое впечатление, произведенное на читателя портретом Калиновича, находит подтверждение из уст другого персонажа, Петра Михалыча Годнева: "Молодой!.. Франт!., и человек, видно, умный!., только, кажется, горденек немного. Наших молодцов точно губернатор принял: свысока... Нехорошо... на первый раз ему не делает это чести" [9, т. 3, с. 33]. Вещи, входящие в портрет главных героев, в описание обстановки, их окружающей, часто даются скупо, эскизно, иногда они отсутствуют совсем, и тогда на первый план выходят поступки, поведение, духовные искания героев, описание чувств, переживаний. В то же время второстепенные герои более подробно характеризуются посредством вещей, их окружающих (книг, мебели, деталей отделки кабинета, спальни и т.п.), с помощью которых раскрываются их представления, вкус, например описание Миропы Митревны Зудченки ("Масоны", часть 2, глава 1), Еспера Иваныча Имплева ("Люди сороковых годов", часть 1, главы 4, 5).
Стоит отметить, что портрет того или иного героя "распределен" во времени и напоминает мозаику, т.е. открывается не сразу и создает неповторимый узор, однако в нем не отражается внутреннее развитие героя. Характер в романе, как правило, бывает статичен. Герой проходит по жизни, почти не изменяясь. Можно сказать, что писателя не увлекает показ становления персонажа.
Средством раскрытия душевного мира героев можно назвать монолог. Исповедь-монолог главного действующего лица романа "Тысяча душ" Калиновича лишь приоткрывает перед читателем причины его поступков, поведения, но не объясняет их: "Хоть бы раз во всю жизнь судьба потешила! -начал он. - Даже из детства, о котором, я думаю, у всех остаются приятные и светлые воспоминания, я вынес только самые грустные, самые тяжелые впечатления. <...>- Сколько я себя ни помню, - продолжал он, обращаясь больше к Настеньке, - я живу на чужих хлебах, у благодетеля (на последнем слове Калинович сделал ударение), у благодетеля, - повторил он с гримасою, - который разорил моего отца, и когда тот умер с горя, так он, по великодушию своему, призрел меня, сироту, а в сущности приставил пестуном к своим двум сыновьям,
болванам, каких когда-либо свет создавал... <...> Лакеи, и те находили какое-то особенное удовольствие обносить меня за столом кушаньями и не чистить мне ни сапогов, ни платья... Словом, постоянное нравственное унижение!” <.. .> При последних словах лицо молодого человека приняло какое-то ожесточенное выражение" [9. т. 3, с. 73-74, 75]. Здесь Писемский использует паузы. Очевидно, что в эти мгновения, когда герой молчит, психологические процессы не прекращаются. Читатель представляет то, что переживает в этот момент Калинович. Монолог также сопровождается описанием внешнего проявления чувств, комментарием, в котором раскрываются переживания персонажа в данный момент, его внутреннее состояние. П.Г. Пустовойт отметил, что "Писемский разработал целую систему психологических реакций героев на происходящее вокруг них. Эта система очень напоминает систему авторских ремарок в пьесах. Писемский, прекрасно владевший сценическим диалогом и как художник отчетливо видевший позы своих героев, их жесты, взгляды, мимику, переносил опыт драматического искусства в роман. В этом случае, как и в пьесах, жест и поза героя становились не только выражением его собственного психического состояния, но и могли указывать на смысл происходящего вокруг. Все это оформилось в художественный прием арбитража, который стал вытеснять прямое авторское комментирование событий" [10, с. 112 - 113].
Диалог также является важным средством поэтики психологизма Писемского, выявляя противоречивые чувства, эмоции, мысли героев. Так, князь Григоров в романе "В водовороте", сойдясь с Еленой, продолжает ревновать свою давно уже нелюбимую жену, выказывая двойственность и непоследовательность в семейных отношениях. Он страдает потому, что не может дать сыну своего имени. Григоров сам прекрасно осознает противоречивость своего состояния: "...Нам и старой дороги жаль, и по новой смертельно идти хочется", - говорит он своему приятелю Миклакову, и тот развивает его мысль дальше: "...В нас же новый Адам говорит, что надобно голову свою положить за то, чтобы на место торгаша стал работник, долой к черту всякий капитал и всякий внешний авторитет, а ветхому Адаму все-таки хочется душить своего брата, ездить в карете и поклоняться сильным мира сего" [9, т. 6, с. 132]. Эту двойственность видит в князе и Елена. Когда князь говорит ей с упреком: "Я, кажется, по-твоему, все на свете должен делать, что только мне неприятно!'1, Елена ему отвечает: "А не принимай в таком случае на себя роли, которая тебе не свойственна!.." [9, т. 6, с. 287]. Стоит отметить, что в образах Григорова ("В водовороте"), Бегушева ("Мещане") и особенно Марфина ("Масоны") центральный герой Писемского все дальше уходит от того типа "обыкновенного" человека, который интересовал писателя в раннем творчестве. Больше внимания уделяется внутренней составляющей характера, поискам идеала, проверке его жизнью, которая часто сопровождается его крушением, а не внешнему описанию, которое отодвигается на второй план.
В.В. Виноградов назвал реализм Писемского "бытовым" [3, с. 492], но полностью с этим нельзя согласиться. Жизнь человека писатель рассматривает не только с точки зрения погруженности в повседневность, быт, а во всем многообразии проявлений. Так, традиционная любовная интрига предстает у него не только в бытовом плане, но и тесно связана с остальными сферами жизни героя - прежде всего духовной и общественной. В ней отражаются многие
противоречия человеческого существования. В романе "Масоны" любовь Марфина и Сусанны - это, прежде всего, духовное единение людей, борющихся вместе за просветление душ при помощи масонства.
Во всей манере обрисовки персонажей, в способах описания, в приемах раскрытия их отдельных эмоциональных состояний, в конструкции диалогов, монологов отражается пристальное внимание и присущая писателю своеобразная "осторожность" к внутреннему миру своих героев. Отсюда трудности выделения доминирующей формы психологического анализа. Становится очевидным то, что все эти средства в поэтике психологизма Писемского действуют в одном функциональном диапазоне.
jm ГЕРАТУ ГА
1. Аксаков КС. Обозрение современной литературы // Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. - М.: Современник, 1982.
2. Анненков П.В. Деловой роман в нашей литературе. "Тысяча душ", роман А.Ф. Писемского // Анненков П.В. Критические очерки. - C-Пб.: Издательство РХГИ, 2000.
3. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. - М.: Гослитиздат, 1961.
4. Григорьев A.A. Реализм и идеализм в нашей литературе // Григорьев А. Сочинения в 2 тт. Т. 2. Статьи; Письма. - М.: Худож. лит., 1990.
5. ДолотоваЛ., Недзвецкий В., Видуэцкая И., Гришунин А. Психологическое течение в литературе критического реализма (И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, А.Ф. Писемский) // Развитие реализма в русской литературе. В 3-х тт. Т. 2, кн. 1. - М.: Наука, 1973.
6. Журавлева А.И. Русская драма и литературный процесс XIX века. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.
7. Иванов ИИ А.Ф. Писемский. Критико-биографический очерк. - C-Пб.: Журнал "Мир божий", 1898.
8. Писемский А.Ф. Письма. - М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1936.
9. Писемский А.Ф. Собр. соч.: в 9 тт. Т. 3. - М.: Изд-во “Правда”, 1959. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома и страниц.
Ю.Пустовойт П.Г. А.Ф. Писемский в истории русского романа. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1969.
IN REGARDS TO THE POETICS OF PSYCHOLOGY IN THE NOVELS OF A.F. PISEMSKY EX. Zajtseva
Moscow city pedagogical university 129226 Moscow, Russia 2-nd Selskohozyaistvenny pass., 4, block 3
The article deals with the forms of psychological analysis: the portrait of a hero, objccts and details of everyday life, monologue, dialogue, playing an important part in the novels of A.F. Pisemsky.
