CC BY
2* “The study was supported by the Russian Science Foundation grant No. 23-28-01684, https://rscf.ru/project/23-28-01684/”
** «Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-01684, https://rscf.ru/project/23-28-01684/»
On the issue of the methodology of spatial differentiation of Ukraine in the context of dysfunctionalism and the phenomenon of «thirty years of amorphous integrity» *
Kosov Gennadii Vladimirovich, DSc of Political sciences, Professor
Makovskaya Dar’ya Vladimirovna, PhD of Political sciences, Associate Professor
Sevastopol State University. Sevastopol, Sevastopol
The purpose of the study is to define a methodological approach to the spatial differentiation of post-Ukraine regions. Scientific novelty is formed by the fact that this choice takes into account not only the dynamics of development of approaches to spatial differentiation of the territory of a given state, but the situation of state transit of its individual components, as well as the dichotomy between spatial heterogeneity and consolidation processes. The article reveals the possibility of methodological application of the concept of “path dependence” to explain both the long-term persistence of regional polarization and centrifugal tendencies in Ukraine, and the modern trends of internal division in the country recorded in the Ukrainian public space. In addition, the prospects of using an identity approach to the spatial differentiation of the territory of Ukraine, based on the scale of group loyalties, as well as on the model of interaction between social identities and group loyalties, are substantiated.
Keywords: Ukraine; region; “rut effect”; regional disunity; markers of regionalization; identity approach.
Цитировать: Косов Г.В., Маковская Д.В. К вопросу о методологии пространственной дифференциации Украины в контексте дисфункционализма и феномена "тридцатилетней аморфной целостности" // KANT: Social science & Humanities. – 2024. – №1(17). – С. 56-66. EDN: CXLOID. DOI: 10.24923/2305-8757.2024-17.7
Косов Геннадий Владимирович, доктор политических наук, профессор
Маковская Дарья Владимировна, кандидат политических наук, доцент
Севастопольский государственный университет, Севастополь
Целью исследования является определение методологического подхода к пространственной дифференциации регионов пост-Украины. Научная новизна сформирована тем, что данный выбор учитывает не только динамику развития подходов к пространственной дифференциации территории данного государства, но ситуацию государственного транзита его отдельных составляющих, а также дихотомию между пространственной гетерогенностью и процессами консолидации. В статье выявляется возможность методологического применения концепции «зависимости от пути» для объяснения как длительного сохранения региональной поляризации и центробежных тенденций в Украине, так и фиксируемым в украинском публичном пространстве современным тенденциям внутреннего раскола в стране. Кроме того, обосновывается перспективность использования идентичностного подхода к пространственной дифференциации территории Украины, основанная на шкале групповых лояльностей, а также на модели взаимодействия социальных идентичностей и групповых лояльностей.
Ключевые слова: Украина; регион; «эффект колеи»»; региональная разобщенность; маркеры регионализации; идентичностный подход.
УДК 323(075.8)
5.5.2
Косов Г.В., Маковская Д.В.
К вопросу о методологии пространственной дифференциации Украины в контексте дисфункционализма и феномена «тридцатилетней аморфной целостности» **
Одним из необходимых условий для осуществления эффективной интеграции новых территорий, вошедших в состав Российской Федерации, является глубокое понимание социокультурных, ментально-исторических особенностей этих регионов. Без выработки и обоснования адекватности методологической базы сделать это представляется крайне сложным и даже невозможным. Изыскания методологических оснований нашей проблемы мы предлагаем начать с того факта, что Украина, обретя независимость в 1991 г., столкнулась с проблемой выраженной региональной мозаичности, которая проявлялась и в этнической, конфессиональной, политической, культурной, экономической сферах, и в разновекторных ценностных приоритетах и оценках прошлого населением, и антагонистичных интересах элит и т.д. По прошествии тридцати лет страна по-прежнему представляла из себя «достаточно аморфную целостность» [4, с.61], с выраженной региональной поляризацией и центробежными тенденциями, ставшей с начала 90-х годов прошлого века устойчивой реальностью ее развития.
Попытаемся методологически осмыслить причины столь длительно существующего дисфункционализма и феномена «тридцатилетней аморфной целостности». Так, на наш взгляд, специфика нового украинского дисфункционализма 90-х гг. ХХ века – 20-х гг. XXI века, во многом обуславливается «эффектом колеи», «зависимости от пути» или «зависимости от траектории предшествующего развития» («Path Dependence»), концептуальные основы которых были разработаны лауреатом Нобелевской премии экономистом Д. Нортом. Под «зависимостью от траектории предшествующего развития» он подразумевал ситуации, в которых, «вследствие незначительных событий и случайных обстоятельств может быть принято такое решение, которое поведет развитие технологии по строго определенному пути» [28, p. 92].
В концепции Д. Норта, «эффект колеи» является фундаментальным фактором, объединяющим общественные убеждения и институты, а также формирующим динамику развития социума и корректирующим принимаемые решения, представляя собой «ограничение возможностей выбора, существующих в настоящем, основанное на историческом опыте прошлого» [20, с. 83]. «Эффект колеи» связан с устойчивостью и стабильностью ценностных установок общества, а также с тем, какие из аспектов накопленной информации будут оказывать влияние на процессы принятия решений (дефинизации).
Мысль Д. Норта, касающаяся значимости сформированного исторического опыта, находит отражение в идеях В. Колодко. Он применяет, по отношению к рассматриваемому нами феномену, термин «тропинка зависимости» [13, с. 73], «которая оказывает формообразующее воздействие на образ мысли людей и их понимание своего окружения» [17, с.]. Выход за пределы «тропинки зависимости», когда он препятствует необходимым изменениям и оказывает задерживающее развитие влияние, достаточно сложно. Это объясняется тем, что для этого необходима трансформация всех сфер жизни общества и государства: «от образования до политики, от перестройки ментальных конструктов до смены институтов» [17, с].
Более того, по мнению А.А. Аузана, действие гравитации, удерживающей страны на траектории A или на траектории B, может быть связано как с качеством институтов, так и с социокультурными факторами, в первую очередь, с ценностями и поведенческими установками [1, с. 5].
Применительно к ситуации в Украине данная концепция вполне внятно позволяет объяснить постоянное возвращение к идее внутреннего раскола, даже при целенаправленном формировании и государственными, и некоммерческими общественными и международными/национальными организациями единого поля национальной ненависти против существующего или конструируемого врага, в роли которого выступала и продолжает выступать Россия. Анализ как процесса создания, так и функционирования базовых общественных и государственных институтов Украины отчетливо подтверждает подчиненность украинского социокультурного, политико-экономического и психоментального пространств эффекту колеи. Новая украинская действительность с 90-х гг. ХХ века повторяет в своих внутренних расколах историческое деление, с той лишь поправкой, что ранее региональная гетерогенность, используя выражение И. Кононова, базировалась на разных прочтениях национальной культуры Украины [14], то сейчас она переместилась в другие контексты.
Сложности сосуществования отдельных регионов в границах одного государства на основании заданной парадигмы национальной консолидации и модели взаимодействий центр-регионы отчетливо проявилась в 2014 году. Речь идет не только о регионах, вышедших из состава Украины, но и регионах, которые используются в качестве модели эталонного украинства. Проблемное проявление регионализма присутствовало во Львовской, Ивано-Франковской, Тернопольской и Житомирской областях. Его проявления основывались на различиях региональных идентичностях; в отдельных случаях на первый план выходили обстоятельства, обусловленные спецификой местной экономики [2, с. 100]. Учитывая формы проявления регионализма, можно допустить, что в основном здесь имели место попытки реализации интересов местных элит. В целом, после 2014 г. уровень региональной разобщенности в Украине демонстрировал отчетливую тенденцию к снижению за счет формирования общеукраинской идентичности.
Регионы Украины, как и любые другие регионы, являются сложным для всестороннего изучения объектами, поскольку представляют собой «динамическое, многоуровневое и многоаспектное явление, которое по-разному проявляется на разных этапах развития общества; в нем объединяются примордиальные и конструктивистские факторы, которые усложняют выработку единого методологического подхода при его изучении» [14].
Внутригосударственные регионы можно рассматривать во множестве различных плоскостей, поскольку они выступают и как субъекты различных видов деятельности, и как пространство борьбы между элитами разного уровня, а также реализации множественных идентичностей населения, на который воздействуют региональные и внерегиональные акторы. Это обуславливает существование множества различных регионообразующих маркеров, выбор которых зависит от цели, которую ставит перед собой исследователь.
Можно обратить внимание на то, что в примордиалистских (объективистских, эссенциалистских) подходах дефиниция «регион» в основном базируется на феноменах «территориальности» и «целостности». Здесь «регион» определяется как очерченное определенными границами гомогенное территориальное образование, отличающееся от других эмпирически определяемыми маркерами, которое складывалось естественным образом под воздействием объективных факторов [6]. Именно набором регионообразующих маркеров в основном отличаются друг от друга предлагаемые исследователями определения феномена «регион».
В наиболее обобщенном виде они представлены в определении
Н.И. Дорогова, который предлагает следующую формулировку: «регион в широком смысле можно рассматривать как всеобъемлющую систему в разрезе «природа-население», то есть как единую территориально-социальную организацию. В рамках такой сложноорганизованной системы четко выделяются три ее аспекта: природно-экологический; хозяйственно-экономический; социальный» [11, с. 10].
Существуют более детализированные дефиниции, например, предложенная Э. Маркузен. Здесь регион - это «исторически эволюционирующее, компактное территориальное сообщество, которое содержит в себе физическое окружение, социо-экономическую, политическую и культурную среду, а также пространственную структуру, отличную от других регионов и территориальных единиц, таких как город или нация» [29, р. 17].
Условно очевидные, безусловные маркеры, в частности ландшафтный и экономический, постепенно утратили свое доминирующие положение в процессе развития регионоведческих исследований, что стало следствием несовпадения физико-географических с экономическими, этно-конфессиональными, социокультурными и другими пространственными характеристиками регионов, а также с закрепленным на конституционном уровне административно-территориальным делением. Лидирующие позиции в содержательном выделении регионов стал занимать подход, позволяющий говорить о возможности конструирования регионов, в основу которого закладывалась идентичность населения.
Идентичность или социальная идентичность рассматривается нами как «осознание индивидом принадлежности к определенному социальному сообществу на основе субъективного фактора приверженности/лояльности к ее представителям и объективным предпосылкам формирования указанной общественной когорты, таких как общности территории обитания, языка, обычаев, традиций, исторической памяти и т.д. [3]. Также с учетом основ по структуре, уровням проявления и факторов формирования групповой лояльности использовано определение, предложенное И.И. Ващинской, где она рассматривается как «приверженность индивида к определенной социальной группе, характеризующейся признанием сходства с членами этой группы, ощущением положительных эмоций к ним, социальными связями между ее представителями и их прогрупповым поведением» [3].
Так, по мнению Н.М. Межевича, «появление региона связано «с идейной и практической самоидентификацией определенной территориальной общности» [16, с. 10]. В свою очередь, Л. Смирнягин отмечает, что «районирование каждой страны должно строиться не на статистических и тому подобных изысканиях географов, а на присущих данному обществу вариантах региональной идентичности, будь она активной или дормантной» [25, с. 185]. При этом идентичность может проявлять себя как идея о том, что одна территория отличается от другой [27], или как черты, приписываемые или присущие обществу, проживающему на определенной территории. Объединяющей различное содержание исследовательского угла зрения константой здесь является то, что регионы могут быть сконструированными пространствами. Как некая целостность они скрепляются не столько объективно измеряемыми экономическими, хозяйственными и другими критериями, сколько общей идентичностью, при определенной доле субъективности в процессе регионализации или районирования.
Стоит сделать акцент и на когерентном взаимодействии примордиалистского и конструктивистского подходов к выделению регионов. Достаточно отчетливо это проявляется при анализе интерпретации выделения регионов, предложенной украинским исследователем А. Вишняком. Он дифференцирует статистический (относя к нему физико-географический, формально-статистический, политический) и исторический подходы к выделению регионов, настаивая на базовом характере последнего, поскольку «социокультурные различия и политическая дифференциация регионов Украины в значительной степени обусловлены спецификой их исторического развития в составе разных государств и империй в течении многих столетий» [5, с. 27].
Наиболее релевантным основанием для выделения исторических регионов он считает статус отдельных земель, которые вошли в состав Украины в 1991 г., в четыре исторических периода: период Руси до монгольского периода; в период Великого княжества Литовского, Русского и Жемайтского и Речи Посполитой; время присоединения к Московскому царству, или Российской Империи; время присоединения к СССР. В итоге автор выделяет следующие исторические регионы континентальной Украины: Галиция – Ивано-Франковская, Львовская, Тернопольская области (частично); Волынь – Волынская, Ривненская области; Закарпатье (Закарпатская область); Буковина (Черновицкая область); Киевская и Черниговская земля (Полесье) – Житомирская, Киевская, Черниговская и Сумская область; Подолье (Подольская земля) – Винницкая и Хмельницкая области; Порубежье – Черкасская, Кировоградская, Полтавская области; Нижнее Приднепровье – Запорожская, Днепропетровская области; Донбасс (Донецкая и Луганская области); Причерноморье [5].
Близкую методику использовал А. Никифоров, выделяя следующие регионы: Малороссия (совпадает с границами земель, отошедших к России в 1686 г.); Слобожанщина (зона активной колонизации конца XVI – первой половины XVIII в.); Северное Причерноморье (зона активной колонизации второй половины XVIII – XIX вв.); Крымский полуостров (составная часть Северного Причерноморья, но со своеобразными пространственными, этническими и культурно-историческими признаками); Правобережье (территория вошедшая в состав Российской империи в результате разделов Польши); Галичина; Северная Буковина; Закарпатье [19, с. 247-249].
На идентичность населения будут влиять различные характеристики регионов: географические, демографические, экономические, этнокультурные. При этом историческая судьба украинских регионов, вошедших в состав этого государства в 1991 г., на наш взгляд, является существенным фактором, обуславливающим гетерогенность Украины, определяя сформировавшиеся в процессе исторического развития идентичностные особенности населения региона. С одной стороны, он позволяет учитывать влияние исторического сознания, исторического прошлого и представлений о нем на идентичность, в том числе региональную, населения, зачастую обладая решающим значением [7, с. 4].
В свою очередь, доминирующим компонентом идентичности, который определяет его региональную разновекторность, является этническая идентичность. Значимость этого компонента в пространственной дифференциации территорий Украины широко представлена в украинской общественной и гуманитарной мысли. Этническая идентичность применяется как наравне с включением в число компонентов районирования природных особенностей, обуславливающих специфику хозяйственной деятельности, экономических особенностей, политических предпочтений населения и даже прошлой территориальной принадлежности территорий, так и в качестве доминирующей регионообразующей единицы.
Более того, по мнению отдельных авторов, региональную гетерогенность Украины необходимо трактовать как наличие в государстве регионов, где по-разному интерпретируется национальная культура страны. Это связано с формированием в разных регионах отличных этнотерриториальнх сообществ, которые создают «континуум, полюсами которого являются Донбасс и Галичина» [14, с. 14].
Этнический компонент достаточно часто закладывается в основу пространственной дифференциации Украины. Например, в одном из первых изысканий по этой тематике А. Шафонский по результатам полевых исследований (1783 г.) Черниговщины, Киевщины и Новгород-Сиверщины выбрал для выделения регионов Малороссии географический принцип, принимая во внимание также этнографические и языковые параметры.
Среди современных исследователей можно привести мнение Б. Заставецкого, который выделяет в Украине этнорегиональные территориальные ареалы, учитывая в первую очередь удельный вес нации, формирующей государство, и этнонациональную мозаичность областей. С. Рымаренко в качестве критерия для дифференциации использует характер расселения этнических общностей, а также специфику этнических процессов [24, с. 73–74].
О. Галенко критерием для выделения этнополитических регионов считает наличие и распространение политических идеологий и движений, которые утверждают наряду с общенациональными интересами региональных групп, которые существуют в границах институционализированного этноса или нации [12, с. 17].
Свои варианты этнолингвистического районирования предлагает Р. Лозинский, которые выделяет 12 этноязыковых областей по таким признакам, как специфика языкового состава населения, доминирование отдельного языка в межэтнических отношениях, тенденции развития и процесса языковой ассимиляции, а также степень распространения двуязычия.
Н. Багров также делает акцент на этнолингвистическом аспекте рационализации Украины, отделяя три группы областей с приблизительно одинаковой частью украинцев, которые считают родным украинский язык.
Для предотвращения фиксации только отдельных отличий в выделенных регионах М. Днистрянский предложил применять большее количество показателей. Среди них: удельный вес украинцев и этнических меньшинств, этническая мозаичность отдельных регионов, их геополитическое положение, особенности заселения, языковая структура населения, степень ассимиляции и интеграции этнонациональных общностей, особенности их политической активности и так далее. На этом основании он выделяет отдельные этногеографические районы со уникальной спецификой. При этом автор отмечает, что «с учетом того, что области являются в определенной степени целостными регионами с единой системой региональной политики в информационной, образовательной, культурной и других сферах (это в значительной степени связано с культурно-организационной ролью областного центра)» [10, с. 272], всю территорию каждой области можно включать в один этногеографический район или этнополитический регион.
По мнению M. Cтeпикo, данный подход уместно применять только при сравнении регионов на общенациональном уровне. Когда же речь идет об исследовании его проявлений на более низких уровнях, значительным образом будет влиять атипичность полиэтничности Украины, на которую указывают отдельные исследователи. Атипичность состоит в том, что несколько областей Украины имеют полиэтническое и поликультурное население (например, Закарпатская, Череповецкая и Одесская области), некоторые регионы можно охарактеризовать как фактически моноэтнические с двуязычною культурой, а некоторые – как биэтнические с одноязыковой (русскоязычной) культурой (Восточная и Южная Украина) [26, с. 115]. Например, Н. Днистрянский относит Закарпатскую и Череповецкую области к одному региону, но при необходимости учитывать в исследовании фактор этнической идентичности его необходимо делить как минимум на две части через разный набор и количество этнонациональных общностей, которые взаимодействуют между собой [10].
Рассматривая этническую составляющую в региональной гетерогенности Украины, мы соприкасаемся с противоречием между подходом, в котором территория Украины как объективная целостность сформировалась только в 1991 г., и подходом, где она рассматривается как некий изначальный, хотя и умозрительный единый социальный организм, некая целостность.
Первый подход рельефно отражен в работе А. Мальгина «Украина: соборность и регионализм» [15, с.], где он обосновывает невозможность рассмотрения Украины на 1991 г. в качестве единого этнокультурного монолита вследствие многовекового пребывания вошедших в нее территорий в границах государств и социокультурных систем с разными, зачастую антагонистичными характеристиками развития.
Второй подход, отчетливо выделяющийся в украинской научной мысли, направлен на производство легитимности исторической принадлежности территорий, которые вошли в состав Украины в 1991 году, этому государству. Отдельные украинские исследователи настаивают на возможности изучения Украины с позиции теорий регионализма в период, когда ее территория не была сформирована. Например, Я.В. Веременич утверждает, что «сформировавшись на стыке трех цивилизаций – западной, православной и исламской, она столкнулась в проявлениями регионализма раньше, нежели успела сформировать собственную государственность. Сейчас, чтобы представить себе границы политического пространства Украины в исторической ретроспективе, приходится прибегать к определенной модернизации, даже провиденциализации исторического процесса, представляя как определенную целостность то, что не было ею на протяжении веков» [4, с. 346]. Такое обозначение принадлежности территории как правило, обосновывается тем, что все регионы, входившие в состав территории Украины в 1991 г, обладали общей исторической судьбой и были заселены одним народом.
Рассуждая об историческом опыте районирования территорий, вошедших в состав Украины в 1991 г., данный автор упоминает работу С. Плещеева «Обозрение Российской Империи в нынешнем ее новоустроенном состоянии» (1786-1793 гг.), относя ее к одной из первых попыток выделения украинских территорий, предпринятое в Российской Империи, где «автор специально рассматривал ряд местностей с украинским населением – «новоздобуту область, що лежить між Бугом і Дністром», «Таврійську область», «поселення чорноморських козаків», «області, новоприєднані до Російської імперії від Польщі у 1793 р.». [4]. При этом автор работы «Обозрение Российской Империи в нынешнем ее новоустроенном состоянии» никак не маркирует упомянутые территории в качестве украинских [22].
Также в источниках упоминаются присутствующее в прошлом и основанные на географических ареалах проживания украинского населения попытки районирования территорий, обозначаемых авторами как украинские. В частности, речь идет о вариантах, предложенных М. Аркасом в «Історії України-Русі» в 1908 г. и С. Рудницким в 1917 г.
Такое позиционирование вполне соответствует ключевому тренду в украинской общественно-гуманитарной мысли, обосновывающему многовековое существование Украины в максимально возможных смыслах и контекстах, с активным использованием приемов исторического мифодизайна. При этом, сами украинские исследователи признают, что «понятие «территория Украины» было на продолжении многих столетий условным, по сути метафоричным. Украина ни в какой форме не была в территориальном разделении обеих империй – Российской и Австро-Венгерской» [4, с.50]. Резко критическое отношение к конструированию мифа не только о государственной субъектности Украины в исторической ретроспективе, но и к удревнению украинского этноса, высказывает один из ярких представителей украинской исторической науки Д. Яневский [9]. Более того, он настаивает на полицивилизационном характере украинской этнической идентичности, впитавшей в себя наследие 47 цивилизаций, оставивших свой след на территориях, вошедших в состав Украины в 1991.
Необходимо обратить внимание на то, что полемика вокруг вопроса исторической длительности существования украинского этноса и украинской государственности (в более категоричной формулировке, обоснования существования украинской этнической идентичности) на данный момент утрачивает свое прикладное значение в конструировании украинской нации. Можно предположить, что произошедшие в 2014 г. и позже события стали триггерами всплеска консолидации населения Украины на основании идентификации себя как украинцев как в гражданском, так и в этническом прочтении. А наличие этнической идентичности в современном глобальном мире, где классические маркеры этничности, как когерентного феномена, утратили свою безальтернативную роль, уже вполне достаточно для того, чтобы констатировать существование этноса.
При этом мы можем наблюдать, что гетерогенность Украины не преодолена, она, скорее, приобрела новые оттенки. Реальное воплощение получает ситуация, которую описывал львовский историк Я. Грицак, утверждавший, что «линия размежеваний внутри украинского общества пролегла не между украинской и неукраинской (русской) идентичностью, а между различными толкованиями украинской идентичности разными общественными стратами и политическими силами» [8, с. 4]. Судя по публичной риторике украинских спикеров, они концентрируются вокруг неотъемлемых признаков настоящего украинца, обуславливаемые проведением СВО и общественно-политической ситуации в целом. Сюда входит и ставший традиционным языковой вопрос, который иногда очень жестко артикулируется, породив явление, именуемое в украинских СМИ «языковым талибаном», и достаточно бескомпромиссные споры относительно исторического мифодизайна украинской государственности, и другие вопросы, требующие отдельного рассмотрения.
Выводы относительно пространственного распределения этой гетерогенности на данный момент также достаточно затруднительны в силу ряда объективных обстоятельств. В первую очередь, достаточно сложно анализировать демографическую структуру регионов Украины, так как последняя перепись здесь проводилась только в 2001 г. На данный момент мы не имеем даже релевантных данных о численности населения Украины, которая, по словам украинских профильных специалистов, составляет 37 миллионов человек, не говоря уже о демографических характеристиках регионов.
Если принимать во внимание тенденции, свойственные украинскому обществу, и находящуюся в свободном доступе информацию, то можно предположить уменьшение количества неукраинского населения вследствие миграции, частичной ассимиляции и геополитических изменений в центральных регионах страны, и сохранение устойчивой структуры населения в приграничных западных и юго-западных районах компактного расселения венгров, румын, молдаван [10, с. 223]. Значительное влияние оказывает массовый выезд населения за пределы Украины после начала Специальной военной операции, что, предположительно, в значительной степени изменило демографическую картину регионов.
Также мы можем с определенной долей уверенности предположить сохранение приверженности украинской (предположительно в этническом прочтении) идентичности в регионах, перешедших в состав Российской Федерации. В частности, около 46% учащихся в Запорожской области выразили желание учить украинский язык [21]. Другими словами, чрезвычайно актуальным представляется вопрос выраженности отдельных компонентов в лиминальных идентичностях населения регионов Украины, особенно в условиях перехода отдельных территорий под юрисдикцию другого государства.
Указанные обстоятельства ставят под сомнение возможность пространственной дифференциации Украины на основании этнического, этноисторического или этногеографического подходов. В существующих исследованиях, в том числе реализованных до 2014 г., мы можем наблюдать достаточно широкий набор оснований для выделения регионов Украины.
О. Толочко акцентировал внимание на том, что пространство, которое позже будет названо Украиной, было разнородным и принадлежало разным социокультурным и государственным системам (Казацкая Малороссия, запорожская и татарская Новороссия, польские Волынь и Подолье, австрийская Галичина).
И. Курас заложил в основу деления специфические интересы и особенности регионов, обозначив: центральный регион, который испытал значительное влияние урбанизации; восточный регион, индустриальный с двумя с центрами – Днепропетровск и Харьков; Донбасс – выделяемый в отдельный регион в силу своей специфичности, «однопрофильности», «угольным» направлением экономики; Южный регион, который выделяется в силу своей этнической пестроты, включенности в его состав особой административно-территориальной единицы – Крыма; Западный регион, в котором существуют значительные отличия между его составляющими – Галичиной, Буковиной, Волынью и Закарпатьем [23, с. 139]. П. Надолишный дифференцировал регионы по специфике их управления и другим особенностям [18].
И. Кононов предлагал разделять регионы Украины на те, которые формировались из доиндустриальных этнотерриториальных сообществ (преимущественно Западная Украина) и путем колонизации (Восток и Юг Украины) [14].
Тем не менее, наиболее операциональным с учетом необходимости понимания особенностей интеграции отдельных территорий пост-Украины в состав Российской Федерации, на наш взгляд, является идентичностный подход к пространственной дифференциации территории пост-Украины, предложенный украинской исследовательницей И.И. Ващинской в 2019 г. В ее работе «Социальные идентичности и групповые лояльности в современном украинском обществе» на основе большого объема первичных и вторичных эмпирических материалов, с использованием авторской концептуальной шкалы групповых лояльностей, а также модели взаимодействия социальных идентичностей и групповых лояльностей, были выделены три типа регионов Украины.
К первому типу, наиболее консолидированных регионов Украины были отнесены регион №1 (Ивано-Франковская, Львовская, Тернопольская обл.); регион №2 (Волынская, Ровенская области); регион №3 (Донецкая, Луганская, Харьковская области); регион №4 (Николаевская, Одесская области); регион №5 (Винницкая, Киевская, Черниговская области). В регионы второго типа были зачислены регионы, которые демонстрировали несистемную кластеризацию со смежными областями (Черновицкая, Хмельницкая, Черкасская, Житомирская, Херсонская области и в определенной степени выражен кластер Кировоградской и Полтавской областей.). Спецификой третьей группы регионов, по мнению авторов концепции, является то, что одна область-регион ассоциируется с соседним надежным кластером группы областей (Закарпатская, Днепропетровская, Сумская, Запорожская области). Город Киев проявил себя как отдельно выделенный ситуативный регион с срединным статусом [3, с. 182-183].
Подводя итог проведенного исследования, мы можем зафиксировать следующие результаты наших научных изысканий.
Во-первых, наиболее оптимальным методологическим основанием для объяснения как длительного сохранения региональной поляризации и центробежных тенденций в Украине, так и фиксируемым в украинском публичном пространстве тенденциям внутреннего раскола, является концепция «зависимости от пути» («Path Dependence»). «Зависимость от пути» или «эффект колеи» проявляется в дублировании паттернов регионального развития, обусловленных сформировавшимися исторически социокультурными факторами, в первую очередь ценностями и поведенческими установками.
Во-вторых, одним из необходимых условий для осуществления эффективной интеграции новых территорий, вошедших в состав Российской Федерации, является глубокое понимание социокультурных, ментально-исторических особенностей этих регионов, что подразумевает выбор наиболее оптимального подхода к пространственной дифференциации регионов Украины. Анализ существующих исследований к этой проблеме позволяет говорить о доминировании здесь этнического, этноисторического или этногеографического подходов, каждый из которых имеет существенные эмпирические ограничения в рамках нашей тематики.
В-третьих, мы можем констатировать, что гетерогенность Украины не преодолена, несмотря на выраженную консолидацию украинской нации в гражданском и этническом смыслах. Она, скорее, приобрела новые характеристики, прямо и опосредованно обуславливаемые проведением специальной военной операции и общественно-политической ситуации в целом. Но изучение пространственного распределения этой гетерогенности на данный момент достаточно затруднительно в силу отсутствия релевантных эмпирических показателей.
Наиболее операциональным, с учетом необходимости понимания особенностей интеграции отдельных территорий пост-Украины в состав Российской Федерации, на наш взгляд, является идентичностный подход к пространственной дифференциации территории пост-Украины, предложенный украинской исследовательницей И.И. Ващинской. Он основан на авторской концептуальной шкале групповых лояльностей, а также модели взаимодействия социальных идентичностей и групповых лояльностей.
Литература:
1. Аузан А.А. «Эффект колеи». Проблема зависимости от траектории предшествующего развития - эволюция гипотез / А.А. Аузан // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 6. Экономика. – 2015. – № 1. – С. 3–17.
2. Вавилов А. Актуальные политические проявления регионализма в условиях кризиса власти на Украине / А. Вавилов // Международные процессы. – 2021. – Том 19. – № 2 (65). – С. 85–104.
3. Ващинська І. І. Соціальні ідентичності та групові лояльності в сучасному українському суспільстві : дис. … канд. соц. наук: 22.00.04. / І.І. Ващинська. – Львів, 2019. – 302 с.
4. Верменич Я.В. Історична регіоналістика: навчальний посібник. – К.: Інститут історії України НАН України. 2014. – 412 с.
5. Вишняк А. Исторические регионы Украины: критерии типологизации, социокультурные различия и политическое сознание / А. Вишняк // Социология: теория, методы, маркетинг. – 2015. – № 2. – С. 24-37.
6. Головнёва Е.В. Проблематизация концепта «регион» в современных научных исследованиях / Е.В. Головнёва // Вестник Пермского научного центра. – 2014. – № 5. – С. 56-61.
7. Горизонтов Л.Е. Украина в зеркале регионалистики / Л.Е. Горизонтов // Регионы и границы России в зеркале регионалистики. – М.: Институт славяноведения РАН, 2005. – С. 3-12.
8. Грицак Я. Страсті за націоналізмом: стара історія на новий лад. – Есеї. - К.: Критика, 2011. – 350 с.
9. Данило Яневський. Як не втратити державність? Уроки Скоропадського та УНР [Электронный ресурс]. URL: https://www.youtube.com/watch?v=ZlM5tZUrtxE&ab_channel=DanyloYanevsky (дата обращения 24.11.2023)
10. Днicтpянcький M. Eтнoпoлiтичнa гeoгpaфiя Укpaïни: пpoблeми тeopiï, мeтoдoлoгiï, пpaктики: мoнoгpaфiя. – Львiв. Лiтoпиc.; Bидaвничий цeнтp ЛHУ iмeнi Iвaнa Фpaнкa, 2006. – 490 c.
11. Дорогов Н.И. Совершенствование государственного управления хозяйством региона в условиях многообразия форм собственности. – Иваново: Изд-во ИвГУ. 1998. – 269 с.
12. Eтнoпoлiтичнi пpoцecи в Yкpaïнi: peгioнaльнi oco6ливocтi: мoнoгpaфiя / M. Пaнчyк, B. Эвтyx, B. Boйнaлoвич, B. Koтигopeнкo тa ih.; гoлoвa peд. кoлeгiï Ю. Лeвeнeць. – K.: Iнcтитyт пoлiтичниx i eтнoнaцioнaльниx дocлiджeнь iм. I.Ф. Kypaca HAH Yкpaïни, 2011. – 396 c.
13. Колодко Г.В. Мир в движении / пер. с польск. Ю. Чайникова. – М.: Магистр, 2011. – 574 с.
14. Кононов І.Ф. Донбас в етнокультурних координатах України (соціологічний аналіз): дис. … д-ра соціол. наук: 22.00.04 / І. Ф. Кононов. – Луганск. 2005. – 473 с.
15. Мальгин А.В. Украина: соборность и регионализм. – Симферополь: СОНАТ, 2005. – 357 с.
16. Межевич Н.М. Определение категории «регион» в современном научном дискурсе / Н.М. Межевич // Псковский регионологический журнал. – 2006. – №2. – С. 3-22.
17. Михневич С.В. «Эффект колеи» и проблема трансформации внешнеполитической ориентации России / С.В. Михневич // АПЕ. – 2016. – №1. – С. 55-80.
18. Надолішній П.І. Етнонаціональний аспект адміністративної реформи в Україні (теоретико-методологічний аналіз): автореф. дис. д-ра наук з держ. Управління: 25.00.01 / П.І. Надолішній. – НАДУ при Президентові України. – К., 1999. – 36 с.
19. Никифоров А.Р. Культурно-исторический анализ украинского политического пространства / А.Р. Никифоров // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского Серия «Философия. Культурология. Политология. Социология». – 2012. – Том 24(65), № 4. – С. 244–253.
20. Норт Д. Понимание процесса экономических изменений / пер. с англ. К. Мартынова, Н. Эдельмана. – М.: Изд. дом Гос. ун-та ВШЭ, 2010. – 256 с.
21. Около 46 процентов учащихся в Запорожской области хотят учить украинский [Электронный ресурс]. URL: https://ria.ru/20230831/yazyk-1893364096.html (дата обращения 20.10.2023)
22. Плещеев С.И. Обозрение Российския Империи в нынешнем ея новоустроенном состоянии. – Изд. 3-е. - СПб.: Императорская Академия Наук, 1790. – 214 с.
23. Paфaльcький O. Eтнoпoлiтичнa peгioнaлiзaцiя Укpaïни / O. Paфaльcький // Hayкoвi зaпиcки Iнcтитyтy пoлiтичниx i eтhoнaцioнaльниx дocлiджeнь iм. I.Ф. Kypaca HAH Укpaïни. – K., 2011. - Bип. 2 (52). – C. 135–148.
24. Pимapeнкo C. Eтнoнaцioнaльний фaктop тepитopiaльниx тpaнcфopмaцiй в Укpaïнi // Укpaïнa – пpoблeмa iдeнтичнocтi: людинa, eкoнoмiкa, cycпiльcтвo: кoнфepehцiя yкpaïнcькиx випycкникiв пpoгpaм нayкoвoгo cтaжyвaння в CШA (Львiв, 18–21 вepecня 2003 p.). – Kиïв. 2003. – C. 73–74.
25. Смирнягин Л.В. Региональная идентичность и география // Идентичность как предмет политического анализа: сб. ст. по итогам Всероссийской науч.-теоретич. конф. (ИМЭМО РАН, 21 – 22 октября 2010 г.). – М.: ИМЭМО РАН, 2011. – С. 177–186.
26. Cтeпикo M. Укpaïнcькa iдeнтичнicть: фeнoмeн i зacaди фopмyвaння: мoнoгpaфiя. – K.: HICД, 2011. – 336 c.
27. Jones M., Olwig K. R. Nordic Landscapes Region and Belonging on the Northern Edge of Europe. – University of Minnesota Press, 2008. – 628 p.
28. North D.N. Institutions, Institutional Change and Economic Performance. – Cambridge University Press, 1992. – 152 р.
29. Markusen A. Regions: economics and politics of territory. – Rowman & Littlfield publishers. 1987. – 304 p.
