CC BY
178
________ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА___________
2008 История №1(2)
ПРОБЛЕМЫ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ
УДК 930.1.09
П.М. Немирович-Данченко К ВОПРОСУ О МЕТОДАХ ИЗУЧЕНИЯ МЕНТАЛЬНОСТИ
Исследуются различные аспекты ментальности, ее дефиниции и применение этого понятия в гуманитарных науках, прежде всего в истории. В статье даны различные определения ментальности, подробно рассмотрена ее структура и проблемы эволюции менталитета. В статье сравниваются понятия ментальности и массовой психологии, рассматриваются их сходства и различия. представлено новое направление в изучении менталитета, которое может быть названо протяженно-локальным анализом, или анализом хронотопоса.
Термин «менталитет» восходит к латинскому слову mens, mentis, которое имеет следующие основные значения:
1. Ум, мышление, рассудок.
2. Благоразумие, рассудительность.
3. Образ мыслей, настроение, душевный склад, душа.
4. Сознание, совесть.
5. Мысль, представление, воспоминание.
6. Мнение, взгляд, воззрение.
В античной литературе слово mens употреблялось чаще всего в значении «мышление», «образ мыслей», «характер». Например, у Цицерона читаем: hoc nostrae mentis est (это соответствует нашему характеру) или mens cu-jusque is est quisque (личность человека заключена в образе его мыслей). Поэтому mens - отнюдь не синоним другого латинского слова с похожим значением - ratio (разум, рассудок). Уже в описаниях Геродота, Тацита, Плиния слово mens употреблялось для описания психологических особенностей разных народов; таким образом, уже в античную эпоху закладывается различие между собственно Разумом - ratio и особенностью мышления, образом мыслей, мировосприятием - mens.
В европейских языках, выросших на греко-латинской основе, корень ment- стал составной частью более «специализированных» понятий. В немецком языке die Mentalität - «склад ума»; в английском mentality - «склад ума, умонастроение»; наконец, во французском языке слово mentalite обозначает «направление мыслей, умонастроение, склад ума». Так или иначе, словом этим обозначался не сам «ум», а некие его особенности, внутренние характеристики. Именно это толкование данного слова впоследствии было использовано историками «Новой волны», хотя они значительно расширили и обогатили его. Впрочем, дальнейшая нюансировка дефиниции «менталитет» происходила и происходит по сей день, и новые смыслы, «запакованные» в нем, продолжают извлекаться на свет.
Это понятие оставалось для гуманитарных наук, в общем, малоизвестным, хотя употреблялось уже в начале ХХ в., в том числе и в повседневной речи, для обозначения коллективных форм поведения. Начиная с 1910 г. термином «менталитет» активно пользуется Леви-Брюль, используя его в работах «Ментальные функции в первобытных обществах» (Les fonctions mentales dans les sociétés inférieures) и «Первобытная ментальность» (La mentalite primitive).
Менталитет понимался Леви-Брюлем как особый склад ума членов первобытных племен. Это - непрорефлексированное, неосмысленное, не-проговоренное групповое осознание, ощущение окружающего мира. Применение этой дефиниции не только к первобытным племенам, но и, например, к людям Средневековья было осуществлено отцами-основателями «Новой исторической науки» (La Nouvelle Historie) и журнала «Анналы. Экономики, общества, цивилизации» («Annales. Economies. Societes. Civilisations») Марком Блоком и Люсьеном Февром. Необходимость этого «ментального» поворота в исторической науке Люсьен Февр обосновывал следующим обра -зом: «История - наука о Человеке; она, разумеется, использует факты, но это - факты человеческой жизни. Задача историка: постараться понять людей, бывших свидетелями тех или иных фактов... чтобы иметь возможность эти факты истолковать (курсив мой. - П. Н.-Д.)» [1].
«Выражаясь кратко, человек в нашем понимании является средоточием всех присущих ему видов деятельности; историку позволительно с особенным интересом относиться к одному из этих видов, скажем, к деятельности экономической. Но... предмет наших исследований - не какой-нибудь фрагмент действительности... а сам человек, рассматриваемый на фоне социальных групп, членом которых он является» [1].
Что же касается собственно определения ментальности, то его мы скорее обнаружим уже у второго поколения «анналистов» (Блок и Февр были, прежде всего, историками-практиками, стремящимися применить новую научную парадигму в конкретных исследованиях, а не дать ей четкую стратификацию).
Вот что пишет Жорж Дюби: «Ментальность - это система (именно система) в движении, являющаяся, таким образом, объектом истории, но при этом все ее элементы тесно связаны между собой; это система образов, представлений, которые в разных [социальных] группах или стратах. сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей» [2]. Хорошо дополняет эту мысль Дюби и определение, которое дал ментальности Гуревич: «Ментальность во многом - может быть, в главном - остается не-прорефлексированной и логически не выявленной. Ментальность. тот уровень общественного сознания, на котором мысль не отчленена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания - люди ими пользуются, обычно сами этого не замечая, не вдумываясь в их существо и предпосылки, в их логическую обоснованность» [3].
Вообще, любой современный исследователь, рассуждая о ментальности, пользуется, как правило, своими собственными дефинициями. С одной сто-
роны, это удобно: всякий может «подогнать» под определение ментальности свою собственную точку зрения. С другой стороны, такой релятивизм в подходах и суждениях создает немалые трудности для любого, кто попытается хоть как-то систематизировать все эти теории менталитета.
Почему же этот термин, имеющий уже довольно солидную историю, столь многозначен? Другими словами, почему явление, которое описывается словом «менталитет», имеет несколько десятков различных толкований и объяснений?
Вот как пишет о ментальности Р.А. Додонов в своей книге «Теория ментальности»: «Мы говорим "ментальность", когда появляется потребность объяснить что-то трудноуловимое, призрачное, тонкое, "растворенное в эфире", но вместе с тем реально существующее. Мы прибегаем к употреблению данного термина в случаях, когда требуется подчеркнуть этническую или социальную обусловленность анализируемых фактов сознания и поведения или когда необходимо обосновать истоки духовного единства и целостности народа, общности его исторической судьбы. Очень часто мы ссылаемся на ментальность даже тогда, когда вообще не можем найти рационального объяснения того или иного явления общественной жизни» [4]. В самом деле, благодаря своей «неопределенности» и «широте», понятие ментальности -само по себе - является в значительной степени абстрактным. Употребляя это слово в повседневной жизни, мы ничем не рискуем: никто не сможет сказать, что мы употребили его неправильно или некорректно.
Таким образом, прежде чем обратиться непосредственно к конкретным исследованиям ментальности тех или иных групп, нам необходимо условиться - что же мы будем понимать под термином «менталитет». А для этого мы попытаемся классифицировать уже существующие его определения.
В самом общем виде дефиниции менталитета можно разделить на две большие группы: чисто описательные определения (т.е. перечисление того, что «входит» в менталитет, или того, что в него не «входит») и определения, которые пытаются объяснить сущность этого феномена, его основы, рассматривать менталитет как систему. К первой группе можно отнести следующие тезисы: «Менталитет - это своеобразные установки сознания, не-вербализованные его структуры. Менталитет включает в себя базовые представления о человеке, о его месте в мире, понимание природы, мира, религии» [5] . Или: «Менталитет - совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом» [6]. Недостатки того и другого очевидны - они могут быть продолжены «до бесконечности». Стоит включить в такое определение еще один фактор - и первоначальная дефиниция потеряет смысл.
Ко второй группе определений ментальности принадлежат, например, такие: «Ментальность, способ видения мира, отнюдь не идентична идеологии, имеющей дело с продуманными системами мысли; она, во многом -может быть, в главном - остается непрорефлектированной и логически не выявленной. Менталитет - это не философские, научные или эстетические системы, а тот уровень общественного сознания, на котором мысль не отде-
лена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания, - люди ими пользуются, обычно сами того не замечая» [6].
Или: «Менталитет есть система образов и представлений социальных групп, все элементы которой тесно взаимосвязаны и сопряжены друг с другом и функция которых - быть регулятором их поведения в мире... Менталитет потому и менталитет, что он определяет и опыт, и поведение индивида и социальных групп» [6].
Так или иначе, все определения менталитета подчеркивают несколько главных его особенностей: менталитет - это непрорефлектированное, неосмысленное, непроговоренное групповое осознание, ощущение окружающего мира. «Мировидение» - может быть, довольно точный перевод слова «менталитет». При этом я намеренно выделил слово групповое сознание, так как менталитет и может быть только групповым. Вот что пишет об этом Юрген Митке: «Менталитет - это сампонимание групп, о нем можно говорить только при исследовании группового поведения. Когда я говорю о менталитете отшельника, я имею в виду его самопонимание, которое типично для отшельников, т.е. рассматриваю его как представителя группы или класса индивидов. Проявляется же этот групповой менталитет, в повседневном полуавтоматическом поведении и мышлении» [7].
Какие трудности встают перед исследователем, который хочет использовать понятие менталитета в своих работах? На них, в частности, указывает Додонов: « .рассматривая менталитет людей прошлого, необходимо различать их исторически обусловленные субъективные представления об окружающем мире - с одной стороны, и нашу, основанную на объективной информации, трактовку этих представлений. Исследование массовидных психологических процессов приходится соотносить с уникальностью и неповто-ряемостью выдающихся деятелей истории: народных героев, художников и мыслителей, политических лидеров, вышедших за границы массовой ментальности и создавших шедевры в своей сфере деятельности. Можно ли в данном случае говорить об индивидуальной ментальности творческой личности?»
С названной проблемой связана проблема соотношения общей и особенных ментальностей. Согласно А.Я. Гуревичу, ментальность одновременно обща для всего общества (язык и религия обычно служат главными цементирующими ментальность силами) и дифференцируется в зависимости от его социально-классовой и сословной структуры, от уровня образования и принадлежности к группам, имеющим доступ к книге и образованию или лишенным доступа и живущим в ситуации господства устной культуры, от половозрастных и религиозных различий. Поэтому историки говорят не о "ментальности" (в единственном числе), а о "ментальностях" (во множественном числе)» [3].
О трактовке нами ментальных представлений предков мы поговорим ниже (тема эта очень важна и интересна), а пока остановимся на многосо-ставности и многоуровневости ментальных характеристик. Собственно, именно слова «многосоставность» и «многоуровневость» являются квинтэс-
сенцией тех сложностей и проблем при изучении менталитета, на которые указывают Додонов, Гуревич и другие.
Ментальность - если рассматривать ее как некий условно-материальный объект - можно представить в виде движущейся во времени системы коор -динат, причем различные координаты движутся с различными скоростями. Движение это виртуально: оно происходит лишь в человеческом сознании; и если бы каждый человек жил абсолютно обособленно от других людей, изучение менталитета свелось бы к препарированию внутреннего мира этого конкретного человека, без вывода каких-либо закономерностей и обобщений. К счастью для нас, ни один человек не живет изолированно от других; изучая его, мы определяем место человека в обществе, в коллективе, в этносе, в цивилизации.
5
3 2 |
е §
Эволюция (изменение и развитие)
Рис. 1
На рис. 1 я попытался примерно изобразить схему эволюционного развития менталитета. Полоса со стрелкой внизу - условное обозначение развития человеческой личности в целом - от рождения до смерти. Столбцы под номерами 1, 2, 3, 4, 5 - это уровни той части человеческого сознания, которую мы называем ментальностью. Столбец 1 - самый нижний (древний) ее уровень, столбец 5 - самый верхний (молодой). Количество столбцов выбрано мной совершенно произвольно. Разная длина столбцов подчеркивает, что на протяжении человеческой жизни уровни ментальности эволюционируют с разной скоростью.
Самые глубокие из них почти не меняются; это - культурные коды, «привычки сознания», выработанные поколениями наших предков, те, что определяют наше повседневное поведение. Сюда можно отнести различные бытовые суеверия, правила общения между людьми (те правила, которые мы используем почти бессознательно, не отдавая себе отчета в том, почему поступаем именно так; собственно, это даже не «правила», а стиль общения с окружающими - поэтому мы сразу выделяем в толпе иностранца, даже если он великолепно говорит на нашем языке).
Те уровни, что находятся выше, связаны с различными общественными институтами, например с отправлением религиозных обрядов. С одной стороны, это уже более сознательная и менее консервативная сфера деятельности, которая вполне может эволюционировать в течение нашей жиз-
ни, с другой - такие изменения всегда крайне болезненны, и мы стараемся их избегать.
Наконец, самые верхние слои ментальности - те, что связаны с нашим личным опытом, нашим мировоззрением, нашими знаниями, одним словом, с нашим интеллектом, с вершиной нашего «Я». Они меняются всю или почти всю жизнь.
Здесь необходимо сделать пояснение. Разумеется, менталитет - явление целостное; ментальность сама по себе не имеет никакой структуры, она едина, ибо мы живем в этом мире не какой-то частью себя, а целиком - как неделимое «Я». Те «слои» ментального «пирога», о которых речь шла выше, есть проявление единого и целостного менталитета во внешнем мире. «Верификация» менталитета выборочна, он реализуется «всплесками» - как реакция на определенную внешнюю обстановку; и в таком виде становится доступен для стороннего наблюдателя - например для историка.
Можно сказать так: чем более наши занятия требуют работы интеллекта, Разума, тем менее заметной становится «ментальная» их составляющая -ведь ментальность (особенно ее «нижние», наиболее древние слои) функционирует помимо сознания, непосредственно влияя на наши поступки, а не на мышление. Коротко, глубинные слои менталитета детерминирует не мысли, а действия. В качестве примера можно рассмотреть хрестоматийную сцену, предложенную Гумилевым: «...в трамвай входят четыре человека -одинаково одетых, одинаково хорошо говорящих по-русски и т.п. Допустим, один из них русский, а другие: кавказец, татарин и латыш. Влезает, например, в тот же трамвай буйный пьяный и начинает хулиганить. Что произойдет? Ну, русский, допустим, посочувствует, скажет: «Ты, земляк, выйди, пока не забрали». Кавказец, скорее всего, не стерпит, может и ударить. Татарин, по всей вероятности, отойдет в сторону и не станет связываться. Западный человек попытается прибегнуть к помощи милиции» [8].
В данном случае ментальные особенности четырех представителей разных народов отразились на их поведении. Но если бы те же русский, татарин, кавказец и латыш были, например, физиками, математиками или даже философами и у них завязалась бы дискуссия по проблемам дифференциального исчисления или научного наследия Хайдеггера - в этом случае аргументация каждой из сторон определялась бы не этнической принадлежностью спорящих, а исключительно их личными, ни от кого не зависящими соображениями. Вообще, следует отметить, что этнические слои ментальности - одни из самых древних и «консервативных».
Я неоднократно употребляю понятие «возраст» ментальных слоев (сравнение: древние - молодые). В данном случае имеется в виду не биологический или генетический, а социальный возраст. У человека, с раннего детства изолированного от общества, все ментальные уровни будут иметь одинаковый возраст - вернее, этих уровней вообще не будет. Вся та структура менталитета, которую я описывал выше, есть продукт общества и только общества (за небольшим исключением). Древние слои ментальности - те, которые общество (этнос, народ, социальная группа) передает из поколения в поколения в неизменном виде. Принимая эти «культурные коды», мы взваливаем
на свои плечи груз столетий; история - не деяния царей и полководцев, а история людей - становится для нас не пустым звуком, не академическим термином, а повседневной, будничной реальностью. Менталитет сопротивляется изменениям; он сковывает нас, привязывает к прошлому, но он же дарит нам странное ощущение теплоты при встрече с соотечественником вдалеке от родины.
Итак, менталитет - это система координат мышления, которая, будучи сама по себе единой и цельной, проявляется во внешнем мире выборочно, «кусками», которые мы условно назовем ментальными слоями, или уровнями. По мере того, как наш личный менталитет эволюционирует (а это развитие коррелирует с развитием общественной ментальности), наши реакции на происходящее в окружающем мире изменяются; однако это происходит неравномерно: часть наших реакций на повседневность остается почти неизменной, часть - подвергается решительному пересмотру. Этот процесс происходит непрерывно как на уровне отдельной личности, так и на уровне социальных групп; остановить его невозможно, и даже в самых застывших, консервативных сообществах менталитет изменяется - но на протяжении весьма больших отрезков времени.
Таким образом, важнейшей методологической задачей, которую нужно решить для полноценного постижения ментальности, является изучение эволюции «слоев», о которых было сказано выше. Какой же способ для этого избрать? Рассмотрим один пример.
Каково было мироощущение жителей средневековой Европы? Как вычленить его из имеющихся в нашем распоряжении источников? Вот пример подобного анализа (приношу извинения за длинную цитату, но это необходимо, чтобы понять суть мыслительной работы историка):
«Чувство неуверенности - вот что влияло на умы и души людей Средневековья и определяло их поведение. Неуверенность в материальной обеспеченности и неуверенность духовная; церковь видела спасение от этой неуверенности, как было показано, лишь в одном: в солидарности членов каждой общественной группы, в предотвращении разрыва связей внутри этих групп, вследствие возвышения или падения того или иного из них. Эта лежавшая в основе всего неуверенность в конечном счете была неуверенностью в будущей жизни, блаженство в которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной мере ни добрыми делами, ни благоразумным поведением. Францисканский проповедник Бертольд Регенсбургский в XIII в. возвещал, что шансы быть осужденными на вечные муки имеют 100 тыс. человек против одного спасенного, а соотношение этих избранных и проклятых обычно изображалось как маленький отряд Ноя и его спутников в сравнении со всем остальным человечеством, уничтоженным Потопом. Итак, ментальность, эмоции, поведение формировались в первую очередь в связи с потребностью в самоуспокоении» [9]. Так, из экономических, социальных, культурных факторов Жак Ле Гофф выводит одну из характерных ментальных особенностей европейского Средневековья. Однако в своей замечательной книге, он делает «срез» ментальности Европы в достаточно узких хронологических рамках. Нас же интересует именно протяженная эволюция
менталитета, то, что сближает нас «сегодняшних» с нами «тогдашними». Решение этой проблемы может быть найдено, как это ни странно, если мы внимательно проанализируем то главное «обвинение» против истории и историков, которое было формулировано в XX веке многими исследователями (в том числе и самими историками). Суть его в том, что «историк изобретает свой собственный предмет, это он создает исторический источник, и в конечном итоге исследование истории расценивается как ее создание, как ее "изобретение"» [10]. Историк, несомненно, испытывает на себе воздействие общества, в котором живет; те вопросы, которые волнуют его современников, он пытается задать своим источникам и получить на них ответы.
«Серия вопросов, которые исследователь задает источникам, как бы пробуждает активный ответ последних, и оба движения - одно, исходящее от историка, и другое, идущее от людей прошлого, - встречаются и объединяются в некоем синтезе. Здесь перед нами действительно прямое взаимодействие мысли современного историка и умонастроений, верований, убеждений, смутных представлений людей, которые жили много столетий тому назад» [10].
То «место», где происходит встреча мысли историка с мыслью автора исторического источника, используя термин, предложенный М.М. Бахтиным, можно назвать «хронотопосом». Это не то прошлое, которое мы изучаем, но и не наше настоящее. Это - особое «пространство-время», со своими законами и структурой.
«Когда мы говорим о хронотопосе историка, то подразумеваем два пласта времени. Во-первых, это время, современное историку. Время его современности, с проблем которого начинается исследование и которое неизменно присутствует на протяжении всех стадий работы исследователя. Но вместе с тем углубление анализа источников вводит историка в другое время, во время истории, во время, когда происходили те исторические явления, которые суть предмет его размышлений. Перекличка времени прошлого, которое исследуется, со временем историка, в котором он исследует, эта перекличка лежит в основе всего исследования. Но дело усложняется тем, что в исследование властно вторгаются еще и другие, так сказать, промежуточные пласты времени. Это те интерпретации, которые давались изучаемому явлению на протяжении периода, отделяющего прошлое от современности. В этих пластах мы наблюдаем различные интерпретации, различные концепции истории, включающие в себя и те факты, те сведения, которые историка в данном контексте занимают. Эти интерпретации культурами разных эпох, эти интерпретации историков, которые жили до нас, недавно и давно, - все они соприсутствуют в нашем исследовании. Здесь происходит постоянная перекличка, взаимодействие и взаимовлияние различных времен» [10].
Таким образом, именно эта «территория историка» - хронотопос, пространство-время, не относящееся ни к прошлому, ни к настоящему - и есть то самое средство, благодаря которому мы можем изучать ментальность того или иного общества в ее эволюционном развитии. Столкновение мыслей и чувств десятков и сотен людей, живших в разное время, которое происходит на страницах какого-либо исторического исследования, - это своеобразный
ментальный «бульон», который нужно разделить на составные части и расположить их в хронологической последовательности.
Метод подобной работы с текстами можно условно назвать протяженнолокальным анализом, или анализом хронотопоса. Суть его в том, что исходный материал (например, та же «Цивилизация средневекового Запада») разбивается на логические фрагменты, относящиеся к тому или иному аспекту ментальности. Затем эти фрагменты, каждый из которых может соответствовать определенному ментальному слою (см. выше), «встраиваются» в хронотопос, в «пространственно-временной континуум исторического исследования» (по Гуревичу). Другими словами, мы сопоставляем пласт времени историка, пласт времени, которое он изучает, и тот промежуток, который их отделяет. Для этого нам необходимо знать, какой суммой знаний о прошлом обладал историк на момент написания своей работы; кто были его предшественники и какое отражение получили их труды в анализируемой работе; какие вопросы задавал Прошлому ученый и какие получил на них ответы. Выражаясь совсем просто, мы должны сравнить ментальность историка (и, соответственно, ментальность общества, которое его окружает) с ментальностью людей, создавших те источники, на которые опирается историк, не забывая при этом о том времени, что было между ними.
Возникает законный вопрос: не проще ли исследовать ментальность путем непосредственного анализа исторических источников, без промежуточного этапа в лице некоего человека, уже изучавшего эти самые источники? Нет, поскольку нас интересует именно эволюция менталитета, его историческое развитие, вышеизложенный способ анализа представляется предпочтительным. В самом деле, фактически, рассматривая под этим углом зрения работу того или иного исследователя, мы имеем в своих руках уже готовый, существующий вид эволюции ментальности; она вся заключена на ее страницах, остается лишь расшифровать ее, «разложить по полочкам», оформить. Поэтому данное направление, точнее данный метод изучения менталитета, представляется весьма перспективным.
Литература
1. ФеврЛ. Бои за историю. М.: Наука, 1991.
2. Жорж Дюби. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 года // Одиссей. Человек в истории. М., 1991. С. 48-59
3. Гуревич А.Я. Уроки Люсьена Февра / Приложение к книге Февра Л. «Бои за историю». М.: Наука, 1991. 520 с.
4. Додонов Р.А. Теория ментальности: учение о детерминантах мыслительных автоматизмов. Запорожье: Тандем-У, 1999. 123 с.
5. ПушкаревЛ.Н. Что такое менталитет? // Отечественная история. 1995. № 3. С. 160-161.
6. Современная западная философия: Словарь. М., 1991. С. 176-178.
7. История ментальностей и историческая. антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 1996. 245 с.
8. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало. М., 1997. 342 с.
9. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. 334 с.
10. Гуревич А.Я. Территория историка // Одиссей. Человек в истории. М., 1996. С. 5-21.
