CC BY
69
К ВОПРОСУ О ГЕНЕЗИСЕ
НРАВСТВЕННОГО ПРИНЦИПА МИЛОСЕРДИЯ Е. М. Березина
Пермский государственный институт искусства и культуры
В статье рассматривается дискуссионная в современном гуманитарном знании проблема истоков милосердного отношения к другим людям, анализируется система эволюционных (естественных) и социокультурных предпосылок формирования милосердия как нравственного принципа, определяющего нормативно-ценностную аксиоматику морального сознания.
Ключевые слова: милосердие, альтруизм, инстинкт, человечность, взаимопомощь.
The present article is pointed at the open for the contemporary humanitarian knowledge question of the charitable relation to others background. The system of evolution (natural) and socio-cultural prerequisites for charity formation as a moral principle for normative value axiomatic of moral consciousness is under analysis.
Key words: charity, altruism, instinct, humanity, mutual aid.
Милосердие - нравственная и гуманистическая традиция, возникшая в процессе формирования человеческого общества и становления основных социальных институтов. Обширный историко-этнографический материал исследований традиционных культур свидетельствует, что уже на стадиях архаического общества складываются и формулируются различные принципы взаимопомощи, оказавшие влияние на развитие человеческого общежития. С возникновением национальных и мировых религий милосердие как нравственная норма органично вошла в освященные божественным авторитетом этические системы.
Уже Ч. Дарвин отмечал, что человек сохранил с отдаленных времен некоторого рода инстинктивную любовь и сочувствие к своим сородичам. Именно «любовь» и «сочувствие» являются ценностным ядром принципа милосердия, определяющего сострадательное, доброжелательное, заботливое отношение к другому человеку.
Попытки определения истоков милосердного отношения к другим приводят нас к проблеме рождения «человечности» как таковой, которую вслед за российским исследователем В.Д. Шадриковым, мы понимаем как комплекс качеств человека, определяющих его отношение к другим людям, и в действиях и поступках, характеризующихся с позиций добра и зла (9, с. 59).
Авторы различных концепций стремятся определить ту границу, которая отделяет природное, возникшее в результате биологической эволюции существо от «человека в полном смысле этого слова».
Современные достижения биологии (этологии, генетики, социобиологии) конца XX века достаточно убедительно демонстрируют, что некоторые формы поведения человека генетически детерминированы, в том числе и такие «зародыши» человеческих типов поведения, как, с одной стороны, эгоизм и стремление к самосохранению, а с другой - альтруизм
1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ 5 (43) сентябрь-октябрь 2011 44-49
Теория и история культуры 45
и стремление к солидарности и объединению. О том, что человеческая мораль рождалась в мире животных, свидетельствуют многие общие для человека и животных программы поведения. Действительно, у человека, как и у животных, существуют врожденные формы поведения, которые характеризуются рядом черт: спонтанность, торможение инстинкта действует только по отношению к «своим», инстинкты передаются по наследству целыми «блоками» (3, с. 223). В данном ключе достаточно логичным выглядит тезис К. Лоренца о морали как «компенсационном механизме, который приспосабливает наше инстинктивное наследование к требованиям культурной жизни и образует с ним функционально единую систему» (6, с. 219).
Представители этологии выделяют четыре типа инстинктов, характерных как для животных, так и для человека, - голод, половой, агрессия и страх. Инстинктам соответствуют основные типы поведения - питание, размножение, стремление к власти и самосохранение. Подлинным «основным» инстинктом, по мнению К. Лоренца, является инстинкт агрессии, который призван не только обособить данный вид от других конкурирующих видов, но и служит важным инструментом во внутривидовой конкуренции (7, с. 67). Не случайно со времен Аристотеля, а позже в христианстве «дно души» понималось как животность, злая природа человека. При этом К. Лоренц отмечал, что на внутривидовом уровне борьба между особями происходит по определенным правилам, защищающим особей данного вида от убийства. Таким образом, хотя сам инстинкт сохраняется неизменным, для внутривидовой защиты природа создала особый механизм защиты - торможение инстинкта, который проявляется в ритуализации поведения.
Однако в связи с этим возникает вопрос о том, как в процессе эволюции живого возникла способность не только избегать конфликтов, но более того - способность сочувственного отношения к другому.
Первые попытки объяснить моральные
ценности, выводя их основания из законов природы, были осуществлены английским философом Г. Спенсером, признавшим фундаментальное значение альтруизма в жизни природы. По его мнению, самопожертвование является таким же первичным фактом природы, как и самосохранение.
На наличие эволюционных предпосылок этически окрашенного поведения людей, в том числе сочувственной поддержки, обратил внимание П.А. Кропоткин. П.А. Кропоткин расширил представления Ч. Дарвина и Г. Спенсера, сформулировав «биосоциологический закон взаимной помощи». Взаимопомощь, как инстинкт общительности, возникла, по его мнению, естественным путем из опыта жизни общественных животных и человека. Этот инстинкт не отменяет закона борьбы за существование, но позволяет понять в ее более широком и глубоком смысле. Не отрицая межвидовой борьбы, инстинкт помогает животным внутри вида, используя взаимную поддержку в борьбе с неблагоприятными обстоятельствами жизни и внешними врагами, достигать более ощутимых результатов в развитии вида. Одновременно, считал П.А. Кропоткин, взаимопомощь содействовала смягчению внутривидовой борьбы, выработке привычек, нравов, обычаев и традиций, которые особенно человеку - позволяли создавать различные формы общежития. Именно принцип общительности (или «закон взаимопомощи»), выработанный в ходе эволюции природы, стал основой таких начал нравственности, как чувство долга, сострадание, уважение к соплеменнику и самопожертвование (5, с. 278).
Идея о существовании «протоэтических» эмоций, включая сострадание, находит отражение в трудах В.П. Эфроимсона. По мнению исследователя, специфика эволюционного развития человечества, такова, что естественный отбор был в очень большой мере направлен на развитие биологических основ самоотверженности, альтруизма, коллективизма, жертвенности. Отчасти инстинктивные основания такой поведенческой практики
обусловлены длительным периодом беспомощности младенцев и детей. По данным ряда исследователей внутриутробное развитие ребенка по биологическим критериям должно было происходить на 12 месяцев дольше, чем 9 месяцев. Младенец оказывается вынужденным большую часть своего «эмбрионального» развития продолжить уже вне материнского тела. В результате, по меньшей мере, два года кто-то должен непрерывно заботиться о нем, предвидеть и удовлетворять его нужды. Непрерывная охрана, необходимость непрерывного кормления беспомощных детей и беременных, численность которых составляла, вероятно, не меньше трети стаи, могли осуществляться только стаей в целом, скованной в своих возможностях быстрого передвижения из-за такой большой массы нуждающихся в охране и пище детей. Группа, стая, род, не обладавшие биологическими основами мощных инстинктов и экстраполяционных рефлексов коллективной защиты потомства и группы, по мнению В.П. Эфроимсона, обрекались на гибель особой формой естественного отбора -групповым естественным отбором (10, с. 18). Между тем роды и племена людей могли некоторое время обходиться без каких-либо коллективистских и альтруистических инстинктов. Однако такое состояние могло длиться лишь ограниченное время, поскольку постепенно накапливались проблемы с выращиванием потомства (так как не осуществлялся соответствующий за ним уход) и, как результат, утрачивалась возможность передачи генов, следовательно, такие типы родов и племен постепенно становились вымирающими тупиками развития (за счет малой численности выживших детенышей). Лишь детеныши родов, племен с достаточно развитыми инстинктами и эмоциями, направленными не только на личную защиту, но и на защиту потомства, на защиту коллектива в целом, на защиту молниеносную и инстинктивную, полусознательную и сознательную, имели шансы выжить. Роды и племена человека могли не конкурировать друг с другом, однако все равно природа безжалостно истребляла тех, кто недостаточно
заботился о детях. По мнению В.П. Эфроим-сона, если допустить, что эволюция шла в направлении роста больших полушарий, то это могло происходить, лишь при условии долговременной защиты беспомощного потомства. Поскольку при этом неизбежно возрастали размеры резервуаров памяти - материальные основы безусловных, условных и эк-страполяционных рефлексов, создавались сложнейшие механизмы мышления, и в итоге возрастала система инстинктов и эмоций, на которую опирается альтруизм (10, с. 18).
Такая «биологическая недостаточность» (условно говоря, физическая недозрелость) человека во многом определяет изначальную «открытость миру», нашедшую выражение в общении, взаимодействии, способности вступать в отношения с другими, прежде всего взрослыми особями своего вида. Австро-американский исследователь Ф.А. Хайек, разделяя идею о существовании инстинктивной этики, или генетически унаследованных инстинктов (этики солидарности и альтруизма) (8, с. 141), обращает внимание на «узкоограниченное» взаимодействие соплеменников, хорошо знавших друг друга и доверявших друг другу, то есть не распространявшихся на чужих. «Эти первобытные люди, - пишет Ф.А. Хайек, - руководствовались конкретными, одинаково понимаемыми целями и исходили из одинакового восприятия опасностей и возможностей их среды обитания (в основном укрытий и источников пропитания). Они не только могли слышать своего глашатая, но видеть его» (8, с. 24-25). Члены таких малых групп могли вести только коллективный образ жизни: оставшись в одиночестве, человек вскоре погибал, поэтому, опровергая тезис о первобытном индивидуализме Т. Гоббса, Ф.А. Хайек утверждает, что «дикарь» по своим инстинктам являлся коллективистом, поэтому состояние «войны всех против всех» не было никогда (8, с. 25).
Заметим также, что беспомощность младенца, необходимость держать его на руках сковывала свободу женщины, ставила ее в большую зависимость от мужчин, которые за-
Теория и история культуры 47
нимались охотой, кормили семью. В результате, женщина сделалась хранительницей очага, дополняя эту функцию собиранием орехов, фруктов, кореньев и др. И. Бахофен рассматривает материнство в качестве исходного условия для развития добродетели, принципов любви, единения и мира, что и становится, по его мнению, основой «идеи всеобщего братства» (2). Таким образом, биологическая беспомощность ребенка сыграла чрезвычайно важную роль в культурной эволюции человечества, став одним из решающих факторов возникновения социальной организации жизни человека. Эта объективная «взаимосвязанность» с другими людьми, в конце концов, и является, по словам М.С. Кагана, «пусковыми пружинами» для таких действий, которые организуют единые материально-практические, практически-духовные, и чисто духовные действия людей (4, с. 146).
Признание некоторых естественных предпосылок милосердного отношения к другому не означает признания только биологических трактовок их корней. Заметим, что на базе инстинктов можно строить адаптивное поведение в достаточно стабильной среде. Более тонкое приспособление осуществляется за счет приобретенных форм поведения, основанных на внегенетических потребностях. Следовательно, возникнув на биологической наследственной основе, эта природная сущность человека проявляется в качественно иной области - в социальной.
У ведущих коллективную жизнь животных сами формы коллективности являются биологическими по содержанию и способу трансляции - поведение особи по отношению к другим членам роя, стаи, стада, семьи управляется наследуемым ею инстинктом и потому стабильно как у бесконечной череды поколений, так и на протяжении всего жизненного пути индивида. Человеческий же род оказался в такой ситуации, когда условием выживания стала необходимость постоянного изменения - и в жизни индивидов, и в развитии вида -способов поведения, форм деятельности, установок психики.
В процессе научения навыкам выживания люди обучались в своих совместных охотничьих, военных, ремесленных действиях различать Субъектность Другого - со-брата, сотрудника, со-племеннника, со-родича, а также, что было более важно, «супер-субъекта» - доброго и злого духа, божества. Такого расчленения не знает поведение животного в силу инстинктивности совершаемых им действий. Человек же оказывается изначально в ситуации внеинстинктивного поведения, предполагающего необходимость определения своей тактики по отношению к растению, животному и т.д., осознанию цели, средств и способов действия. А это требует различения себя как деятеля, обладающего правом и свободой выбора действия, и предмета, на который это действие направлено. Поскольку деятельность человека протекает не в одиночестве, а сопрягается так или иначе с действиями партнеров, соратников и др., постольку необходимо отличать их как таких же свободных в своем выборе и целеполагании, активных существ. Не случайно еще одной сущностной потребностью человека является потребность в другом человеке как со-участнике своего бытия.
Одной из первых культурных форм, в котором находит своеобразное выражение милосердное отношение к другому, выступает такое явление, как «дарение», «отдавание», «угощение». На первый взгляд, данное явление выглядит «противоестественным», поскольку речь идет об обществах, которые находились в условиях нужды (продовольственной, производственной и др.), и в таких условиях первосигнальные раздражители требуют потребить «недостающее» самому.
В этих древнейших доцивилизованных отношениях церемониального обмена дарами находит свое основание принцип благодарности как выраженные в соответствующих действиях чувства одобрения, уважения и любви к другому человеку за оказанное им благодеяние. Обычаи дарения, отдавания, угощения отражали и функциональные, практически полезные отношения по логике: «как я - тебе,
так и ты - мне», или «я - тебе, чтобы ты -мне» (1, с. 75). В связи с этим они могут быть рассмотрены в качестве регуляторов или «ограничителей» альтруизма. В противном случае, не ограниченный ничем альтруизм мог породить и неограниченный эгоизм в форме эксплуатации альтруистов. Как иронично замечает В.П. Эфроимсон: «самые порядочные племена и народности ... атипичны и живут на "краях Ойкумены" в самых тяжелых условиях Арктики и Антарктики, в жарких пустынях потому, что их вытеснили из более благоприятных зон обитания племена с умеренной или большей агрессивностью» (10, с. 56). Особенно важен в контексте нашего анализа акцент на взаимности альтруизма, или обратимости альтруизма (как в принципе благодарности). В качестве исходной модели для развития взаимного альтруизма у человека и его предков, по предположению В.П. Эфроимсона, нужно рассмотреть ситуацию, при которой небезопасное для альтруиста вмешательство очень повышает шансы на спасение того, кто гибнет. Взятая абстрактно, такая акция альтруиста должна снижать его личные шансы на выживание. Но, если спасенный, по мнению В.П. Эфроимсона, в свою очередь, впоследствии рискнет жизнью, выручая спасителя, попавшего в беду, то такая двучленная и более многочисленная система будет подхватываться отбором, а не устраняться им. В развитии системы взаимного самопожертвования важную роль могла играть помощь при опасности со стороны врагов, помощь больным и раненым, дележка пищи, орудиями, навыками. Все это часто имело решающее значение для спасаемого, тогда как альтруист особо не рисковал и многим не жертвовал (10, с. 55).
Поэтому важнейшим этапом культурной эволюции, символизирующим рождение «человечности» становится способность человека совершать поступки, лично ему в данный момент (сиюминутно) невыгодные и даже опасные, но приносящие пользу другим людям и впоследствии создающие ситуацию «обратимости» добра (когда добро другому может обернуться добром для себя).
Естественный отбор форм поведения, способствующий выживанию, постепенно закрепляет добродетельные поступки в обычаях (для архаичного общества - это совокупность запретов), то есть различные виды деятельности и поведения, присущие индивиду, становятся формами поведения для всех. С помощью табу архаическое общество своеобразным образом проводит границу между «своим» и «чужим», между силами, с которыми человеку можно контактировать, и теми, что представляют для него угрозу. В психике индивидов табу существовали и всплывали как твердые опоры, как стереотипы. Они мотивировали индивидуальные поступки, но действовали как «несгибаемая» социальная форма.
На стадиях позднеродового и раннеисто-рического общества приоритетным нормативным правилом становится талион («око за око, зуб за зуб») как особенно важный механизм ограничения индивидуального произвола. В отношениях с чужими талион был призван восстанавливать равенство, а также оберегать и позитивные отношения сотрудничества (партнерства), союзничества, гостеприимства и т.д. Соответственно талион предполагал не только карающее, но и положительное ответное действие, например, как в случае с благодарностью. Причем существенная особенность талиона заключается в его «реактивном» характере, поскольку указывает на необходимость конкретных действий в ответ на конкретные действия. В связи с этим талион является исторически первой формой справедливости, в которой имплицитно содержится и идея (условно обозначаемая) «предмилосердного» отношения к другому.
Уже в эпоху античности начинают формироваться и получать концептуальное обоснование нравственные нормы не только реактивного - справедливого действия (ответ на добро или зло), но и инициативного, или «опережающего» действия. К такому типу относится, в частности, деятельность по оказанию реальной помощи, основанная на особых аф-фектных состояниях: любовь, сочувствие, сострадание.
Теория и история культуры 49
Возможность инициативных действий по отношению к другим, основанных на особом строе чувств, запечатлена в Ветхом Завете. Древнееврейское слово «hesed», то есть «любящая доброта» (слово «hesed» соотносится с др. греч. «eleos»), выражает не только принцип отношения Бога к людям - особую силу Его любви; а также ожидание доверительности и верности людей по отношению друг к другу. В греческом тексте Нового Завета милосердие передается главным образом словом «agape», одним из четырех греческих слов, обозначавших любовь; в христианстве «agape» приобретает строго специфический смысл милосердной любви.
Христианское учение возводит милосердие в ранг предельного нормативного основания. Здесь милосердие - универсальное требование, основанное на понимании общности людей в любви, и эта любовь ко всем и даже шире (в том числе, и к среде обитания) наделена ощущением ценности бытия.
Инстинктивная взаимопомощь, забота по отношению к другому человеку изначально пронизывала и структурно и, функционально все стороны жизни человека архаичного об-
щества. Несомненно, что наращивание логических операций мышления (рационализация) и нарушение коллективного архетипа привели к изменениям поведения человека как вида. Усиление аналитической направленности в процессе эволюции ослабляло ощущение единства, солидарности, взаимосвязи внутри архаического общества и его групп. От инстинктивного взаимодействия в борьбе за выживание человек переходит к сознательному взаимодействию и помощи другому на основе сострадания, сопереживания (эмпатии).
Вектор развития идеи милосердия как нравственного принципа может быть представлен следующим образом: от спонтанного (инстинктивного) проявления взаимопомощи к «близким» как одного из механизмов выживания до сознательного проявления «любви-дара», предназначенного для всех как условия человеческого общежития. Следовательно, в процессе культурной эволюции милосердие становится определяющей нравственной идеей в нормативно-ценностной аксиоматике морального сознания как такового, где любой человек обладает непреходящей ценностью в качестве объекта уважения и заботы.
Примечания
1. Апресян, Р. Г. Талион и золотое правило: критический анализ сопряженных контекстов / Р.Г. Апресян // Вопросы философии. - 2001. - № 3.
2. Бахофен, И. Я. Материнское право / И. Я. Бахофен // Классики мирового религиоведения: [антология]. -М.: Изд-во «Канон», 1996. - Т.1.
3. Горелов, А. А. Этика: учебное пособие / А.А. Горелов, Т.А. Горелова. - М.: Флинта, 2006.
4. Каган, М. С. Философия культуры / М. С. Каган. - СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1996.
5. Кропоткин, П. П. Этика: [избранные труды] / П.П. Кропоткин. - М.: Издательство политической литературы, 1991.
6. Лоренц, К. Оборотная сторона зеркала: пер. с нем. / К. Лоренц. - М.: Республика, 1998.
7. Лоренц, К. Агрессия (так называемое «зло»): пер. с нем. / К. Лоренц. - М.: Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994.
8. Хайек, Ф. А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма: пер. с англ. / Ф.А. Хайек. - М.: Изд-во «Новости» [при участии изд-ва "Catallaxy"], 1992.
9. Шадриков, В. Д. Происхождение человечности: [учебное пособие для студентов высших учебных заведений] / В.Д. Шадриков. - М.: Издательская корпорация «Логос», 1999.
10. Эфроимсон, В. П. Генетика этики и эстетики / В.П. Эфроимсон. - СПб.: Изд-во «Талисман», 1995.
