CC BY
40УДК 82. 0
А. М. Эмирова
К ВОПРОСУ О ФЕНОМЕНЕ МАРГИНАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Феномен маргинальности в разных проявлениях культуры давно привлекает внимание исследователей. Интерференция культур проявляется в разных формах. Это могут быть внешние, «видимые» формы: личные контакты людей, в том числе деятелей культуры; различные общественные акции (конференции, совместные культурные проекты) и др. Однако более значимы для эволюции культуры скрытые, «интимные» формы взаимодействия культур, экзистенциальным пространством которых является внутренний мир отдельной творческой личности, художника. Речь идет о таком известном в истории духовной культуры человечества феномене, как творчество писателей, сформировавшихся на перекрестье разных культур и творивших на неродном языке. В новейшей истории (ХХ век) это явление наиболее выпукло явило себя на территории бывшего Советского Союза, что было следствием известных экономических и социально-политических условий функционирования советского сообщества. Произведения писателей Ю. Рытхэу (чукча), О. Сулейменова (казах), Ч. Айтматова (киргиз), В. Быкова (белорус), Ф. Искандера (абхаз), А. Кима (кореец), Т. Зульфикарова (таджик), Э. Умерова (крымский татарин) и др. , написанные и изданные на русском языке, до сих пор востребованы читателем.
После распада СССР культурная ситуация на постсоветском пространстве в условиях возрождения национальных культур в бывших советских республиках стала заметно меняться: произведения русскоязычных писателей постепенно переходят в разряд «второсортных» и часто используются в различных политических акциях. В некоторых постсоветских государствах отношение к русскоязычным писателям стало мерилом конъюнктурного патриотизма. Тем не ме-
нее, такие (resp. русскоязычные) писатели были, есть и будут. Их творчество, как фактор и как результат межкультурного взаимодействия, есть компонент соответствующей национальной литературы и составная часть мировой художественной культуры, и в этом качестве оно должно быть предметом всестороннего объективного анализа и оценки.
Язык - инструмент писателя, с помощью которого он эксплицирует, т. е. делает доступным читателю, свой духовный мир. В поверхностной, вербальной, форме текста (в данном случае письменного) отражается внутренний лексикон писателя - его «картина мира», его миропонимание и ценностные ориентиры. Следовательно, детские восприятия мира, формирующие менталитет личности, выросшей в нормальных условиях (своя родина, любящая семья, отсутствие войны и т. п. ), должны быть национально обусловленными. Однако многие из тех писателей, которых сегодня принято называть русскоязычными, выросли и сформировались в дискомфортных социальных условиях, в отрыве от своих национальных корней, часто - в смешанных семьях. У каждого из них - свой путь к русскоязычию, при этом не всегда добровольный и комфортный. (Здесь не рассматриваются неоднозначные социальные функции русского языка периода существования СССР. См. [8]. )
В нынешних (постсоветских) геополитических условиях проблема этнокультурной идентификации русскоязычной литературы обострилась, т. к. она сопрягается с комплексом политических проблем, в частности - с языковой политикой того или иного государства. Некоторые из таких русскоязычных писателей в той или иной степени остро ощущают двойственность природы своего творчества, некую свою этнокультурную ущербность, маргинальность. Можно ли такую литературу называть маргинальной, причём двояко маргинальной -по отношению и к русской литературе, и к соответствующей национальной? Достоянием какой национальной культуры является творчество русскоязычных писателей - русской, украинской, белорусской, молдавской, азербайджанской, крымскотатарской etc.?
Можно предложить два подхода к решению данного вопроса: 1) По аналогии с национальной самоидентификацией автор сам определяет статус своего творчества. 2) Общество, как носитель опреде-
лённой национальной культуры, решает, принимать или не принимать творчество художника в лоно своей культуры. Второй путь сложен и непредсказуем, т. к. конечный результат зависит от многих факторов, как социальных, так и личностных (т. н. человеческий фактор). Эти два подхода имеют отношение к самому низкому уровню идентификации, где номинации русский, украинский, крымскотатарский и др. употребляются в собственно этнологическом значении -'относящийся к культуре этих народов'.
Более высокий уровень идентификации культурных текстов, написанных на одном из национальных языков, имеет место в мульти-культурных, многоязычных сообществах. В этом случае соответствующие номинации (русский, украинский, крымскотатарский) употребляются в значении 'относящийся к соответствующей политической нации'. Такие культурные тексты, по мнению известного украинского учёного проф. П. В. Михеда, должны быть отнесены к литературе государствообразующей, т. н. титульной, нации: <...> Литература, созданная на болгарском, венгерском, еврейском, крымскотатарском и других языках в Украине, должна быть отнесена к литературе Украины. И главным показателем является присутствие в этих произведениях украинского мира: культуры и природы. Так или иначе он будет представлен в художественных текстах, написанных на разных языках [3, с. 132].
В целом соглашаясь с мнением проф. П. В. Михеда, хочу обратить внимание на трудности, которые могут возникнуть при идентификации литературных текстов, созданных в последнее столетие в рамках государств, у которых изменились социально-политический статус и / или демография. Как, например, идентифицировать тексты на крымскотатарском языке, созданные до 1917 г. в рамках Российской империи, с 1917 по 1944 гг. - в рамках СССР, с 1944 до 1991 гг. -на территории Уз. ССР (и др. советских республик), с 1991 г. и по сей день - в Украине? Если к сказанному прибавить произведения крымских татар, написанные на русском, узбекском и турецком [6; 7] языках, то совокупная крымскотатарская литература предстанет в виде «лоскутного одеяла».
Термин маргинальная литература давно имеет хождение в литературной критике, однако исследователи вкладывают в него раз-
ное содержание, что во многом обусловлено его этимоном: лат. та^та^ - находящийся на краю. О маргинальности, т. е. удалённости от доминирующей или принятой за стандарт тенденции развития литературы, говорится применительно к разным феноменам: литературным направлениям, к творчеству отдельных писателей, к типам и жанрам художественной литературы и др. Так, известно, например, что творчество А. Ахматовой периода 30-х годов прошлого века не вписывалось в советский мэйнстрим (литература социалистического реализма). В работе [1], посвященной анализу творчества М. Волошина, Е. Гуро и Е. Кузьминой-Караваевой, которые исповедовали искусство как сугубо частное дело, что подтверждалось практикой их литературного отшельничества, периферийности, эти художники квалифицированы автором как «поэты маргинального сознания». История литературной критики показывает, что аттестация художественного феномена зависит во многом от личных пристрастий оценивающего и / или существующей в тот или иной период общественно-экономической формации и господствующей в ней идеологии.
Думается, что в свете вышесказанного творчество русскоязычных писателей нерусской национальности может быть условно названо маргинальной литературой: «своё» (этнокультурное) и «чужое» (относящееся к русской культуре) так или иначе обнаруживает себя в идиостиле (resp. поэтике) писателя.
Средствами актуализации «своего» и «чужого» в художественном произведении являются определённые поэтологические категории. «Своё» проявляется прежде всего в выборе фабулы и сюжета (resp. хронотопа во всей сложности этого феномена - хронотоп топографический, психологический и метафизический [4]); в системе персонажей; в подтексте и интенциональном пафосе и др. «Чужое» представлено прежде всего константами русской литературно-художественной парадигмы (господствующего литературного направления) того или иного периода и характерными для нее жанрами.
Что касается вербального текста произведения, то он представляет собою промежуточную зону, в которой можно обнаружить феномены, относящиеся и к «своему», и к «чужому» мирам. Русскому миру принадлежит прежде всего сам русский язык со свойственными ему системами языковых категорий и изобразительно-выразитель-
ных средств. Инонациональный мир может проявиться в словесной ткани художественного произведения в системе собственных имён разного типа (антропонимы, топонимы, гидронимы, фитонимы, зоони-мы, теонимы, прагмонимы и др. ), а также во внутренней форме (мотивирующих признаках значений) тропов. Яркими средствами актуализации иного, нерусского, мира в поверхностной структуре произведения в некоторых текстах могут выступать свойственные родному языку писателя фиксированный порядок слов (например, в германских и тюркских языках), устойчивые формулы речевого этикета и их кальки, эпиграфы с акцентированным национальным компонентом и др.
Высказанные выше положения иллюстрируются далее анализом поэтики произведений русскоязычного прозаика крымскотатарского происхождения Эрвина Умерова (1938-2007). В шестилетнем возрасте он с семьей, как и весь крымскотатарский народ, был выслан в Узбекистан. Учился в русской средней школе, затем в Литературном институте им. А. М. Горького в Москве (1960-1965). Несколько лет после окончания Литературного института жил и работал в Ташкенте, с 1968 г. и до конца жизни - в Москве. В совершенстве владел крымскотатарским и русским языками, но большая часть книг (9 из 16 своих и 26 переводных с языков народов СССР) издана на русском языке. Свои произведения, написанные на крымскотатарском языке, сам переводил на русский язык, что указано на титульном листе его изданий: «Перевод на русский язык автора».
Активная творческая деятельность Э. Умерова пришлась на 60 - 80-е годы с их жёсткой цензурой и борьбой с инакомыслием. Несмотря на некоторую либерализацию советского тоталитарного режима периода хрущёвской оттепели и позже - горбачёвской гласности, крымскотатарские писатели старались избегать темы трагедии «наказанного» крымскотатарского народа. Несомненно, писатель опасался советской цензуры и её последствий - разного рода репрессий, поэтому избегал прямых заявлений о трагической судьбе крымских татар и даже самого этнонима крымские татары. Тем не менее заметно стремление писателя вывести эту проблему на свет, сделать её предметом если не обсуждения, то хотя бы напоминания.
«Своё», крымскотатарское, в поэтике Э. Умерова вплоть до начала 90-х годов проявляется прежде всего в фабуле, сюжетике и хронотопе: в
его рассказах и повестях описана жизнь высланных в Узбекистан крымских татар начиная с самых трудных 40 - 50-х годов («Ложь», «Третье имя») и кончая 80-ми годами («Письмо учителю», «Первый букет», «Камушки Эчкикаи», «Вторая невеста» и др.). Характерной особенностью этих текстов является своеобразный приём, который условно можно назвать фигурой умолчания: ни в одном из этих произведений нет эпизодов, связанных с депортацией крымских татар; не говорится о том, как и когда персонажи с крымскотатарскими именами появились в Узбекистане. Однако тексты насыщены намёками, понятными прежде всего крымскотатарскому читателю. Например, персонажи произносят обороты, в состав которых входят грамматические формы самоидентифицирующего местоимения мы: наш народ, у нас, у нашего народа и др. : И принесут ещё славу и честь своему народу. А я-то, старый дурак, решил было, что всё кончено, не подняться нам более на ноги... [9, с. 11]. У нас говорят: «Хорошему коню одной плётки достаточно» [9, с. 19]. У нас в народе, может, знаете, масса всяких обрядов: поминовение усопших - дуа, курбан-байрамы - праздник заклания, ураза-байрамы - праздник поста и так далее и тому подобное [9, с. 92]. Зимы у нас бывали довольно суровые. Но слякоти поменьше [9, с. 198] и др.
Национальная принадлежность персонажей также открыто не заявляется, используются только словоформы татары, татарский, по-татарски: «Вы ещё плохо знали узбекский, всегда и везде шпарили по-татарски»[9, с. 10]. Ещё один приём сокрытия национальности персонажей - это постраничные сноски, в которых даны переводы встречающихся в тексте слов и оборотов из узбекского и крымскотатарского языков: узбекские слова сопровождаются внутриско-бочными пометами (узб. ), (узбекск. ), а крымскотатарские, даже находящиеся рядом с узбекскими на одной и той же странице, поданы без помет. Ср. : 1. Апте - тётушка. 2. Раис - (узбекск. ) - председатель. 3. Чапан (узбекск. ) - лёгкий стёганый халат [10, с. 49]. 1. Сури - широкая деревянная кровать (узб. ). 2. Бир чайчык бер-се - принеси чайник чая [9, с. 10]. Несомненно, это нарочитый приём, призванный привлечь внимание читателя.
Крымскотатарский мир эксплицируется в произведениях Э. Уме-рова также большим количеством слов и выражений, называющих
этнокультурные реалии (имам - настоятель мечети; ураза - пост; дженазе - похороны, похоронный обряд; ахыр заман - конец света, светопреставление; казий - судья, судивший по законам шариата; тёр - место для почётных гостей в доме; тёшекче - плоский матрац для сидения на полу; маалле - квартал; чаир - дикий фруктовый сад в горах; саз, давул, зурна - музыкальные инструменты; чин, мане - частушки, исполняемые экспромтом; хайтарма - национальный танец крымских татар; бурма - мясной рулет; язма - разбавленный холодной водой творог; курабие - домашние пряники особого приготовления; такоз - тонкая лепёшка из пресного теста; хала - тётушка по отцовской линии; апай - жена; марама - длинный домотканый шарф, которым женщины покрывали голову и плечи; чары-ки - постолы и др. В речи персонажей часто встречаются слова и обороты, свойственные речевому поведению крымских татар: обращения ага, акай, олян, кардашым, абый, апте, ханум, кызым, балам, яврум, баврым, баллар (балалар), джаным, оглум; формулы речевого этикета, вводные слова, междометия: хайырлы каза, вал-лаи-билляи, кысмет этсе, я раббим, машалла, аман, шукюр и др.
Ярким средством актуализации «своего» мира в творчестве Э. Умерова является система персонажей, которая соотносится с местом и временем (хронотопом) протекания событий (сюжетом). Персонажи - люди разных национальностей, особое место среди которых занимают крымские татары со свойственными им личными и патронимическими именами: мужчины - Айдер, Энвер, Лятиф, Су-лейман, Экрем, Ремзи, Ибадулла, Муртаза, Ильяс, Рамазан, Даг-джи, Каралезли, Топчы; женщины - Урие, Пакизе, Анифе, Зера, Ляле, Улькер, Алиме, Зение, Джеваире и др.
Оригинальным представляется использованный писателем приём аллюзии (здесь - явное указание на политические факты). Два рассказа имеют посвящения, содержащие официальную информацию о крымскотатарских героях: Памяти военной разведчицы, кавалера ордена Красной Звезды Алиме Абденнановой, погибшей от рук фашистских захватчиков и их приспешников (рассказ «Улькер, звезда недоступная»; Памяти знатного механизатора, Героя Социалистического Труда Мустафы Чачи (рассказ «За всё в ответе»). Данные тексты выполняют двоякие функции - рекламную
(информативную) и превентивную (предохраняющую от гнева цензуры).
Перечисленные выше языковые средства, обладающие мощной этнокультурной пресуппозицией, воссоздают объёмную крымскотатарскую «картину мира».
Особое место в творчестве Э. Умерова занимают рассказы «Одиночество» (1964), «Черные поезда» (1965), «Разрешение» (1964), «Счастливый билет (1966-1977)», написанные в 60-х годах, но увидевшие свет лишь в 1991 году. Писатель не отдавал их в печать, так как знал, что цензура их не пропустит. Тематика произведений - день выселения крымских татар («Одиночество»); по дороге на чужбину («Чёрные поезда»); режим спецкомендатур в местах высылки («Разрешение»); репрессии по отношению к крымским татарам («Счастливый билет»). В этих произведениях нет умолчаний, аллюзий и эзоповского языка, всё сказано открытым текстом: Для крымских татар кончились первые сутки изгнания с родины и начались вторые... [10, с. 24]. - И вёдра надо вылить... Ужасно воняют.Целые сутки не выходили из вагона [10, с. 29]. В определённый день каждого месяца спецпереселенцам надлежит являться в комендатуру и отмечаться, удостоверяя своей подписью, что находятся на местах поселения... Если тебе понадобится куда-нибудь поехать, придёшь за разрешением. Если даже в соседний район -должен получить разрешение коменданта. Но самовольно - не сметь! Это - нарушение закона, наказуемый проступок. По особой статье. Двадцать пять лет каторги,, ни больше ни меньше [10, с. 56].
Подводя итоги, можно сказать, что идентификация литературного наследия Э. Умерова однозначна: Э. Умеров - крымскотатарский писатель, писавший на родном, крымскотатарском, и функционально активном для него русском языках, причём крымскотатарская составляющая его творчества превалирует над русской. Каждая из названных составляющих нашла свое выражение в особых поэтоло-гических категориях (см. выше). По мнению известного русского литературного критика Л. Аннинского, вопрос об отнесённости творчества художника к той или иной культуре решается достаточно просто: принимает ли его и в какой степени эта культура [2]. Творчество
Э. Умерова безоговорочно воспринимается крымскими татарами как значимый компонент своей национальной культуры.
Предварительный анализ творчества Э. Умерова показал также, что степень маргинальности творчества разных писателей, относящихся даже к одной и той же национальности, может быть различной, что обусловлено особенностями их личной жизни и жизни их народа в тот или иной культурно-исторический период.
Особенности идиостиля писателя, как известно, всегда обусловлены общественно-политическим и культурным контекстом времени, в котором он живёт и творит. Этот феномен можно назвать социокультурной универсалией. Давление идеологии, оснащённой разного рода репрессивными средствами и приёмами, особенно заметно в государствах тоталитарного типа. Думается, в 20-м веке этот феномен наиболее выпукло явил себя в условиях советского тоталитарного режима, особенно по отношению к культурам «наказанных» народов.
Несомненно, проблема социокультурного феномена, названного в данной работе маргинальной литературой, сложна, объёмна и многоаспектна. Поставлена она в связи с необходимостью по-новому, в изменившихся геополитических условиях, осмыслить творчество писателей, творивших и творящих на неродном языке.
Список использованных источников
1. Бунина, С. Н. Поэты маргинального сознания в русской литературе начала XX века Поэты маргинального сознания в русской литературе начала XX века (М. Волошин, Е. Гуро, Е. Кузьмина-Караваева) [Текст]: дис. ... д-ра филол. наук : 10. 01. 01 / С. Н. Бунина. - М., 2006. - 436 с. РГБ ОД, 71:07-10/45
2. Литературная газета, Москва. - 2000. - № 3. - 19-25 января. -С. 10.
3. Михед, П. В. О будущем украинской русистики [Текст] / П. В. Михед // Радуга. - Киев, 2004. - № 5 - 6. - С. 130-134.
4. Тороп, П. Х. Хронотоп [Текст] / П. Х. Тороп // Словарь терминологии тартуско-московской семиотической школы. - Режим доступа: http://slovar.lib.ru/dictionary/hronotop.htm
5. Эмирова, А. М. Феномен Дженгиза Дагджы [Текст] / А. М. Эмирова // Чёрное море, Симферополь. - 2003. - N° 1. - С. 126 - 128.
6. Эмирова, А. М. Крымскотатарский ономастикон как объект этнолингвистики [Текст] / А. М. Эмирова // Культура народов Причерноморья, Симферополь. - 1998. - № 3. - С. 293-296.
7. Эмирова, А. М. На перекрестье культур Востока и Запада [Текст] / А. М. Эмирова // Русская словесность в мировом культурном пространстве. Материалы международного конгресса (Москва, 14-19 декабря 2005). - Москва, 2005. - С. 82-84.
8. Эмирова, А. М. Регенеративная функция русского языка в новых геополитических условиях [Текст] / А. М. Эмирова // Учёные записки Таврического национального университета им. В. И. Вернадского. Серия «Филология. Социальные коммуникации». - Том 22 (61), № 1. -Симферополь, 2009. - С. 185-189.
9. Умеров, Э. Вторая невеста [Текст]: Рассказы и повесть / Э. Умеров; С крымскотатарского перевёл автор. - М.: Сов. писатель, 1984. - 368 с.
10. Умеров, Э. Чёрные поезда [Текст]: Рассказы и повести / Э. Умеров; Перевод с крымскотатарского автора. - М.: Сов. писатель, 1991. - 352 с.
