CC BY
51
$
Следует признать, что ответственность за деятельность органов исполнительной власти в «Деникии» лежала не только на главе «Белого Юга», но и на тех представителях либерального лагеря, которые входили в состав Особого совещания и других органов власти на территории региона. Не секрет, что именно они во многом инициировали и обеспечили установление личной диктатуры. В первую очередь, это были члены партии народной свободы. Так, характерным является то, что в июле 1919 г., когда армии Колчака терпели поражения, Красная Армия вступила в пределы Сибири, но войска Деникина наступали на Москву, ЦК партии кадетов еще раз подчеркнул свою приверженность «единоличной диктатуре власти» [6].
В преддверии окончательного краха члены кадетской партии признавали, что милитаризация управления оказалась в целом губительной для противобольшевистского движения. Так, 7 декабря 1919 г. один из отделов ЦК партии народной свободы констатировал: «...в число причин, обусловивших поражение... должен быть включен ряд ошибок правительственной политики. Едва ли не главной из этих ошибок явилось то чрезмерное расширение функций военных властей, которое привело, с одной стороны, к систематическому вовлечению их к вопросам политики, с другой -милитаризации административного управления» [7]. Итак, милитаризация управления, но не единоличная диктатура как форма организации верховной власти была признана южнороссийскими кадетами в качестве причины поражения противобольшевистского движения. Таким образом, именно на военных кадетская партия, в конечном счете, стремилась возложить ответственность за творимый произвол и насилие и в целом за несостоятельность режима единоличной диктатуры. Однако военные были лишь элементом, хотя и важнейшим, механизма военной диктатуры.
По мере углубления кризиса Белого движения последовало даже запоздалое признание видными представителями
кадетов на Юге России, такими как Н. И. Астров, К. Н. Соколов, П. И. Новгородцев, М. В. Бернацкий, Ф. И. Родичев, того факта, что вне конституционализма и парламентаризма обеспечить законность, порядок и, в конечном счете, победить большевизм невозможно. Косвенно признать несостоятельность единоличной диктатуры в конце 1919 - начале 1920 гг. был вынужден и сам «диктатор Белого Юга» А. И. Деникин.
Таким образом, положения о единоличной диктатуре основательно деформировали всю организационно-административную конструкцию на Белом Юге и сделали ее весьма неустойчивой в политическом отношении. В практической плоскости это в первую очередь привело к милитаризации общественно-политических отношений и к определенным ограничениям прав и свобод граждан на Белом Юге, нередко оправдываемым членами партии народной свободы. Более того, милитаризация органов управления и политической власти, а также постоянное вмешательство армии в общественно-политическую жизнь подрывало доверие местного населения к существующей власти и дискредитировало саму идею южнороссийской белой государственности.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 66. - Д. 64. - Л. 132.
2. Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). - Ф. 340с. - Оп. 1. - Д. 452. - Л. 2.
3. ГАРФ. - Ф. 147. - Оп. 8. - Д. 2. - Л. 17 об.
4. ГАСК. - Ф. Р-40. - Оп. 1. - Д. 10. - Л. 66.
5. ГАКК. - Ф. 1542. - Оп. 1. - Д. 47. - Л. 6.
6. Свободная Сибирь. - Красноярск, 1919. - 21 сентября.
7. Правительственный вестник. - Омск, 1919. - 11 декабря.
К ВОПРОСУ О БОРЬБЕ С ЛИБЕРАЛЬНОЙ ИДЕОЛОГИЕЙ В УСЛОВИЯХ НЭПА (1921-1926 гг.)
ON THE ANTI-LIBERAL IDEOLOGY DURING THE NEW ECONOMIC POLICY (NEP) (1921-1926)
И. В. Турицын, А. А. Насонов
Статья посвящена анализу противоречивых процессов эволюции либеральной мысли России, до известной степени открыто проявившейся в годы новой экономической политики, а также изучению специфики противодействия большевистского режима либеральной альтернативе.
Ключевые слова: российский либерализм, новая экономическая политика.
I. V. Turitsyn, A. A. Nasonov
This article analyzes the contradictory processes of the evolution of liberal thought in Russia, to some extent manifested openly during the New Economic Policy, and studies the specific activity of the anti-Bolshevik regime against the liberal alternative.
Keywords: Russian liberalism, the new economic policy.
#
Победа большевиков в Гражданской войне поставила перед российским либерализмом целый ряд проблем принципиального плана. С одной стороны, в новых условиях невозможно было не считаться с советскими реалиями, исключавшими для граждан советской России возможность легальной проповеди «буржуазной» взглядов. С другой стороны, для людей, исповедовавших ценности либеральной идеологии, большевизм выступал в виде неприемлемой контрдоктрины. Поэтому они пытались всесторонне осмыслить новые российские реалии, так или иначе выразить свою точку зрения. Острее, чем другие слои населения, воспринимая ограничения демократии, либеральная интеллигенция не теряла надежды на возрождение демократической России. В данном контексте весьма многообещающим для нее стал переход к новой экономической политике.
Провозглашение новой экономической политики породило у либералов (и у остававшихся в России, и у эмигрантов) надежды на постепенное перерождение большевистского строя. Эти настроения особенно укрепляли очевидная бессистемность, импульсивность, сумбурность правительственных мероприятий, вся обстановка «отступления» 1921-1922 гг. Во всякой очередной «уступке» новой власти либералы видели доказательство ее слабости, неуверенности и в конечном счете обреченности (см., например, [1]). В известном смысле переход к НЭПу оценивался ими как финал эпохи «проедания» имперского «капиталистического» наследия: «Паразитическая власть не могла существовать одними старыми запасами более пяти лет. Когда запасы были исчерпаны, пришлось прибегнуть к НЭПу» [2]. Впрочем, особых надежд на перерождение режима большая часть либералов Русского Зарубежья все же не питала изначально. Согласно преобладавшему мнению, НЭП представлял собой всего лишь временный тактический ход, «легкое отпускание вожжей» [3].
Лишь часть зарубежных либеральных деятелей («смена вех») увидели в НЭПе путь к возрождению демократической России и в той или иной форме высказались за переход к сотрудничеству с большевиками. Заметим, что последними это справедливо расценивалось как кризис либерализма. Констатируя, что даже Н. В. Устрялов - «теоретический столп» омского разбоя [4] (колчаковского режима) увидел возможность позитивной работы в России, они очень внимательно наблюдали за спорами, разногласиями в эмигрантской среде, более того, всемерно их провоцировали [5].
Оценивая в данном контексте российские реалии, руководящая верхушка большевиков также была вынуждена учитывать необходимость сотрудничества с той частью интеллигенции, которая формально признавала советский строй. В частности, в записке в Политбюро от 17 января 1922 г. Л. Д. Троцкий отмечал: «Чем больше будет развиваться новая экономическая политика, тем больше будет тяготение к созданию "информационных", "объективных" беспартийных советских газет». В этой связи он предлагал ряд мер по изменению характера «Известий» (привлечение беспартийных, «сменовеховцев», в том числе зарубежных и т. д.),
1
обеспечивающих «нам хорошую информацию и ориентировку относительно тех кругов, откуда идут голоса в пользу независимых советских газет» [6]. Так уже на заре НЭПа возникли условия для более или менее явного выражения идей либерального толка в открытой печати и в самой России.
Нужно особо подчеркнуть, что этому способствовал кризис советской прессы. В течение 1921-1923 гг. она переживала глубокий кризис, все менее удовлетворяя запросам читателя, существуя в основном на государственные дотации. Как следствие, несмотря на НЭП, значительная часть тиража партийно-советских газет продолжала распространятся бесплатно. Вполне объяснимо, что в данных условиях параллельно с ними родились и стали бурно развиваться частные, негосударственные издания.
С конца 1921 г. в столицах стал выходить целый ряд частных, альтернативных журналов - «Петербург», «Дом искусства», «Записки мечтателей», «Летопись Дома литераторов», «Книжный угол», «Вестник литературы», «Художественное слово», «Жизнь», «Литературные записки» и пр. Вновь начали выходить исторические журналы «Былое», «Голос минувшего», «Дела и дни». Возрождались журналы научных обществ (Журнал общества русских врачей в память Н. И. Пирогова «Общественный врач» и пр.), различных общественных объединений и групп («Среди коллекционеров» и пр.). Думается, что причины роста этих изданий следует искать не в финансовых возможностях тех или иных издателей или издательских групп, а именно в информационном голоде, в пресном однообразии официальных средств печати. Кстати, в основном «частные» журналы представляли собой подчеркнуто аполитичные издания, публиковавшие художественные произведения. Вместе с тем их авторы (А. Ахматова, В. Ходасевич, М. Зощенко, Мих. Слонимский, М. Шагинян и другие) более или менее явно выражали откровенно небольшевистские, «непролетарские» взгляды. Зачастую они весьма саркастично описывали действительность, в скрытой форме критиковали режим (см., например, [7]).
Аполитичные, но небольшевистские и интеллектуальные издания с трудом воспринимались властями. Однако особенно встревожило их появление журналов, поднимавших общественно-политические проблемы. В частности, укажем на политическую публицистику журнала «Новая Россия», начавшего выходить в Петрограде с марта 1922 г. Буквально с первого номера его публицисты сделали акцент на «двуединой базе» режима - крестьянстве и «рабочей массе», которым «придется действовать бок о бок». В данных условиях возникала новая перспектива и для интеллигенции: «Для образованного слоя начинают открываться возможности приложить свою энергию к привычным видам труда». Эта перспектива представлялась реальной даже для эмигрантов. В частности, фиксируя раскол в среде зарубежных групп кадетов, публицист «Новой России» при оценке взглядов П. Н. Милюкова заметил: «Белая пресса прямо высказала догадку, что он не прочь от портфеля в большевистском министерстве...» [8].
В целом редакция журнала (И. Г. Лежнев) восприняла НЭП не только как «равнение на деревню», но и как ради-
Ф
кальный пересмотр основ режима [9]. Более того, в нем даже высказывалась мысль, что «НЭП внутренний» неизбежно ведет и к «НЭПу дипломатическому». В частности, в первую очередь, большое значение приобретет «экономическое единение» России и быстро возрождающейся Германии, в свою очередь позволяющее выстраивать различные комбинации сил в Европе [10].
Весьма смелые, подчеркнуто либеральные или правосоциалистические взгляды высказывал в это время и ряд других журналов («Экономист», «Мысль», «Утренники» и пр.). К существованию такого рода изданий власти готовы не были. О грозящей опасности в начале февраля 1922 г. из газет узнал и сам «вождь» революции - В. И. Ленин. В марте, под впечатлением от прочитанных материалов, он уже направил записку в ГПУ: «Это похоже на "литературное прикрытие белогвардейской организации"» [11, с. 155-156, 198].
Тревогу забили и надзиравшие за печатью ведомства, и газетчики. Так, в докладе на коллегии Агитпропотдела ЦК 21 февраля 1922 г. А. Воронский заявил, что в области литературы (поэзия, беллетристика) «проводятся различные контрреволюционные и мелкобуржуазные идеи и не пропускается ни одного слова, благоприятного для Советской России и большевиков». При этом он адресно указал: «Белогвардейская литература уже перекочевала к нам и свила себе гнездо в Петрограде (например, "Вестник литературы", альманах "Северные дни" - сплошь враждебные нам издания)» [12].
Процесс перехода властей к жестким репрессивным мерам был предопределен. Он начался 1 июня 1922 г. закрытием газет «Сельскохозяйственная жизнь», журналов «Экономист» и «Экономическое возрождение». Вслед за этим лично В. И. Ленин инициировал высылку либеральных «литераторов» за рубеж. В письме Сталину (17.08) им перечислялись кандидаты на высылку, в том числе «А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники "Экономиста" (Озеров и многие, многие другие)»; «Всех авторов "Дома литераторов", Питерской "Мысли"». В заключение же, видимо утомившись, Ленин присовокупил: «Обратите внимание на литераторов в Питере (адреса, "Новая Русская Книга", 1922, № 4, с. 37) и на список частных издательств (с. 29)» (цит. по: [13]). Осенью 1922 г. высылка была осуществлена. За пределы России выдворили более 300 человек.
И все же политика большевиков в данном вопросе оставалась довольно противоречивой. С одной стороны, они допускали и даже стремились поощрять «сменовеховцев», а с другой - жестко подавляли критику в свой адрес. При этом сама идеологическая природа взглядов тех или иных авторов их интересовала в меньшей степени.
Отражением данной ситуации, в частности, является сборник статей, подготовленный Агитпропом ЦК РКП(б) по свежим следам погромов 1922 г. и отличавшийся глубочайшей разноголосицей и противоречивостью предлагавшихся «руководящих» суждений. Предложенные здесь различные классификации «разновидностей буржуазной идеологии» (И. Вардина, А. Бубнова и др.) так и не внесли ясность в вопрос о том, какие критерии лежали в основе карательных мер весны - осени 1922 г. Понять, где пролегала грани-
ца между сменовеховством, которое «сегодня еще далеко от мысли об активной борьбе с нами» и даже удерживает «известные слои буржуазии от активной борьбы с советской властью и саботажа», и контрреволюционерами, к которым «примыкают сторонники закрытого "Экономиста" и аналогичных органов», - совершенно невозможно. Более того, не ясно было и то, зачем было закрывать журналы, высылать интеллигенцию, если нэпман никакой политической платформы не имеет и «пока что и не нуждается», если «Экономист» опередил «даже смутные чаяния нэпмана», если, как утверждал А. Бубнов, «нэпману не по плечу контрреволюционная идеология буржуазной интеллигенции; ему не по плечу пока даже и некоторые явно старовеховские идейки наших друго-врагов сменовеховцев» [14].
Полагаем, что на передний план в данной связи стали все более выходить элементарная административно-бюрократическая инициатива, произвол, автоматически усиливавшиеся при проведении текущих политических кампаний. Так, к примеру, сразу после начала высылки интеллигенции А. Бубнов 1 октября 1922 г. на пленуме ЦБ секции работников печати при Рабпросе еще больше взвинтил тон, заявив, что печать «сама теперь стала фронтом. Находясь в двух окружениях - НЭПа экономического и НЭПа идеологического, печать подвергается теперь ряду враждебных внешних влияний». Более того, он продолжил известный нам ленинский список изданий «сменовеховцев», дополнив его «Рупором», «Миром приключений», «Утренниками» [15]. Критерии выделения этих журналов в данном случае были известны, по-видимому, лишь автору.
В целом при переходе к оценке конкретных изданий поле для репрессивного произвола максимально расширялось, и их внесение в «контрреволюционный» список зависело уже от личных пристрастий отдельных функционеров. Не случайно в общем ряду изданий подобного рода мы видим «Экономист», «Дом литератора», «Утренники», «Литературные записки», «Тачку», «Право и жизнь», «Вестник сельского хозяйства» и др. - журналы с совершенно различными судьбами. Одних ожидал разгром уже в 1922 г., а другие существовали еще довольно долго.
В частности, об этом красноречиво свидетельствует судьба журнала «Новая Россия», после № 2 закрытого петроградскими властями. Однако, по странной случайности, за него вступился сам В. И. Ленин, высказавшийся против столь резких мер. Более опасным он считал «Экономист» [11, с. 266, 648].
Между тем на деле журнал этот оставался явным проводником либеральной идеологии. Отдавая должное требованиям цензуры, однозначно поддерживая мероприятия властей, вместе с тем он довольно последовательно выступал за дальнейшее развитие принципов НЭПа. В основе отмеченной позиции лежали взгляды создателей журнала, прежде всего его редактора И. Г. Лежнева. Даже в середине 1920-х гг., характеризуя политику большевистской власти, он проводил свои взгляды, состоявшие в том, что «от жесткого, всепокрывающего централизма ей приходится отступиться и искать счастливого сочетания централизма с децентрализацией», что также, «видимо, нет уже того коренно-
$
го "принципиального" противоречия между диктатурой и демократией» и что, более того, они «порою взаимно растворяются, не противоречивы, а лишь антиномичны» [16].
В отмеченном русле находились и журнальные публикации. Журнал нередко позволял себе критику экономических основ советского строя. К примеру, говоря о монополии внешней торговли, он доказывал, что «последняя крупная реформа истекшего пятилетия - это реформа Внешторга. <...> Весь пройденный за время нэпа путь заключен между двумя предельными точками: от упразднения внутренней заградиловки до ликвидации внешней». Более того, он, по сути, открыто критиковал работу национализированной промышленности. Указывая на нерентабельность многих предприятий, он даже осмеливался заявлять, что бывший капиталист имел право на существование: «Часто бывал он организатором производства - и совсем недурным. Что проку в том, ежели одного тунеядца заменяют 50 бездельников <...> еще хуже, когда одного организатора заменяют 50 тунеядцев-растратчиков». Полагаем, что отмеченный журнал мог бы сказать много больше, «если бы прямые восклицания фактов не оборачивались для меня вопросительной кривизною проблем!» [17].
Нельзя не признать, что по многим позициям воззрения редакций, авторов таких (довольно немногочисленных) журналов советской России не просто прямо перекликались с идеями либералов русского зарубежья, но и в известной степени дополняли их. В то же время в условиях жесткого цензурного контроля открыто излагать свои взгляды либералы, работавшие в России, не имели возможности. Более того, переход к форсированному строительству социализма (программа индустриализации) неизбежно повлек за собой закрытие «пролибераль-ных» изданий уже в 1926-1927 гг.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Безнадежность // Руль. - 1922. - 10 августа.
2. Экономист. Чем они живут? // Возрождение. -1925. - 10 июня.
3. Ольденбург С. С. Русские дела // Русская мысль.
- 1921. - № 5.
4. Катков Н. В. Агитационно-пропагандистская работа большевиков в войсках и тылу белогвардейцев в период 1919-1920 гг. - Л., 1977. - С. 116.
5. РГАСПИ. - Ф. 5. - Оп. 2. - Д. 309. - Л.Л. 1-3.
6. РГАСПИ. - Ф. 5. - Оп. 2. - Д. 297. - Л. 1.
7. Лунц Л. Ненормальное явление // Петербург. -1922. - № 2, январь.
8. Андрианов С. Третья Россия // Новая Россия. -1922. - № 1. - С. 5, 6, 7.
9. Лежнев И. Г. Великий синтез // Новая Россия.
- 1922. - № 1. - С. 22.
10. Адрианов С. Под знаком НЭПа // Новая Россия.
- 1922. - № 2. - С. 59.
11. Ленин В. И. Полн. собр. соч. - Т. 54. - С. 155156,198, 266, 648.
12. ГАРФ. - Ф. Р-391. - Оп. 11. - Д. 7. - Л.Л. 75, 77.
13. Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. - М., 1996. - С. 203-204.
14. На идеологическом фронте борьбы с контрреволюцией. - М., 1923. - С. 4, 5, 13, 22, 76.
15. РГАСПИ. - Ф. 17. - Оп. 60. - Д. 154. - Л. 33.
16. Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ). - Ф. 2252. - Оп. 1. - Д. 2. - Л. 8.
17. Лежнев И. НЭП - национальная экономическая политика // Новая Россия. М.; Л., 1926. - № 2.
- С. 15, 18, 19.
ПОЛИТИКА ГОСУДАРСТВА И ИЗМЕНЕНИЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ СРЕДЫ КУБАНСКОЙ СТАНИЦЫ В 1953-1960-е гг.
GOVERNMENTAL POLICY AND CHANGING OF THE EDUCATIONAL ENVIRONMENT OF THE KUBAN COSSACK VILLAGE IN THE 1953-1960s
Н. А. Масюков
В статье рассмотрены изменения в советской образовательной и аграрной политике, вызванные процессами десталинизации и постановки программной задачи перехода к непосредственному коммунистическому строительству, осмыслено их влияние на развитие сферы образования Краснодарского края.
Ключевые слова: кубанское крестьянство, образовательная политика, социокультурное развитие.
N. A. Masjukov
The article deals with changes in the Soviet educational and agricultural policy due to the processes of de-Stalinization and setting of policy objectives of the transition to the direct Communist construction, comprehends their influence on the development of education in Krasnodar Krai.
Keywords: Kuban peasants, educational policy, social and cultural development.
