CC BY
105
УДК 82-343.5 ББК 83.3(2=Рус)1 П 16
Панеш С.Р.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы и массовых коммуникаций Адыгейского государственного университета, e-mail: susi@ inbox.ru
К ВОПРОСУ ИЗУЧЕНИЯ «ЖИТИЯ ЮЛИАНИИ ЛАЗАРЕВСКОЙ»
(Рецензирована)
Аннотация:
Рассматриваются особенности композиции «Жития Юлиании Осорьиной», анализируются новые признаки житийной повести, отличающие произведение от остальных. Отмечается, что являясь оригинальным произведением, «Житие» мало напоминает повествование подобного рода, так как в нем нет черт классического правильного жития. В процессе исследования прослеживается стремление Юлиании осуществить в своей жизни идеал богоугодного существования, наполняя его новым содержанием. Выявлено, что произведение похоже на бытовую повесть, биографию и не является светской повестью. В целом же, полученные результаты могут представлять интерес в изучении, анализе и сопоставлении произведений древнерусской литературы, художественных текстов, поскольку во многих произведениях данного периода обнаруживаются обмирщение житийного героя.
Ключевые слова:
Житие, иночество, аскетизм, подвижнический путь, вероучение, Юлиания Лазаревская.
Panesh S.R.
Candidate of Philology, Associate Professor of Department of Literature and Journalism, Adyghe State University, e-mail: [email protected]
ON STUDYING "THE LIFE OF ST. JULIANA LAZAREVSKAYA"
Abstract:
This article discusses the peculiarities of composition of "The Life of Juliana Ossor'in", and analyzes the new features of the story about life distinguishing this work from the others. As the original work, "The Life" little reminds a narration of this type, as there are no lines of classical correct life in it. In the course of the research, the author traces Juliana's aspiration to carry out an ideal of pious existence in the life, filling it with new contents. It is inferred that the work resembles the household story, the biography and is not the secular story. In general, the obtained results can be of interest in studying, analyzing and comparing works of Old Russian literature and fiction texts as in many works of this period a secularization of the holy hero is found. Keywords:
Life, monasticism, asceticism, selfless way, dogma, Juliana Lazarevskaya.
«Житие Юлиании Лазаревской» было создано в 1620-1630 гг. Героиня повести стремится реализовать идеал христиански добродетельного,
богоугодного существования, наполняющийся в житейской практике новым содержанием. У Юлиании нет желания удалиться от мирской жизни и надеть монашескую мантию. Она с радостью ведет домашнее хозяйство, рукодельничает, выходит замуж без принуждения. К обязанностям жены, матери и хозяйки относится серьезно, благодаря чему приобретает расположение и уважение домашних. Заниматься домашним хозяйством и семьей, по мнению Юлиании, богоугодное дело. Даже после смерти мужа, вырастив детей, она доживает до глубокой старости, но не уходит в монастырь, считая, что это «веление божье».
Праведница не проявляет усердия к посещению церкви. Суровая погода, отдаленность дома от храма вынуждают ее отказываться от посещения богослужения, но для душевного спасения проводит время в «домовной молитве», то есть Юлиания ведет праведный образ жизни и не старается стать на путь отшельничества.
Воспитанная в набожности, глубоко принявшая идеал христианской жизни, она мечтает осуществить его в условиях обычной жизни, не ограничивая набожность соблюдением церковной обрядности, пытаясь оживить иноческий аскетизм, приспосабливая ее к нуждам общественной жизни, создает совершенно новую идеологию богоугодной жизни.
Аскетизм не доминирует в ее сознании: забота о людях, а не изнурение плоти и отказ от мирской жизни - смысл ее жизни. Она предпочитала отдавать время хозяйственным делам и заботам о ближнем, испытывая острое состраданием человеческому горю, неутомимой жаждой помочь всем страждущим и обездоленным.
Юлиания помогает голодающим втайне от мужа и его родителей. После их смерти становится хозяйкой дома и бросает все богатства на поддержку жертв общественных
неурядиц. Юлиания выделяется из окружающего ее мира необыкновенной чистотой морального облика, руководствуясь велениям нравственного долга и исключительной добротой, вызывает абсолютную симпатию к себе.
Праведность Юлиании не исцеляет, не избавляет от нищеты и социальных конфликтов. При всей кротости и мягкости во взаимоотношениях ей не удалось избежать конфликтов между домочадцами, создать атмосферу мира и согласия в семье. Израсходовав свое богатство, она впадает нищету, питается хлебом и корой дерева, чтобы не умереть с голоду, разрушив до основания свой дом
Путь Юлиании не принесет ей успеха, но воспитанная в традициях христианского благочестия, движимая высоконравственными мотивами, благородным желанием оказать помощь страждущим, занимает видное место среди современников. Жизнь Юлиании в обстановке деловых, хозяйственных забот не укладывалась в привычные композиционные формы жития. Героиня росла вдалеке от церкви, в ее ушах не звучали ежечасно слова священного писания, проповеди и молитвосло-вия. Она глубоко религиозна, но ее религиозность напитана домашним «благоверием и чистотой», собственным ее «благим смыслом» и находила себе выражение в «домовной молитве», лишенной церковно-бого-служебной яркости. Поэтому традиционная форма церковно-житийной литературы оказалась непригодной для изображения ее характера и подверглась коренной переработке.
Занимавшие видное место в композиции церковных житий мо-литвословия цитаты из книг священного писания, дидактические размышления и рассуждения, преисполненные риторическим пафосом панегирики героям никак не вязались с характером Юлиании, и в структуре нет композиционных элементов этого рода.
В составе «Жития» - картины мистических видений, зрительные и слуховые галлюцинации, представленные в немалом количестве в произведениях подобного рода. Объясняется это тем, что жуткие картины социальной жизни, действующие потрясающе на психику таких впечатлительных и религиозно настроенных людей, как Юлиания, нарушали их душевное равновесие, превращали их в религиозных визионеров, представлявших собой обыденное явление в русском обществе той поры. Для Юлиании, считавшей, что причиной всех потрясших ее мрачных событий семейной и общественной жизни является ненавидящий добро враг-бес, ставший навязчивым образом, грезившимся во сне и наяву, ставший предметом нагоняющих видений, изображение которых становится красочным компонентом в составе «Жития».
Бес ее видений в отличие от беса видений церковно-житийной литературы смущает не соблазнами мирской жизни, не опасностями иночества, а лишением возможности оказывать помощь нуждающимся. Юлиания, как и все подвижники, борется с бесами, но для нее бороться с ними не значит вести борьбу с «игрищами» мирскими, а значит бороться с голодом и другими причиняемыми бесом невзгодами жизни, и это совершенно новое демонобор-чество, вводящее в сутолоку мирского быта. Поэтому картины видений Юлиании врастают в быт, сливаются с бытовым фоном, на котором рисуется ее образ.
Элементами бытового фона «Жития» являются фигуры образного окружения героини, состоящего из представителей семейного круга, обычных людей. За образом Юлиа-нии мелькают родителей, которые ««живяста во всяком благоверии и чистоте и имяста сына и дщери и много богатства и раб множество»; тетки ее, от которой она «много сва-рима бе» за чрезмерное прилежание
к молитве, и ее двоюродных сестер, осмеивающих ее за нежелание разделять с ними веселое времяпровождение; свекра и свекрови, тайком от которых она практикует свое подвижничество; мужа, постоянно пребывающего в разъездах по делам службы» [4:146]. Все это не образы в собственном смысле слова, не живущие самостоятельной жизнью характеры, а лишь аксессуары образа героини «Жития».
В композиции «Жития» выделяется образ повествователя (рассказчика). Создать художественный образ подвижницы мог человек, понимающий ее внутренний мир, сын героини Калистрат Осорьин. На простом языке, на языке домашнего обихода и деловой практики, а «не стилизация церковно-торжествен-ной речи, какую представлял собой слог ранее созданных произведений житийного жанра» ведет автор свое повествование [4: 146].
В «Житие» Юлиании ведется точный, строгий эпический рассказ, в нем нет «отступлений, предисловий, послесловий» [1: 277]. В начале повествования, автор сразу приступает к изложению фактов: «Во дни благовернаго царя и великаго князя Иоанна Васильевича всея Руси, бе муж благоверен и нищелюбив» [1: 276] - и далее следует строгое повествование без косвенных оборотов, иносказаний, метафор, лирических отступлений. Это язык простой, погруженной в заботы женщины, сумевшей превратить свою хозяйственную деятельность в подвиг милосердия.
«Обмирщение житийного героя» привело к изменениям канонической формы правильного церковного жития - «Житие» Юлиании напоминает светскую бытовую повесть, биографию светского человека, но образ главной героини и стиль повествования напоминают черты героев и стиль житийной литературы. «Это произведение своеобразного, до XVII в. не существовавшего в русской литературе жанра, который
можно назвать житийно-бытовым. характер религиозного подвижника В нем нашел себе литературно-ху- - мирской, внецерковный подвиж-дожественное воплощение новый ник» [4: 147].
Примечания:
1. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 287.
2. Скрипиль М.О. Повесть об Ульянии Осорьиной // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. VI. М.; Л., 1948.
3. Панеш С.Р. Поэма-сказка и ее традиции (А. Гадагатль, Х. Беретарь, И. Машбаш и др.) // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. Майкоп, 2013. Вып. 3. С. 150-155.
4. Переверзев В.Ф. Литература Древней Руси. М.; Л.: Наука, 1971. 302 с.
References:
1. Klyuchevsky V.O. Old Russian Lives of Saints as a historical source. M., 1871. P. 287.
2. Skripil M.O. The Tale of Ulyaniya Osoryina // Proceedings of the Department of Old Russian Literature. Vol. VI. M.; L., 1948.
3. Panesh S.R. Poem-fairy tale and its traditions (A. Gadagatl, Kh. Beretar, I. Mashbash, etc.) // Bulletin of the Adyghe State University. Ser. Philology and the Arts. Maikop, 2013. Iss. 3. P. 150-155.
4. Pereverzev V.F. Literature of Ancient Russia. M.; L.: Nauka, 1971. 302 pp.
