CC BY
81
Николай Иванович Соболев
ст. преподаватель кафедры русской литературы и журналистики, Петрозаводский государственный университет (Петрозаводск, пр. Ленина, 33, Российская Федерация)
К ВОПРОСУ ИДИОСТИЛЯ И. С. ШМЕЛЕВА:
НА МАТЕРИАЛЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ЛЕКСИЧЕСКОГО КОРПУСА С КОРНЕМ -РАД-ПОВЕСТИ «НЕУПИВАЕМАЯ ЧАША»*.
Аннотация: В статье исследуется лексический корпус с корнем -рад-повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша». Лексический материал систематизируется по принципу функционального тезауруса, исследование которого позволяет локализовать в художественном произведении метатекст (т. е. текст в тексте, образуемый совокупностью связанных между собой значений слов с корнем -рад- и их синонимами), в котором выявляется концепт «радость». Концепт обобщает значения, выраженные в лексике одиннадцати идейно-тематических групп (благая сила, молитва, икона, пространство, свобода/воля, радость, веселье, скука, грусть, любовь, искусство), которые, в свою очередь, объединяются вокруг двух основных коррелирующих тем: сакральное — мирское. Интенции концепта «радости» определяют идейную перспективу повести как текста о духовной жизни героев, в которой главенствует смирение, борьба со страстями, духовные прозрения.
Ключевые слова: концепт, функциональный тезаурус, лексический корпус, семантика, поэтика, художественный образ, тема, идея.
Исследование идиостиля является важным аспектом науки о писателе, позволяет определить совокупность формальных и стилистических особенностей авторской речи, определяющих языковой облик художественного произведения. В связи с исследованием творчества И. С. Шмелева вопрос идиостиля ставился неоднократно: в основном исследователи отмечали особенности авторского использования изобразительно-выразительных средств. Настоящая статья призвана расширить научную перспективу этого направления науки о творчестве Шмелева: в исследовании обращается внимание на особенности лексической частотности, характеризующей поэтику идейно-тематического и образно-мотивного уровней художественного произве-
дения. В качестве материала привлекается речевой пласт с высокой частотностью лексем с корнем -рад- (радостный -ая, радуйся, возрадовался и т. д.) повести «Неупиваемая Чаша».
В научной литературе содержится несколько замечаний относительного этого языкового и поэтического аспекта повести. По мнению Е. Чигаревой, мотив радости пронизывает все произведение И. С. Шмелева, он связан с идеей христианской духовности, а также связывает образы портрета и иконы [17, 126-138]. Н. И. Мельник полагает, что мотив радости в повести является атрибутом духовной жизни, мотив «связывается непосредственно с главным предметом изображения: со святыми, одно из подтверждений своих мыслей Н. И. Мельник видит в цитировании И. С. Шмелевым «слов акафиста» [11, 45-49]. И. Г. Минералова считает, что «смысл таких слов, как Любовь и Радость, в повести читается в отражении еще одного слова — Красота. Именно красота, а не прекрасное, несущее некую избыточность, сверхмерность, не прелесть — искушение, а именно Красота, как она понимается Ф. М. Достоевским» [12, 2-8]. Н. Ю. Желтова также указала на влиянии акафиста Пресвятой Богородице на повесть И. С. Шмелева, откуда заимствован рефрен «радуйся». Исследовательница полагает, что «в повести И. С. Шмелева раскрывается национальная концепция красоты, ее нравственное содержание. <абзац> Ключевой составляющей кон-цептосферы русской красоты в «Неупиваемой Чаше» выступает концепт радость. Он составляет художественную основу поэтики «радостной святости», к фокусу которой сводится вся система изобразительных средств произведения. По Шмелеву, радость синонимична чувству духовного освобождения и возвышения» [6, 18-25]. Итак, в научной литературе радость как элемент поэтики повести «Неупивае-мая Чаша» рассматривается в широком спектре духовных и эстетических идей, общей тенденцией является указание на его концептуальный, системообразующий характер для всей поэтики повести, отождествление с мотивом духовности, для его обозначения используются различные термины: мотив, тема, концепт.
На наш взгляд, радость как элемент поэтики требует более детального и дифференцированного подхода, в частности, это обусловлено тем, что исследователи в своих выводах опираются на эпизодический, несистемный анализ лексического корпуса с корнем -рад-, ограничиваясь, по сути, субъективными замечаниями; действительно, лексемы этой группы наиболее частотны в тексте повести — всего эта группа насчитывает 106 словоформ четырех частей речи (глаголы — 27, наречия — 25, прилагательные — 24, существительные — 30), но далеко не все они выражают значения, связанные с эстетикой или этикой, многие словоформы обозначают положительные или отрицательные эмоции героев, обиходные предметы и т. п., помимо этого в тексте повести встречается лексика, синонимичная или семантически близкая словам с -рад-, поэтому синонимы также должны учитываться при анализе поэтики радости.
В плане методологии и терминологической традиции, используемой для описания предмета исследования — радости как элемента поэтики — наиболее удачным, на наш взгляд, является научный подход, использованный Н. Ю. Желтовой. Исследовательница анализирует «поэтику радостной святости» в рамках когнитивной семантики, радость описывается как элемент «концептосферы русской красоты».
Указанный научный подход дает возможность обобщить очень разнородный по своему характеру материал, локализованный в тексте произведения на лексико-семантическом уровне, — это как раз тот случай, с которым встречается исследователь при более глубоком соприкосновении с поэтикой радости в повести «Неупиваемая Чаша». К сожалению, исследовательница в выводах опирается лишь на эпизодично, несистемно рассмотренный материал, чем обедняет, сужает перспективу своих изысканий, обесценивает выводы. Так, за пределами научного осмысления остается область христианской традиции, литературной формы, поэтики образов; на анализе этих художественных особенностей поэтики радости мы остановимся в настоящем исследовании.
С. А. Аскольдов-Алексеев, впервые предложивший термин «концепт», следующим образом определял обозначаемое им
явление: «Концепт есть мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода... Он (концепт. — Н. С.) может быть заместителем некоторых сторон предмета или реальных действий, как, например, концепт "справедливость"» [2, 28-44]. Идея Аскольдова была развита в различных областях гуманитарного знания, лингвопоэтические аспекты анализа значения концепта были осмыслены в работах Д. С. Лихачева [9, 3-9], В. В. Колесова [8, 16-25], В. Н. Телия [16]. В частности, Лихачев полагал, что «концепт существует не для самого слова, а для каждого основного (словарного) значения слова отдельно», ученый также предложил «считать концепт своего рода "алгебраическим" выражением значения ("алгебраическим выражением", или "алгебраическим обозначением"), которым мы оперируем в своей письменной и устной речи», концепт «в известной мере и расширяет значение, оставляя возможности для сотворчества, домысливания, "дофантазирования" и для эмоциональной ауры слова» [9, 4-5]. Схожие идеи высказали Колесов и Телия. Таким образом, концепт реализует заместительную, или, по терминологии Аскольдова, подстановочную функцию языка, включая в свое семантическое поле все многообразие значений, фиксирующих в тексте произведения признаки денотата и сигнификата.
Радость в качестве концепта в тексте повести «Неупива-емая Чаша» раскрывается совокупностью тем, которые можно объединить в две группы: 1) темы, связанные с сакральными догматике-вероучительными идеями: икона, пространство, молитва, благая сила, божественная энергия (благодать); 2) темы, описывающие приземленную, профан-ную повседневность, сквозь которую просвечивает вечность, «бытие сквозь быт»1: детали повседневной жизни, веселье, скука, свобода, природа, жизнь; искусство, эмоции, любовь. На лексическом уровне концепт радости выражен, прежде всего, словами с корнем -рад-, а также их узуальными и окказиональными синонимами.
Несмотря на некоторую лексическую общность, каждая идейно-тематическая группа имеет характерный только для
нее языковой облик. Проанализируем их по отдельности на основании структурного описания (функционального тезауруса)2, выявим функциональные связи, проанализируем идейно-тематический и образный уровни произведения, образуемые этими лексемами, опишем особенности авторского идиостиля, выявим возможные источники, повлиявшие на языковой и речевой строй повести.
1. Лексика, выражающая сакральные догматико-вероучительные значения :3
Функциональный тезаурус (тема: <пояснение> цитатный контекст):
Благая сила, божественная энергия (благодать): <архиерей> «Тысячи путей Господней благодати, народъ жаждаетъ радости» (93), <состояние Ильи после видения, действие благодати> «боялся и радовался» (102), <монахи> «радовались о Господе», <монахини> «И когда трапезовали сестры, — радостно смотрели на икону» (142), <видение> «вскинулъ Илья глазами и въ страх* и радости несказанной» (122), «зарницы, что открылись ему въ тиши разсвъта и радостно опалили душу» (138), <обращение Богородицы> «Встань, Мартынъ убогш, и ходи! и радуйся» (144), <Действие иконы на верующих> «Чуютъ только, что радостное нисходитъ въ душу» (146); <Арефий> «Благодать Бож1я на немъ... произвол еше!» (100).
Молитва: <молитвословие Арефия> «ра-а-дуйся, Iepyca-лиме» (101), <о молитвословии Арефия> «радостную пъхню Церкви» (101), «И зап'влъ радостно: "красуйся-ликуй и радуйся"» (113), <акафист Богородице> «и поютъ радостными голосами — "радуйся, Чаше Неупиваемая!"» (145), <крестный ход> «падаютъ подъ нее на грязную землю тысячи изболевшихся душою, ищущихъ радостнаго ут-вшетя» (145).
Икона: <об иконе преп. Арефия> «сделать на прощанье Арефш радость» (103), <Илья осматривает свою иконописную работу> «Смотрелъ Илья, и больше радовалась душа его» (121), <здесь и далее об иконе Неупиваемая Чаша> «что обрадовало его во дни жизни, — вотъ красота Господня» (122), «иной смотр-вла она, радость неиспиваемая» (138), «Все,
что когда-то узналъ Илья: радости и страдашя, земля и небо, и что на нихъ» (138), «Степашка смотр'Ьлъ и сказалъ — радостная» (142), «увидалъ ту икону, радостную Неупиваемую Чашу» (143), «Не могъ отвести умиленнаго взора убогш Мар-тынъ отъ радостнаго лика Пречистой Неупиваемой Чаши» (143), «И увидалъ я Радостную, съ золотой Чашей» (144), «не могъ отвести взора отъ неописуемо-радостнаго Лика» (145), «свътло взирающая съ Золотой Чашей, радостная и влекущая за Собой» (145), «Радостно и маняще взираетъ на ВСБХЪ» (146), «и на нихъ радостно взираетъ «Неупиваемая» (146).
Пространство: «Радостнымъ, несказаннымъ раскинулся передъ нимъ Млръ Божш» (109), «Радовался на все Илья и думалъ: сколько всего на СВ'БТБ» (114).
Комментарий
Лексические группы тем Благая сила, божественная энергия (благодать) и Пространство создают в повести контекст, вводящий читателя в мир православной религиозности. Слова с корнем -рад- выражают радостное мироощущение соприсутствия Бога и сопричастности к делу божественного домостроительства4. Поэтому образы положительных героев повести определяются их религиозным обликом. Образ Ильи определяется такими чертами, как: целомудрие (в детстве и юности, а затем после возвращения из Италии Илья проходит через блудные искушения в барском доме), стяжание в страданиях веры (страдания, прежде всего духовные — одна их основных тем повести, раскрывающая образ Ильи в перспективе житийного жанра), смирение и покаяние (наиболее ярко эти характеристические черты главного героя выражены в центральной и заключительной частях повести, когда герой, искушаемый сначала свободой, а затем любовью смиренно принимает свою долю), способность к Богообще-нию (в тонких снах и видениях Илья познает «красоту Господню», а затем являет ее миру). Добродетели Анастасии: целомудрие (несмотря на взаимные чувства, Анастасия отстраняет Илью, не давая возможности усомниться в своей верности мужу, и тем самым духовно облагораживает и Илью), смирение (Анастасия до конца смиренно, по-христиански, исполняет долг супруги и матери, несмотря на из-
мену мужа). В образах живописного мастера Арефия, солдата Мартына, диакона Каплюги, монахинь выражена идея сердечной веры, в образе архиерея — просвещенной веры.
2. Лексика, выражающая значение «бытие сквозь быт»
Уже говорилось о том, что слова, выражающие концепт радости раскрывают не только богословско-вероучитель-ный контекст произведения. Действительно, в повести слова с -рад- и их синонимы также могут быть связаны с вполне обыденными, профанными темами. Систематизируем эти слова на основе функционального тезауруса, затем сопоставим на основе внутритекстовой смежности сакральную и профанную лексику с -рад- и ей синонимичную, выявим ее идиостилистическую и тематическую корреляцию.
Свобода/воля: «Все радостное и свътлое было въ тепломъ краю» (112); «И посмотр'Ьлъ на нее свободно, какъ недавно въ паркъ\ Упали путы съ души, и почувствовалъ онъ себя воль-нымъ и сильнымъ. Спросилъ см1зло: Завтра начать можно?»; «Взлетъ души и взмахъ ея вольныхъ крыльевъ позналъ Илья и неиспиваемую сладость жизни». «Усмехнулся баринъ. Ска-залъ по-особенному: Научился говорить вольно?»; «Тогда прошло ОИВМЕНЬ, будто путы спали съ Ильи, и сказалъ онъ вольно: По св. Писанш такъ: "легче верблюду пройти...» и "блаженни нищЦе духомъ..." Такъ трактовали: Карпаччю...»; <обиходные названия> «большой корабль въ парусахъ, — было у него имя — Летищя; значило это имя — Радость» (114); «Товаръ радостный везъ тотъ корабль» (114); «Радостно-нежданная была та встреча» (114).
Эмоции, чувства:
А. Радость <о песне> «Радовался Илья, выносилъ подго-лоскомъ» (97); <слова архиерея> «народъ жаждаетъ радости» (93); <Арефий> «показывалъ радостно» (100); «Восклицалъ радостно, Крестился Арефш отъ радости» (100); «заплакалъ Илья отъ радости»; <Арефий> «вскричалъ радостно» (103); «молился баринъ. Радовался Илья» (106); «И обрадовался Илья» (107); <в Италии> «Ново и радостно было илкб» (108); «Обрадовался Илья зим*: приноситъ зима здоровье» (140); <встреча>: «Радостно-нежданная была та встреча» (115);
<описание Анастасию «Радостно-благодарящш былъ этотъ взглядъ, ласкающш и теплый» (135); <о Мартыне> «Просьба его съ радостью была исполнена» (143); <о чудо «Не смея радоваться, спрашивали ее: откуда знаетъ?» (144); <игуменья> «обливаясь радостными слезами» (144).
Б. Веселье <слова молодого барина> «Не умеете жизни радоваться, и мне черезъ васъ радости нътъ» (106); «Даже тре-бовалъ отъ него баринъ ходить нагимъ и смотреть весело»; «Стало при немъ много веселей. Старый медведемъ жилъ, не водился съ СОСЕДЯМИ; а молодой погналъ пиры за пирами»; <о празднике в Италии> «жгли огни съ выстрелами: радовались» (112); «Веселый стоялъ баринъ на бережку»; «Ус-лыхалъ Илья, какъ говоритъ весело баринъ»; <слова молодого барина> «А вотъ обучу тамъ Илью, — онъ и распи-шетъ... Будете веселей молиться»; <ученики Терминелли> «Были они парни веселые и не любили сидеть на месте»; <об Италии> «Песенъ веселыхъ много послушалъ онъ»; «Черные греки и веселые итальянцы были на немъ корабельщики и пели песни: радовались, что счастливый вътеръ»; <Панфил-шорник> «тотъ турокъ и весело посмеивался зубами»; <о Сафо-Соньке> «Свели ее куда въ домъ веселый»; «Ты чего, Илья, нонче такой веселый?»; <об Италии> «Старые камни вспомнилъ, белыя дороги, веселыя лица, соборы, радостныя песни»; <о ярмарке> «веселаго свежаго щепного товару»; <барин> «Взялъ въ дорогу, чтобы не скучно было, глупенькую Сафо-Соньку».
В. Скука (отсутствие веселья): <барин> «не для радости какой едетъ, а от великой скорби: скушно ему глядеть на темную жизнь, никогда веселаго лица не видать» (108); «Слышалъ Илья — опять заскучалъ баринъ; <дачники в доме Ляпуновых> «Оглядываютъ портреты: тупеи, тупе воротники, глаза навыкатъ, насандаленные носы, парики — скука».
Г. Грусть «Необъятность виделъ Илья въ темнеющей глубине ихъ, — необъятность святого света. Не могъ онъ назвать, что виделъ. Радость? Но и печаль, светлую грусть въ нихъ чуялъ Илья, и была эта грусть прекрасна» (138).
Любовь: «то, что радостно опаляетъ душу» (123); «Радостный и смущенный смотрелъ Илья» (123); «Увидалъ на полу
полевую гвоздичку, которую она держала въ рукЪ, и поднялъ радостно» (125); «боялся и радовался ее увидъть» (125); «Радостно ИЛ КБ стало: всё дни смотрела она на него кротко» (136); <Илья> «то обнималъ его страхъ темный, то радость безмерная замирала въ сердггв» (136).
Искусство: <из описания портрета> «радостно плещуппе глаза» (90); «Но тамъ, если я напишу св. Цицилш, будутъ радоваться» (112); «Радовать хочу васъ, вотъ и пишу веселыхъ» (120); <Анастасия> «радостные глаза-звезды» (123); <портрет Анастасии> «ея неопределимые глаза, льюппе радостное, казалось ему, аяше» (124), «друпе глаза стали. И стали они дру-ие, когда сталъ бросать углемъ, — менялись: радостные они были» (137); «потянулась эта радостно опаляющая душу пытка» (137); <о портрете Анастасии> «съ ея лицомъ и радостно плещущими глазами» (138); <об Анастасии> «И тем-ныя, бархатныя брови принялъ, темныя радуги надъ без-доннымъ моремъ, и сишя звезды» (126).
Комментарий
В представленном тезаурусе наиболее частотными являются лексемы, связанные с описанием широкого спектра эмоций и чувств героев и повествователя. Индивидуально авторской особенностью словоупотребления является расширение семантического поля слов с корнем -рад- и синонимов, которые выражают не только прямые значения (душевное, духовное удовлетворение, веселье)5, но и переносные значения, антони-мичные основным (отсутствие веселья, духовное томление). Таким образом, в тексте эта лексика создает тематический контекст, выражающий полярные эмоциональные состояния. Контекст характеризуется двумя бинарными оппозициями: веселье — скука, радость — грусть.
В лексико-графической традиции, кодифицирующей узуальные значения, понятия веселье и радость, а также скука
6
и грусть синонимичны , в повести их семантический план изменен. Эта идиостилистическая особенность повести раскрывается из соотнесения указанных бинарных оппозиций с образной структурой произведения: оппозиция радость — грусть встречается в описаниях и характеристиках образов крестьянского мира Ляпуновки, Ильи, иконописного маете-
ра Арефия, монахинь, богомольцев, Анастасии, исцеленного Мартына; веселье — скука — в образах отца и сына Ляпуновых, дачников, учеников итальянского художника Терми-нелли. Выделенные на основании лексико-семантических принципов группы образов в идейной структуре произведения также противопоставлены. Первая группа образов представляет православный русский мир, выражающий идеи духовности, народности, почвенничества, церковности, вторая объединяет образы провинциального дворянства и интеллигенции, устойчивыми характеристиками которых в повести является духовное растление, гордость, оторванность от народа, отсутствие национальной идеи. Следовательно, в этом же смысловом контексте следует понимать и лексические оппозиции радость — грусть, веселье — скука, которые в тексте повести выполняют соответственно функции позитивных и негативных лексических маркеров, противопоставляющих духовное профанному, народное светскому.
Тема свободы — воли в повести создается совокупностью слов, обозначающих обиходные предметы, явления, действия и т. д. Характерной языковой особенностью контекста, образуемого этими словами является необычная, окказиональная лексическая сочетаемость, метафоризующая текст: «товаръ радостный», «все радостное», «радостно-нежная». Окказиональность дискурса в анализируемых отрывках в большей степени раскрывает эмоциональное состояние повествователя, нежели объект повествования. Повествователь словно бы побуждает читателя пережить радостные чувства от ощущения свободы, испытываемые главным героем здесь и сейчас. Таким образом, создается художественная условность, помогающая читателю понять мироощущение главного героя. Это мироощущение свободного человека и свободного художника. Итальянский наставник Ильи, Терминелли, пожалуй, лучше других, хотя и не до конца, понял мироощущение своего ученика: «Эта святая Цецил1я не хуже Ватиканской! Она лучше, Илья! Она — святая. Нътъ, ты не рабъ, Илья!» — восклицает наставник, глядя на икону кисти своего ученика. Истинный художник, постигший красоту в такой степени, что может выразить в красках непости-
жимую идею боговоплощения — святость, по Терминелли, не может быть рабом. Тем удивительнее для итальянского живописца, что Илья решает вернуться на родину, в рабство. Сознание итальянца не может вместить того, что для Ильи свобода — это не только воля, но и состояние постоянного духовного становления через противление греху и делание добра, которое вне родины невозможно, ибо в служении народу видит смысл своей жизни Илья, памятуя напутственные слова своего первого учителя живописи Ивана Михайловича: «Помни, Илья: народъ породилъ тебя — народу и послужить долженъ». Итак, в повести слова «свобода» и «воля» коррелируют лишь в отдельных коннотациях: раз-ноипостасно, но в то же время нераздельно выражают идею духовной свободы, радости духовного служения.
Небольшая группа слов с -рад- описывает чувство любви Ильи к Анастасии, в основном это эпитеты, передающие чувства главного героя через разные проявления радости. Повествователь ни разу не использовал слово «любовь». Он словно бы сакрализует чувства главного героя, показывая его причастником святыни, которой можно любоваться, преклоняться, но нельзя желать. В этой части повести присутствует сублимированное влияние философии В. Соловье-
7
ва и младосимволистов .
Парадный портрет Анастасии, равно как и иконы, написанные Ильей в итальянской манере, — это форма поклонения идеальной возлюбленной, поэтому лексемы с -рад-, составляющие тематическую группу Искусство, выражают не только особенности эстетического воздействия живописи главного героя, но и передают чувства автора к предмету своего эстетического поклонения.
Таким образом, лексические группы Любовь и Искусство объединены идейно-тематическим контекстом, определяющим одну из составляющих творчества главного героя — живопись. Живопись Ильи так же чувственна и субъективна, как живопись Возрождения. На первый взгляд может показаться парадоксальным, не соответствующим повествовательной логике отнюдь не христианское отношение художника к предмету своего обожания: «Напишу тебя, не-
бывшая никогда! И будешь!» (136) — мысленно обращается Илья к своей госпоже. В Анастасии герой хочет видеть неземное совершенство, а сам, подобно Творцу, «небывшую никогда» (в идеальном смысле) земную женщину соделывает частью неприходящего искусства, словно бы воплощая максиму vita brevis, ars longa. Но в этической и эстетической концепции автора повести работа Ильи над портретом Анастасии — это необходимое испытание искусством через «покоряюппя (Илью. — Н. С.) плотск1я силы» (138). Церковнославянское слово «плотский», или «плотской», означает «телесный, бренный, животный; плотские силы — похоти, вожделения, страсти, подталкивающие к плотской жизни»8. Показательно, что повествователь использует церковнославянскую лексику, неразрывно связанную с религиозным мировоззрением, чтобы выразить противление главного героя страсти. Одновременно с портретом Анастасии Илья пишет икону Неупиваемая Чаша, которая стала для него «защитой светлой... оплотомъ отъ покорявшей его плотской силы» (138). Илья приобретает облик истинного христианина, в своих духовных страданиях он преображает эрос, восходя к любви-агапе, тем самым воплощая в себе синергию Божественной и человеческой воли, именно таких людей Церковь называет истинными иконописцами.
Примечания
Статья подготовлена в рамках реализации комплекса мероприятий Программы стратегического развития ПетрГУ на 2012—2016 гг. Терминологическая метафора заимствована из работы: У. К. Абишевой (Абишева У. К. 2004, 80—96).
Структурное описание художественного мира произведения через построение частотного тезауруса эффективно в исследовании, прежде всего, локальных лингвопоэтических закономерностей формального (парадигматического) и функционального (синтагматического) тезауруса. Впервые проблему лексико-поэтического описания произведения поставил Б. И. Ярхо [18, 197—226], в 60—80-х гг. XX в. это направление филологической науки активно развивалось и нашло выражение, в частности, в опытах построения частотных словарей художественных произведений М. И. Борецкого и А. А. Кроника [3, 453—461], [4, 157—168], М. Л. Гаспарова [5, 416—433] и др. В насто-
ящем исследовании автор опирается на научно-методологический аппарат, разработанный в рамках указанного научного направления, а также этнопоэтики (В. Н. Захаров [7]), тезаурусного метода (Вал. А. Луков, Вл. А. Луков [10], семиотики и когнитивной семантики (С. А. Аскольдов-Алексеев [2], Д. С. Лихачев [9], В. В. Колесов [8], В. Н. Телия [16], Степанов Ю. С. [15]).
Текст повести «Неупиваемая Чаша» цитируется по первому прижизненному изданию (Шмелев И. С. // Литературный сборник Отчизна. Симферополь: Рус. книгоизд-во в Крыму, 1919. С. 89—147), номера страниц указываются в скобках после цитаты. Осуществление Божественного замысла спасения человечества в истории.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т.: репринт изд. 1880-1882. М.: Терра, 1994. Т. 4. С. 8. Даль В. И. То же. Т. 1. С. 401; Т. 4. С. 212; Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М.: А ТЕМП, 2007. С. 660; С. 751. Исследование творческой истории повести показывает, что в процессе создания произведения И. С. Шмелев изменил его замысел: в первых трех редакциях он стремился показать «одухотворяющую силу красоты (понятую в духе философии В. Соловьева), людей, преображенных красотой, их творческие порывы, свершения», в следующих редакциях он в целом отказался от этой идеи, в то же время некоторые частные аспекты поэтики повести несут отпечаток первоначального замысла. (См.: Соболев Н. И. [13], [14]). Даль В. И. То же. Т. 3. С. 129.
Список литературы
1. Абишева У. К. «Бытие сквозь быт»: (к проблеме эволюции творчества И. С. Шмелева 1900—1910-х гг.) // Вестник Московского университета. 2004. Сер. 9. Филология. № 2. С. 80—96.
2. Аскольдов-Алексеев С. А. Концепт и слово // Русская речь. Новая серия. 1928. Вып. 2. Л.: Academia. С. 28—44.
3. Борецкий, М. И. Художественный мир и частотный словарь поэтического произведения (на материале античной литературы) // Известия АН СССР: Серия лит. и яз. 1978. № 4. С. 453—461.
4. Борецкий М. И., Кроник, А. А. Опыт анализа некоторых сторон социально-психологической атмосферы античной басни (Федр, Ба-брий, Авиан) // Вестник древней истории. 1978. № 2. 157—168.
5. Гаспаров М. Л. Художественный мир М. Кузьмина: Тезаурус формальный и тезаурус функциональный // Гаспаров М. Л. Избранные труды: В 2 т. М.: Языки, 1997. С. 416—433.
6. Желтова Н. Ю. «Наша красота не красота, как Бог, а Бог как красота»: поэтика «радостной святости» в «Неупиваемой Чаше» И. С. Шмелева // Русская словесность. 2004, № 8. С. 18—25.
7. Захаров В. Н. Проблемы исторической поэтики. Этнологические аспекты. М.: Индрик, 2012. 264 с.
8. Колесов В. В. Концепт культуры: образ — понятие — символ // Вестник СПбГУ, 1992. Сер. 2. Вып. 3. № 16. С. 16—25.
9. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. Антология / Под. общ. ред. В. П. Нерознака. М.: Academia, 1997. С. 3—9.
10. Луков Вал. А., Луков Вл. А. Тезаурусы : Субъектная организация гуманитарного знания. М.: Изд-во Нац. ин-та бизнеса, 2008. 784 р.
11. Мельник В. И. Радость: христианское понятие и художественный мотив: «Неупиваемая Чаша» И. Шмелева // Литература и культура в контексте христианства. Ульяновск, 2002. С. 82—84.
12. Минералова И. Г. «Неупиваемая чаша» И. С. Шмелева: стиль и внутренняя форма // Литература в школе. 2003. № 2. С. 2—8.
13. Соболев Н. И. Из творческой истории повести И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша» // Евангельский текст в русской литературе XVIII— XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск; М.: Изд-во ПетрГУ, 2012. Вып. 7. С. 328—342.
14. Соболев Н. И. Повесть И. С. Шмелева «Неупиваемая Чаша»: творческая история, поэтика, текст. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2013. 304 с.
15. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2001. 989 с.
16. Телия В. Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический, культурологический аспекты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 284 с.
17. Чигарев Е. Заметки о музыкальной (мотивной) организации повести Ивана Шмелева «Неупиваемая чаша» // Двенадцать этюдов о музыке: к 75-летию со дня рождения Евгения Владимировича Назайкин-ского: Сб. ст. М.: Моск. гос. консерватория им. П. И. Чайковского, 2001. С. 126—138.
18. Ярхо Б. И. Методология точного литературоведения (набросок плана) // Контекст : Лит.-теорет. исслед. М.: Наука, 1984. С. 197—236.
390
H. H. Co6o^eB
Nikolaj Ivanovich Sobolev
Senior Lecturer of Petrozavodsk State University (ProspektLenina, 33, Petrozavodsk, Russian Federation)
ON THE QUESTION OF I. S. SHMELEV'S IDIOSTYLE: BASED ON THE STUDY OF LEXIS WITH ROOT -RADIN THE SHORT NOVEL THE INEXHAUSTIBLE CUP
Abstract: The article analyzes the lexemes with root -rad- in the tale The Inexhaustible Cup by I. S. Shmelev. Lexemes are systematized on the basis of functional thesaurus. In the process of analysis is detected of the concept of «Joy». The study of the Joy's concept enables us to make important observations in the field of Church liturgical tradition, literary form, poetics images of the investigated text.
The concept generalizes the values contained in the lexicon of the eleven ideological and thematic groups (the good force, prayer, icon, space, freedom/ will, pleasure, fun, boredom, sadness, love, art), which are grouped around two main correlated topics: sacred - secular. The intention of the concept of «joy» define the ideological perspective of the tale as the text of the spiritual life of the heroes.
Keywords: concept, functional thesaurus, lexeme, semantics, poetics, artistic image, theme, idea, idiostyle.
References
1. Abisheva U. K. Eternal Life trough Household Life (To the Problem of evolution of I. S. Shmelev s Works 1900—1910) [«Bytie skvoz' byt»: (k probleme jevoljucii tvorchestva I. S. Shmeleva 1900—1910-h gg.]. Bulletin of Moscow State University [Vestnik Moskovskogo universiteta]. Ser. 9, Philology. 2004, no. 2, pp. 80—96.
2. Askol'dov-Alekseev S. A. Concept and Word [Koncept i slovo]. Russkaja rech'. New Series [Novaja serija]. Iss. 2. Leningrad : Academia PubL, 1928, pp. 28—44.
3. Boreckij M. I. Artistic World and A Frequency Dictionary of Poetic Work (Based on the Ancient Literature) [Hudozhestvennyj mir i chastotnyj slovar' poeticheskogo proizvedenija (na materiale antichnoj literatury)]. Proceedings of the USSR Academy of Sciences [Izvestija AN SSSR]. 1978. Ser. Lit. and Language, no. 4, pp. 453—461.
4. Boreckij M. I., Kronik A. A. Experience of the Analysis of Some Aspects of the Social and Psychological Atmosphere of Ancient Fables (Phaedrus, Babri, Avian) [Opyt analiza nekotoryh storon social'no-psihologicheskoj
atmosfery antichnoj basni (Fedr, Babrij, Avian)]. Vestnik drevnej istorii. 1978, no. 2, pp. 157—168.
5. Gasparov M. L. Kuz'mins Artistic World: Thesaurus Formal and Thesaurus Functional [Hudozhestvennyj mir M. Kuz'mina: Tezaurus formal'nyj i tezaurus funkcional'nyj]. Gasparov M. L. Selected Works [Izbrannye trudy]: 2 t. Poetry [O stihah]. Moscow, Jazyki PubL, 1997, pp. 416—433.
6. Zheltova N. J. Our Beauty is not Beauty as God, but it is God as Beauty ": The Poetics of "Joyful Holiness" in the "Inexhaustible Cup" by I. S. Shmelev [Nasha krasota ne krasota, kak Bog, a Bog kak krasota»: pojetika «radostnoj svjatosti» v «Neupivaemoj Chashe» I. S. Shmeleva]. Russkaja slovesnost'. 2004, no. 8, pp. 18—25.
7. Zakharov V. N. The Problems of historical poetics. [Problemi istoricheskoj poetiki] Ethnological Aspects. Moscow: Indrik PubL, 2012. 264 p.
8. Kolesov V. V. The Concept of Culture: the Image — the Concept — the Symbol [Koncept kul'tury: obraz — ponjatie — simvol]. Bulletin of St. Petersburg State University [Vestnik SPbGU]. 1992. Ser. 2, iss. 3. no. 16, pp. 16—25
9. Lihachev D. S. Conceptosphere of Russian language [Konceptosfera russkogo jazyka]. Russian Literature [Russkaja slovesnost']. Anthology [Antologija]. Moscow, Academia PubL, 1997, pp. 3 — 9.
10. Lukov Val. A., Lukov VI. A. Thesaurus : Subjective Organization of the Humanities [Tezaurusy: Subjektnaja organizacija gumanitarnogo znanija]. Moscow: National Institute of the Business PubL, 2008. 784 p.
11. Melnik V I. Joy: Christian Concept and Artistic Motif: "Inexhaustible Cup" by I. S. Shmelev [Radost': hristianskoe ponjatie i hudozhestvennyj motiv: «Neupivaemaja Chasha» I. Shmeleva]. Literature and Culture in the context of Christianity [Literatura i kul'tura v kontekste hristianstva]. Ulyanovsk, 2002, pp. 82—84.
12. Mineralova I. G. "The Inexhaustible Cup" I. S. Shmelev: Style and the Internal Form [«Neupivaemaja chasha» I. S. Shmeleva: stiL i vnutrennjaja forma]. Literatura vshkole. Moscow, 2003, no. 2, pp. 2—8.
13. Sobolev N. I. From the History of Creation of I. S. Shmelev s Tale "The Inexhaustible Cup" [Iz tvorcheskoj istorii povesti I. S. Shmeleva «Neupivaemaja Chasha»]. The text of the gospel in the Russian literature of 18''-20h centuries: Citation, Reminiscence, Motive, Plot, Genre. [Evangel'skij tekst v russkoj literature XVIII—XX vekov: citata, reminiscencija, motiv, sjuzhet, zhanr]. Petrozavodsk; Moscow, PetrSU PubL, issue. 7, pp. 328—342.
14. SobolevN. 1.1. S. Shmelev s Tale «Inexhaustible Cup»: History of Creation, Poetic, Text. [Povest' I. S. Shmeleva «Neupivaemaja Chasha»: tvorcheskaja istorija, pojetika, tekst]. Petrozavodsk, PetrSU PubL, 2013. 304 p.
15. Stepanov J. S. Constants: Dictionary of Russian culture [Konstanty: Slovar' russkoj kul'tury]. Moscow, Academic Project PubL, 2001. 989 p.
16. Telija V. N. Russian Phraseology: Semantic, Pragmatic, Cultural Aspects [Russkaja frazeologija: Semanticheskij, pragmaticheskij, kul'turologicheskij aspekty]. Moscow, School "Language of Russian Culture" PubL, 1996. 284 p.
17. Chigarev E. Notes About the Music (Motivic) Organization Ivan Shmelev s Tale «Inexhaustible Cup» [Zametki o muzykal'noj (motivnoj) organizacii povesti Ivana Shmeleva «Neupivaemaja chasha»]. Twelve Etudes About Music: the 75th Anniversary of Eugene Nazaikinskii: Col. Art. [Dvenadcat' jetjudov о muzyke: к 75-letiju so dnja rozhdenija Evgenija Vladimirovicha Nazajkinskogo: sb. st.]. Moscow, Moscow P. I. Tchaikovsky Conservatory PubL, 2001, pp. 126—138.
18. Jarho B. I. Methodology of Precise Literary Criticism (Draft Plan) [Metodologija tochnogo literaturovedenija (nabrosok plana)]. Context : The Literary-theoretical studies [Kontekst : Lit.-teoret. issled]. Moscow: Nauka PubL, 1984, pp. 197—236.
© Co6o®B H. H., 2013
