CC BY
11M. П. АЛЕКСЕЕВ
К ТЕКСТУ СТИХОТВОРЕНИЯ «ВО ГЛУБИНЕ СИБИРСКИХ РУД»
1
В июне 1858 г. в Петербург приехал Александр Дюма-отец. Он провел здесь полтора месяца, затем уехал в Москву, где находился вторую половину июля и весь август; с начала сентября Дюма ездил по Волге от Нижнего-Новгорода до Астрахани, потом побывал на Кавказе. Все путешествие Дюма по России растянулось более чем на полгода: он покинул ее лишь в январе 1859 г.1 Свои путевые впечатления Дюма описал в большой серии очерков; первоначально они появлялись в периодических изданиях, публиковавшихся самим писателем, а затем выпускались отдельными книгами в разных редакциях и с переменами заглавий.2
В одной из этих книг Дюма рассказал о своем кратком знаком-
1 С. Н. Д у р ы л и н. Александр Дюма-отец п Россия. В кн.: Литературное наследство, 1937, т. 31—32, стр. 491—557. Эта известная работа имеется также во французском переводе: S. D о и г i 1 i n е. Alexandre Dumas-père en Russie. Paris, Seluck, 1947 (85 pp.).
2 Библиография этих изданий и их текстологическая история чрезвычайно запутаны. Первоначально эти очерки Дюма печатались в виде писем из России в таких его журналах, как «Monte-Cristo» и «Caucase» (Дюма был их издателем и единственным сотрудником). Между 1858 и 1862 гг. очерки были изданы в виде книг в Брюсселе и Лейпциге под заглавием «От Парижа до Астрахани» («De Paris à Astrakhan») и в Париже под заглавием «Впечатления путешествия в России», в 9 томах, и в 1865— 1866 гг. — в 4 томах. Путешествие по Кавказу существует также под заглавием «Кавказ от Прометея до Шамиля» (Le Caucase depuis Pro-methée jusqu'à Chamill) (1859, в 7 томах). Текстологически все эти многочисленные издания друг с другом не сопоставлены, а между тем они не всегда являлись только перепечатками. Так, например, издания, печатавшиеся в Бельгии, заключают в себе страницы общественно-политического содержания, порою отсутствующие в изданиях французских. Отметим, в частности, что в Брюсселе в 1859 г. начали появляться «Письма из Санкт-Петербурга» А. Дюма, запрещенные к обращению во Франции; позже этот труд был назван «Lettres sur le Servage en Russie». См.: С h a r-
стве с графиней Е. П. Ростопчиной, состоявшемся в августе 1858 г. Это было за несколько месяцев до ее смерти (она умерла 3 декабря этого года), когда она уже была поражена тяжелым недугом и жила то в Москве, то в своем подмосковном имении Вороново.
«До нашей встречи в Москве я уже был с нею в артистической переписке, — писал Дюма. — Когда она узнала, что я в Москве, то нарочно приехала из деревни, чтобы увидеться со мною, и тотчас дала мне знать, что она меня ожидает. Я отправился к ней и нашел ее очень больною... Разговор с прелестной больной был увлекателен; она обещала прислать все то, что найдет достойным моего внимания... Когда я собирался уходить после двухчасовой беседы, почувствовав, что она устала от нашей продолжительной болтовни, она взяла мою записную книжку и на первой странице написала одпу строчку: „Никогда не забывайте ваших русских друзей и между ними Евдокию Ростопчину. Москва 14 (26) августа 1858 г."». «И действительно, — продолжает Дюма, — через несколько дней она прислала мне заметки из деревни, куда она возвратилась на другой день после нашего свидания. К заметкам было приложено письмо, которое я привожу полностью, чтобы дать понятие об уме этого милого, остроумного и поэтического друга одного дня, воспоминание о котором я сохраню на всю свою жизнь; письмо писано на французском языке, на котором графиня писала как прозой, так и стихами». Далее следует текст письма Ростопчиной с пометой: «Вороново, понедельник 18 (30) августа 1858 г.» (начало: «Duschinka Dumas!», конец: «Votre amie depuis trente ans. Eudoxie Rostopchine»).3
Это письмо хорошо известно исследователям Лермонтова: во французском тексте и в русском переводе оно неоднократно воспроизводилось в русской печати, так как предваряло другое и последнее письмо Ростопчиной к Дюма от 27 августа (10 сен-
les Corbet. L'opinion française face à l'Inconnue Russe (1799—1894), Paris, 1967, pp. 312—313. Под заглавием «Путешествие по России» путевые очерки Дюма были переизданы столетие спустя после их первого появления. См.: A. Dumas. Voyage en Russie. Préface par André Maurois. Notes et introduction par Jacques Suffel. Paris, P. Hermann, 1961 (671 pp.). Это издание, однако, не устранило необходимости произвести текстологическое сравнение всех ранних изданий этого труда. О том, какое внимание уделял Дюма изданию своих путевых очерков, существует свидетельство И. А. Гончарова, писавшего А. В. Дружинину 22 июля 1858 г.: «Дюма я видел два раза минут на пять, и он сказал мне, что полагает написать до 200 волюмов путешествий, и между прочим определяет 15 вол[юмов] на Россию, 17 на Грецию, 20 на Малую Азию и т. д. Ей-богу так»! (Письма к А. В. Дружинину. Ред. П. С. Попова. Гос. Литер, музей, Летописи, кн. 9. М., 1948, стр. 78, 80).
3 Впервые этот рассказ о знакомстве с Ростопчиной появился в издании Дюма: «Le Caucase, journal de voyages et de roman*», 1859, № 19, от 4 мая (pp. 147—150), a затем перепечатывался неоднократно в книгах его путешествий. Мы цитируем его по кн.: A. D u m a s. Le Caucase. Nouvelles impressions de voyage. Bruxelles, 1859, ch. XIX, pp. 249—250.
тября) 1858 г., к Которому была приложена ее записка о Лермонтове.4
Первое из указанных писем, от 18 (30) августа 1858 г., дошло до нас в подлиннике. Недавно А. Я. Полонский, в парижском собрании которого находится много рукописей, весьма ценных для истории русской литературы,5 приобрел в Париже подлинник этого письма Ростопчиной и прислал фотоснимок с него в Ленинград с любезным разрешением опубликовать его в настоящем выпуске «Временника». Сверка этого письма, напечатанного самим Дюма, с автографическим подлинником Ростощшной показывает, что французский писатель воспроизвел его вполне точно, но с одним исключением: он выпустил в печатном тексте целую страницу этого письма (лл. 3 и 3 об.), представляющую для нас особый интерес: вся она посвящена Пушкину.
Приводим всю выпущенную страницу во французском подлиннике и русском переводе.6
«Voici, pour vorte dessert, une pièce de Pouschkine, qui n'est pas, et ne peut jamais être imprimée en russe. Venant dans une maison d'ami, il trouva qu'on y écrivait une lettre aux exilés de Sibérie, à ceux que nous appelons les Décembristes: il prit la plume, et improvisa les vers suivants:
AUX EXILÉS
Au fond des souterrains de Sibérie Conservez votre patience fière et forte: Il ne sera pas perdu, votre lugubre travail,
Non plus que le saint élan de vos âmes
*
L'amour de vos amis saura se frayer un chemin jusqu'à vous, Il penétrera dans [les] vos trous de galériens, Aussi bien que ma voix attristée
Sait pénétrer à travers grilles et cadenas de fer
*
La fidèle soeur du malheur,
L'éspérance, éveillera la joie et le contentement
(Au) Dans les sombres abîmes des mineurs, ...
Vous verrez luire le grand jour désiré! ...
*
Les fers pesants tomberont,
Les prisons s'abîmeront, et la liberté
Vous recevra, joyeuse, sur le seuil de votre tombeau,
Et vos frères vous présenteront le glaive de l'homme libre...
4 М. Ю. Лермонтов в рассказе гр. Е. П. Ростопчиной. Перевел и сообщил В. К. Шульц. «Русская старина», 1882, т. XXV, № 9, стр. 613—014.
5 О принадлежащем ему автографе стихотворения Пушкина «На холмах Грузии» см. в кн.: Временник Пушкинской комиссии 1963, вып. 2. М.—Л., 1966, стр. 31—47.
6 См. прилагаемое к данной публикации воспроизведение этой страницы. Чернила в автографе сильно выцвели и читаются с трудом; не удалось разобрать нескольких слов на краю страницы, попорченном сыростью; конец перевода стихотворения перешел на оборот третье]! страницы.
La suite au № prochain».
[Перевод] : «Вот вам, на десерт, стихотворение Пушкина, которое не было и никогда не сможет быть напечатано на русском языке: придя однажды в дом друга, он [Пушкин] узнал, что там пишется письмо к изгнанникам в Сибирь, к тем, кого мы зовем декабристами: он взял перо и экспромтом написал следующие стихи: „К изгнанникам"».
Следует дословный французский перевод известного стихотворения Пушкина «Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье. . .». В конце сделана приписка: «Продолжение в ближайшем №», т. е., очевидно, в следующем письме (или в следующем номере журнала Дюма, о котором см. выше, прим. 3, где он предполагал напечатать свою корреспонденцию, если это приписка Дюма, а не Ростопчиной).
2
Естественно возникает вопрос, почему Дюма, публикуя это письмо Ростопчиной «полностью» (toute entière), по его собственному заявлению, все же выпустил из него целую страницу с французским переводом стихотворения Пушкина. Было ли опущение этой страницы случайным или намеренным?
Едва ли, разумеется, следует предположить, что послание Пушкина в Сибирь Дюма не воспроизвел вместе с текстом всего опубликованного им письма потому, что он находился как бы под внушением тех его строк, где Ростопчина сообщала, что стихотворение Пушкина «никогда не было и не сможет быть напечатано на русском языке»: ведь Ростопчина не приводила русского текста стихотворения и предоставляла его французский перевод, конечно, не для тайного хранения. Кроме того, вся остальная часть интересующего нас письма появилась в печати в мае 1859 г., после возвращения Дюма из России, о смерти же Ростопчиной он узнал еще будучи на Кавказе. Впрочем, даже находясь в России и отправляя оттуда свои корреспонденции во Францию, Дюма не очень стеспял себя, то и дело сообщая о таких вещах, какие являлись предосудительными с точки зрения тогдашних русских властей; в частности, он свободно цитировал запрещенные в России стихотворения Пушкина и охотно рассуждал на острые об-итественно-полптические темы. Декабристами же и их судьбой Дюма интересовался еще задолго до своего приезда в Россию.
В 1840 г., сначала на страницах журнала «Revue de Paris», а потом и отдельной книгой, Дюма опубликовал своей роман «Учитель фехтования или восемнадцать месяцев в С.-Петербурге» («Le maître d'armes, ou dix-huit moi^ à Saint-Pétersbourg»), в котором было рассказано о восстании 14 декабря 1825 г. и ссылке в Сибирь декабриста И. А. Анттетгкова.7 Если справедливо, что
7 Об птом также глг : M С a cl о 1 La Russie clans la vie intellectuelle Française (Paris, 1907, pp. ЗСИ—.305), a также v статье; Л. И. Тара сток
главным источником этого романа послужила для Дюма рукопись Огюстена Гризье, то из этой же рукописи Дюма мог узнать также о Пушкине. О декабристах речь шла неоднократно и в очерках Дюма о России. Одна из глав этой книги была названа «Изгнанники» (Les exilés) 8 и посвящена политическим ссыльным в Сибири, в первую очередь декабристам; Дюма интересовался Л. А. Бестужевым-Марлинским и печатал переводы его повестей; упомянул он также многих других декабристов.9
Пушкина Дюма неоднократно вспоминает в своих очерках, в частности в связи с декабристами. Полуанекдотическая биография поэта с многочисленными цитатами из его стихотворений и поэм заполнила целую главу «Le poète Pouchkine» (ch. XXII).10
Обращает на себя внимание то, что Дюма в лирике Пушкина в особенности привлекают вольнолюбивые стихотворения и, в частности, такие, какие еще не были известны в русской печати и обращались в рукописных списках; тексты подобных списков предоставлялись Дюма его русскими собеседниками и доброхотными переводчиками, например Д. В. Григоровичем.11 Еще до знакомства с Е. П. Ростопчиной Дюма несомненно уже располагал сведениями о дружбе Пушкина с декабристами, и можно думать, что Е. П. Ростопчина только пополнила эти сведения и относящиеся к ним поэтические тексты, возможно, даже по личной просьбе французского писателя:.
Огюстен Гризье, преподаватель фехтования Пушкина. В кн.: Временник Пушкинской комиссии. 1967—1968. Вып. 6. Изд. «Наука», JT., 1970, стр. 105.
8 A. Dumas. Impressions de voyage. En Russie. Ed. Calman-Lévy, Paris, s. a., t. II, pp. 179—190.
9 Старая библиография к теме «Дюма и декабристы» подробно перечислена в кн.: М. В. Нечкипа п Е. В. Сказин. Семинарий по декабризму. М., 1925, стр. 137.
10 A. Dumas. Impressions de voyage, t. I, pp. 23—50.
11 C. H. Дурылин (в ст. «Александр Дюма-отец и Россия», стр. 525). может быть, слишком категорично приписывал Григоровичу роль 4VTb ли не единственного информатора Дюма о русских писателях: «Беседы с Григоровичем явились для Дюма путеводителем по истории русской литературы, и те страницы книги Дюма „En Russie", которые посвящены Пушкину, Полежаеву, Некрасову, современным журналистам и самому Григоровичу, обязаны своим происхождением сообщениям Григоровича». На такой вывод, однако, наталкивали и сообщения самого Дюма, и признания Д. В. Григоровича, и свидетельства его современников. См.: Д. В. Григорович. Воспоминания. Л., 1928; в приложении к этой книге на стр. 461—504 перепечатан отрывок из книги Дюма и фельетон И. Панаева о Дюма в России. И. А. Гончаров писал А. В. Дружинину (22 июля 1859 г.): «Теперь Петербург опустел: только Григорович возится с Дюма и проводит у Кушелева-Безбородко дни свои. Там живет и Дюма: Григорович возит его по городу и по окрестностям и служи! ему единственным источником сведений о России. Что будет из этого — бог знает» (Письма к А. В. Дружинину. Под ред. П. С. Попова. М., 1948, стр. 78). Еще раньше (2 июля) о том же писал Дружинину А. Ф. Писемский: «Григорович, желая, вероятно, получить окончательную европейскую известность, сделался каким-то прихвостнем Дюма, всюду ездит с ним и переводит с ним романы» (там же, стр. 254, 255).
Среди стихотворений Пушкина, полностью или в отрывках приведенных Дюма в путевых очерках о России, находятся: отрывок из стихотворения «Вольность» (девятая строфа), первые две строфы из вступления к «Медному всаднику» 12 и начало пятой строфы поэмы, седьмая строфа из «Моей родословной», отрывок из стихотворения «19 октября» (1827 г.), вслед за которым Дюма приводит также полностью в собственном стихотворном переводе послание Пушкина декабристам. Воспроизводим его для удобства сопоставлений с прозаическим переводом Е. П. Ростопчиной.
Au fonds des souterrains de l'âpre Sibérie Gardez votre constance et vos sombres labeurs; La clémence du ciel, amis, n'est point tarie: Dieu voit votre travail et comptera vos pleurs.
Rien ne sera perdu, ni l'élan de vos âmes,
Blé semé par vos mains aux champs de l'avenir;
Ni les prospérités de nos tyrans infâmes
Que Dieu ne garde saufs que pour les mieux punir.
L'amour de vos amis, dont peut-être l'on doute, Là-bas, on l'on trébuche et tombe dans la nuit, Croyez-moi, jusqu'-vous saura s' ouvrir la route: Au plus sombre cachot parfois l'étoile luit.
Il entrera, pieux, jusque dans votre tombe,
Et, le guidant au bruit de vos généreux fers,
Ma muse secoûra ses ailes de colombe
Sur vos fronts de martyrs, saignants, mais toujours fiers.
De sa voix consolante, elle vous dira: «Frères, Me reconnaissez-vous? J'arrive, me voilà. Ce n'est plus l'espérance aux lueurs mensongères C'est la liberté sainte; elle approche, elle est là».
L'heure est lente à sonner, qui venge les victimes, Mais elle sonnera peût-être des demains Et vous nous trouverez au seuil de vos abîmes, Vous attendant debout et le fer à la main! 13
12 О том, как созданы были эти строфы, оставил свидетельство И. И. Панаев в своем фельетоне о Дюма: «Современник», 1858, т. LXX, отд. II («Петербургская жизнь. Заметки нового поэта»; цит. по перепечатке в кн.: Д. Григорович. Литературные воспоминания. Л., 1928, стр. 503): «Мы (т. е. Григорович, И. Панаев и др., — M. А.) перевели Дюма вступление к „Медному всаднику" Пушкина, первые строфы, начинающиеся:
На берегу пустынных воли
Стоял он, дум великих полн... и проч.
Г. Дюма через несколько минут передал нам эти строфы в прекрасных и звучных стпхах».
13 A. Dumas. Impressions de voyage, t. II, pp. 127—128.
При первом ознакомлении с этим стихотворением МоЖёт создаться впечатление, что опо пе имеет никакого отношения к пушкинскому «Во глубине сибирских руд». В. К. Шульц, обследовавший стихотворные переводы Дюма из Пушкина, с полным основанием называет этот перевод «довольно фантастическим».14 Тем не менее не подлежит сомнению, что это все-таки амплифициро-ванный перевод и что единственным источником Дюма были строки дословного перевода Е. П. Ростопчиной; сохранив неизмененными некоторые его строки и словосочетания, Дюма сильно распространил присланный ему подстрочник. В переработке стихотворение увеличилось на два четверостишия; тем не менее в нем очень ослаблен русский оригинал, довольно точно переданный Е. II. Ростопчиной; ясные, четкие, экспрессивные слова заменены у Дюма банальными штампами сентиментального склада.
Первая строка стихотворного перевода Дюма буквально воспроизводит начало подстрочника: Дюма прибавил только эпитет к слову Сибирь—«суровая» (l'âpre Sibérie). Вторая строка оригинала «Храните гордое терпенье» уже у Ростопчиной искусственно увеличена на одно слово:
Conservez votre patience fière et forte,
a y Дюма она непомерно разрослась. Строки 3—4 Ростопчиной отозвались у Дюма в стихе 5-м, но последующие стихи (6—9) являются уже чистой фантазией французского писателя, который выдумал и «семена», брошенные декабристами «на поле будущего», и «процветание наших гнусных тиранов, которых бог сохраняет только для того, чтобы их лучше наказать». Может быть, Дюма, не знавший русского оригинала, неправильно истолковал строку Ростопчиной «Le saint élan de vos âmes» (восходящую к пушкинскому стиху «и дум высокое стремленье»); более вероятно, что Ростопчина сама читала «душ» вместо «дум» (слово это в ее копии написано неясно), а определение «высокое» пре-
14 В. К. Шульц. А. С. Пушкин в переводе французских писателей. СПб., 1880, стр. 127—132. — Приведя в отрывках или полностью и разобрав все стихотворные переводы из Пушкина, сделанные Дюма (помещенные им в его сочинении о России), автор пришел, в общем, к благоприятным выводам. Он считает, что переводы Дюма представляют собою «светлое явление», в особенности «после всех перечисленных посредственностей н фантазий, как в прозе, так и в стихах». «Дюма местами для прикрасы, а может, и по поэтическому увлечению прибавляет своего, но притом везде сохраняет основную мысль поэта». В настоящее время такое заключение представляется явно неверным и преувеличивающим достоинства французского писателя, тем более что и сам Дюма предупреждал читателей о несовершенствах своих переводов. Он писал, например: «Мы желаем дать вам представление о стихах Пушкина, но не забудьте, что перевод походит на оригинал, как лунный свет на свет солнечный», или в другом месте: «О стихах Пушкина не нужно судить по моим перо-водам: Пушкин — великий поэт, поэт из семьи Байронов и Гете» (Da Ppris a Astrakhan. Paris, I860, I, p. 34; II, p. 180).
образовала в «святое» стремление. Это оказалось для Дюма достаточным поводом, чтобы придать всему переводу религиозно-дидактический колорит, а декабристов превратить в христианских мучеников. Лишь последняя строфа снова приближается к пушкинской концовке-прорицанию. Владевший даром свободного и непринужденного версификаторства, Дюма, пользуясь переводом Ростопчиной, создал свою собственную вольную импровизацию на тему пушкинского послания декабристам.
Публикуя свой перевод, Дюма снабдил его заметкой о поводе и обстоятельствах написания этого стихотворения, полностью заимствованной из письма Е. П. Ростопчиной. У Дюма говорится: «Другой раз Пушкин непринужденно вошел в кабинет друга, писавшего письма в Сибирь одному из декабристов (а ип с!ёсет-Ьпз1е); он взял перо и в свой черед написал» (следует текст перевода). Легко заметить, что Дюма воспользовался также словом «декабрист», которое употребила и Ростопчина в своем письме.15 «Эти стихи не могли быть напечатаны и обращались в рукописях», — писал Дюма в заключение, выдавая и на этот раз источник своих сведений.
Таким образом, мы можем прийти к заключению, что у Дюма не было никаких оснований скрывать от своих читателей ту страницу письма к нему Е. П. Ростопчиной, которую он опустил при «полной» публикации письма; как видим, всем, что он нашел на этой странице, включая и текст стихотворения Пушкина, и пояснения к нему, Дюма воспользовался без остатка, хотя и в других частях своего труда. Единственным поводом для исключения им интересующей нас страницы могли быть соображения композиционного характера: весь рассказ в путевых записках Дюма об «однодневном» личном знакомстве с Е. П. Ростопчиной и о переписке с ней служил своего рода введением к публикации сообщенных ею воспоминаний о Лермонтове; поэтому можно думать, что неожиданно возникающий в середине письма эпизод о послании Пушкина в Сибирь показался Дюма неуместным, перебивающим основную линию его повествования, и он перенес этот эпизод в другую главу, где речь шла о Пушкине, но уж без ссылки на Е. П. Ростопчину.
15 С. А. Рейсер в статье «Из разысканий по истории русской политической лексики. Декабристы» («Труды Ленинградского библиотечного института им. Н. К. Крупской», т. I, Л., 1956, стр. 244—254) приходил к заключению, что слово «декабрист», возникшее, по-видимому, «не позднее первой половины 40-х годов», не употреблялось в русской легальной печати из цензурных соображений. Но во второй половине 50-х .годов, «после смерти Николая I в 1855 г. и последовавшего некоторого общественного оживления», слово декабрист «перестало быть запрещенным и не позже 1860-х годов вошло в основной словарный фонд русского языка». Этот вывод подтверждают приведенные выше примеры употребления слова «декабрист» у Е. Ростопчиной и А. Дюма.
Гораздо трудное решить, что вызвало неожиданное решение Е. П. Ростопчиной сообщить Дюма в собственном переводе послание Пушкина в Сибирь.
Напомним прежде всего, что стихотворение «Во глубине сибирских руд» было впервые напечатано А. И. Герценом в Лондоне за два года перед тем,16 а в России в 1858 г. Е. И. Якушкин смог напечатать в «Библиографических записках» (в статье «По поводу последнего издания сочинений А. С. Пушкина») лишь два стиха этого послания, не дававшие никакого представления ни о его содержании, ни о его адресатах: «К 1827 г. относится послание Пушкина, начинающееся (sic) стихами:
... Храните гордое терпенье, Не пропадет ваш скорбный труд...» 17
Полностью это стихотворение напечатано в России лишь в 1876 г., а в собрания сочинений Пушкина стало входить лишь с 1880 г.,18 да и то не во все.19
Знала ли Е. П. Ростопчина опубликованный Герценом текст «Во глубине сибирских руд»? Хотя прямыми свидетельствами но этому поводу мы не располагаем, но различные косвенные соображения позволяют нам ответить на этот вопрос отрицательно. Как мы видим, посылая Дюма текст пушкинского послания, Е. П. Ростопчина сообщала ему, что оно «не было и никогда не сможет быть напечатано па русском языке»; едва ли, говоря так, Ростопчина могла бы пойти на откровенную ложь; естественнее было бы думать, что «Полярная звезда» Герцена с текстом послания Пушкина до Ростопчиной не дошла,20 по крайней мере к тому времени, когда она писала Дюма.
16 «Полярная звезда на 1856 г.», кн. 2, Лондон, 1856, стр. 13.
17 «Библиографические записки», 1858, № И, стр. 345.
18 Н. В. Г е р б е л ь. Для будущего полного собрания сочинений Пушкина. «Русский архив», 1876, т. 1, № 2, стр. 220; К. П. Богаевская. Пушкин в печати за сто лет (1837—1937). М., 1938, стр. 57 (№ 384).
19 В. Е. Якушкин в статье «Сочинения Пушкина в 1887 году» жаловался, что в «популярных» изданиях Пушкина даже этого времени цензурные изъятия превращали некоторые стихотворения в настоящие ребусы; так в «Послании в Сибирь» (и заглавие не дано) последнее четверостишие печатается в следующем виде:
Ок... тя... пад... Теми... рух... и свобода Вас примет радостно у входа, И братья м... вам отдадут.
(см.: В. Е. Якушкин. О Пушкино. Статьи и заметки. М., 1899, стр. 160).
20 Вторая книжка «Полярной звезды», в которой напечатано послание Пушкина декабристам, вышла в свет около 25 мая 1856 г. (см.: Н. Я. Э й-делъман. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». Изд. «Мысль», М., 1966, стр. 32).
Между тем известно, что последние годы своей жизни Ростопчина находилась в полном разладе почти со всеми своими соотечественниками, а с кругом «Современника» и «лондонскими пропагандистами» состояла в самой острой полемике, отозвавшейся и в «Колоколе», и в «Полярной звезде». Отсюда можно было бы заключить, что какие-то издания Герцена и Огарева или по крайней мере известия о них должны были доходить до Ростопчиной, в особенности после того, как Н. П. Огарев напечатал в четвертой книге «Полярной звезды» (1858) свое непосредственное стихотворное обращение к ней с весьма выразительным заглавием: «Отступнице (Посвящено гр. Р. ..ой)».21 Действительно, это стихотворение в конце концов стало ей известным, но мы затрудняемся определить, было ли это до или после того, как отправлено было ее письмо к Дюма; к тому же если внимание Ростопчиной обратили на четвертую книгу «Полярной звезды», для чего был особый повод, это не дает нам никаких оснований для заключения, что ей была известна также вторая книга этого лондонского издания. Поскольку, однако, в стихотворении «Отступнице» речь шла также о декабристах и об отношении к ним поэтессы, необходимо иметь его в виду при анализе тех побуждений, которые вызвали Ростопчину на перевод послания Пушкина.
В стихотворении «Отступнице» (1857) Н. П. Огарев вспоминал годы своей юности и знакомства с будущей графиней Ростопчиной, тогда еще Сушковой, когда она жила «милой барышней в Москве» и только начинала свою поэтическую деятельность стихами, полными политического свободомыслия. В особенности запомнилось Огареву ее стихотворение, посвященное декабристам, о котором он писал:
С порывом страстного участья Вы пели вольность, и слезой Почтили жертвы самовластья, Их прах казненный, но святой. Листы тетради той заветной Я перечитывал не раз, И снился мне ваш лик приветный, И блеск, п живость черных глаз...
Об этом стихотворении Сушковой-Ростопчиной долгое время известно было лишь из приведенных строк Огарева; следы той «заветной тетради», в которой его читал Огарев, затерялись. Дочь поэтессы свидетельствовала даже об его уничтожении: «Мать моя написала тогда стихотворение на декабристов, ею после сожженное. Я никогда не слыхала его».22 Однако текст этого стихотворения, притом в автографе Ростопчиной, много лет спустя был най-
21 «Полярная звезда па 1858 г.», кн. 4, стр. 302—304; в том же году перепечатано в Лондоне в издании «Стихотворении» Огарева (стр. 392—396)
22 Л. А. Ростопчина. Правда о моей бабушке. (Отрывок из воспоминаний). «Исторический вестник», 1904, кн. 3, стр. 869.
ден. Оно озаглавлено «Послание страдальцам» и написано было, по свидетельству собственноручной надписи на автографе, в то время, когда поэтессе было «пятнадцать лет», т. е., очевидно, вслед за исполнением приговора над участниками восстания 14 декабря 1825 г., вероятнее всего, в 1827 году. Текст «Послания к страдальцам» с надписью поэтессы декабристу «Захару Григорьевичу Чернышеву в зпак особепного уважения» был найден среди бумаг Петра Сергеевича Киселева.23 «Послание страдальцам», по времени своего создания близкое к посланию в Сибирь Пушкина, имеет и кое-какие внутренние соответствия с ним. «Послание страдальцам» адресовано прежде всего к декабристам, томящимся в казематах Сибири:
Соотчичи мои, заступники свободы, О вы, изгнанники за правду и закон, — Нет, вас не оскорбят проклятием народы, Вы не услышите укор земных племен!
Хоть вам не удалось исполнить подвиг мести И рабства иго снять с России молодой, Но вы страдаете для родины и чести, И мы признания вам платим долг святой...
Поэтесса допускает, что среди ссыльных декабристов «в степях Сибири диких» «увяли многие безвременно, в цепях», но мысль ее обращена к еще живым изгнанникам, и она стремится передать им не только слова утешения, но и надежду на будущие освобождение и торжество:
Быть может, вам не всем в плену, в горах ужасных, Терпеть ругательства гонителей своих... Быть может .. вам и нам ударит час блаженный Паденья варварства, деспотства и царей, И нам торжествовать придется мир священной Спасенья россиян и мщенья за друзей! Тогда дойдут до вас восторженные клики России, вспрянувшей от рабственного сна.. ,24 и т. д.
23 Полный текст впервые напечатан Г. П. Георгиевским в кн.: Декабристы. Сборник материалов. Изд. «Прибой», Л., 1926, стр. 7—8, 9—16 (комментарий). По другому списку и с датой «июль 1831 г.» стихотворение напечатано в ст.: Вл. Нейштадт. Неизвестные стихи Е. П. Ростопчиной. «Тридцать дней», 1938, № 2, стр. 95—96.
24 Последняя пз цитированных нами строк, как справедливо отметил С. А. Рейсер в комментарии к перепечатке стихотворения «К страдальцам» в антологии: Вольная русская поэзия второй половины XVIII—первой половины XIX в., стр. 848 (Библиотека поэта, Л., 1970), представляет собою перефразировку стиха («Россия вспрянет ото сна») из не напечатанного в то время послания Пушкина к Чаадаеву. Не вполне точную цитату из того же послания Пушкина (по какому-нибудь рукописному списку) Ростопчина взяла эпиграфом к другому своему раннему стихотворению — «Мечта» (1830) — также впервые напечатанному Вл. Нейштад-том в указанной выше статье, — в нем господствует такое же, смелое ио тому времени, политическое вольнодумство; в последнем стихотворении
Именно эти строки, полные гражданственного пафоса и «страстного участья», вспоминал Н. П. Огарев, противопоставляя им позднейшие ретроградные, полные враждебного непонимания и злобы отзывы Е. П. Ростопчиной о новых добровольных изгнанниках и мучениках русской свободы.
В том же стихотворении Н. П. Огарев вспоминал также позднюю встречу с ней, по-видимому, в Париже в 1845 г. («В поре печальной зрелых лет...»). Однако на этот раз оп не решился заговорить с ней:
Уже хотел я молвить слово, Сказать вам дружеский при вот, Но вы какому-то французу Свободу поноспли вслух, И русскую хвалили музу За подлый склад, за рабский дух...
Но и эти слова поэтессы, по мнению Огарева, только предваряли ее последующую «измену», к которой пришла она в своих поздних сатирических стихах.
Можно считать установленным, что стихотворение «Отступнице» с подзаголовком «Посвящено гр. Р... ой» было написано Н. П. Огаревым в Лондоне в 1857 г. и что ближайшим поводом для его возникновения явилось стихотворение Ростопчиной «Простой обзор», напечатанное в газете «Северная пчела» 10 августа 1857 г.,25 направленное против передового демократического лагеря в России, в частности против Чернышевского и Добролюбова, выступивших против Ростопчиной в «Современнике»;26 однако две строфы были направлены против Герцена и Огарева. Хотя в тексте «Простого обзора», опубликованном в «Северной пчеле», эти две строфы не были пропущены цензурой, но какими-то путями они дошли в Лондон до Герцена, который и напечатал их в заметке отдела «Смесь» в своем «Колоколе» под заглавием «Струна из графской лиры Ростопчиной», где сделана также полная язвительности ссылка на стихотворение «Отступнице» в «Полярной звезде».27 Ранее Герцена и Огарева Ростоп-
в стихе «плач братьев притесненных», вероятно, также подразумеваются декабристы. Отметим еще, что к стихотворению «К с-традальцам» был поставлен эпиграф из «Исповеди Наливайки» К. Ф. Рылеева:
Но где, скажи, когда была Без жертв искуплена свобода?
(ср.: H. J1. Бродский. М. Ю. Лермонтов. Биография. Гослитиздат, М., 1945, стр. 159—160).
25 «Северная пчела», 1857, № 175, стр. 818—819.
26 А. Ф. Абрамович. Н. Г. Чернышевский и Е. П. Ростопчина (Из истории общественно-литературной борьбы в России 50—60-х годов XIX в.). «Труды Иркутского государственного университета», 1959, т. XXVIII, вып. 1, стр. 195—197.
27 «Колокол», 1858, лл. 23—24, от 15 сентября, стр. 200. Ср.: А. И. Герцен, Собрание сочинений в тридцати томах, т. XIIT, М., 1958, стр. 350,
чина задела также в своей сатире «Дом сумасшедших в Москве в 1858 г.», написанной весной 1858 г. (в строфах 58—60).28
В своем биографическом очерке Е. П. Ростопчиной брат ее С. П. Сушков, вступив в полемику с Е. С. Некрасовой, впервые сообщившей в русской легальной печати большой отрывок из стихотворения Огарева «Отступнице»,29 засвидетельствовал: «М. В. Сушков сообщил в с. Вороново графине Ростопчиной о появлении в Москве стихов Огарева в своем письме от 1 июля 1858 г., из которого г-жа Некрасова, по ее собственному признанию, почерпнула это сведение; но в то время графиня уже страдала предсмертною болезнью, более ничего не писала, прекратила все светские отношения, а по переезде в сентябре в Москву окончательно слегла в постель и 3 декабря скончалась».30 Несколько ранее тот же С. П. Сушков по тому же поводу привел эти данные в более подробном виде. Он сообщил цитату из письма Н. В. Сушкова к Е. П. Ростопчиной от 1 июля («Герцен уже тиснул на тебя стихи Огарева. Ходят по Москве») и добавил: «Из письма Н. В. [CyшкoвaJ не видно, послал ли он копию графине с этих стихов, озаглавленных: „Отступнице44, но они были записаны в его „Воспоминаниях", где с ними познакомилась г-жа Некрасова». Процитировав это стихотворение по тому же списку, С. Сушков продолжал: «Н. В. Сушков сообщил графине о стихах Огарева в своем письме от 1 июля 1858 г., но в это время она уже лежала на одре мучительной болезни в подмосковном селе Вороново, ничего более не писала, за исключением только упомянутого выше „Очерка о Лермонтове", набросанного ею по-французски, с большим трудом для Александра Дюма (отца), посетившего в тот год Москву» и т. д.31 Если мы сопоставим теперь
583—584. — Стоит обратить внимание также на то, что на той же странице «Колокола» оканчивалась заметка Герцена, озаглавленная «А. Дюма», в которой говорилось: «Со стыдом, с сожалением читаем мы, как наша аристократия стелется у ног А. Дюма, как бегает смотреть „великого и курчавого человека" сквозь решетки сада...» и т. д. (речь идет о пребывании Дюма в Петербурге).
28 «Русская старина», 1885, № 3, стр. 693—694.
29 Е. С. Некрасова. Графиня Е. П. Ростопчина. «Вестник Гпропы», 1885, ки. 3, стр. 42—81.
30 Гр. Е. П. Р о с т о п ч и н а, Сочинения, т. I, СПб., 1890, Бпсн рафиче-екпй очерк, стр. XLI.
31 Сергей Сушков. Возражение на статью Е. С. Некрасовой о графине Е. П. Ростопчиной. «Вестник Европы», 1888, кн. 5, стр. 431. —Возможно, что С. Г1. Сушкову осталась неизвестной другая статья Е. С. Некрасовой в «Русской старине» (1885, № 3, стр. 671—710), в которой опубликованы «шутка-сатира» Ростопчиной «Дом сумасшедших» и се переписка с дядей — Н. В. Сушковым. Предполагалось здесь же напечатать стихотворение «Отступнице»: «Привожу это стихотворение почти целиком в заключенно всего упомянутого любопытного материала», — писала Е. С. Некрасова (стр. 673), однако публикация cthvhb )рения в последнюю минуту не была разрешена цензурой, вследств ie че о и журнале остались пустыми две страницы (стр. 707—709). Дядя Е. П. Ростоп-
y£ Я*
J>
SbJXjtJZs, A
г
^-T' r T ni ttwíj
/
J
Стихотворение Пушкина ^p^WmskMomW' C™C°K Е' РостопчинОЙ-
Письмо Е. П. Ростопчиной к А. Дюма 18 (30) августа 1858 г. (3-я страница)
lib.pushkinskijdom.ru
дату этого письма Н. В. Сушкова с приведенными нами выше датами двух писем Е. П. Ростопчиной к Дюма — первое, с переводом послания, писано из Воронова 18 (30) августа; второе, с заметками о Лермонтове, оттуда же 27 августа (10 сентября) 1858 г., — мы сможем заключить, что, хотя письмо к ней ее дяди с первым известием о появившихся в Москве списках стихотворения «Отступнице» послано было на месяц раньше (1 июля старого стиля), самый текст этого обращенного к ней произведения она могла и не получить к тому времени, когда состоялась ее встреча с Дюма в Москве; этому могло помешать также плохое состояние ее здоровья, на что ссылаются и С. П. Сушков, и А. Дюма.32 Во всяком случае задевающие Герцена и Огарева строфы в сатире Ростопчиной «Дом сумасшедших в Москве в 1858 г.» не могли быть ее «ответом» 33 на стихотворение «От-
чиной Николай Васильевич Сушков (1796—1871), от которого она узнала о посвященном ей стихотворении Н. П. Огарева, был литератором, поэтом, драматургом, имевшим широкие связи в литературных и артистических кругах. Он был женат на сестре Ф. И. Тютчева, Дарье Ивановне; его хорошо знали в Москве благодаря его салону, посетителями которого были многочисленные литераторы и ученые всех направлений, делившиеся здесь друг с другом новостями отечественной и зарубежной культурной жизни. Ф. И. Тютчев всегда посещал этот салон и неоднократно упоминал о нем в письмах к своей второй жене, Эрнестине Федоровне: «Гостиная Сушковых если и не первая в Европе, то самая многолюдная. Это постоянная толчея»; «В Москве... я видаю... в две недели больше развитых людей, чем в Петербурге в шесть месяцев. Надо сознаться, что салон Сушковых положительно приятен» («Старина и новизна», кн. 19, стр. 222 и 269; см. также письма Ф. И. Тютчева к Н. В. Сушкову, опубликованные Д. Д. Благим: «Мурановский сборник», 1, 1928, стр. 64—73). У старых литераторов Н. В. Сушков пользовался репутацией «замечательно легкомысленного человека», «с претензиями на независимость мнений, по которым восстает на Пушкина и подобн.» — как его аттестовал однажды П. А. Плетнев в письме к Я. К. Гроту от 13 февраля 1846 г. (см.: Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. II. СПб., 1896, стр. 674). Но И. В. Сушков был преисполнен благоговения к памяти Пушкина, и, вероятно, располагал сведениями об истории его жизни, почерпнутыми из устных рассказов о поэте. См., например, в первой книге издававшегося им литературного сборника «Раут» (М., 1851) его собственную статью «Пушкина шляпа» (стр. 7—10), в которой Н. В. Сушков, в частности, делится собственными воспоминаниями о смерти и отпевании Пушкина в Петербурге.
32 «Графиня Евдокия Петровна, — утверждает С. П. Сушков, — взялась за перо в самый последний раз в конце августа 1858 г., чтобы написать для А. Дюма (отца) на французском языке краткую заметку о Лермонтове» (Гр. Е. П. Ростопчина, Сочинения, т. I, стр. XX).
33 Такое утверждение мы находим в комментарии к стихотворению «Отступнице» в изд.: Н. П. Огарев. Стихотворения и поэмы. JL, 1956 (Библиотека поэта, Большая серия), стр. 817. Отметим, что в этот комментарий вкрались, к сожалению, и другие неточности и досадные типографские опечатки: стихотворение Ростопчиной «Простой обзор» напечатано в «Северной пчеле» в августе, а не в июне 1857 г., в номере же от 10 июня напечатано другое ее стихотворение — «Моим критикам» (с датой 25 ноября 1856 г.); статья Герцена в «Колоколе» назвала здесь не
3 Временник 33
ступнице», так как были написаны до того, как она узнала о нем, а посвященная ей заметка в «Колоколе», может быть, не дошла до нее вовсе, так как появилась в Москве в период ее тяжелой предсмертной болезни.
Таким образом, у пас нет никаких оснований предполагать, что для сообщения Дюма перевода пушкинского послания в Сибирь на Е. П. Ростопчину могли оказать какое-либо воздействие материалы о Пушкине, декабристах и о ней самой, опубликованные в лондонских изданиях Герцена и Огарева. Поводы были иные — очевидно, мы знали бы о них, если бы Дюма сам раскрыл нам содержание той оживленной двухчасовой беседы, которую он вел с нею у постели в ее московском доме с записной книжкой в руках: оба ее письма к Дюма были следствием этой беседы, выполнением добровольно данных ему обещаний. Конечно, ни о каких лондонских изданиях на русском языке сам Дюма знать не мог, но разговор его с Ростопчиной, естественно, мог коснуться декабристов, о которых в России много говорили после амнистии 1856 г., и Пушкина, которого сама Ростопчина все чаще вспоминала именно в последние годы.
По-видимому, воспоминания о Пушкине действовали целительно на те раны, которые получала она в борьбе со своими литературными противниками, и потому она часто призывала его имя. Драматические сцены Ростопчиной «Дочь Дон Жуана» 1856 г. посвящены «памяти Пушкина»; в своем стихотворном посвящении к этому произведению она писала:
Я знала вас: вы для меня открыли Свой теплый круг, приветливо родной; Ребенком вы меня в нем приютили, Любя меня и детский лепет мой...
На этом основании, обращаясь к тени поэта, она просила о покровительстве и защите:
... пусть труд мой осенится Загробною защитою твоей.. ,34
Она искренне считала, что «разошлась с новым поколением» потому, что принадлежит миру прошлого, писателям пушкинской поры (стих. «Моим критикам», 1856). Очень ясно выразила она это свое ощущение в письме того же года к М. П. Погодину, где говорится: «Я вспомнила, что я жила в короткости Пушкина, Крылова, Жуковского, Тургенева, Баратынского, Карамзина, что все эти чистые славы наши любили, хвалили, благословляли меня на путь по следам их... Вот почему презираю я душевно всю теперешнюю литературную сволочь, исключая только некото-
«Струна...», но «Страница (?) из графской лиры», стихи декабристам названы «Послание к стрельцам» (?) вместо «страдальцам» и т. д.
34 «Пантеон», 1856, кн. 1, стр. 2.
рых... не принадлежащих ни к сим, пи к оным».35 Цитируя эти слова, В. Ходасевич заметил: «Память несколько изменяет ей, когда она касается отношений с Пушкиным, с которым она была мало знакома».36 Однако о характере их взаимоотношений мы, в сущности, знаем очень мало: касавшиеся их историки русской литературы с давних пор пересказывают преимущественно собственные признания поэтессы по этому поводу.37
Из посвященного П. А. Плетневу стихотворения Ростопчиной «Две встречи» (1841) можно заключить, что в первый раз она видела Пушкина в Москве на Новинском бульваре, по-видимому в 1826—1827 гг., и что вторая ее встреча с поэтом произошла на бале у московского генерал-губернатора кн. Д. В. Голицына зимою 1828 г., но эти встречи были мимолетны, а сама поэтесса была еще очень молода. Более примечательными должны были быть встречи, состоявшиеся в конце 1836 г., после того как она вместе с мужем впервые появилась в Петербурге. «Более короткое сближение Евдокии Петровны с Пушкиным, — утверждает ее брат С. П. Сушков, — произошло в зиму с 1836 по 1837 г., незадолго до его кончины»; в другом месте своего биографического очерка Ростопчиной он же замечает: «От зимы с 1836 на 1837 год сохранились в моей памяти неизгладимые воспоминания о происходивших нередко у Ростопчиной обедах, на которые собирались Жуковский, Пушкин, кн. Вяземский, А. И. Тургенев, кн. Одоевский, Плетнев, графы Вьельгорские, Мятлев, Соболевский, гр. Соллогуб».38 Мы ничего не знаем о том, как часто на этих обедах бывал Пушкин; существует лишь одна важная, но ничем не подтвержденная запись П. И. Бартенева: «Пушкин за день до своего смертельного поединка обедал у графини [Е. П. Ростопчиной] и, как рассказывал ее муж, гр. А. Ф. Ростопчин, неоднократно убегал мочить себе голову, до того она у него горела».39 Фактическим подтверждением возможных встреч и бесед Пушкина с Е. П. Ростопчиной может служить то, что в бумагах поэта находились два ее стихотворения, оба датированные 1836 г.; первое пз них («Эльбрус и я») было напечатано Пушкиным в пятой книге журнала «Современник» (составлением которой он был занят в декабре 1836 г.); второе стихотво-
35 Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XIV. СПб., 1900, стр. 384.
36 В. Ходасевич. Гр. Ростопчина. Ее жизнь и лирика. «Русская мысль», 1916, № И, отд. II, стр. 51.
37 См., например: А. И. Белецкий. До питания про вплив Пуштна на росшську лггературу XIX вшу. Пушшн и росшски письменници, 1830—1860 (в кн.: О. С. П у ш к 1 н. Статти та матер1яли. Кшв, 1938, стр. 123—125, 131—133); В. В. Вересаев. Спутники Пушкина, т. 2. Изд. «Советский писатель», М., 1937, стр. 321—322.
38 С. П. Сушков. Биографический очерк. В кн.: Гр. Е. П. Ростопчина, Сочинения, т. 1, стр. VIII—IX, XIV.
39 «Русский архив», 1905, кн. III, № Ю, стр. 212.
3* 35
роние («Месть») появилось в седьмой книге.40 Возможно, что к этой же зиме 1836 г. относится отзыв Пушкина о Е. П. Ростопчиной, занесенный в записки В. И. Анненковой. «Вспоминаю, — пишет мемуаристка, — суждение [Пушкина] на счет графини Ростопчиной. Он отдавал должное ее поэтическому таланту, но говорил, что если пишет она хорошо, то, напротив, говорит очень плохо, опьяняется собственными словами и производит на него впечатление Пифии на треножнике, высказывающей самые противоречивые мысли, совершенно лишенные логики, ради единственного удовольствия спорить».41 Критическая нотка в этом снисходительном отзыве, если он точно удержан в памяти мемуаристки, представляется нам заслуживающей внимания. По-видимому, знакомство Пушкина с Е. П. Ростопчиной мало чем отличалось от множества других светских знакомств поэта и никогда не походило на душевную близость. Все то, что об этом писала сама Ростопчина, начиная со стихотворения «Черновая книга Пушкина» (1838), было ее иллюзией или самообольщением. Во второй половине 50-х годов она особенно часто тешила себя этой иллюзией, наивно поверив в то, что
Он, наш кумир... он, слава русской славы
Благословлял на дальний путь меня...
Песнь женская была ему забавой,
Как новизна... О, не забуду я,
Что Пушкина улыбкой вдохновенной
Был награжден мой простодушный стих.. ,42
Этим можно объяснить и решение Ростопчиной поделиться с А. Дюма «ненапечатанным» стихотворением Пушкина. Беседуя с А. Дюма о русских поэтах, она и ему хотела засвидетельствовать свое близкое знакомство с Пушкиным, простиравшееся до того, что она знала его тайные, запрещенные произведения, которые, по ее словам, никогда не могли быть обнародованы.
4
Наиболее веским доводом в пользу того, что Е. П. Ростопчина не знала текста стихотворения «Во глубине сибирских руд», на печатанного Н. П. Огаревым, и не имела его под рукой, когда писала к А. Дюма, может служить то, что французский перевод стихотворения сделан ею по тексту, отличающемуся от того, который опубликован в «Полярной звезде». Мы можем указать в настоящее время и тот рукописный список этого послания Пуш-
40 Е. И. Рыскин. Журнал А. С. Пушкина «Современник». 1836—1837. указатель содержания. Изд. «Книга», М., 1967, стр. 14 (№ 82) и стр. 19 (№ 126).
41 Ираклий Андроников. Лермонтов. Исследования и заметки. М., 1964, стр. 173—174 (статья «Утраченные записки»).
42 Е. П. Ростопчина. Памяти Пушкина (посвящение «Дочери Дон-Жуана»). «Пантеон», 1856, кн. 1, стр. 2.
кина, с которого Е. П. Ростопчина делала свой перевод. Этим списком располагала сама Е. П. Ростопчина. Своей рукой оца занесла его в принадлежавший ей альбом 1843 г., хранящийся ныне в Центральном архиве литературы и искусства в Москве.43
На л. 135 об. этого альбома, под общим заголовком «Ненапечатанные стихи Пушкина» помещены: на верхней части листа список стихотворения «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем», на нижней — список интересующего нас послания в два столбца, отделенные друг от друга вертикальной чертой,
43 Альбом Е. П. Ростопчиной («Pensées, poésies, fragments, extraits de mes lectures etc., etc. livre 4, Pétersbourg, 1843, appartenant à la C-sse Eudoxie Rostopchine). ЦГАЛИ, ф. 733, on. 1, № 16. — Ранее этот альбом принадлежал покойному Ю. Н. Верховскому («Новый мир», 1938, № 4, стр. 278). Сам Ю. Н. Верховский для своей книги об А. А. Дельвиге (Бар. Дельвиг. Материалы биографические и литературные, собранные Ю. Верховскпм. Пгр., 1922, стр. 98) извлек из этого альбома очень интересную запись, сделанную рукою Е. И. Ростопчиной по рукописным материалам Льва Сергеевича Пушкина («Copié pour moi par Léon Pouchkine, Moscou 28 septembre 1849»), об обстоятельствах, при которых в начале 1820-х годов были созданы стихотворения А. С. Пушкина, Ф. Туман-ского и А. Дельвига на тему о «птичке, выпущенной на волю». В этом же альбоме был найден список экспромта А. С. Грибоедова «По духу времени и вкусу он ненавидел слово раб» по поводу его ареста в 1826 г. в связи с процессом декабристов и с поясняющей это восьмистишие записью владелицы альбома: «Как Грибоедов определял мнение о себе московских дам» (см.: М. А. Цявловский. Экспромт А. С. Грибоедова. — «Новый мир», 1938, № 4, стр. 278; А. С. Грибоедов, Сочинения, ред. и прим. Вл. Орлова, Л., 1946, стр. 339, 606). На л. 126 альбома после списка элегии А. И. Одоевского «На смерть Грибоедова», написанной в 1829 г. в Читинском остроге, сделана запись Е. П. Ростопчиной (датированная. «Вороново, 19 июня 1852 г.»), в которой идет речь о насильственной смерти русских писателей, в частности Грибоедова и Лермонтова; об А. И. Одоевском здесь говорится, что он, «замешанный в заговоре 14 декабря, был в крепости под судом и приговорен к вечной ссылке на каторжные работы в Сибири, с лишением чинов и дворянства; потом прощен и умер на Кавказе рядовым. К нему относятся прекрасные стихи М. Лермонтова: „Мир праху твоему, мой милый Саша"». Далее идет целое рассуждение о кончине этих поэтов: «Странное сближение: в течение 12 лет сосланный Одоевский пишет на смерть умерщвленного Грибоедова, потом сам умирает и воспет Лермонтовым через два года. Лермонтов погибает, застреленный Мартыновым на дуэли в Пятигорске, на Кавказе, и на смерть его стихи писаны графинею Ростопчиной, как будто для того, чтобы женскою рукою заключить ряд этих жертв насильственной смерти» и т. д. (Ф. Ф. Майский. М. Ю. Лермонтов и Карамзины. В кн.: М. Ю. Лермонтов. Сборник статей и материалов. Ставрополь, 1960, стр. 159). На год ранее Ростопчиной ее дядя Н. В. Сушков в своем сборнике «Раут» (М., 1851, стр. 8) в свою очередь писал о «странном» сходстве в судьбе троих поэтов: «погибшего преждевременно на Кавказе» «пылкого и восприимчивого Лермонтова», выражавшего «скорбь свою бурным ропотом, доходившим до исступления при мысли о Пушкине, который тоже — несколько лет прежде — тосковал о мученической кончине Грибоедова, также рано похищенного смертью в коварной Персии». Не удивительно, что в том же альбоме Гостопчиной находится также список стихотворения Лермонтова «На смерть Пушкина» (лл. 110—111) и что она же сообщила его А. Дюма.
с цифровым, порядковым обозначением каждой из его четырех строф.
Приводим этот список полностью44 (см. его воспроизведение на вклейке; для удобства его описания и сличения с другими списками каждый стих обозначен порядковой цифрой, заключенной в квадратные скобки) :
К ИЗГНАННИКАМ...
1
[1] Во глубине Сибирских руд
[21 Храните гордое терпенье;
[3] Не пропадут ваш скорбный труд
[4] И душ высокое стремленье
2
[51 Любовь друзей дойдет до вас,
[6] Проникнет в каторжные норы,
[71 Как сквозь железные затворы
[81 Мой скорбный достигает глас.
3
|91 Несчастью верная сестра [101 Надежда, в мрачном подземелье [111 Возбудит радость и веселье... [121 Придет желанная пора! ..
4
[13] Оковы тяжкие спадут...
[14] Темницы рухнут, и свобода [151 Вас встретит радостно у входа, [16] И братья мечь вам подадут! . .
Нетрудно заметить, что этот список имеет отличия от общепринятого текста и что именно эти отличия сохранены в том французском переводе, который Ростопчина послала Дюма. Одна из самых существенных особенностей указанного списка — та, что в нем стихи 5—8-й (все второе четверостишие) поставлены на место стихов 9—12-го (третьего четверостишия), т. е. они поменялись местами. Отличия есть и в тексте стихов 5—8-го ро-стопчинского списка, где они читаются:
Любовь друзей дойдет до вас, Проникнет в каторжные норы, Как сквозь железные затворы Мой скорбный достигает глас,
44 Публикуемый ниже список не назван ни в перечне рукописных списков стихотворения (Акад., т. III, кн. 2, стр. 1137—1139), ни в дополнениях к нему, составленных М. К. Азадовским в его кн. «Статьи о литературе и фольклоре» (М.—Л., 1960, стр. 439—440). За указание мне этого списка искрение благодарю В. Э Вацуро.
вместо принятого
Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас.
Есть и другие, более мелкие разночтения. Так, в стихе 3-м списка стоит «не пропадут» вместо обычного «не пропадет»; в стихе 4-м «И душ (вместо «дум») высокое стремленье»; стих 11-й списка читается
Возбудит бодрость и веселье,
вместо «разбудит», в стихе 13-м «оковы тяжкие спадут» (вместо «падут»), в стихе 15-м «вас примет» (вместо «вас встретит»), в стихе 16-м «И братья меч вам подадут» (вместо «отдадут»). Все отмеченные особенности отразились не только во французском переводе стихотворения Е. П. Ростопчиной, но и в стихотворном переложении его А. Дюма.
Когда и откуда заимствовала Ростопчина тексты обоих произведений Пушкина, записанные в ее альбом 1843 г., — это мы можем только предполагать. Если этот альбом действительно был заведен в 1843 г., то этот год составляет ту дату, ранее которой запись в нем не могла быть произведена, но это, конечно, не означает, что Ростопчина не могла знать этих стихотворений раньше или что она не располагала другими их списками. Нет сомнения, что до нас дошли очень немногие рукописи из ее богатого литературного архива и что среди утраченных были списки произведений Пушкина, декабристов и т. д. Мы догадываемся об этом, в частности, по эпиграфам, поставленным ею к ее собственным ранним стихотворениям и заимствованным из ненапечатанных произведений Пушкина и его современников.
Подобные списки Е. П. Ростопчина хранила у себя и позже. Ей принадлежали, например, две тетради 50-х годов со вписанными в них ею самою и другими лицами произведениями русской потаенной музы. Первая из этих тетрадей озаглавлена «Запрещенные стихотворенья 19 века» (34 лл.), вторая (31 л.) заглавия не имеет, но содержит в себе подобные же произведения; на лл. 9—10 —ряд произведений Пушкина или ему приписывавшихся преданьем в довольно авторитетных редакциях, среди них его эпиграммы — на А. Н. Голицына («Вот Хвостовой покровитель»), на М. С. Воронцова («Полу-милорд, полу-купец»), на Ф. В. Булгарина («Не то беда, что ты поляк»), на Е. С. Огареву («Митрополит, хвастун бесстыдный»), эпиграммы на Карамзина, Аракчеева и т. д. Здесь же находится полный текст «Ариона» Пушкина, список декабристской песни «Ах, где те острова», стихи за подписями Н. Ермолова, С. Соболевского и т. д. Обе тетради принадлежали некогда музею А. Ф. Онегина в Париже, куда перешли от дочери Ростопчиной, а ныне находятся в Пуш-
кинском доме.45 Изучавший их М. А. Цявловский отметил, что вторая из указанных тетрадей заключает в себе «собрание стихотворений такого же содержания, что и тетрадь С. Д. Полторацкого» и что в ней «имеются точные копии стихотворений Пушкина, списанные с тетради С. Д. Полторацкого».46 Это указание ошибочно. Сличение указанной тетради Е. П. Ростопчиной с тетрадью С. Д. Полторацкого «Собрание стихотворений разных авторов», которую М. А; Цявловский имеет в виду,47 приводит к заключению, что не тетрадь Ростопчиной была списана с тетради Полторацкого, а, наоборот, все тексты были переписаны (писарским почерком с поправками рукою С. Д. Полторацкого) из тетради Е. П. Ростопчиной.48 Это свидетельствует о том, что даже Полторацкий, усерднейший собиратель списков произведений Пушкина, пользовался их коллекцией, собранной Е. П. Ростопчиной. Кстати, именно С. Д. Полторацкий мог сообщать Е. П. Ростопчиной новости из книжек лондонской «Полярной звезды», как один из «тайных корреспондентов» этого издания. С ним Ростопчина сохраняла в 1858 г. довольно дружественные отношения, сообщая ему через Н. В. Сушкова «сердечное рукопожатие» и посвятив ему три строфы своей сатиры («Сумасшедший дом», строфа 35—37), в которой дана в сущности беззлобная и скорее даже сочувственная характеристика этого «премилого чудака», хотя он и помещен «двух миров на перепутье», как не чуравшийся никого из обеих враждующих партий — «славянофилов» и «западников».
В широком кругу светских знакомых Е. П. Ростопчиной было, конечно, много других лиц, знавших Пушкина и обладавших списками его ненапечатанных стихотворений; поэтому трудно дознаться, от кого могла она получить тексты тех двух стихотворений, которые собственноручно записаны ею в альбом 1843 г. Обратим, однако, внимание на то, что оба стихотворения — «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» 49 и послание в Сибирь {«Изгнан-
45 ИРЛИ, рук. отд., ф. 244, оп. 8, № 114. Ср.: Б. Л. М о д з а л е в с к и й. Оппсанне рукописей Пушкина, хранящихся в музее А. Ф. Онегина в Париже: В кн.: Пушкин п его современники, вып. XII, СПб., 1909, стр. 29.
46 М. А. Цявловский. Эпиграмма Пушкина на Аракчеева. «Литературный критик», 1940, кн. 7—8, стр. 219; перепеч. в кн.: М. А. Цявлов-с к и й. Статьи о Пушкине. М., 1962, стр. 32.
47 Эта рукопись также находится в ИРЛИ, рук. отд., ф. 244, оп. 8, № 101.
48 В этом убеждает, в частности, первое же «безымянное стихотворение» 1854 г., помещенное в начале тетради Ростопчиной с ее собственноручным замечанием, которое С. Д. Полторацкий воспроизвел в своей копии, но прибавив имя автора: «Гр. Рост[опчина]». Тетрадь Полторацкого, по его свидетельству, сверена с оригиналом 22 ноября 1857 г.
49 Автографа этого стихотворения не сохранилось; впервые по копии М. Е. Борисоглебского оно при содействии П. А. Ефремова было напечатано в «Библиографических записках» (1858, № 7, стр. 203 — Акад., III. ч. 2, стр. 1203).
никам»)—записаны на одном листе, одним почеоком и имеют общее заглавие «Ненапечатанные стихотворения Пушкина»: это может свидетельствовать о том, что они списаны одновременно, притом из одного источника — у кого-либо из ее петербургских друзей. Решаемся высказать одно из возможных предположений, что таким лицом мог быть на этот раз С. А. Соболевский, которого Ростопчина хорошо знала и в Петербурге, и в Москве. Публикуя письмо Е. П. Ростопчиной к Соболевскому (от 3 марта 1854 г.), П. И. Бартенев писал в сопроводительной заметке: «Соболевский знал ее в Петербурге, откуда он переселился в Москву около 1854 года».50 С. А. Соболевский, этот, по ее словам,
Неизвестный сочинитель
Всем известных эпиграмм,
сочувственно характеризован в сатире «Сумасшедший дом» (строфы 38—40), где он помещен рядом с С. Д. Полторацким; литературную репутацию Соболевского как остроумца и арбитра в литературных оценках Ростопчина защищала в письме к Н. В. Сушкову (от 19 июня 1858 г.) .51
Любопытно, что в одной из тетрадей П. И. Бартенева 1850-х годов, где находятся копии стихотворений Пушкина, в то время не напечатанных, рядом, на соседних страницах, именно рукою Соболевского записаны оба интересующих нас стихотворения: «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» и «Во глубине сибирских руд» 52 в текстах, близких к списку Ростопчиной. Может быть, случайностью следует объяснить то, что в списке второго стихотворения Соболевский пропустил как раз ту вторую строфу послания, которая Ростопчиной переставлена («Любовь друзей дойдет до вас»): она записана Бартеневым сбоку; возможно, что это объяснялось тем, что Соболевский делал свою запись в тетрадь Бартенева наизусть. У Соболевского все стихотворение дано без деления на строфы; Ростопчина же не зря снабдила их цифровыми обозначениями: при записи текста в два столбца порядок строф легко было нарушить.
50 Графиня Ростопчина и Соболевский. «Русский архив», 1908, кн. ТТТ. № 9, стр. 140—142. — Переселившись в Москву (в 1852 г., а не в 1854 г., как сообщает П. И. Бартенев), Соболевский был постоянным посетителем салона Ростопчиной и посвятил ей мадригал «Ах, зачем вы не бульдог» (см.: Эпиграммы и экспромты С. А. Соболевского. Изд. В. В. Калташ, М., 1912, стр. 23). По записи Н. В. Путяты, друга и свойственника Баратынского, близко знавшего и Соболевского, и Е. П. Ростопчину, была опубликована очень острая эпиграмма Соболевского на «ее сиятельство Авдотью» и ее стихи на смерть Николая I, по-видимому, не омрачивших добрых отношений эпиграмматиста и поэтессы (см.: «Мурановский сборнпк», вып. 1, 1928, стр. 75—81).
Г)1 «Русская старина», 1885, № 3, стр. 703—704.
52 М. А. Ц я в л о в с к и й. Из Пушкинианы П. И. Бартетгова. 1. Тотпаль 1850-х годов. «Летописи Литературного музея», ктт. 1, М., 1930, стр. 539—540.
Под текстом Соболевский сделал запись, в которой между прочим говорится, что эти стихи он слышал в чтении Пушкина, «а они сочинены им у меня в доме». Нельзя ли отсюда заключить, что Ростопчина знала, где Пушкин написал свое нослание, и потому именно сообщила А. Дюма, что оно было написано поэтом у «одного из его друзей».5^
Во всяком случае вводимый ныне в оборот ростопчинский список послания «Во глубине сибирских руд» заслуживает внимания пушкиноведов-текстологов как имеющий все признаки достоверности и близости к утраченному подлиннику.
53 Это сообщение очень правдоподобно: на квартире С. А. Соболевского (на Собачьей площадке, на углу Борисоглебского переулка, в доме А. А. Ренкевич, ныне уничтоженном) Пушкин останавливайся 19 декабря 1826 г. и жил до 19 мая 1827 г. (см.: Н. П. Чу л ко в. Пушкин-москвич. В кн.: А. С. Пушкин в Москве. «Труды Общества по изучению Московской обл.», вып. 7, М., 1930, стр. 59—64). Стихотворение «Во глубине сибирских руд» датируется концом 1826—началом января 1827 г. Пушкин хотел передать его вместе с М. Н. Волконской, по ввиду ее поспешного отъезда вручил жене декабриста Никиты Муравьева Александре Григорьевне, урожденной гр. Чер»штпевой, также последовавшей за своим мужем в Сибирь.
