CC BY
184
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ПУТЕВЫХ ЗАПИСКАХ А. ДЮМА «ПУТЕВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ. В РОССИИ»
RUSSIAN LITERATURE IN A. DUMAS'S "TRAVEL IMPRESSIONS OF RUSSIA" TRAVEL NOTES
А. Р. Ощепков
В статье на материале путевых записок А. Дюма-отца рассматривается проблема восприятия известным французским писателем русской литературы, делается вывод, что Дюма внес значительный вклад в популяризацию русской литературы в Европе.
Ключевые слова: образ Другого, путевые записки, русская литература.
A. R. Oshchepkov
The author examines how Russian literature was perceived by Alexandre Dumas, père, on the basis of his travel notes and concludes that Dumas contributed greatly to popularizing Russian literature in Europe.
Keywords: image of Another, travel notes, Russian literature.
В западной культуре существует давняя традиция рефлексии о европейской идентичности. Однако особую значимость проблема национальной и культурной идентичности, диалога культур, роли Другого в становлении западной идентичности приобретают на современном этапе, о чем свидетельствует возросший интерес современного гуманитарного знания к этому кругу вопросов*. Серьезное внимание отечественных историков, философов, культурологов и литературоведов уделяется изучению образа России в Западной Европе, и наоборот, Западная Европа становится объектом пристального внимания российских исследователей, что свидетельствует об острой актуальности проблемы диалога культур сегодня. В различных исследованиях анализируется роль разных факторов, влияющих на формирование образа Другого, - политического, исторического, социального, культурного и др.
В настоящей статье исследуется «частный случай» -рецепция русской литературы известным французским писателем XIX в. - Александром Дюма-отцом.
Обстоятельный обзор рецепции русской литературы французским литературным сознанием, начиная с XVIII века вплоть до 1930-х годов, был дан еще в 1939 г. в статье П. Н. Беркова «Изучение русской литературы во Франции» [1]. Однако о Дюма в статье сказано всего несколько слов, что он «переводил» с русского на французский, не зная языка [1, с. 751]. Представляется, что вклад Дюма, бывавшего в России, много писавшего о нашей стране, в ознакомление французской публики с русской литературой недооценен.
Литературная Франция до приезда А. Дюма в Россию немного знала о русской культуре. Французский историк литературы Шарль Корбе в книге «"Русская незнакомка" в зеркале французского общественного мнения» (1967) утверждает, что в начале 1820-х гг. «...французское общественное мнение, несмотря на отдельные усилия, продолжало игнорировать литературную Россию» [2, р. 127]. В предисловии к сборнику «Балалайка. Русские народные песни» (1837) Поль
де Жюльвекур констатировал, что до 1830 г. культурная Россия была неизвестна французам. Он писал: «Видя наше безразличие и беспечность, которыми отмечено все, относящееся к этой стране, можно подумать, что речь идет о докучном госте, присутствие которого мы вынуждены терпеть, но на которого даже не хотим взглянуть. А он тем временем потихоньку занял свое и довольно просторное место за нашим столом. И в то самое время, когда мы в нашей старой Европе отстранялись от него как от варвара, отворачивались от него, он продвигался вперед» [3, р. VI].
Конечно, Франция уже в XVIII - начале XIX вв. кое-что знала о русской литературе. Читающей публике эпохи Просвещения были известны отдельные произведения Сумарокова и Кантемира. В 1800 г. во Франции вышла антология «Собрание отрывков из лучших произведений русской литературы» в переводе Паппадопуло и Галле, в которую были включены фрагменты из сочинений Тредиаковского, Ломоносова, Сумарокова. Произведения древнерусской литературы, вообще все, что было написано в России до XVIII века, в антологию не вошло. В 1801 г. был опубликован двухтомник трагедий Сумарокова в переводе Мануэля-Леонарда Паппадопуло. В 1819 г. в Париже начинают печатать перевод «Истории Государства Российского» Н. М. Карамзина. А в 1823 г. появилась «Антология русской поэзии» Э. Дюпре де Сен-Мора, в которую вошли переводы из Дмитриева, Батюшкова, В. Л. Пушкина, А. С. Пушкина, Озерова, Жуковского, Гнедича, Хвостова, Хемницера, Кантемира, Воейкова, Державина, Д. Давыдова, Боброва, Хераскова и Крылова. Антология эта, содержащая биографические и критические заметки о названных авторах, несмотря на обилие имен русских поэтов, оказалась довольно посредственным переводом «Опыта краткой истории русской литературы» Н. И. Греча.
Общее мнение было таково, что русская литература подражательна. Так, даже такая умная и проницательная наблюдательница русской жизни, как Ж. де Сталь, писала о русских, что они «совершенно напрасно подражают французской ли-
См. обзор работ по указанной проблематике в моей статье: Ощепков А. Р. Имагология // Знание. Понимание. Умение. 2010. - № 1. - С. 251-253.
*
Ф
тературе, в которой даже красоты хороши для одних лишь французов» [4, с. 216]. Крупные французские писатели оставались равнодушны к русской литературе даже в 1830-1840-х гг. В. Гюго, например, почти ничего не знал о русской культуре. То немногое, что было ему известно, он почерпнул в вольтеровской «Истории Российской империи Петра Великого» и из рассказов русских, живших в Париже или навещавших поэта по приезде во Францию (Э. П. Мещерского, В. П. Боткина, А. И. Герцена, А. С. Даргомыжского) [5, с. 126-127].
А. де Кюстин в своей нашумевшей «России в 1839 году» (1843) прошел мимо русской литературы, упомянув лишь о гибели Пушкина и о реакции на нее Лермонтова [6, с. 296299]. В 17-м письме записок маркиз де Кюстин рассказал о причинах, приведших Пушкина к дуэли с Дантесом, о смерти поэта, получившей в российском обществе широкий резонанс. Всю полноту ответственности за трагические последствия дуэли Кюстин возлагает на «безумную» ревность, страстность натуры русского сочинителя, считая его всего лишь подражателем западных авторов: «Человек этот отчасти заимствовал свои краски у новой западноевропейской школы в поэзии. Не то чтобы он воспринял антирелигиозные воззрения лорда Байрона, общественные идеи наших поэтов или философию поэтов немецких, но он взял у них манеру описания вещей. Так что подлинно московским поэтом я его еще не считаю» [6, с. 299].
Конечно, большую роль в популяризации русской литературы во Франции сыграл П. Мериме. По выражению французского исследователя Монго, с 1849 г. Мериме стал "chevalier servant de Pouchkine" - «верным вассалом Пушкина» [7, p. XXXIII]. Вклад Мериме в ознакомление французов с русской литературой уже достаточно изучен и оценен, чего нельзя сказать о Дюма*.
В июне 1858 г. Дюма получил возможность побывать в России, в которую он стремился долгие годы, но куда ему во времена правления Николая I путь был заказан. Почти девять месяцев писатель провел в нашей стране. Обстоятельства его пребывания в России известны и описаны в работах М. И. Буя-нова, С. Н. Дурылина, Ю. А. Михайлова и М. С. Трескунова**.
Александр Дюма по сравнению со многими другими иностранцами, приезжавшими в Россию, предпринял в 1858 - 1859 гг. беспрецедентную поездку. Путешествуя по российской территории, француз посетил Петербург, Ва-
* См., например: Jousserandot L. Pouchkine en France // Le Monde Slave. - 1918. - № 7, Janvier. - Р. 32-56; Winogradoff A Mérimée et la langue russe // Revue de littérature comparée. - 1927. - P. 747-751; Виноградов А. К. Мериме в письмах к Соболевскому. - М., 1928; Mongault H. Mérimée et Pouchkine // Le Monde Slave. - 1930. - T. IV. - P. 25-45 et 201-226; Mongault H. Mérimée, Beyle et quelques Russes // Mercure de France. - 1928. 1 маге; Mongault H. Mérimée et l'histoire russe // Mercure de France. - 1932. - № 2; Мериме-Пушкин: Сб. / Сост. З. И. Кирнозе. - М.: Радуга, 1987.
** См. о пребывании Дюма в России подробнее: Дурылин С. Александр Дюма-отец и Россия // Литературное наследство. 1937. - № 31 - 32. - С. 518-524; Дюма глазами русских / Сост. Ю. А. Михайлов // Дюма А. Путевые впечатления. В России. В 3 т. - М.: Ладомир, 1993 - Т. 3. - С. 365-592; Трескунов М. С. О книге Александра Дюма «Путевые впечатления. В России» // Дюма А. Путевые впечатления. В России. В 3 т. - М.: Ладомир, 1993 - Т. 1. - С. 7-43; Буянов М. О «Кавказе» Дюма // Дюма А. Кавказ / Пер с фр., вст. статья, послесловие, примечания, коммент. и подбор иллюстраций М. И. Буянова / Под ред. Т. П. Буачидзе. - Тбилиси: Издательство «Мерани», 1988. - С. 6; Он же. Маркиз против империи, или Путешествия Кюстина, Бальзака и Дюма в Россию. - М., 1993. - С. 172-184; Он же. По следам Дюма. - М., 1993.
*** Во Франции в XIX в. парижские журналы «Мушкетер», «Монте-Кристо» и газета «Конститюсьонель», с которыми сотрудничал или даже возглавлял Дюма, на протяжении ряда лет публиковали очерки и исторические эссе, впервые объединенные в пятитомный труд, появившийся в 1858-59 гг. под названием «Impression de voyage en Russie etc.». Первоначально посылаемые из путешествия корреспонденции, дневниковые записи представляли собой серию путевых очерков, выходивших в разной редакции и под разными названиями: «Письма из Санкт-Петербурга», «Из Парижа в Астрахань», «Впечатления о поездке в Россию» и «Кавказ». Тогда же, в XIX в., эти публикации были переведены в Испании, Италии, Германии и США.
лаам, Москву и ее окрестности (Бородинское поле и Троице-Сергиеву Лавру, останавливался в селе Елпатьеве и в Калязине), совершил длительную поездку по Волге до Астрахани, заехал в Нижний Новгород, Казань, Саратов, Волгоград, Калмыкию, а затем отправился на Кавказ, где посетил Кизляр, Дербент, Баку, Тифлис и другие живописные места. Наконец, в марте 1859-го года он возвратился во Францию. Впечатления, полученные им от пребывания в нашей стране, легли в основу двух книг «Путевые впечатления. В России» (1865-1866) и «Кавказ» (1859)***.
Обстоятельностью рассказа о России многотомные путевые записки Дюма выделяются на общем фоне произведений, написанных в этом жанре его предшественниками. Здесь соперничать с Дюма мог бы, пожалуй, только А. де Кюстин с его «Россией в 1839 году» (1843). Однако французский маркиз, как было уже отмечено, практически обошел вниманием русскую литературу.
Авторитет автора трилогии о мушкетерах, его мировая известность стали гарантией успеха путевых очерков о России и залогом того, что самые широкие круги западной читательской аудитории, а не только представители литературной среды смогли познакомиться с лучшими образцами русской классической литературы, получить некоторые любопытные сведения о творческой биографии современных русских писателей.
Как почти все западные сочинители до него, А. Дюма считает русскую культуру подражательной. «Русские, народ, родившийся вчера, - писал Дюма в очерке "Вниз по Волге", - не имеет еще ни национальной литературы, ни музыки, ни живописи, ни скульптуры; у них были поэты, музыканты, живописцы, скульпторы, но этого недостаточно, чтобы образовать школу» [8, т. 3, с. 121]. Дюма выделяет две фигуры в качестве основоположников русской национальной литературы - сначала И. А. Крылова, а затем А. С. Пушкина. Дело в том, что из русских писателей еще в середине 1820-х гг. во Франции И. А. Крылова, пожалуй, лучше всего знали, понимали и больше всего ценили [9]. В эти годы переводы из Крылова вошли в «Русскую антологию» (1823 г.) Дюпре де Сен-Мора, в 1825 г. в Париже вышло издание его сочинений, включавшее 86 басен [2, р. 146].
Правда, Дюма в путевых заметках не дает характеристики творчества русского баснописца, не помещает в текст его
басен или даже их фрагментов, как он это делает, представляя других русских писателей, а ограничивается лишь описанием памятника, поставленного Крылову в Санкт-Петербурге, и ироничным комментарием к нему: «В двадцати шагах от дома Петра I стоит памятник баснописцу Крылову. Пьедестал украшен четырьмя барельефами на сюжеты басен поэта; Крылова окружают обезьяны, черепахи, ящерицы, зайцы, собаки, ежи, журавли, лисицы - все, кто благодаря ему заговорил. Сам он сидит на некоем подобии скалы посреди всей этой компании бегающих, летающих и ползающих, крылатых и пресмыкающихся» [8, т. 1, с. 302].
И ниже продолжает: «У памятника, который сам по себе не больно хорош, есть еще один недостаток: его местонахождение. Поставленный перед уборными - единственными, как мне кажется, во всем Санкт-Петербурге, -он словно бы является вывеской этих весьма полезных учреждений» [8, т. 1, с. 302].
Показателен список русских авторов, который представляет Дюма европейскому читателю: «Избранные басни Крылова и поэзия Пушкина знаменуют начало духовного развития России. Ныне Россия действительно имеет и поэтов: Крылов, Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Графиня Ростопчина, и романистов: Писемский, Тургенев, Григорович, Толстой, Щедрин, Жадовская, Туо, Станицкий» [8, т. 1, с. 385].
Как видим, для Дюма в одном ряду стоят такие гении отечественной словесности, как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин и третьеразрядные литераторы, вроде Ю. В. Жа-довской или А. Я. Головачевой-Панаевой (писавшей под псевдонимом «Станицкий»).
Нужно констатировать, что внимание, проявленное французским романтиком к русской литературе и литераторам, было весьма специфическим. Прежде всего, в поле зрения Дюма оказываются те русские писатели, чья судьба представлялась ему в той или иной степени трагичной. Автор путевых записок неоднократно будет возвращаться к мотиву ранней смерти русских писателей. Так, в главе «Романовы» он пишет: «Пушкин - великий поэт, поэт из семьи Байрона и Гете. К несчастью, он был убит в расцвете сил и таланта. России не везет: все ее великие поэты, все ее великие музыканты отняты у нее смертью - либо естественной, либо насильственной - в молодом возрасте» [8, т. 1, с. 181]. Затем Дюма вновь и вновь констатирует, что вообще «художники в России умирают молодыми; можно подумать, что древо искусства еще не окрепло настолько, чтобы вырастить зрелые плоды. Пушкин был убит на дуэли в сорок восемь лет; Лермонтов был убит на дуэли в сорок четыре года; романист Гоголь умер в сорок семь лет.. » [8, т. 3, с. 121]. Как видим, во всех датах смерти Дюма ошибается.
Очевидно, что это акцентирование мотива преждевременной гибели русских гениев придавало драматизм повествованию, имело своей целью поразить воображе-
ние французского читателя и, разумеется, намекало на деспотизм российской власти.
Другой принцип, которым Дюма руководствовался в выборе литературных имен России, о которых он считал необходимым рассказать соотечественникам, - оппозиционность того или иного писателя самодержавию. Так, Дюма воссоздает диалог между М. Ю. Лермонтовым и императором Николаем I, пришедшим в негодование из-за того, что русский офицер посмел сочинять стихи*. Из-за этого, сообщает автор заметок, начинающий поэт был отправлен в ссылку на Кавказ [8, т. 2, с. 144]. Дюма не случайно вспоминает поэтов-декабристов и их товарищей, о которых с сочувствием писал еще в «Учителе фехтования» (1840) и которым посвятил две главы своего «русского» романа**. В «Путевых впечатлениях» вновь появляются имена П. А. Вяземского, Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Марлин-ского, Каховского и др. Об их участии в декабристском восстании и его трагических последствиях рассказано в очерках «Северное общество», «Мученики» и «Изгнанники». В очерке «Мученики» продолжается знакомство с поэтами и писателями «второго ряда» - декабристом Кондратием Рылеевым и Иваном Муравьевым-Апостолом. Писатель сообщает о Рылееве прежде всего, что он автор поэмы «Война-ровский», посвященной другу Бестужеву, в которой поэт «пророчески предсказывал его (Бестужева. - А. О.) и свою судьбу» [8, т. 2, с. 116]. В очерке «Император Николай» говорится еще об одном русском поэте, «который, может быть, пошел бы дальше Лермонтова, дальше самого Пушкина.» [8, т. 2, с. 144]. Имя этого поэта - Александр Иванович Полежаев, который, как рассказывает Дюма, за сатирическую поэму «Машка»*** был разжалован из офицеров в солдаты и, по приказу Николая I, отправлен на Кавказ, где во время военных действий погиб. Рассказчик, завершая свой портрет Н. А. Некрасова, не забывает сообщить и о том, что «последний сборник его стихотворений, запрещенный цензурой к переизданию, ныне дорого ценится» [8, т. 2, с. 212].
В сущности, Дюма интересуют не столько своеобразие таланта того или иного русского писателя, сколько переносимые им тяготы жизни под бременем самодержавной власти. Пассажи о русской литературе в путевых записках Дюма - это менее всего литературно-критические разборы. Это прежде всего нравоописательные очерки, рисующие отношения самодержавной власти и писателя в России.
Многие очерки о русских писателях в путевых записках Дюма - психологические портреты. Дюма не столько привлекает творчество русских писателей, сколько их человеческая ипостась. Неоднократно на страницах путевых заметок фигурирует имя П. А. Вяземского (поэта, литературного критика, журналиста, одного из участников «Арзамаса»), но очеркист представляет его то князем, то генеральным секретарем Министерства внутренних дел, декабристом и близким другом А. С. Пушкина, но не писателем.
* Этот же эпизод Дюма помещает в другой книге путевых записок «Кавказ», но там происходит подобный диалог уже
между Лермонтовым и санкт-петербургским комендантом. [10, с. 48].
** Имеется в виду роман А. Дюма «Учитель фехтования, или Полтора года в Санкт-Петербурге», написанный в 1840 г.
и посвященный событиям, связанным с Декабристским восстанием 1825 г.
*** Дюма ошибается, поэма Полежаева называется «Сашка», а не «Машка».
О литературной деятельности И. М. Муравьева сообщается только, что «это был замечательный филолог, главным образом эллинист. Он перевел на русский язык "Облака" Аристофана и опубликовал в 1823 году "Путешествие в Тавриду", <...> написал греческую оду, одновременно переведя ее на латинский язык. Его любимым чтением был "Прикованный Прометей" Эсхила» [8, т. 2, с. 117-118]. Гораздо большее место в записках занимает рассказ об истории семьи Муравьевых-Апостолов, происхождении необычной фамилии, государственной деятельности отца трех декабристов. Дюма свидетельствует о том, что лично был с ним знаком, когда тот проживал во Флоренции. В. А. Жуковский - основоположник русского романтизма - упоминается как друг Пушкина, как автор известного письма о последних часах жизни поэта и как создатель «наиболее изумительных» стихов, написанных на смерть Софьи Нарышкиной, умершей от воспаления легких. При этом публикуется одно из самых известных четверостиший автора «Светланы», связанного опять же с темой смерти: «Минуту нас она собой пленяла!...» [8, т. 2, с. 87].
Дюма постоянно подчеркивал, что его в первую очередь интересует человек, проявляющий себя в исторической ситуации. В предисловии к серии беллетризованных биографий «Великие люди в халатах» (1855) Дюма говорил, что обратился к этому жанру, чтобы представить «всестороннюю характеристику избранного персонажа, не ограничиваясь описанием его государственной деятельности, но, давая полное представление о человеке, показать его в повседневной жизни, нарисовать его характер, привычки, манеру общения с окружающими» [11, p. 3].
Французский очеркист не изменяет этому принципу и тогда, когда пишет о двух великих русских поэтах -
A. С. Пушкине и М. Ю. Лермонтове. Правда, только Пушкину посвящена отдельная глава - «Поэт Пушкин». Дюма утверждает, что Пушкин едва известен во Франции [8, т. 1, с. 385]. Практически об этом же говорил А. Мериме в заметках 1847 г. «Один год в России». Он писал о том, что в Европе Пушкина практически не знают: "Ce poète, d'une incontestable puissance, l'Europe ne le connaît pas" [2, p. 235].
Это не совсем соответствовало действительности.
B. П. Трыков в статье «Французский Пушкин» указывает, что первые сведения о Пушкине встречаются в февральском номере за 1821 г. французского журнала «Ревю ансиклопедик» [12, c. 183]. В 1823 г. в упоминаемой нами выше парижской «Антологии русской поэзии» ("Anthologie russe suivi de poésies originales") Э. Дюпре де Сен-Мора был помещен первый во Франции перевод - фрагмент из поэмы «Руслан и Людмила». Французский историк литературы Ш. Корбе приводит факты, свидетельствующие о том, что имя Пушкина во французских литературных кругах стало широко известно, привлекло широкое внимание сразу после его трагической кончины [2, p. 192-194]. В 1837 г. во Франции вышло несколько работ о нем. В «Журналь де Деба» в связи со смертью русского поэта появилась статья, подписанная "L. V." (это был Loeve-Veimars, недавно вернувшийся из Санкт-Петербурга и
лично знавший А. С. Пушкина), в которой говорилось о роли автора «Евгения Онегина» в русской литературе. Тогда же, в 1837 г. в «Ревю франсез э этранжер» граф Адольф де Сиркур опубликовал статью о творчестве Пушкина, в которой отметил большой драматургический талант, проявившийся в «Борисе Годунове». Сиркур, отзываясь о пушкинском романе в стихах, охарактеризовал его манеру как «изящные стихи, в которых редкий талант наблюдательности сочетается с восхитительной выразительностью и легкостью стиля, настолько же точного, насколько и орнаментального. "Евгения Онегина" уже давно поставили в ряд выдающихся произведений русской литературы» [2, p. 194]. В том же 1837 г. влиятельный парижский журнал «Ревю де де монд» в рубрике «Поэты и романисты Севера» ("Poetes et romaciers du nord") напечатал первую большую статью о Пушкине обзорно-аналитического характера Ш. Бодье. В 1838 г. издание «Ревю франсез э этранжер» помещает обзор русской литературы, в том числе и современной, написанный де Сиркуром, в котором даются краткие характеристики Державина, Карамзина, Богдановича, Крылова, Гнедича, Фонвизина, Капниста, Грибоедова, Жуковского, Батюшкова, Вяземского и Пушкина.
Тот же Корбе указывает, что десятая годовщина гибели Пушкина стала важной датой для утверждения репутации русского поэта во Франции. А. Дюпон опубликовал двухтомник (на титульном листе указано место издания Санкт-Петербург - Paris*) на французском языке "Oeuvres choisies d'A. S. Pouchkine", который был профинансирован Российским государством и довольно долго, более века, оставался наиболее полным французским изданием произведений гениального сочинителя. Публикация Дюпона вызвала отклик Шарля де Сен-Жюльена, написавшего 1 октября 1847 г. в «Ревю де де монд» важную статью «Пушкин и литературное движение в России за последние сорок лет» [2, p. 243]. Одним из наиболее важных первооткрывателей Пушкина во Франции стал Проспер Мериме, обращавшийся к творчеству русского поэта, публикуя материалы о нем в разных изданиях. Так, в парижском журнале «Ревю де де монд» 15 июля 1849 г. он поместил свой перевод «Пиковой дамы». В 1868 г. в газете «Монитер юниверсель» опубликовал статью «Александр Пушкин». Мериме, в отличие от большинства авторов предыдущих публикаций, отмечавших подражательность создателя «Евгения Онегина», поставил имя Пушкина «среди имен величайших поэтов» [13, с. 55].
Таким образом, трагическая гибель поэта, вызвавшая во Франции еще в конце 1830-х гг. всплеск интереса к его личности и творчеству, довольно многочисленные публикации в парижской прессе, усилия П. Мериме и других литераторов, направленные на ознакомление читающей публики с творчеством русского поэта, - все это к моменту написания путевых записок дало свои результаты, и имя Пушкина было известно французам.
Между тем Дюма дает обстоятельный биографический очерк о первом русском поэте. Опираясь на русские источники, в частности на книгу «О знатных фамилиях России» князя П. Долгорукова, он рассказывает о родословной Пуш-
* А. Дюпон (H. Dupont) был в ту пору преподавателем литературы Санкт-Петербургского института железнодорожных путей.
кина, его лицейских годах, конфликте с властью. Рассказ о жизни гения перемежается фрагментами из его стихотворений - прежде всего это эпиграммы и образцы вольнолюбивой лирики поэта. Правда, чтобы показать поэтический диапазон поэта, Дюма помещает в биографический очерк один мадригал, элегию, образец любовной лирики («В крови горит огонь желанья.»), перечисляет пушкинские повести, которые должны в скором времени выйти из печати во Франции. Однако никакого литературно-критического комментария Дюма не дает. Зато подробно рассказывает об интриге вокруг Натальи Николаевны, дуэли и особенно последних часах жизни поэта. Характерные особенности таланта Дюма-романиста проявились и в этом небольшом очерке о Пушкине: мастерство диалога, концентрация на наиболее драматических событиях, использование интересных, будоражащих любопытство и воображение читателя деталей (заяц, перебежавший дорогу, когда поэт ехал из Пскова в Петербург, характер ранения, визит Карамзиной к умирающему Пушкину, предсмертная просьба Пушкина дать ему морошки), акцентирование человеческих качеств, которые неизменно ценил автор «Монте-Кристо», - мужества, душевной силы, верности друзьям и близким.
Образ М. Ю. Лермонтова складывается из разрозненных упоминаний, отдельных пассажей о поэте, некоторых его стихотворений. Причем в оценках лермонтовского таланта Дюма более конкретен, чем в характеристиках пушкинского гения. Если характеристики пушкинского творчества ограничивались фразами, вроде «Безграничен поэтический мир Пушкина: гибкий ум его улавливал все.», то в поэзии Лермонтова Дюма отмечает музыкальность стиха, проводит параллель между творчеством русского поэта и творчеством А. де Мюссе, отмечая, в частности, что «"Печорин, или Герой нашего времени" - родной брат "Сына века'; только <.> лучше построен и имеет более прочную основу. Ему суждена более долгая жизнь» [8, т. 3, с. 121-122]. Дюма помещает переводы двух лермонтовских стихотворений «Горные вершины» и «Дума» со своими комментариями к ним.
Вместе с тем французский романист остается верен себе: в пассажах о русских писателях он часто использует бытовые и в то же время пикантные детали, явно рассчитывая возбудить любопытство и воображение читателей. Так, он не упускает случая сообщить, что поэзия Лермонтова особенно ценима читательницами, что некоторые его стихотворения положены на музыку и «стоят у русских женщин на фортепиано, и они, не заставив себя долго упрашивать, охотно споют вам что-нибудь из Лермонтова». Он рассказывает анекдот о том, как, потеряв в дороге том Лермонтова, обратился к княгине Долгорукой с просьбой перевести для него какое-нибудь стихотворения поэта. Каково же было удивление рассказчика, когда он узнает, что княгиня помнит лирику Лермонтова наизусть.
Для создания портрета того или иного русского литератора Дюма использует прием, в котором можно увидеть влияние биографического метода Сент-Бева, согласно которому не только произведение автора не может быть понято вне его биографии, но и своеобразие личности творца реконструируется на основе его творений. Так, Дюма дает
фрагмент поэмы Рылеева «Войнаровский» со следующим комментарием: «Мы не смогли бы лучше охарактеризовать Рылеева, нежели это делают его стихи» [8, т. 2, с. 117].
Довольно часто отрывки из сочинений русских писателей и даже целые произведения Дюма дает для того, чтобы литературными примерами подтвердить собственные впечатления от российской действительности. Так, в очерке «Первые впечатления о Петербурге», рассуждая о плохом состоянии российских дорог, Дюма цитирует строфу из оды П. А. Вяземского «Русский бог», в которой говорится о том, что русский Бог - «Бог ухабов, Бог мучительных дорог» [8, т. 1, с. 275-276]. В очерке «Усадьба Без-бородко», восторгаясь петербургскими белыми ночами, Дюма помещает перевод фрагмента из «Медного всадника» А. С. Пушкина, в котором дается поэтическое описание белой ночи. В главе «Фавориты Павла Первого», рассказывая историю строительства петербургского Михайловского дворца, Дюма приводит строки из пушкинской «Вольности», где упоминается «Пустынный памятник тирана, Забвенью брошенный дворец» [8, т. 1, с. 360]. На страницах путевых заметок Дюма неоднократно поднимает «крестьянский вопрос», но уклоняется от обличительного пафоса, характерного для многих его предшественников, от резких критических суждений; вместо этого он переводит и публикует два стихотворения Н. А. Некрасова «Забытая деревня» и «Бедная подружка», посвященных судьбам простых людей. В них рассказывается о беззащитных нищих русских крестьянах, терпящих произвол помещиков и страдающих от гнета управителей и все же надеющихся на «доброго» барина и Бога.
Иногда литературное произведение у Дюма становится лишь поводом для мелодраматической истории. Так, в путевых записках он приводит полный текст стихотворения Н. А. Некрасова «Княгиня», но отнюдь не для того, чтобы охарактеризовать особенности поэтического дарования автора. Отталкиваясь от некрасовского стихотворения, Дюма пытается развенчать легенду о неудачном браке графини А. К. Воронцовой-Дашковой с неким французом, который ее якобы обобрал и оставил умирать в нищете. Дюма вступается за доброе имя своего соотечественника, рассказывает о его достоинствах, любви к жене, честности и благородстве, проявленных после ее кончины. «Дочь графини от первого брака получила не только фамильные бриллианты, но и все драгоценности графини, общей стоимостью в пятьсот тысяч франков», - так Дюма завершает пассаж, начинавшийся стихотворением Некрасова [8, т. 2, с. 218].
Однако в путевых записках Дюма можно обнаружить и примеры того, как реальное событие, несущее на себе печать мелодраматизма, становится причиной авторского интереса к какому-то русскому писателю. Так, например, романтическая история любви русского офицера, а впоследствии известного писателя А. А. Бестужева-Марлинского и простой девушки Ольги Нестерцовой, завершившаяся ее загадочной смертью, стала толчком, вызвавшим интерес Дюма к творческому наследию Бестужева-Марлинского.
Таким образом, литературный элемент в записках Дюма зачастую выполняет вспомогательную функцию.
Произведения русской литературы берутся писателем не как объект рефлексии об их художественных качествах, а всего лишь как иллюстративный материал.
Нельзя в связи с Бестужевым-Марлинским и другими русскими романистами «второго» ряда не упомянуть об одном факте: французский писатель во время и сразу после посещения России опубликовал несколько русских романов: «Аммалат-Бег, или Султанетта» (1859), «Снежный ком, или Мулла-Нур» (1860), «Принцесса Флора, или Фрегат "Надежда"» (1859), «Ледяной дом» (1860), которые оказались переделками или пересказами произведений русских писателей А. А. Бестужева-Марлинского, П. И Мель-никова-Печерского и И. И. Лажечникова. Однако во всех переводах или, скажем точнее, адаптациях француз ставил только свое имя, вероятно, считая это не плагиатом, а творческой переработкой. Известно, что он поступал так довольно часто. Вряд ли следует негативно оценивать этот поступок успешного француза, важнее другое, пусть и не совсем законным путем, произведения русских писателей стали известны во Франции. Нужно отдать должное Дюма, русские авторы, произведения которых он перевел и опубликовал у себя на родине, фигурируют и в «Путевых впечатлениях», и в письмах писателя.
Безусловной заслугой автора путевых записок в ознакомлении французской публики с русской литературой стали его рассказы о литературных знакомствах в Санкт-Петербурге (с Д. В. Григоровичем, семейной четой Панаевых, Н. А. Некрасовым) и характеристика крупнейших российских периодических изданий.
Начало очерка «Журналисты и поэты» Дюма посвящает наиболее крупным изданиям, пользующимся у российских читателей повышенным спросом, среди которых названы «Современник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения», «Сын Отечества», «Русский Вестник», «Беседа», а также «Земледельческая газета». Каждому изданию автор записок дает характеристику, включающую историю и место издания, имена редакторов, число подписчиков, свидетельствующее о популярности того или иного журнала, проблематику издания. По представлению Дюма, «журнальное дело в России находится в зародышевом состоянии», тем не менее, своим появлением четыре журнала из вышеперечисленных, издаваемых в Петербурге, «вызвали сенсацию» [8, т. 2, с. 209]. Приведем пример того, как очеркист знакомит французскую аудиторию с российской журналистикой: «Отведем главное место "Современнику", он его заслуживает. Директором и редактором "Современника" являются господа Панаев и Некрасов. Мы уже говорили, что Панаев - один из известных журналистов Санкт-Петербурга, добавим, что Некрасов - один из первых поэтов России.
Вскоре мы расскажем об этих двух писателях, столь различных по характеру, но вначале поведаем об их журнале. "Современник" - ежемесячное издание, созданное по образцу "Ревю де де Монд"; это журнал либерального направления, имеет от трех с половиной до четырех тысяч подписчиков, что позволяет редакторам получать солидные гонорары» [8, т. 2, с. 209].
Нам удалось обнаружить, что до Дюма в VI разделе «Распространение света с помощью прессы» книги Ж.-А. Шницлера «Опыт общей статистики Русской империи, сопровождающийся историческим экскурсом» (1829) были представлены во Франции некоторые сведения о русской периодике [14, р. 106-109].
С тех пор в России появилось много новых изданий. Например, «Современник» начал выходить в 1836 г., «Русская беседа» А. И. Кошелева в 1856 г., а «Русский вестник» в 1858 г. Поэтому можно считать Александра Дюма первым из французов, сообщившим своим соотечественникам во второй половине XIX в. (пусть и обзорно) о том, как обстоят дела в современной российской журналистике.
Было бы большим преувеличением утверждать, что А. Дюма был глубоким знатоком русской литературы и что в своих путевых записках о России он сказал что-то принципиально важное и существенно новое о русской литературе, ее специфике, месте среди европейских литератур. Бесспорно одно, он привлек внимание французского читателя ко многим русским писателям, и не только первого ряда, рассказал об их непростых отношениях с властью, познакомил с некоторыми произведениями русской литературы (или фрагментами из них), дал более широкую, отмеченную национальным колоритом картину литературной жизни в России, чем та, что рисовали его предшественники в жанре "voyage". На страницах записок фигурируют десятки имен литераторов, в том числе и таких представителей российской культурной элиты, как П. Н. Спасский, Н. И. Греч, Е. А. Карамзина, В. И. Даль и др. Кроме того, особенности писательского дарования Дюма, проявившиеся в значительной мере и в путевых записках, - его мастерство рассказчика, умение выстроить динамичный диалог, найти интересную деталь, склонность к мелодраматизму - все это позволило писателю выступить блестящим популяризатором литературной России. Если к этому добавить еще и огромную популярность писателя, то слова французской исследовательницы Жанин Небуа-Момбе, что во Франции «"русскую моду" ввел Александр Дюма, опубликовавший в 1859 г. свои путевые записки - "В России" и "На Кавказе"..» [15, c. 243-244], не покажутся преувеличением.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Берков П. Изучение русской литературы во Франции // Литературное наследство. -№ 33/34. - М., 1939. - С. 721-767.
2. Corbet Ch. L'opinion française face à l'inconnue russe (1799-1894). - P.: Didier, 1967. - 490 S.
3. La Balalayka. Chants populaires russes et autres morceaux de poésie, traduit en vers et en prose. Par Paul de Julvécourt. - P.: Delloye, Desmé et Cie, editeurs, 1837. - 240 p.
4. Сталь Ж. де. Путешествие по России // Десять лет в изгнании. - М., 2003. - С. 198-236.
5. Петраш Е. Г. Виктор Гюго в России // Виктор Гюго: Неизвестный известный. К 200-летию со
дня рождения Виктора Гюго. Сб. статей. - М.: Экон-Информ, 2004.
6. Кюстин А. де. Россия в 1839 году: В 2 т. / Пер. с фр. под ред. В. Мильчиной; коммент. В. Миль-чиной и А. Осповата. - М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996 (Записи Прошлого).
7. Mongault H. Introduction // Mérimée P. Oeuvres completes / Sous la direction de P. Trahard et E. Champion. Etudes de literature russe. - T. I. -P., 1931.
8. Дюма А. Путевые впечатления. В России. В 3 т. Пер. с фр. / Ист. справки С. Искюля. - М.: Ладо-мир, 1993. - 640 с.
9. Бычков А. Ф. О баснях Крылова в переводах на иностранные языки // Сб. ОРЯС. - Т. VI. - С. 81-108.
10. Дюма А. Кавказ / Пер с фр., вступит. статья, по-слесл., примеч., коммент. и подбор иллюстра-
ций М. И. Буянова / Под ред. Т. П. Буачидзе. -Тбилиси: Мерани, 1988.
11. Dumas A. Les grands hommes en robe de chamber. - P., 1855.
12. Трыков В. П. Французский Пушкин // Знание. Понимание. Умение. Научный журнал Московского гуманитарного ун-та. - 2008. - № 1 . - С. 183-190.
13. Мериме П. Статьи о русской литературе. - М.: ИМЛИ РАН, 2003.
14. Schnitzler J.-H. Essai d'une statistique generate de l'empire Russe, accompagnée d'apercus historiques. - Strasbourg, 1829. - Р. 106-109.
15. Небуа-Момбе Ж. Русское гостеприимство во французском популярном романе конца XIX века // Традиционные и современные модели гостеприимства: сборник / Сост. А. Монтандон, С. Н. Зенкин. - М.: РГГУ, 2004. - C. 243-259.
ПРОБЛЕМЫ ГЕНЕЗИСА ВЕДУЩИХ ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ПОНЯТИЙ В УСЛОВИЯХ СТАНОВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ В РОССИИ XIX-XX вв.
PROBLEMS OF GENESIS OF MAJOR PEDAGOGICAL CONCEPTS IN THE CONDITIONS OF FORMATION AND DEVELOPMENT OF THE PEDAGOGICAL THEORY IN RUSSIA IN THE 19TH-20TH CENTURIES
А. Н. Рыжов
В статье представлены результаты исследования проблем содержания и развития ведущих педагогических понятий в России на протяжении Х1Х-ХХ вв. Проведен анализ различных групп источников, раскрывающих содержание ведущих педагогических терминов и понятий в рассматриваемый период. Предложены общие принципы построения терминологической системы педагогики в современных условиях.
A. N. Ryzhov
The article presents the results of researching different problems of contents and development of main pedagogical concepts in Russia throughout 19th-20th centuries. The author analyzes various types of sources to explain the major pedagogical terms and concepts in the period under consideration. The author also suggests general principles of building up a terminological system of pedagogy in modern conditions.
Ключевые слова: педагогические термины и понятия, научно-педагогическая теория, образование, терминологическая система.
Keywords: pedagogical terms and concepts, scientific pedagogical theory, education, terminological system.
Первые десятилетия XIX в. ознаменовались формированием основ научно-педагогической теории в России. Одной из таких основ стала договоренность государственной власти и научного сообщества в отношении содержания основных положений педагогической теории и ведущих педагогических терминов и понятий. Подобная договоренность уже в 1830-е гг. была закреплена в терминологических словарях, учебных пособиях и учебных программах по педагогике. Отражением договоренности стали и словари русского языка, которые призваны были объяснять народу значение слов
его родного языка (что стало трактоваться как «просвещение»), и закреплять новое содержательное наполнение дававшихся в них терминов. В итоге государственными учреждениями и представителями научного сообщества были произведены следующие изменения:
1. Под влиянием идей «Просвещения» произошел отказ от прежнего содержания педагогических терминов, имевших прямое отношение к христианству - «образование» и «просвещение», и их содержание было сведено к овладению научным знанием и социально полезной информацией.
Ф
