CC BY
83
А. Х. Гирфанова
К ПРОБЛЕМЕ СЛОВО- И ФОРМООБРАЗОВАНИЯ В ЯЗЫКАХ АГГЛЮТИНАТИВНОГО ТИПА
Несмотря на то, что проблема словообразования активно разрабатывалась в отечественном языкознании, особенно во второй половине прошлого столетия, вопросы слово- и формообразования, к которым добавилась также задача различения слово- и формоизменения1 , продолжают оставаться дискуссионными, что еще раз подтверждает известный постулат об относительности истины. Эта тема является актуальной и для алтаистики.
Так, например, до сих пор в тюркологии нет единого мнения о месте словообразования в языковой иерархии (Ганиев 2005: 14). Исследуя суффиксальное и фонетическое словообразование татарского языка, Ф. А. Ганиев полемически настаивает на том, что «словообразование татарского языка представляет собой самостоятельную лингвистическую дисциплину, имеющую свою четко очерченную проблематику» (там же: 19). И это несмотря на общепринятое ранее определение словообразования, которое приводится в «Грамматике татарского языка»: «Словообразование является самостоятельной отраслью татарского языкознания. Но оно не обособлено от других разделов - словообразование связано как с морфологией, синтаксисом, так и с лексикологией, фонетикой, стилистикой, семасиологией и историей языка» (Грамматика 1993: 188).
Н. А. Баскаков относит словообразование к «лексической морфологии», при этом словообразование и словоизменение трактуются не как подсистемы языка, а как совокупности морфем, относящиеся к фондовому, а не структурному уровню морфологии (Баскаков
1 Инновации формообразование и формоизменение косвенным образом восходят к учению Ф. Ф. Фортунатова о формах отдельных слов и их формальных классах (см.: Фортунатов 1956. 1: 136 и сл.), но он использовал более привычные термины, ср.: «.. .в формах отдельных слов различаются по значению два класса: формы словообразования и формы словоизменения (выделено мной, - А. Г.). Различие между теми и другими состоит в том, что формы словообразования принадлежат отдельным словам без отношения к предложениям, как различного рода отдельным знакам предметов мысли, а формы словоизменения принадлежат словам в предложениях, как различного рода частям мысли» (Фортунатов 1957. 2: 259-260).
1979: 8). В подавляющем большинстве работ по тюркологии вопросы словообразования включены в грамматику (за исключением, пожалуй, А. Габен, рассматривавшей словообразование отдельно (ОаЬат 1941). Некоторые языковеды целенаправленно анализировали лишь «грамматические» способы словообразования (Э. В. Севортян, Д. Тумашева и др.).
Не до конца ясным представляется и соотношение словообразования как раздела лингвистики с морфемикой, что осложняет системность описаний (Чайковская 2006: 95). Словообразование в турецком языке изучалось преимущественно с позиций морфемики: к настоящему времени выявлен полный инвентарь словообразовательных суффиксов, их семантика. В грамматиках турецкого языка в последнее время словообразование исследуется традиционно: выделяемые суффиксы делятся на группы по признаку лексико-грамматической принадлежности производящих и производных основ к классу имен или глаголов и описываются в алфавитном порядке (там же).
В тюркологии как правило вопросы словообразования рассматриваются в единстве со словоизменением. Разграничение самих понятий словообразование и словоизменение, заимствованное из индоевропейского языкознания, встречается еще в работе О. Н. Бет-лингка по якутскому языку, изданной в 1851 г. (см.: Гузев 1987: 10). Иногда один и тот же языковой факт может трактоваться как относящийся к словообразованию, в то время как другими исследователями он считается словоизменительным: так, форму, образуемую с помощью суфф. -гы (тенгере + -де- + -ги - небо + суфф. локат. пад. + суфф. -ги «находящийся на небе»), О. Н. Бетлингк относил к словообразованию, согласно Ж. Дени, этот суффикс занимает промежуточное положение, а В. Г. Гузев трактует его как словоизменительный (там же: 13).
Другой пример. В современном татарском языке наряду с собственно словообразовательными и собственно грамматическими суффиксами, выражающими только лексическое или только грамматическое значение, существуют и такие, которые могут выражать как грамматические, так и лексические значения: суфф.: -лык/-лек, -чы/-че, -лы/-ле, -сыз/-сез. Суфф. -лык/-лек в современном татарском языке имеет значения: орудия или приспособления; места, где сосредоточены предметы природы и т. п.; вместе с тем этот же суффикс способен изменять и грамматическую форму слова, так как, присоединяясь к форме причастия будущего времени, он создает осложненную форму причастия, усиливая или модифицируя его значение: барыр юл «дорога, по которой придется идти или ехать», или барырлык юл «дорога, по которой можно идти или ехать». и т. п. Суф. -лык/-лек, присоединяясь к форме причастия прошедшего времени, образует отпричастное имя действия: алганлык «получение», килгунлек «приезд» (Грамматика 1993: 200).
84
Наблюдается и обратное явление, когда залогообразующие суффиксы сообщают исходной основе лексическое значение, например, ср.: суфф. -л- в словах алгылу «валить», ыргылу «бросаться», тукта-лу «затихать»; суфф. -н- в словах сызгырыну «насвистывать», коену «купаться», чишену «раздеваться», кагыну «взмахивать крыльями»; суфф. -ш- в словах ярышу «соревноваться», кайнашу «копошиться», авышу «накрениться»2. - Все они выражают лексическое, вещественное значение (там же: 202). Соответственно, залоговые формы глагола рассматриваются в тюркологии и как словообразовательные, и как «лексико-грамматические», и как словоизменительные.
Проблема установления границ между словообразованием и словоизменением в тюркологии относится к числу кардинальных (Баскаков 1979: 7). Все еще спорной, например, является отнесенность аффиксов лексико-грамматического словообразования, модифицирующих значение глагольных основ, которые интерпретируются некоторыми исследователями как формообразующие, а также аффиксов, образующих причастия, которые считаются словоизменительными.
Дискуссионным остается и употребление термина формообразование. Н. А. Баскаков считает его противоречивым, так как «словоизменение также по существу является формообразованием» (там же), но сразу же поясняется: «особенно неясны границы, с одной стороны, между аффиксами словообразования и формообразования и, с другой - между аффиксами формообразования и словоизменения» (там же). По мнению Баскакова, немотивированно относят к словоизменению только аффиксы, выражающие категории залога, вида, времени и наклонения, а иногда и степени сравнения прилагательных, поскольку не существует определенных критериев, позволяющих разграничивать слово- и формообразование. О важности решения данного вопроса свидетельствует тот факт, что в тюркологии формальные показатели словообразования и словоизменения иногда являются основой для классификации частей речи, наряду с семантическим и синтаксическим критериями.
В. М. Павлов обращает особое внимание на явления формообразования, характеризующиеся максимальной независимостью от синтаксиса; это наряду с тем фактом, что средством выражения морфологических значений оказываются нефлективные аффиксы, а не флексии, давало повод относить их к области словообразования. «Словообразование сближается, таким образом ... со словоизменением» (Павлов 1985: 27).
2 Сохранены переводы примеров, которые даны в «Татарской грамматике», однако, соответствующие формы слов структурно представляют собой имена действия и должны переводиться как «валка», «бросание», «затухание», «насвистывание», «купание» и т. д.
85
Словообразование, о чем говорит уже внутренняя мотивация этого сложного термина, непосредственно затрагивает вопрос о характере соотношения содержательной (значимой) и формальной (означающей) сторон лингвистического знака - его звукового и морфологического состава. На это обращает внимание, например, В. Г. Гузев, начиная анализ рассматриваемой проблемы с уточнения понятия знака. При анализе понятия словоизменение В. Г. Гузев опирается на разработанное Г. П. Мельниковым положение о том, что в отличие от флективных языков, носители которых используют «готовые» формы, в языках агглютинативного типа (в частности, в тюркских) словоформа «производится, составляется в момент формирования сообщения путем набора, "коллекции" морфем» (Гузев 1987: 42).
В. Г. Гузев, применяя фукционально-семантический подход к изучению языка, различает две разновидности словоизменения: (1) формообразование, охватывающее не только категории с личными формами, но и все остальные; (2) формоизменение, свойственное только многочленным категориям, образуемым формами с показателями лица (Гузев 1990: 27). По мнению В. Г. Гузева, «формообразование - это основная разновидность словоизменения. Формоизменение присуще лишь некоторым категориям» (Гузев 1987: 44). Исходя из этой точки зрения глагольные категории залога и номинали-зации действия относятся к словоизменительным средствам, к которым приложимо только понятие формообразование, в то время как категории сказуемости, наклонения и времени - это словоизменительные категории, обладающие механизмом формоизменения, и «производимые на их основе словоформы в речи имеют в своем составе в большинстве случае и формообразовательные и формоизме-нительные форманты» (Гузев 1990: 28).
В монголистике раздел словообразование наряду со словоизменением традиционно включается в морфологию. До сих пор не выработаны критерии определения значений словообразовательных суффиксов, а в некоторых случаях - также их полифункциональности. Семантика и статус производных форм иногда определяется интуитивно. К неизученным вопросам словообразования монгольских языков относится и способ словосложения (Дондуков 1993: 12).
В монгольских языках образование залоговых категорий приводит к появлению новых глагольных основ, т. е. такие образования не являются просто парадигматической формой глагола. Образование же глагольных видов относится к формообразованию, так как самостоятельным признается лишь такое слово, которое может служить производящей основой. По этой же причине причастия и деепричастия в монгольских языках рассматриваются как формы глагола, а не в качестве самостоятельных слов (Санжеев 1963: 9). Пример: суфф. -лд (-лда) чаще всего трактуется как словоизменительный показатель залога, посредством которого образуются гла-
86
гольные формы только от непроизводных глаголов. Существует иная точка зрения - отмечается, что все суффиксы залоговых форм носят словообразовательный характер, кроме того, при помощи данного суффикса образуются глагольные основы и от производных глагольных, и от именных, и от отглагольных именных основ: нур-га-лда «поворачиваться спиной» (нурган «спина»), авца-лда «брать, получать вместе с кем-либо» (авца «взятие») (Дондуков 1993: 97).
В самом общем виде считается, что для удовлетворительного решения рассматриваемой проблемы достаточно найти способ различения лексического значения от грамматического. Однако в этом отношении расходятся между собой не только исследовательские оценки, но и реальное поведение «словарных слов» в речи носителей одного и того же языка, не говоря о расхождениях исторического и типологического характера, прослеживающихся между разными языками.
Применительно к языкам агглютинативного типа задача, которая может быть сформулирована как выявление и систематизация способов образования нового лексического значения на основе имеющегося инвентаря слов и грамматических показателей, усложняется самой «монотонностью» правил нанизывания таких изменяющих форму слова суффиксов в однотипной, на первый взгляд, последовательности. При этом, казалось бы, достаточно легко вычленить словообразовательные суффиксы только по месту, которое они занимают в подобного рода цепочке. Не говоря о том, что, например, суффиксами глагольного вида и залога оказываются, по определению, целый ряд суффиксов, позволяющих относить «готовую» словоформу к разряду существительных, прилагательных, наречий и глаголов, к тому же, они ведут себя одновременно и как словообразовательные, и как словоизменительные.
В работах по тюркологии не раз высказывалось мнение о неконструктивности (или о недопустимости) привлечения при анализе агглютинативных языков понятий, выработанных в процессе изучения языка иносистемного типа. В данном случае (вслед за А. И. Чайковской) необходимо отметить целесообразность и плодотворность использования методов и терминологии, разработаных лингвистами, в частности, на материале русского языка (Чайковская 2006: 108).
По мнению В. Б. Касевича: «в общем виде отличие словообразования от формообразования описывается следующим образом: если можно обнаружить правило, по которому словоформы данного типа регулярно образуются от словоформ другого типа, то перед нами -случай формообразования. Так, в русском языке причастия настоящего времени регулярно образуются от основ глаголов настоящего времени несовершенного вида, поэтому причастия являются формами соответствующих глаголов, а не самостоятельными словами: идущий есть форма глагола идти, живущий есть форма глагола жить
87
и т.д. именно поэтому причастия не включаются в словарь: в словарь входят глаголы (их основные варианты, инфинитивы), а в грамматику включается правило образования причастий» (Касевич 1977: 66).
Однако при этом подчеркивается, что «...четкую грань между формообразованием и словообразованием провести не всегда легко. В особенности это относится к флективным языкам, где развита синонимия аффиксов, а парадигмы часто бывают дефектными: и то и другое нарушает регулярность, стандартность формообразовательных процессов, сближая их тем самым со словообразовательными. В русском языке особую сложность представляет разграничение формообразования и словообразования применительно к категории вида» (там же). Семантически сходные явления могут в одних языках относиться к словообразованию, а в других - к формообразованию. Например, в русском языке усыплять - это отдельное слово, произведенное от глагола спать, т. е. оно представляет собой факт словообразования. В отличие от этого в бирманском языке эй сэй «усыплять» - это не отдельное слово, а форма (каузативная) глагола эй «спать», так как аналогичные формы могут быть образованы от любого бирманского глагола (например, пйо «говорить» - пйо сэй «заставлять говорить»).
Е. Н. Зарецкая считает, что видообразование в русском языке относится к глагольному словообразованию, ссылаясь на словарную практику и факты диахронии (Зарецкая 2001: 45) - «исторически» глаголы совершенного и несовершенного вида восходят к разным лексемам). При этом категория вида относится к классифицирующим, на том основании, что «она выявляется в противопоставлении не разных форм в парадигме лексемы, а отдельных разрядов лексем» (там же). Зарецкая не относит к грамматическим категориям классифицирующие аффиксы, а только словоизменительные (там же: 15): «члены классифицирующих грамматических категорий гораздо теснее примыкают к таким сущностям, как формальные лексические классы, лексико-грамматические разряды (то есть к сущностям, характеризующим не формы, а целые совокупности лексем), чем к словоизменительным граммемам ... Классифицирующие категории резко отличаются в этом аспекте от словоизменительных тем, что они характеризуют не формы лексем, а сами лексемы целиком» (там же, с.16). Формообразование и словоизменение считаются Зарецкой синонимичными терминами, но при этом подчеркивается также, что «все эти проблемы не имеют окончательного решения в современной лингвистике» (там же: 5).
М. М. Гухман пишет о сложности выделения «.. .различительных признаков словообразовательных и словоизменительных форм, поскольку они образуются при помощи однотипных в структурном отношении формативов, особенно это относится к тем случаям, когда словоизменительные формативы занимают в слове позицию,
88
которая ничем не отличается или мало отличается от словообразовательных суффиксов: ср. в агглютинирующих языках (выделено мной, - А. Г.) словообразовательные и словоизменительные прилепы, образующие иногда единую систему, где практически процедура разграничения формообразования и основообразования строится на ряде допущений ... Эти два морфологических аспекта связаны и во флективных языках ... Здесь нередко только положение в системе позволяет уточнить природу того или иного форматива, причем морфемы-омонимы могут оказаться единицами разных систем» (см.: Исследования... 1968: 129). Например, показатель - ся в русском глаголе восходит к двум морфемам: словоизменительной {ВОЗВР} и словообразовательной {СЯ}. На практике отличить словоизменительное грамматическое значение от словообразовательного не всегда легко, так как это различие опирается на интуитивное признание носителем языка ряда словоформ разными формами одного слова или же разными словами. Правда, остается возможность формального разграничения одних и других, ведь «.в результате применения грамматических правил ... не возникает новое конкретное значение, новое конкретное слово ... С другой стороны, в результате применения словообразовательных (т.е. лексических) приемов неизбежно возникают новые слова» (Исаченко 1965: 15-16).
Правила построения лексемных форм составляют центральную часть словоизменительной грамматики языка. Вообще словоизменительная грамматика может мыслиться как некоторое формальное соответствие между абстрактными представлениями лексемных форм данного языка и самими формами (Зализняк, 1967: 175 - 231), которые составляют «выход» словоизменительной грамматики.
Рассматривая соотношение формообразования и словообразования А. В. Бондарко отмечает, что это - «не взаимоисключающие, а частично накладывающиеся друг на друга понятия» (Бондарко 2005: 101). Их взаимоналожение иллюстрируется примерами: лететь - влететь, долететь - залететь и т. д. (там же). Делается вывод о том, что «граница между образованием форм одного слова и форм разных слов ... проходит внутри области формообразования» (там же). Соответственно, А. В. Бондарко выделяет два типа словоизменения: (1) последовательно коррелятивного и альтернационного - «чистого» словоизменения, наиболее четко противопоставленного словообразованию; (2) непоследовательно коррелятивного и деривационного - обнаруживающего черты переходности к классификационному формообразованию (там же: 104).
Г. И. Рамстедт отмечал, что в алтайских языках, как и во многих других языках, часто бывает невозможно провести резкую границу между флексией (словоизменением) и деривацией (словообразованием). При этом, считая аффиксами словоизменения только аффиксы, выражающие синтаксические отношения слов - членов предложения в высказывании, он относил к категории словоизмене-
89
ния четыре основные грамматические категории: множественного числа, принадлежности, падежа (склонения) и лица (спряжения). Данный критерий, по мнению Рамстедта, позволяет четко дифференцировать категории словообразования и словоизменения и установить между ними четкие границы. Многое, что некогда с полной несомненностью воспринималось как словообразование или словосложение, со временем, под углом зрения исторического развития языка и в результате сдвигов в восприятии языка, было переведено в парадигму словоизменения. Например: тюрк. bolur «станет (становится, есть)», bolmaz «не есть» (< bolum er), монг. jabunam «он идет» (< jabun am), эвенк. tartiki «туда» (< tar «тот» + tiki «направление»), тюрк. atlar «лошади», atsyz «без лошади» (безлошадный)», букв. «отделенный от лошади (лишенный лошади)» (Рамстедт 1957: 218).
Слово- и формообразование - тема, недостаточно разработанная и в грамматиках тунгусо-маньчжурских языков (напр., см.: Суник 1982: 7)3. Относительно полно словообразовательные суффиксы описаны в эвенкийском, эвенском и нанайском языках. Одной из немногих обобщающих работ на эту тему является «Словообразование имен существительных в тунгусо-маньчжурских языках» Б. В. Болдырева (1987), где дается анализ словообразовательных суффиксов имен существительных, а также рассматривается их семантическая и формальная структура. Болдырев отмечает, что тунгусо-маньчжурское слово, кроме корневой морфемы, может содержать деривационные морфемы, меняющие лексическое значение корня, морфемы формообразования, выражающие независимые грамматические значения и морфемы релятивного формообразования, передающие зависимые грамматические значения (Болдырев 1987: 8). При этом к формообразовательным морфемам относятся: суффиксы уменьшительности, пренебрежительности, увеличитель-ности, подобия, сравнения, совместности, ограничительности, выделительности, обладания, усилительности, притяжательный, косвенной принадлежности - суффиксы, следующие в цепочке после словообразовательных морфем и предшествующие показателям падежа и притяжания (там же: 9). Словоизменительные морфемы, в свою очередь, делятся на морфемы смешанного и релятивного формообразования, которые часто трудно разграничить, так как и те, и другие передают независимые грамматические значения, занимая позицию после словообразовательных морфем (Болдырев 1974: 120).
3 Необходимость сравнительного исследования форм глагольного и именного слово- и формообразования, открывающего «путь к этимологическим исследованиям», отмечает И. В. Кормушин (Кормушин 1982: 166).
90
Как правило в тунгусо-маньчжурских языках морфемы в слове располагаются в таком порядке: корень слова + суффикс словообразования + суффикс деривационного формообразования (уменьшительность, собирательность, переходность, залог, вид и т. п.) + суффикс смешанного формообразования (число, косвенная принадлежность у существительных, личность и безличность причастий, время и наклонение глагола и т.п.) + суффикс реляционного формообразования (падеж, притяжательность, лицо и число глагола и .т.п.) + суффиксальные частицы. Из этих компонентов абсолютно обязательным является лишь первый, остальные могут присутствовать, но могут и отсутствовать (Аврорин 1968:132).
Суффиксы субъективной оценки (т. е. деривационного словообразования) занимают место между формообразованием и словообразованием (Цинциус 1965: 147). О. П. Суник относит эти суффиксы к «особому разряду основообразующих служебных морфем» на основании того, что они могут употребляться как в словообразующей функции, изменяя лексическое значение основы, так и в формообразующей, придавая основе дополнительные значения уменьшительности-увеличительности, ласкательности-пренебрежи-тельности. В ряде случаев суффиксы данного разряда слились с первичными основами так, что могут быть выделены только этимологически (некоторые собирательные суффиксы): гучэн < *гу-чэн «щука», гучэ-кэн «маленькая щука», нан., ульч. кучэн < *ку-чэн «нож», кучэ-кэн «ножик» и т. п. (Суник 1982: 100).
К формообразовательным элементам эвенкийского языка относятся суффиксы уменьшительности и ласкательности (-кан), увели-чительности (-какун, -пча, -нэ), пренебрежительности (-чан), подобия (-гачин), сравнения (-дын), обладания (-чи, -лкан, -таи), совместности (-нун), ограничения (-мат), приблизительности (-маю), уточнения (-мак), усилительности (-ма), косвенной принадлежности -у(и), ограничительности (-рикта), определительности (-тыкин) (Болдырев 1987: 5-6).
Показатель косвенной принадлежности Б. В. Болдырев относит к смешанному формообразованию, в то время как О. П. Суник считает его словообразовательным - за ним могут следовать показатели мн. ч. (-л), а также косвенного падежа. С другой стороны, словоформы на -уи (показатель косвенной принадлежности - эвенк. ороу-ни - орон «олень домашний») могут иметь два значения: (1) род. пад. - «оленя» и (2) «принадлежащий, относящийся к оленю» (Суник 1982: 68). В словоформе они следуют за словообразовательными суффиксами, иногда предшествуя другим формообразовательным: диктэ-кэ-уи-тэй «с ягодкой», гара-ка-чар-ду «на веточках». Уменьшительному суфф. -кан может предшествовать суфф. формы обладания -чи и показатель сравнительной формы -тмар: унэ-тмэ-кэн-ди «немного раньше», мунуи гулэвун садычикан бичэн «наш дом с садиком был» (там же).
91
Формообразовательные суффиксы занимают место после словообразовательных суффиксов, предшествуя показателям числа, падежа, личного и возвратного притяжания: дю-гачин-дуви «как у себя дома», дугэ-мэк-лэ-тын «до самых вершин (их)», нууауилин эсалин хулукун-пэчин-ни гиллэнэлчэтын «глаза у него заблестели как у маленького» (там же). Отмечены и случаи перехода формообразовательных морфем в словообразовательные (Аврорин, Болдырев 2001: 49).
Таким образом вопрос о формо- и словообразовании в агглютинативных языках по-прежнему остается дискуссионным. Тот или иной подход к этой проблеме в большей степени зависит от методологических установок авторов, чем от анализа языкового материала. Определяющей при этом оказывается семантика производных слов, на интерпретацию которых порой влияет их перевод на соответствующий «метаязык» описания (русский, английский и др.). Проблему усложняет также известный синкретизм глагольных и именных основ, в том числе сложных (т. е. производных от первичных основ), которые образованы при помощи стандартных грамматических суффиксов, но рассматриваются в качестве «новых» слов. По-видимому для приемлемого решения рассматриваемого вопроса необходимо учесть условия реализации грамматической и лексической функций не только словообразовательных, но и словоизменительных суффиксов в конкретной языковой системе. Причем, наряду с синхронным описанием, следует также учитывать их историческую мотивацию, для выяснения которой можно использовать типологическое сравнение с этимологически тождественными суффиксами в близкородственных языках.
Литература
Аврорин В. А., Болдырев Б. В. Грамматика орочского языка. Новосибирск, 2001.
Баскаков Н. А. Историко-типологическая морфология тюркских языков (структура слова и механизм агглютинации). М., 1979.
Болдырев Б. В. О соотношении между словообразующими и формообразующими показателями в тунгусо-маньчжурских языках // Изв. Сибир. отд. АН СССР. Сер. обществ. наук. 1974. № 6. Вып. 2. С. 120-124
Болдырев Б. В. Словообразование имен существительных в тунгусо-маньчжурских языках в сравнительно-историческом освещении. Новосибирск, 1987.
Бондарко А. В. Теория морфологических категорий и аспектологиче-ские исследования. М., 2005.
Ганиев Ф. А. Современный татарский литературный язык: суффиксальное и фонетическое словообразование. Казань, 2005.
Грамматика - Татарская грамматика. В 3-х т. Казань, 1993. Т. 1.
92
Гузев В. Г. Очерки по теории тюркского словоизменения: имя (на материале староанатолийско-тюркского языка). Л., 1987.
Гузев В. Г. Очерки по теории тюркского словоизменения: глагол (на материале староанатолийско-тюркского языка). Л., 1990.
Дондуков У.- Ж. Ш. Словообразование монгольских языков. Улан-Удэ, 1993.
Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967.
Зарецкая Е. Н. Типология глагольного формообразования (на материале русского, английского и венгерского языков). М., 2001.
Исследования по общей теории ситаксиса / Отв. ред. В. Н. Ярцева. М., 1968.
Касевич В. Б. . Элементы общей лингвистики. М., 1977.
Павлов В. М. Понятие лексемы и проблема отношений синтаксиса и словообразования. Л., 1985.
Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание. Морфология / Об-раб. и изд. П. Аалто; Пер.. с нем. Л. С. Слоним; Под ред. и с предисл. Н. А. Баскакова; Прим. Н. А. Баскакова и Г. Д. Санжеева. М., 1957.
Санжеев Г. Д. Сравнительная грамматика монгольских языков. Глагол. М., 1963.
Суник О. П. Существительное в тунгусо-маньчжурских языках. В сравнении с другими алтайскими языками. Л., 1982.
Фортунатов Ф. Ф. Избранные труды. М., 1956-1957. Т. 1-2.
Чайковская А. И. Подход к описанию турецкого словопроизводства // Вопросы тюркской филологии. Вып. VI. М., 2006. С. 95-109
Цинциус В. И. Порядок и иерархия аффиксов в агглютинативных языках (по материалам языков тунгусо-маньчжурской группы) // Морфологическая типология и проблема классификации языков / Отв. ред. Б. А. Серебренников и О. П. Суник. М.; Л., 1965. С. 141-154
93
