CC BY
34
УДК 80
М.Б. Раренко
кандидат филологических наук; ст. научный сотрудник Отдела языкознания Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН; e-maiL: rarenco@rambLer.ru
К ПРОБЛЕМЕ ПЕРЕВОДА РОМАНА И. А. ГОНЧАРОВА «ОБЛОМОВ» НА АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК
Постоянно возрастающее количество художественных переводов ставит проблему качества перевода как одну из центральных. Вопрос о трансляции национального дискурса, т. е. как говорят по-русски или по-английски, или по-японски -один из ее аспектов, притом наиболее сложных. В основе перевода, как известно, лежат языковые операции, в результате сопоставления которых происходит сопоставление двух или более языковых систем. Последнее служит обычно в качестве отправной точки при обсуждении процесса перевода, в то время как семиотический или стилистический характер переводческих операций обсуждается гораздо реже. В статье рассматриваются различия и преодоление этих различий между языковыми (речевыми моделями) на стилистическом уровне.
Стиль любого произведения, а тем более художественного, представляет собой способ организации изображаемого мира, это очень хрупкое, но вместе с тем и очень важное измерение художественности. Писатель как творец мыслит свое произведение как цельность, в которой все черты и средства существуют не сами по себе, а призваны служить единому намерению. Художественный перевод, таким образом, представляет собой пересоздание произведения как целостности, и в этом смысле переводчик выступает как особого рода полноправный литератор.
Коммуникативные намерения обычно не осознаются носителями языка как особые языковые знания и как бы не замечаются ими. Нередко и переводчик не воспринимает «чужие» коммуникативные стратеги как способ общения, наделяемый специфической ценностью в «чужой» культуре. В результате при переводе «чужой» национально-специфический дискурс оказывается утерянным, что ведет к нарушению и нередко даже утрате той художественности текста, которую так бережно выстраивал на страницах своего произведения автор оригинала.
Проблема воссоздания национально-специфического дискурса в переводе рассматривается на примере романа И. А. Гончарова «Обломов».
Ключевые слова: И. А. Гончаров; «Обломов»; роман; «образ речи»; национальный характер; разговор по-русски; национальный язык; литература XIX в.; художественная литература; перевод; моделирование.
M. B. Rarenko
PhD, Senior Researcher at the Centre for Linguistics, Institute of Scientific Information on SociaL Sciences of the Russian Academy of Sciences; e-maiL: rarenco@rambLer.ru
ON TRANSLATION OF I. A. GONCHAROV’S NOVEL “OBLOMOV”
INTO ENGLISH
The ever-increasing number of Literary translations raises the probLem of translation quality as one of the сentraL ones. The issue of translating national discourse, i. e. how to speak Russian or English, or Japanese is one of its aspects, moreover, the most complex one. The basis of translation is language operations that suggest comparison of two or more language systems. Comparison usuaUy serves as a starting point in the discussion of the translation process, while the semiotic or stylistic nature of translation operations is discussed much less frequently. The article discusses the differences and the ways to overcome these differences between language (speech) models at the stylistic level.
The style of any work of literature reflects the way of organizing the depicted world, and is a very fragile, but at the same time a very important dimension of the artistry of the text itself. Being the creator of the work of literature the writer thinks of his work as a complete entity in which aU features and means exist as a single whole and are designed to serve a single intention. Literary translation, therefore, is a re-creation of the whole work, and in this sense the translator acts as a co-writer.
Communicative intentions are usually not recognized by native speakers as special language knowledge and are not noticed by them. Often, the translator does not perceive “foreign” communicative strategies as a way of communication, endowed with a specific value in the “foreign” culture. As a result, the translation loses cultural coloring, which ruins the artistry of the original text.
The problem of reconstructing the features of national discourse in translation is considered on the example of I. A. Goncharov's novel “Oblomov”.
Key words: I. Goncharov; “Oblomov”; novel; “image of speech”; national character; conversation in Russian; national language; literature of the XIX century; fiction; translation; modelling.
Введение
Сегодня уже будет преувеличением утверждать, что потребность в коммуникации между представителями разных народов и этносов стоит как никогда остро. «Бурное развитие в современном мире технико-технологических средств коммуникации в единстве с глобализационными процессами способствовало созданию предпосылок для реального формирования такого пространства, связало воедино исторически чуждые друг для друга культуры, создало возможности для интенсивного информационного обмена между ними, расширило перспективы взаимного сотрудничества» [Пшегусова 2003, с. 3].
Уже античные философы, в первую очередь, Платон, Сократ и Аристотель, указывали на особую роль коммуникации в развитии
человеческого общества, считая эту особенность одной из основных, отличающих человека от других животных. Более того, Сократ полагал жизнь вне диалогов, обсуждений и исследований, т. е. общения, коммуникации, бессмысленной, поэтому так высоко ставил роль живого, непосредственного общения, подчеркивая его уникальность.
По мере возникновения средств массового распространения информации - возникновения письменности, появления печатных станков, изобретения радио, телеграфа, телевизора, компьютера, Интернета и пр. - жизнь людей подвергается всё большему воздействию со стороны социума. Обмен информацией является неотъемлемой частью жизни человека, поскольку «жизнь индивидов протекает в социуме, и этот факт делает взаимообусловленными два процесса: воспроизводство сущности человека во взаимодействии с себе подобными и воспроизводство общества как результат совместной жизнедеятельности людей. Единство двух уровней социальной жизни обеспечивается благодаря связующим их информационным процессам» [Логутова 2005, с. 3].
Изначально, как повествует предание, на Земле был один язык и одно наречие, и все люди могли понимать друг друга. Но однажды жители Земли вознамерились построить город, а в нем высокую башню, до небес, желая таким образом прославить себя. Господь, узнав об их намерении и поняв, что люди добровольно не откажутся от своих планов, перемешал языки, чтобы помешать людям, строителям башни, воплотить задуманное в жизнь. Городу тому было дано имя Вавилон, а люди с тех пор стали говорить на разных языках. Строительство Вавилонской башне и положило начало, с одной стороны, многоязычию, а с другой - попыткам его преодолеть.
Как отмечает в своей работе доктор филологических наук, профессор Ю. Н. Марчук, в настоящее время существует три способа преодоления языковых барьеров:
1) создание единого языка (искусственного или естественного);
2) изучение иностранных языков в средней школе и на последующих стадиях образования;
3) перевод [Марчук 2015].
Несмотря на то, что во всем мире сейчас, в эпоху глобализации, активно обсуждаются возможности и перспективы создания единого -«глобального» языка, а иностранные языки изучаются уже в детском саду, может показаться странным, но именно перевод по-прежнему
является, на наш взгляд, наиболее востребованным инструментом преодоления языкового и культурного барьера, когда речь идет о чтении художественной литературы, изначально созданной на другом, отличном от родного, языке.
Довольно часто можно услышать мнение о недостаточно «хорошем» переводе - об этом говорят как специалисты в области теории и практики перевода, так и «потребители» переводов. И, к сожалению, часто с такой точкой зрения нельзя не согласиться.
Художественный перевод как особый вид перевода
Практика перевода иноязычной художественной литературы исключительно широка и ощутимо влияет на круг чтения современного человека, авторитетна в формировании его социально-эстетических представлений. Поэтому и проблема качества перевода на протяжении всей истории существования перевода - в разной степени, безусловно, и по-разному решаемая в разные периоды - всегда признавалась одной из центральных.
Художественный перевод является особым видом перевода в силу разных причин. Одну из них Е. М. Масленникова объясняет тем, что «конструируемая в художественном тексте действительность ... предполагает установление особых отношений между ТЕКСТОМ и его ЧИТАТЕЛЕМ, когда тот «верит» в реальность описываемых событий, благодаря чему поддерживается иллюзорность Мира текста и реалистичность представленных в нем персонажей» [Масленникова 2014, с. 5]. Помимо этого, специфика конкретного языка и культуры привносит свои особенности (лингвистические, экстралингвистические и прагматические) в межкультурное общение. Особенностью художественного перевода, как разновидности межъязыкового перевода, является и то, что он «становится случаем проявления креативной ассимиляции, когда личностные особенности переводчика как активного первичного читателя-интерпретатора заставляют его проецировать текст на свою картину мира, систему знаний и культурный фон» [там же, с. 41]. Проблема качества перевода, в частности, художественного, многоаспектна. Вопрос о трансляции национального дискурса, воспроизводимого на страницах художественного произведения, - один из ее аспектов, и следует признать, один из наиболее сложных. Ни у кого не возникает сомнения в том, что каждый язык уникален, управляется и характеризуется собственными законами,
которые получают отражение в художественном произведении. Во многом это справедливо и относительно национального дискурса.
Параллельный анализ ряда текстов оригинала и перевода демонстрирует, что переводчикам в целом удается передать общий смысл текста на иностранном языке средствами родного языка, однако при переводе художественных произведений не менее важным оказывается не только содержание (т. е. то, о чем говорится в произведении), но и как об этом говорится, т. е. форма.
Функция переводчика в этом случае заключается в таком виде посредничества между двумя культурами, когда происходит максимально полное понимание текста оригинального произведения в его глубинной онтологической связи с жизнью породившей его культуры и общества, с одной стороны, и не менее тонкое ощущение «горизонта ожидания» читателя, выросшего, воспитанного и существующего в другой, подчас совершенно иной социальнокультурной среде, - с другой. В этом случае переводчик выступает единственным авторитетом для читателя в посредничестве между ним и оригиналом произведения, а перевод реализуется в читательском восприятии безотносительно к оригиналу и становится для читателя единственном текстом - тем самым, через который он проникает в чужую культуру и познает ее. Такая модель взаимодействия между оригиналом и читателем возможна, если читатель не владеет языком оригинального текста. Возможна и иная ситуация -читателю известен оригинал, он имеет возможность сопоставить оригинальное произведение и его перевод на родной для читателя язык. Тогда переводное произведение рассматривается читателем как нечто вторичное. Но и в первом, и во втором случаях при переводе имеет место столкновение двух культурных систем и на коммуникативном уровне, и на уровне текста.
Таким образом, литературный факт можно и нужно представить себе как живую и изменчивую знаковую деятельность, которая не прекращается после написания (и издания) произведения, но заново приходит в движение на коммуникативном уровне как своеобразный диалог между автором подлинника и переводчиком, где последний стремится выступать в качестве «идеального» читателя, не упуская в то же время из виду и вполне «реального» читателя-современника, потенциального иноязычного адресата книги.
Перевод как воссоздание национального дискурса
Поскольку в романе И. А. Гончарова «Обломов» одной из задач, стоящих перед автором, как следует из признаний самого писателя, было передать особенности национального языка, который понимался им как «самое живое и чуть ли не единственное выражение национальности» [Гончаров 1977, с. 258]. Сам писатель неоднократно напоминал о том, что творит бессознательно, ведомый поэтической интуицией, ощущением целого: «Я писал как будто по диктовке. И, право, многое явилось бессознательно; подле меня кто-то невидимо сидел и говорил мне, что писать» [там же, с. 107]. Тем ценнее оказывается то идеально общение, образ которого писатель моделирует на страницах романа - общение, основанное на взаимопонимании на уровне интуиции, наиполнейшего вчувствования в мир собеседника [Раренко 2019].
Стиль произведения - способ организации изображаемого мира, очень хрупкое, но и очень важное измерение художественности. Каждый писатель мыслит свое произведение как цельность, в которой все средства и черты существуют не сами по себе, а служат единому намерению, поэтому и художественный перевод должен рассматриваться как пересоздание художественного произведения как целостности, и в этом смысле переводчик может и должен рассматриваться как полноправный литератор.
Следует признать, что коммуникативные стратегии, принятые в обществе, обычно не воспринимаются их носителями как особые языковые знания и не замечаются ими. Нередко не замечаются они и переводчиком, т. е. не рассматриваются им как культурно-специфический способ коммуникации, принятый в данном национальном сообществе, и потому игнорируются при переводе. Следует отметить еще и такой факт: отступление от традиционных для данной языковой культуры коммуникативных стратегий в речи иностранца может рассматриваться адресатом и как проявление негативных качеств собеседника - бестактность, развязность, высокомерие, несообразительность - и проецироваться на весь этнос, в конечном итоге приводя к формированию ложных этнических стереотипов. В свою очередь, понимание природы и специфики смысловой ценности «чужой» коммуникативной стратегии, напротив, может послужить ключом к пониманию другой культуры, способом ее познания.
Особенности перевода
романа И. А. Гончарова «Обломов» на английский язык
В настоящее время известны, по крайне мере, шесть переводов романа И. А. Гончарова «Обломов» на английский язык, первый из который - сокр. перевод К. Дж. Хогарта (C. J. Hogarth) был издан в 1915 г., в 1929 г. появился перевод Н. Даддингтона (N. Duddington), в 1954 г. перевод Д. Магаршака (D. Magarshack), считающийся классическим переводом, в 1963 г. - Э. Данниген (A. Dunnigan). Еще два перевода -перевод С. Перла (St. Pearl) и перевод М. Швартц (M. Schwartz) появились уже в XXI в., в 2006 и 2008 гг. соответственно.
Переводы Н. Даддингтона и Д. Магаршака неоднократно издавались и признаны авторитетными, по этой причине они были выбраны нами для сопоставительного анализа с текстом оригинала. Более того, переводчик более позднего перевода был, несомненно, знаком с более ранним переводом и в ряде случаев заимствовал удачные, с его точки зрения, пассажи, и в интересующем нас аспекте принципиальных различий в переводческих тактиках двух указанных переводов выявлено не было.
При переводе «Обломова», как и вообще при трансляции русскоязычных художественных текстов в иноязычную культуру, особую сложность представляет перевод имен собственных, занимающих в любой культуре нишу повышенного значения, поскольку являются не просто наименованием, но и символизируют определенные отношения, сложившиеся в той или иной среде. В случае с русской культурой ситуация осложняется большим разнообразием существующих форм имен собственных, в первую очередь это является справедливым по отношению к наименованиям людей1. Так, к Обломову разные персонажи обращаются по-разному, во многом это определяется отношениями, которые сложились между Ильей Ильичом и его собеседником. Диапазон обращений необычайно широк: от сентиментального Илюши до обращения по фамилии (следует отметить, что и в этом случае отношение к называемому может различаться, вплоть до противоположного). Каждый вид обращения наполнен особым содержанием, которое русскоязычный читатель часто угадывает интуи-
1 Нередко можно услышать сетования читающих русские романы иноязычных читателей, что им очень сложно разобраться в dramatis personae в связи с этим. - М. Р.
тивно. В англоязычной культуре подобного ряда обращений не существует, поэтому информация, заложенная в ряд: Илюша, Илья, Илья Ильич, Обломов, барин, барчонок и т. д., таким образом, оказывается обреченной на непонимание, являясь своего рода культурологической лакуной. Как своеобразную переводческую находку Д. Магаршака, безусловно, упрощающую процесс чтения англоязычному читателю, следует его стремление конкретизировать родственные и другие отношения в романе посредством упоминания главного действующего лица в качестве своеобразного ориентира: так вместо авторского «Илья Иванович», «сам Обломов», «старик Обломов» или «жена», «хозяйка» появляются «Oblomov’s father» и «Oblomov’s mother». Что же касается наименования главного лица, то в результате переводческого упрощения он превратился раз и навсегда в «Oblomov». Нельзя не согласиться с тем, что неразрешимая для англоязычного читателя путаница решена, но текст лишился образности, потому что, когда оценочное именование (Илюша, Илья, Илья Ильич и пр.) превращается в безликое наименование по фамилии, снимается определенный и важный метасемантический смысл, поскольку исчезает модальность общения, и остается лишь указание на персонаж.
Приведем несколько примеров.
- А, Волков, здравствуйте! - сказал Илья Ильич. - Здравствуйте, Обломов, - говорил блистающий господин, подходя к нему [Гончаров 1979, с. 19] Oh, Volkov, how are you? - said Oblomov. How are you, Oblomov? the dazzling gentleman said, walking up to him» [Magarshak 1954, с. 25]
Взрослый Илья Ильич хотя после и узнает, что нет медовых и молочных рек, нет добрых волшебниц, хотя и шутит он с улыбкой над сказаниями няни, но улыбка эта не искренняя, она сопровождается тайным вздохом... [Гончаров 1979, с. 119]. Though when he grew up Oblomov discovered that there were no rivers flowing with milk and honey, nor fairy godmothers, and though he smiled at his nurse's tales, his smile was not sincere, and it was accompanied by a secret sigh... [Magarshak 1954, с. 119]
Пойдем, мама, гулять, - говорит Илюша.
- Что ты, бог с тобой! Теперь гулять,
- отвечает она, - сыро, ножки простудишь; и страшно: в лесу теперь леший ходит, он уносит маленьких детей»
[Гончаров 1979, с. 118].
«Let’s go for a walk, Mummy,» said Oblomov.
Good heavens, child,» she replied, go for a walk at this hour! It’s damp, you’ll get your feet wet, and it’s so frightening: the wood-demon is walking about in the woods now, carrying off little children [Magarshak 1954, с. 118]
Как видно из приведенных примеров, прием замены разных наименований заглавного персонажа на его фамилию происходит в тексте перевода последовательно. Особенно нелепо выглядит форма Oblomov в последнем примере, когда по фамилии называется малыш, что, конечно же, не является приемлемым для русской культуре (исключением следует признать официальное обращение - в зале суда, например).
Обратимся к «вкрапленным» в «ткань» повествования романа «Обломов» диалогам персонажей. При передаче диалогов в английском варианте романа наблюдается следующее: переводчики последовательно стремятся в процессе трансляции русской устной речи максимально ее конкретизировать путем замены привычных и характерных для русского разговорного дискурса эллиптических предложений на полные. В итоге разговорный дискурс лишается в значительной степени своей динамичности, живости и, что существеннее всего, направленности на другого, т. е. как раз того, что позволило нам назвать тип общения, с такой любовью воспроизведенного И. А. Гончаровым на страницах своего романа эмфатическим [Раренко 2019]. В результате деятельности переводчиков реплики действительно становятся грамматически самодостаточными (иногда даже чересчур, и создается впечатление, что то ли персонажи не слышат друг друга, то ли не понимают, то ли издеваются друг над другом, полностью воспроизводя чужие реплики), пропадает их стремление достичь завершения в репликах собеседника, что так ценилось в Обломовке «среди своих», пропадает и самая необходимость в появлении «другого», способного подхватить и продолжить «недовысказанную» мысль.
Обратимся к диалогам Обломова и Захара, являющимся показательным примером того, как мыслится Гончаровым общение по-русски. Реплики в их диалогах в основном отрывисты и кратки, малоинформативны, поскольку ни Обломов, ни Захар в информации как
таковой не нуждаются. Они настолько хорошо изучили привычки друг друга, что предугадать реплику другого для них не составляет труда. Их быт настолько неизменен и беден «внешним содержанием», а друг друга они изучили настолько хорошо за многие годы совместного проживания, что общение у них превращается в ритуальную и при том всепоглощающую игру, сценарий которой задан и неизменен: вот Обломов, недовольный тем, что в доме грязно, а вот Захар, всячески противящийся тому, что барин позволяет себе его учить и т. д. Они настолько сжились, что могут позволить себе почти не слушать один другого.
« - Чего вам? - сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова...
- Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! - строго заметил Илья Ильич...
What is it now, sir? he asked, holding on to the door of the study with one hand, and ...looking at Oblomov...
My handkerchief, and be quick about it! You might have thought of it yourself - you never see anything!» Oblomov observed sternly...
- А кто его знает, где платок? - ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит.
- Все теряете! - заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там.
«How should I know where your handkerchief is?» he grumbled, walking round the room and feeling every chair with his hand, though one could see there was nothing lying there.
«You're always losing things,» he observed, opening the drawing-room door to see if the handkerchief was there.
- Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! - говорил Илья Ильич.
- Где платок? Нету платка! - говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. - Да вот он, - вдруг сердито захрипел он, - под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка!»
[Гончаров 1979, с. 14]
«Where are you going? Look for it here! I haven’t been there since the day before yesterday. And hurry up, will you?» Oblomov said.
«Where is that handkerchief? Can’t see it anywhere!» said Zahar, throwing up his hands and looking round the room. «Why, there it is, « he suddenly hissed angrily. It’s under you, sir! There’s one end of it sticking out! You lie on your handkerchief and then you ask for it!»
[Magarshak 1954, с. 19]
Или вот еще один пример:
- Какая у вас пыль везде! - сказал он.
- Все Захар! - пожаловался Обломов.
- Ну, мне пора! - сказал Волков.
За камелиями для букета Мише.
Au revoir»
[Гончаров 1979, с. 21]
«How awfully dusty your room is!» he said.
It’s all Zahar’s fault!» Oblomov complained.
«Well, I must be off,» said Volkov. «Must get those camellias for Misha’s bouquet. Au revoir»
[Magarshak 1954, с. 27]
Как можно увидеть, в английском переводе реплика почти неизменно достраивается до грамматически полного предложения (в связи с чем ее объем «разрастается», несмотря на общеизвестную «экономность» английского языка по сравнению с русским).
Та же закономерность выявляется и при сопоставлении других диалогов в оригинальном и переводном текстах. Нередко встречающиеся в них отрывистые фразы, незаконченные предложения, перебивки говорящими друг друга «дополняются» и «исправляются» неизменно и последовательно переводчиком, надо думать, искренне не замечающим того, что за счет этого «усовершенствования» приносится в жертву художественный эффект.
Выводы
Сопоставительный анализ оригинального текста романа И. А. Гончарова «Обломов» и его переводы на английский язык, выполненные авторитетными переводчиками, имевшими большой опыт перевода русской художественной литературы на английский язык, показал, что при переводе произошло то, чего так боялся И. А. Гончаров, с подозрением относившийся к переводам своих произведений на другие языки: «... не люблю, чтобы меня переводили» [Гончаров 1977, с. 411], как и вообще к способности одной национальной общности адекватно понять национальное своеобразие другой: «...все действующие лица в моих сочинениях, нравы, местность, колорит - слишком национальные, русские - и от того, казалось мне всегда, они будут мало понятны в чужих странах, мало знакомых ... с русской жизнью!» [Гончаров 1977, с. 258]: его не поняли. Читатель, не погруженный в коммуникативный контекст национального сообщества (иноязычного читателя это обстоятельство касается более всего), не может, с точки зрения
И. А. Гончарова, в полной степени оценить произведение, понять его замысел и, как результат, получить от прочтения художественного текста эстетическое наслаждение, поскольку сцены быта, как можно видеть, превалирующие в прозе Гончарова в целом, обрамленные и проникнутые особым коммуникативным контекстом и «естественно» понятные русскоязычному читателю в их ценностной подоплеке, при переводе резко теряют в смысловом богатстве и выразительности. Иноязычный читатель, таким образом, оказывается в заведомо неравном положении по сравнению с русскоязычным. Нарушение внутренних связей текста приводит к нарушению отношений между повествователем и читателем, а для Гончарова эти отношения мыслятся как представляющие первостепенную важность, поскольку наличие (или отсутствие) плодотворного контакта, «сотрудничества» между ними определяет художественное качество произведения и его судьбу. В письме к И. И. Льховскому И. А. Гончаров пишет: «Герой может быть неполон: недостает той или иной стороны, не досказано, но выражено многое: но я и с этой стороны успокоился: а читатель на что? ... Разве он .... воображением не сумеет по данной автором идее дополнить остальное? ... Задача автора - господствующий элемент характера, а остальное дело читателя» [Гончаров 1977, с. 241]. И. А. Гончаров полагает, что принятый среди «своих» в Обломовке принцип общения, когда не нужно досказывать мысль, потому что «свой» и так поймет, вполне распространим и на общение между текстом романа и его читателем [Раренко 2019].
Как видно из сопоставленных фрагментов оригинального текста романа «Обломов» и их переводов на английский язык, в каждом конкретном случае жертва, приносимая переводчиком, который, кстати, далеко не всегда осознает выбранную им переводческую стратегию в качестве таковой, мала, даже микроскопична, более того, может даже казаться удачной в каждом конкретном случае, но поскольку носить последовательный и «сквозной» для текста перевода характер, оборачивается если не информационной потерей (об этом, как правило, речь не идет), то существенным сдвигом в характере звучания текста как целостности, т. е. фактически разрушении художественной образности произведения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Гончаров И. А. Статьи, заметки, рецензии, письма // Собрание сочинений : в 8 т. Т. 8. М. : Художественная литература. 1977. 559 с.
Гончаров И. А. Обломов // Собрание сочинений : в 8 т. Т. 4. М. : Художественная литература, 1979. 534 с.
Логутова М. А. Теоретико-методологические основания социальной коммуникации : автореф. дис. ... канд. филос. наук. Кемерово, 2005. 28 с.
Марчук Ю.Н. Информационные технологии в лингвистике: Компьютерная лингвистика. Saarbrucken : Palmarium Academic Publishing, 2015. 131 с.
Масленникова Е. М. Художественный перевод: Новое о старом. Тверь : Тверской государственный университет, 2014. 240 с.
Пшегусова Г. С. Социальная коммуникация: Сущность, типология, способы организации коммуникативного пространства : автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Ростов-н/Д., 2003. 50 с.
Раренко М. Б. Разговор по-русски на страницах романа И. А. Гончарова «Обломов» // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Гуманитарные науки. 2019. Вып. 14 (809). C. 281-292.
Goncharov I. Oblomov / Translated and with an Introduction by D. Magarshack.
L. : Penguin Books. 1954. 485 p.
REFERENCES
Goncharov I. A. Stat'i, zametki, recenzii, pis'ma // Sobranie sochinenij : v 8 t. T. 8.
M. : Hudozhestvennaja literatura. 1977. 559 s.
Goncharov I. A. Oblomov // Sobranie sochinenij : v 8 t. T. 4. M. : Hudozhestvennaja literatura, 1979. 534 s.
Logutova M. A. Teoretiko-metodologicheskie osnovanija social'noj kommunikacii : avtoref. dis. ... kand. filos. nauk. Kemerovo, 2005. 28 s.
Marchuk Ju.N. Informacionnye tehnologii v lingvistike: Komp'juternaja lingvistika. Saarbrucken : Palmarium Academic Publishing, 2015. 131 s.
Maslennikova E. M. Hudozhestvennyj perevod: Novoe o starom. Tver' : Tverskoj gosudarstvennyj universitet, 2014. 240 s.
Pshegusova G. S. Social'naja kommunikacija: Sushhnost', tipologija, sposoby organizacii kommunikativnogo prostranstva : avtoref. dis. ... d-ra filos. nauk. Rostov-n/D., 2003. 50 s.
Rarenko M. B. Razgovor po-russki na stranicah romana I. A. Goncharova «Oblomov» // Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta. Gumanitarnye nauki. 2019. Vyp. 14 (809). C. 281-292.
Goncharov I. Oblomov / Translated and with an Introduction by D. Magarshack. L. : Penguin Books. 1954. 485 p.
