CC BY
180
РАЗМ ЫШЛЕНИЯ. СОО БЩЕНИЯ.
КОММЕНТАРИИ
Г.И.Шмелёв
К.МАРКС И Ф.ЭНГЕЛЬС БЕЗ ПЬЕДЕСТАЛА
Шмелёв Гелий Иванович -
член-корреспондент РАН, главный
научный сотрудник ИМЭПИ РАН.
За годы советской власти накопилось немало сусальных произведений о Марксе и Энгельсе. «Хрестоматийный глянец» и «ореол святости» были наведены с большой тщательностью и все, что могло повредить культу их личностей, отбрасывалось. В результате появились образы, далекие от реальных, лишенные каких-либо человеческих слабостей и недостатков, односторонние, как флюс. То, что можно почерпнуть, в частности из их переписки, разрушает эти ходульные образы.
Попробуем осветить эту ранее скрывавшуюся сторону их жизни и деятельности.
Отношение к крестьянству и ремесленникам
Маркс с глубочайшим презрением относился к крестьянству: «Французский крестьянин, французский сапожник, портной, купец кажутся ему (Пру-дону. - Г.Ш.), - пишет Маркс в письме Энгельсу от 14 августа 1851 г., -чем-то испокон веков данным, чье существование надо принять. Но чем больше я занимаюсь этой дрянью, тем больше убеждаюсь, что преобразование земледелия, а, следовательно, и основанного на нем собственнического свинства, должно стать альфой и омегой будущего переворота» (т. 27, с. 281).
Крестьянская собственность на землю в будущем обществе классиками марксизма исключалась. «...Нам придется национализировать землю и обрабатывать ее кооперативными товариществами под контролем народа», -писал Энгельс (т. 18, с. 280).
Крестьянам лишь милостиво разрешалась отсрочка для размышлений о судьбе своего участка земли, пока в их консервативных, упрямых головах не утвердится в результате исторического процесса и пропаганды сторонников Маркса и Энгельса убеждение об обреченности их единоличного хозяйства, необходимости отказа от своей собственности и перехода к общественным формам производства.
Само же крестьянство представлялось вождям пролетариата
тупой массой, неспособной осознать и отстаивать свои интересы.
«Мелкая буржуазия является, наряду с крестьянами, самым жалким классом, когда-либо оставившим свой след в истории», -писал Энгельс в одной из ранних работ. Там же, называя крестьян «беспомощным классом», он замечает, что они оказываются совершенно неспособными к какой бы то ни было исторической инициативе (т. 4, с. 50-51).
«Великие исторические движения проходят мимо него (крестьянина. - Г.Ш.), вовлекая его время от времени в свою орбиту, но при этом он не имеет никакого представления о природе их движущей силы, об их возникновении и цели...
...Что знал упрямый, ограниченный крестьянин о пролетариате и буржуазии, о демократически-социальной республике, об организации труда, о вещах, основные условия, причины которых никогда не могли проявиться в тесных пределах его деревни!» (т. 5, с. 508, 511).
Энгельс в своих письмах называет русских крестьян варварами: «учти, что в сельских местностях России, среди крестьян... почти совсем отсутствует денежное обращение, и все жизненно необходимые эти варварам предметы могут быть изготовлены в каждой русской деревне» (т. 38 с. 420).
Впрочем, варварами Энгельс называл и крестьян других стран «французский крестьянин так же, как и немецкий, остается варваром среди цивилизации» (т. 5, с. 508).
Вот впечатление, которое вынес Энгельс о крестьянстве, путешествуя в 1848 г. по сельской местности в течение двух недель из Парижа в Берн: «Нужно было в течение двух недель общаться почти исключительно с крестьянами, крестьянами разных местностей, нужно было иметь случай повсюду сталкиваться с той же тупой ограниченностью, с тем же полным непониманием всех городских, промышленных и торговых отношений, с той же слепотой в области политики, с теми же суждениями наобум по поводу всего, что лежит за пределами деревни, с тем же применением масштаба крестьянских отношений к самым крупным историческим отношениям, - нужно было, одним словом, познакомиться с французскими крестьянами именно в 1848 году, чтобы испытать все то удручающее впечатление, какое производит эта закоренелая тупость» (т. 5, с. 512).
Примерно в том же негативном плане высказывается о крестьянах и К.Маркс, признавая их классом лишь постольку, поскольку они живут «в экономических условиях, отличающих и враждебно (подчеркнуто мною. - Г.Ш.) противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов». Однако он тут же замечает, что «поскольку между парцельными крестьянами существует лишь местная связь, поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой национальной связи, никакой политической
организации - они не образуют класса». Отсюда делается вывод, что крестьяне «неспособны защищать свои классовые интересы от своего собственного имени, будь то через посредство парламента или через посредство Конвента. Они не могут представлять себя, их должны представлять другие. Их представитель должен вместе с тем являться их господином, авторитетом стоящим над ними, неограниченной правительственной властью, защищающей их от других классов и ниспосылающей им свыше дождь и солнечный свет» (т. 8, с. 2 08 ).
Ясно, что после таких характеристик не могло быть речи о желательности участия крестьян в управлении обществом и следовало только сожалеть о том, что крестьяне «имеют свыше шести миллионов голосов, более двух третей всех голосов во время выборов во Франции» (т. 5, с. 511).
Поскольку в силу политической ущербности крестьян, их отя-гощенности частной собственностью и приписываемой им исторической обреченности онине могли найти место в марксистской концепции управления обществом, была провозглашена необходимость диктатуры пролетариата, не делящего власть с другими классами, что Маркс считал одним из самых главных своих открытий.
«То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов» (т. 28, с. 427).
Энгельс выступает против приема крестьян-середняков в социал-демократическую партию. «Я решительно отрицаю, чтобы перед социалистической рабочей партией какой бы то ни было страны стояла задача принимать в свои ряды, помимо сельских пролетариев и мелких крестьян, еще и средних и крупных крестьян. В нашей партии могут состоять отдельные лица из любого общественного класса, но отнюдь не группы, представляющие интересы капиталистов, средней буржуазии или среднего крестьянства», - писал Ф.Энгельс в работе «Крестьянский вопрос во Франции и Германии» (т. 22, с. 513).
Но делая исключение при приеме в социалистическую партию для мелкого крестьянина, Энгельс тут же говорит, о том, что «чем тяжелее становится для него борьба за его клочок земли, подвергающийся стольким опасностям, тем с более упорным отчаянием цепляется он за него, тем более склонен он видеть в социал-демократе, говорящем ему о передаче земельной собственности в руки всего общества, столь же опасного врага, как в ростовщике и адвокате».
И окончательный приговор: «Крестьянин, требующий от нас увековечения его парцелльной собственности, не нужен нам в
качестве члена партии, точно так же как мелкий ремесленный мастер, желающий увековечить свое положение как мастера. Таким людям место у антисемитов. Пусть пойдут к ним, пусть с них берут обещания спасти их мелкое хозяйство» (т. 22, с. 507)1.
Впрочем, еще в «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс отмечали, что крестьяне и ремесленники реакционны, «они стремятся повернуть колесо истории назад» (т. 4, с. 434). Как они писали там же, «коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» (т. 4,с. 438). А это означало в конечном счете и ликвидацию крестьянской собственности на средства производства.
«На протяжении последних шестисот лет... в своих самостоятельных демократических движениях, сельское население (Уот Тайлер, Динк Кэд, Жакерия, Крестьянская война) всякий раз держалось реакционно...», - обобщал в одной из своих ранних статей Ф.Энгельс. И еще о том же: «В средние века, в XVII и XVIII веках движению бюргеров в городах сопутствовало движение крестьянства, которое, однако, постоянно выдвигало реакционные цели... » (т.5, с. 508).
По мнению Энгельса, ввиду слепой приверженности крестьян к своей собственности революционной Франции не оставалось ничего другого как прибегнуть в отношении их к насилию и террору, включая использование такого усовершенствованного изобретения как передвижные гильотины, освобождающие крестьян от их упрямых голов. В будущем, полагал Энгельс, пролетариату придется силой подавлять крестьянскую войну.
Цитирую:
«В первой французской революции крестьяне выступали революционно лишь до тех пор, пока этого требовали их ближайшие, ясно ощутимые частные интересы: пока не было обеспечено за ними право собственности на их клочок земли, возделывавшийся ими ранее в условиях феодальных отношений, пока не были раз и навсегда упразднены эти отношения и чужеземные армии не были удалены из их краев. Когда же это было достигнуто, они со всем неистовством слепой жадности обратились против непонятного им движения больших городов и особенно против движения в Париже. Бесчисленные прокламации Комитета общественного спасения, бесчисленные декреты Конвента, прежде всего о максимуме и о спекуляциях, летучие отряды и передвижные гильотины - все это пришлось (подчеркнуто мною. - Г.Ш.) пустить в ход против упрямых крестьян...».
А вот и об отношении крестьян с пролетариатом в будущем: «Теперешнее отношение крестьян к революции 1848 г. не является
1. Почему-то Энгельс неоднократно выражает мнение о том, что «разоряющийся крестьянин и городской ремесленник приходят к социал-демократии только окольным путем через антисемитизм» (т.39, с. 89-90).
следствием каких-либо ошибок или случайных промахов - естественно, оно коренится в жизненных условиях, в общественном положении мелкого земельного собственника. Прежде чем французский пролетариат сможет осуществить свои требования, ему придется подавить (подчеркнуто мною. - Г.Ш.) всеобщую крестьянскую войну - войну, которую даже упразднение всех ипотечных долгов могло бы лишь отсрочить на короткое время» (т. 5, с. 508, 509, 511, 512).
Отношение Маркса и Энгельса к славянам и к России
Если Маркс ведение крестьянами и ремесленниками своего хозяйства называл «собственническим свинством», их самих «дрянью», а Энгельс отсылал их «к антисемитам» (?!), то обидные, даже унизительные определения выдавались иногда классиками марксизма не только крестьянам и ремесленникам, но и целым народам: «Французы - настоящие ослы», - «обобщал» в одном из писем Энгельс. В другом - «что за неисправимые ослы эти пруссаки» (т. 33, с. 54).
Особого внимания заслуживает отношение Маркса и Энгельса к России и славянским народам. По словам Энгельса, «русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в умственной работе...» (т. 11, с. 478).
Он делал вывод, что панславизм якобы «ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы — России» (т. 11, с. 302). Третьего пути не дано.
В одной из статей Энгельс пишет о том, при каких условиях союзники, участвующие в Крымской войне, получили бы шансы одолеть русских: «Если бы союзники двинулись в глубь России (от Перекопа), они должны были бы, разумеется, взять Екатеринос-лав... сначала надо добиться, чтобы Россия очистила Крым, все Закавказье и Кавказ до Терека и Кубани, чтобы была сожжена (никак не иначе. - Г.Ш.) Одесса, разрушена гавань в Николаеве и очищен Дунай до Галаша. Иначе говоря, должны быть отторгнуты все эти самые отдаленные точки России, прежде чем у союзников может возникнуть хотя бы только идея о походе в глубь России» (т. 11, с. 573).
В период русско-турецкой войны Маркс был против России. Он объяснял свои симпатии к туркам и желание поражения России в письме В.Либкнехту следующим образом: «Мы самым решительным образом стоим за турок, и притом по двум причинам: 1) потому
2. Об этой работе см.: Рязанов Д. Англо-русские отношения в оценке К.Маркса (историко-критический этюд), Пг., 1918; его же: Очерки по истории марксизма. М., 1923. - С. 485-588; его же Очерки по истории марксизма, 2-е изд. доп. - М.-Л, 1928. - Т. 2. - С. 163-268.
что мы изучали турецкого крестьянина — следовательно, турецкую народную массу и видим в его лице безусловно одного из самых дельных и самых нравственных представителей крестьянства в Европе. 2) Потому что поражение русских очень ускорило бы социальный переворот в России...» (т. 34, с. 246).
Оказалась незавершенной Марксом работа «Разоблачения относительно дипломатической истории XVIII века»2. Он использует ряд материалов, отличающихся антирусской направленностью, и дает отрицательную оценку истории России и ее деятелей. Эта работа, хотя и не оконченная Марксом, была им опубликована в газетах «The Sheffield Free Press», выходившей в Шеффилде и в лондонской «The Sheffield Free Press» в 50-х годах XIX в. (т. 29, с. 554).
В 1899 г. в Лондоне это сочинение Маркса было издано в виде отдельной книги его дочерью Элеонорой Эвелинг под названием «Тайная дипломатическая история XVIII века» (т. 14, с. 790).
В СССР по указанию высших партийных инстанций эта работа не была включена ни в первое, ни во второе издание сочинений Маркса и Энгельса. Было запрещено и издание ее отдельной книгой. Это очень знаменательно на фоне того, что, например, в 14-й том этих сочинений (2-е издание) вошли статьи Энгельса по военной тематике и заняли в нем около 400 страниц, такие как «Адъютант», «Бомба», «Бомбардир», «Батарея», «Карабин», «Картечь», «Катапульта», «Капитан», «Патрон», «Штык» и другие, подготовленные для энциклопедии, и занимавшие иногда не более половины страницы.
Вот лишь некоторые отрывки из этой работы3: «Политика Ивана Калиты состояла в следующем: он играл отвратительную роль орудия хана, узурпируя в свою пользу его власть, пользовался ею против своих соперников из среды князей и против собственных подданных. Чтобы достигнуть своей цели, он старался всеми средствами приобрести милость татар: циническая лесть, частые путешествия в Золотую Орду, униженные просьбы руки ханских дочерей, подчеркивание своей преданности интересам хана, рабское выполнение его приказов, гнусное оклеветание своих сородичей, соединение черт татарского баскака, прихлебателя и главного холопа. Он непрестанно тревожил ханов своими разоблачениями заговоров. Стоило тверской линии проявить хотя бы малейшее стремление к национальной независимости, как он спешил в Орду с доносом. Если он натыкался где-нибудь на сопротивление, он прибегал к помощи татар, чтобы раздавить его. Но недостаточно было играть эту роль, — чтобы сделать себя приемлемым, требовалось золото. Постоянный подкуп хана и его приближенных был единственным основанием, на котором он мог воздвигнуть свое
3. Цитируется по книге Д.Рязанова «Очерки по истории марксизма». Изд. 2-е, доп. -М.-Л., 1928. - Т.2. - С. 192.
здание обмана и узурпации...».
Нельзя обойти вниманием и марксову характеристику Ивана III: «Ему действительно удавалось скрыть, под маской гордой подозрительности и высокомерной раздражительности, заносчивость татарского холопа, который все еще помнит, как он целовал стремя рядового ханского посланца. В более пониженном тоне он копировал голос своего старого хозяина, все еще наполнявший ужасом его душу...»
Но и в политике современной ему России Маркс усматривал сохранение и продолжение основных черт политики Ивана III.
«Достаточно заменить ряд одних имен и дат на другие, чтобы ясно стало, что между политикой Ивана III и политикой современной России существует не только сходство, но и равенство. Иван III только усовершенствовал традиционную московскую политику, которую завещал ему Иван Калита. Последний достиг могущества тем, что он, монгольский раб, использовал силу своего крупнейшего врага, татар, против своих мелких врагов, против русских князей. Только при помощи низких интриг мог он направлять эту силу. Он вынужден был ту силу, которою он действительно обладал, скрывать от своего господина, а своих товарищей по рабству он должен был пугать силой, которой он не обладал. Чтобы решить эту задачу, он должен был возвести все низкие уловки раба в настоящую систему и проводить ее с упорным терпением раба. При системе интриги, коррупции и тайных захватов он должен был сначала отравить свою жертву, прежде чем он мог ее открыто добить. Добиваться для себя выгод путем обманного использования и, в конце концов, погубить ее именно потому, что она позволяла использовать себя как орудие, вся эта политика навязывалась Ивану Калите своеобразным характером как господствующей, так и покоренной массы. Его политика осталась также и политикой Ивана III. И она осталась и политикой Петра Великого и новой России, как бы ни менялись имена, страна и характер той враждебной силы, которая ими используется.
Итак, Москва выросла и развивалась в отвратительной и гнусной школе монгольского рабства. Своего могущества она достигла только потому, что будучи сама рабой, стала виртуозом в искусстве порабощения. Даже после своего самоосвобождения Москва продолжала еще играть свою традиционную роль раба в качестве господина. Только Петр Великий сумел, наконец, соединить политическую увертливость монгольского холопа с гордым устремлением монгольского господина, которому Чингизхан в своей последней воле завещал завоевание мира»4.
Даже отмечая быстрое распространение своих теорий в России, появление русских изданий собственных произведений, Маркс
4. Цитируется по книге Д.Рязанова «Очерки по истории марксизма». Изд. 2-е, доп. -М.-Л., 1928. - Т.2. - С. 197-198.
не преминул заявить, что испытывает удовлетворение от того, что наносит удар державе, которая наряду с Англией является подлинным оплотом старого общества» (т. 35, с. 342).
Особенно негативным было отношение «классиков» к малым славянским народам. Отчасти это объясняется тем, что они видели поддержку своей освободительной борьбы в царской России. По мнению Энгельса, эти народы не способны к самостоятельному развитию и относятся к контрреволюционным нациям. Славяне якобы не могут сыграть прогрессивную роль в историческом развитии и осуждены на гибель, как самостоятельные народы.
«Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность: это — немцы, поляки, мадьяры5 . Поэтому они теперь революционны.
Всем остальным большим и малым народностям и народам предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции. Поэтому они теперь контрреволюционны...».
«Найдется ли среди этих народностей (малых славянских народностей. - Г.Ш.), не исключая чехов и сербов, хоть одна, которая имела бы национальную историческую традицию, сохраняемую народами и поднимающуюся над мелкими местными распрями?» — спрашивал Энгельс.
«Южные славяне, уже тысячу лет тому назад взятые на буксир немцами и мадьярами, только для того поднялись на борьбу за восстановление своей национальной независимости, чтобы тем самым одновременно подавить немецко-венгерскую революцию. Они — представители контрреволюции. К ним присоединились две нации, тоже давно пришедшие в упадок и лишенные исторической дееспособности: саксы и румыны Трансильвании» (т. 6, с. 178-179, 182,184).
В статье «Демократический панславизм» Энгельс писал, развивая и углубляя свою позицию относительно малых славянских народов: «Мы уже доказали, что подобные маленькие национальности, которые история уже в течение столетий влечет за собой против их собственной воли, неизбежно должны быть контрреволюционными...
....кроме поляков, русских и, самое большее, турецких славян, ни один славянский народ не имеет будущего по той простой причине, что у всех остальных славян отсутствуют необходимые исторические, географические, политические и промышленные условия самостоятельности и жизнеспособности.
5. Между прочим, проявления симпатий к полякам не были постоянными. В начале 50-х годов Энгельс говорил полякам, что они как нация не существуют, а как орудие -годятся лишь до тех пор, пока Россия не будет сама втянута в революцию. Поляки, по его словам, никогда ничего другого не представляли собой в истории, кроме храброй, драчливой глупости (Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. Гос. изд-во. Петербург, 1920. - С. 193).
Народы, которые никогда не имели своей собственной истории, которые с момента достижения ими первой, самой низшей ступени цивилизации уже подпали под чужеземную власть и лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность...
Чехи, к которым мы причисляем также моравов и словаков, хотя они отличаются по языку и истории, никогда не имели своей истории... И эта «нация» исторически совершенно не существующая, заявляет притязания на независимость.
Так же обстоит дело с южными славянами в собственном смысле этого слова. Где история иллирийских словенцев, далматинцев, хорватов и шокцев? Начиная с XI в. они потеряли последнюю видимость политической независимости и находились частью под немецким, частью под венецианским, частью под мадьярским господством. И из этих разорванных клочков хотят сколотить крепкую, независимую, жизнеспособную нацию. ... немцы и мадьяры объединили все эти маленькие, хилые и бессильные национальности в одно большое государство и тем самым сделали их способными принять участие в историческом развитии, которому они, предоставленные сами себе, остались бы совершенно чужды. Конечно, при этом дело не обходится без того, чтобы не растоптали несколько южных национальных цветков. Но без насилия и неумолимой беспощадности ничто в истории не делается, и если бы Александр, Цезарь и Наполеон отличались таким же мягкосердечием, к которому ныне апеллируют панслависты в интересах своих ослабевших клиентов, что стало бы тогда с историей!
...Но теперь в результате мощного прогресса промышленности, торговли и путей сообщения политическая централизация представляет еще более настоятельную потребность, чем в XV и XVI вв. Все, что еще может быть централизовано, централизуется. И вот теперь являются панслависты и требуют, чтобы мы «освободили» этих полугерманизированных славян, чтобы мы уничтожили централизацию, которая навязывается этим славянам всеми их материальными интересами! Словом, оказывается, что эти «преступления» немцев и мадьяр против упомянутых славян принадлежат к самым лучшим и заслуживающим признательности деяниям, которыми только могут похвалиться в своей истории наш и венгерский народы».
К положительным примерам поглощения менее цивилизованных народов более высокоразвитыми и жизнеспособными, Энгельс относит, помимо славян, попавших под чужеземный гнет, который он считает благодеянием для последних, также захват США части Мексики и судьбу басков в Испании. Обращает на себя внимание идиллическая картинность, с которой он говорит о малой цене вытаптывания «нескольких южных национальных цветков» в сравнении с распространением на захваченные территории культуры и
прогресса..
Очевидно, подобным же образом он мог бы оправдывать цивилизаторской функцией жестокость, с которой завоеватели Америки покоряли индейцев.
Нельзя не обратить внимание и на то, что Энгельс упрекает венгров в недостаточной жесткости по отношению к хорватам как славянской нации.
«Впрочем, что касается мадьяр, то здесь необходимо еще особо отметить, что с начала революции они действовали слишком уступчиво и слабо по отношению к надменным хорватам. Известно, что Кошут сделал им всевозможные уступки, за исключением того, что не позволил их депутатам выступать в сейме на хорватском языке. И единственное, в чем можно упрекнуть мадьяр, - это в излишней уступчивости по отношению к нации, по природе своей контрреволюционной...». Эту же мысль, причем в более непримиримой к славянам форме, Энгельс повторяет неоднократно - с угрозами в адрес славян, вплоть до террора.
«Славяне - мы еще раз напоминаем, что при этом мы всегда исключаем поляков, - постоянно служили как раз главным орудием контрреволюции. Угнетаемые дома, они вовне, всюду, куда простиралось славянское влияние, были угнетателями всех революционных наций».
Призывы к борьбе славян за независимость Энгельс называет «контрреволюционными сепаратистскими поползновениями». Противопоставляя поляков остальным славянам, он пишет, что «чехам, хорватам и русским обеспечены ненависть всей Европы и кровавая революционная война всего Запада против них...
На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам от имени самых контрреволюционных наций Европы, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью; со времени революции к этому прибавилась ненависть к чехам и хорватам, и только при помощи самого решительного терроризма против этих славянских народов можем мы совместно с поляками и мадьярами оградить революцию от опасности. Мы знаем теперь, где сконцентрированы враги революции: в России и в славянских областях Австрии; и никакие фразы и указания на неопределенное демократическое будущее этих стран не помешают нам относиться к нашим врагам, как врагам.
...Если революционный панславизм... будет отрекаться от революции всюду, где дело коснется фантастической славянской национальности, то и мы будем знать, что нам делать.
Тогда борьба, «беспощадная борьба не на жизнь, а на смерть» со славянством, предающим революцию, борьба на уничтожение и беспощадный терроризм - не в интересах Германии, а в интересах революции (т. 6, с. 298-306).
Итак, вместо провозглашаемого классового подхода к народам и нациям, глобальный негативный подход к славянам по нацио-
нальному признаку, вместо поддержки национально-освободительной борьбы славян - заявление о том, что они недостойны самостоятельного развития, и утверждение, что они лишь при помощи чужеземного ярма были «насильственно (т.е. вопреки их желанию. - Г.Ш.) подняты на первую ступень цивилизации». Наконец, ненависть и возможность террора против народов-варваров. Не правда ли, это что-то нам напоминает...
«При первом же победоносном восстании французского пролетариата... австрийские немцы и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским варварам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций. В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это также будет прогрессом», — писал Энгельс. Кстати, с его «легкой руки» в той же статье был противопоставлен задолго до большевиков terreur blanche — terreur ronge (белому террору — красный террор) (т. 6, с. 175, 186).
Ряд статей против панславянизма, кроме цитируемых, был написан Энгельсом в 1856 г. для газеты «New-York Daily Tribune». Но они были отвергнуты редакцией газеты по причине антиславянской направленности. Рукописи этих статей не сохранились (т. 29, с. 3, 67, 545).
Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, публикуя произведения и переписку Маркса и Энгельса, вынужден был признать ошибочность оценок Энгельсом малых славянских народов, их исторических судеб, объясняя это тем, что в 1849-1949 гг. марксистская разработка национального вопроса находилась еще в начальной стадии, и опыт национальных движений малых народов был еще сравнительно невелик (т. 6, с. XII-XIII).
Однако это далеко не так. Одну из цитируемых здесь статей Энгельс опубликовал в 1849 г. Но и через 33 года его взгляд на славян, как на народы, неспособные к самостоятельному развитию, мало изменился.
«Вы могли бы спросить меня, неужели я не питаю никакой симпатии к малым славянским народам и обломкам народов, разделенных тремя клиньями, вбитыми в славянство: немецким, мадьярским и турецким? В самом деле - чертовски мало, - писал Энгельс в письме к Каутскому 7 февраля 1882 г., - ...я убежден, что для большинства австро-венгерских славян достаточно будет шести месяцев независимости, чтобы они стали умолять принять их обратно» (т. 35, с. 223). И в другом письме объясняет свою нелюбовь к этим народам: «...малые славянские народы видят в царе своего единственного освободителя... Пока дело обстоит таким образом, я не могу интересоваться их непосредственным, немедленным освобождением, они остаются нашими прямыми врагами в той мере как и царь - их союзник и покровитель» (т. 35, с. 230).
Лишь в 1893 г. в обращении к чешским социал-демократам, и только в отношении к ним, Энгельс вынужден был признать: «Те из вас, кто добивается самоопределения, правы, их устремления естественны, и мы должны это одобрить». И ни слова о своей прежней позиции в отношении малых славянских народов, в том числе чехов.
В этой связи поражает откровенное холуйство и коленопреклоненное положение, которыми отличались большинство русских социалистов, а также и социалистов других славянских народов по отношению к Марксу и Энгельсу, приемы умолчания, воздержания от оценки националистической геополитической позиции классиков.
Кстати, весьма любопытны и характеристики, выдаваемые Марксом и Энгельсом некоторым своим соратникам. В письмах Вильгельму Либкнехту Маркс неизменно называет его «дорогой». А вот что он пишет о нем за глаза: «Либкнехт и в литературном отношении столь же непригоден, как он ненадежен и слабохарактерен... С парнем следовало бы распрощаться на этой неделе, дав ему пинок под зад, если бы определенные обстоятельства не заставляли пока пользоваться им как пугалом» (т. 29, с. 359). О нем же: «Этот дурак становится невыносимым» (т.32, с. 424). И это о Либкнехте, который был другом его семьи. В письмах, адресованных Марксу Энгельсом, встречаются такие нелестные характеристики Либкнехта как «глупый Вильгельм», «растяпа», «бедное животное», человек, «не обладающий хоть некоторым теоретическим пониманием и потому печатающий с радостью всевозможную ерунду»6 (т. 34, с. 10-11, 359).
На фоне таких характеристик, строки о том, что «в двух последних номерах Вильгельм был уже не так глуп» (из письма Энгельса Марксу от 31 июля 1970 г.) воспринимаются уже как комплимент по адресу Либкнехта.
Склонность к авантюризму
Многие радетели марксизма извели немало бумаги, стараясь доказать, что классики этого учения ставили перед своим движе-
6. Не отличаются уважением и сдержанностью также отзывы о Либкнехте других членов семьи Маркса: «То, что слышно о Либкнехте, утверждает меня в мысли, что положить начало большому движению может очень ничтожный человек. Бедняге, наверно, трудно приходится. Ведь его громкие слова говорят лишь о скудности его средств», - пишет дочь Маркса - Лаура Лафарг другой его дочери - Женни. - Переписка Карла Маркса, Фридриха Энгельса и членов семьи Маркса. - М., Политиздат, 1983, с. 361. И это писалось о друге дома, который играл и гулял с девочками, который, когда жена Маркса заболела черной оспой, приютил детей у себя, а в дальнейшем поддерживал с ними дружеские отношения.
нием только те задачи, которые назрели, противопоставляя марксизм большевизму. Вот что писал по этому поводу, например, известный экономист и публицист Г.С.Лисичкин в статье «Непонятый Маркс» (журнал «Россия и современный мир», № 2, 1994 г.): «Их (марксистов. - Г.Ш.) лозунг прост и гуманен: ни одна форма собственности не устраняется из жизни до тех пор, пока не исчерпает всех своих резервов развития, роста.
Большевики, естественно (для них), никак не могли согласиться с тем, чтобы, как советовали Маркс и Энгельс, подождать, когда шашлык дожарится, а яблоко дозреет. Им хотелось слопать все сразу и немедленно. Медицине известно, какой результат бывает от такого торопливого потребления неготового продукта. По мнению автора, «большевики разошлись с Марксом и Энгельсом... в оценке насилия, в деле развития общественных процессов. Подлинные марксисты признавали необходимость созидательного насилия, которое сравнивали с ролью повивальной бабки, т.е. акушерки, а не насилия головореза, вспарывающего живот своей жертве... Маркс был терпеливым эволюционистом, большевики - нетерпеливые революционеры, фанатики, авантюристы». И здесь же делается общий вывод «марксизм — враг большевизма».
Так ли это?
Подобные взгляды опровергают сами основоположники марксизма, которые прямо признаются в своей склонности к авантюризму в политике. Об этом особенно ярко свидетельствует следующий отрывок из письма Энгельса к Вейдемейеру от 12 апреля 1853 г.
«Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти... Мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы - надо надеяться, только в физическом смысле, - наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу... самое лучшее, что можно сделать, - это уже заранее подготовить в нашей партийной литературе историческое оправдание нашей партии на тот случай, если это действительно произойдет» (т. 28, с. 490-491).
Маркс с восторгом писал о Парижской коммуне: «Как бы там ни было, теперешнее парижское восстание, если даже оно будет подавлено... является славнейшим подвигом нашей партии со времен парижского июньского восстания». И восхищается участниками коммуны, «готовыми штурмовать небо» (т. 33, с. 172), т.е. идти на совершенно безнадежное дело.
Революция, вооруженный переворот как единственное условие
установления нового общественного строя, основанного на диктатуре пролетариата, на десятилетия утвердились в качестве господствующей доктрины в теории марксизма. «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической революцией», - писали основоположники марксизма в своем катехизисе «Манифесте Коммунистической партии».
Позднее во введении к «К классовой борьбе во Франции с 1848 по 1850 г.», написанном Энгельсом незадолго до его смерти, в марте 1895 г. он признается, что его и Маркса надежды покончить с капитализмом революционным ударом были призрачными. «История показала, что и мы, и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента и в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства. ...Если даже... могучая армия пролетариата все еще не достигла цели, если вместо того, чтобы добиться победы одним решительным ударом, она вынуждена медленно продвигаться вперед, завоевывая в суровой упорной борьбе одну позицию за другой, то это окончательно доказывает, насколько невозможно было в 1848 г. добиться социального преобразования посредством простого внезапного нападения... Прошло время внезапных нападений, революций, совершаемых немногочисленным сознательным меньшинством, стоящим во главе бессознательных масс. Там, где дело идет о полном преобразовании общественного строя, массы сами должны принимать в этом участие, сами должны понимать, за что идет борьба, за что они проливают кровь и жертвуют жизнью. Этому научила нас история последних пятидесяти лет... Ирония всемирной истории ставит все вверх ногами. Мы, «революционеры», «ниспровергатели», мы гораздо больше преуспеваем с помощью легальных средств, чем с помощью нелегальных или с помощью переворота», - делает запоздалый вывод Энгельс (т. 22, с. 535-536).
Здесь же Энгельс говорит об успехах парламентской деятельности партии в разных странах и необходимости ее развития.
Однако прежняя приверженность к вооруженному решению вопроса о завоевании власти здесь же дает о себе знать. Говоря об ухудшении условий для вооруженной уличной борьбы, Энгельс тем не менее замечает: «Значит ли это, что в будущем уличная борьба не будет уже играть никакой роли? Нисколько. Это значит только, что условия с 1848 г. стали гораздо менее благоприятными для бойцов из гражданского населения, гораздо более благоприятными для войск...
Само собой разумеется, что наши товарищи за границей ни в коем случае не отказываются от своего права на революцию. Ведь право на революцию является единственным действительно «исто-
рическим правом»...
Итак, с одной стороны, признание несвоевременности призывов к вооруженной борьбе в прошлом, признание ухудшения обстановки для вооруженной борьбы в настоящем и подчеркивание важности работы в парламенте, с другой - не преодоленные взгляды о роли вооруженной борьбы в завоевании власти и признание революции единственным историческим правом. Что же это, если не продолжение ставки на политический авантюризм?
Признаюсь, завершая статью: моя задача заключилась в том, чтобы разрушить ходульные, слащаво-приторные характеристики Маркса и Энгельса, созданные в многочисленных художественных и публицистических произведениях, созданных за годы советской власти. Безусловно, в этих произведениях справедливо отмечались их ум, целеустремленность, большая дружба между Марксом и Энгельсом, взаимная любовь и крепкие семейные узы, связывающие Маркса, Женни и их дочерей и т.д. Но в них всячески обходилась другая, весьма существенная, сторона их личности, о которой говорится в этих заметках. Возможно, от этого статья выглядит несколько односторонней. Но мне не хотелось повторять еще раз то, что уже многократно отмечалось. Кто-то справедливо сказал примерно следующее: «великие потому кажутся нам таковыми, что мы стоим перед ними на коленях». А надо бы подняться из этой неудобной коленопреклоненной позы. Только тогда можно лицезреть великих, больших общественных деятелей и ученых со всеми их достоинствами и недостатками. Кстати, сами Маркс и Энгельс в свое время отмечали: было бы весьма желательно, чтобы люди, стоявшие во главе партии, движения, были, наконец, изображены суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной правде, а не в официальном виде, с котурнами на ногах и с ореолом вокруг головы.
