К истории взаимоотношений Н. Л. Окунева с Н. Я. Марром Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Ю.ЯНЧАРКОВА

К ИСТОРИИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ Н. Л. ОКУНЕВА С Н. Я. МАРРОМ

Имя историка искусства Н. Л. Окунева до сих пор еще продолжает оставаться не возвращенным на родину и не включенным в контекст интенсивно создающейся в последние годы истории русской византини-стики.1 Его эмигрантский путь был сложен и трагичен, имя известно многим, но труды в силу труднодоступности — лишь небольшому кругу специалистов. Архив Окунева отсутствует, что осложняет восстановление его биографии и истории научной деятельности, особенно эмигрантского периода. Письма ученого коллегам сохранились только в Петербурге (местонахождение иных пока не удалось установить) и относятся к российскому периоду его жизни.

Предлагаемые вниманию пять эпистолярных документов адресованы Окуневым одному из его учителей — востоковеду и лингвисту, академику Николаю Яковлевичу Марру.2 Материал этих и других писем частично был использован Г. Вздорновым в его статье «Материалы для биографии Н. Л. Окунева», где представлены и охарактеризованы некоторые этапы учебы Окунева, а также его труды в России. Целью нашей публикации является выявление научных проектов Марра в Армении, в которых принимал участие Н. Л. Окунев, уточнение круга выбранных им тем и результаты проведенной под руководством Марра работы, значение рабочего контакта с Марром для творческого роста молодого специалиста, а также маршрут и содержание экспедиции по охране памят-

1 О нем см.: Вздорное Г. И. Материалы для биографии Н. Л. Окунева // Зборник за ли-ковне уметности. Нови сад, 1976. Т. 12. С. 309—318 (далее — Вздорное); Джордже-еич И. М. Значение Н. Л. Окунева для истории сербской живописи // Руска емиграцщ'а у српско^ултури XX века. Зборник радова. Београд, 1994. С. 213—219; Myslivec /Nikolaj Lvovic Okunev. 5.V.1886—22.III.1949 // Byzantinoslavica. Prague, 1949. Т. 10/2. С. 205—218; Радо^чич С. Никола^вович Окунев (5.V.1886—22.III.1949) // Старинар. Београд, 1951. Т. 2. С. 354—356.

2 К основной литературе о Н. Я. Марре относится, например: Миханкоеа В. А. Николай Яковлевич Марр. М.; Л., 1948 (далее — Миханкоеа); Голубееа О. Д. Н. Я. Марр. СПб., 2002.

© Ю. Янчаркова, 2007

495

ников древности и культуры на Кавказский фронт, совершенной летом 1917 г. под руководством Н. Л. Окунева.

В строках, посвященных науке, закодирована и информация о характере автора страничек, исписанных мелким аккуратным почерком. Этот маленький банк данных неоценим, поскольку позволяет нам понять те личностные качества, устремления, чувства, которые побуждали Окунева принимать часто рискованные решения и строить свою научную жизнь.

Обратимся к главным вехам биографии ученого в период до 1925 г., которым датировано последнее письменное обращение к Марру. Николай Львович Окунев родился 22 апреля 1885 г. в Варшаве.3 После окончания Седлецкой гимназии в 1905 г. он подал документы на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, где учился у профессоров Д. В. Айналова, С. Ф. Платонова, И. М. Гревса, Н. В. Ястребова и др. В 1911 г. Окунев получил выпускное свидетельство и был оставлен в университете, на кафедре теории и истории искусств для приготовления к профессорскому званию. Темой его диссертации являлось исследование лицевой рукописи Иоанна Кантакузина, хранившейся в Парижской национальной библиотеке (№ 1242).

Активную научную деятельность Окунев начал еще на третьем курсе в 1909 г., когда в составе группы учеников проф. Айналова на средства университета был командирован в Новгород, Псков и Старую Ладогу для изучения средневековых памятников. Вторую поездку в Новгород финансировало Императорское Русское археологическое общество, она состоялась летом 1910г. Результатом явились сообщения в ИРАО и статья, посвященная архитектуре и ансамблю стенописи церкви Федора Стратилата.4

Начало рабочих взаимоотношений Окунева с деканом факультета восточных языков (с 1911 г.) академиком Н. Я. Марром относится к 1911 г. Окуневу представилась, опять же в рамках университета, возможность поехать на раскопки в столицу средневековой Армении — Ани, начатые Марром еще в 1892 г., позднее прерванные, вновь возобновленные в 1904 г., дававшие грандиозные результаты и превратившиеся в одно из самых крупных мероприятий российской гуманитарной науки того времени. Окунев с радостью принял приглашение.

Молодой ученый сосредоточился в первую очередь на архитектуре, он был включен Марром в работу над темами, посвященными церковным и гражданским постройкам города Ани. Итогом трудов под руководством Марра стали доклад в ИРАО, предварявший запланированную

3 В эмиграции в выданном Н. Л. Окуневу нансеновском паспорте год рождения ученого (1885) был по ошибке заменен на 1886. Данные о периоде учебы Окунева в гимназии и университете приводятся по материалам студенческого дела. См.: ЦГИА СПб., ф. 14, оп. 3, д. 43536.

4 Окунев Н. Л. Вновь открытая роспись церкви св. Федора Стратилата в Новгороде // Изв. имп. Археологической комиссии. СПб., 1911. Т. 39. Вздорнов говорит о рано сложившейся специфической манере Окунева излагать материал сжато, ясно, логично и доступно, что отчетливо видно уже на примере названной работы. См.: Вздорное. С. 312.

публикацию работы о круглых и многогранных храмах Ани, и статья «Город Ани»,5 напечатанная Окуневым сразу же по возвращении, в 1912 г., и представляющая еще более широкую историческую панораму средневекового строительства в Армении. Работа захватила аспиранта. Академика Н. Я. Марра, вероятно, старания Окунева удовлетворили, он рекомендовал ученика в действительные члены ИРАО и даже хотел устроить Окунева к себе на факультет лектором по истории армянского зодчества.6 Так установился долговременный тесный рабочий контакт, к Марру Окунев многократно обращался за помощью и за советом, организация Н. Я. Марром археологических и архитектурных исследований в Ани становится для Окунева, сумевшего оценить сложность подобного мероприятия, своего рода образцом.

Дальнейшие события, происшедшие в жизни Н. Л. Окунева, несколько отодвинули его планы по изучению армянского искусства и архитектуры. 12 июня 1913 г. он по собственному ходатайству был назначен на должность научного секретаря Русского археологического института в Константинополе (1894—1914)7 и отбыл туда с женой8 и только что родившейся дочерью Ириной.9 РАИК сделал исключение из правил своего устава, приняв Н. Л. Окунева без ученой степени.10 Ему обещали создать условия для научной работы и командировки за границу. Выбирая этот путь, Окунев руководствовался фактической неотложностью поездок, поскольку тот период его работы над диссертацией заключался в необходимости личного знакомства с памятниками Балкан и стран Западной Европы.

Новый этап научной деятельности принес Окуневу как успехи, так и разочарования, связанные с неосуществлением планов. Именно из Константинополя он писал Н. Я. Марру письма, в которых делился несбывшимся, сетуя на подход к делу Ф. И. Успенского и плохую организацию проводимых мероприятий. «Вот если бы здесь были в качестве главы заведения Вы, М. И. Ростовцев11 или Я. И. Смир-

5 Окунев Н. Л. Город Ани // Старые годы. Пг., 1912. С. 3—16.

6 См.: письмо В. К. Мясоедова Л. А. Мацулевичу. ПФА РАН, ф. 991, оп. 3, д. 138, л. 247—248 об.

7 О деятельности РАИК: Августин, архимандрит. Русский Археологический институт в Константинополе (1894—1914) //Богословские труды. М., 1986. № 27. С. 266—293; Басаргина Е. Ю. Русский археологический институт в Константинополе. Очерки истории. СПб., 1999 (далее — Басаргина); Папулидис К. Русский Археологический Институт в Константинополе (1894—1914). Фессалоники, 1987; Пятницкий Ю., Юзбашян К. Русский Археологический Институт в Константинополе (к 90-летию со дня основания) // Палестинский сборник. Л., 1987.№29. С. 3—12; Пятницкий Ю. А. Русский Археологический Институт в Константинополе//Византиноведение в Эрмитаже. Л., 1991. С. 28—31.

8 Вера Петровна, урожденная Патрик (1888—?).

9 Окунева-Расовская Ирина Николаевна (1913—1941), окончила Карлов университет, искусствовед, специалист по древнерусскому и византийскому искусству, автор статей, посвященных иконам, литой пластике, иконографии святых. Жена историка Д. А. Расовского.

10 О деятельности Н. Л. Окунева в РАИК подробнее см.: Басаргина.

11 Ростовцев Михаил Иванович (1870—1952), историк античности, археолог, действительный член РАН (с 1917 г.) и многих других иностранных академий, обществ. Оняв-

нов!»12 — сожалел Окунев. Ни в желанную Сербию, ни далее на запад ему, несмотря на прилагаемые старания и обещания Ф. И. Успенского,13 так и не удалось поехать, поэтому он ограничился Константинополем: наблюдениями над мозаиками Кахрие Джами, архитектурным строением храма Св. Софии и др. «Материал же для исследований здесь неисчерпаемый. Интересуясь живописью и церковными росписями, я за это время исподволь собирал сведения и получил ряд указаний на, по-видимому, очень важные памятники, о которых почти ничего не известно», — сообщал Н. Л. Окунев Марру. Время пребывания Окунева в Константинополе было коротким, немногим более года: 28 октября 1914 г. молодой ученый был прикомандирован для научных занятий к Академии наук, где патронат над ним взял на себя академик Н. П. Кондаков.14

В Петербурге Окунев обрабатывает привезенный из столицы Византии материал, осенью 1915 г. выступает с сообщением в ИРАО о перестройках собора Св. Софии Константинопольской, публикует текст доклада в журнале «Старые годы»,15 мечтает издать отдельную, богато иллюстрированную книгу о Св. Софии в Константинополе.

Работая при Академии наук, Окунев продолжает разрабатывать начатые ранее темы. Он занимается вопросом происхождения архитектурных форм древнерусских храмов. Во время собственных изысканий в храме Св. Софии в Киеве, в его юго-западной части, Окунев обнаружил «небольшое помещение, давно заброшенное, превращенное в складочное место»16 — крещальню, плачевное состояние сохранности которой позволило ему поразмышлять «об архитектуре здания по открытым частям кладок и определить характер росписи по фрагментам фресок».17 Ученый приходит к выводу о существовании двух рядов открытых притворов, что, по мнению Окунева, «совершенно не вяжется с установившимися представлениями о фасадах византийских церквей».18 Эти наблюдения позволили Окуневу сделать вывод о знании строителями Св. Софии архитектурных форм как византийских, так восточных и запад-

лялся одним из первых членов-сотрудников РАИК, оказавшим институту помощь при комплектовании библиотеки и обустройству. Подробнее: Басаргина. С. 125.

12 Смирнов Яков Иванович (1869—1918), историк искусства, византинист, востоковед, археолог, сотрудник Эрмитажа, член-корреспондент РАН (с 1907 г.). Один из первых членов-сотрудников РАИК, участвовал в комплектовании коллекций РАИК. Подробнее см.: Басаргина. С. 126.

13 Успенский Федор Иванович (1845—1928), историк-византинист, славист, академик Петербургской АН (с 1900 г.), директор РАИК (1894—1914).

14 Кондаков Никодим Павлович (1844—1925), историк византийского и древнерусского искусства, археолог, ординарный академик Петербургской АН (с 1900 г.) и иностранных академий, действительный член многих научных обществ и организаций. Н. П. Кондаков написал Окуневу характеристику для представления в Академию наук с анализом его научной деятельности, приведенную в полном варианте Г. И. Вздорновым. См.: Вздорное. С. 314—315.

15 Окунее Н. Л. Храм св. Софии в Константинополе // Старые годы. Пг., 1915. С. 3—29.

16 Там же. С. 2.

17 Там же.

18 Там же. С. 23.

ных, что и было использовано для создания «нового образца» архитектуры. В статье об этом Окунев впервые издал фресковую живопись кре-щальни Софийского собора в Киеве.

Кондаков писал в характеристике, что, кроме этих находок, Окунев разрабатывал вопрос происхождения «грановитых палат» в контексте влияния готики на русское каменное зодчество, занимался программой росписи дьяконника Спасо-Мирожского собора во Пскове. Ученый продолжил работу по составлению ряда статей для «Нового энциклопедического словаря» (НЭС) Ф. А. Брокгауза и И. А. Эфрона.19 В этот период своей научной деятельности молодой ученый вновь возвращается к проблемам изучения армянского искусства.

В 1915 г. семья Окунева увеличилась: на свет появилась вторая дочь — Вера.20

В июне 1917 г. Окунев был принят в Петроградский университет в качестве приват-доцента. Тогда же он был снова приглашен Н. Я. Мар-ром для участия в экспедиции, на этот раз по охране памятников в районе военных действий на Кавказском фронте, организуемой Российской Академией наук с 1915 г.

Окуневу удалось выехать в Тифлис только 21 июня, вернулся он в Петроград 28 сентября 1917 г. Первоначально предполагалось, что ученого будет сопровождать архитектор-художник В. Н. Максимов, коллега по планам издания книги о Св. Софии Константинопольской, так и не реализованным, однако в последний момент отказавшийся от поездки. Максимова заменил А. Я. Белобородов,21 отправившийся вслед за Окуневым 2 июля 1917 г. Единственным опубликованным свидетельством данной командировки является отчет Н. Л. Окунева, вышедший в «Известиях РАН».22

Из Тифлиса в направлении Эрзерума поехала группа из трех специалистов, кроме Окунева и Белобородова в ней находился фотограф, командированный Управлением генерал-комиссара Турецкой Армении, Бульбенко. В Гассан-Кале к экспедиции планировал присоединиться хранитель Кавказского музея С. В. Тер-Аветисьян, производивший там раскопки. Семейные обстоятельства не позволили ему выполнить задуманное, и Окунев, Белобородов и Бульбенко, сфотографировав Гас-сан-Калинскую крепость, развалины армянского монастыря Астваца-цин и руины церквей в окрестностях Гассан-Кале, двинулись дальше. В Эрзеруме Окунев занимался исследованием и фотофиксацией сель-

19 К ним относятся, например, статьи НЭС (СПб., 1911—1916): Иконописание или иконопись. Т 19. С. 173—177; Древнехристианское искусство. Т. 16. С. 775—782; Грановитая палата. Т. 14. С. 732—733; Византийское искусство. Т. 10. С. 485—493.

20 Окунева В. Н. (1915—1998), в замуж. Покорна.

21 Белобородов Андрей Яковлевич (1886—1965), фотограф, умер в эмиграции в Италии. О нем см.: Shiskin A. Andrei Beloborodov and Italy // Archivio russo-italiano IV. A cura de Rizzi e A. Shishkin. Salerno, 2005. P. 369—384.

22 Предварительный отчет приват-доцента Петроградского университета Н. Л. Окунева о командировке летом 1917 г. на Кавказский фронт для охраны памятников древности и культуры // Изв. РАН. 1917. № 17. С. 1435—1438 (далее — Предварительный отчет).

джукских памятников, в XII—XIII столетиях оказывавших влияние на армянскую архитектуру, выражавшееся, по мнению Окунева, в формах конусообразных сталактитовых куполов. Через Мемахатун экспедиция проследовала в Эрзинджан, потом опять в Эрзерум, Бейбурт (Байбурт)23 и в Испир. На расстоянии 12 верст от Бейбурта, в деревне Варзахан, учеными были обследованы «развалины двух армянских церквей, чрезвычайно интересных и по планам, и по конструкции сводов, и по отделке».24

Вторая часть пути, проходившая вдоль течения реки Чороха, внезапно осложнилась, поскольку А. Я. Белобородов, заболевший лихорадкой, покинул группу и вернулся в Россию. Окунев с фотографом прибыли в села Кале-Касрык, Данзут (Тандзот), Арсис и Киским с целью собрать среди местных жителей сведения о находящихся в районе архитектурных постройках. Опираясь на полученные указания, Окунев составил дальнейший маршрут: Дорт-Килиссе (Дорт-Килисе, Кирк-Килиссе), Бархал (Пархал), Ишхан, Эошк (Ошк, Оэшк), Хахул (Хаху, Хахо). Первый из намеченных пункт сразу же поразил воображение искусствоведа впечатляющих размеров трехнефной базиликой, превращенной в загон для скота. В Бархале участники экспедиции обнаружили подобную, хорошо сохранившуюся базилику, с почти уничтоженными настенными росписями. Подобные храмы, перекрытые коробовыми сводами и датированные Окуневым Х столетием, напоминали, по его мнению, образцы западной романской архитектуры. Данная находка опровергала еще долго бытующее мнение, что «в позднейшую эпоху бескупольные базилики перестали строиться».25

Переход в Ишхан занял 5 дней, но трудный путь оправдал себя. Окунев писал: «Ишханский храм представляет собою купольную базилику в виде латинского креста в плане. Сохранность его значительно хуже — обрушились своды (западный, южный) и конха апсиды, но зато сохранились фрагменты росписи в куполе и на склоне северного свода».26 В апсиде сохранилась уникальная гранитная колоннада с резными капителями времени Нерсеса III. Большая церковь Х в. в селе Эошк-Ванк представляла собой похожее по форме на собор в Ишхане «соединение трехнефного триконха с однонефной базиликой»,27 снаружи она была богато украшена рельефами, ее своды в западной части не уцелели и живопись была уничтожена. Окуневу удалось добиться, судя по отчету, чтобы в северном притворе ишханской церкви была поставлена дверь, не позволяющая скоту попадать туда и портить росписи. Ученый также настоял на том, чтобы размещаемые в храме в Эошк-Ванке запасы сена, телятник и кладовая съестных припасов были удалены из его притво-

23 Написание названий селений, в которых находились постройки, в письмах и в отчете, а позднее в статье (примеч. 25) несколько отлично. Варианты приводятся в скобках.

24 Предварительный отчет. С. 1436.

25 Окунев Н. Л. Армяно-грузинская церковная архитектура и ее особенности // Русский зодчий за рубежом. Прага, 1938. № 9—10.

26 Предварительный отчет. С. 1437.

27 Окунев Н. Л. Армяно-грузинская церковная архитектура. С. 18.

ров. Хахульский храм явил собою крестообразную купольную базилику (Окунев называл этот тип формой свободного креста) с уцелевшими фрагментами живописи.

По дороге в Россию Окуневу удалось посетить, исследовать и сфотографировать крепость и мечеть в Ольтах, руины церкви в Бане, около деревни Пеняк, собор в Карсе. Во время двухнедельного ожидания проявленных фотографий в Тифлисе Окунев съездил в Мцхет для ознакомления с его древностями, посетил музеи.

Результатами экспедиции Окунев считал свои дневники с записанными наблюдениями, позднее вывезенные в Прагу, меры, принятые им по спасению наиболее ценных компартиментов храмов, а также планы, чертежи и фотографии в количестве 500 штук, хранимые в Петербурге. Подробную информацию об этом он отправил Марру из Одессы, куда попал в октябре 1917г. Судя по тому, что в Петербурге у Окунева не было времени даже просто систематизировать привезенные негативы и предоставить Марру отчет о поездке, мы можем предположить, что Окунев переехал в Одессу в экстренном порядке.

Одесский период был связан с деятельностью Н. Л. Окунева в Новороссийском университете, письмо Н. Я. Марру рассказывает нам о подробностях первых шагов преподавателя, о его успехе у студентов, интересе к его лекциям. В этом южном городе Окунев, сам того не ожидая, по изменившемуся закону в 1917г. был повышен на должность профессора. В 1919 г. в семье Окуневых рождается третий ребенок — сын Михаил.

В Одессе Окунев активно общался с читавшим там лекции академиком Н. П. Кондаковым, там же произошла и размолвка коллег-профессоров, вылившаяся в неприятие Кондаковым Окунева на все оставшиеся годы. Не помогло и то, что оба они, спустя несколько лет оказались в эмиграции в Праге. Окунев со своей стороны делал попытки к примирению, Кондаков не принимал их и остро высказывался по адресу бывшего ученика, некрасиво изворачивая и передергивая факт получения им профессорского звания.

Мы можем предположить, что еще в Одессе Окунев узнал ужасающие новости о гибели всей 16-летней работы в Армении — пропаже в 1918 г. целого вагона, следовавшего в Тифлис и содержащего весь аний-ский архив.

Если обратиться к публикуемым документам, то все они, будучи разновременными и отправленными из разных мест, имеют нечто общее. В них виден подход Окунева к той или иной научной проблеме или к комплексу вопросов — везде обстоятельный и конкретный. Письма характеризуют Н. Л. Окунева в первую очередь как ученого, глубоко преданного своему делу, а также как способного руководителя, обладающего чутьем, немалым дипломатическим тактом и умением организовать, спланировать, рассчитать. Во многом он был обязан этим Н. Я. Марру, активное общение с опытным археологом явилось для него своего рода этапом в научном формировании.

Окунев эмигрировал из Одессы в феврале 1920 г.,28 он был приглашен преподавать археологию в отделении Белградского университета, расположенном в Скопле (Македония). 1 марта 1923 г. по приглашению Министерства иностранных дел Чехословацкой Республики он перебрался в Прагу, где сначала читал лекции для русских студентов-эмигрантов, а в 1925 г. стал профессором философского факультета Карлова университета. Летом 1924 г. в Прагу к Окуневу смогла приехать и его жена с тремя детьми.29

Как и многие другие, ученый оказался оторванным от почвы русской научной академической и университетской среды, взрастившей его. Последнее письмо Марру датировано 1925 г., Окуневу тогда уже удалось посредством Русского консульства в Константинополе выписать и получить свою библиотеку и ящики с рабочими материалами.30 У Окунева в руках оказались результаты кавказских и новгородских поездок — дневники, планы, фотографии, но ему не с кем было это обсуждать, советоваться, у него не хватало многого из научной литературы. Оказавшись в тяжелейших для ученого условиях, Окунев вновь обратился к человеку, принявшему когда-то активное участие в его жизни и всегда откликавшемуся на просьбы помочь и советом, и отправкой изданий. Но ситуация в середине 1920-х гг. была уже совершенно иной. Горькие и очень осторожные слова, посланные из Праги, остались без ответа.

Окунев, несмотря на это, использовал свои находки, анализируя, например, сербское зодчество и говоря о влиянии армянской архитектуры на развитие планов сербских церквей XII и XIII вв. В Праге Окуневу удалось заинтересовать своим предметом молодого коллегу, к сожалению рано ушедшего из жизни, сотрудника Археологического института им. Н. П. Кондакова — Николая Михайловича Беляева (1899—1930), совершившего в 1927 г. поездку в Сербию и начавшего изучать сербские настенные росписи. В его фонде хранятся некоторые фотографии, сделанные Окуневым в экспедиции по охране памятников. Непосредственно к армянскому искусству Н. Л. Окунев вернулся лишь один раз — в статье, написанной в 1938 г. и опубликованной в газете «Русский зодчий за рубежом», упомянутой выше. В ней ученый говорит об особенностях перечисленных и иных церквей, существенно дополняя основополагающее на тот момент исследование И. Стржиговского «Архитектура армян и Европа».31 Окунев подчеркнул важность изучения построек этого региона, давшего миру разнообразие форм и богатство вариантов, нашедших отражение в архитектуре Византии, Древней Руси, Болгарии, Румынии. Сельджукские памятники Окунев называл детищем армянского зодчества, он видел «поразительное сходство» храмов Армении с романскими сооружениями Запада. В данной статье на-

28 Государственный центральный архив Чехословацкой Республики, ф. PR 1941—1951, к. 8127, о. 107/4 OkunevN.

29 Там же.

30 Архив Министерства иностранных дел. 2-я секция. К. 52.

31 Strzygowski J. Die Baukunst der Armenier und Europa. Wien, 1918.

конец нашли своего зрителя и некоторые фотографии, сделанные в экспедиции в 1917 г.

Рукописные оригиналы писем хранятся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН. Пользуясь случаем, сердечно благодарим директора Архива И. В. Тункину за любезное разрешение публиковать данные документы. Письма публикуются в соответствии с правилами современной орфографии, стиль и особенности написания оставлены без изменения.

Письма Н. Л. Окунева Н. Я. Марру 1

Константинополь. 30.III.1913 г.

Жена и я шлем Вам, многоуважаемый Николай Яковлевич, Александре Алексеевне1 и сыновьям Вашим2 свои сердечные поздравления и пожелания. Мы со здешней жизнью уже почти совсем освоились и чувствовали бы себя хорошо, если бы у меня было другое начальство. Если Успенский3 не испортит дела, то я летом собираюсь в Сербию изучать тамошние церкви. Недавно здесь был проездом в<еликий> к<нязь> Конст<антин> Константинович,4 и мне удалось заинтересовать его этим вопросом — он обещал просить Государя дать средства на эту экспедицию. Было решено, что Усп<енский> тотчас же пошлет К<онстантину> К<онстантинови>чу вслед докладную записку об этом, но, как теперь кажется, У<спенс>кий начинает сознательно затягивать дело и записка до сих пор не послана, несмотря на то что мною предоставлены материалы для нее. Надеюсь, что все-таки как-нибудь дело это мне удастся устроить.5 Что у Вас нового? Из письма Александры Алексеевны знаю, что существует какое-то странное отношение к Вам закавказских армян. Неужели это правда? И неужели Вы будете делать перерыв в Ваших работах в Ани?6 Может быть, все это еще не так страшно?

Искренне преданный Н. Окунев.

ПФА РАН, ф. 800 (Марр), оп. 3, ед. хр. 704, л. 2—3.

1 Имеется в виду жена Н. Я. Марра — Александра Алексеевна, урожд. Жуковская (1893—1940).

2 Н. Я. Марр имел двоих детей — Юрия и Владимира. Ю. Н. Марр (1913—1935) окончил факультет восточных языков Петроградского университета, иранист, филолог-литературовед, языковед, фольклорист. Писал стихи, рисовал, занимался музыкой. В. Н. Марр, младший сын, погиб от тифа во время Гражданской войны в 1921 г.

3 Успенский Федор Иванович (1845—1928), директор РАИК. Под «делом» подразумевается инициатива, начатая в 1908 г. самим Успенским и подхваченная в 1914 г. Ф. И. Шмитом, бывшим сотрудником РАИК и заведующим кафедрой теории и истории искусств Харьковского университета, касающаяся изучения и издания сербских храмовых росписей. Первая мировая война не дала возможности этому большому проекту осуществиться. Подробнее см.: Банк А. В. Из истории изучения памятников серб-

ского искусства в России // Зборник за ликовне уметности. Нови Сад, 1968. Т. 4. С. 239—245.

4 Романов Константин Константинович (1858—1915), великий князь, внук императора Николая I, президент Российской Академии наук (с 1889 по 1915 г.), почетный член РАИК, посетил институт 23 марта 1914 г. (Басаргина. С. 214).

5 Записка была подготовлена Ф. И. Успенским и подана, посредством вел. кн. Константина Константиновича, Николаю II в апреле 1914 г. (Басаргина. С. 214—217). Надежды Н. Л. Окунева не оправдались.

6 Конфликт заключался в том, что известный австрийский историк искусства Иозеф Стржиговский (1862—1941) использовал формы армянской архитектуры для доказательства собственной теории о восточном происхождении каролингского искусства (см.: Strzygoivski / Die Baukunst der Armenier und Europa. Wien, 1918). «Теория Стржиговского имела целью выделить армянское искусство из его кавказского окружения, связать его с искусством мировым, т. е. западноевропейским, тем самым укрепить представление об исконном индоевропеизме армян» (Миханкова. С. 142—143). Марр не был склонен «„поддерживать современные политические взгляды историческими справками", когда эти взгляды он считал неправильными. <...> Ответом на такую программу было недовольство в тех кругах, которые поощряли раскопки в Ани и финансировали их.» (Там же). Автор книги о Марре приводит письмо Марра С. Ф. Ольденбургу: «Я совершенно разбит нравственно недостойной кампанией, ведомой против меня в армянском обществе. Когда грузины порочили и клеветали, я еще понимаю: они могли думать, что у меня и в научных изысканиях должна быть грузинская психология, хотя бы наполовину. Но почему и у армян претензия требовать от меня националистической программы и настроения, я не могу понять. Оказывается, что я „Ани отнимаю у армян и передаю русским", что в Ани я „умаляю значение армянской культуры и преувеличенно пропагандирую славу грузинской" и „даже турецкой"» (АРАН, ф. 208, оп. 2, № 81; цит. по: Миханкова. С. 143).

2

Константинополь, 21 декабря. 1913 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Николай Яковлевич, мое более чем 4-месячное пребывание здесь было связано со многими неудачами и волнениями — с одной стороны, очень трудно было устроиться с минимальными средствами при здешней дороговизне, с другой — постоянно происходили трения и недоразумения между мною и начальством. Оказалось, что я не так понял свою деятельность здесь, думал, что буду заниматься ученым трудом по преимуществу, а выходит, что я прежде всего «не имеющий чина и состоящий в VI классе» чиновник. Об условиях, на которых я принял предложение ехать сюда, — 1) свобода в области научного исследования и 2) ежегодная трехмесячная командировка за границу, — как будто никогда и речи не было, да на командировку и средств никаких, по-видимому, нет. Они, может быть, и были бы, если бы не тратились без толку. Весь год жалуются на отсутствие денег, просят об усилении средств и тратят со скупостью невероятной, а к концу года оказывается, что в кассе остается крупная сумма, лир во 100, которую во что бы то ни стало нужно израсходовать, чтобы не было остатка. Для этого выписывают всякие фотографичекие приборы подороже, хотя в них особенной надобности нет, а главное, массой покупается всякий старый хлам, который запирается затем в одной из комнат Института, имеющей громкое, не по заслугам, название музея.1 Вначале были

открытые столкновения, когда я никак не мог понять, что непременно нужно во время занятий сидеть за определенным столом и в определенной комнате, что, когда я хочу пойти в город изучать памятники, я должен всякий раз проситься, что когда мне во время работы, например, нужны фотографии из институтского собрания, то я опять-таки должен спросить разрешения их посмотреть, и т. д. и т. п. Теперь уже они понемногу прекращаются, так как я превращаюсь в канцеляриста и стараюсь не возбуждать перед начальством никаких «вопросов»: мне наружно предоставляется делать, что я хочу, но все время я чувствую за своей спиной недовольство. Согласитесь, что такое положение угнетает — не хочется писать, чтобы не жаловаться. Общую атмосферу здешних отношений, которые никак нельзя назвать человеческими, Вы, вероятно, знаете, так что об этом нечего и писать.

Скажу только, что с П<анчен>ко2 я, как это ни странно, живу в мире, но при этом вспоминаю слова М. И. Ростовцева, который говорил, что мир или ссора c П<анчен>ко безразличны, так как одинаково бесполезны. Это жалкий человек, совершенно загубленный У<спенс>ким — стыдно смотреть на 42-летнего ученого, который бледнеет и долго топчется на месте прежде, чем подойти к Его Пр<евосходительст>ву, который допускает, чтобы последнее говорило ему грубости и колкости на каждом шагу, который говорит со страхом в глазах: «Вся судьба моя в руках этого человека, он каждую минуту может меня выгнать!».

Душевное настроение каждого из нас заключается в том, что У<спенс>кий боится, чтобы кто-нибудь как-нибудь не покусился на его достоинство, П<анчен>ко боится, чтобы его не выгнали, а я боюсь, чтобы меня не покрыла плесень и чтобы от меня не пошел дух затхлости, так свойственный К<онстантинопольскому> институту.

Деятельность института заключается в том, что Ф<едор> И<вано-вич>,3 как известно, пишет историю Византии,4 П<анченко>ко пишет III том этой истории (в промежутках напивается), Клуге5 чертит карты и делает фотографии для этой истории (также в удобную минуту напивается), Лесис (наш «нештатный служащий»* для письма) переписывает на машинке эту историю, один я покуда еще ничего для этой истории не делаю и пишу только карточки библиотечного каталога, заношу в инвентарь, в систематический каталог, а в промежутках ухитряюсь делать свое дело. В области действительной археологии институт ничего не предпринимает в настоящее время, все же попытки последнего времени потерпели фиаско. Так задумали большое, интересное и важное дело — исследовать развалины базилики Студия, поручили его П<анчен>ко, а тот так стал разговаривать с тамошними муллами, что они его со скандалом в самый разгар работ оттуда прогнали: тем дело и кончилось, хотя надежды не оставляются... ждут времени, когда русское влияние в Турции вновь упрочится.6 Бог дал пожар — сгорел громадный квартал между мечетью Султан-Ахмета и морем: место, где был большой дворец.7

* Особая категория лиц, которым подают руку слегка и которых чай пить не приглашают! (Примеч. Н. Л. Окунева.)

Предпринято исследование этой драгоценной территории, правда, спустя два года после пожара, когда начались уже работы по нивелированию площади, а поручили вести его П<анчен>ко. Три с половиной месяца изо дня в день лазил несчастный Клуге по сырым и грязным подвалам и измерял их. Составил план развалин, но без всякого их исследования, так что иногда совершенно неизвестно, зала ли это византийского дворца или турецкая конюшня. Правда, исследования и нельзя было сделать, так как для этого необходимы раскопки, а их нельзя произвести, потому что во-1) денег нет, а их на это нужно очень и очень много, а во-2) турки не разрешают и не разрешат никогда, покуда во главе института стоит У<спенс>кий и покуда с ними будут разговаривать так, как они разговаривают. Сделана работа, громадная по объему и трудности, но решительно без всякого научного значения. Вот и все, в чем выразилась научная работа института в течение трех последних лет (не считаю Шмита,8 которому удалось после целой войны с У<спенс>ким вырваться в Ни-кею и на Хиос). Материал же для исследований здесь неисчерпаемый. Интересуясь живописью и церковными росписями, я за это время исподволь собирал сведения и получил ряд указаний на, по-видимому, очень важные памятники, о которых почти ничего не известно. Если бы здесь были Вы и если бы дело было поставлено так, как у Вас в Ани, то сколько можно было бы сделать — просто без канцелярии. Но с Успенским не надеюсь ни на какой успех. Вот если бы здесь были в качестве главы заведения Вы, М. И. Ростовцев или Я. И. Смирнов!

Сегодня прочитал в Изв<естиях> Ак<адемии> наук, что грузино-греческая рукопись наконец приобретена в Публичную библиотеку.9 Надеюсь, что она была найдена Вами в Азиатском музее10 в совершенном порядке, так же, как и негативы с нее. Как я писал Вам в Ани, мне пришлось ее оставить под расписку служителю Брядову, что меня, признаться, несколько беспокоило. В каком положении находится теперь вопрос об ее издании? Как Вам известно, я прошлой весной в П<етер>бурге показывал ее У<спенс>кому, и он тогда высказал мысль, что хорошо бы издать ее Кон<стантино>польскому институту. Так как он теперь отпирается от всего, что он тогда говорил, выходит, что «издание памятников, находящихся в П<етер>бурге, не входит в задачи института».* Я исподволь (между карточками) подбирал здесь некоторый материал к этой рукописи, но мое участие в ее издании, если я останусь здесь, кажется мне теперь безнадежным. Начал ли кто-нибудь ее изучение со стороны текста?11

Очень интересуюсь результатами кампании этого года в Ани и Ваших поездок. Где копали нынче и что нашли?12 Кто были Ваши сотрудники и как они Вас удовлетворили?13 Мой долг перед Вами (круглые храмы и роспись Пркиго) обещаю заплатить, как только смогу.14 Пополняется ли Анийская серия15 и пишет ли кто-нибудь и что-нибудь об Ани? Кстати, в институтской библиотеке нет ни одного выпуска Аний-ской серии, а потому есть просьба к Вам, если возможно, выслать их

* Подлинные слова господина Директора. (Примеч. Н. Л. Окунева.)

нам. Лично я очень хотел бы получать «Христианский Восток»,16 которого у меня нет даже первого выпуска. Что у Вас нового? Как поживает Александра Алексеевна и сыновья Ваши? Очень я сожалею, что приезд Юрия Николаевича17 совпал с моим — теперь уже я мог бы быть его руководителем здесь. Володя,18 вероятно, уже настоящий гимназист, в солдатики уже не играет, «собака» пишет верно и по железнодорожному указателю давно выехал за пределы России! Передавайте, пожалуйста, Александре Алексеевне и Вашим сыновьям мой самый сердечный привет и поздравления с праздниками и примите от меня уверения в искреннем уважении и преданности. Очень жалею, что так далеко от Вас. Жена моя также просит передать свой привет и поздравления.

Ваш Н. Окунев.

ПФА РАН, ф. 800 (Марр), оп. 3, ед. хр. 704, л. 4—9 об.

1 Коллекция музея начала формироваться в первый год работы РАИК. Целенаправленно собирались рукописи, фрагменты архитектуры и надгробий, печати и др. После того как Турция в октябре 1914 г. вступила в войну, русские подданные вынуждены были покинуть Стамбул. Имущество РАИК было конфисковано турками, собрание хранилось в подвалах Оттоманского музея до 1929 г. Позднее часть коллекции, посредством русского консульства, была отправлена в США, а часть передана в СССР. Окуневу удалось заполучить в Прагу свою библиотеку и письменные материалы. О музее подробнее см.: Пятницкий Ю. А. В музее Русского археологического института в Константинополе. СПб., 1993.

2 Панченко Борис Амфианович (1872—1920), ученый секретарь и заведующий библиотекой и канцелярией РАИК с 1901 г.

3 Имеется в виду Ф. И. Успенский.

4 Труд Ф. И. Успенского выходил на протяжении 25 лет: Успенский Ф. И. История Византийской империи. М.; Л., 1913—1948. Т. 1—3.

5 Клуге Николай Карлович (1869—1947), художник, внештатный сотрудник РАИК, копировал мозаики, составлял планы, разрезы, чертежи.

6 Работы РАИК по изучению базилики Студийского монастыря (V в.) продолжались в период в 1906 по 1909 г. Исследования велись посредством раскопок, право на проведение которых сумел выхлопотать Ф. И. Успенский. Результатом явился монументальный труд Панченко, посвященный рельефам монастыря. См.: Панченко Б. А. Рельефы из базилики Студия в Константинополе // ИРАИК. 1912. Т. 16. С. 1—359. Подробнее о работах РАИК см.: Басаргина. С. 38—39.

7 Пожар произошел в 1912 г. В начале июля 1914 г. РАИК получил разрешение произвести зондажи. «В половине июля политическое положение стало настолько напряженным, что работы пришлось прекратить в самом начале» (Басаргина. С. 214—218). Результаты двухнедельного исследования дворца представлены в «Отчете о деятельности РАИК за 1914 г.» (РГИА, ф. 757, оп. 1, д. 43, л. 2—11. Отчет опубликован в книге Басаргиной. См.: Басаргина. С. 214—218).

8 Шмит Федор Иванович (1877—1937), с 1901 по 1904 г. стипендиат РАИК, занимался изучением мозаик Кахрие-Джами. С 1908 г. — ученый секретарь РАИК. На Хиосе Шмит совместно с Н. К. Клуге с 23.12.1910 по 16.01.1911 исследовал архитектуру и мозаики монастыря Неа Мони. В Никее Шмит был в 1912 г. Подробнее см.: Басаргина. С. 112.

9 Имеется в виду небольшого формата, толстая (146 с.) рукопись, на греческом и грузинском языках, исполненная на тонкой, желтого оттенка бумаге и сопровожденная множеством (800) иллюстраций. Окунев датировал памятник XIV столетием и идентифицировал рукопись как «сборник духовного содержания, состоящий из евангельских текстов, церковных песнопений, молитв, апокрифических сказаний и т. п.». Подробнее см.: ОкуневН. Л. О грузино-греческой рукописи с миниатюрами // Христиан-

ский Восток. СПб., 1912. Т. 1, вып. 1. С. 43—44. Рукопись хранится в настоящее время в РНБ. См.: РНБ. Разноязычная, O.I.58.

10 Азиатский музей Академии наук, сегодня Институт востоковедения РАН, был основан в Петербурге в 1818 г. на основе азиатских коллекций, поступивших из Кунсткамеры. Задачей музея явилось собирание литературы в области востоковедения, как печатной, так рукописной и эпиграфической. Уже в начале XX в. музей представлял собой одно из богатейших собраний в мире.

11 Издание рукописи было осуществлено сравнительно недавно, в конце 1990-х гг., исследовательницей Л. М. Евсеевой. Она считает рукопись древнейшей из сохранившихся до нашего времени книгой образцов иконописца, исполненной греческими и грузинскими мастерами в Иверском монастыре на Афоне в конце XV в. См.: Евсеева Л. М. Афонская книга образцов XV в. М., 1998.

12 Работы летнего сезона 1913 г. в Ани сосредоточились «главным образом у храма Спасителя, остатков дворца Абулгариба и часовни типа приходских церквей, маслодави-лен и других хозяйственных и жилых сооружений. Были исследованы также мечеть Ма-нуче и Анийский собор, обследован Баш-Шурагел, где произведены раскопки городища и исследован Ширакаванский храм, а также зарегистрированы армянские надписи в различных пунктах» (Миханкова. С. 205—206).

13 В «анийский» коллектив сотрудников Н. Я. Марра в 1912—1917 гг. входили И. А. Орбели, И. А. Кипшидзе, Д. А. Кипшидзе, С. Ломиа, А. Г. Шанидзе, К. С. Кекелид-зе, С. В. Тер-Аветисян, Н. Г. Адонц, И. А. Джавахишвили, а также студенты и местные научные работники.

14 Данные планы так и не были реализованы.

15 Речь идет о серии изданий «Анийские древности» (1906—1916), в которой увидело свет 8 книг.

16 Журнал «Христианский Восток» был учрежден в 1912 г. при Императорской Академии наук благодаря инициативе академиков Б. А. Тураева, Н. Я. Марра и В. Н. Бенеше-вича. За десятилетие существования журнала было выпущено 6 томов.

17 Имеется в виду сын Н. Я. Марра — Ю. Н. Марр, который окончил в 1913 г. гимназию и посетил Константинополь, будучи студентом первого курса Санкт-Петербургского университета.

18 Имеется в виду младший сын Н. Я. Марра, В. Н. Марр.

3

Тифлис, 4 сент. 1917 г.

Многоуважаемый и дорогой

Николай Яковлевич,

вчерашнего дня я приехал в Тифлис, закончив свою поездку. Хотя начало ее бышо связано со многими неудачами, вторая ее половина быта настолько удачна и интересна, что с избытком, как мне кажется, их искупила. Маршрут первой половины был таков — Гассан-Кале, Эрзерум, Мемахатун, Эрзинджан, Бейбурт. Несмотря на то что мы в этих местах были прекрасно обставлены в смысле средств передвижения и т<ому> под<обное>, дело не удовлетворяло — христианских памятников почти не видели.1 К тому же архитектор Белобородов почти все время или был болен, или плохо себя чувствовал. Наконец, в Бейбурте перед началом второй, более трудной части путешествия он так ослаб, что, несмотря на все свое желание ехать дальше, вынужден быт отказаться от этого и вернуться в Россию. Итак, дальнейшую поездку я уже совершил один с фотографом по такому маршруту — Бейбурт, Испир, Кис-

ким, Арсис, Дорт-Килисе, Бархал, Ишхан, Эошк-Ванк, Хахул, Олты, Ба-на, Каре. Несмотря на очень большие трудности пути, иногда почти совсем непроходимые, даже верхом, дороги, трудность добывания фуража и провианта, эта половина моего путешествия оказалась в высшей степени удачной, интересной и поучительной. Фотографии снимались в очень обильном количестве, описания составлялись как можно полнее и обстоятельнее, недоставало только архитектора. На обратном пути столкнулся с экспедицией Такайшвили,2 движущейся по тому же маршруту в обратном порядке. Каковы будут их результаты, покажет будущее. Некоторые подробности, касающиеся того, что мне удалось повидать, передаст Вам И. А. Орбели,3 так как их в рамки письма не уместить, а ему я кое-что успел рассказать. Здесь, в Тифлисе, мне придется провести некоторое время, не менее недели, а то и дней 10, для того чтобы проявить эту часть негативов, которая осталась непроявленной.4 Чтобы использовать это время, думаю съездить в Мцхет, Аптену, На-бахтево и Цроми,5 благо все это близко. Посылаю Вам это письмо с И. А. Орбели, который завтра собирается выехать в Питер.

Меня очень беспокоит положение петроградцев и, в частности, моей семьи, для которой, в настоящий момент, я бессилен что-либо сделать. Числу к 15-му, я буду, чуя поведение в Петрограде.6 Пока желаю Вам всего наилучшего. Привет А<лександре> А<лексеевне> и Володе.

Преданный Вам Н. Окунев.

Р. 8. Письмо Ваше от 17 июля о реставрации анийского собора и о Комиссии7 получили только вчера.

ПФА РАН, ф. 800 (Марр), оп. 3, ед. хр. 704, л. 13—14 об.

1 В нескольких километрах от Бейбурта, в деревне Варзахан, Окуневым и Белоборо-довым были обследованы развалины двух армянских храмов.

2 Такайшвили Евфимий Семенович (1863—1953), грузинский историк, филолог, археолог, один из основателей (1918) и первых профессоров Тбилисского университета. В период в 1921 по 1945 г. проживал в эмиграции во Франции.

3 Орбели Иосиф Абгарович (1887—1961), востоковед, ученик Н. Я. Марра, входил в состав экспедиции по охране памятников под руководством Такайшвили.

4 Согласно «Отчету», Окунев пробыл в Тифлисе 2 недели. См.: Предварительный отчет. С. 1437.

5 Из «Отчета» следует, что ученому удалось посетить Мцхет и ознакомиться с его музеями. См.: Предварительный отчет. С. 1438.

6 Окунев прибыл в Петроград 28 сентября 1917 г. См.: Предварительный отчет. С. 1435.

7 Возможно, имеется в виду инициатива Н. Я. Марра по созданию Кавказского исто-рико-археологического института, утвержденного 27 июня 1917 г.

Одесса, Елизаветинская 10, кв. 2 28.XII.17

Глубокоуважаемый и дорогой Николай Яковлевич,

сегодня до меня дошло Ваше письмо от 9-го (кажется) числа, где Вы пишете о просьбе Белобородова дать ему возможность отпечатать фотографии для себя. Об этом я Вам не писал, да и не писал покуда вообще, потому что до последнего момента надеялся, что у меня будет возможность съездить теперь же в П<етро>град. Сейчас я вижу, что мне это сделать не удастся, так как у нас на юг, в связи с бегством солдат с фронта, никакое передвижение по железным дорогам невозможно.

Итак, по поводу передачи фотографий Белобородову я считаю, что те фотографии, которые были сделаны под его наблюдением (а не им самим!), можно разрешить ему отпечатать для себя и на свой счет, но без права издания либо какого бы то ни было публикования. Сюда войдут снимки, сделанные в Гассан-Кале, Эрзеруме, Мемахатуне, Эрзинджане и Бейбурте. Об этом я ему, между прочим, уже писал отсюда. Какова была его беседа с Вами, я могу предполагать, так как знаю Б<елоборо-до>ва как человека хоть и талантливого и в общем милого, но не слишком умного, взбалмошенного и крайне, высокомерно самоуверенного, на что, кстати, он больших оснований не имеет. Возникает одно лишь затруднение, которое, конечно, было бы легко устранено, если бы я сам мог быть в П<етро>граде. Дело в том, что все негативы имеют №№-ра, соответствующие вполне списку, который я Вам представил и который я видел уже отпечатанным; но, так как печатались они все в этом порядке и вследствие октябрьских событий, совпавших с моим отъездом, печатание их затянулось до самого дня моего отъезда и часть негативов была доставлена даже А. Д. Рудневу Йохимом после моего отъезда, я не смог расположить эти негативы в коробке по порядку №№-ров. Я имел в виду сделать это в мой приезд на Рождество, а так как он не состоится, то надо бы поручить это дело какому-либо осторожному и опытному лицу, либо покуда оставить так, предоставив только Белобородову выбрать те негативы, которые его интересуют, с тем, что он представит Вам список №№-ров.

Денежный отчет по поездке у меня давно готов, но не решаюсь его Вам послать из-за отсутствия уверенности в почте — боюсь, как бы не пропали оправдательные документы. Письма же теперь пропадают постоянно, даже заказные. Отчет полный начал изготовлять, но страдаю постоянно от бедности здешних библиотек, — нет самых общераспространенных изданий. Очень было бы хорошо, если бы получила разрешение та просьба о книгах из Академии, которую я оставлял у Вас перед отъездом.

Так как в здешней библиотеке Музея искусств1 совсем нет ничего, касающегося христианского Востока, а я намерен в будущем году попытаться прочитать курс — искусство христианского Востока, если найду

материал, то буду очень Вас просить устроить музею получение: 1. всех, по возможности, Ваших трудов,

2. Анийской серии,

3. Изданий анийского музея,

4. Анийских открыток и

5. Христианского Востока.

Когда времена переменятся хоть немного к лучшему и можно будет опять легко заниматься фотографией и делать диапозитивы, то у меня будет к Вам еще одна просьба — разрешить сделать для Музея искусства Новороссийского университета2 дубликаты некоторых Ваших диапозитивов, иллюстрирующих Ани и Закавказье. Здесь есть большое собрание диапозитивов, но они в большинстве все касаются исключительно античного искусства, которое только и читал покойный профессор Павловский.3 Но что важно, здесь при музее есть отлично оборудованная лаборатория фотографическая и для выделки диапозитивов, есть и мастер-служитель, хоть и престарелый, но хорошо работающий. Когда будет возможно, думаю все это использовать и начать даже обмен диапозитивами с другими учреждениями.

За два месяца моего пребывания здесь я уже несколько осмотрелся и акклиматизировался. Познакомился со всем профессорским составом и покуда, вследствие полного отсутствия квартир и комнат, живу у профессора Линниченко.4 Впечатление от коллег очень неутешительное — есть два-три милых и интересных человека, а остальные все какие-то монстры и в физическом, и в нравственном смысле. В факультете и в совете занимаются только взаимным подсиживанием и интригами, невероятными интригами. Так как существует несколько лагерей, и политических, и основанных на чисто личных отношениях, я ни к одному не пристал и стараюсь держать себя независимо. Вступительная моя лекция прошла с большим даже успехом, а количество слушателей на моих лекциях вызывает уже, как я слышал, даже у некоторых зависть. Теперь рождеств<енские> вакации, которые продолжатся, вероятно, дольше обыкновенного вследствие полного отсутствия топлива. Холод здесь, благодаря этому, всюду невозможный. Что же самое существенное, это то, что самое существование у<ниверсите>та висит на волоске. Сношений с министерством нет, денег также нет. Для содержания у<ниверси-те>та и выдачи жалованья заложили какие-то процентные бумаги, принадлежащие университету. Жалованье выдают какими-то невероятными деньгами — купонами, расписками, чеками, векселями, а мне последний раз дали даже процентными бумагами. Это положение у<ни-версите>та, конечно, использовала Киевская Рада,5 которая предложила прислать ей сметы будущего года. После долгих обсуждений совет решил сметы отправить, но вынес туманную и двусмысленную резолюцию — с одной стороны, он власти Рады не признает, но с другой стороны, кушать хочется, а потому и т. д.

Что-то у Вас делается? В каких Вы отношениях с правительством? Существует ли еще Академия6 и на что она существует? Возможна ли какая-либо деятельность? Из Петрограда известия имею очень редко.

äiüy i у о ö äeoä äe i äe^ äiü, a oiaö, e 1 eoäa oai ää ее iälää a l -о i. äöaa у an n i aüi ä i, än e a uä näe an i i e - e ей äi- e 1 äöaa yoü, e lö о läöääaoü i e eneöäiee löeaäo e 1 äöaa äiey A äenaiäöä A äenääaiä e ää. о aäoä e e aänoey о öey? ä a ai anä nai ä ö .

Преданный Вам

H. Окунев.

ПФА PAH, ф. 800 (Марр), оп. 3, ед. хр. 704, л.15—16 об.

1 Очевидно, подразумевается Музей Императорского Одесского общества истории и древности, имевший библиотеку.

2 Вероятно, речь идет о Музее Императорского Одесского общества истории и древности.

3 Окунев говорит о Павловском Алексее Андреевиче (1856—1913), историке искусства, ординарном профессоре (с 1896 г.), декане историко-филологического факультета Новороссийского университета в Одессе.

4 Имеется в виду Линниченко Иван Андреевич (1857—1926), историк, профессор русской истории Новороссийского университета, член-корреспондент ИАН.

5 Имеется в виду Центральная рада (март—декабрь 1917 г.), политическая организация, захватившая власть на Украине и провозгласившая в ноябре 1917г. Украинскую народную республику.

6 Очевидно, речь идет об Академии наук.

5

28.III.25

Многоуважаемый

Николай Яковлевич,

последние несколько лет все мое научное внимание было привлечено к изучению средневековых древностей Балканского полуострова, но прежний интерес к Востоку у меня не остыл, и мне не хотелось бы оставлять и тут тот все же богатый материал, который мне удалось собрать во время последней моей поездки в М<алую> Азию. К сожалению, работа в этом направлении здесь очень затруднена. Так как очень мало кто когда-либо уделял здесь внимание Востоку, а особенно христианскому, то в библиотеке по этому вопросу полная почти пустота. Никто не может мне помочь в прочтении надписей и т. д. Поэтому сделать какие-либо разыскания в области истории таких памятников, как Ишкан, Пархал, Эошк, Хахул, Дорт-Килиссе, почти не представляется возможным. Не могли ли бы Вы мне помочь каким-либо образом? Нельзя ли было бы получить перевод надписей, сохранившихся в этих памятниках, и какие-либо сведения их возникновения и существования. Мне очень была бы нужна география Вакухты, которую тут, уж конечно, найти нельзя.

Я был бы очень Вам признателен, если бы Вы нашли возможность сообщить мне, мог ли бы я получить какое-либо удовлетворение этим моим научным нуждам, и высказать Вашу точку зрения на то, каким путем это можно было бы сделать.