CC BY
124
социальная история науки и образования
Евгений Григорьевич Пивоваров
доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Сектора истории Академии наук и научных учреждений Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН,
Санкт-Петербург, Россия e-mail: pivovaro@mail.ru
УДК: 002.2(47)"17" DOI: 10.24411/2079-0910-2018-10017
К истории создания Российского собрания Академии наук
В 1735 г. руководитель Академии наук И. А. Корф распорядился создать конференцию переводчиков — Российское собрание. На его открытии с торжественной речью выступил В. К. Тредиаковский. В статье сделана попытка ответить на несколько вопросов, которые до сих пор не обсуждались в обширной литературе, посвященной этому учреждению. Какие задачи ставил Корф перед Российским собранием? Сам ли он формулировал направления его будущей деятельности? И совпадали ли его планы с намерениями его подчиненных? Их изучение позволит точнее понять назначение собрания, оценить результаты его работы и роль, которую оно сыграло в истории академии, развитии научных знаний в России, становлении русского литературного языка.
Ключевые слова: Академия наук, Российское собрание, переводчики, В. Ададуров, И. Гор-лицкий, И. Ильинский, И. Паузе, М. Саратов, И. Тауберт, В. Тредиаковский, М. Шванвиц.
Во второй половине 1734 г. Петербургская академия наук (АН) получила нового «главного командира» — барона Иоганна Альбрехта Корфа. Назначенный на это место не совсем по своей воле — вследствие придворной интриги [Шетарди, 1862, с. 87—92], он, тем не менее, оказался хорошим руководителем, сумевшим достаточно быстро привести академические дела в порядок, энергично реформировавшим структуру АН и способствовавшим ее «русификации».
Академики, уставшие от всевластия Канцелярии, интриг ее начальника и регулярных задержек жалованья, вздохнули свободнее — «главный командир» слыл человеком просвещенным [Мишенкова, Щедрова, 2000, с. 38]. Он с блеском окончил йенский университет и собрал огромную даже по нынешним меркам книжную коллекцию — 36 тысяч томов, тогда как даже в стремительно расширявшейся академической библиотеке к концу 1747 г. было всего примерно 22 300 книг.
Козни всесильного фаворита разрушили успешно начавшуюся и сулившую немалые дивиденды придворную карьеру. «Низвержение с Олимпа», по иронии судьбы, имело благотворные последствия для развития Академии. Сразу по назначении «главным командиром» Корф сумел проявить себя способным организатором науки. За те неполные шесть лет, которые он был во главе Академии, были проведены многие давно необходимые преобразования. Среди важнейших его нововведений — учреждение первых профессиональных объединений математиков, географов и филологов.
14 марта 1735 г. по его распоряжению было открыто Российское собрание1. Корф приказывал «Академии наук переводчикам»: «<...> сходиться в Академию два раза в неделю, а именно: в среду и субботу [когда не было общих собраний АН], поутру и после обеда, и иметь между собою конференцию, снося и прочитывая все, кто что перевел, и иметь тщание в исправлении российского языка в случающихся переводах. Чего ради в оных конференциях присутствовать секретарю Тредиаков-скому, адъюнкту Адодурову [Василий Евдокимович Ада(о)дуров] и ректору немецкого класса Шванвичу [Мартин Шванвиц(ч)]2, а о тех конференциях журнал содержать Тауберту [Иван Иванович Тауберт], и всегда в понедельники оный предлагать его превосходительству господину камергеру» [Материалы для истории ИАН, 1886, с. 633; Пекарский, 1873, с. 50]. 26 августа 1735 г. академики-математики стали собраться на отдельные заседания3. 22 октября 1739 г. был учрежден географический департамент4.
С. М. Соловьев, рассказывая о деятельности Российского собрания и его членов, так объяснял причину, по которой его учреждение в этот период стало государственной необходимостью: «<...> когда Петр Великий, желая передать научные сведения русским людям на их языке, заказал переводы разных книг с иностранных языков и необходимые для этого лексиконы, то ему представился вопрос: на какой язык переводить? Языком религии и неразрывно связанного с нею знания был до сих пор язык так называемый церковнославянский. <...> Но подле этого священного и ученого языка в устах народа образовался живой разговорный язык, который сделался и письменным языком, ибо на нем составлялись правительственные акты и деловые бумаги. Петр потребовал, чтоб переводы делались и лексиконы составлялись именно на этом живом народном языке <...>. Но исполнить желание преобразователя было очень трудно: переводчик книги, составитель лексиконов был человек ученый, следовательно, тянувший к церковнославянскому языку, считавший странным, неприличным писать на языке подлом <...>. А тут новая беда: еще до Петра являются в Москву ученые Южной и Западной России со своими наречиями, искаженными влиянием польского элемента <...>, и удивительный язык их витиеватых казаний дорого обошелся русскому уху; влияние живых западных языков было сильно, особенно со стороны лексикологической. Хаос усиливался, но не умирало и стремление выйти из него, не умирало то чувство, которое застав-
1 СПбФ АРАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 430. Л. 226.
2 Здесь и далее я опускаю все возможные варианты написания имен и фамилий сотрудников АН, принимавших участие в работе Российского собрания, и привожу лишь те из них, которые наиболее часто употребляются в литературе.
3 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 5. Л. 329 об. —330.
4 СПбФ АРАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 45. Л. 376-376 об.
ляло русского человека оскорбляться печальным состоянием родного языка <...>. Все русские люди, считавшие просвещение необходимым, должны были страшно тяготиться неустройством родного языка, видя, как то, что так легко выразить на чужом языке, с таким трудом передается на русском <...>. Понятно, что Академия должна была отозваться на требование устройства русского языка, тем более что это требование шло сверху» [Соловьев, 1999].
В день открытия Российского собрания секретарь АН Василий Кириллович Тре-диаковский произнес «Речь.» [Речь, которую в Санктпетербургской Императорской Академии Наук., 1735], в которой утверждал, что русский, или как он назвал его «российский», язык должен развиваться и его должно развивать, справедливо полагая, что великий народ достоин «щастия» совершенного Слова: «При благословенной державе величайшия МОНАРХИНИ АННЫ, сего дождались мы щастия <...>, что и о совершенстве Российскаго языка попечение восприемлется <...>» [Сборник материалов для истории ИАН в XVIII веке, 1865, с. 7—16]. Он считал, что его коллеги не должны ограничиваться только проверкой переводов. Их цель — выработка норм русского языка: «Однако сие коль ни полезно есть Российскому народу, то есть, возможное дополнение языка, чистота, красота, и желаемое, потом, его совершенство; но мне толь трудно быть кажется, что не страшить, уповаю, и вас, Мои Господа, трудностию и тягостию своею. Не о едином тут чистом переводе степенных, старых, и новых авторов дело идет <...>; но и о Грамматике доброй и исправной, <...> в которой коль много есть нужды <...>; но и о дикционарие полном и довольном, который в имеющих трудиться вас еще больше силы требует, нежели в баснословном Сизифе превеликий оный камень <...>; но и о Реторике, и Стихотворной Науке, что все чрез меру утрудить вас может» [там же, с. 10—11].
Как неоднократно отмечалось исследователями [Берков, 1936, с. 25; Живов, 2002, с. 572; Успенский, 2008, с. 107], в этой части речи Тредиаковский цитировал устав Французской академии 1635 г. Он знал, что хотя парижское общество и было учреждено под покровительством кардинала Ришелье, имело значительно больше членов, чей общественный статус был несоизмеримо выше, чем у академических переводчиков, и наконец, существовало уже более века, оно не смогло полностью решить поставленные при его основании задачи. Издание словаря затянулось более чем на полстолетия. Проекты по написанию грамматики, риторики и поэтики и вовсе не были осуществлены.
Почему же он тогда предлагал коллегам заранее невыполнимую программу действий? Один из очевидных ответов — его непомерное самомнение5 — придется сразу отбросить. Переводчики Академии, перед которыми он выступал, были его давними и хорошими знакомыми. Иван Иванович Ильинский, секретарь Дмитрия Кантемира, воспитатель и преподаватель словесности у его сына Антиоха, знал Тре-диаковского еще с Астрахани. В 1722 г. он посоветовал юноше продолжить обучение
5 Современники часто обвиняли Тредиаковского в заносчивости. Так, И. Калушкин писал А. Куракину 14 июля 1729 г.: «Что касается Философа <...>. Этот бедняга, заранее ложно настроенный в пользу вольностей этой страны, ужасно раздулся <...>, обнаглел и стал неблагодарным» [Успенский, 2008, с. 352]. По свидетельству Г.-Ф. Миллера, Тредиаковский, получив звание секретаря АН, настолько возомнил о себе, как если бы ему тем самым было сообщено достоинство Фонтенеля [секретарь парижской Академии]» [Материалы ИАН, 1890, с. 232].
в своей alma mater — Славяно-греко-латинской академии. Даже три десятилетия спустя в сочинении «О древнем, среднем и новом стихотворении российском» Тре-диаковский очень тепло отзывался о своем наставнике: «Иоанн Илинский, право-душный, честный и добронравный муж, да и друг другам нелицемерный, искусный довольно в латинском языке, несколько в молдавском, а совершенно в славенском, бывшый переводчиком при императорской Академии наук. <...> Князь Антиох Ди-митриевич Кантемир, знаменитый по роду своему и толь славный по наукам, ученик в российском стихотворстве, но ученик прославляющий именем и удобопонят-ностию учителя своего, помянутого Илинского» [Тредиаковский, 1963, с. 436—437; о связях Кантемиров с АН и ее сотрудниками см.: Радовский, 1959].
оратор многие годы знал и других академических переводчиков — выпускников Заиконоспасского монастыря. Пумпянский полагал, что «Тредиаковский и Адодуров были знакомы, вероятно, с 1723 г., когда они вместе учились в Славяно-греко-латинской академии (в 1723 г. Тредиаковский числился по классу ситакси-мы, Адодуров — по классу пиитики») [Пумпянский, 1941, с. 215—263]. А в 1730 г. они даже некоторое время жили в одной квартире [Материалы ИАН, 1890, с. 172]. Таким образом, слушали речь и судили ее автора не посторонние люди, а единомышленники, люди со сходным образованием и мировоззрением, зачастую обладавшие большими, чем он, опытом и знаниями.
Трудно согласиться с распространенным мнением, что Тредиаковский «и по талантам, и по успеху "Езды в остров Любви" был, конечно, первым» среди участников собрания [Пумпянский, 1941, с. 215—263]. Все они были профессиональными филологами, переводчиками, преподавателями. Г.-Ф. Миллер, неоднократно критически отзывавшийся об академическом секретаре, считал, что другие его сослуживцы в полной мере обладали теми качествами, которых так, по его мнению, не хватало Тредиаковскому. он, например, вспоминал, что Ильинский говорил красиво, был очень умен, но в обхождении скромен [Материалы ИАН, 1890, с. 101—102]. Другой выпускник Славяно-греко-латинской академии Иван Семенович Горли(е) цкий пять лет занимался философией, языком и богословием в Сорбонне [Власов, Московкин, 2016, 2017; Вомперский, 1969, Смирнова, 2013]. По мнению Миллера, он «выучил довольно французский» и «увлекался картезианством» [Материалы ИАН, 1890, с. 97].
14 марта 1735 г. Тредиаковский, считавший себя чуть ли не новым Фонтене-лем, обращаясь к присутствовавшим тогда, постоянно подчеркивал их превосходство над собой: «Должность, которая на меня, но при вас, Мои господа, налагается, и по которой от меня, но не без вас, исполнение требоваться будет отныне, мне толь есть необычна, толь силы мои превосходяща, толь мало тупости моего ума прилична, и от которыя меня толь многия причины, в разсуждении моих к ней недостатков и неспособностей, долженствовали выключить, что в самое сие время, в которое вам сию речь произношу, не знаю, что должен я о себе помышлять. возможноль сему статься, и правда ли то, что и я удостоен действительно вашего сообщества, котораго токмо таковый быть может достоин, кто многаго есть разума, довольныя науки, твердаго и зрелаго разсуждения, словом, подобный вам?» [Сборник материалов для истории ИАН в XVIII веке, 1865, с. 10]. Заканчивая «Речь.», он просит слушателей стать его наставниками в искусстве красноречия, обучить его риторическим премудростям, исправить ошибки оратора [Сборник материалов для истории ИАН в XVIII веке, 1865, с. 15].
Славословие в адрес императрицы и барона, как бы автор в действительности к ним ни относился, было необходимой частью торжественной речи. Перед ними нужно и полезно было проявить смирение. Но русский начальник редко превозносит таланты, знания и опыт подчиненных. Ну и, конечно же, не станет перед ними говорить о тупости своего ума, собственной бесталанности и недостойности их общества. В литературе утвердилось мнение, что Тредиаковский руководил конференцией. После его отъезда в Белгород ее работа если не совсем прекратилась, то не была слишком успешной. Однако же в «Речи.» он говорил о «сообществе», при котором он получил место. Следовательно, его пост в собрании был, скорее, аналогом должности секретаря Французской академии, в обязанности которого входили подготовительная работа и ведение протоколов. Служба преимущественно техническая, а не административная.
Тредиаковский держал речь перед своими сотоварищами, наставниками и учителями, многоопытными и многоумными «птенцами гнезда Петрова». Полагаю, именно поэтому он говорил о неотложности реформы русского языка и необходимости развития отечественного языкознания как о деяниях, продолжающих и углубляющих петровские преобразования: «Нас, Мои Господа, что бы могло не допустить к начатию толь полезнаго, и толь надобнаго дела? Не думаете ли вы, что наш язык в состоянии не находится быть украшаем? Нет, нет, Мои Господа; извольте отложить толь не основательное мнение. Посмотрите, от ПЕТРА Великаго лет, обратившись на многие прошедшие годы, то разсудив увидите ясно, что совершеннейший стал в Петровы лета язык, нежели в прежде его бывшия. А от Петровых лет толь отчасу во многих писателях приятнейшим оной становится, что ни мало не сомневаюсь, чтоб великия АННЫ в лета, к совершенной не пришел своей высоте, и красоте» [Сборник материалов для истории ИАН в XVIII веке, 1865, с. 13].
Несмотря на то, что сначала все академики были приглашенными иностранцами, которые не хотели и не могли профессионально изучать русский язык, основывая Академию, Петр планировал, что переводы и лингвистические штудии будут одним из основных направлений ее работы. Со слов И. Д. Шумахера была записана одна из бесед императора с приближенными: «Некогда за столом у его величества был разговор об учреждении АН, и государь открыл тогда обстоятельно намерения свои в рассуждении сего учреждения. <...> Славные наши ученые люди будут писать книги о всяких науках, которые прикажу я переводить на наш язык; выберу и поручу им молодых людей, которых они должны будут учить наукам и приготовлять их к тому, чтобы они могли других учить тем наукам» [Пекарский, 1870, с. хш]. 13 января 1724 г. в записке в Сенат Петр разъяснял, что он планирует создать не чисто научную организацию, но академию, «в которой бы языкам учить, также прочим наукам и знатным художествам и переводили книги»6. Студентов надлежало обучать «во всех науках, кроме богословия, юриспруденции собственно таковой: <...> 13) языкам, именно: латинскому, греческому, французскому и итальянскому» [Андреев, 1974, с. 305-311].
Проектом Положения об АН предусматривалось в каждом академическом классе по одному переводчику, которому рекомендовалось знать, кроме русского, латинский, немецкий, французский или греческий язык, поскольку на них «многие обращаются книги, в которых все ведомые науки обретаются» [Материалы АН, 1885,
6 РГАДА. Ф. 248. Оп. 18. № 3/1202-1205.
с. 75]. Для выполнения этой работы были наняты Ильинский, Горлицкий, Максим Петрович Сатаров. Неудачной сначала была попытка пригласить в «главные переводчики» Иоганна Вернера Паус(зе). Чуть позднее кабинет-секретарь А. Макаров рекомендовал принять в штат Степана Михайловича Коров(ь)ина и Филиппа Львовича Ана(о)хина, проходивших при Петре I обучение в Европе.
Поскольку устава АН еще не существовало, их служебные обязанности, вероятно, регламентировались главой XXXI «О должности переводчика» «Генерального устава государственных коллегий» 1720 г.: «Переводчика должность в коллегиях есть, чтобы он все оное, что до коллегии касается и ему дано будет, из иностранного языка на русской явственно и ясно переводил, дабы оное справедливо, и мнение подлинного письма в переводе согласно было; и довольно будет, когда при каждом коллегии один в российском и немецком языках весьма искусный переводчик об-ретатися будет, кроме иностранных государств коллегии, которая больше во всяких языках искусных переводчиков требует. И когда переводчику какое дело для перевода дано будет, то ему по должности своей толь скоро переводит, как возможно, по состоянию дела и нужды, под опасением штрафа и вычета из жалованья. Та-кожде надлежит ему своей перевод во свидетельство подписывать: сие повинен он исполнять под такими ж штрафами и наказаниями, как в должности секретарской написано [штраф, потом двойной штраф и отставка за «презрение» дел или «погрешность» в них; лишение «чести, живота и пожитков» или вечная ссылка на галеры за подлог или клятвопреступление]» [Реформы Петра I, 1937, с. 108-135].
В «Табели о рангах» чин переводчика не был предусмотрен [Пекарский, 1873, с. 44]. Руководство же Академии рассматривало их и относилось к ним как к вспомогательному персоналу. Известно, что Шумахер «при публичных собраниях в конференциях» не разрешал Горлицкому, Ильинскому и Сатарову садиться [там же, с. 90, 91, 335-337], жалованье их было невелико [Материалы ИАН, 1885, с. 457] и постоянно задерживалось. Так, 16 марта 1731 г. академические переводчики составили следующее прошение: «Благородный господин, господин библиотекарь! Нужды и терпение наше, понеже самим вам довольно известны, не требуют про-страннословнаго описания: можно краткими заключить словами, что мы и голодны, и холодны, и всем недостаточны, потому что пятнадцатый уже идет месяц, как жалованья не получаем. Того ради, по многих наших словесных прошениях, чрез сие письменное последний раз просим показать к нам милость, хотя за прошедший год, то есть 1730, на который академическая сумма из казны Ея И. В. получена вся сполна, выдать нам заслуженное наше жалованье, в сем марте месяце; ежели-же вам того учинить невозможно, то позволь нам просить, где можем скорейшую на то резолюцию получить» [Материалы ИАН, 1886, с. 26].
Они, действительно, зарабатывали несоизмеримо меньше, чем академики. Даже адъюнкты и студенты получали больше переводчиков. В «Ведомости, что надлежит заплатить в нынешнем 1736 г. профессорам и служителям жалованья <...>» от 11 июля 1736 г. указано: «Гольбаху — 666 руб. 66 2/3 коп., Делилю — 1800, Бекен-штейну — 800, Баеру — 666 и 66 2/3, Карфту — 440, Эйлеру — 506 и 66 2/3, секретарю Сергею Волочкову [Сергей Саввич Волчков] — 313 и 33. <...> Переводчику Георгу Керу [Георг-Якоб (Георгий Яковлевич) Кер], который имеется в иностранной коллегии, — 200. <...> Адъюнктам. Адодурову — 290, Штеллингу — 240. Студенты. Тау-берту — 220, Рихману — 125. Переводчикам. Ильинскому — 180, Горлицкому — 144, Толмачову [Иван Андроникович Толмачев] — 144. Библиотекарю Шумахеру — 1066
и 66 2/3. <...> При гимназии Секретарю Василию Тредиаковскому — 240» [Материалы ИАН, 1886, с. 119-122]. Правда, помимо жалования служащие АН могли рассчитывать на дополнительные выплаты «за квартиру, дрова и свечи». 11 июля в 1736 г. в «Ведомости, что в 1736 году было в приходе и в расходе денег при академии наук генваря с 1-го июля по 1 число» полагалось «переводчику Толмачеву <...> за 1735 г. — 40 руб. <...> переводчику Ильинскому <...> 1734 и 1735 гг. — 80 руб.» [Материалы ИАН, 1886, с. 136-139].
Помимо собственно переводов будущие сотрудники Российского собрания проводили филологические исследования, писали исторические сочинения, занимались стихосложением и преподавательской деятельностью. Многие из них еще до прихода в АН были известны как лингвисты, учителя и поэты. Я уже упоминал о роли Ильинского в воспитании Антиоха Кантемира и образовании Тредиаковско-го. Паузе считается основателем русской силлаботоники. С 1704 г. он преподавал в школе пастора Глюка риторику, политику, философию, физику, логику, этику ученикам старших классов. В следующем году стал ректором этой гимназии. Петр I поручал ему переводы, подготовку «экстрактов». В 1705-1706 гг. он составил сравнительную русско-немецкую грамматику, в которой систематизировал русские пословицы и поговорки. В 1711 г. написал «Историю о создании и взятии Царьграда», изданную в 1713 г. в Москве [Винтер, 1959; Михальчи, 1963, 1964; Моисеева, 1976, 1980; Smith, 1973].
Другие переводчики не уступали Ильинскому и Паузе в знаниях и умениях. Так, Коровьин, посланный Петром I вместе с А. Ганнибалом в Париж «для науки стата французского и грыдоровального художества», по возвращении в 1722 г. стал гравером при московской типографии. Резал на меди чертежи М. Г. Земцова с императорских дворцов в Петергофе, Стрельне и Ревеле, гравировал изображение «каструм долистри», где покоилось тело Петра.
Горлицкий, приехав из Франции в 1722 г., преподнес Екатерине I французскую грамматику и получил от нее в награду за свои труды 20 червонцев [Пекарский, 1862, с. 241]. Анохин в 1724 г. перевел с латинского «Грамматику французскую» и «отдана ж ему для переводу книга Иулиа Цесаря, из которой перевел он четыре книги»7. Сатаров учился в медико-хирургической школе, учрежденной при Московском генеральном госпитале главным доктором Н. Бидлоо в 1707 г. Перевел анатомический каталог кунсткамеры, все медицинские статьи в «Кратком описании комментариев Академии наук части первой на 1726 год», и напечатанную там же статью профессора математики Меера «О сиянии северном». С 1729 г. до 13 февраля 1732 г. работал в Москве при президенте АН [Материалы ИАН, 1886, с. 109]. Блюментрост писал, что Сатаров «в латинском и русском языке искусен и образец в достатчестве к переводу показал» [Материалы ИАН, 1885, с. 54-55].
Не буду углубляться в историю лингвистических исследований в АН до 1735 г. Она подробно описана в работах специалистов [например: Успенский, 1997, с. 437-572]. Приведу лишь несколько примеров того, что и до открытия конференции ее будущие сотрудники имели большой опыт совместной деятельности. Энциклопедическая образованность академических переводчиков, их филологические способности и познания в области научной терминологии позволили уже в первые годы работы высшего научного учреждения империи добиться
7 ЦГИА. Ф. 796. Оп. 1. № 222. Л. 7 об.
очевидных успехов в составлении грамматики «доброй и исправной» и «полного и довольного» дикционария.
Как правило, словари и учебники, над созданием которых они в это время трудились, делались по частям. Написанное и переведенное ими обсуждалось потом на совместных ассамблеях (Биржанова, 2010: 62—65), ставших прообразом Российского собрания.
За короткий период было издано несколько грамматик, лексиконов и методических пособий. 26 июня 1729 г. Шумахер отдал распоряжение: «По указу Его Императорского Величества во Академии Наук. Определено: Взятую у шпрахмейстера Декомбеля французского диалекта грамматику для переводу со онаго на российский диалект отдать переводчику Ивану Горлецкому, а имеющийся у него лексикон, взяв и разделя на две части, отдать для переводу ж переводчикам Ильинскому и Сатарову. А вышеописанную грамматику послать к нему, Голецкому при письме, в котором объявить, что оной грамматики из переводу выйдет, то б для списывания на бело приносил в Академическую канцелярию немедля»8. Уже в следующем году АН выпустила «Грамматику французскую и рускую нынешняго языка <...> с малым Лексиконом ради удобности сообщества» [Grammaire Françoise et Russe en Langue moderne <...>, 1730].
В том же 1730 г. Шванвич составил немецкую грамматику, выдержавшую пять изданий в 1734, 1745, 1762, 1791, 1802 гг. [Немецкая грамматика из разных авторов <...>, 1730]. В 1731 г. АН выпустила трехъязычный немецко-латино-русский словарь [Материалы ИАН, 1885, с. 439, 441, 443]. Ильинскому, Горлицкому, Саратову, работавшим под началом Адодурова, Шумахер предписал «каждому сочинять в своей квартере и в собрании [!] <...> всем читать, как скоро возможно»9. Напечатанный большим тиражом словарь вскоре стал библиографической редкостью [Teutsch-lateinisch und russisches Lexicon <...>, 1731]. Его популярности способствовала приложенная к нему грамматика Адодурова [переиздание: Anfangs-Griinden der russischen Sprache, 2014].
Многие исследователи, анализировавшие речь Тредиаковского, отмечали, что планируя одновременно создать словарь русского языка, регламентировать его грамматику, разработать риторику и провести реформу стихосложения, он ставил перед коллегами невыполнимые задачи. Эти требования, однако, появились задолго до создания российского собрания. так, согласно контракту 15 марта 1725 г. Паузе помимо работы по переводам должен был трудиться над совершенствованием русского языка, участвовать в составлении грамматики и словаря10.
Почти дословно перечисленные тредиаковским обязанности сотрудников конференции упоминались и в договоре о назначении его секретарем академии, который подписал 14 октября 1733 г. ее президент барон Герман Карл фон Кейзерлинг: «<...> принял Василия Тредиаковского <...> в Академию Наук по следующим кондициям: 1. Помянутой Тредиаковский обязуется чинить <...> все то, в чем состоит интерес Ея Императорского Величества, и честь Академии. 2. Вычищать язык русский пишучи как стихами, так и не стихами. 3. Давать лекции, ежели от него потребно будет. 4. окончить Грамматику, которую он начал и трудиться совокупно с про-
8 СПбФ АРАН. Ф. 3 Б. Оп. 1. Д. 419. Л. 115
9 СПбФ АРАН. Ф. 3. Оп. 1. № 5. Л. 611.
10 СПбФ АРАН. Ф. 1. Оп. 3. № 2. Л. 271 об.; Ф. 3. Оп. 1. Д. 700. Л. 12.
чими над Дикционарием руским. 5. Переводить с французскаго на родной язык все, что ему дается. За сие будет он иметь годового жалования 360 рублей, включая в них свечи, дрова и квартиру, с титлом секретаря <...>»п.
Кейзерлинг не долго возглавлял АН. В конце 1733 г. он был назначен полномочным министром ко двору польского короля. Отправляясь в Дрезден, 18 декабря 1733 г. он оставил АН инструкцию [Пекарский, 1870, с. 502], в 23-м параграфе которой говорилось об организации лингвистических исследований: «При сем же рекомендую я сему Департаменту особливо, чтоб стараться по всякой возможности о произведении Штатского и Газетного Лексикона, также и о поправлении российской и немецкой грамматики, понеже сие в пользу Академии будет, и из которых перво господин Викер, а последнее господин Ададуров в состояние привести на свои труды приняли» [Сборник материалов для истории ИАН, 1865, с. XI].
К сожалению, в его отсутствие академические дела, и так довольно запущенные, пришли в полное расстройство. «Внутренний порядок в Академии тоже в эти годы не был образцовым, — заключала Ю. Х. Копелевич — в протоколах часто отмечается, что собрание не состоялось, так как никто не явился, или что собрания начинаются с опозданием. Или, например, запись от 13 сентября 1734 г.: пока [Иосия] Вейтбрехт читал свое сочинение о некоторых характерных признаках костей, присутствующие один за другим уходили, к концу остались только, кроме докладчика, [Иоганн] Амман и секретарь» [Копелевич, 1977, с. 128].
Как известно, с момента своего назначения «главным командиром» Корф стремился навести порядок в академических делах. Уже в ноябре-декабре 1734 г. он отдал серию распоряжений, регламентировавших работу его подчиненных. 4 ноября 1734 г. утвердил распорядок дня для рабочих и служащих типографии12. 15 — повелел подавать еженедельные рапорты о выполненных работах всем академическим художникам, мастерам и прочим работным людям в двух экземплярах: ему и в Канцелярию АН13. 23 декабря установил режим труда для всех служащих, художников и мастеров14.
Отдавая приказ о создании собрания переводчиков, Корф официально оформлял уже существовавшую практику их совместной работы. Требование регулярных конференций и еженедельных отчетов о них было общим для всех подразделений Академии. Занятия лингвистов, так же как и исследования географов, математиков, труд художников, граверов и типографов, больше не зависели от отдельных указов канцелярии. «Главный командир» кодифицировал делопроизводство, систематизировал и унифицировал документооборот, закрепил трудовые нормы для каждой категории служителей АН. Рационализация и регламентация академической жизни, устранение хаоса в академических делах были главными задачами Корфа в этот период. Приказ о создании собрания, полагаю, должен рассматриваться не как уникальное и поворотное в истории отечественного языкознания и науки в целом событие. Это была одна из череды административных мер, позволявших повысить эффективность академических учреждений, многие из которых не имели до этого четкой структуры, были аморфны, существовали от случая к случаю.
11 СПбФ АРАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 700. Л. 60-60 об.
12 Там же. Д. 14. Л. 581.
13 Там же. Д. 428. Л. 228 об. —229.
14 Там же. Д. 428. Л. 360.
18 марта 1735 г., т. е. через четыре дня после открытия конференции, Корф отдал новое распоряжение о работе переводчиков. С этого момента они должны были по очереди «дежурить» в академии. В течение недели приходить каждый день для переводов текущих дел. Остальные двое могли работать дома, но еженедельно докладывать о проделанном [Материалы ИАН, 1886, с. 697]. Как мы видим, это повеление сродни указам ноября — декабря прошлого года. Оно дополняет и уточняет перечень обязанностей служащих, фиксирует объем их трудового задания. Директива 14 марта 1735 г. ничего существенно не меняла в направлении и структуре работы лингвистов АН. Они продолжали заниматься переводами, их совместной проверкой, коллективным составлением грамматик, словарей, учебников.
Литература
Андреев А. И. Основание АН в Петербурге // Петр Великий. М.; Л., 1974. С. 305-311.
Берков П. Н. Ломоносов и литературная полемика его времени. 1750-1765. М.; Л., 1936. 340 с.
Биржанова Е. Э. Русская лексикография XVIII века. СПб.: Нестор-История, 2010. 211 с.
Винтер Э. И. В. Паус о своей деятельности в качестве филолога и историка // XVIII век. Сборник 4. М.; Л., 1959. С. 313-322.
Власов С. В., Московкин Л. В. Из истории Императорской Академии наук: профессиональная деятельность переводчика И. С. Горлицкого // Литературная культура России XVIII века. СПб., 2017. С. 23-34; К вопросу об авторстве анонимной «Грамматики французской и русской» (1730 г.): версия В. П. Вомперского // Филология и культура. Казанский федеральный университет, 2016. № 2 (44). С. 31-37.
Вомперский В. П. Неизвестная грамматика русского языка И. С. Горлицкого 1730 г. // Вопросы языкознания. 1969. № 3. С. 125-131.
Генеральный регламент или устав, по которому государственные коллегии, також и все оных принадлежащих к ним канцелярий и контор служители, не токмо во внешних и внутренних учреждениях, но и во отправлении своего чина, подданнейше поступать имеют. 28 февраля 1720 г. // Реформы Петра I. Сборник документов / Сост. В. И. Лебедев. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. 379 с.
Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М.: Языки славянской культуры, 2002. 754 с.
Копелевич Ю. Х. Основание Петербургской академии наук. АН СССР. Л.: Наука, 1977. 212 с.
Материалы для истории Императорской Академии наук. СПб.: Типография Императорской АН, 1886. Т. 2: (1731-1735). 886 с.
Михальчи Д. Е. Из рукописей И. В. Паузе // Лингвистическое источниковедение. М.: АН СССР, 1963. С. 112-120; И. В. Паузе и его Славяно-русская грамматика // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1964. Т. 23. Вып. 1. С. 49-57.
Мишенкова М. В., Щедрова И. М. Иоганн Альбрехт Корф // Во главе первенствующего ученого сословия России. Очерки жизни и деятельности президентов Императорской Санкт-Петербургской Академии наук 1725-1917 гг. СПб., 2000. С. 36-51.
Моисеева Г. Н. Неизвестное стихотворения И. В. Паузе // Сравнительное изучение литератур. Сборник статей к 80-летию академика М. П. Алексеева. Л., 1976. С. 220-221; «История Царьградская» И. В. Паузе — неизвестное сочинение начала XVIII в. // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 205-210; Древнерусская литература в художественном создании и исторической мысли России XVIII века. Л., 1980. С. 36-41.
Немецкая грамматика из разных авторов собрана и российской юности в пользу издана от учителя немецкого языка при Санкт-Петербургской гимназии [М. Шванвица]. СПб.: Типография АН, 1730. 413 с.
Пекарский П. П. История Императорской Академии наук. СПб.: Типография Императорской АН, 1870. Т. 1. 775 с.; 1873. Т. 2. 1042 с.; Наука и литература в России при Петре Великом. Исследование. СПб., 1862. Т. 1: Введение в историю просвещения в России XVIII столетия. Исследование. [8], VI, 578, [2] с.
Шетарди Ж. И. Т. Маркиз де-ла-Шетарди в России 1740—1742 годов. Перевод рукописных депеш французского посольства в Петербурге; издал с примечаниями и дополнениями П. Пекарский. СПб.: Типография И. Огризко, 1862. [2], IV, [2], XXII, 638, [1].
Пумпянский Л. В. Тредиаковский // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1941-1956. Т. III: Литература XVIII века. 1941. Ч. 1. С. 215-263.
Радовский М. И. Антиох Кантемир и Петербургская Академия наук. Л.: Изд-во АН СССР: Ленинградское отделение, 1959. 114 с.
Речь, которую в Санктпетербургской Императорской Академии Наук, к членам Российского собрания, во время перваго оных заседания, марта 14 дня, 1735 года, говорил Василий Тредиаковский, Санктпетербургския Императорския Академии Наук Секретарь. Печатано при Императорской Академии Наук. В Санктпетербурге, МБССХХХУ. 16 с.
Сборник материалов для истории Императорской Академии Наук в XVIII веке. СПб., 1865. ч. 1. 223 с.
Смирнова А. С. Академический переводчик Иван Семенович Горлецкий // Филологическое наследие М. В. Ломоносова: коллективная монография. СПб.: Нестор-История, 2013. С. 235-253.
Соловьев С. М. Сочинения: В 18 книгах. Книга 10: История России с древнейших времен. Т. 19-20 / Отв. ред. Копцова В. В. М.: Голос; Колокол-Пресс, 1999. 781 с. [Электронный ресурс]. URL: militera.lib.ru/common/solovyev1/20_03.html (дата обращения: 14 октября 2017 г.).
Тредиаковский В. К. Избранные произведения. М.; Л.: Советский писатель, 1963. 576 с.
Успенский Б. А. Вокруг Тредиаковского. Труды по истории русского языка и русской культуры. М.: Индрик, 2008. 608 с.; Доломоносовские грамматики русского языка (итоги и перспективы) // Избранные труды. Т. III. Общее и славянское языкознание. М., 1997. С. 437-572.
Grammaire Françoise et Russe en Langue moderne accompagnée d'un petit Dictionnaire pour la Facilité du Commerce. Грамматика французская и руская нынешняго языка сообщена с малым Лексиконом ради удобности сообщества. Grammatika frantsuzskaya i ruskaya nyneshnyago yazyka soobshchena s malym Leksikonom radi udobnosti soobshchestva [French and Russian grammar of present-day language with small Lexicon for convenience]. SPb.: Tipografiya AN, 1730. 64 s.
Teutsch-lateinisch und russisches Lexicon, samt denen Anfangs-Griinden der russischen Sprache zu allgemeinem Nutzen. Немецко-латинский и русский лексикон купно с первыми началами русского языка к общей пользе. Nemetsko-latinskiy i russkiy leksikon kupno s pervymi nachalami russkogo yazyka k obshchey polze [German-Latin and Russian lexicon with the first fundamentals of the Russian language for common use]. SPb.: Tipografiya AN, 1731. [4], 788 s.
Smith G. The contribution of Glück and Paus to the development of Russian versification: The evidence of Rhyme and Stanza forms // Slavonic and East European Review. 1973. Т. 51. № 122. P. 22-35.
From the Academy of Sciences "Russian Assembly" History
EvgeniiG. Plvovarov
Doctor of Sciences (History), Leading Research Fellow, Saint-Petersburg Branch of the Institute for the History of Science and Technology, Russian Academy of Sciences, Saint Petersburg, Russia. e-mail: pivovaro@mail.ru Abstract: In 1735 the Academy of Sciences Chief I. A. Korf established translators' organization — Russian Assembly. V. K. Trediakovskij made a solemn speech, devoted to its opening. The article is an attempt to answer a few questions having not been much discussed yet. What tasks did Korf set for the Assembly? Were its forthcoming activities articulated by him or by someone else? Did his subordinates have similar intentions? Their solution allows understanding more precisely the Assembly purpose, evaluating its work results, its impact on the history of Academia and the entire Russian Enlightenment. Keywords: Academy ofSciences, Russian Assembly, translators, V. Adadurov, S. Volchkov, I. Gorlickij, I. Il'inskij, S. Korovin, V. Lebedev, I. Pauze, M. Saratov, I. Taubert, V. Trediakovskij, I. Tolmachev, M. Shvanvic.
References
Andreev, A.I. (1974), "Osnovanie Academii Nauk v Peterburge" ["The Academy of Sciences foundation in St. Petersburg"] in Petr Velikiy [Peter the Great], Moscow-Leningrad, Russia, pp. 305-311 (in Russian).
Berkov, P.N. (1936), Lomonosov i literaturnaya polemika ego vremeni. 1750—1765. [Lomonosov and the literary polemics of his time. 1750—1765], Moscow-Leningrad, Russia, 340 p. (in Russian).
Birzhanova, Ye.E. (2010), Russkaya leksikografiya XVIII veka. [Russian lexicography of the 18th century], St. Petersburg, Russia, 211 p. (in Russian).
Vinter, E. (1959), "I.V. Paus o svoei deyatel'nosti v kachestve filologa i istorika. XVIII veka". ["I.V. Pause about his work as a philologist and historian"] in XVIIIvek, Sbornik 4 [XVIII century. Collection 4], Moscow-Leningrad, Russia, pp. 313-322 (in Russian).
Vlasov, S.V. and Moskovkin, L.V. (2017), "Iz istorii Imperatorskoy Akademii nauk: profession-alnaya deyatelnost perevodchika I. S. Gorlitskogo" ["From the history of the Imperial Academy of Sciences: the professional activities of the translator I. S. Gorlitsky"] in Literaturnaya kultura Ros-siiXVIIIveka [Literary culture of Russia in the XVIII century], St. Petersburg, Russia, pp. 23-34 (in Russian); (2016), "K voprosu ob avtorstve anonimnoy «Grammatiki frantsuzskoy i russkoy» (1730 g.): versiya V. P. Vomperskogo" ["To the question about the authorship of the anonymous "The French and Russian grammar" (1730): V. P. Vompersky's version"] in Filologiya i kultura [Philology and Culture], no. 2 (44), pp. 31-37 (in Russian).
Vomperskii, V.P. (1969), "Neizvestnaya grammatika russkogo yazyka I. S. Gorlitskogo 1730 g." ["I.S. Gorlitsky's unknown grammar of the Russian language 1730"] in Voprosy yazykoznaniya [Linguistics Questions], no. 3, pp. 125-131 (in Russian).
Generalnyy reglament ili ustav, po kotoromu gosudarstvennye kollegii, takozh i vse onykh pri-nadlezhashchikh k nim kantselyariy i kontor sluzhiteli, ne tokmo vo vneshnikh i vnutrennikh uchrezh-deniyakh, no i vo otpravlenii svoego china, poddanneyshe postupat imeyut. 28 fevralya 1720 g. [General regulations or statutes for state collegia and their employees. February 28, 1720] (1937) in Reformy Petra I. Sbornik dokumentov [Peter's the Great reforms], 379 p. (in Russian).
Zhivov, V.M. (2002), Razyskaniya v oblasti istorii ipredystorii russkoy kultury [Researches in the field of history and prehistory of Russian culture], Moscow, Russia, 754 p. (in Russian).
Kopelevich, Yu.Kh. (1977), Osnovanie Peterburgskoi Akademii nauk [St. Petersburg Academy of Sciences foundation]. Leningrad, Russia, 212 p. (in Russian).
Materialy dlya istorii Imperatorskoy Akademii Nauk [Materials for the history of the Imperial Academy of Sciences]. St. Petersburg, Russia, (1885), t. 1, 688 s.; (1886). t. 2: (1731-1735). 886 p.; (1886), t. 3, 903 p.; (1890), t. 6, 608 p. (in Russian).
Mikhal'chi, D.E. (1963), "Iz rukopisey I. V. Pauze" ["From the manuscripts of I. V. Pause"] in Lingvisticheskoe istochnikovedenie [Linguistic source study], Moscow, Russia, pp. 112-120; (1964), "I.V. Pauze i ego slavyano-russkaya grammatika" ["I.V. Pause and his Slavonic-Russian grammar"] in Izvestiya ANSSSR. Seriya literatury iyazyka [Academy of Sciences USSR proceedings. Literature and language series], t. 23, vyp. 1, pp. 49-57 (in Russian).
Mishenkova, M.V. and Shchedrova, I.M. (2000), "Iogann Albrekht Korf" [Johann Albrecht Korf] // Vo glave pervenstvuyushchego uchenogo sosloviya Rossii. Ocherki zhizni i deyatelnosti prezi-dentov Imperatorskoy Sankt-Peterburgskoy Akademii nauk 1725—1917gg. [At the head of the primary scholarly class of Russia. The presidents of the Imperial St. Petersburg Academy of Sciences essays on the life and work 1725-1917]. St. Petersburg, Russia. P. 36-51 (in Russian).
Moiseeva, G.N. (1976), "Neizvestnye stikhotvoreniya I. V. Pauze" ["Unknown poem by I. V. Pause"] in Sravnitel'noe izuchenie literatur. Sbornik statei k 80-letiyu akademika M. P. Alekse-eva [Comparative study of literatures. Anthology of articles for the 80th anniversary of Academician M. P. Alekseev]. Leningrad, Russia, pp. 220-221; (1976)"Istoriya Tsar'gradskaya" I. V. Pauze — neizvestnoe sochinenie nachala XVIII v. ["History of Tsargrad" by I. V. Pause. An unknown work of the early 18th century] in Kul'turnoe nasledie Drevnei Rusi [Cultural heritage of Ancient Russia]. Moscow-Leningrad, Russia, pp. 205-210; (1980) Drevnerusskaya literatura v khudozhestvennom cozdanii i istoricheskoy mysli Rossii XVIII veka [Old Russian literature in the artistic creation and historical thought of Russia in the 18th century], Leningrad, Russia, pp. 36-41 (in Russian).
Nemetskaya grammatika iz raznykh avtorov sobrana i rossiiskoi yunosti vpol'zu izdana ot uchitelya nemetskogo yazyka pri Sankt-Peterburgskoi gimnazii (M. Shvanvitsa) [German grammar of various authors. Russian youth in profit. Published by a teacher of German at the St. Petersburg Gymnasium (M. Sh-vanvits)], (1730), St. Petersburg, Russia. 413 p. (in Russian).
Pekarskiy P. P. (1870). Istoriya Imperatorskoy Akademii Nauk [The Imperial Academy of Sciences history]. St. Petersburg, Russia. T. 1. 775 p.; (1873). T. 2. 1042 p.; (1862). Nauka i literature v Rossii pri Petre Velikom [Science and literature in Russia under Peter the Great]. St. Petersburg, Russia. T. 1. [8], VI, 578, [2] s. (in Russian).
Pismo Shetardi iz Peterburga 14 iyunya 1740 g., polucheno 4 iyulya [Shetardi's letter from St. Petersburg on June 14, 1740, received on July 4]. (1862) // ShetardiZh.I.T. Markizde-la-ShetardivRossii 1740—1742godov. Perevod rukopisnykh depesh frantsuzskogoposolstva v Peterburge; izdalsprimechani-yami i dopolneniyami P. Pekarskiy [Shetardi Zh.I.T. The Marquis de la Chetardi in Russia in 17401742. Translation of hand-written dispatches of the French embassy in St. Petersburg; published by P. Pekarskiy with notes and addenda]. St. Petersburg, Russia. 638 p. (in Russian).
Pumpyanskiy, L.V. (1941), Trediakovskiy [Trediakovskiy] in: Istoriya russkoy literatury [Russian literature history], Moscow-Leningrad, Russia, pp. 215-263 (in Russian).
Radovskiy, M.I. (1959), Antiokh Kantemir i Peterburgskaya Akademiya nauk [Antiokh Kantemir and the St. Petersburg Academy of Sciences]. Leningrad, Russia, 114 p. (in Russian).
Rech, kotoruyu v Sanktpeterburgskoy Imperatorskoy Akademii Nauk, k chlenam Rossiyskogo so-braniya, vo vremyapervago onykh zasedaniya, marta 14 dnya, 1735goda, govoril Vasiliy Trediakovskiy, Sanktpeterburgskiya Imperatorskiya Akademii Nauk Sekretar [Trediakovskiy's speech at the St. Petersburg Imperial Academy of Sciences. March 14, 1735], (1735), Pechatano pri Imperatorskoy Akademii Nauk. V Sanktpeterburge, 16 s. (in Russian).
Sbornik materialov dlya istorii Imperatorskoy Akademii Nauk v XVIII veke [Materials collection for the Imperial Academy of Sciences history in the 18th century], (1865), St. Petersburg, Russia, Ch. 1, 223 p. (in Russian).
Smirnova, A.S. (2013), "Akademicheskiy perevodchik Ivan Semenovich Gorletskiy" ["Academic translator Ivan Semenovich Gorletsky"] in Filologicheskoe nasledie M. V. Lomonosova [M. V. Lo-monosov's philological heritage], St. Petersburg, Russia: Nestor-Istoriya, pp. 235-253 (in Russian).
Solovev, S.M. (1999), Sochineniya: V 18knigakh. Kniga 10: Istoriya Rossiis drevneyshikh vremen. T. 19—20 [Compositions in 18 books. Book 10: Russian history since ancient times]. Moscow, Russia, 781 p. (in Russian).
Trediakovskiy, V.K. (1963), Izbrannyeproizvedeniya [Selected works], Moscow-Leningrad, Russia, 576 p. (in Russian).
Uspenskiy, B.A. (2008), Vokrug Trediakovskogo. Trudy po istorii russkogo yazyka i russkoy kul-tury [Around Trediakovsky. Proceedings on the Russian language history and Russian culture], Moscow, Russia: Indrik, 608 p.; (1997). Dolomonosovskie grammatiki russkogo yazyka (itogi i perspektivy) [Russian language grammars before Lomonosov (results and perspectives)] in Izbrannye trudy. T. III. Obshchee islavyanskoeyazykoznanie [Selected works. T. III. General and Slavic linguistics]. Moscow, Russia, pp. 437-572 (in Russian).
