CC BY
34Начиная с этого времени и вплоть до завоевания Чечни Российской империей в 1859 г. -общинное самоуправление играло исключительно важную роль в жизни чеченского общества. Полномочия самоуправления в тот период очень широки и включают в себя часть функций, традиционно принадлежащих государству: внешние связи, поддержание правопорядка, введение налогов и др. При этом общинное самоуправление обходится минимальным количеством выборных должностных лиц: старшина (иногда с помощниками) и глашатай. Роль общественного писаря чаще всего отводилась духовному лицу. При этом (что очень важно) права старшин и всех других выборных лиц достаточно ограничены, а сами они подотчетны собранию полноправных членов общины, решения которого обязательны для исполнения всеми ее членами. Власть старшин ограничивается также советами старейшин (къаной).
В некоторых случаях для исполнения ряда общественно значимых функций за строго обговоренную плату приглашались дагестанские и кабардинские феодалы. И те, и другие, а также чеченские феодальные владельцы вынуждены считаться с органами самоуправления сельских общин, а фактически - делить с ними власть. Позднее институт княжеской власти будет полностью ликвидирован.
Обладая широкими полномочиями, органы самоуправления не могли не составить какую-то иерархию - этого требовали все время усложняющиеся условия экономической и политической жизни Чечни. Поэтому несколько селений, территориально близких и связанных друг с другом общими экономическими и политическими интересами, создавали общие советы старейшин, стоявшие над сельскими органами самоуправления. Формирование в составе Чечни ряда исторических областей (Нохчиймохк, Теркйист и др.) привело к тому, что по мере необходимости созываются региональные совещания представителей сельского самоуправления для решения общих вопросов [3, с. 27].
Высшее место в этой иерархии отводилось Мехк-кхелу, собиравшемуся для разрешения общенациональных проблем. Что вытекает из самого его названия - слово кхел, которое в данном случае переводится как «суд», в чеченском языке имеет также значения: 1) «приговор, судебное решение»; 2) «судьба; удел, участь», т.е. Мехк-кхел - это орган, наделенный правом выносить решения, определяющие судьбу страны.
Существуют и альтернативные точки зрения, допускающие иную структуру самоуправления в Чечне, основанную на приоритете родственных связей, например, на семейном уровне - ц1ийна кхел «семейный совет», вераси-кхел - патронимический совет, совет тайпа и, наконец, Мехк-кхел. Последний в этом случае выступал как регулятор межтайповых отношений [4, с. 93-94].
Даже если допустить, что в горных районах границы тайпа и общины еще могли совпадать (и то далеко не всегда), то на равнине община изначально носит территориальный характер. При всей значимости родственных связей в чеченском обществе - они проявляются внутри территориальной общины, а система органов самоуправления строится все же на территориальном принципе.
Большинство исследователей согласны с тем, что в компетенции Мехк-кхела были вопросы землевладения и землепользования, внешней и внутренней торговли, включая установление единых мер, вопросы войны и мира, обложения и повинности для общественных нужд [4, с. 93].
Однако при этом обнаруживается, что существует значительный разброс во взглядах на природу самого Мехк-кхела. Так, авторы «Истории Чечни с древнейших времен до наших дней» рассматривают его как законодательный и исполнительный орган [5, с.267]. Б.Б. Нанаева видит в нем верховную политическую организацию чеченцев, состоявшую из старейшин территориальных общин [1, с.251], а Д.Х. Сайдумов
рассматривает Мехк-кхел в качестве верховного судебного органа и одновременно -высшего законодательного органа [4, с. 16, 91].
Значительный разброс мнений наблюдается и в вопросе о характере представительства в Мехк-кхеле. Целый ряд авторов видит в нем совещание глав чеченских тайпов и территориальных объединений тайпов - тукхумов. Например, Л. Ильясов считает, что в составе Мехк-кхела заседали представители чеченских тукхумов, а также крупных тайпов, не входивших в состав тукхумов [6, с.358]. Другие полагают, что лишь на ранней стадии существования Мехк-кхела в его состав входили представители тайпов, которых позднее заменили представители территориальных общин [7, с.125].
Представляется, что в данном случае преувеличивается роль тайпов в жизни чеченского общества в период XVI - XVIII вв., с одной стороны, а с другой -недооцениваются возможности общинного самоуправления. В Чечне эта форма управления оказалась настолько всеобъемлющей, что поставила себе на службу тайповые отношения - они существовали внутри общины, как промежуточные звенья между общиной в целом и отдельными индивидами.
В идеале Мехк-кхел должен был представлять не только все сколько-нибудь значимые общины, но и все социальные слои лично свободных членов общества. Однако не совсем ясны критерии отбора кандидатов в состав Мехк-кхела, которые гарантировали бы широкое представительство всех общин и социальных групп, представленных в чеченском обществе. Например, существует мнение, что при определении состава Мехк-кхела учитывались возраст, компетентность, материальное состояние кандидатов, а также наличие у них авторитета среди населения [4, с.125]. Утверждается также, что в состав Мехк-кхела избирались наиболее влиятельные старейшины, духовные лидеры и представители богатой части населения [История Чечни 2008: 267].
Но если принять во внимание, что Мехк-кхел стоял во главе иерархии органов общинного самоуправления, становится очевидным, что его члены должны были, в первую очередь, представлять эти самые общества. В этом случае становится понятным и социальный состав Мехк-кхела - каждое общество представляли его наиболее влиятельные члены: старшины, старейшины, военные предводители баьччи или духовные лица, которые, как правило, составляли его наиболее состоятельную часть.
Устоялось мнение, что долгое время, начиная со средневековья, ведущую роль в Мехк-кхеле играли языческие жрецы. На это указывает и то обстоятельство, что многие традиционные места заседаний Мехк-кхела когда-то почитались как языческие святыни. Но с конца XVIII в. социальная база жречества в чеченском обществе начинает резко сужаться, ибо на смену жрецам приходят мусульманские ученые-алимы [5, с.231]. Но, например, есть авторы, которые считают, что местная знать господствовала в Мехк-кхеле до середины XIV в., а позднее уже делила власть с исламским духовенством [8, с.93].
Ф.В. Тотоев полагал, что Мехк-кхел выражал скорее интересы феодальной верхушки, освящая их как общечеченские [9, с.208].
Учитывая, что Чечня в XVI - XVIII вв. уверенно шла по пути развития феодализма, то последнее утверждение кажется достаточно убедительным. Однако и его нельзя принять без серьезных оговорок. Дело в том, что сельские общины достаточно успешно защищали интересы основной массы свободных общинников, что привело к существенному ограничению власти феодальных владельцев. Более правильным кажется представление о том, что состав Мехк-кхела и принимаемые им решения каждый раз отражали реальный баланс сил между основными сословиями чеченского общества.
Об этом же говорит и постепенное перемещение мест заседаний Мехк-кхела из горной Чечни на равнину, что объективно отражает возросшее значение плоскостных селений в консолидации чеченского этноса.
Не случаен и тот факт, что Мехк-кхел собирается на территории наиболее крупных и независимых союзов вольных обществ. За постоянными «переездами» Мехк-кхела с места на место видится временное усиление или ослабление влияния различных обществ и даже исторически сложившихся областей Чечни.
Некоторые чеченские авторы допускают существование в прошлом наряду с Мехк-кхелом еще одного высшего органа власти. Так, Д.Х. Сайдумов говорит о существовании Мехк-кхел («Суд страны») и Мехкан-кхеташо («Совет страны» - слово кхеташо имеет значение «совещание, заседание»), а их появление основано, с одной стороны, на правовом обычае применительно к функциям Мехкан-кхеташо, а с другой стороны - на судебном прецеденте при рассмотрении конкретных дел в Мехк-кхеле. В частности, вопросы назначения правителей решались Мехкан-кхеташо, но наследственная передача власти при этом не находит достаточного подтверждения [4, с. 72, 86].
Между тем, существование в Чечне сразу двух высших органов управления не подтверждается ни чеченскими преданиями, ни имеющимися письменными источниками. Так же как и существование в распоряжении Мехк-кхела чуть ли не специальной службы по исполнению принятых решений.
По мнению И.М. Сигаури, авторы, пытающиеся представить Мехк-кхел органом власти, располагавшим развитым аппаратом принуждения, недооценивают возможности общинного самоуправления, позволявшие регулировать жизнь чеченского общества без развитых государственных институтов [10, с. 339].
В этом смысле интерес представляют исследования Б.Б. Нанаевой, раскрывающие возможности норм морали, которые в чеченском обществе выступали в роли универсального способа регулирования общественных и межличностных отношений. Морально-правовая самоорганизация общества являлась несущей нормативной конструкцией традиционного чеченского общества [1, с. 161].
Действительно, многие авторы, такие, как С. Броневский, И. Попов, Г. Вертепов и др. подтверждают исключительное влияние, которое имели на горцев вообще, и на чеченцев, в частности, решения, принимаемые от имени существовавших у них органов самоуправления. Так, Н. Семенов отмечал, что у чеченцев «...все вопросы, выходящие из круга частных интересов и затрагивающие жизнь целого аула, общества или всего племени, разрешаются всегда на сходках старших (отцов), и решение сходок признается обязательным для всех членов той или иной общественной группы, а если они приняты по вопросам, касающимся всего народа, то для всех истинных членов его. » [5, с. 269].
В приведенной выше цитате примечательна оговорка «для всех истинных членов его.», допускающая, что кто-то мог, как говорится, на свой страх и риск, уклониться от исполнения решений того же Мехк-кхела. Таким образом, исполнение решений Мехк-кхела в основном зависело от органов самоуправления сельских обществ, которые в данном конкретном случае брали на себя функции исполнительной власти.
Довольно широко распространено и утверждение, что Мехк-кхел своим решением назначал верховного правителя Чечни - Мехк-да («Отец страны» - чеченское слово да может употребляться также в значениях «хозяин, владыка»). Вполне возможно, что в эпоху раннего средневековья такого рода практика действительно имела место. Например, когда собрание представителей знати провозглашало верховного правителя. Однако для периода XVI - XVIII вв. нет документально подтвержденных прецедентов такого рода. Что касается таких легендарных личностей, как Тинин Вюса, АлдамгИаза, Муйты и др., то чеченские предания представляют их как выдающихся руководителей Мехк-кхела, а не правителей всей Чечни.
Таким образом, деятельность Мехк-кхела носила достаточно широкий характер и затрагивала различные стороны жизни чеченского общества. Тем не менее, наибольшее
значение имела его деятельность по выработке норм обычного права (адата) и внесение изменений в уже существующие адаты в соответствии со складывающейся общественно-политической обстановкой и экономическими условиями жизни [5, с. 268].
Ошибочно думать, что усиление роли ислама в жизни чеченского общества автоматически привело к замене горского адата (чеч. 1адат) исламским шариатом. В частности, тот факт, что в конце XVIII в. в составе Мехк-кхела лидирующие позиции перешли к исламским богословам, а его решения стали приниматься на основе шариата [5, с. 270] - не означал полного вытеснения адатных норм. Не только в рассматриваемый период с XVI по XVIII вв., но позднее горское обычное право продолжало играть значительную роль в духовной и общественной жизни народов Северного Кавказа, в том числе и чеченцев. В процессе исламизации нормы шариата вынуждены были взаимодействовать с достаточно развитой системой обычного права [11, с. 12].
Даже создание теократического государства имамата Чечни и Дагестана в первой половине XIX в. - не привело к полному господству шариата в чеченском обществе. Как подчеркивали российские современники - чеченцы, приверженные своим национальным адатам, вынудили имама Шамиля существенно ограничить применение норм мусульманского законодательства.
В Чечне достаточно быстро произошло разделение сфер применения адата и шариата. В частности, гражданские вопросы решались преимущественно на основе шариата, а уголовные преступления - на основе адата [4, с. 16].
При этом в Чечне, в отличие от соседнего Дагестана, практически не сохранились записей адатных норм. Чеченские исследователи обычно объясняют это как результат депортации 1944 г., когда сознательно было уничтожено большое количество разного рода текстов на арабской графике, обнаруженных в чеченских селениях. Возможно, однако, что есть еще одна причина, объясняющая почти полное исчезновение записей чеченских адатов. По крайней мере, с эпохи шейха Мансура (последняя треть XVIII в.) чеченское духовенство претендует на лидирующие позиции в чеченском обществе, что выразилось в непрерывной борьбе по расширению сферы применения шариата. Представители исламского духовенства, долгое время составлявшие наиболее образованный слой чеченского общества, вполне могли приложить руку к постепенному изъятию из оборота существовавших записей норм адатного права.
Подводя итоги можно сказать, что система органов самоуправления, сложившихся в Чечне XVI - XVIII вв., представляет собой минимизированный аппарат управления, взявший на себя выполнение значительной части функций государственных органов власти. В вертикали органов самоуправления, организовывавших жизнь чеченского общества, органы управления сельских общин и вольных обществ по отношению к Мехк-кхелу можно условно назвать исполнительными органами, а Мехк-кхел, являясь в первую очередь, законотворческим органом, по отношению к ним выступает как орган распорядительный и контрольный.
Литература и источники
1. Нанаева Б.Б. Политические традиции в социокультурном наследии чеченцев. - Ростов н/Д., 2009.
2. Осмаев М.К. Чеченцы: обычаи, традиции, обряды (историко-культурные аспекты проблемы). - М., 2015.
3. Исаева Т.А. К вопросу о занятиях населения Чечено-Ингушетии в XVII в. // Известия Чечено-Ингушского НИИ истории, языка и литературы. - Т.9. - Ч.3. - Вып. 1. - Грозный, 1974. - С. 19-57.
4. СайдумовД.Х. Суд, право и правосудие у чеченцев и ингушей (XVIII - XX вв.). - Грозный, 2014.
5. История Чечни с древнейших времен до наших дней: В 2-х т. Т.1. История Чечни с древнейших времен до конца XVIII века. - Грозный, 2008.
6. Ильясов Л. Тени вечности. Чеченская архитектура, история, духовные традиции. - М., 2004.
7. Саидов И.М. Этнографические заметки (досоветский период) // Известия Чечено-Ингушского НИИ истории, языка и литературы. Вып. 1. Статьи и материалы по истории Чечено-Ингушетии. - Грозный, 1964.- С. 115-129.
8. Борчашвили Э.А. Общественно-экономический строй и классовые отношения в Чечено-Ингушетии в XVIII в. и в первой половине XIX века. - Тбилиси, 2001.
9. Тотоев Ф.В. Общественный строй Чечни (вторая половина XVIII - 40-е годы XIX века). - Нальчик, 2009.
10. Сигаури И.М. Очерки истории и государственного устройства чеченцев с древнейших времен. T.V. - М., 2005.
11. Акаев В.Х. Ислам и горские адаты на Северном Кавказе // Традиционализм и модернизация на Северном Кавказе. - Ростов н/Д., 2004.
ОСМАЕВ МОВЛА КАМИЛОВИЧ - кандидат экономических наук, доцент кафедры журналистики Чеченского государственного университета, Заслуженный работник культуры Российской Федерации. ОСМАЕВ РАСУЛ МОВЛАДИЕВИЧ - аспирант кафедры теории и истории государства и права Чеченского государственного университета.
OSMAEV, MOVLA K. - Ph.D. in Economics, Associate Professor, Department of Journalistic, Chechen State University, Honored worker of the Russian Federation's culture (osmaev.movla@yandex.ru). OSMAEV, RASUL M. - Ph.D. student, Department of Theory and History of State and Law, Chechen State University (osmaev.movla@yandex.ru).
УДК 94(430).072:929Маркс
РАУ И.
ПАРАДОКСЫ РАННЕЙ МАРКСИСТСКОЙ ИСТОРИОСОФИИ: ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛИЗМА В «КОММУНИСТИЧЕСКИМ МАНИФЕСТЕ» И «НОВОЙ РЕЙНСКОЙ ГАЗЕТЕ»
Ключевые слова: марксизм, «Манифест Коммунистической партии», «Новая Рейнская газета», глобализм, национализм, расизм.
В статье исследуется проблема взаимосвязи идей радикального революционаризма и национальной нетерпимости на начальной стадии становления марксизма. Автор показал, что противопоставление в текстах молодых Маркса и Энгельса цивилизованных и варварских (прежде всего, славянских) народов в историософском плане было связано с учением о классовой борьбе. Страстная пропаганда идей революционной войны была направлена не только на «эксплуататорские классы», но и на целые государства и народы. Прежде всего, объектом их безусловной вражды стала имперская Россия, рассматривавшаяся как основная сила европейской «реакции».
RAU, I.
THE PARADOXES OF THE EARLY MARXIST HISTORIOSOPHY: THE PROBLEMS OF NATIONALISM IN THE "COMMUNIST MANIFESTO" AND "NEW RHINE NEWSPAPER"
Keywords: Marxism, "Manifesto of the Communist Party", "New Rhine Newspaper", globalism, nationalism, racism.
In the article researched the problem of the cp-relation of the ideas of radical revolutionalism and national intolerance at the initial stage of the emergence of Marxism. The author showes that the juxtaposition in the texts of the young Marx and Engels of civilized and barbarian (primarily, Slavic) nations in the historiosophical plane was connected with the doctrine about the class fight. Passionate propaganda of the ideas of the revolutionary war was directed not only on the "exploiting classes", but also at whole states and nations. First of all, the object of their unconditional hostility was imperial Russia, regarded as the main force of European "reaction".
Формирование единого мирового рынка и других «единств» разных частей человечества, которое сегодня чаще всего называется «глобализацией» было отмечено многими проницательными мыслителями уже в первой половине XIX века. В числе наиболее прозорливых авторов, этот процесс зафиксировали и молодые К. Маркс и Ф.
30
Энгельс. В частности, в своем совместном труде - ныне знаменитой работе «Коммунистический манифест» [1], написанной в декабре 1848 - январе 1848 гг.
Молодые мыслители видели, что поиск все новых рынков сбыта продукции гонит буржуазию по всему земному шару. Прежние национальные способы производства вытесняются новыми производствами, введение которых становится жизненно важным вопросом для всех цивилизованных наций. Новая индустрия нуждалась не только в домашнем сырье, но и в переработке находящегся в самых отдаленных регионах, в которые взамен непрерывным, все возрастающим потоком, в увеличивавшихся объемах поступала потребительская продукция. При этом буржуазия буквально тащила в цивилизацию самые «варварские» нации и народы.
В провидческих с научной точки зрения утверждениях, как известно, позднее ставших составной частью идеологии советского режима, на наш взгляд, особый интерес представляют не только широко известные положения, связанные с проповедью классовой борьбы, но и гораздо менее изученные, однако весьма примечательные тезисы, вполне отчетливо противопоставлявшие цивилизованные и варварские народы. Возникает вопрос, какие потенциалы расизма и национализма содержатся в текстах молодых Маркса и Энгельса, и как они в историософском плане связаны с учением о классовой борьбе. Речь идет о потенциалах, использованных позднее тоталитарными, в том числе, леворадикальными режимами.
Прежде всего, при обращении к «Манифесту» в глаза бросается явная военная окраска словарного багажа его авторов. Силы рынка рассматриваются ими как оружие, которым покоряются крепости старых производственных отношений. Создание новых производственных отношений они толкуют как гигантский акт мобилизации против старых порядков на всей планете.
Важно изначально отметить, что с самопониманием тогдашней немецкой буржуазии все это имело мало общего [2]. Наоборот, все более популярными в буржуазной среде в это время становились идеи устранения насилия из общества, сохранения мира на границах и вне их, сокращения влияния военных и бюрократии на всех государственных уровнях, обеспечения свободы мысли и печати от вмешательства государства. Все это в наибольшей степени соответствовало главным интересам молодой, набиравшей силу и влияние немецкой буржуазии. В частности, это убедительно доказывают материалы Франкфуртского парламента (Frankfurter Nationalversammlung) (1848 - 1849), депутатом которого был и бывший соратник Маркса - либеральный демократ Арнольд Руге (Arnold Ruge) В целом, это были непременные условия для успешного развития рынка в мирных условиях [3], [4].
Однако молодые Маркс и Энгельс рисовали картину военного главнокомандования, которое различными отраслями производства управляло как отдельными армиями. «Рабочие массы тесно составленные в фабриках, оргнизованы на военный манер. Они, как солдаты индустрии, ставятся под надзор всесторонней иерархии сержантов и офицеров». Это описание мало согласуется с фактическим протеканием индустриальной революции, однако очень похоже на значительно более поздние методы возведения советской индустрии при И. Сталине [5], [6].
Нужно признать, что на заре своей научной и политической деятельности К Маркс и Ф. Энгельс были очевидными противниками всякой идеологической или политической умеренности. В их понимании, революционные изменения общества должны были протекать по схеме Французской революции и привести к власти радикальнейшую из партий - коммунистическую партию. Основным средством, инструментом осуществления новых радикальных общественных изменений представлялась война на уничтожение. Причем не только классически известное широкому читателю уничтожение
контрреволюционных классов и, как мы увидим далее, целых народов.
Так или иначе, но важнейшие преимущества демократического буржуазного общества, ставящего на место права силы силу права, поддерживающего культуру дискуссий и компромиссов вместо кровавых пртивостояний различных социальных сил, остались авторами «Манифеста» незамеченными или, во всяком случае, недооцененными. Вся господствовавшая в XIX веке дискуссия о том, как можно смягчить или устранить насилие в жизни общества, антагонистическое противостояние различных социальных слоев на основе возникающего правового гражданского общества, контролирующего государство, представлялась им гигантским классовым лицемерием, средством обмана широких масс трудящихся.
Вне всякого сомнения, эта установка пронизывает все важнейшие политические публикации 1848-1849 годов в «Новой Рейнской газете», которая, следует подчеркнуть особо, имела подзаголовок «Орган демократии». Впрочем, под «демократией» К. Маркс и Ф. Энгельс понимали лишь такой общественный порядок, который может быть установлен только в результате революционного насилия «пролетариата», который, в итоге, неизбежно должен был установить свою диктатуру, как более высокую форму демократии, в сравнении с демократией «буржуазной».
Наряду с этим, следует особо выделить, что страстная пропаганда К. Марксом и Ф. Энгельсом революционной войны была направлена не только на «эксплуататорские классы», но и на целые государства и народы. Прежде всего, объектом их безусловной вражды стала имперская Россия, рассматривавшаяся как центр, как основная сила европейской «реакции». В данной связи, долгое время в полемике этой газеты против России и шире - против славянских народов наблюдатели усматривали неявно выраженный национализм.
Последний, конечно, присутствовал. Однако, на наш взгляд, он не был главной причиной этой ожесточенной, нередко оскорбительной и даже неприличной критики. Следует видеть, что русские, чехи, словаки, украинцы (в газете «Ruthenen») критиковались в первую очередь потому, что их преимущественно крестьянское население доверяло больше своим правительствам, своим феодалам, собственникам земли, нежели демократам коммунистического толка. Это означает, что марксистская критика России и славянства основывалась не на этнических, а в первую очередь на идеологических основаниях.
При определенных условиях, К. Маркс и Ф. Энгельс даже были готовы «сменить гнев на милость». К примеру, чехи, принимавшие участие в июньских революционных событиях 1848 года, обозначались в газете уже вполне одобрительно - как «социал-революционеры» («Sozialrevolutionäre»). Но когда осенью того же года восставшие в Будапеште и в Вене были подавлены при помощи отрядов, состоявших главным образом из хорватов, украинцев и тех же чехов, их уже категорично характеризовали не иначе, как «сброд». А Ф.Энгельс даже среди демократически настроенных чехов усматривал многих «мошенников или охваченных бредовыми идеями» («Schurken oder Phantasten»).
После разгрома октябрьского (1948) восстания в Вене в отношении перечисленных наций газета вообще утратила всякую сдержанность. Корреспондент газеты в Вене Мюллер-Теллеринг (Müller-Tellering) называл славянские народы не иначе, как «зверски-тупые славяне» («tierisch-blödsinnige Slaven»), «тупые славянские ослы» («blödsinnige Slavenesel»), «подлые славянские и украинские собаки» («niederträchtige Hunde von Slaven und Ruthenen», «собаки-чехи» («Tschechenhunde»), «хорватское отребье» («Kroatenabschaum»). И все эти ругательства находили место в газете!
В феврале 1949 года Мюллер-Теллеринг еще более добавил в журналистской резвости, на сей раз - антисемитской: «В Австрии все население имеет чувство, что еврейский народ репрезентирует подлейший сорт буржуазии и махинаторов, что и является
