CC BY
3КУЛИКОВА ЮЛИЯ ВИКТОРОВНА - кандидат исторических наук, доцент, кафедра истории древнего мира и средних веков им. В.Ф. Семенова, Институт истории и политики, Московский педагогический государственный университет. KULIKOVA, JULIA V. - Ph.D. in History, Associate Professor, Department of Ancient History and Middle Ages V.F. Semenov, Institute of History and Politics, Moscow Pedagogical State University ([email protected]).
УДК 94 (485) «1617/1661», 94(470) «1617/1661» DOI: 10.24412/2308-264X-2024-2-16-22
ЧЕПЕЛЬ А.И., ЗАМЯТИНА Н.А. К ХАРАКТЕРИСТИКЕ СЕМЕЙНО-РОДСТВЕННЫХ СВЯЗЕЙ В РУССКО-ШВЕДСКОМ ПРИГРАНИЧЬЕ В КОНЦЕ 1610-Х - КОНЦЕ 1650-Х ГОДОВ
Ключевые слова: Столбовский мирный договор, русско-шведская война 1656-1658 годов, русско-шведское приграничье, семья в раннее Новое время.
В статье исследуется положение разделённых семей в русско-шведском приграничье после подписания Столбовского мирного договора, заключённого между Швецией и Россией в 1617 году. Согласно этому договору, под власть Швеции передавались северо-западные русские земли, где проживали преимущественно русскоязычные православные земледельцы, которым запрещалось покидать родные места. Шведы настояли на этом условии во избежание запустения земель в случае ухода местных земледельцев на русскую территорию. В результате, многие семьи оказались разделены линией границы. Это, с одной стороны, привело к активным трансграничным миграциям родственников, не желавших разрывать общение. С другой стороны, появилась возможность порвать с прежней жизнью. В частности, мужья имели возможность бросить семью и скрыться за рубежом, оставив жён с детьми на произвол судьбы. Граница после Столбовского мира слабо охранялась, что делало такие миграции практически бесконтрольными. Исследование, основанное на архивных источниках, позволило выявить и проанализировать характерные жизненные ситуации, в которых оказывались семьи в русско-шведском приграничье после Столбовского мира. Авторы пришли к выводу, что разделённые границей родственники быстро адаптировались к новым условиям и нередко использовали возможности трансграничной миграции как способ радикально изменить свою жизнь.
CHEPEL, A.I., ZAMYATINA, N.A.
ON THE CHARACTERIZATION OF FAMILY TIES IN THE RUSSIAN-SWEDISH BORDER AREA
IN THE LATE 1610S - LATE 1650S
Key words: Stolbov peace treaty, Russian-Swedish war of1656-1658, Russian-Swedish border area, family in the early modern times.
The article examines the situation of separated families in the Russian-Swedish border area after the signing of the Stolbov peace treaty concluded between Sweden and Russia in 1617. According to this agreement, the northwestern Russian lands were transferred to Swedish rule, where predominantly Russian-speaking Orthodox husbandmans lived, who were forbidden to leave their native places. The Swedes insisted on this condition in order to avoid desolation of the land in the event of the departure of local farmers to Russian territory. As a result, many families were separated by the borderline. This, on the one hand, led to active cross-border migrations of relatives who did not want to break off communication. On the other hand, there was also an opportunity to break with their old lives. Now husbands had the opportunity to abandon their families and hide abroad, leaving their wives and children to fend for themselves. The border was poorly guarded after the Stolbov peace treaty, which made such migrations practically uncontrolled. The research is based on archival sources. During the study, the authors identified and analyzed the characteristic life situations in which families found themselves in the Russian-Swedish border area after the Stolbov peace treaty. The authors concluded that relatives separated by the border quickly adapted to new conditions and often used the opportunities of cross-border migration as a way to radically change their lives.
Новая русско-шведская граница, проведённая по условиям Столбовского мирного договора, внесла существенные коррективы в правовое положение жителей русских северозападных территорий. Москва отказалась в пользу Стокгольма от Ижорской земли (Ингерманландии) и Карельского уезда (Кексгольмского лена), на территории которых находились важные в стратегическом отношении крепости Ивангород, Орешек, Ям, Копорье, Корела. Одним из условий договора был запрет местным земледельцам с семьями и приходским православным священникам уходить на русскую территорию во избежание запустения этих территорий; другие категории населения должны были выбрать сторону проживания в короткий двухнедельный срок [1, с. 152]. Так это русское православное население неожиданно для себя в одночасье из подданных русского царя превратилось в подданных шведского короля, что само по себе, учитывая конфессиональные различия между странами, принять было непросто. Важнейшей проблемой, сразу же начавшей сказываться на частной жизни обитателей нового приграничья, оказалось насильственное разделение линией границы многих семей. По большей части эта проблема коснулась расширенных семей или вообще любых родственников. Но нередко разделёнными по различным причинам оказывались и нуклеарные семьи, что было очень тяжело для их членов, особенно для женщин и детей. В нашей статье на основе широкого круга архивных материалов исследуется положение родственников в новом русско-шведском приграничье,
выявляются важнейшие причины и мотивы разделения семей, анализируются осознанные действия мужчин и женщин, направленные на изменение своего положения, а также мероприятия властей обеих сторон, относящиеся к решению судеб жителей приграничья.
Следует отметить, что миграционные процессы, активизировавшиеся в русско-шведском приграничье после Столбовского мира, были инициированы не только насильственным разделением семей новым рубежом. Они имели и серьезную социально-экономическую подоплёку [2, с. 184]. Относительно жителей Корельского уезда, А.Ю. Жуков пришёл к выводу, что в 1610-е гг., которые оценивались современниками тех событий как разорение после событий Смутного времени, существенно укрепились родственные и хозяйственные узы в нуклеарных семьях, число которых в названном уезде в это время значительно возросло. В таких семьях традиционно было более пяти детей, и тяготы военного времени не изменили эту тенденцию. Мало того, в тех местах, где «послесмутное» положение оказалось в наибольшей степени плачевным, семьи были как раз более многодетны, чем в других, менее пострадавших районах. В целом, многодетность тогда считалась наиболее надёжным способом оперативного восстановления хозяйства после разрухи. Эта взаимосвязь была вполне очевидна для людей того времени. Ведь при господстве в ту эпоху экстенсивных методов хозяйствования, чем больше в семье было рабочих рук, тем скорее она выходила из бедности.
Когда Корельский уезд перешёл под власть Швеции, местные жители стали активно переселяться в соседний Олонецкий погост, оставшийся под властью царя и, очевидно, не так сильно разорённый. В целом, новая граница лишь внесла в эти миграционные потоки новую составляющую, и теперь разбираться с этими миграциями предстояло не местным властям одной стороны. Теперь эти переселения становились элементом внешней политики, ведь решать их приходилось приграничным властям Московского и Шведского государств в диалоге через границу. Похожая ситуация сложилась и в других приграничных регионах у новой русско-шведской границы.
Пресечь такие нелегальные трансграничные миграции было сложно ещё и потому, что решалась на переселение, прежде всего, молодёжь, обычно более мобильная во все времена, тогда как обременённые детьми и большим хозяйством люди постарше старались остаться на прежних местах жительства [3, с. 25]. Молодёжь легче адаптировалась, молодых охотнее укрывали от выдачи приграничные жители, видевшие в перебежчиках дополнительную рабочую силу, так необходимую в условиях хозяйственного возрождения. Такое добровольное разделение семей, в которых в предыдущий период укрепились родственные и хозяйственные связи, со временем сыграло свою роль в рамках проблемы перебежчиков.
Таким образом, применительно к проблеме разделения семей в новом русско-шведском приграничье можно сразу выделить насильственное разделение, когда члены одной семьи оказывались по разные стороны рубежа по воле властей, и добровольное - когда кто-либо из членов семьи покидал её в своих целях и оказывался за рубежом, подчас не планируя уйти именно в другое государство, сменить подданство. Такую «ошибку» было совершить легче оттого, что граница во многих местах не была чётко зафиксирована на местности и охранялась не слишком надёжно [4, с. 119-120].
Находиться в постоянном движении, в том числе, вольно или невольно пересекая при этом границу, приходилось в те годы многим жителям приграничных территорий. Множество документов говорит о разорении территорий в районе новой русско-шведской границы. Поэтому немало местных жителей, «впавших в скудость от воинсково времени» [5, л. 1], потерявших убитых «на бою» родственников [6, л. 54], искавших пропитания, «скитались меж дворы», уходили за границу, а потом «ходили опять назад за рубеж от бедности кормитца» [7, л. 2]. В подобных случаях нет оснований видеть в действиях трансграничных мигрантов стремления сменить подданство, осесть в соседнем государстве. Совершенно очевидно, что такие перебежчики являлись жертвами сложных жизненных ситуаций, которые преподнесла им судьба.
В этом контексте показательна печальная история несчастной вдовы Марьи Мироновой, судьба которой решалась в переписке между шведским комендантом крепости Орешек Нильсом Ансоном и новгородским воеводой Иваном Ивановичем Одоевским «Меньшим», пришедшейся на 1626 год. Миронова, жившая на русской стороне - в Кобоне, на берегу юго-восточной оконечности Ладожского озера - за несколько лет до описываемых событий потеряла мужа, а зять
и сыновья за что-то невзлюбили вдову и, в итоге, «согнали со двора» [8, л.л. 129-133]. Поначалу Марья в течение нескольких лет кормилась, вероятно, подаянием и случайными заработками, невольно переходя при этом через рубеж («скиталась по дворам там и здеся»). Затем, не сумев где-либо осесть и, вероятно, дойдя до последней черты в своей неустроенной жизни, перебралась к оказавшимся после Столбовского мира за рубежом родичам («к своему племени»). Те «сжалились над нею и учали думать, чем ей какую помогу учинить», и надумали - вероятно, с посыла своего землевладельца - выдать её у себя замуж. При этом обряд был совершён по канонам православия: на шведской территории сохранялись православные приходы, необходимые шведам для удержания местного населения [2, с. 171-172].
Следует отметить, что по обе стороны рубежа наблюдалось людское оскудение. Поэтому приграничные землевладельцы, стремившиеся скорее восстановить своё хозяйство, были заинтересованы в увеличении в своих имениях числа рабочих рук. Они разными путями старались удержать трудоспособных перебежчиков, по разным причинам оказавшихся в их поместьях. Для этой цели, убеждая, а подчас и заставляя, они побуждали их вступать в брак на новом месте [9, л. 1; 10, с. 75].
Собственно, шведский комендант в завязавшейся переписке, вызванной требованием новгородского воеводы выдать вдову-перебежцицу, стремительно ставшую мужней женой, как раз и отмечает частоту таких приграничных браков по обе стороны границы. Задача шведского коменданта в данном случае была удержать беглянку за собой, и потому он пытался убедить своего русского визави, что «не подобает» новобрачную назад просить, с мужем разлучать и «законный брак рознити». Однако итоговый царский вердикт (а дело через переписку достигло столичного уровня) был не в пользу несчастной вдовы. Было решено, что необходимо вернуть беглянку в родные пределы. А муж её - житель шведской стороны, сам виноват, что распадётся его едва народившаяся семья: ведь, женившись, он «ведал, что она беглая», и сознательно поступал в обход закона [8, л. 138].
В рассмотренном случае властям удалось вычислить происхождение и маршрут скитаний несчастной вдовы, так и не сумевшей обрести счастье в браке. Но бывало и так, что доказательств происхождения того или иного перебежчика не было или они были недостаточны. К примеру, в середине XVII века Марфица Спиридонова оказалась в числе перебежчиков на русской стороне. Она, очевидно, подлежала выдаче в шведскую сторону, как сбежавшая из Корельского уезда (Кексгольмского лена), и свидетели показали, что она родом оттуда (отец её «родом корелянин и говорил по-корельски»). Сама же беглянка утверждала, что отец её - «русский человек, а не корелянин, в Кореле день бывал, и не живал, а она де, Марфица, родилась на Руси», а «родина де отца её на Москве» [6, л. 22об.]. Вероятно, из-за отсутствия убедительных доказательств Марфице всё же удалось избежать выдачи и остаться на русской территории.
Нередки были случаи, когда приграничные жители сбегали или от чем-то не устроившего их землевладельца или супруга/супруги, или/и по романтическим соображениям, увлечённые чарами воздыхателей из-за рубежа. Рассмотрим некоторые подобные сюжеты. В 1620 году сбежал из шведских пределов на русскую территорию крестьянин, сумев увлечь с собой жену своего односельчанина («свёл с собой у крестьянина жену») [11, л. 292]. В 1621 году от русского приграничного землевладельца Семёна Линева в шведские пределы сбежала «дворовая девка», которая за границей вышла замуж за некоего Омельку [12, л. 1]. В 1662 году Петрушка Мартынов, перебежавший незадолго до того в шведскую сторону, совершил, можно сказать, диверсию в деревне своего брата по другую сторону рубежа. Ушлый Петрушка вернулся было в эту деревню к брату Макарке, завязал какие-то, возможно, доверительные, отношения с дочерями местного землевладельца Гаврилы Чёртова, похитил у них ожерелье и перстень, а заодно «он же подговорил у них дворовых их девок да жонку и подговоря свёз за рубеж» [13, л. 116об.].
Однако если женщины решались уходить из семьи или от ненавистного домовладельца за рубеж, как правило, опираясь на мужскую поддержку, то мужчины, как менее зависимые от семейных уз, бывало, беззастенчиво бросали жён, подчас с детьми, и уходили за рубеж в поисках, по их мнению, более достойной жизни. Например, сразу после Столбовского мира некий Трешка ушёл за рубеж, и «женился тот Трешка за рубежом, а старую жену покинул» [14, л. 1]. В те же годы кузнец из шведского Орешка с женой «латышкой» перебежал в русскую Ладогу. Пожив там несколько лет, он в 1622 году вернулся вновь в Орешек, на шведскую территорию, но жену при
этом оставил в Ладоге [15, л. 1]. Более трагический случай произошёл с, можно сказать, двойными перебежчиками из шведских пределов. В 1620 году в русскую землю пробрались трое шведских подданных, не желавших исполнять в Швеции воинскую службу. Дезертиры были крещены в поместье у приютившего их русского землевладельца Никиты Вышеславцева, получили русские имена Савка, Ромашко и Онашка, и были «поженены» на русских дворовых девках. Некоторое время эти три семейства вроде бы жили дружно, но в 1622 году, прознав о сыске перебежчиков, эти трое, вероятно опасаясь выдачи и сурового наказания, «побежали неведомо куда, а жён своих покинули». В итоге, они вроде бы решили сдаться «своим», и направились в сторону шведской границы. Однако Ромашко, возможно, в последний момент пожелавший вернуться обратно в лоно семьи, воспротивился своим товарищам. Те связали бунтаря, но тот сумел на привале освободиться, зарубил своих приятелей топором, а сам вернулся назад к жене, представ перед суровым воеводским судом [16, л. 244; 17, л. 1; 18, л. 2; 19, л. 1].
Вообще, нужно сказать, местные жители, привязавшие к себе перебежчиков посредством крещения и брака, до последнего стояли за них горой, не желая расставаться с работниками. Пока было возможно, их укрывали от властей, а в случае необходимости - даже отбивали от приставов. К примеру, когда в 1625 году русские власти велели выслать в шведскую сторону нескольких перебежчиков - «латышей», осевших в России, местные жители не побоялись вступить в словесную перепалку («лаяли всякую лаею и позорили») с приставом и охраной. Когда слова не помогли, сплочённые односельчане не побоялись побить охрану пришедшего за перебежчиками представителя власти и, видимо, даже отобрали у них лошадей и транспорт (телеги), предназначенный для перевозки перебежчиков («стрельца Тараску, который с ним был, били, и ис погоста выслали пеших») [20, л. 63].
Было достаточно случаев, особенно в первое время после заключения Столбовского мира, когда жёны оказывались разлучены с вполне достойными мужьями не по умыслу кого-либо из супругов, а по стечению обстоятельств. Учитывая слишком короткий срок, отведённый для выбора страны проживания после Столбовского мира (вспомним, что этот выбор был возможен не для всех категорий населения - его были лишены крестьяне-земледельцы и православные приходские священники), многие посадские люди, имевшие какие-либо дела в других городах, возвратившись восвояси, оказывались вдруг под властью другого государя. К примеру, жителя Ивангорода (этот город отошёл по договору к Швеции), завершение мирных переговоров застало во Пскове. А в Ивангороде в это время его жена произвела на свет дочь. Счастливый отец сумел вернуться лишь тогда, когда переходы были уже запрещены, и семья не успела на законных основаниях уйти на русскую территорию. А когда через несколько лет, после того, как подрос малыш, они всё же перебрались во Псков, то были признаны нарушителями границы, перебежчиками [16, л. 343].
В разряд перебежчиков рисковали попасть и подросшие дети, по воле родителей оказавшиеся по ту или иную сторону границы. Позже, приняв осознанное решение перебраться через рубеж, они нередко задействовали эту струну и оправдывались перед властями именно тем, что оказались в соседней стране не по своей воле: были малы и несмышлёны, а теперь хотят назад, «к отеческим гробам» [21, л. 1].
Интересно, что подчас благородным делом воссоединения семей не гнушались заниматься лично монархи. К примеру, в 1623 году новгородский воевода докладывал царю об исполнении монаршей воли. За год до этого царь Михаил Фёдорович распорядился специально написать коменданту Орешка, с просьбой найти и отпустить в Московское государство оставшуюся в шведских землях девку Прасковью - свояченицу князя Б.М. Мещерского. Новгородский воевода писал о Прасковье «державцу» в Орешек несколько раз, в итоге свояченица была всё же сыскана и возвращена в Москву [22, л. 1].
Совершенно понятно, что в этом конкретном случае личное участие царя было вызвано тем, что жертвой обстоятельств оказалась княжеская родственница. При этом русский воевода проявил в этом деле терпение и упорство. Ему пришлось многократно обращаться с просьбой отпустить Прасковью восвояси. Ведь комендант («державец») Орешка в этот период, как назло, особенно часто отлучался по важным делам из крепости [23, л. 1]. Такие бюрократические препоны, через которые было непросто переступить даже в случае личной просьбы монарха, были почти непреодолимыми для обычных приграничных жителей. Потому-то часто они предпочитали
самостоятельно, избегая участия официальных процедурных механизмов, решать вопросы общения и воссоединения семей.
Серьёзно обострялось давление на границу после периодически осуществлявшихся разменов перебежчиками между государствами, когда родственники в очередной раз разлучались. В 1636 году, сразу после такого размена, русские власти указали заставному голове Богдану Тыркову: если перебежчики со шведской стороны, которые накануне были выданы шведским властям, станут приходить на заставу с целью попасть опять на русскую территорию для поиска отставших, потерявшихся, прикованных к постели (оставшихся «за болезнью») членов семьи («по жён своих и по детей»), таких не пропускать. Челобитчикам надлежало ожидать, пока родственники будут разысканы и возвращены по соответствующему регламенту [24, л. 1]. Вообще же, по мнению властей, от таких настырных просителей, ежеминутно тревоживших приграничную администрацию, «меж государей ссора живёт» [25, л. 2].
В очередной раз ситуация с разделением семей обострилась после русско-шведской войны 1656-1658 годов. В 1659 году из Москвы в Новгород были присланы два десятка пленённых в войну шведских подданных («свейских полоняников»), однако они отказались покидать территорию России на том основании, что здесь у них остаются родственники, с которыми их во время плена разлучили какие-то обстоятельства [26, л. 1].
Бывало, что беглецы, с трудом перебравшиеся за рубеж, старались затем вредить своим бывшим хозяевам и другим лицам, которых они считали виновными в каких-то своих бедах. Обыкновенно набеги с целью мести преследовали также и наживу. У обидчиков отбиралось ценное имущество, среди которого часто был и основной транспорт того времени - лошади. Лошадь сама по себе была большой ценностью, кроме того, на ней легче было увезти награбленное [27, с. 12]. Зачастую первыми жертвами трансграничных мстителей становились самые беззащитные члены семейств обидчиков - женщины и дети.
К примеру, в 1627 году в шведские пределы сбежали «крепостные холопы» Богдана Григорьевича Обольянинова - Васька Филиппов с женою Степаниткою и сыном Прошкою, а также Васька Ондреев. Перед бегством они поживились хозяйским имуществом, а жену, сына и дочь хозяина «мучили до полусмерти и мучив заперли в клети» [28, с. 678]. По той же схеме действовали беглые дворовые люди и крестьяне другого русского землевладельца. Они из-под Ругодива (Нарвы) систематически наведывались в деревню, где жил оставленный ими хозяин, с целью убить его жену, а саму деревню сжечь [29, л. 151 об.].
Бывало, что такие налёты только по счастливой случайности не приводили к гибели объектов нападения. В 1629 году от сына боярского Богдана Водоского на территорию, подвластную Швеции, убежали крестьяне. Затем они «в ночи» приходили в покинутую деревню Усадище в составе агрессивно настроенной банды («со многими людьми розбоем»). Самого Богдана «кололи в руку рогатиною», и он от бандитов «едва утёк ранен». Оставшаяся без защиты жена оказалась во власти преступников («а жену его мучили»). Следствие показало, что Богдан сам призвал на свою голову несчастье. Ранее он «задержал их у себя неволею», жену и братьев одного из удержанных крестьян заковал «в железа», а отца «убил до смерти». Тогда-то мститель, Иван Овсеев, с сыном сбежал в шведские земли, собрал там ватагу «незнаемых людей», и эта банда и приходила к Богдану Водоскому с ночным разбоем [30, л. 65-66, 70].
Таким образом, в русско-шведском приграничье разделённые семьи быстро адаптировались к новым условиям и нередко использовали возможности трансграничной миграции как способ изменить свою жизнь. Теперь семейные судьбы часто разбирались на дипломатическом уровне, что в некоторых случаях предоставляло родственникам шанс добиться наиболее выгодного для себя решения той или иной проблемы. Чаще становились жертвами семейных неурядиц женщины. Нередко им приходилось в одиночку заботиться о детях в случае побега за рубеж кормильца, которого через бюрократические процедуры было очень непросто водворить в лоно семьи.
Литература и источники
1. Лыжин Н.П. Столбовский договор и переговоры, ему предшествовавшие. - СПб., 1857.
2. Селин А.А. Русско-шведская граница (1617-1700 гг.). Формирование, функционирование, наследие: исторические очерки. - СПб., 2016.
3. Жуков А.Ю. Управление и самоуправление в Карелии в XVII в. - Великий Новгород, 2003.
4. Евграфова И.В., Чепель А.И. Русско-шведское приграничное взаимодействие после Столбовского мира в зеркале одного преступления // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна. Серия 2: Искусствоведение. Филологические науки. - 2022. - № 4. - С. 118-121.
5. Научно-исследовательский архив Санкт-Петербургского института истории Российской академии наук (НИА СПбИИ РАН). Ф. 109. Оп. 1. Д. 180.
6. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ). Q-IV. № 366.
7. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 3.
8. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф.96. Оп.1. Реестр 2. 1626 г. Д. 1.
9. НИА СПбИИРАН Ф. 109. Оп. 1. Д. 626.
10. Курсков Ю.В. Русско-шведские дипломатические контакты и развитие общественной мысли России в середине XVII в. // Х Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии: тезисы докладов. - М., 1986. - Т. 1. - С. 74-76.
11. РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1620 г. Д.1.
12. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 79.
13. НИА СПбИИ РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. 28.
14. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 721.
15. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп.1. Д. 83.
16. РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1624 г. Д. 1.
17. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 94.
18. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 107.
19. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 801.
20. РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1625 г. Д.1.
21. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 115.
22. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 200.
23. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 233.
24. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 634.
25. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 661.
26. НИА СПбИИ РАН. Ф. 109. Оп. 1. Д. 149.
27. Чепель А.И., Замятина Н.А. Конокрадство в русско-шведском приграничье после Столбовского мира // Современная научная мысль. - 2023. - №5. - С. 11-16.
28. Селин А.А. Новгородское общество в эпоху Смуты. - СПб., 2008.
29. РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 1. Д. 37.
30. РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1629 г. Д. 1.
References and Sources
1. Lyzhin N.P. Stolbovskij dogovor i peregovory, emu predshestvovavshie. - SPb., 1857.
2. Selin A.A. Russko-shvedskaya granica (1617-1700 gg.). Formirovanie, funkcionirovanie, nasledie: istoricheskie ocherki. - SPb., 2016.
3. Zhukov A.Yu. Upravlenie i samoupravlenie v Karelii v XVII v. - Velikij Novgorod, 2003.
4. Evgrafova I.V., Chepel' A.I. Russko-shvedskoe prigranichnoe vzaimodejstvie posle Stolbovskogo mira v zerkale odnogo prestupleniya // Vestnik Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta tekhnologii i dizajna. Seriya 2: Iskusstvovedenie. Filologicheskie nauki. - 2022. - № 4. - S. 118121.
5. Nauchno-issledovatel'skij arhiv Sankt-Peterburgskogo instituta istorii Rossijskoj akademii nauk (NIA SPbII RAN). F. 109. Op. 1. D. 180.
6. Otdel rukopisej Rossijskoj nacional'noj biblioteki (OR RNB). Q-IV. № 366.
7. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 3.
8. Rossijskij gosudarstvennyj arhiv drevnih aktov (RGADA). F.96. Op.1. Reestr 2. 1626 g. D. 1.
9. NIA SPbIIRAN. F. 109. Op. 1. D. 626.
10. Kurskov Yu.V. Russko-shvedskie diplomaticheskie kontakty i razvitie obshchestvennoj mysli Rossii v seredine XVII v. // H Vsesoyuznaya konferenciya po izucheniyu istorii, ekonomiki, literatury i yazyka Skandinavskih stran i Finlyandii: tezisy dokladov. - M., 1986. - T. 1. - S. 74-76.
11. RGADA. F. 96. Op. 1. Reestr 2. 1620 g. D.1.
12. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 79.
13. NIA SPbII RAN. F. 2. Op. 1. D. 28.
14. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 721.
15. NIA SPbII RAN. F. 109. Op.1. D. 83.
16. RGADA. F. 96. Op. 1. Reestr 2. 1624 g. D. 1.
17. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 94.
18. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 107.
19. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 801.
20. RGADA. F. 96. Op. 1. Reestr 2. 1625 g. D.1.
21. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 115.
22. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 200.
23. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 233.
24. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 634.
25. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 661.
26. NIA SPbII RAN. F. 109. Op. 1. D. 149.
27.Chepel' A.I., Zamyatina N.A. Konokradstvo v russko-shvedskom prigranich'e posle Stolbovskogo mira // Sovremennaya nauchnaya mysl'. - 2023. -№5. - S. 11-16.
28. Selin A.A. Novgorodskoe obshchestvo v epohu Smuty. - SPb., 2008.
29. RGADA. F. 96. Op. 1. Reestr 1. D. 37.
30. RGADA. F. 96. Op. 1. Reestr 2. 1629 g. D. 1.
ЧЕПЕЛЬ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ - кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой истории и культурологии, Санкт-Петербургский государственный морской технический университет ([email protected]). ЗАМЯТИНА НАТАЛИЯ АЛЕКСАНДРОВНА - студентка факультета цифровых промышленных технологий, Санкт-Петербургский государственный морской технический университет ([email protected]).
CHEPEL, ALEKSANDR I. - Ph.D. in History, Associate Professor, Head of the Department of History and Cultural Studies, St. Petersburg State Maritime Technical University ([email protected]).
ZAMYATINA, NATALIYA A., student of the Faculty of Digital Industrial Technologies, St. Petersburg State Maritime Technical University ([email protected]).
УДК 94(479.24) «1722/1727» DOI: 10.24412/2308-264X-2024-2-22-26
ОЗДАМИРОВА Э.М. БОРЬБА ФЕОДАЛОВ ЮЖНОГО КАВКАЗА С РОССИЙСКИМИ ВОЙСКАМИ
В 1722-1727 ГГ.
Ключевые слова: Северный Азербайджан, Южный Кавказ, Персидский поход, российско-османские отношения, российская администрация, междоусобные войны, подданнические отношения.
В статье рассмотрена история вступлений азербайджанских феодальных формирований против русской армии, обусловленных российско-турецкой войной 1722-1723 гг. Показано, что в ходе данной войны местные феодальные владетели вступили в вооруженное противостояние на стороне одной из империй. По условиям Константинопольского мирного договора 1724 г. между Российской и Османской империями, знаменовавшего окончание Персидского похода Петра Великого, территория Закавказья была поделена на зоны влияния между этими двумя державами. Прилегающие к Каспийскому морю территории Северного Азербайджана оказались под российским управлением, внутренние провинции -под турецким. Установление новой администрации, систем управления и налогообложения, исходящих от представителей иностранных государств, не могло не вызвать протестных настроений у местного населения, выражавшиеся, с одной стороны, в выселении недовольных на территории, более удобные им по каким-то соображениям, а с другой - в вооруженной борьбе. Выступления под руководством азербайджанских феодалов против русских властей, усердно подогреваемые шахским и османским правительствами, начались продолжались в течение 1923-1927 гг. Все они были подавлены, а руководители понесли наказания. При этом население в основном проявило в это время политическую индифферентность.
OZDAMIROVA, E.M.
THE STRUGGLE OF THE FEUDALS OF THE SOUTH CAUCASUS WITH THE RUSSIAN TROOPS IN 1722-1727
Key words: Northern Azerbaijan, South Caucasus, Persian Campaign, Russian-Ottoman relations, Russian administration, internecine wars, subject relations.
The article examines the history of the entry of Azerbaijani feudal formations against the Russian army, caused by the Russian-Turkish war of 1722-1723. It is shown that during this war, local feudal rulers entered into armed confrontation on the side of one of the empires. Under the terms of the Peace Treaty of Constantinople in 1724 between the Russian and Ottoman Empires, which marked the end of Peter the Great's Persian Campaign, the territory of Transcaucasia was divided into zones of influence between these two powers. The territories of Northern Azerbaijan adjacent to the Caspian Sea were under Russian control, and the interior provinces were under Turkish control. The establishment of a new administration, management and taxation systems emanating from representatives of foreign states could not but arouse protest sentiments among the local population, expressed, on the one hand, in the eviction of the dissatisfied to territories that were more convenient for them for some reason, and on the other - in armed struggle. Actions led by Azerbaijani feudal lords against the Russian authorities, diligently fueled by the Shah and Ottoman governments, began and continued throughout 1923-1927. They were all suppressed, and the leaders were punished. At the same time, the population generally showed political indifference at this time.
Русско-турецкая война 1722-1723 гг., более известная как Персидский поход Петра Первого, стала одним из наиболее значительных событий завершающего этапа правления этого выдающегося деятеля, открывших перспективу утверждения России на Южном Кавказе. При этом, как правило, исследователи не акцентируют внимание на том, что в этом походе русской армии противостояли не только османы, но и часть местных феодальных формирований, прежде всего азербайджанских.
В частности, учрежденным в главных городах региона русским гарнизонам особенно досаждали нападения ширванского правителя Гаджи Давуда. Еще в начале октября 1722 г. он напал на крепость на р. Рубас, где отряд Гаджи Давуда потерял несколько десятков человек и отступил [1, л. 120]. Однако потери не остановили Гаджи Давуда, главной целью которого было объединение под своей властью Ширвана, включая Баку и Дербент. Во второй половине октября 1722 г. вместе с кайтагским уцмием Ахмед-ханом Гаджи Давуд напал на Дербент, но отошел под шквальным огнем русских войск [12, л. 689]. Впрочем, вскоре он сумел вновь осадить город, зайдя со стороны села Рокал [12, л. 689об.]. Однако и в этот раз, после очередного неудачного приступа в ноябре 1722 г., Гаджи Давуд был вынужден отойти селу Карасу, а уцмий - ушел к Терекемели [1, л. 137].
Уже данный пример показывает, что все возможные союзы, которые заключали между собой местные феодальные владетели были временными и крайне непрочными. И это было вполне
