CC BY
16к феноменологии туризма: скрытый труд за видимостью досуга
the phenomenology of tourism: hidden work of leisure visibility
УДК 338.48-6/316.73
ЛЕОНОВ Виктор Ефимович
доцент кафедры социально-культурной деятельности, туризма и гостеприимства Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения, кандидат философских наук, доцент, [email protected]
LEONOV, Victor Efimovich
Associated Professor of the Department of Social and Cultural Activities, Tourism and Hospitality, Saint-Petersburg State Institute of Film and Television, Candidate of Philosophical Sciences, [email protected]
Аннотация.
В статье рассматривается феномен современного туризма как одного из видов деятельности человека. Показывается, что, несмотря на распространенное представление о последнем как форме организации свободного времени и проведении досуга, в действительности туризм может быть интерпретирован как особая разновидность трудовых усилий и инвестиционной деятельности, которые осуществляются с целью производства символического капитала.
Ключевые слова: туризм, досуг, труд, символический капитал. Abstract.
The article deals with tourism as a form of human activity. Tourism is not only a way of organizing free time and leisure, but also the type of work and investment which is carried out for the production of symbolic capital.
Key words: tourism, leisure, work, symbolic capital.
С позиции чистой видимости потребителя -в данном случае человека, самостоятельно и свободно принявшего решение о перемещении в другое место с целью получения новых впечатлений (неважно: приобрел ли он перед этим путевку в агентстве с просчитанным и поэтому гарантированным маршрутом или же он движется на свой страх и риск по компасу и по картам, заблаговременно забронировав
онлайн билеты на лоукостер и в отель) - предпринимаемое им действие, конечно же, рассматривается им самим как форма организации собственного досуга.
В пользу такого предположения говорит легко обнаруживаемый игровой компонент в поведении туриста («игровой», конечно же, в смысле Й. Хёйзинга [1], но никак не Дж. фон Неймана и О. Моргенштерна [2]), а равно и
80
петербургский экономический журнал • № 1 • 2015
то, что последовательность психологических переживаний последнего вполне удовлетворительно описывается законом Вебера-Фех-нера1. Впрочем, уже И. Кант, рассуждая о путешествиях, отмечал (задолго до И. Бентама и классиков субъективной теории полезности), что контраст, новизна, смена и изменение интенсивности чувственных ощущений способствует их усилению. По его словам, «резкое различие (контраст) - это возбуждающее наше внимание сопоставление противоположных чувственных представлений под одним и тем же понятием». Поэтому, например, «хорошо обработанный участок в песчаной пустыне усиливает представление о нем по одному лишь контрасту». То же самое происходит в случае восприятия «шума и блеска двора или большого города рядом с тихой, простой, спокойной жизнью деревни» [3, с. 397].
Несмотря на явно присутствующий (и легко замечаемый самим туристом) спонтанно-игровой компонент путешествия как увлекательного поиска новых эстетически значимых переживаний - вследствие чего последний склонен думать, что, предпринимая очередное путешествие, он таким способом организует свой досуг и проводит свое собственное свободное время, в действительности в его деятельности зачастую присутствует и изрядный элемент трудовых усилий.
Такое утверждение может показаться необычным и даже странным (с точки зрения самого туриста), так как труд - экстраверт-ный труд, о котором говорил еще А. Смит, и который, например, Л. фон Мизес определяет как усилие, которое «выполняется ради цели, находящейся вне процесса его выполнения» [4, с. 549], (но не тот особый случай труда, о котором писал К. Маркс, утверждая, что «индивид ... испытывает ... потребность в
1 Согласно данному закону интенсивность субъективного переживания ощущений пропорциональна логарифму интенсивности внешнего раздражителя. Из этого, в частности, следует, что для поддержания интенсивности переживаний на одном и том же уровне в течение более или менее длительного времени необходимо постоянно увеличивать интенсивность внешнего раздражителя.
нормальной порции труда и прекращении досуга» [5, с. 109]) - обычно принято воспринимать как полную противоположность досугу.
Когнитивный диссонанс, вызываемый данным предположением, может быть еще более усилен, если вспомнить о том, как интерпретирует феномен современного туризма с позиции социально-философского анализа такой признанный теоретик в области генеалогии путешествия, как З. Бауман. Именно как досуг и развлечение, как заранее подготовленное и комфортным образом обустроенное бегство от повседневности понимает туризм не только Бауман, но также, например, следующий за ним в данном случае такой известный современный критик формальной рациональности, как Н. Талеб. Первый, в частности, утверждает, что в перемещениях туриста нет той серьезности и основательности, которая некогда была присуща паломникам. «Турист движется понарошку (или он так думает). Его движения, прежде всего, мотивируются «для того, чтобы», и только потом (если вообще это имеет место) «из-за того, что». Его цель - новый опыт; турист - сознательный и систематический искатель опыта, нового и разнообразного опыта, опыта разнообразия и новизны, поскольку радости повседневного опыта стираются и приедаются» [6]. По мнению Талеба, который туризм в смысле Баумана возводит до уровня метафизической категории, создавая для этого неологизм «туристификация» и понимая под этим «систематическое избавление от случайности и неопределенности, попытку сделать реальность предсказуемой до мельчайших деталей. И все это - ради комфорта, удобства и повышения эффективности» [7, с. 106]. Впрочем, как видно из цитаты, Талеб связывает с туризмом как туристификацией не только такие «приятные» и привычно относимые к сфере досуга и отдыха категории, как «комфорт» и «удобства», но также говорит и об эффективности, которая все-таки является мерой труда, а не релаксации.
Как нам представляется, только в рамках наивно-дофеноменологической установки так называемого «здравого смысла» (в том значении критики последнего, о котором говорили Э. Гуссерль и А. Шюц) туристическое путе-
петербургский экономический журнал • № 1 • 2015
81
шествие может быть полностью и без остатка истолковано как разновидность досуга. Редукция данной установки и следующий за этим поиск скрытых, но от этого не менее реальных интенций и неосознаваемых мотивов, довольно быстро может показать не свободную, но принудительную и, в этом смысле, трудовую сторону (в смысле Смита, Мизеса и других экономистов) соответствующего предприятия, которое лишь по видимости кажется увеселительно-развлекательным. Это хорошо понял и ясно истолковал такой современный мастер видимых парадоксов, как диалектик и постмодернист левой ориентации Ж. Бодрийяр. Последний, следуя методологическим установкам франкфуртской школы и актуализируя в очередной раз тему «одномерности» и «репрессивного потребления» Маркузе [8], обращает внимание на то, что досуг в современном мире давно перестал быть видом свободного и, в этом смысле, собственного времени. В частности, в «Обществе потребления» философ пишет о том, что лозунг современности - Time is money. «Это девиз, записанный огненными буквами на пишущих машинках Ремингтона, есть также на фронтоне заводов, во времени, порабощенном повседневностью, в становящемся все более важном понятии "бюджет времени". Он управляет даже - и именно это нас здесь интересует - досугом и свободным временем. Именно он определяет также пустое время и вписывается в солнечный циферблат пляжей и фронтоны клубов отдыха» [9, с. 196]. Не считая досуг разновидностью творческой, созидательной деятельности и понимая последний как разновидность деятельности регрессивной, которая «предшествует современным формам труда (поделки, ремесленничество, коллекционирование, рыбная ловля с удочкой)» [9, с. 199], Бодрийяр одновременно (и в этом весь парадокс) видит в последнем специфическую разновидность отчужденного труда. Самым явным маркером последнего, по мнению французского мыслителя, является принудительный характер соответствующего действия. «Фактически навязчивость загара, озадачивающая подвижность, в силу которой туристы "делают" Италию, Испанию и музеи, гимнастика и обязательная обнаженность под неизбежным солнцем, и особенно улыбка и не-
уклонная радость жизни, - все свидетельствует о полной подчиненности принципам долга, жертвы и аскезы» [9, с. 199]. Что касается анализа причин такого положения дел, то, по мнению Бодрийяра, последнее есть следствие трансцендирования логики homo economicus как принципа максимизации полезности на все, результатом чего является как исчезновение или, по крайней мере, уход в тень каких-либо иных образов человека (идеальных типов в смысле М. Вебера), так и наблюдаемое только по видимости парадоксальное исчезновение различения между трудом и досугом.
Как нам представляется, из этого, однако, не следует делать вывод, что во всем виноват исключительно тот особый социально-экономический строй общества, который принято называть «капитализмом» и для которого, по словам К. Поланьи, характерна редукция всех сфер жизни общества к экономике со специфически значимым для последней стремлением к прибыли и эффективности [10, с. 89-91], и где, по словам Дж. Гэлбрейта, господствуют одни корпорации и реклама и где в силу этого нет и не может быть осознанного и свободного выбора [11].
Более фундаментальной в силу, во-первых, большей исторической древности и, во-вторых, большей антропологической укорененности (и поэтому большей естественности) является специфическая (не буржуазная или, во всяком случае, не только буржуазная) логика социальной стратификации и тесно связанный с ней (и обусловливающий ее) принцип соперничества между представителями вида homo sapiens. В частности, в рамках экономической антропологии - современной науки, изучающей особенности организации экономической деятельности в архаических и крестьянских обществах, - было показано, что хозяйственная деятельность, которая ведется в этих обществах, не может быть в полной мере понята как простое воспроизводство, где основным стимулом хозяйственной деятельности (для представителей низших классов) является, говоря словами В. Зомбарта, исключительно лишь мотив «пропитания» [12, с. 15-26]. Еще М. Мосс показал, что в обществах, которые находятся на относительно низком уровне развития, обмен благами,
82
петербургский экономический журнал • № 1 • 2015
осуществляющийся посредством акта «дарения», лишь при поверхностном рассмотрении может быть понят как безвозмездная акция, «благотворительная» раздача излишков, но который в действительности представляет собой особый способ организации социального пространства, обеспечение единения, утверждения статуса и престижа. Рассматривая различные случаи актов фиктивной щедрости в отношении не только других людей, но также природы и богов (жертвоприношения), Мосс пришел к выводу, что во всех этих случаях речь идет об особой нерыночной (в современном смысле этого слова), но, тем не менее, вполне целесообразной и экономически обоснованной (но тщательно скрываемой) стратегии поведения: «дары людям и богам преследуют . цель купить мир с теми и с другими» [13, с. 109]. Позднее к схожим выводам пришел и П. Бурдье, показавший, что, хотя применительно к архаической экономике и нельзя использовать такие категории современного анализа, как «труд», «рыночный обмен», «капитал» и «кредит» (потому что ничего из этого в том смысле, какой в них вкладывает современная наука, там просто нет), тем не менее, применительно к этим обществам можно говорить об их своеобразных аналогах (вместо «труда» - «работа», вместо «обмена» - «дар», вместо «капитала» и «кредита», соответственно, «символический капитал» и «кредит известности»). Например, «труда» и «обмена» как видов деятельности нацеленных, прежде всего, на эффективность и выгоду здесь нет потому, что архаичное общество слишком бедное, слишком сильно зависящее от природы и имеющее в своем распоряжении слишком неэффективную технику, в результате чего в подобном обществе «никто не ведает различия между трудом производительным и непроизводительным, прибыльным и неприбыльным» [14, с. 228]. Что касается «капитала», то в силу неразвитости денежного обращения в данных обществах, а также по ранее указанным причинам, он просто не может существовать исключительно в денежной форме. Зато он существует в другой форме. «В рамках экономики, по определению отказывающейся признавать «объективную» суть «экономических» практик, т. е. закон «голого
интереса» и «эгоистического расчета», сам «экономический» капитал может действовать лишь постольку, поскольку добивается своего признания ценой преобразования, которое делает неузнаваемым настоящий принцип его функционирования; такой отрицаемый капитал, признанный в своей законности, а значит, не узнанный в качестве капитала (одной из основ такого признания может быть признательность - в смысле благодарности за благодеяния), - это и есть символический капитал. В условиях, когда экономический капитал не является признанным, он, вероятно, наряду с религиозным капиталом образует единственно возможную форму накопления» [14, с. 230]. Символический капитал как капитал «доброго имени», чести и престижа, зарабатываемый, в том числе и посредством (на первый взгляд) экономически разорительного поведения, позволяет при необходимости аккумулировать значительные силы сторонников, тех, кто готов «по первому зову» прийти на помощь. Последнее имеет немаловажное значение в тех специфических производственно-экономических и политических условиях, в которых вынуждена функционировать архаическая экономика.
Возвращаясь к теме экономического статуса досуга в современности, который, как мы сказали, только на первый взгляд может восприниматься как непроизводительная трата свободного времени, и, учитывая результаты, к которым пришла экономическая антропология, мы, в свою очередь, приходим к выводам, которые близки, но не аналогичны тем, что были сделаны Ж. Бодрийяром. С одной стороны, мы согласны с утверждением французского философа о том, что потребление свободного времени фактически является не чем иным, как скрытой и превращенной формой времени производства. «Экономически непродуктивное, это время производит ценность - ценность отличия, статуса, престижа. Ничегонеделание (или неделание ничего производительного) означает в этом качестве специфическую деятельность. ... Фактически время досуга не «свободно», оно израсходовано, и не в виде чистой траты, а с целью необходимого для общественного индивида производства статусов. Никто не
петербургский экономический журнал • № 1 • 2015
83
имеет потребности в досуге, но все вынуждены представить доказательства своей свободы в отношении производительного труда» [9, с. 201]. Однако, с другой стороны, как мы постарались показать, такое положение дел не является специфической чертой современности (и в этом наша позиция отличается от точки зрения Бодрийяра).
Следует обратить внимание на то, что тема экономического статуса досуга не укрылась от внимания и профессиональных экономистов. В частности, по мнению Т. Веблена, структурно-психологическим основанием и исторической предпосылкой такого вида современного досуга, как спорт, в особенности атлетических игр, стрельбы, рыбной ловли, охоты, является не что иное, как проявление активного в своей основе темперамента, одной из главнейших ценностей которого является стремление к доблести. По мнению американского экономиста, данные виды деятельности есть отголосок и рудимент агрессивного в своей основе непроизводительного потребления, равно как и соответствующего ему «производства» как внеэкономического завладения собственностью, которое было распространенным способом обретения богатства для представителей высших классов в догосударственную эпоху. Исходя из того, что важнейшим основанием репутации в высокоорганизованных обществах является денежная сила, Веблен сделал вывод, что «средствами демонстрации денежной силы, а тем самым и средствами приобретения или сохранения доброго имени являются праздность и демонстративное материальное потребление» [15, с. 120]. Сходное объяснение, на первый взгляд, не производительному и не рациональному, а спонтанному и импульсивному поведению, которое можно наблюдать в случае стремления следовать моде (шоппинг, например, воспринимается скорее как досуг, а не как труд), дает и такой современный экономист, как Г. Беккер. По мнению последнего, спрос на моду (как и любые другие средства и способы отличия и на основе этого привлечения к себе внимания в ущерб окружающим) следует анализировать, не прибегая к предпосылке изменения во вкусах. «Потребительское благо, производимое, по-видимому, с помощью мод-
ных товаров, - это отличие от окружающих (social distinction): демонстрация активного лидерства или, по крайней мере, отсутствия летаргии в отслеживании и принятии того, что когда-нибудь получит всеобщее признание» [16, с. 514]. Следуя моде (и неся при этом соответствующие расходы), люди увеличивают свое отличие от окружающих, реинвестируя таким способом свой символический капитал, который впоследствии вполне эффективно и без издержек может быть конвертирован в капитал реальный. «Поскольку внимание окружающих - ресурс ограниченный, оно в значительной степени просто перераспределяется между людьми: усиление внимания к одному человеку, как правило, оборачивается его ослаблением к другим. Именно поэтому люди часто «вынуждены» подчиняться новой моде» [16, с. 516].
Выдвигаемый Беккером тезис о неизменности предпочтений, на наш взгляд, как раз и предполагает, что истинный мотив как в случае труда, так и досуга один и тот же. Демонстративное потребление, следование моде, должным образом организованные путешествия (туризм) - все это формы достаточно серьезной деятельности, которые только в случае поверхностного рассмотрения могут быть поняты как различные способы ничегонеделания, релаксации и мнимой свободы. В действительности же все это является разнообразными способами инвестирования, а не простого потребления.
Следует заметить, что в современных работах, анализирующих факторы повышения эффективности в работе учреждений сферы услуг и досуга, часто ставится вопрос о необходимости «понимания интересов целевой аудитории» [17, с. 101] и о выявлении причин «роста спроса на товары и услуги культурного назначения» [18, 107]. Как нам представляется, проведенный анализ скрытых мотивов и истинной природы досуговых форм активности может внести определенный вклад в понимание этих самых интересов и, соответственно, причин роста соответствующего спроса.
В силу всего сказанного, не вполне верной нам представляется позиция некоторых фундаменталистов-критиков основных трендов современной цивилизации с позиции «под-
84
петербургский экономический журнал • № 1 • 2015
линности» и «разума». К последним, по нашему мнению, можно отнести, например, М. Хайдеггера, который в соответствующем месте в «Бытии и времени», говоря о повседневности, определил «толки» и «любопытство» как модусы вырождающегося бытия. В частности, любопытство, бесспорно, являющееся одним из мотивов перемещения в пространстве (и туризма в том числе), по словам Хайдеггера, «озабочено видением, однако, не чтобы понять увиденное..., а только чтобы видеть. Оно ищет нового только чтобы от него снова скакнуть к новому . и ищет не праздности созерцатель-
Список литературы
ного пребывания, но непокоя и возбуждения через вечно новое и смену встречающегося» [19, с. 172].
Такой «непокой и возбуждение через вечно новое и смену встречающего» не обязательно есть вырожденная форма организации времени человеком, ибо, как мы постарались показать, вполне может быть истолкован (если использовать терминологию немецкого мыслителя) как специфическая форма заботы Dasein и в силу этого - как это не парадоксально - поставлен в один ряд с другими «подручными» как верными средствами освоения мира.
1. Хейзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры. М.: Прогресс - Традиция, 1997. 416 с.
2. Нейман Дж. фон., Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение. М.: Наука, 1970. 708 с.
3. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения // Кант И. Сочинения: В 6 т. М.: Мысль, 1966. Т. 6. 743 с.
4. Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. 878 с.
5. Маркс К. Критика политической экономии (черновой набросок 1857-1858 годов) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-изд. Т. 46. Ч. II. М.: Изд-во полит. лит., 1969. 620 с.
6. Бауман З. От пилигрима к туристу, или краткая история идентичности. URL: http://les-urbanistes.blogspot.ru/2008/11/blog-post.html (дата обращения 25.11.2014).
7. Талеб Н. Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014. 768 с.
8. Маркузе Г. Одномерный человек. М.: REFL-book, 1994. 368 с.
9. Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структура. М.: Культурная революция; Республика, 2006. 269 с.
10. Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб.: Алетейя, 2002. 320 с.
11. Гэлбрейт Дж. Экономическая теория и цели общества. М.: Прогресс, 1976. 406 с.
12. Зомбарт В. Буржуа: Этюды по истории духовного развития современного экономического человека // Зомбарт В. Буржуа. Евреи и хозяйственная жизнь. М.: Айрис-пресс, 2004. 624 с.
13. Мосс М. Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М., 1996. 478 с.
14. Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001. 562 с.
15. Веблен Т. Теория праздного класса. М.: Прогресс, 1984. 368 с.
16. Беккер Г. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории. М.: ГУ-ВШЭ, 2003. 672 с.
17. Фатова С. А. Особенности стратегии маркетинга услуг культурно-досуговых организаций // Петербургский экономический журнал. 2013. № 2. С. 100-103.
18. Сазонова Е. В. Факторы, влияющие на эффективность деятельности предприятия сферы услуг // Петербургский экономический журнал. 2013. № 4. С. 106-110.
19. Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Изд-во Ad Marginem, 1997. 452 c.
петербургский экономический журнал • № 1 • 2015
85
