CC BY
59
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2011, № 1, с. 375-382
УДК 821.161.1.0
JUVENILE POEMS ТОМАСА МУРА В РОССИИ: ТРАДИЦИИ И ПЕРЕВОДЫ © 2011 г. Д.Н. Жаткин, Т.А. Яшина
Пензенская государственная технологическая академия ivb40@yandex.ru
Поступила в редакцию 04.05.2010
Рассматриваются особенности восприятия в России ранних произведений великого английского поэта Томаса Мура, составивших цикл «Юношеских стихотворений» (Juvenile Poems, 1799-1804). В процессе анализа проведена атрибуция отдельных текстов, отмечены традиции цикла Т. Мура в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Волны и люди», в романе Ф. Фан-Дим (Е.В. Кологривовой) «Два призрака», в пародийном стихотворении С.А. Андреевского «Когда поэт скорбит в напевах заунывных...».
Ключевые слова: русско-английские литературные и историко-культурные связи, поэзия, роман-
тизм, традиция, рецепция, художественный перевод,
В молодые годы за великим английским поэтом Томасом Муром закрепились репутация эротического лирика в классическом стиле, а также имя Томаса Литтла (англ. - «маленький»), под которым публиковались его ранние эпикурейские стихи. Однако в таком качестве Мур был мало интересен русской литературе начала XIX в. Значительно больший интерес русские читатели и переводчики проявляли к лирическим произведениям английского писателя, в центре которых находились внутренние переживания самого поэта, его отношение к любви, женщине, а также философские рассуждения о смысле жизни, отчизне и родном народе. Сочетание национально-специфических и общеевропейских черт, многообразие форм художественного выражения особенностей романтического мировосприятия, некая загадочность и использование образов мифических героев - всё это делало произведения Томаса Мура привлекательными для русских переводчиков XIX - начала XX в.
Цикл Томаса Мура Juvenile Poems («Юношеские стихотворения») объединил все произведения, опубликованные с 1799 по 1804 гг. - в противоречивый период надежд и разочарований, когда происходило становление творческой личности ирландского барда. Многие из произведений этого цикла были объединены общей тематикой и обращены к женщине, которой поэт восхищался и которую он любил.
Особой популярностью в России пользовалось небольшое муровское стихотворение To Julia Weeping («К плачущей Джулии»), на протяжении XIX в. заинтересовавшее пять интерпретаторов. Первый перевод данного произве-
межкультурная коммуникация.
дения был выполнен В.Н. Олиным («Как слезы горести струят твои глаза.») и увидел свет в альманахе А.А. Бестужева и К.Ф. Рылеева «Полярная звезда» в 1824 г. [1, c. 316]. В 1841 г. Н.Н. Колачевский поместил на страницах двенадцатого номера «Отечественных записок» свой перевод «К плачущей Юлии» [2, c. 309]. Следующим переводчиком To Julia Weeping стал Д.Д. Минаев, напечатавший свою интерпретацию известного английского оригинала под названием «Когда ты рыдаешь, страдая.» в «Отечественных записках» в 1875 г. [3, c. 263]. Вскоре, в 1879 г., в литературном журнале «Нива» за подписью П. О-н увидело свет переводное стихотворение «Слезы» - новая интерпретация муровского произведения [4, c. 802]; согласно данным И.Ф. Масанова, под псевдонимом П. О-н в те годы публиковался известный поэт, переводчик, библиограф Петр Васильевич Быков (1844-1930) [5, т. 2, c. 285], который может быть достоверно назван автором перевода, поскольку регулярно печатался в те годы в «Ниве», обращался к переводам с английского и впоследствии (1900 г.) даже опубликовал под своим собственным именем перевод одного из «Юношеских стихотворений» Мура A Reflection at Sea. Наконец, перевод To Julia Weeping под названием «Когда ты, полная страдания иль испуга.» был выполнен И.К. Кондратьевым, который поместил его в журнале «Мирской толк» в 1881 г. [6, c. 461].
В.Н. Олин четырежды обращался к поэтическому переводу муровских произведений, три из которых входили в цикл «Юношеских стихотворений» (помимо To Julia Weeping, это еще To Tear (в переводе В.Н. Олина - «Слеза») и
The Wonder (в переводе - «Фантазия»)), а одно
- At the Mid Hour of Night (в переводе - «Полночный час») - в цикл Irish Melodies («Ирландские мелодии»). В своей интерпретации To Julia Weeping Олин сохранил двухстрофную структуру английского оригинала и прямое обращение к плачущей девушке. Однако обращение английского поэта к «плачущей фее» («weeping fair») было заменено более близким российскому восприятию субстантивированным прилагательным «прелестная» («Но если от мечты, прелестная, грустишь» [1, c. 316]) и неожиданно выступившим в форме обращения метафорическим эпитетом «слезящая краса»: «Come to my bosom, weeping fair» («Приди на грудь мою, слезящая краса!» [1, c. 316]). В дальнейших переводах муровского стихотворения авторы по-своему интерпретируют образ девушки, каждый раз находя свой оригинальный способ обращения к ней. В частности, Н.Н. Колачевский в своем переводе «К плачущей Юлии» использует нежное обращение «дитя» («Прижмись к груди моей, дитя, / И отдохни здесь на просторе» [2, c. 309]), Д.Д. Минаев - обращение «подруга моя молодая» («Когда ты рыдаешь, страдая, / И горе твое глубоко, / Подруга моя молодая, / То мне самому не легко» [3, c. 263]), П. О-н - обращение «дорогая подруга моя» («О, тогда полон я состраданья, / Дорогая подруга моя.» [4, c. 802]).
По-разному авторы переводов интерпретируют использованное Томасом Муром для соотнесения со страданиями героини словосочетание «fancy’s visioned fears» («мнимые страхи») - «But if with Fancy’s visioned fears, / With dreams of woe your bosom thrill» [7, p. 27] (Но, если тебя тревожат мнимые страхи / И твоя грудь содрогается от печали и слез): если
Н.Н. Колачевский заменяет его поэтическим эпитетом «пустые грёзы» («Но если скорбь -пустые грезы?..» [2, c. 309]), то Д.Д. Минаев предлагает развернутое описание, сохраняющее и в чем-то даже развивающее мысль английского оригинала: «Когда же ты плачешь от грезы, / От детских фантазий и мук» [3, c. 263]. В переводе В.Н. Олина используется сравнение беды девушки со сновидением («Когда беда твоя -одно лишь сновиденье» [1, c. 316]), а у П. О-на можно увидеть неожиданный эпитет «мнимая печаль», сохраняющий упоминание Мура о мнимости эмоций, однако при этом переносящий ощущение мнимости со страхов на печаль: «Если ж ты плачешь от мнимой печали, / От ребяческой думы, мечты» [4, c. 802].
Мысль Мура о красоте невинных женских слёз («You look so lovely in your tears» [7, p. 27]
[Ты так мило выглядишь, когда плачешь]) все русские переводчики воспринимают с неизменным восхищением, используя при этом различные средства языковой выразительности, усиливающие основные муровские интонации: «Ты так мила в твоих слезах» (Н.Н. Колачевский; [2, c. 309]); «К тебе так идут эти слезы» (Д.Д. Минаев; [3, c. 263]). В переводе П. О-на можно видеть инверсию, которая, несмотря на некоторую чуждость лексемы «пристать» тональности му-ровского оригинала, подчеркивает его характерную эмоциональность: «Слезы эти к тебе так пристали» [4, c. 802]. Наиболее эмоционально чувства героя выражены в интерпретации В.Н. Олина, наполненной возвышенно-романтическим мироощущением: «Сквозь слезы ты, клянусь! Так сладостно глядишь, / Что жалко прерывать их милое теченье!» [1, c. 316]. Отметим, что последний стих муровского произведения, являющийся неожиданной развязкой («That I must bid you drop them still» [7, p. 27] [Что не могу я запретить тебе еще поплакать]), почти дословно переведен всеми русскими интерпретаторами, за исключением В.Н. Олина, рассуждавшего о «милом теченьи» слез, и Д.Д. Минаева, допускавшего неоправданную жесткость в окончательном выводе: «<...> плачь ты почаще, мой друг» [3, c. 263].
Отметим, что из всех пяти переводов To Julia Weeping наибольшую известность получил перевод Д.Д. Минаева, не отличавшийся какими-то особенными художественными достоинствами, но при этом неоднократно переиздававшийся. Именно этот перевод вызвал к жизни пародию С.А. Андреевского «Когда поэт скорбит в напевах заунывных...», повторившую строфику, особенности общей тональности и развития мысли у Д.Д. Минаева и ставшую своеобразным протестом против эпигонства в литературе: «Когда поэт скорбит в напевах заунывных, / И боль страдания слышна в его речах, - / Не сетуйте о нем: то плачет в звуках дивных / Печаль далекая, омытая в слезах. / Когда ж напев любви, отрады, упоенья, / Как рокот соловья, чудесно зазвенит, - / Он жалок, ваш певец: не зная утешенья, / Он радость мертвую румянит и рядит...» [8, с. 36].
О популярности To Julia Weeping в России свидетельствовал и фрагмент романа Ф. Фан Дим (псевдоним Е.В. Кологривовой) «Два призрака», изданного отдельной книгой в Санкт-Петербурге в 1842 г. Характеризуя во второй части романа свою героиню Агату, Ф. Фан Дим писала: «Но как хороша была она, и кто бы, видя ее, не повторил с Муром: «Oh! if your tears are giv’n to care / If real woe disturbs your peace, /
Come to my bosom, weeping fair! / And I will bid your weeping cease. / But if with Fancy’s vision’d fears, / With dreams of woe your bosom thrill, / Yon look so lovely in your tears, / That I must bid you drop them still» [9, c. 21-22]. Здесь же в примечании автор романа предлагала свой подстрочный перевод муровского текста, весьма неточный, отклоняющийся от оригинала, но вместе с тем неплохо передающий его дух и тональность: «Если твои слезы текут печальною струей, если истинное горе смущает твою душу, склонись ко мне на грудь, плачущая красавица! Я осушу твои слезы. Но если только в видениях фантастически-обманчивых одна мечта о горе виною этого трепета, ты так мила в слезах, что я готов молить тебя: плачь, плачь еще, прелестная» [9, c. 22].
Мотив слезы значим и для другого произведения цикла «Юношеских стихотворений» - The Tear («Слеза»), интерпретированного сначала В.Н. Олиным, включившим свой перевод «Слеза» в авторскую книгу «Странный бал, повесть из Рассказов на станции и восемь стихотворений», опубликованную в типографии III отделения канцелярии Его Императорского Величества в 1838 г. [10, c. 83-84], а затем В. Н-ковым, напечатавшим перевод под таким же названием в «Литературной газете» от 20 ноября 1840 г. [11, стлб. 2119]. Наиболее удачен перевод В.Н. Олина, стремившегося максимально передать атмосферу полумрака и загадочности, описанную молодым Муром: «On beads of snow the moonbeam slept / And chilly was the midnight gloom, / When by the damp grave Ellen wept - / Fond maid! it was her dindor’s tomb!» [7, р. 33] [На снежных сугробах спит луч луны, / Где царит холодный полумрак ночи, / У сырой могилы плачет женщина - / О, Боже! Это могила ее любимого!] - «На снежной постели луч месяца спит; / Сребром растопленным облита гробница; - / И дева над нею под крепом стоит: / Слезою сверкает зеница» [10, с. 83]. Среди достоинств перевода В.Н. Олина можно назвать существенное дополнение муровского образа плачущей девы, становившегося более привлекательным благодаря использованию оригинальных эпитетов: девушка в русской интерпретации не просто плачет у сырой могилы («When by the damp grave Ellen wept» [7, р. 33] [У сырой могилы плачет женщина]), а стоит у гробницы, которая «сребром растопленным облита» [10, с. 83].
В.Н. Олин по-новому интерпретирует образ застывшей слезы, прибегая к отсутствующему в английском оригинале сравнению луча восходящего солнца со «златом»: «All night it lay an
ice-drop there, /At morn it glittered in the ray» [7, р. 33] [Всю ночь пролежала ледяная капля, / Утром же она растаяла на солнце] - «Всю ночь там застылая капля лежала; / Наутро ж с вос-ходным, как злато, лучом, / Брильантом она заблистала» [10, с. 83]. В переводе также переосмыслена концовка стихотворения Томаса Мура, в которой ангел, наблюдая с небес, замечает застывшую слезу и спускается за ней («An angel, wandering from her sphere, / Who saw this bright, this frozen gem, / To dew-eyed Pity brought the tear» [7, р. 34] [Ангел, наблюдающий с небес, / Увидел тот яркий, сверкающий драгоценный камень / И принес слезу плачущей бедняжке]). Благодаря использованию широких акустических возможностей русского языка
В.Н. Олину удалось придать финалу произведения некое христианское благозвучие, причем если английский автор прибегал для усиления интонации к повтору лексемы «this», то русский интерпретатор достигал особого напряжения интонации благодаря прописному написанию местоимений, в те годы подчеркивавшему божественное или царственное происхождение человека: «Таинственно Ангел из сферы своей / Парил тогда Благости к светлому трону; / Он перл тот, поднявши, принёс к Ней, и Ей / Повесил его на корону» [10, с. 84].
Еще один перевод В.Н.Олина, обратившегося к интерпретации муровского стихотворения The Wonder («Чудо»), можно воспринимать скорее как вольное переложение английского оригинала; он был опубликован под названием «Фантазия» в «Карманной книжке для любителей русской старины и словесности» на 1830 г. [12, с. 35-36]. Полвека спустя в № 26 художественного журнала «Шут» за 1880 г. за подписью С.К. увидел свет новый перевод «The Won-der», озаглавленный в точном соответствии с оригиналом [13, с. 3]. По предположению А.Н. Гиривенко, под криптонимом С.К. скрывался известный поэт и переводчик К.К. Случевский [14, с. 527], однако, на наш взгляд, это вовсе не так. К.К. Случевский никогда не публиковался в журнале «Шут», тогда как постоянным автором этого издания был Петр Петрович Гнедич (1855-1925), писатель, переводчик, фельетонист, создатель знаменитой трехтомной «Истории искусств с древнейших времен», подписывавшийся на страницах юмористических и сатирических изданий псевдонимом «Старый колпак» или сокращенно С.К.; в свете сказанного отметим, что в словаре И.Ф. Масанова П.П. Гнедич назван в числе тех русских писателей, кто подписывался криптонимом С.К. [5, т. 3, с. 55].
Переводы В.Н. Олина и П.П. Гнедича, хотя и были осуществлены в разные исторические и литературные эпохи, имеют много общего, в частности, успешно сохраняют четырехстрофную структуру интерпретируемого произведения и авторскую идею поиска идеальной женщины, способной на беззаветную любовь. При переводе первого катрена Олин сохранил обращение лирического героя, взывавшего о помощи в поисках искренне любящей женщины, однако при этом заменил традиционное для Мура поэтическое название женщины «The maid» на метонимическое «невинность»: «Come, tell me where the maid is found, / Whose heart can love without deceit, / And I will range the world around, / To sigh one moment at her feet» [7, р. 43] [Скажите мне, где можно найти такую женщину, / Чье сердце сможет полюбить без обмана, / И я обойду весь Свет, / Чтобы задержаться у ее ног]
- «Скажите мне, в какой стране / Невинность обитает? / Туда б, друзья помчался я; / По ней душа вздыхает!» [12, с. 35]. Олин сохраняет вопросительную интонацию оригинала в первой («Скажите мне, в какой стране / Невинность обитает?» [12, с. 35]) и четвертой («Скажите мне, в какой стране / По милым вечны слезы?» [12, с. 36] строфах, причем повторение риторических вопросов усиливает интонационную структуру стиха и в полной мере раскрывает ироническое отношение переводчика к поиску идеальной женщины.
В переводе П.П. Гнедича обращение Мура к женщине «The maid» в первой и третьей строфах заменено на гипероним «созданье» и эпитет «чудесное явление», перенесенные соответственно во вторую и четвертую строфы: «Где дом ее? Какой волшебный воздух / Созданье это должен окружать?..» [13, с. 3]; «Ведь более чудесного явленья / Создать не в состоянье небеса!..» [13, с. 3]. П.П. Гнедич сохраняет вопросительную интонацию первой и второй строф оригинала («Come, tell me where the maid is found, / Whose heart can love without deceit» [7, р. 43] [Скажите мне, где можно найти такую женщину, / Чье сердце сможет полюбить без обмана] - «Скажи: есть в мире женщина такая, / Что безо лжи способна полюбить?..» [13, с. 3]; «Oh! tell me where’s her sainted home, / What air receives her blessed sigh» [7, р. 43] [О! скажите, где ее святой дом, / Каким святым воздухом она дышит] - «Где дом её? Какой волшебный воздух / Созданье это должен окружать?..» [13, с. 3]), а в последней строфе неожиданно прибегает к восклицанию с междометием «о», призванному усилить эмоциональное воздействие на читателя: «О, с этих пор я верю в чудеса!»
[13, с. 3]. Также можно отметить использование Гнедичем оригинальных эпитетов, отсутствующих в английском первоисточнике (например, «air» (воздух) преображается в «волшебный воздух»), придание религиозного звучания мысли Мура о преклонении перед чистой женщиной: «I’ll gaze upon her morn and night, / Till my heart leave me through my eyes» [7, р. 43] [Я буду находиться рядом с ней утром и вечером, / Пока мое сердце продолжает биться]. - «То ей одной все храмы, все престолы - / Молиться ей, её боготворить!..» [13, с. 3].
В переводе В.Н. Олина мы встречаем много поэтизмов, мифонимов, слов возвышенной эмоциональной окраски, используемых для воссоздания портрета идеальной женщины с ее неземной красотой, ради которой мужчина готов на подвиги: «Во цвете дней и роз свежей / Ге-меня денницы. / К стопам ее повергся б я, / Забыл бы взор Плениры» [12, с. 35]. Вслед за английским оригиналом русский переводчик говорит о готовности умереть у ног девушки: «I’ll gaze upon her morn and night, / Till me heart leave me through my eyes» [7, р. 43] [Я буду находиться рядом с ней утром и вечером, / Пока мое сердце продолжает биться] - «И слил бы у ног последний вздох / С последним звуком лиры!.. » [12, с. 35]. В последних строках своего перевода
В.Н. Олин тонко подмечает мысль Томаса Мура о невозможности существования идеала на земле, однако интерпретирует ее совершенно по-новому, с присущими переводчику иронией и отстраненно-философским взглядом на жизнь: «Show me on earth a thing so rate, / I’ll own all miracles are true; / To make one maid sincere and fair, / Oh, ‘t is the utmost Heaven can do!» [7, р. 43] [Покажите мне столь редкое существо на земле, / И я поверю в чудеса; / Так как такую нежную и честную женщину / Могли создать лишь небеса!] - «Скажите мне, в какой стране / По милым вечны слёзы? / Скажите мне, в какой стране / Без игл блистают розы?» [12, с. 36].
В контексте философских рассуждений о любви и преданности, значимых для многих русских переводчиков XIX - начала XX в., следует рассматривать интерпретации двух произведений цикла «Юношеских стихотворений» Томаса Мура, обращенных к неизвестной красавице и имеющих одинаковое название - To. («К.»). Следует отметить, что послания к неизвестным были весьма характерны и для русской классической поэзии, а потому у переводчиков неизбежно возникало стремление к поиску определенных созвучий и аналогий. В сборнике «Женщина в песнях русских поэтов», вышедшем в 1904 г. в издательстве П.Н. Яковлева,
был опубликован выполненный В.С. Лихачевым перевод тринадцатого стихотворения из муровского цикла - «Ты помнишь как сильно любил я тебя.». Переводчик близок идее оригинала, интерпретируя тему минувшей любви, которая угасла в душе героя после того, когда возлюбленная стала ему доступной; вместе с тем противопоставление ирландского поэта («When I loved you, I can’t but allow» [7, р. 17] [Когда я любил тебя, я не мог, но я все равно любил]) заменено у русского интерпретатора изъяснительным придаточным: «Ты помнишь, как сильно любил я тебя, / Когда ты любила другого, / И как благодарен бывал я всегда / За ласковый взгляд твой иль слово?» [15, с. 12]. Повторение наречия меры и степени «как» и вопросительная интонация первых стихов помогают переводчику в создании эмоциональнонапряженного поэтического высказывания, содержавшего усиленное чувство сожаления об угасшей любви. Вместе с тем в русском переводе отсутствует мысль Томаса Мура о презрении и ненависти, возникающих после пережитых драгоценных минут любви («an exquisite minute»): «But the scorn that I feel for you now / Hath even more luxury in it» [7, р. 17] [Но презрение, которое я испытываю сейчас к тебе / Во много раз ценнее]; русский переводчик, сглаживая описание, рассуждает о том, что все яркое, необычное вместе с уходом любви становится обыденным, неприметным: «Теперь ты моя: не в диковинку мне / Ни ласковый взгляд твой, ни слово.» [15, с. 12]. Многоточие в русском переводе, призванное подчеркнуть возможность продолжения ряда однородных перечислений, свидетельствует о полном разочаровании поэта в горячо любимой им когда-то женщине. Сохраняя восклицательную интонацию последних стихов оригинала, В.С. Лихачев вместе с тем заменяет муровское сближение любви и ненависти на описание внутреннего ощущения счастья, некогда возникавшего от ожидания любви: «To love you was pleasant enough, / And, oh! ‘tis delicious hate you!» [7, р. 17] [Любить тебя было приятно, / Но ненавидеть еще приятнее] - «Но я был счастливей в те грустные дни, / Когда ты любила другого!» [15, c. 12].
Перевод девятнадцатого стихотворения To. из муровского цикла был выполнен Ю.В. Доп-пельмайер и опубликован под названием «О, не гляди так на меня! Твой жгучий взгляд.» в литературном сборнике «Складчина» в 1874 г. Количество строф в данном переводе значительно превышало количество строф оригинала. Доппельмайер переосмысливала произведение
ирландского поэта, придавая ему характер философского рассуждения. Если Томас Мур, описывая желание лирического героя поддаться чарам девушки, активно использовал тропы, прежде всего эпитеты («deluding smiles» («обманчивая улыбка»), «heart bewildered» («смущенное сердце»), «spells that charmed my mind» («слова, туманящие рассудок») и др.) и гиперболу «wildly love» («дико любя»), помогавшие раскрыть силу женских чар, завлекавших героя («I fear the heart which she resigned / Will err again and fly to thee!» [7, р. 21] [Боюсь, что сердце, которое она покорила, / Вновь вздрогнет и вернется к ней]), то русская переводчица, красочно передавая чувства мужчины к обманувшей его женщине, прибегала к помощи поэтической гиперболы, усиленной побудительностью конструкции: «О не гляди так на меня! твой жгучий взгляд / Из глаз потоки слез невольно исторгает» [16, с. 400]. Эпитеты «затаенный смысл» и «час мучительный», использовавшиеся в переводе Доппельмайер, подчеркивали глубину и силу переживаний в мятущейся душе лирического героя. Переводчица, в отличие от ирландского поэта, заостряла внимание на чувствах униженного любовника и поэтизировала их сравнением фальшивой монеты с драгоценным перлом: «.фальшивую монету, / Как драгоценный перл, у сердца я хранил!» [16, с. 400].
В интерпретации Доппельмайер полностью опущено перечисление однородных членов предложения, способствующее в английском оригинале большей силе высказывания и нарастанию напряжения в конце строки: «Who was my love, my life, my all!» [7, р. 21] [Кто был моей любовью, моей жизнью и всем для меня!]; «Thus would she smile and lisp and look» [7, р. 21] [Так и она улыбалась, шепелявила и смотрела]. Аллитерация [l] в этих муровских стихах создает определенный музыкальный эффект и ассоциируется со словами «love» («любовь») и «lie» («лгать, врать»), что подчеркивает смысловое сопоставление ощущений обманутого мужчины и его любви к женщине. Опуская значимые для оригинала перечисления, переводчица использует противопоставления и тем самым оригинальным образом выходит из положения: «Поработить меня - пустая лишь забава» [16, с. 400]; «То говорил люблю, то нет вдруг говорил» [16, с. 400]. В отличие от лирического героя Томаса Мура, который готов снова и снова попадать в любовные сети, расставленные одной и той же женщиной («For, when those spells that charmed my mind / On lips so pure as thine I see, / I fear the heart which she resigned / Will err
again and fly to thee!» [7, р. 21] [Пока эти слова приглушают мой разум / И я вижу перед собой её милые губы, / Боюсь, что сердце, которое она покорила, / Вновь вздрогнет и вернется к ней]), лирический герой переводного произведения Доппельмайер осознает коварство судьбы и уже не рвется навстречу обманувшей его возлюбленной, что можно воспринимать как переводческую вольность: «Поработить меня пустая лишь забава; / Безумно, горячо я рвусь к любви земной, / Нещадно ж подшутить и поиграть со мной - / Какая честь, скажи, какая в этом слава?» [16, с. 400].
В 1878 г. в сатирическом журнале «Будильник» было опубликовано без подписи стихотворение «Если б!» - перевод муровского Cloris and Fanny из цикла «Юношеских стихотворений». Cloris and Fanny отличается от остальных лирических произведений данного цикла шуточным обращением к женщине, представленным в форме скрытого предупреждения. Автору перевода удается точно передать ироничную мысль английского оригинала относительно мужской натуры, ее способности увлечься любой женщиной: «That, verily, I’ m much afraid / I should, in some unlucky minute, / Forsake the mistress for the maid» [7, р. 25] [Но, истинно, боюсь я / Что в минуту несчастья / Оставлю госпожу ради служанки] - «Но. страшуся только, милая моя, / Чтоб жену не бросил для служанки я» [17, с. 154]. В своём стихотворении ирландский поэт аллегорично употребляет два женских имени Cloris и Fanny, создавая аллюзию на английские слова «glory» («честь») и «funny» («смешной») и тем самым подчеркивая особенности характера каждой из женщин: и жены, и служанки.
Анонимный переводчик оставляет имя служанки в неприкосновенности («Фани»), а жене героя, его «царице», «бесценному другу» дает иное имя - Клара: «Если б падишахом, Клара, стал я вдруг, - / Ты б царицей стала, мой бесценный друг! / Фани же - дикарку - ту с иной судьбой / Я бы познакомил, сделавши рабой.» [17, с. 154]. В анонимном переводе некоторые слова и сочетания слов английского оригинала заменяются более привычными и даже в чем-то русифицированными образами, например, «Persia’s king» («король Персии») становится «падишахом», «graceful queen» («грациозная королева») - «царицей», «humble handmaid» («бедная служанка») - «рабой». Анонимный переводчик по-своему интерпретирует нестан-дартизованное словосочетание Томаса Мура «unlucky minute» («минуты несчастья») и заново воссоздает ту полушутливую и вместе с тем
полуроковую ситуацию, которая может кардинально изменить жизнь мужчины: «That, verily, I’much afraid / I should, in some unlucky minute, / Forsake the mistress for the maid» [7, р. 25] [Но, истинно, боюсь я / Что в минуту несчастья / Оставлю госпожу ради служанки] - «Чтоб жену не бросил для служанки я - / И чтоб у дикарки, сделанной рабою, / Вдруг не оказалась царство под пятою!» [17, с. 154].
Среди философских текстов юношеского цикла Томаса Мура внимание русских переводчиков XIX - начала XX в. привлекло только одно произведение - A Reflection at Sea («Отражение в море»): сначала в № 9 журнала «Нива» за 1877 г. за подписью Г-ч было опубликовано переводное стихотворение «Волна», а затем под тем же названием появилась интерпретация П.В. Быкова, увидевшая свет в 1900 г. в восьмом номере «Вестника иностранной литературы». Следует отметить, что первый из переводов принадлежал не умершему еще в 1867 г. Н.И. Гречу, как указывает А.Н. Гири-венко [14, с. 526], а уже названному ранее Петру Петровичу Гнедичу, который, по достоверным данным, выступал в эти годы под псевдонимом Г-ч на страницах «Нивы» [5, т. 1, с. 282].
И П.П. Гнедич, и П.В. Быков в своих переводах довольно близки к оригиналу Томаса Мура, однако достигают желаемого эффекта, используя различные художественные средства. Так, интерпретаторами сохраняются двухстрофная структура произведения и значимый для английского оригинала призыв к созерцанию морской волны: «See how, beneath the moonbeam’s smile.» (T. Moore) [7, р. 24] [Посмотри, как под улыбкой лунного луча] - «Посмотри - волна клубится пеной» (Г-ч) [18, с. 149] - «Взгляни под сиянием лунным приветным» (П.В.Быков) [19, с. 142]. Вместе с тем метафора Томаса Мура «the moonbeam’s smile» трансформируется Быковым в эпитет «сиянием лунным», а Гнедичем - в поэтический оборот «Под лучами ласковой луны». Русские переводчики, глубоко проникаясь мыслью о естественности природного движения, используют яркие сравнения для описания отражения луны в морской пучине, ср.: «And foams and sparkles for awhile.» (T. Moore) [7, р. 24] [Предстает в виде пены и, сверкая, вздымается] - «И блестит, как камень драгоценный.» (Г-ч) [18, с. 149] -«Сверкает, подобно камням самоцветным...» (П.В. Быков) [19, с. 142].
Благодаря использованию интонаций сопоставления, переводчикам удается создать эффект скоротечности событий: «Разлилась - и больше нет волны.» (Г-ч) [18, с. 149] - «Но -
миг - расплылась и пропала она.» (П.В. Быков) [19, с. 142]. Наконец, и П.П. Гнедич, и П.В. Быков отчетливо чувствуют древнюю и вместе с тем предельно лаконичную, емкую, удивительно простую образную параллель между человеком, его жизнью и волной, не уступающими друг другу в быстротечности, стремительности движения. Прилив душевного волнения, подобно приливу волны, оказывается способен сконцентрировать в себе все многообразие проявлений окружающего бытия, всю гамму противоречивых чувств и настроений: «Thus man, the sport of bliss and care, / Rises on time’s eventful sea; / And, having swelled a moment there, / Thus melts into eternity!» (T. Moore) [7, р. 24] [Так и человек, с судьбою полной счастья и забот, / Поднимется на один миг над морем / И растает в вечности!] - «Человек - волна в житейском море: / На мгновенье вспрянет и блеснет / И, как этот вал в морском просторе, / В океане жизни пропадет» (Г-ч) [18, с. 149] -«Мы, люди, что волны. В житейской пучине / Мгновенно воспрянет, блеснет человек / И, словно волна в океана пустыне, / Средь моря житейского сгинет навек» (П.В. Быков) [19, с. 142]. Переводчикам удается почувствовать, как «романтическая устремленность, приподнятость разрешается в абсолютную цельность, где бесследно исчезают любые диссонансы, душевным или житейским треволнениям противопоставлено состояние умиротворенности и гармонии всего сущего» [20, с. 136].
Несмотря на то что первый перевод A Reflection at Sea появился только в 1870-е гг., это произведение было знакомо в оригинале раннему М.Ю. Лермонтову, который на рубеже 1820-х - 1830-х гг. активно интересовался творчеством Дж. -Г. Байрона и поэтов его окружения, в том числе и Томаса Мура [21, с. 53-59]. В стихотворении «Волны и люди» (1830 или 1831) М.Ю. Лермонтов отчасти переосмыслил тему английского оригинала, сохранив в изначальном виде параллель между человеком и волной и мысль о быстротечности земного бытия: «Волны катятся одна за другою / С плеском и шумом глухим, / Люди проходят ничтожной толпою / Также один за другим. / Волнам их неволя и холод дороже / Знойных полудня лучей; / Люди хотят иметь души. и что же? - / Души в них волн холодней!» [22, с. 164].
Как видим, из объемного цикла «Юношеских стихотворений» Томаса Мура русских переводчиков XIX - начала XX в. привлекли всего семь произведений, что можно связывать с целым рядом причин, среди которых - неспособ-
ность ранних муровских сочинений внести новую струю в сформировавшийся лирический репертуар, нацеленность текстов Мура на передачу тонких душевных переживаний, подлинное воссоздание которых доступно лишь немногим переводчикам-виртуозам. Вместе с тем можно отметить хронологический разброс переводов, первые из которых были созданы
B.Н. Олиным еще в эпоху романтизма, на пике популярности Мура в России, а последние, принадлежавшие П.В. Быкову и В.С. Лихачеву, появились уже в самом начале XX в. Это свидетельствует пусть о небольшом, но системном интересе русских поэтов и переводчиков XIX - начала XX в. к «Юношеским стихотворениям» Мура с блестяще раскрытыми в них темами любви, преданности, смысла человеческой жизни.
Статья подготовлена при поддержке Гранта Президента Российской Федерации МК-3779.2009.6.
Список литературы
1. Олин В.Н. «Коль слезы горести струят твои глаза.» // Полярная звезда. Карманная книжка на 1824 год. Изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым. СПб.: в Воен. тип. Главн. штаба, 1824. С. 316.
2. Колачевский Н.Н. К плачущей Юлии // Отечественные записки. 1841. Т. 19. № 12. Отд. 3. С. 309.
3. Минаев Д.Д. «Когда ты рыдаешь, страдая.» // Отечественные записки. 1875. № 3. С. 263.
4. О-н П. <Быков П.В.> Слезы // Нива. 1879. № 41. С. 802.
5. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. М.: Изд-во Всесоюзной книжной палаты, 1956-1960. Т. 1-4.
6. Кондратьев И.К. «Когда ты, полная страданья иль испуга.» // Мирской толк. 1881. № 39 (4 окт.).
C. 461.
7. Moore T. The Poetical Works: In 8 v. London: Longman, ORNE & Co, 1840. V. II. 380 p.
8. Андреевский С.А. Стихотворения. 1878-1887. СПб.: Тип. А.С.Суворина, 1898. IV, 286 с.
9. Фан Дим Ф. <Кологривова Е.В.> Два призрака: Роман в четырех частях. СПб.: Тип. III Департамента государственных имуществ, 1842. Ч. 2. 208 с.
10. Олин В.Н. Слеза // Олин В.Н. Странный бал, повесть из Рассказов на станции и восемь стихотворений. СПб.: Тип. III Отд. Е. И. В. Канцелярии, 1838.
С. 83-84.
11. Н-ков В. Слеза // Литературная газета. 1840. № 93 (20 нояб.). Стлб. 2119.
12. Олин В.Н. Фантазия // Карманная книжка для любителей русской старины и словесности на 1830 год. СПб.: Тип. Х. Гинца, 1830. С. 35-36.
13. С.К. <Гнедич П.П.> Чудо // Шут. 1880. №26.
С. 3.
14. Гиривенко А.Н. Библиография русских переводов произведений Томаса Мура // Мур Т. Избранное. М.: Радуга, 1986. С. 525-542.
15. Лихачев В.С. «Ты помнишь, как сильно любил я тебя.» // Женщина в песнях европейских поэтов. М.: Изд. П.Н. Яковлева, 1904. С. 12.
16. Доппельмайер Ю.В. «О, не гляди так на меня! Твой жгучий взгляд.» // Складчина. Литературный сборник из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии. СПб.: Тип. А. Котомина, 1874. С. 400.
17. <Анонимный переводчик>. Если б! // Будильник. 1878. № 11. С. 154.
18. Г-ч <Гнедич П.П.> Волна // Нива. 1877. № 9. С 149.
19. Быков П.В. Волна // Вестник иностранной литературы. 1900. № 8 (авг.). С. 142.
20. Гиривенко А.Н. Русская рецепция Томаса Мура: Дис. ... канд. филол. наук. М.: МПГУ, 1992. 216 ^
21. Жаткин Д.Н., Яшина Т.А. К вопросу о традициях творчества Томаса Мура в произведениях М.Ю.Лермонтова // Гуманитарные исследования. 2008. № 1 (25). С. 53-59.
22. Лермонтов М.Ю. Полное собрание стихотворений: В 2 т. Л.: Сов. писатель, 1989. Т. 1. 688 ^
THOMAS MOORE'S POETIC CYCLE «JUVENILE POEMS» IN RUSSIA:
TRADITIONS AND TRANSLATIONS
D.N. Zhatkin, T.A. Yashina
The article considers the perception in Russia of some peculiarities of the poetic cycle «Juvenile Poems» (17991804) written by the great English poet Thomas Moore. In the process of analysis, attribution of some poems was performed and the traditions of T.Moore's poetic cycle were traced in M.Yu.Lermontov’s poem «The Waves and the People», in the novel «Two Ghosts» by F.Fan-Dim (E.V.Kologrivova) and in the parody poem «When the Poet Woes in the Form of Monotonous Singing» by S.A.Andreevsky.
Keywords: Russian-English literary, historical and cultural ties, poetry, Romanticism, tradition, reception, literary translation, intercultural communication.
