CC BY
45
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
извне и изнутри тувинской архаизации
Е. Н. Ивахненко
Рецензия на: Ламажаа Ч. К. Архаизация общества. Тувинский феномен. М. : Издательский дом «Либроком», 2013. — 272 с.
В монографии Ч. К. Ламажаа масштабно, концептуально и последовательно анализируются рецидивы архаики локальных социумов, попавших в стремнину трансфармационных процессов, навязанных им извне. Актуальность изучения архаизации локальных обществ продиктована, прежде всего, необходимостью построения барьеров на пути распространения этно- и социо-культурного сепаратизма, начало которому было событиями 90-х гг. XX века. Автор подошла к решению данной задачи ответственно и профессионально, умело распоряжаясь багажом собственного социокультурного опыта.
Процессы архаизации социума в период трансформации в самом общем виде представляются как стихийный возврат масс населения к древним (архаическим) пластам культуры и социальным отношениям. Однако за общезначимыми определениями и формулировками процесса «в целом», зачастую невозможно увидеть скрытые пружины, выталкивающие из глубин локальных социумов их архаическое прошлое. Осуществляя разработку темы, Ч. К. Ламажаа создала карту навигации — методологию всего исследования — позволяющую вычертить оптимальный маршрут по всему исследовательскому полю. Текст построен так, что дескрипция
Ивахненко Евгений Николаевич - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социальной философии Российского государственного гуманитарного университета.
161
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
нашла свою кратчайшую, но сохраняющую при этом смысловое единство, траекторию.
Убедительность авторской позиции проявляется уже во вводной части работы, в которой представлен, системно и обстоятельно, целый пласт зарубежной и отечественной научной литературы XIX-XX вв. по проблемам архаики.
В первой главе («Социально-философские основы исследования архаизации общества») автор проводит важные различения, которые позволяют осуществить разметку ее собственной исследовательской стратегии. Так, она разделяет понятия архаики и традиционализма, настаивает на различении архаизации с идеологией, так же как традиционализма с неотрадиционализмом (С. 65-79). Архаика определяется ею, с одной стороны, как характеристика общественных свойств и отношений, с другой — как культурный феномен, сформированный на самых древних этапах истории конкретного социума. Феномен архаики, по определению Ч. К. Ламажаа, представляет собой систему практик солидарных действий, освоенных в ходе взаимодействия общества с природной средой и другими обществами, и выраженных в общественном сознании и менталитете отдельных субъектов. Архаическое являет собой «глубинный пласт самобытности» и «первооснову механизмов преемственности» (С. 70).
Однако сложность решения исследовательской задачи начинается там, где таким образом представленный феномен архаики представляется не как нечто статичное, а как процесс, инициированный внешними причинами — трансформациями «большого общества», в которое инкорпорирован данный локальный социум.
Автор четко сформулировала гипотезу своего исследования об амбивалентном характере архаизации и признании разнонаправленности ее воздействия как на весь социум, так и на отдельных субъектов. Согласно этой гипотезе, анклавные этнокультурные образования в кризисных условиях могут поддерживать социальную устойчивость за счет обращения к самым древним и, казалось бы, ушедшим навсегда, способам регуляции своей жизни. Архаизация в этом случае возникает не только как реакция на кризис, но и как включение одной из подсистем социальной эволюции, поддерживающих ее и не позволяющих ей прерываться (с. 39). В этом обнаруженном свойстве возвращения архаики, ее реитерации, позволительно усмотреть функцию самосохранения этноса/социума как эволюционирующей системы. Но, как показывает Ч. К. Ламажаа, архаика,
162
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
сохраняя непрерывность существования этнокультурной общности, в то же время всегда угрожает порушить те ее цивилизационные завоевания, которые стоили труда и жизней целых поколений людей. В этом усматривается амбивалентность и разнонаправленность архаических толчков, ударов и сдвигов.
Обращает на себя внимание, что архаизация рассматривается не только как индикатор наступившего криза, но, главным образом, как показатель его глубины. Философ пишет: «Чем резче происходит реформирование и социальная трансформация, тем большим кризисом это сопровождается и тем сильнее проявляется архаизация. Чем сильнее проявляется архаизация, тем более драматичной разворачивается социальная трансформация» (С. 52). Этот вывод подкрепляет одно из положений «теории катастроф и перестроек» академика В. И. Арнольда, согласно которой систему нельзя бросить в состояние с более сложной структурой, минуя при этом этап ее ухудшения. Причем глубина кризиса системы связана со степенью радикальности ожидаемых перемен. Тем самым, рецидивы архаики, как это верно установлено автором, напрямую связаны с кризисами, в которые по различным причинам впадают локальные этнокультурные сообщества. Следует поддержать позицию автора, согласно которой установленная связь кризисов локальных обществ с прорывами архаических форм закладывается в основание исследование ею рецеди-вов архаики в истории Тувы.
Вполне продуктивно, на мой взгляд, Ч. К. Ламажаа развивает в своей работе позицию А. С. Ахиезера, согласно которой «инверсия» и «медиация», выступают как скрытые логические формы воздействия ретропроцессов в обществе на сознание отдельных людей. В тексте работы этот процесс представляется как трехэтапный, где третий этап представляется как влияние вызванных к жизни архаических паттернов на социальные институты, связи и отношения (С. 59). Не менее продуктивно в этой связи автор использует мысль, высказанную В. Г. Федотовой о том, что инновации в традиционных обществах поддерживаются лишь до тех пор, пока они не ломают традиции. Рано или поздно инновация начинает казаться опасной для традиции и обрывается возвратом к ней. Тогда как в современных обществах решающую роль играет инновация, допускающая традицию до тех пор, пока последняя не вредит ей.
Здесь в монографии констатируется недопустимость редукционизма, когда культурные и социальные феномены выводятся/вводятся не-
163
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
посредственно из психологических состояний субъектов. В то же время автор справедливо замечает, что изменения в социокультурной сфере не могут осуществляться без активизации архаического субстрата в психике и ментальности человека (С. 61). Решить задачу несводимости общего к частному и в то же время уловить и передать их скрытые взаимосвязи автор предложила при помощи тезаурусного подхода. Ч. К. Ламажаа рассматривает возможность использования тезаурусного («субъектностно-го») подхода (Вал. Луков, Вл. Луков) во всех трех главах работы. В одном случае она различает тезаурусную иерархию знания от структуры научного знания (С. 87), в другом — диагностирует увеличивающуюся дистанцию тувинцев от других народов в самой республике как изменение «тезаурусной организации социального окружения», в третьем — в связи с рассмотрением концептов «свое», «чужое», «чуждое» (С. 193, 199). Тем не менее, автор в большей степени стремится опереться на отдельные положения тезаурусного подхода и в существенно меньшей - привлекает к исследованию его аналитико-содержательную составляющую. Кроме того, микроуровень (индивид), к которому ученая обращается в своей работе, может быть описан также и при помощи других понятий философии, например: «жизненного мира» (Э. Гуссерль, Ю. Хабермас).
Включая в свою исследовательскую работу понятие «концепт», Ч.К.Ламажаа справедливо называет его отличным от «понятия» базовым элементом для тезауруса (С. 87). Соглашаясь с этим высказыванием, замечу, что слово концепт, кроме всего прочего, отсылает нас к известной работе Ж. Делеза и Ф. Гваттари «Что такое философия?». Согласно их позиции, функциональное значение философии следует рассматривать как «творчество концептов». При такой постановке вопроса, объект концепта имманентен самому концепту и не имеет никакого смысла за его пределами, а связь же между объектами внутри концепта осуществляется благодаря наличию динамической концептуальной точки, своим движением соединяющей независимые друг от друга «зоны соседства». Возможно, применительно к теме рассматриваемого труда, имеет значение то, что содержание концепта не детерминируется непосредственно видимым состоянием вещей, а оформляется и реализуется независимо от этого состояния. Если принять такую трактовку «концепта», то исследование «жизненных миров» в локальных социумах, впавших в архаику, вполне может обрести дополнительные возможности.
Во второй главе («Архаика и социальные трансформации в истории Тувы») автор стремится реализовать намеченные ею методологические
164
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
установки применительно к этноисторическому и этнокультурному материалам социокультурного комплекса Центральной Азии в целом и тувинского этноса в частности.
Ч. К. Ламажаа дала подробный анализ литературы по тувиноведению, в том числе выделила положения авторов, сгруппировала их по способам интерпретации значимых для исследования тем. Ею вполне аргументировано оспариваются и отвергаются стереотипные суждения о «дикости» и «варварстве» кочевых народов, их враждебности по отношению к «развитым». Опираясь на отечественное номадоведение (Н. Я. Данилевского, А. Я. Флиера, А. С. Хазанова, Г. Е. Маркова, Н. Н. Крадина, Т. Д. Скрын-никовой и др.), данные археологии и собственные теоретические выкладки, автор отстаивает позицию, согласно которой сложная иерархическая организация власти в форме «кочевых империй» и подобных им политических образований развивалась у номадов только в тех регионах, где они были вынуждены иметь длительные и активные контакты с более высокоорганизованными земледельческо-городскими обществами (С. 101). Принимая в расчет этническую историю кочевников Центральной Азии и опираясь на работы историков-номадоведов и хронологические рамки архаических всплесков, автор предлагает использовать термин «социокультурный комплекс кочевничества» (С. 109).
Ценно то, что в данном разделе Ч. К. Ламажаа стремится продемонстрировать собственный, выработанный самостоятельно, взгляд на проблему. Она не допускает прямого заимствования идей и некритического принятия «авторитетных» точек зрения. Так, выражая в целом комплиментарное отношение к подходу Н. Н. Крадина, она, тем не менее, предпринимает продуктивную, на мой взгляд, критику его положений о тэнгри-анстве как системе религиозных воззрений тюрко-монгольских кочевых народов. Она грамотно, последовательно и адресно привлекает к критическому анализу подходы других авторов — Н. В. Абаева и Н.Г.Аюпова. Здесь же находят свое понимание и идеи о пересмотре классической типологии ранних государств, а также о возможности существования цивилизации без государственности и приобщения к одной из мировых религий (С. 107).
Экскурсы в исторические прошлое кочевников Центральной Азии позволили построить на страницах книги доказательную базу и на ее основе выдвинуть тезис о том, что архаизация для азиатских кочевых обществ всегда являлась одним из важнейших факторов их социальной эволю-
165
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
ции. Кочевники неоднократно за свою историю подвергались испытанию социальными катаклизмами. Возвращение к архаическим формам регуляции социума в таких ситуациях всегда оставалось условием выживания (С. 108), своего рода «кризисным управлением». И только впоследствии «потомки» древних кочевников были вынуждены переживать процессы государствообразования уже по схеме своих соседей, в том числе, будучи завоеванными или включенными в состав других государств, как это имело место с тувинским этносом.
Автор сумела показать исторические «слои» менталитета кочевников, а также элементы традиционного быта и обрядовые действия (инициация, имянаречение и др.) поддерживающие непрерывную цепь событий как в жизни отдельного представителя архаического социума, так и социума в целом. Она принимает точку зрения, согласно которой организация такого социума представляет собой сложную иерархическую, многоступенчатую систему, в которой низшие звенья основывались на реальных кровнородственных и экономических связях, а более высокие уровни базировались на фиктивной генеалогическом родстве, общинных связях, трудовой кооперации (С. 117-118). Описывая кочевой архаический идеал культуры (архаическую культурную программу) автор придерживается позиции А. С. Ахиезера, констатируя синкретичность такого идеала и ориентацию его носителей на неизменное поддержание установленного порядка (С. 122).
В монографии следует особо выделить третий параграф второй главы («Эволюционное развитие и первая социальная трансформация в истории Тувы»). Библиография социальных исследований Тувы постсоветского периода весьма обширна, однако большинство работ построено на теоретико-методологических подходах 40-50-летней давности. «Можно даже сказать, — пишет автор, — что советская Тува социальной наукой еще практически не переосмыслена, а советская гражданственность так и не смогла полностью вытеснить или подавить тувинскую традиционность и архаику, что предполагалось социальной практикой» (С. 139). В работе рассматриваются социальные трансформации тувинского общества в период советской «силовой мобилизации» Тувы (с 1930 по 1990 гг.) и в постсоветское время (в 1990-ые гг. — до середины 2000-х гг.). Четко обозначены как сходство двух трансформаций власти и властных элит -20-х гг. (до процесса «силовой мобилизации» в 30-х гг.) и 90-х гг. ХХ в., так и отличия второй социальной трансформации Тувы от первой. Особо выделяются признаки второй социальной трансформации (90-е гг. ХХ в.)
166
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
Тувы: радикализм, непоследовательности, отсутствие ясных целей, ориентация на ценности, которые не разделяет большинство населения.
В третьей главе («Архаизация в постсоветской Туве») описаны конкретные формы проявления архаизации недавнего времени. Автор обращает внимание, прежде всего, на изменения в культурных смыслах (сдвигах в общественном сознании тувинцев). Такие сдвиги обнаруживаются во всей системе социальных отношений современного тувинского общества. Архаизация проявляется в экономике (собственность, богатство, труд), топонимике, пространственно-временных маркерах общественного сознания («За Саянами», «Тувинское время»), в социальной (роды) и политической (кланы) сферах. Предложенный охват процессов архаизации современной Тувы является свидетельством профессионализма автора, ее умения и способности передать сложные процессы в различных сферах жизни социума. Так, было показано, что в экономической архаизации доминирует вопрос о земле (пастбищах) и скотоводстве, как основных способов поддержания жизни одних и накопления богатства других. В свою очередь ценностные ориентиры архаики связывают в единое трудовую этику понимание порядка и древние природоохранные нормы (С. 173).
Как было замечено, автор отдельно останавливается (второй параграф третьей главы) на архаических по своему происхождению пространственно-временных факторах социальной жизни современной Тувы. Здесь она обращается к локальным мифам, географическим образам-архетипам, культурным ландшафтам и возврату «земледельческого» времени. Эти факторы проявляются через словоупотребление. Поэтому в качестве предмета анализа данной части работы избираются языковые единицы — слова, фразеологизмы, узусы. Одной из таких единиц, передающих пространственною архаику, является выражение «за Саянами» (Саян ажыр), в котором гора - архаический маркер границы, своего рода «ограды» своего локального мира от других чужих миров. Вызывает интерес описание замедленного «тувинского времени» (тыва уе), которое, в отличие от цивилизационной пунктуальности, выражает преимущественно эмоционально-ценностные «вне-темпоральные» установки мировоззрения тувинцев (С. 184).
Следует также отметить вполне удачное описание в третьем параграфе третьей главы («Социальная архаизация: роды») смысловых сдвигов, произошедших в субъективных зонах различения («свой — чужой — чуждый»), а также в четвертом параграфе («Политическая архаизация: кла-
167
Электронный информационный журнал
«НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ТУВЫ»
www.tuva.asia
№ 2 2013
новость во власти»), где показано, что структура современного клана, отстраивается по образу и подобию кланов кочевых раннегосударственных образований.
Таким образом, текст монографии Ч. К. Ламажаа несет в себе несомненный потенциал встречного читательского интереса. Он включает в себя мысли и идеи, которые, в первом приближении, казалось бы, известны широкой аудитории, тогда как более проницательное исследовательское видение позволяет обнаружить в них глубинные слои и смыслы носителями которых являемся мы сами. Иначе говоря, автору удалось создать актуальный и поучительный для современного читателя текст, который позволяет по-новому проблематизировать исследование проявлений архаики в современном российском социуме. Также ей удалось последовательно и попеременно занимать две позиции — находиться «вне» и «внутри» материала исследования. В первой главе работы — определяя содержание и границы методологии — ей вполне удалось показать проблему «со стороны», «извне», продемонстрировать необходимую отстраненность от предмета исследования. Во второй и, особенно, в третьей главе она сумела передать видение процесса архаизации «изнутри». Последнее возможно только тогда, когда автор не только знает предмет, но и способна глубоко погружаться в него, в нашем случае — в конкретные формы архаики современного тувинского социума.
ab extra and intra of tuvan archaization
E. N. Ivakhnenko
Review to: Lamazhaa Ch. K. Society archaization. Tuvan phenomenon. M.: Librocom Publishers, 2013. — 272 p.
168
